RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Дyха.
Городской претор отвечал за все вопросы судопроизводства в «Вечном Городе». В ранний период истории Римской олигархической республики два избираемых на год претора якобы выполняли функции еще не существовавших в то время консулов. Позднее претор стал чем-то вроде заместителя консула. Перед консулами шествовали двенадцать ликторов со связками розог на левом плече (в пределах Города – без вложенных в них топоров, за пределами Города – с топорами), перед преторами же – шесть. Должность претора по справедливости считалась одной из ключевых в служебной иерархии Римского государства. По истечении своей легислатуры, претор (если он, конечно, не особенно «проштрафился» на этом посту), став пропретором, традиционно получал в управление какую-нибудь провинцию, управляя которой, мог не только удовлетворить свое аристократическое тщеславие и честолюбие (как в свое время – Гай Юлий Цезарь Старший, отец героя этой миниатюры - Гая Юлия Цезаря Младшего -, которому досталась провинция, еще не вполне умиротворенная и потому не обеспечившая ему хорошего «навара»), но и заметно поправить свое материальное положение (если доставшаяся ему в управление – а если говорить по-нашему – «кормление» - провинция была достаточно богатой) .
Первым деянием Гая Юлия Цезаря Моладшего на посту претора был вызов на суд дряхлого, но все еще могущественного принцепса –председателя римского сената – Квинта Катула, безуспешно попытавшегося в свое время посредством подкупа побудить Гая Юлия снять свою кандидатуру в первосвященники Юпитера. Однако ныне Цезарь, гордо восседавший на своем курульном судейском кресле, уже не вспоминал о том давно забытом деле. Зато он требовал от «первого из сенаторов» представить ему отчетность о расходах на порученные Катулу строительные работы по реконструкции Капитолия. Поднялся большой шум, если не сказать – переполох. Народу Рима показалось, что вот, наконец, появился судья праведный, который будет судить судом праведным и нелицеприятным, в общем, наведет порядок, вычистит государственные «авгиевы конюшни». Наконец-то исчезнет черная неправда, царящая в судах, проверка отчетности – только начало пути в светлое царство правды и справедливости! Поначалу события и впрямь, казалось, развивались именно в этом направлении, и расследование шло весьма успешно. Вскрывался один крайне неблаговидный факт за другим. Однако очень скоро «оптиматы» решительно сплотились против начинаний нового претора, заняв прямо-таки угрожающую позицию. Мы своих не выдаем! Стало ясно, что связанные круговой порукой «патрес конскрипти» не позволят «плевать себе в кашу», что, впрочем, в действительности вовсе не входило в намерения Цезаря. У него самого было рыльце в пушку и, самое главное – было слишком много долгов. Он хотел всего лишь прощупать «оптиматов», проверить, как далеко эти «крысы, живущие тем, что грызут казенные интересы» (по выражению декабриста Михаила Бестужева), позволят ему зайти в своем расследовании. А заодно, естественно, при вступлении в новую должность, произвести как можно более благоприятное впечатление на избирателей, своими голосами посадивших его в кресло претора. И, как только ему удалось достичь этих двух целей, он перестал «копать и «разгребать грязь» дальше. Столь многообещающе начавшееся расследование повисло в воздухе, обвинение было не то чтобы снято, но…как-то, само собой, забылось. В общем, дело не распутали, а благополучно замяли…
Другим очень важным для Цезаря делом, которым он активно занимался на протяжении всей своей претуры, было тесное сотрудничество с народным трибуном Цецилием Метеллом Непотом (кстати говоря – родственником победоносного полководца Гнея Помпея Магна, получившим от «Великого» задание подготовить надлежащим образом его возвращение в Рим с Востока). Главным противником Непота в этом деле был не то иной, как глава консервативной сенатской партии - «железный» Марк Порций Катон, ставивший трибуну палки в колеса, где только мог, и пытавшийся сорвать все его планы. Ситуация была – хуже некуда! Тем более Метелл ценил поддержку Цезаря. Претор и народный трибун сообща старались всеми силами добиться для отсутствующего Помпея всевозможных почестей – например, права постоянно появляться на государственных торжествах в пурпурной одежде триумфатора и золотом венке. Сенату пришлись явно не по вкусу такие попытки снабдить гражданина Помпея монархическими атрибутами, но гораздо болезненнее, чем на эти чисто внешние почести, встревоженные происходящим «отцы, занесенные в списки» реагировали на другие эскапады «совратителей народа». Так, например, претор Цезарь осмелился привлечь к суду бывшего консула, «по чистой случайности» (?) оказавшегося враждебно настроенным по отношению к Помпею. Непот же, при бурном ликовании рукоплещущего ему народа, заткнул своим «Вето!» рот Маркy Тyллию Цицерону, не дав «Спасителю Республики» и «Отцу Отечества» завершить свое консульство напыщенной прощальной речью. Из поведения народа явствует, что он не простил Марку Туллию бессудной расправы с «катилинариями» - yчаcтниками провалившегося антиолигархического заговора аристократа-попyлиста Лyция Сергия Kатилины. Мало того! Подстрекаемый Цезарем, Непот внес предложение либо избрать Помпея «заочно», в его отсутствие, консулом, либо возвратить его с Востока в Италию для «восстановления общественного порядка». Примечательно, что римский историк-биограф Светоний считал эти два предложения революционными. Однако сенат счел, что дело зашло слишком далеко, и настало время дать нахалам по рукам (или «по рогам», говоря по-«новорусски»). Оба «нахала» были объявлены отстраненными от должности, под угрозой применения к ним насилия, если они добровольно не подчинятся. Непот покинул Рим и отплыл на спешно зафрахтованном корабле к своему покровителю Помпею, чтобы сообщить ему о ситуации в «Столице обитаемого мира». Цезарь же притворившись глухим, продолжал исполнять свою должность и вершить правосудие. Лишь угроза применения оружия заставила «потомка Венеры», сняв окаймленную пурпуром тогу претора и распустив по домам своих ликторов с фасциями, уединиться в своих четырех стенах (фактически оказавшись под домашним арестом), выжидая дальнейшего хода событий.
Впрочем, ждать ему пришлось недолго. «Его» избиратели, простой люд «Вечного» Рима, «мелкая сошка», «презренная чернь», «голь перекатная», безмозглая и безропотная «чернядь» (говоря по-древнерусски), «черная кость», в чьих глазах притеснения Цезаря «оптиматами» только придали ему популярности, столичный плебс, никем не званный и не прошенный, не с просьбою, а с «грозьбою» собрался перед его домом и в ходе бурного «массового митинга» заверил своего любимца в поддержке им, народом Рима, законного требования Цезаря вернуть ему магистратуру, на которую он был избран не сенатом, а народом (совсем по трибуну Лицинию Макру!). Он так нравился простолюдинам, что не было никаких оснований сомневаться в их готовности иди за ним и с ним до конца, ради него весь Рим вверх дном перевернуть. Что даже напугало Цезаря. Ибо он вовсе не намеревался становиться «Катилиной номер два», очередным политическим неудачником, чья печальная судьба все еще была свежа в его памяти. Цезарю, не только «популяру», но и популисту-карьеристу, не было никакого резона становиться народным героем, чьи лавры (скорее всего – окровавленные) никак не могли способствовать его успешной политической карьере. Популярность (то есть, в переводе с латыни, буквально «народная любовь») интересовала «потомка Венеры» лишь как средство оказания давления на врагов его партии. И потому он мог обратить верность ему народа себе на пользу, лишь манипулируя и злоупотребляя этой верностью. Он утихомирил своих разгоряченных приверженцев дружелюбными словами и убедил их разойтись по своим отсыревшим, обомшелым, кишащим крысами, мышами, блохами, мокрицами, клопами, многоножками и прочими «мирскими захребетниками» инсулам (если «уважаемые граждане» проживали в «кварталах массовой застройки») или лачугам (если они проживали в «частном секторе»). Этим ловким ходом Цезарь мгновенно добился успеха, на который рассчитывал. Впечатленный проявленной им образцовой лояльностью, сенат , спешно созванный по поводу стихийного митинга перед домом Гая Юлия, выразил ему благодарность через «лучших своих представителей». «Потомка Венеры» пригласили в сенатскую курию, «расхвалили в самых лестных выражениях» и, отменив прежний приказ о лишении Цезаря претуры, полностью восстановили Гая Юлия в должности претора Города. Что убедительно свидетельствует о по-прежнему испытываемом «оптиматами» прямо-таки паническом страхе перед массовыми беспорядками и вообще, перед плебсом. «Поэтому и Катон, сильно опасаясь восстания неимущих, которые, возлагая надежды на Цезаря, воспламеняли и весь народ, понимал: смута шла от самых низов римского общества – В.А.), убедил сенат учредить ежемесячные (то есть регулярные – В.А.) хлебные раздачи для бедняков. Это прибавило к остальным расходам государства новый <…>, но зато отвратило непосредственно угрожавшую (сенату и сенаторам – В.А.) великую опасность, так как лишило Цезаря большей части его влияния (как оказалось – ненадолго – В.А.)» (Плутарх).
Здесь конец и Господy Богy нашемy слава!