Анок, по прозвищу Инок, вышел, подгоняемый кибер-уборщиком, из заплёванной, дребезжащей кабинки монорельса на самой последней остановке, на окраине городка Мон, столицы северного резервата Цитада. Чутьё привело его сюда. Он ощущал слабое дыхание Гарпика именно с этого направления.
Он шёл по узким улочкам среди двух- и трёхэтажных домиков с разноцветными крышами, первые этажи которых пестрели вывесками сомнительного вида, чистоты и содержания: «Дешёвый отель для плекров», «Казино «Чёрный рог», «Пивная старой Матильды», «Чипы доктора Хероина», «Повеселимся?» и так далее. Домики перемежались крохотными, но аккуратными садиками с не менее миниатюрными фонтанами – оседлые цитадцы были не чужды стремления к красоте и уюту.
Светило яркое, но не горячее солнце, и Инок не снимал своего неизменного чёрного плаща и чёрной шляпы. Его длинные, густые и волнистые волосы, каштановые с проседью, были заплетены в косу, глаза, ставшие из пронзительно-чёрных - тёмно-серыми, смотрели настороженно, но спокойно.
Народу в это время суток на улицах было маловато. Взрывы хохота и нестройное пение, возгласы, а то и переругивание, доносились из раскрытых окон домов. Двери полупустых пивных и баров были распахнуты настежь, оттуда оголтелым псом кидалась оглушительная музыка и резкие, острые, но соблазнительные запахи. Ближе к вечеру, после прибытия очередного рейсового транспортника, заведения начнут заполняться, на улицах появятся пьяные.
Стая настороженных, разномастных, но, по счастью, сытых псов деловито и неслышно пронеслась мимо, с южного рынка на северный. Когда-то кто-то завез их с Земли, но животные прижились только в Цитаде. Тут псов тоже не любили, но вынуждены были терпеть и подкармливать. А кто-то находил возможность их использовать.
Инок вышел на огороженную овальную площадь с пластиковым помостом посередине, вокруг которого поспешно устанавливали последние раскладные стулья. Средние и задние ряды были уже почти заполнены. Вокруг маленького кара-вездехода сгрудились зеваки.
- Не проходите мимо! – на разные голоса кричал и завывал разукрашенный клоун, подпрыгивая в гравитопах на метр и более, зависая над прохожими и, время от времени, делая сальто назад. – Тур с юга на север! Акробаты и фокусники, клоны–силовики! Агайя-шпагоглотательница! Единственная и неповторимая королева Син, Гермейская танцовщица! В цирковом шоу Великого Гуго! Всего сто кредитов – и вы получите пропуск на самое лучшее место! Спешите заплатить за самое достойное место на самое увлекательное представление!
Инок достал деньги, протянул пластик клоуну, и тот ловко подхватил его на лету, затем почтительно вручил пропуск.
- Вы не пожалеете, господин Приезжий! Поспешите занять самое лучшее место! Какое только вам приглянется! – затараторил счастливый билетёр. Подпрыгивая и взвизгивая от избытка чувств, он лично довёл Инока до свободного первого ряда – видимо, немного находилось охотников заплатить целых сто кредитов за представление бродячего цирка. Инок поморщился: первый ряд не даст ему возможности сбежать. Потом подумал – и улыбнулся благодарно, уселся поудобнее и стал ждать. Первые ряды постепенно обрастали любителями острых ощущений.
Лукавая девушка с косой и в клоунском трико, с ног до головы усыпанная блестками, обносила зрителей пластиковыми бутылочками с напитками и упаковками сладостей, которые ловко вынимала из заплечного мешка. Инок заплатил за бутылку ореховой настойки и просидел неподвижно целых полчаса, пока площадь медленно заполнялась зеваками и вечерними сумерками. Гуго не спешил включать иллюминацию – видимо, собранной публики казалось ему недостаточно. Пластиковый помост был окружён низким бортиком, в его середине установили несколько лёгких колонн на гравитопах, соединённых гирляндами причудливых фонариков. Одним концом помост почти примыкал к воротам в металлической ограде городского парка – там расположился на постой «цирковой поезд» - несколько вездеходов, замкнутых в полукольцо и образующих небольшой «двор», огороженный маск-ширмой.
«Однако, цирк не бедствует, раз хватает денег на собственный транспорт», - подумал Инок.
Наконец вспыхнули и замигали фонарики, грянула со всех сторон музыка.
Инок просмотрел силовые игры юных клонов с астероида Ка – удивительным было само их присутствие, поскольку астероид Ка давно изолировали ввиду представляемой для общества опасности: им владела горстка безумных биогенетиков-маньяков, создавших в недрах заброшенного полигона-лаборатории своё царство.
У каждого из юношей был изъян, в цирке превратившийся в достоинство: одному был вживлён в грудь букет розовых фиалок, живых и благоухающих. Другому пересадили на лопатки кожистые крылья гигантской летучей мыши. Третий был безволос и не имел признаков пола, зато обладал феноменальной силой. Четвёртый – оброс мощными мышцами, точно старое дерево – наростами и гроздьями круглых грибов.
Затем выступали девочки-жонглёры, которым помогали нелепые и неуклюжие клоуны, повеселившие публику несколькими новыми анекдотами и довольно старыми фокусами.
За жонглёрами дама-агайя преклонных лет, с огромным ртом и мощной грудной клеткой, заглатывала по очереди пучки шпаг различной длины и конфигурации. Но её коронным номером был прыжок с колонны, на которую её подтянули канатами. Сделав в воздухе кувырок, она, вытянувшись в струнку, падала широко открытым ртом прямо на букет шпаг, торчащих остриями вверх. Трюк настолько же отработанный, насколько и опасный. Однако на этот раз всё закончилось благополучно. Толпа дружно и громко ахнула, замерла в ужасе – и взвилась криками восхищения. Нанизанную на шпаги, словно кусок мяса на вертел, агайю сняли и унесли на вытянутых руках с помоста.
Публика реагировала живо и благодарно, но чувствовалось, что все ждут с нетерпением главного выступления – обещанной Королевы Син, Гермейской танцовщицы. Инок знал, что Гермейи не существует, что это – миф, но миф красивый, подаривший Албэронии цирковых акробатов и факиров, актёров и танцовщиков, поэтов и музыкантов, и многих других представителей весёлого жанра, несущего радость жизни всем без исключения. Албэронцы были слишком чопорны, замкнуты, высокомерны и негибки, чтобы самим участвовать в богемной жизни или заниматься искусством, они предпочитали приглашать и нанимать музыкантов, клоунов и так далее, или – покупать их в личное пользование. И это было дорогое удовольствие. Так что Гермейская танцовщица в резервате – это и впрямь редкая жемчужина!
Однако наступил перерыв, в котором музыканты развлекали весёлой музыкой, а клоун-затейник даже заставил зрителей спеть вместе с ним популярную в этом месяце на севере песенку про сиротку, попавшую на Албэронию в трюме грузового космохода.
И вот долгожданный миг настал. Королева Син медленно и величественно вышла на высокую площадку-овал, закутанная в тяжёлый бархатный аквамариновый плащ, усеянный голубыми звёздами, перевитый меховой лентой варакусса. На голове громоздился голубой замысловатый тюрбан из птичьих перьев, расшитый сверкающими серебряными камушками, серебряные сапожки на высоких каблуках подбрасывали подол плаща вверх. Глаза закрывали искрящиеся маск-очки, завершая превращение головы в подобие совиной. Трудно было понять, где её настоящие черты, а где – созданные маской.
Звучные аккорды марсианских барабанов и духовых подчёркивали каждый шаг, делая его значительным и неповторимым. Син танцующей походкой обошла по кромке площадку, слегка кивая гордой головой и раздавая воздушные поцелуи обеими руками, затянутыми в чёрные, длинные, чешуйчатые перчатки с замаскированными гравитонными пружинами.
Но вот – лёгкое, мгновенное движение. Тяжёлый плащ взлетел в воздух, легче крыла бабочки, и приземлился где-то за сценой. Королева Син осталась в фосфоресцирующем трико с прорезями, оставляющими открытыми гладкий плоский живот и узкие бёдра, и в узорном лифе, прикрывающем только соски, а всё остальное превращающем в кружевное сплетение нежной золотистой кожи и сложной кутерьмы переливчатых нитей из псевдо-вестийского гранона. Затем пришла очередь высоких сапожек – и открылись маленькие, изящные ступни. После сапожек полетел с головы тюрбан – и непокорные чёрные кудри в мелкий завиток рассыпались по обнажённым плечам.
Танцовщица, не прекращая танца, медленно, с шутливой грацией сбрасывала с себя одну деталь одеяния за другой, явно давая понять, что не жалует помпезную и неудобную одежду. Самыми последними улетели в сторону парка уродующие лицо очки.
Оставшись почти обнажённой, она улыбнулась публике, вздела руки в замысловатом гермейском приветствии – и публика охотно взревела и зааплодировала ей в ответ.
Инок с интересом разглядывал циркачку, по всему, любимицу местного люда. Гермейская танцовщица оказалась совсем юной девушкой, невысокой и миниатюрной. Её кудри метались по плечам, на смуглом лице горели весёлые ярко-синие глаза.
Она легко взлетала в воздух и взбегала вверх по колоннам, откуда делала двойные и тройные сальто; с огромной скоростью крутила пируэты и садилась на шпагат – как на полу помоста, так и на вертикальной колонне; проделывала прочие акробатические трюки безо всякой подстраховки, завязывалась узлом, изгибалась дугой в воздухе, приземлялась на вытянутые руки, и пружины вновь подбрасывали её вверх; головокружительно вращалась вокруг колонн, рисуя между них замысловатые геометрические фигуры, или поднималась во вращении на самый верх и соскальзывала вниз. Её эластичное тело ходило волнами, демонстрируя поразительную гибкость, а ягодицы и бёдра вращались с такой скоростью, что и у мужчин, и у женщин одинаково округлялись глаза и отвисали челюсти. Всё это происходило в бешеном темпе, под ритм электронных ударных и завывание живых трёхструнок. При этом она не забывала подмигивать, дразнить язычком, улыбаться и посылать воздушные поцелуи, или строить уморительные гримаски.
Публика смеялась, свистела, рыдала, прыгала на месте и отчаянно хлопала в ладоши. Син забросали цветами, конфетами, круглыми марсианскими монетами, хлопушками, вызывали на «бис». Девушка утирала пот, мелкими бисеринками покрывающий обнажённое тело, её грудь ходила ходуном от тяжёлого дыхания, но она повторяла трюки на «бис» и весело смеялась. Инок тоже смеялся и бурно аплодировал: во время волнения надо стать волной. Да и девушка ему нравилась. Интересно, кем она была прежде?
И вновь зазвучала музыка, бравурная и хрустальная одновременно. Рассыпав воздушные поцелуи, Син встала на руки, схватила зубами один из цветков, лежащих на помосте, ярко-красную лилию, затем изогнулась, перехватила её пальцами правой ноги и бросила в зрителей. Множество рук взлетело в воздух, но лилия на миг затрепетала прямо над головой Инока, и тот поймал толстый стебель двумя пальцами небрежно вскинутой, свободной от поклажи, руки, и поднял цветок высоко, демонстрируя девушке, под разочарованный вздох поклонников. Танцовщица бросила на него быстрый взгляд, полный скрытого значения, лукаво улыбнулась, спрыгнула с помоста и мигом скрылась за голографической ширмой.
Дождавшись, пока разойдутся взбудораженные, праздные зрители, Инок неспешно поднялся, обошёл помост, нашёл дверцу в ограде и, минуя ворота, углубился в парк, чтобы подойти к цирковым вездеходам с другой стороны. Инока никто не остановил. Редкие обитатели «двора» странно смотрели на посетителя и без улыбки уступали дорогу, словно цветок был пропуском в рай.
Помахивая лилией, он свободно прошёл сквозь завесу и оказался во дворике, разделённом на секции. Где-то смеялись, где-то напевали, где-то сердито кричали на служителя на арском наречии. Два охранника с мини-арбалетами погрозили ему издалека, но не тронули. Инок наугад откинул ширму с секции, где было тихо.
Син стояла у большого зеркала, до половины засыпанного цветами. Он видел её прямую спину и лицо, отразившееся в стекле. Крепкая точёная грудь, шапка чёрных кудрей, удивлённые синие глаза, яркие пухлые губы, аккуратный, чуть широковатый носик, ямочка на подбородке. Маленькая танцовщица была из его мира, он это чувствовал и без подключения второго зрения, и, верно, поэтому Инока потянуло к ней: заброшенная, родственная душа.
- Кто ты, незнакомец? Зачем ты пришёл сюда, за ширму? Почему тебя пропустили мои друзья?
- Но ведь ты подарила мне лилию, ярко-красную. Разве ты не ждала меня?
Он медленно подходил к ней всё ближе и ближе. Под этим куполом он не ощущал опасности.
- Как твоё имя? – спросила она. – Ты словно бы мне знаком. Но я не пойму, почему. Может, я видела тебя во сне?
- Моё имя Анок, но многие зовут меня просто «Затворник». А как зовут тебя, маленькая танцовщица из несуществующей Гермейи?
Инок остановился, приблизившись вплотную.
- Синдра, - ответила маленькая танцовщица и наконец-то обернулась, засмеялась, обхватила его голову и притянула к себе.
Инок подчинился, закрыл глаза. Девушка была настолько чиста и открыта, она целовала его так неистово, что он мог бы выпить её одним глотком. Большой синий глоток. Синий, в золотых искрах и спиралях почти того же оттенка, что и у Алис. Но почему-то не стал этого делать. Девушка вздрогнула и отстранилась.
- Кто ты? – спросила она снова, тяжело дыша, словно после выступления. – Можно, я угадаю?
Она потрогала свои горящие губы, поводила пальчиком по его лицу, словно стирая и рисуя заново черты, шумно втянула носом воздух – и выдохнула.
- Ты – Меор! – удивлённо прошептала она. – Я сама поцеловала Меора? Ну и ну! – она поражённо покрутила головой. – От тебя пахнет колдовством! Мои губы словно онемели. Я должна была бы тебя испугаться. Ты опасен.
Инок хотел возразить, что Меоры – не колдуны, но вновь не сделал того, чего хотел.
- Но ведь ты не боишься, верно? – он провёл ладонями по её плечам, но Синдра покачала головой и отстранилась: - У меня ещё два выступления. Приходи после полуночи в гостиницу «Глобаль», я буду ждать. А пока – уходи, иначе мне будет трудно собраться.
Инок покинул шатёр и отправился в город. Он отыскал на ближайших задворках крошечный нелегальный базарчик и, поторговавшись от души с заезжим торговцем, – а Цитада, собственно, для этого и существовала, – он купил для Синдры подарок: тончайший платок из золотистых нитей с термослоем. В таком невозможно замёрзнуть даже в лютый холод. Он выбрал самую широкую шаль, в которую миниатюрная девушка могла бы закутаться целиком – контрабандный товар с Мариссии. Такая же шаль в столице Албэронии обошлась бы раз в пятьдесят дороже.
Прошатавшись по улицам городка, к вечеру заполнившимся праздным разношёрстным людом, кутерьмой запахов и звуков, Инок пытался отыскать щель, редкую заводь, где застыла тишина, чтобы вновь прислушаться, но Гарпик опять замолчал.
Затем Инок направился в ближайшую харчевню поужинать. В резервате Цитада питались просто, но готовили с любовью. Городок Мон ближе других находился к частному космодрому Лё-Монти, принимающему мелких торговцев, контрабандистов, безработных транзитников и всяческих неприкаянных бродяг. Лё-Монти находился под покровительством албэронских Северных Князей, имевших свою корысть в контрабандном товаре и взимавших с космодрома немалую мзду. В Моне, почти в любой харчевне, можно было обнаружить и жаждущих летать пилотов, и спившихся механиков, и наркоманов-люпов, и мутантов с астероидов, и выходцев с ближайших планет, и космических рабочих, потерявших работу или заработавших инвалидность на нелегальных фабриках и осевших здесь, на окраине Галактики и окраине материка. И даже отщепенцев-плекров, всеми презираемых, существующих на био-фоно-ускорителях. Специальные излучатели в общественных местах подавляли выбросы агрессии и злобы, смягчая неизбежные разборки и пьяные драки: Албэрония гордилась своим умением усмирять бунты. Поэтому отношения выясняли за дверями домов, на узких каменных улицах из глухих стен, куда не выходило ни единого окна.
Инок проголодался. Он заказал хороший кусок говядины с пшеничной кашей, доброе пиво, чёрные хлебцы с солью и перцем. Жаль, что здесь, в глубине континента, не было рыбных блюд. Вблизи морей селились только Албэронцы, коренные обитатели планеты.
Инок сидел в дальнем, притемнённом углу, стараясь не обращать внимания на сонные или осоловелые лица, стеклянные глаза – алкоголь в сочетании с излучателем усыплял и лишал силы людей чрезмерно вспыльчивых и гневливых (а таких здесь было большинство), зато хорошо возбуждал аппетит. Впрочем, старенький излучатель работал вполсилы, и нового посетителя осматривали с любопытством.
Почти сразу же к нему за столик подсели четверо малорослых, безволосых девиц-клонов, с умильными одинаковыми улыбками выпрашивая угощение. Инок, поколебавшись, полез за пазуху, вытащил несколько кредитов и заказал для девушек пиво и закуску, рассудив, что безопасней будет находиться в их окружении, чтобы к нему больше никто не прилипал.
Девушки смеялись немножко пьяно, немножко застенчиво – Инок, сам не желая того, понемногу выяснил в разговоре, что они были содержанками миллионера с Марса. Когда попечитель умер, на его наследство налетели братья и племянники, в грызне забывшие, что они родные по крови. Девушкам выплатили пособие и отправили восвояси. Они хотели попасть на Землю, а оказались на Албэронии и застряли здесь без гроша. Теперь они собирались заработать на новое путешествие.
В другой раз и в другом месте Инок бы посочувствовал им, но здесь подобная история была слишком счастливой, чтобы вызвать сочувствие: Инок знавал настоящие, безысходные трагедии.
- Вы хотите, чтобы я помог вам заработать на отъезд? – Инок усмехнулся.
- Господин, вы можете пользоваться сразу всеми, но мы возьмём с вас всего за одну, - затараторили девушки в один голос. – Более того, мы готовы быть с вами до утра, или сколько пожелаете, гарантируем разнообразие и полное удовлетворение любых потребностей. Мы готовы…
- Я заплачу вам за то, чтобы вы сегодня закрылись у себя в номере и спали до самого утра. – Перебил их Инок. – Вот вам сто кредитов, и чтобы я вас здесь больше не видел.
Девушки разочарованно выдохнули в унисон, однако вид настоящей купюры их успокоил. Щебеча и поминутно оглядываясь с сожалением, девушки выпорхнули за дверь, а следом поспешил Инок, ибо уже пробило половину первого ночи. Охранник у входа показал ему кратчайший путь до гостиницы «Глобаль», и, пропетляв, Инок вышел на пустынную, но ярко освещённую ночную улицу.
И почти сразу же путь ему преградил высокий, тощий, качающийся на тонких ногах субъект, обросший длинными, нечёсаными волосами. Он всхлипывал жалобно и постанывал, точно его только что отшлёпала сердитая мамаша.
- Приятель, - прошептал он обессилено, вернее даже, прошелестел. – Умираю от жажды. Одолжи деньжат. Заработаю – отдам.
Инок нетерпеливо отодвинул субъекта в сторону.
– Приятель, в вашем городе слишком много желающих порезвиться за чужой счёт. У меня больше нет лишних денег. Один кредит на закуску – и довольно с тебя!
- Э, нет. Я наблюдал за тобой – у тебя толстая пачка кредитов, - сообщил задохлик. – Отдай хоть парочку сотен – я не плекрился два дня…
Он расставил непомерно длинные руки, загородив узкую дорогу, и жалобно всхлипнул.
- Ну, это твои проблемы, приятель, - проговорил Инок. – Иди своей дорогой – у меня нет резона с тобою связываться, и тем более - сорить деньгами.
Инок слегка оттолкнул плекра, на удивление твёрдого и устойчивого, и тогда плекр преобразился. Глаза вспыхнули сквозь завесу путаных волос, бугры мышц раздулись, ноздри затрепыхались. В мгновение ока в руке появилось лезвие, оно взметнулось над его головой – но Инок, слегка подпрыгнув, перехватил нож и уже держал запястье оборванца одной рукой, другой сдавливал его горло – не плекрам тягаться с Меорами в быстроте реакции и силе.
- Ого, настоящий гундийский нож! – проговорил Инок уважительно: реликвия древних лет, артефакт иного мира.
Инок прижал плекра к глухой каменной стенке.
- Откуда у тебя эта опасная игрушка?
- Родовое, - опять захныкал плекр, отчаянно моргая. – Купи, господин добрый! Он тебе верой и правдой служить будет!
- Без программы этот нож – лишь музейный экспонат. А в тебе умирает неплохой актёр, – усмехнулся Инок. – Лучше иди работать в цирк Гуго, чем попрошайничать на улицах.
Вдруг тело плекра вновь налилось бешеной силой, он виртуозно вывернулся и метнулся в ближайший проулок, унося с собою гундийский нож. И в тот же миг оттуда выступила целая команда плекров, абсолютно одинаковых. Это было уже серьёзнее. Движения плекров были разболтанные, одного трясло, как в лихорадке – верно, и впрямь давно не подзаряжались. Значит, гундийский нож не подключён к программе и не сработает, как надо. Просто совершенное лезвие. Однако придётся защищаться. Не как Меору, а как простому человеку. Безо всяких дополнительных ухищрений.
- Эй, ребята, - крикнул Инок медленно наступающим плекрам. – Я отдам вам полторы сотни кредитов на подзарядку, у меня это последние. Пусть только подойдёт один, а остальные скроются подальше. Договорились?
- Врёт! – взвизгнул один из банды. – У него целая пачка! Я сам видел! Хватай!
Плекры взвыли, напряглись – и ринулись в атаку.
«Почему я первым делом не обзавёлся оружием?» – мелькнуло у Инока перед тем, как он подпрыгнул, чтобы нанести удар ногой.
Заглянувшая, было, в переулок Монская барышня вскрикнула, охнула – и рванулась прочь.
Плекры отличались непредсказуемостью, и их было слишком много. Троих он отшиб мощными ударами, и они теперь валялись поодаль, корчась в судорогах. Четвёртый плекр достал его кончиком ножа, пятый рассёк сапогом бровь и заставил отлететь к каменной стенке. Отлетая, Инок попутно прихватил с собою вырванный из рук ослабевшего плекра нож. Рассвирепевший, он едва не испепелил всю банду взглядом, но в это время, отчаянно жестикулируя, в конце проулка показалась давешняя отважная барышня. Она вела за собой полица, полного, флегматичного здоровяка, рыжего, похожего на енота, однако с мощным парализатором наизготовку. Полиц показался из-за угла следом за барышней, когда Инок, с трудом сдерживая ярость, уже поднимался с тротуара, готовясь к новому прыжку. Полиц не спешил, однако плекры, охая, стеная и пьяно шатаясь, улетучились прежде, чем он применил оружие.
- Полиц Тюлип, - представился полиц с лёгкой, но явной ухмылкой. – Что здесь происходит?
- Кажется, это видно невооружённым глазом, – мрачно отозвался Инок, поспешно пряча нож и брезгливо отряхивая плащ и дорогую модную шляпу. Потом, морщась, ощупал рассечённую бровь: не самый лучший вид перед свиданием.
- Вы имеете претензии к правосудию? – поинтересовался Тюлип, поигрывая парализатором.
- Нет, нет, что вы, упаси Бог! – поспешно уверил Инок, однако поздно понял промашку: слова полица являлись всего лишь стандартной формулой обращения к потерпевшему.
- Тогда зачем же вы меня призвали? – искренне удивился полиц.
- Э… собственно, я и не намеревался беспокоить уважаемое правосудие, - виновато пробормотал Инок.
Монская барышня, отчаянно подмигивавшая ему, теперь скорчила презрительную гримасу и гордо удалилась, вызывающе покачивая бёдрами.
- Ну-ну, я вижу, и невооружённым глазом, что вы не сильно пострадали. Человек, похоже, тренированный – осадить плекров мало кому удаётся, но, к сожалению, несведущий в делах Мона. Если желаете, можете получить консультацию на месте. Всего сто кредитов.
- Нет, нет, что вы, не смею вас задерживать, благодарю покорно, я, пожалуй, удалюсь…
- В таком случае, вам придётся уплатить в управлении штраф за ложную тревогу. Вы пройдёте со мной по доброй воле? – и полиц шевельнул парализатором.
- Что же вы, вместо того, чтобы защищать, вымогаете? – попробовал укорить Инок, с тоской поглядывая на часы. – Таково Монское правосудие?
- Вы здесь человек новый? Новый! – пронизывая Инока взглядом глаз-буравчиков, ответил Тюлип. – А мы защищаем коренных монцев от новичков, разгуливающих по улицам с пачками невесть как добытых кредитов. У нас много пришельцев, каждый нуждается в защите. Плекры не виноваты, что их создали такими. Вы ведь тоже не можете утверждать наверняка, что не опасны? Не так ли? Так что в ваших интересах, если я не обвиню вас в нападении на плекров и не обыщу. Лучший способ защиты – это самозащита. А ещё лучший – простая осторожность.
Последний довод просто-таки добил Инока, и он был вынужден согласиться с полицем. Проклиная Цитадское правосудие, Инок откупился от него и поспешил вон из переулка.
- Примите хороший совет, приятель, - добродушно крикнул ему вдогонку полиц. – Никогда не давайте плекру и десятинки, даже не упоминайте о них – потом не отвяжетесь. И не носите с собою денег.
После этого Инок дал себе слово, что утром же отправится покупать оружие. Впрочем, добрый гундийский нож, реликвия прежних времён, безмятежным зверьком свернулся за пазухой, ожидая своего часа подзарядки…