На следующий день Елена Павловна заглянула в 10»а», хотя урока у неё здесь не было. Парта Игоря была пуста. Не пришёл он и на другой день, и на третий. Елена Павловна прочитала и Байрона и Моэма, и второй день носила два томика с собой в сумке в надежде вернуть их Игорю.
Домой идти к нему было немного неловко. Каждый день навещать больного ученика, беспокоить его после всего, что было, это уж чересчур.
Что она подразумевала под этим, не знала сама, но чувствовала, что в её положении это разумно, по крайней мере, никто не скажет, что у неё появился любимчик. Нелепость мысли была настолько очевидна, что она рассердилась на себя.
- Глупею с каждым днём, если не часом.
Игорь пришёл в пятницу на третий урок.
В 10»а» третий был английский. Елена Павловна раскрыла журнал и едва дежурный произнёс привычное - Вахрамов болен,- как дверь распахнулась и Игорь вошёл в класс.
- Можно войти?
Он был бледен, дышал тяжело, часто. На бровях и ресницах дрожали капельки пота.
Что-то в нём было вымученное, жалкое, что Елене Павловне стало как-то нехорошо и тоскливо. Она зачем-то привстала.
- Что случилось, Игорь?
- Простите за опоздание. Я только что от врача.
- Тебе разрешили?
- Да! - радостно выдохнул Игорь. - Можно мне сесть?
Елена Павловна молча кивнула, скрывая за натянутой улыбкой доброжелательности смутное разочарование. То ли оно исходило от болезненного вида мальчика, от капелек пота - следа слабости, то ли от внезапного появления его на уроке. Она чувствовала, что он застал её врасплох и теперь она не знает как ей дальше вести урок, в каких рамках держать себя в отношении с ним, и самое главное как она сама поведёт себя после... после того... После чего?
После того как она всучила ему коробку конфет? Её снова ожгло стыдом и она притворно закашлялась, пряча лицо в платок.
Весь урок Елена Павловна украдкой следила за Игорем, несколько раз обращалась к нему, каждый раз похваливая. После чего лицо мальчика розовело и глаза вспыхивали радостью. Он был необычайно оживлён, перешёптывался с Верочкой, то и дело поворачивался к соседям по парте и улыбка не сходила с его похудевшего лица, делая его девичьи нежным.
Елена Павловна, ловя на себе его взгляд, удивлялась, как она . взрослый человек, учитель, так могла бояться, почти ненавидеть славного мальчика с такой обаятельной улыбкой? Неужели только за совершенное знание им языка? Нет, скорее всего от страха, от собственной неуверенности первых уроков. Нет, какая-то всё-таки счастливая случайность, что она взбежала на то крыльцо, а не соседнее… Иначе.
Как ничтожны и смешны теперь вчерашние страхи. Вымученные подозрения. Нелепые выдумки. Всё так просто и славно. Вот он о чём-то шепчется с Верочкой, улыбается и вдруг втягивает голову в плечи, задыхаясь от приступа беззвучного смеха.
- Вахрамов, извольте прекратить. Вы нам мешаете изучать любимый предмет, - голос Степанова ядовито ироничен и двусмыслен.
Может быть, Елена Павловна и не заметила бы двусмысленности фразы, если б над классом не прошелестел смешок и многозначительный понимающий взгляд Верочки -Убедились? - говорили насмешливые искорки в её глазах.
-Он окончательно свихнулся, - шепнула она Игорю. Елена Павловна взглянула на Степанова. Он сидел как всегда откинувшись спиной к стене ( сидел он на последней парте) и смотрел своими серыми выразительными наглыми глазами прямо в лицо, куда-то чуть выше её бровей и с присущей ему снисходительной, почти брезгливой улыбкой уверенного в своём превосходстве человека.
Каждый раз этой улыбкой он будил в ней неприятные воспоминания и тогда всё вокруг принимало грязновато гадкий налёт. Сейчас, она чрезмерно удивилась, что ей безразличен внешний вид этого выхоленного юнца с его улыбками и взглядами. Он казался обыкновенным шутом, без которого невозможен ни один коллектив людей, собранных под одной крышей.
Такие определяют моральный климат в коллективе : чем заразительнее и откровеннее, от души, смех вышучиваемых, тем здоровее и крепче коллектив. Но смех от шуток Степанова, как уже заметила она, всегда какой-то вымученный, подобострастный, с оглядочкой. Чувствовалось, что его действительно боятся.
Ни кулаков его, сложения он был хилого, спорт презирал, и уже было достаточно одного взгляда на его пальцы тонкие, изящные, почти девичьи, чтобы оценить его физическую силу, ни дерзкого языка, острого на словцо, нет, лично он сам не внушал страха, по крайней мере ей самой. Обаятельный юноша, прячущий за наглостью легко ранимую душу.
Однажды на уроке её поразило выражение его лица. В нём одновременно сочетались скорбь и злоба и в то же время в сгорбленной фигуре его было нечто сиротское, приниженное. Почувствовав на себе взгляд, он вздрогнул, как от нервного тика, но тут же мгновенно натянул на лицо привычную маску скучающего дэнди, что она даже подумала, не показалось ли?
То, что мальчик озлоблен и озлоблен от одиночества, это Елена Павловна уловила интуитивно ещё на первых уроках. При своём откровенном лидерстве в классе, он не был вожаком коллектива. Его слушались, беспрекословно подчинялись, уступали во всём, но не с искренней готовностью, не с чистосердечным желанием, а как будто бы с каким-то принуждением, с какой-то роковой почти рабской услужливостью.
Вокруг него самого и даже вокруг одного его имени была какая-то лжеискренность, лжевесёлость, лжепреклонение. Елена Павловна заметила, что и в ней самой с тех пор как узнала, чей он сын, что-то произошло, образовалась трещинка в отношениях между ними, из которой всякий раз, когда она произносила его фамилию, нет-нет да и просочится что-то едва заметное, почти подсознательное то ли почтительная боязнь, то ли заискивающая ласкающая нотка в голосе, отчего потом самой себе становится противно.
Тысячу раз прав Игорь - в русской душе заложен изначально страх перед насилием власти. Из-за спины Степанова незримой тенью стоит пресыщение вседозволенности, что дарит человеку неограниченная власть. Тенью этой и определяется отношение к нему всей школы, включая учителей. Сам он личность не то чтобы заурядная, но мало чем отличающая от подростков среднего уровня, хотя числится отличником, но оценки явно завышены, натянуты. Хотя бы английский. Уму непостижимо как ему сумели вывести отлично за все прошлые годы.
Разве можно сравнить его с Игорем. Они - антиподы. Во всём Игорь, конечно, умнее, способнее. Полиглот. А этот - единственное дитя высокопоставленной личности. Почему такая несправедливость? Одному всё : здоровье, блага, а другому - боли, нищета. Куртка на Игоре тесная в плечах, рукава постыдно выше запястья. Воротник рубашки залатан тем же материалом, очевидно, отрезанным от её же полы. И эта узкая латка, замётанная белыми нитками неотвязно притягивала взгляд, обостряя чувство вины перед подростком.
В горле защемило от обиды за собственную ничтожность. Блеск дорогих запонок и галстучной булавки на рубашке Степанова вызывали раздражение и неприятное чувство злой зависти. Это чувство не оставляло её до конца урока. Звонок прозвучал как благовест. Вернуть Вахрамову прочитанные книги на виду всего класса было бы неосмотрительно глупо. Оставалось одно - идти к нему домой. Неожиданная простота решения обескуражила её.
Все вчерашние доводы, сомнения и недомолвки рассыпались как карточный домик. Она почувствовала облегчение и какую-то тайную радость и уже в дверях оглянулась. В глазах Вахрамова застыл немой вопрос ожидания. Неужели не придёте? Она улыбнулась и чуть опустила веки. Получилось почти заговорщически. Но он, очевидно, понял, судя по мгновенно изменившемуся выражению лица.
Что я делаю? Что за школярство? - укоряла она себя, торопливо шагая к учительской и всё ещё ощущая в себе свет радости, вспыхнувшей в глазах мальчика.
Неожиданно она чуть не столкнулась со Степановым.
- Елена Павловна, постойте. У меня к вам конфиденциальный разговор, тэт а тэт. Пройдёмте. - Он указал рукой к окну и пошёл, не оглядываясь, идёт ли она за ним. Но она пошла, повинуясь не столько властной ноте его голоса, сколько из-за смутного любопытства, причина которого ей была самой неясна.
- Ну-ка брысь отсюда! Дистанция 10 метров и ни метра меньше! - приказал он толпящимся у окна пятиклассникам, награждая их подзатыльниками.
- Зачем же так грубо, Виктор?
- Обойдутся. Слов не поймут, подзатыльник доходчивей. Ну вот, - сказал он, когда они остановились у окна, - у меня к вам дело. Оно касается не только меня, но и всей школы. Я считаю, что вы будете только за, если в школе будет на одного отличника больше. Верно я мыслю?
-Допустим.- Елена Павловна насторожилась
- А вам двойная выгода.
- Мне?
- А чего удивляетесь, конечно вам. С отцом уже решено. Сколько вы запросите, столько заплатим.
- Я не понимаю тебя, Степанов, о чём речь?
- Речь обо мне. Конечно, меня тянут на золотую. Я отличник, но - вы мне не поставите годовую отлично, правда? И здесь вы правы. Я в английском не петрю, хотя в прошлые годы у меня отлично. Но это же липа. Клавдя, ну... Клавдия Васильевна, хы, Клавдя, она с перепугу, да ну её... Я потому в ваш класс перевёлся, чтобы учиться у вас. Но я отстал. Да? Моё дело bad? Yes?
Потому мы и решили с отцом, что вы позанимаетесь со мной индивидуально до конца года. Я хочу, чтобы всё было честно. Правда? А насчёт оплаты не беспокойтесь, сколько скажете, столько и получите. Заниматься будем у нас дома или если хотите у вас. Но лучше у нас. Время любое, назначайте сами. В поздний час вас отвезут домой. Я сам могу. У меня права.
- А у меня есть право выбора?
- Что-что? Не понял.
- Я хочу сказать, у меня есть право выбора. Я могу сказать нет.
Степанов вдруг смутился, покраснел.
- Вы слишком превратно меня поняли. Мы не хотели вас обидеть. Это наша просьба, - забормотал он, морщась и пряча глаза, - и потом… всё равно ведь.. вы не откажете... вы не смеете отказать.
Я же прошу вас о помощи. Как же вы посмеете отказать ученику и тем более отстающему. - Он снова стал самим собой, в глазах и голосе появилась покровительственная усмешка. - Это же ваша прямая обязанность помогать отстающему. Бесплатная причём. А вам предлагают помощь за помощь. Подумайте, не спешите. Гуд бай. Вот возьмите, - он вложил что-то в её руку.
Это был тиснённый прямоугольничек картона с номерами телефонов, рабочий, домашний, с адресом. Степанов Роман Григорьевич. Визитная карточка? Она впервые видела визитную карточку. Елена Павловна растерянно повертела кусочек картона и не зная, что с ней делать, смяла её и бросила в урну.
Домой идти не хотела. Бродила бесцельно по улицам, переулкам, десятки раз вспоминая разговор со Степановым, мучительно вдумываясь в каждое его слово. Впервые её откровенно унизили и она не смогла себя защитить. Даже не сообразила, что её унизили. Ведь только подумать, они всё решили за глаза, как само собой разумеющееся и даже продумали вопрос о транспорте и погоде.
Покупали как товар, как кусок мыла. А фактически это же взятка. Нельзя же потом поставить ему то, что он действительно заслужил. Хорошо, если он возьмётся и подтянется до отлично. А если нет. Отказаться? Отказать в просьбе первому лицу города - это нажить себе гору неприятностей.
- На самом деле Степанову-младшему наплевать на английский, на отметки. Его и без этого везде примут. Ему не язык нужен, а я. Да. Да-да! Заниматься будем у нас или у вас, но лучше у нас, - передразнила она и почувствовала, что краснеет. - Если Верочка права, то я то же права. - Она уже решила, что скажет Степанову завтра.
Дверь открыл Игорь. Его заразительно искренняя, по-детски светлая улыбка вызвала в ней ответное чувство и она улыбнулась не менее искренне. Он взял её пальто, сумку. В доме было не привычно тихо.
- А где баба Маша?
- Сегодня пятница. Банный день. Она ушла с соседкой париться.
- В баню? - испуг прорвался в её голосе.
- Она скоро вернётся, - тоже испуганно поспешил заверить Игорь.
-Нет-нет, я тогда пойду. Мне надо в магазин. Боюсь, закроется, не успею.
Она поспешно вытащила из сумки книги.
- Спасибо. Такое удовольствие получила.
- А я вам подобрал. На свой вкус, извините. Я сейчас.
Он вернулся с двумя книгами.
- Вот. Это Фитцджеральд, а это Стейнбек. Люди и мыши. Я в восторге. Я думаю вам тоже понравится.
-Спасибо.
- Чего испугалась? - корила она себя, медленно бредя домой. - Остаться в классе вдвоём с учеником - это нормально. Даже поощряется. Здесь - знания. Другое дело в чужом доме, в обществе со здоровым ( а с больным тоже поощряется?) учеником. Твоим учеником. Что в этом крамольного? Наверное, что-то есть, коль испугалась и буквально сбежала. Ведь недавно почти два часа проболтала с Гребешковым, уже почти выздоровевшим, в его квартире наедине. И никакого страха. Так в чём же дело?
ГЛАВА №6