Жизнь — это просто картина на продажу.
Послесловие удавшегося застолья
Утро традиционное время для непоняток.
Солнце, как всегда, било из-за крыш домов прямо в глаза. Закусив любимый карандаш зубами, я задумчиво смотрел на картину, стоявшую на этюднике. Чего-то явно не хватало. То ли дискомфорт потока ультрафиолета в лицо, то ли абстиненция мешали сосредоточится. Мысли текли тягуче, как мед с ложки. Мед с ложки?
Ну, какой мед, какой мед? Мед — это вкусно, это сладко, это душисто. А тут противная сухость во рту. Язык деревянный. Хотя... Мед стекающий с ложки это не плохой сюжет для картины. Не плохой. Солнышко достало! Да ерунда, солнышко каждое утро светит в лицо. Давно к нему привык. Нет, дождливая погода конечно хуже. Мокро, сыро. Но дождик дает такие сюжеты. Во время дождика хочется рисовать не только Дон Кихота в мареве знойной улочки Испании. Блики на лужах, это такое... Это такое, блин. Просто восторг. Сразу легко себя чувствуешь Суриковым или Левитаном. Март Левитана, это конечно зима, но какая палитра. А в дождик просто приглядись. Гамма красок на черном фоне асфальта, как тихий аккорд после громкого пассажа органной фуги. Нет, картина вроде бы закончена, но в ней точно чего-то не хватает. Чего? Не пойму. Мысли как мыши, шуршат, а их не видно. Похмелье? Какое, блин, похмелье, уже неделю спиртного в рот не брал. Стоп, а может в этом и есть изюминка картины, что я ощущаю ее незавершенной? Посмотрим, посмотрим, купят — значит есть изюм, не возьмут, значит просто туфта голимая. Подписывать? Не подписывать?
Я присел на стульчик и покатал зубами любимый карандаш.
В принципе вся наша судьба это, всего лишь, выставка картин с нашим участием. Мы сами выставляем себя на продажу. Свои знания, специальность, работу. Взамен, конечно, тоже приобретаем то в чем нуждаемся. Вот возьмем к примеру конкретно эту картину. Нравится сюжет и манера письма, картину купят. Не берут, значит не созвучна палитра или сюжет той мелодии, которая звучит в душе зрителя. И он пройдет мимо и будет дальше искать свою картину. Он будет искать свой сюжет, и свою палитру. те, которые наполнят его мир гармонией и уверенностью в грядущем.
Сюжеты и палитра.
Мы искренне радовались, тому, что если не взяли картину у тебя, то приобрели картину у твоего товарища. Блин, а какие раньше брали сюжеты? Какие, какие? Да разные. Что общего? Общее между всеми картинами, которые покупали, было одно - их можно было повесить на стену, ими можно было похвастаться перед гостями. Истинных ценителей, которые видели ауру картин, и видели ее отсутствие в копиях, были единицы. Как в прочем и наличие картин с этой самой аурой. Хотя эти ценители и знатоки ауры обычно ничего не покупали. Равнодушно проходили, как по картинным галереям салонов, так и по картинным галереям улиц. Все дело в том, что художники ведь тоже не дураки. Они вовремя улавливали, что при написании некоторых картин, кистью в их руке водили не они, а высшие силы. И они заныкивали эти картины подальше от чужих глаз. Я видел одну такую картину. Вадик завесил ее грязной рогожкой в своем дровяном сарае. Мы тогда приняли стакана два или три уже не помню. Вадик специально для меня отдернул рогожку. Это была совершенно абстрактная картина. Несколько сочных полос на черном как ночь фоне. Но, когда Вадик отодвинул рогожку, мне показалось что свет небесный наполнил весь дровяной сарай. Я не удержался:
- Вадик, продай мне эту картину! Только всю сумму я не смогу сразу отдать.
Вадик медленно и с какой-то скрытой любовью уже затянул картину рогожкой. Он с наигранным любопытством спросил:
- Что тебе и в правду понравилась моя «цыганка»?
Во мне зазвучала песня:
- Пусть костер горит, не гаснет до утра!
Пусть теплом своим согреет он тебя!
Горы спят, но я не сплю и ты не спи.
Ты со мною сидя рядом, погрусти.
…
Как горянка, в черной шали ночь плывёт,
Расставанья нам пророчя - не беда.
Горы спят, но я не сплю И ты не спи,
Ты со мною сидя рядом, погрусти..
….
Я не выдержал и всхлипнул:
- Вадик, я очень хочу ее у тебя купить!
Алкоголь совершенно размягчил Вадика:
- Ну что ты. Мы же друзья. Я тебе ее подарю. Когда у тебя день рождения?
- Через два месяца. Но Вадик, это же такой подарок, от которого честный человек просто обязан отказаться. Иначе потом не сможет уважать себя, и будет считать себя жмотом и полным дерьмом.
Судьба не раз мне подкидывала случаи внести, как мне казалось, первый транш за картину Вадика. Мы созванивались о совершении покупки. Но обнаружить его присутствие на земле пока мои финансовые запасы не иссякали мне не удавалось. На мои дни рождения Вадик заболевал неведомыми миру болезнями. Наконец до меня дошло, что как не был Вадик тогда одурманен алкоголем, когда он мне показывал картину, он твердо знал, что ни за что не расстанется со своею «цыганкой».
Вы спросите:
- Ну, какой, к черту, может быть сюжет в абстрактной картине?
- Может господа! Может! Вся прелесть заключается в том, что такие картины так будоражат воображение зрителей, что у каждого из них рождается свой сюжет. Проблема в том, что они начинают сомневаться в самих себе, в своем восприятии и понимании живописи, когда начинают этот сюжет обсуждать. Только напыщенные индюки, верящие в свою непогрешимость, ни в чем не сомневаются. Хотите понять самих себя? Тогда никогда не обсуждайте сюжеты абстрактных картин.
Как поется в песне:
- Я не отвечу вам сеньор
Но понимаю вас,
В таком отчаянье минор
Придет не ровен час.
Да, для нас все фантастика, что не укладывается в сюжеты повседневности. Сюжеты, эх сюжеты. Чем привычней, чем реалистичней, тем большим пользуются спросом. А, стоимость картин в обиходе дилетантами определяется тем, на сколько труднее передать, нарисованное на них с помощью обычной фотографии. Поэтому они чаще между собой спорят не о достоинствах увиденного на картине, а о том, фотоаппараты какой марки лучше. Я не отрицаю, что фотография это особый вид искусства. Но он несколько иной чем живопись.
Сюжеты. Простой советский человек, страстно, но в тайне даже от самого себя мечтает иметь возможность сказать своему гостю, рассматривающему картину на его стенах:
- Ничего-то ты не понимаешь в настоящем искусстве.
Спросите:
- А, что берут?
- Да много чего берут. Берут картины со свечами на столе у зимнего окна, со скрипками в открытом футляре, на которых лежит череп. Однажды у меня даже взяли картину с сюжетом «куча монет золотых на изумрудной траве».
Золото на изумрудной траве.
Случайно сюжетец нарисовался. Вот тогда действительно была абстиненция. Всем абстиненциям, абстиненция. Дело было после рыбалки с Колькой. Поэтому единственное что я тогда сподобился нарисовать были караси на траве. Да, карась на траве был последнее, что хорошо запомнилось перед тем как мы на рыбалке накатили и взяли более чем по двести грамм водки на грудь. Сколько же мы тогда выпили? Фиг его знает, но до дому на автопилоте кое-как добрались. А, чего тут думать сколько, если на утро опохмелится было не чем. Значит вылакали все, не на речке же оставили. Хотя могли и оставить. Улов-то весь ставили там, на речке, вместе с удочками. А, мы тогда удачно карасей натаскали. Но, нет худа, без добра. Или это как-то наоборот говорят? Нет добра без худа? Нет. Не звучит! Короче, трава на картине получилась значительно лучше карася. Школа, блин. Школу не пропьешь! Чего это не пропьешь? Пропьешь, еще как пропьешь! Карась-то не получался. Школьник лучше нарисует. Сижу, рисую, ни черта не получается, а тут еще за спиной зритель пристроился. Как же это раздражает, когда из-за плеча глазеют, как ты работаешь. Повезло тогда чуваку, что он молчал. Если бы хоть слово вякнул, получил бы в репу по самый не балуй, по самую, так сказать, сурепку. И плевать я хотел, что отпугнул бы потенциальных клиентов. Жаль. Жаль, что не посмотрел ему лицо, это могло бы в дальнейшем значительно облегчить сложившуюся затем ситуацию. Хотя, это с какой стороны посмотреть. Потому что если бы тогда повернулся к нему, то точно врезал бы ему по морде. Но, что-то такое было в этом чуваке необыкновенное. Что? Да, затрудняюсь сказать что именно? Но, что-то железной рукой меня удержало от мордобоя и скандала. Через несколько минут у меня за спиной уже собралась толпа. И толпа эта тихо, но нервно перешептывалась, пыхтела и напряженно дышала. Мысль тогда у меня крутанулась:
- Стоят, сопят, хоть кто-нибудь догадался стакан поднести. Ладно, не водки, пусть стакан нарзана, на худой конец. Да любой минералки. НИ-ФИ-ГА.
Тут вдруг этот, что первым встал у меня за спиной, придвинулся ко мне ближе и говорит скороговоркой:
- Так, я за эту картину сейчас оставляю задаток, и бегу за основной суммой. Вам не прихватить по пути что-нибудь?
И сует мне через плечо в карман рубашки хрусты. Я тогда еле сдержался чтобы не посмотреть сколько же он мне сунул, кашлянул, прочистил горло и уже в удаляющуюся спину прохрипел:
- Если не затруднит, нарзанчика возьмите, жара.
Этот кивнул, не оборачиваясь. Как я тогда умудрился поймать на себе его взгляд? Не понимаю. Он же все время был ко мне спиной. Но взгляд его тогда точно словил на себе. И взгляд этот говорил:
-Конечно же нарзанчик, а то чем же еще водку по такой жаре запивать.
Как я это взгляд поймал не понимаю, он точно не оборачивался и ничего не говорил, только кивнул коротко стриженным затылком.
Утренняя абстиненция время для насмешек муз.
И тут началось... Минут пять за спиной была гробовая тишина. Я выжидал, предчувствуя грядущую расслабуху:
- Сейчас разойдутся, хоть спину разогну, сяду поудобней и посвободней.
Резким диссонансам моим намерениям у меня за спиной раздался баритон:
- Я хочу перекупить эту картину. Назовите сумму!
Сердце ухнуло вниз. в голове катком прокатилось:
- Ни фига себе! Блин. Началось. Как бы тут сдуру не продешевить.
Рука непроизвольно потянулась к грудному карману рубашки, но тут на свинцовой глади мозга высветилась последняя фраза, удалившегося от меня стриженного затылка:
- Я пошел за основной суммой!!!
Рука миновала карман рубашки, не прикоснувшись к нему. Пальцы привычно поправили любимый карандаш в зубах. Мысли засуетились, отдавая тупой болью в голове и острой в сердце:
- Блин, ну и какая эта основная сумма? Хрен его знает! Назвать обычную сумму за картину, на неделю хватит и мне, и Вадиму, и Альберту Васильевичу. Эх, гульнем, побазланим. Да и Колька с нами отдохнет после рыбалки. А, если прогадаю?
Но события развивались значительно быстрее, чем текли мысли в моей голове, ослабленной обстоятельствами жизни. За спиной заверещал дисконт:
- А, собственно, почему вы решили, что кроме вас здесь отсутствуют желающие приобрести эту картину? Может я готов дать больше чем вы?
А, затем тишина раскололась рефреном на разные голоса, в темпе чуть более быстром, чем хор рабов в опере «Набукко»:
- Я тоже желаю приобрести эту картину,
- Я тоже.
- И, я тоже.
В голове болезненно мелькнуло:
- Издеваются сукины дети. Да, я ведь и сам понимаю, что это не шедевр. Но, зачем же так зло издеваться? Ну, не нравится картина, могли бы как культурные люди пройти мимо. Им, видели, нужно из всего этого цирк устроить. Ну, сейчас я вам покажу цирк.
И тут как легкое дуновение остудило мой нервный порыв:
- Стоп! Это как издеваются? А, задаток? Э, нет, дружочек, шалишь. Ты что не видишь, что Господь по достоинству оценил то, в каких мучениях рождалась эта картина. Ну и чего? Теперь, чтобы покупали картины влет их требуется рисовать с жестокой похмелюги? Не, я такого долго не выдержу. Блин, а ведь мне кто-то говорил, что, если бы он знал сколько мучений потребует от него искусство, пошел бы в фрезеровщики. Блин, а кто это говорил? А, не важно. Так все-таки, издеваются или нет? Хоть бы Колька подошел на подмогу. Хотя бы морально поддержал в эту минуту. Как же подойдет он, с такой похмелюги. А, дебаты за спиной продолжались. Баритон высокомерно выдохнул:
- Хорошо, хорошо. Я думаю будет честно, если на картину будет устроен аукцион. Согласны?
Дисконт пискнул:
- Вот именно, аукцион! Желающих принять участие прошу остаться, остальные могут освободить площадку и не мешать.
Пару теноров продолжили возмущаться:
- А, что это вы, уважаемый, простых почитателей искусства записали в лишних людей?
- Мне кажется присутствовать на аукционе могут все, и участники, и просто зрители. Искусство всем не безразлично, оно принадлежит народу.
Баритон следующие слова несомненно адресовал мне:
- Я думаю, что будет честно, если стартовой ценой будет назначена сумма, обещанная ушедшим господином. Мастер назовите цену. Простите, запамятовал Ваше имя-отчество.
Неожиданности как оказалось бывают разные.
В голове пронеслось:
- Опаньки! М-А-С-Т-Е-Р! Однако! А собственно почему нет? Хватит оставаться безымянным ремесленником!
Как-то само собой у меня прохрипелось:
- Олег Александрович, к вашим услугам. Видите ли, я не привык обманывать своих заказчиков. Товарищи! Попрошу вас, не оскорблять меня соблазном.
В голове вихрем дорожной пыли пронеслось:
- Почему товарищи? Наверное, надо было сказать, господа. А-а-а, фиг бы с ним, проехали. На автомате продолжилось:
- Аукцион сможет состояться только в случае, если оговоренная сумма не будет предоставлена заказчиком вовремя.
Баритон за спиной осведомился:
- Олег Александрович, позвольте узнать, сколько времени нам придется ждать до начала аукциона, если он, конечно, состоится?
Я таращил глаза и растерянно морщил лоб. Благо мимика моего лица был не доступна, собравшимся у меня за спиной:
- Хм-м-м, специально время мы не оговаривали. Думаю Алексею Гавриловичу будет достаточно для решения финансового вопроса пары часов.
В голове мелькнуло:
- Блин, а я все-таки умный, ну, во всяком случае, не дурак. Чего это умный-то? А если этот, типа заказчик, совсем не Алексей Гаврилович? А, у меня что, не может быть склероза? Могу я попутать? Блин, надо на всякий случай запомнить, чтобы не попасть впросак. Алексей Гаврилович, Алексей Гаврилович, Алексей Гаврилович.
Баритон продолжил:
- Итак господа, в нашем распоряжении два часа, я попытаюсь убедить заказчика участвовать в аукционе на общих основаниях, с компенсацией ему залога за картину в трехкратном размере. Мне кажется, это не плохое для него предложение. Заказчик, как мне показалось, человек не скандальный. Я думаю, он согласится с нашим предложением.
Дисконт раздраженно заверещал:
- Уважаемый, а, что это вы все время принимаете превентивные решения, которые с остальными не согласованы? А может мы не согласны?
Один из Теноров громко добавил:
- Это, вообще, все похоже на пошлое разводилово.
Над собравшимися за моей спиной, черным зонтиком повисла напряженная настороженность. Я натурально спиной ощущал враждебные, и подозрительные взгляды. В голове пронеслось:
- Ну, вот и все. Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал.
Ощущение удачи покидало душу как гудок уходящего поезда. Из-под моей панамы на щеку сползла капелька пота, как слеза по утерянному счастью.
Черту подвел Баритон:
- Я готов обсудить с вами господа, отступного для заказчика. Но обязан вас предупредить о его приоритетном праве. Итак, ваши предложения.
Опять повисло напряженное молчание. Баритон продолжил:
- Похоже я оказался прав, ну окончательную правоту нам откроет жизнь в лице заказчика или судьба в случае его отсутствия. Итак, господа, в нашем распоряжении есть два часа.
За моей спиной послышалось движение. Край моего глаза отметил перемещение людей из-за моей спины к телефонной будке, стоявшей по левую руку от меня. Очередь у телефонной будки выросла мгновенно, последние в очереди интересовались у случайных прохожих, где располагаются ближайшие таксофоны. Вся улица, сонная до этого, пришла в движение. Все ее обитатели, как будто вдохнули острый и будоражащий запах, похожий на Пуазон от Диора. Уже через несколько минут на меня в недоуменно смотрели соседи художники. Такую гамму эмоций я на их лицах видел впервые. Мы между собой все общались. Кто-то с кем-то дружил. Кто-то с кем-то просто здоровался. А как без этого? Но, такое здесь было впервые. Видимо сейчас, мое лицо, было похоже на лицо идиота, выпущенного по недоразумению из психушки. По крайней мере это было написано на лицах моих коллег. Петька, рисовавший со мною по соседству решил выяснить, что же вокруг меня творится. Он подошел и заглянул через мое плечо на подрамник, смачно матюгнулся и ехидно добавил:
- Ну, ты, блин, передвижник.
Он уныло сплюнул на землю, отрешенно мотнул головой и понурившись двинулся к своему месту.
От телефонной будки долетали встревоженно-командные обрывки фраз:
- Сними с книжки половину и мухой сюда! Слышишь? Мухой!
- Сама ты дура. Слушай что тебе говорят.
- Ты слушай меня сюда.
После посещения Петьки, я сидел как оплеванный, хотя по идее должен был сидеть с высоко поднятой головой.
Вернулись оба тенора, они демонстративно несли бутылку нарзана. У одного, скрытно, во внутреннем кармане куртки, размещалась бутылка водки. Один из теноров налил в граненый стакан водки, не демонстрируя бутылку окружающим. Я сглотнул слюну. Он одними глазами показал, что стакан предназначен исключительно мне. Когда я протянул левую руку за граненым стаканом, чтобы выпить под прикрытием куртки тенора, то обнаружил бешенный тремор, моей руки тянущейся к стакану. После первого стакана тремор слегка утих, после второго прошел вовсе. Стакан нарзана довершил дело. Уверенность и самообладание вползали в меня как разведчики во вражеский блиндаж, чтобы кинжалами перерезать горло страху и растерянности. Как говорил герой известного анекдота:
- Жизнь налаживалась.
Благодарность к тенорам просыпалась во мне, расправляла плечи и толкала меня совершить для них чего-нибудь эдакого. Благородного, интеллигентного и неординарного. Но, к счастью они меня опередили, и оказалось, что их доброта была не такой уж бескорыстной и альтруистичной. Ход их мыслей был вполне прагматичен. Один тенор запинаясь спросил:
- А, скажите, Олег Александрович, а что за человек, этот ваш заказчик?
Мой мозг омытый живительной влагой, с готовностью беззвучно для окружающих и громко для меня рявкнул:
- Желаете песен? Их есть у меня.
И тут меня понесло:
- Алексей Гаврилович? Ну, точно мне о нем все не известно, мы познакомились, когда он купил одну из моих картин в Лондоне.
На лицах Теноров промелькнула вся гамма эмоций, от удивления и недоверия до уважения и благоговения:
- В Лондоне? Вы выставлялись в Лондоне? На Сотбис, или на Кристис?
Я смиренно наклонил голову к плечу:
- Ну что вы, какой Сотбис, какой Кристис?
В башке у меня крутанулось:
- Куда? Куда тебя несет идиот? Ври да не завирайся. Тебя сейчас расколют как гнилой орех. Ври аккуратней и скромней. И, я продолжил:
- Нет, мы до этого еще не доросли. Так, небольшая картинная галерея. Хозяин наш соотечественник, мы с ним еще в Советском Союзе приятельствовали. Он достаточно успешно продвигает творчество соотечественников за рубежом. Он там свой гешефт делает, и нам бедолагам кое-что перепадает. Но уж побольше чем здесь.
На самом деле это была моя тайная мечта. Наш общий друг Вовка, действительно, слинял за бугор. По слухам, он открыл там картинную галерею. Как художник он был так себе, не семи пядей во лбу. Мягко говоря, посредственный середнячек. Правда, в Суриковском, говорят был не из последних. Так бывает в жизни, один раздолбай редкостный, его по нескольку раз вышибают с учебы, он еле-еле выкарабкивается через академки, но рисует как Бог. А другой, отличник, и диплом почти красный. А потом, раз и все. Не идет дело. И рисует много, а все не в прок. Вовка был из вторых. Некоторые не понимают, намеков Господа. Господь шепчет откровенно прямо в ухо:
- Слушай парень, я помог тебе научиться разбираться в искусстве, но совсем не для того, чтобы ты попусту переводил холсты и краски. Ты, паренек, пораскинь мозгами, тебе я отвесил другой дар полной мерой, не скупясь. Ты смекай.
Вовка мозгами пораскинул, и намек Господа просек и стал продвинутым галеристом. Я тихо, про себя лелеял мечту о встрече с Вовкой. Эту свою мечту, как удачно осуществленную, сейчас и втирал моим дорогим Тенорам:
- Гаврилыч там купил несколько картин, ну и меня не обделил вниманием.
Тенор не унимался. Он снова продемонстрировал мне под полою куртки стакан:
- Олег Александрович, хотелось бы по ближе познакомиться с вашим творчеством. Как это можно сделать?
Я понял, что зашел далеко, и пошел на попятную. Я поморщился изображая огорчение:
- Понимаете, приглашать в свою мастерскую посторонних, среди художников, считается плохой приметой. Мы народ суеверный. Да образ жизни у нас как говорится не комильфо. Творчество требует жертв. Надо не спугнуть музу. А, здесь. Здесь мы все торчим для саморекламы. Организовать выставку в одиночку практически не реально, расходы неподъемные, и в одиночку, практически не окупаемые. Я, со своими друзьями, планирую провести выставку через семь месяцев. Запишите мне свои телефоны. Я вас обязательно оповещу. По возможности, пришлю пригласительные билеты.
Теноры вручили мне листок из записной книжки со своими телефонами и вежливо ретировались. Их фигуры время от времени попадались мне на глаза среди толпившегося народа. Но, мысль о том, как украдкой для всех, посмотреть сколько же мне в карман рубашки сунул Алексей Гаврилович не давала покоя. Покинуть свое место, даже на минуту, в создавшихся обстоятельствах, не представлялось возможным. Спасительная мысль пришла сама собой, когда, вытирая платком пот, я задел свою панаму и поправил ее:
- Ну, конечно же! Это элементарно! Одной рукой снимаю панаму, медленно проношу ее рядом с нагрудным карманом, а другой достаю из него хрусты. А потом без спешки рассматриваю содержимое панамы. Поспешно оглянулся. Слава Богу, за спиной никого. Содержимое извлеченное из кармана, было неожиданным. Сказать, что я ужаснулся, значит не сказать вообще ни чего. Я впал в ступор. Пот по спите потек холодный и совсем не от жары. Хрусты представляли собой пачку каких-то потертых, то ли талонов, то ли заполненных бланков на хорошей бумаге. Короче, просто пачка резанной бумаги, завернутая в десятидолларовую купюру. Сердце упало куда-то в желудок и застучало как набат:
- Что я сейчас предъявлю на аукционе? Десять долларов? Пачку резанной бумаги? А, если вернется этот, будь он неладен, Алексей Гаврилович, и скажет, что он передумал, и попросит вернуть залог, что я ему предъявлю? В кошельке пусто, как в амбаре после голодной зимы. Предъявлю десять баксов для аукциона? Смешно. Все ржать будут. Стоило ли бисер метать из-за какой-то паршивой десятки. Пусть ее как стартовую цену поднимут в десять раз и что? Да я и без всякого аукциона за картину могу слупить сотню баксов. Ну пусть не сразу, но слуплю точно. Или еще того хуже. Предъявлю для стартовой цены аукциона десять баксов, а тут появляется Алексей Гаврилович и говорит:
- Какие десять баксов? Вы что батенька, а где остальные деньги?
Перспективы ближайшего будущего рисовались мрачными красками:
- Блин, а что, если меня просто развела бригада щипачей. А я придурок им еще и подыграл? Придурок? Да не придурок, а полноценный дебил. Звать друзей? Да, они первые мне накидают плюх за этот спектакль, и здесь мне уже никогда не работать. НИКОГДА! Что делать? Что делать? Чего я сижу, надо делать ноги.
Взгляд на часы сказал, что у меня еще час времени до момента позора.
- Думай, думай идиот. А, пошло все лесом, расскажу все как есть. Потребуют заказчик вместо бумаги баксы, скажу, обыскивайте, взять с меня все равно нечего. Да, как-же, тут же вспомнят как около меня терлись эти два тенора. Точно вспомнят, и скажут, что им то я баксы и слил, и деньги подменил их бумагой. Кстати где они? Теноров было не видно. А, пошло все в разные стороны, будь что будет. Буду стоять насмерть, как в Сталинграде. Это в кино сплошные хэппи-энды, а мы по жизни всегда юшкой умываемся. Мы привыкли. Жизнь не кино. Зато как мы вчера с Колькой нажрались. Сказка! Да, теперь это уже сказка.
Есть время собирать камни, есть время грызть их.
Час позора приближался с фатальной неотвратимостью. Заказчик этот, якобы Алексей Гаврилович, как в воду канул. В означенное время Баритон подошел ко мне и учтиво спросил:
- Олег Александрович, время вышло, не будете ли любезны назвать сумму залога, чтобы, как говорится, было от чего танцевать.
Бумажная мина замедленного действия уже обратно перекочевала в нагрудный карман рубашки. Мне оставалось одно. Собрать в кулак свой незатейливый актерский талант и изображать наивную жертву обмана. Я виновато посмотрел на Баритона:
- Если Вас не затруднит, будьте любезны возьмите задаток из кармана в рубашке.
Я скорчил глупую мину:
- У меня руки в краске. Достаньте не сочтите за труд, я вам доверяю.
Я ухватил ветошь и стал вытирать руки, подставив свой карман Баритону. Запахло керосином как прямом, так и в переносном смысле.
Баритон сунул руку ко мне в карман и застыл в растерянности. Он смотрел на десять баксов и пачку резанной бумаги, которые вынул. Я тоже пытался изобразить непонимание и удивление. По всей видимости это у меня плохо получалось. Но, руки я продолжал усердно тереть ветошью смоченной керосином.
Настоящее искусство бывает только на сцене. Самая большая сцена — это жизнь.
И тут наступает полный абзац. Появляется весь в улыбке с головы до ног Алексей Гаврилович. А у меня-то морда кислее клюквы. Я ведь его не узнаю. Я ведь видел этого Алексея Гавриловича только с затылка. Но, Баритон его узнал сразу и без проволочек и молча предъявил ему содержимое своих рук. На лице Баритона было выражение, что это лично его, а не меня подставили и обманули по полной программе. Но, наш загадочный любитель живописи со стриженным затылком, ничуть не смутился. Он весело хохотнул и затрещал, как сорока при виде серебряных ложек:
- Прошу пардону, господа.
Он раскланялся публике вокруг себя:
- Прошу пардону. Прошу пардону.
И тут же весело погрозил окружающим указательным пальцем:
- А ведь интуиция меня не подвела. Как я и ожидал, вы захотите увести эту картину у меня из-под носа. Поэтому, оставь я просто десять баксов, вы непременно уговорили бы уважаемого мастера перепродать картину. Выход был один - сунуть пачку денег. Правда, как я вижу, это вас тоже не остановило. А, у меня на тот момент было только десять баксов, пригоршня игральных фишек и пачка стандартных долговых расписок от посетителей казино. Вы господа, конечно же ожидали увидеть денежные знаки. Признаюсь, я не хотел разрушать устоявшиеся стереотипы. Но, прошу не записывать меня в мошенники. Расписки настоящие, и каждая на сумму в них значительно превышающую не десять, а сотню баксов. Алексей Гаврилович громко рассмеялся. Смех его скорее был похож на карканье вороны. Но как ни странно он не вызывал неприязни, а скорее располагал к нему окружающих. Баритон пришел в себя и спросил:
- Прошу прощение, с кем имею честь? Я, Сергей Анатольевич Бузов.
Стриженный затылок, слегка склонил голову на плечо, и ответил вопросом:
- А, разве уважаемый Олег Александрович меня вам не представил?
Он с легким укором посмотрел на меня. Я тут же понял, что текст моей реплики ничуть не сложнее, чем — кушать подано. Я привстал со стульчика и с поклоном произнес:
- Это Алексей Гаврилович, прошу любить и жаловать.
Одновременно с этим в моей голове пронесся вихрь сомнений:
- Блин, а стриженный затылок-то меня откуда знает? Имя-отчество, все чин чинарём.
Во взбудораженных недрах моей памяти решительно не находилось места этому любителю живописи со стриженным затылком. Кроме его имени, которое я сам экспромтом придумал и к счастью смог запомнить.
Загадочный любитель живописи и игровых заведений даже бровью не повел, а лишь протянул лодочкой сложенную ладошку Баритону:
- Очень рад Сергей Анатольевич.
Наклонил голову к плечу и наморщил лоб:
- Нам раньше не доводилось встречаться?
- Не припомню Алексей Гаврилович, извините.
- Что Вы, Что Вы, Сергей Анатольевич. Это Вы меня простите, но у меня перманентное ощущение, что такого замечательного человека, как Вы, я не могу ни с кем перепутать. Я, точно вас знал раньше. Не волнуйтесь, и не переживайте. Я обязательно вспомню.
Баритон, который, как оказалось, носил имя Сергея Анатольевича Бузова. виновато засуетился:
- Алексей Гаврилович, уважаемый, видите ли, мы тут хотели предложить Вам провести аукцион на эту картину, а Вам предложить отступного в тройном размере оставленного Вами залога. Если Вы не против? Хотя я, в смысле, мы, мы действительно не предполагали, что сумма залога будет такой существенной.
Стриженный затылок подхватил под локоть Баритона:
- Ах, дорогой мой, Сергей Анатольевич, Вы просто пролили бальзам на мою бедную душу. Понимаете, я по сути своей игрок, а аукцион это-же изощренная и тонкая игра. Играть я люблю, но привык играть исключительно честно. Поэтому от каких-либо отступных решительно отказываюсь. С Вашего позволения, я свой залог заберу. А, вместо этого готов предложить в качестве стартовой цены половину того, что находится в моем портфеле.
Алексей Гаврилович, щелкнул замком своего желтого кожаного портфеля, и продемонстрировал его содержимое Сергею Анатольевичу. Судя по выражению лица Сергея Анатольевича, это произвело на него сильное впечатление.
А вот в меня вселилось стойкое ощущение булгаковщины. Я перестал понимать какая собственно роль лично мне отведена в этом спектакле.
Теноры согласились вести аукцион. Молоток нашли. правда это была обычная, столярная киянка. Я думал, что молоток наш Алексей Гаврилович просто достанет из рукава с веселым хохотом. Но, он не позволил себе опустился до такого банального фиглярства. Правда, большое антикварное кресло принесли только ему одному. Он с веселым хохотом встал из кресла и стал говорить, что он не может сидеть в таком кресле, когда остальные уважаемые люди вокруг него стоят. Откуда-то приперли ряд, соединенных между собой кресел, какие бывают в кинотеатрах. В них расселись участники аукциона. Публика смиренно стояла в стороне. Казалось создание игрового антуража просто приводит в восторг Алексея Гавриловича. Наконец торги начались, и один из Теноров торжественно произнес:
- Господа, вашему вниманию предлагается единственный лот. Картина. Золото на изумрудной траве. Начальная цена, согласованная с автором и экспертным советом, составляет двадцать тысяч долларов и ударил киянкой по моему этюднику. У меня спазмировало все внутри. Я стал ртом хватать воздух, как те караси, которых мы выловили накануне.
Но, самое поразительное всех ждало впереди. Торги шли спокойно и размеренно. Хотя было ощущение, что градус накала ситуации повышался буквально ежесекундно. Гробовое молчание публики, прерывалось выкриками тенора новых ставок и ударами киянки:
- Пятьдесят семь тысяч раз, пятьдесят семь тысяч два, пятьдесят семь тысяч три.
Алексей Гаврилович радостно подпрыгнул в кресле:
- Алес! Кончен бал, потухли свечи Господа! Где ваши аплодисменты? Не слышу.
Итог. Картину выиграл Баритон Сергей Анатольевич. Чему он похоже сначала не поверил, и удивленно посмотрел на Алексея Гавриловича. А тот с веселым смехом, широко расставив руки уже шел его поздравлять:
- Сергей Анатольевич, дорогой, не вижу радости на лице. Все! Все кончено! Картина Ваша!
У Баритона от удивления отвисла челюсть и он растерянно промычал:
- А как же Вы, Алексей Гаврилович?
Стриженный затылок покровительственно улыбнулся:
- О, друг мой, друг мой. А вам бы доставило удовольствие если бы я перебил вашу ставку? Вижу нет. Поверьте, дорогой мой, я еще успею сделать свои приобретения у нашего мастера. Ну огорчил бы я вас. Вы думаете настоящему игроку доставляют удовольствия только выигрыши? Нет. Поймите, я не мог остановиться, пока цена не будет соответствовать стоимости картины. Я получил огромное удовольствие от аукциона. Картина, прекрасная картина в хороших руках. Мастер, мне кажется тоже доволен полученной суммой. Все прекрасно. Ах какая картина, какая картина. Золото на изумрудной траве. Малевич от злости в гробу перевернется. Да, что там Малевич, сам Модильяни цокал бы языком. До встречи господа, я счастлив, я просто счастлив, что провел с вами время. И не просто провел, а с удовольствием, прямо скажем, с наслаждением провел. Ауфидерзейн, аревуар, гуд бай, пока господа.
Публика ошалело смотрела друг на друга, как бы молча вопрошая:
- Это точно не сон?
Все явно ожидали совершенно иного развития событий. Какого именно развития никто точно сказать не мог, но иного.
Деньги шлепнулись мне на колени. Ко мне шел Алексей Гаврилович с распростертыми объятьями. Я, как во сне привстал ему на встречу. Деньги упали на землю. А, наш игрок и главный герой событий приобнял меня, и осыпал комплиментами. Его комплименты сыпались на меня как монеты джек-пота из игрального автомата. Спустя некоторое время он отстранил меня удерживая за плечи, затем сунул руку во внутренний карман своего пиджака, достал толстую пачку баксов вложил их мне в руку со словами:
- Не могу не присоединиться к уважаемому Сергей Анатольевичу. Пусть и у меня останется ощущение, что я тоже причастен к счастливой участи Вашей картины. И он еще раз прижал меня к своей груди.
Как ни странно, но упавшие на землю деньги не украли, пачка, сунутая мне Алексеем Гавриловичем, была настоящая и состояла из сто долларовых купюр.
Алексей Гаврилович склонил к плечу голову и дал мне последние наставления:
- Обязательно обмойте вашу удачу с приятелями. Удача должна быть чисто вымытой. Иначе вы ее потеряете. Главное будьте щедрым, не стоит боятся обидеть своих друзей честно заработанными деньгами. Это всего лишь деньги. Да и еще. Вот вам игральная фишка.
Он протянул мне изящный кружок:
- Она приносит удачу. От себя отрываю, но вам она мне кажется нужней.
Когда прошло первое оцепенение, в меня влетела мысль:
- Теперь я точно куплю цыганку у Вадика.
На круги своя.
Я пошел к телефонной будке, чтобы позвонить Вадику. И вот насмешка судьбы, у меня было полно баксов, но не было обычной двушки для телефонного звонка. Когда я просил двушки у окружающих, моя растерянная рожа вызывала смех. Мои товарищи по цеху отнеслись к произошедшему доброжелательно, и простили мне ажиотаж. Я был счастлив. Мы в этот вечер прилично гульнули, не сдерживая порыва. По ходу веселья мои коллеги мне поведали, что именно они подсказали Алексею Гавриловичу как меня зовут. Выяснилось, что в этот день у них не купили ни единой картины. Однако это их ничуть не расстроило Выяснилась и еще одна неприятность. У одного нашего знакомого художника тиснули, в смысле, украли картину прямо с мольберта. Он горько сокрушался. Это была законченная портретная работа, и за нее была обещана довольно приличная сумма. Я вспомнил наставления Алексея Гавриловича и тут же отвалил компенсацию потерпевшему щедрой рукой. Это не восполнило его потерю, но все же снизило градус его утраты.
И тут интуитивно мне вспомнился фильм «Игра в четыре руки» с Бельмондо в главной роли.
Рефреном в голове пронеслись сцены и реплики из фильма:
- Ведь скоро Монако и наши пути увы разойдутся.
- Когда умер мой белый слон я хотел покончить с собой.
- Я готов сразу закрыть музей когда звонит мой друг.
- Ювелир придет завтра в десять часов.
- Какой мне надеть костюм? Рогоносца. Но ведь я не женат.
- Картина уникальная вещь, копия будет у тебя в номере.
- Ты все сердишься из-за этой глупой истории на авеню Жюно. Но поверь я не виноват. Когда появилась полиция свистеть уже было поздно.
- Через час позвони мне в салон гандольеров. Что говорить? Молчать. Говорить буду я.
- Что ты смотришь? Тебе этого не понять. Я романтик с детства. Роль не благодарная и добровольная.
Каким-то невообразимым образом события дня перекликались с сюжетом фильма. Придерживаясь аналогии с фильмом Алексей Гаврилович себе забронировал главную роль — Александра Дюпре. Мне же оставалось довольствоваться какой-то квинтэссенцией ролей второго плана случайно оказавшихся в кадре с главным героем. Проанализировать до конца наметившуюся ассоциацию мне не удалось. Я погрузился в хоровод произносимых друзьями тостов. Да и по правде говоря, видимо, я не обладаю талантом отличать запах Шанель №5 от запаха шинели Акакия Акакиевича. Только я точно понял, что это не я оказался в нужное время в нужном месте. В нужное время и в нужном месте оказался Алексей Гаврилович.
Позвонить Вадику я смог только на следующий день, когда сумма моего гонорара уполовинилась. Ее по моим расчетам все-таки должно было хватить на картину Вадика. Вадик отозвался в телефонной трубке обычным голосом, и согласился на встречу. И...как всегда бесследно исчез на долго.
Я в том угаре, то ли пропил, то ли потерял эту фишку. И теперь, как та зарвавшаяся старуха из сказки Пушкина заделываю щели в старом корыте моей судьбы.
Занятные были времена. А, может быть дело совсем не в постоянном везении, а в том, что нам есть, что вспомнить, чтобы солнце засветило ярче. Кстати, как я после не пробовал, я так и не смог нарисовать этих чертовых карасей на траве, как сумел это сделать тогда. Больше пяти баксов за эти картины никто не давал. И, я забросил этот сюжет на столько далеко, на сколько позволяло обиженное самолюбие. Зря? Может зря. Вот, не сошло на меня тогда просветление. Надо было послать всех на фиг, и Алексея Гавриловича, и аукцион. Нужно было взять свою мазню и предложить Вадику обмен . Предложить просто поменяться картинами. Поменять моих карасей на траве на его цыганку. Может он и согласился бы. Хотя, вряд ли. Он ведь точно чувствовал ауру своей картины. Конечно остаются сомнения. А, была ли, эта самая аура, в нарисованной мною по пьяни картине? Теперь уж не узнаешь. Золото на изумрудной траве. Оно осталось в моем сознании как мираж.
А, потом. Потом... были картины которые рисуют себя сами. Но это уже другая история.