Читаю рассказ на моём ютуб канале
https://youtu.be/ONHBtgEaAv4?si=15Qzm2T0yE5r9KuV
***
Я летел на Харасавэй. Так называется мыс на северо-западе Ямальского полуострова. То же название имел и небольшой вахтовый посёлок геологов, расположенный на самом берегу Карского моря. Мой маршрут был обычный: Москва - Сыктывкар - Ухта - Салехард, а дальше — как получится. Обычно получалось сразу: c московского рейса я пересаживался на местный, идущий или через Мыс Каменный, или летевший напрямую. Но в этот раз замело, и потому самолёты не летали. Никто не знал, сколько продлится непогода. Часть пассажиров разъехалась по домам, а таким, как я - транзитникам, предстояло «сидеть» в порту.
Залы ожидания аэровокзала — небольшой двухэтажной стекляшки — заполнились до отказа, особенно второй этаж, где было чуть теплее и уж гораздо теплее, чем на улице, и мне с трудом удалось отыскать свободное кресло в углу у стены. Кинув на него рюкзак и попросив соседей присмотреть за местом и предупредить в случае чего, что оно занято, я покинул вокзал и вышел на привокзальную площадь. Ближайший борт ожидался не ранее завтрашнего утра. Времени у меня было хоть отбавляй, как говорится — вагон и маленькая тележка, и потому я решил навестить давно знакомый город. Автобусы ходили редко, на сорокоградусном морозе да ещё с ветерком ждать не хотелось, и, поскольку до города было недалеко, я отправился пешком. Полярная ночь закончилась, и пока я, не торопясь, дошёл, рассвело. Я бродил по городу, заглядывал в магазины, не упустил возможности зайти в книжный, где всегда находилось что-нибудь интересное, пообедал в местном ресторане. В завершении «программы» в клубе моряков посмотрел забавную комедию «Три плюс два». Так незаметно подступил вечер. Пора было возвращаться. Запахнувшись плотнее в полярную куртку-каэшку и подтянув унты, я двинулся обратно. Я шёл под не перестающим мести снегом, смотрел на уютно светящиеся окна маленьких домиков и представлял, какое «славное» времяпрепровождение меня ожидает в промёрзшем насквозь здании аэровокзала. Утешала одна мысль, что в рюкзаке лежит хорошая книга и большая полная фляжка с моим любимым кубинским ромом...
Поднявшись на второй этаж вокзала, я увидел, что народу резко поубавилось, и против кресла, где я оставил рюкзак, образовался целый свободный ряд. Мои соседи, которых я попросил присмотреть за вещами, ушли, и рюкзак сиротливо лежал в углу опустевшего зала и ждал хозяина. Я похлопал, как верного пса, рюкзак, достал из него книгу и флягу, устроился поудобнее, закинув ноги, обутые в тёплые мохнатые унты, на соседнее кресло, и погрузился в чтение...
Моё занятие прервал гул приземлившегося, непонятно откуда взявшегося самолёта, и через некоторое время здание наполнилось громкими голосами прилетевших. Я отложил книгу, отхлебнул немного из фляги и посмотрел на лестницу, по которой поднимались вновь прибывшие пассажиры. Их было немного. Несколько человек расположились в другом конце зала, а группа молодых женщин направилась в мою сторону.
- Вон, вон к тому бородатому пошли. Всё веселее будет, - сказала одна из них, видно заводила, и показала на меня. - Можно к вам в компанию? - спросила она, когда женщины подошли.
- Конечно, - ответил я, радуясь, что буду не один этой длинной ночью, - устраивайтесь поудобнее. Хотя, какое тут может быть удобство? Холодрыга ужасная. А вы, я вижу, совсем не по сезону одеты. Откуда путь держите?
Я внимательно осмотрел женщин. Одеты они были, на самом деле, не по времени. Пальто, правда, зимние и даже с лисьими воротниками, но больше подходящие для южного города. Да и на ногах — легкомысленные сапожки. Женщины аккуратно составили кучкой свои сумки и расселись против меня.
- Из Ростовской области мы, - ответила та, которая подвела ко мне компанию.
- Далёко?
- На Каменный.
- Далёко... А чего? Работать? Или мужей навестить?
Женщины весело переглянулись.
- Мужей? Ну... сказанули. Были бы мужья, сидели бы по домам, а не морозили интимные места, - ответила одна из них и выразительно потёрла свой нос и щёки.
- Интимные места беречь надо. А, следовательно, не в пальтишках легкомысленных щеголять и не сапожках сомнительных, хоть и, понимаю, не дешевых, - сказал я как можно суровее, но вполне дружелюбно, показывая, что обижать кого-либо в мои планы совсем не входит.
- Да есть у нас и шубы, и валенки, и рукавицы тёплые. Но всё там — на Каменном. Мы ведь не думали, что застрянем, да ещё в такой мороз. На вахту мы — сменщицы.
- Ну вы барышни даёте. Будто не знаете, что не к Чёрному морю едете. Ладно, располагайтесь, - я понял что нечего нотации читать и, завершая нравоучительную часть знакомства, сказал, - я вам для сугрева рома немного дам. Повеселит малость. Ну и коли сидеть нам тут до утра, то и представлюсь заодно. Олег меня зовут. А вас?
- Это — Светик, - стала представлять подруг та, что первая заговорила со мной, - Люба, Маришка, а я — Оксана.
Барышни протянули мне руки, и я пожал каждую. Руку Оксаны я задержал в своей чуть дольше и пристально посмотрел ей в глаза. Красивые у неё были глаза, только грустные. Такие глаза, что у меня аж защемило внутри, и сама она была очень красивая, и на фоне своих подруг выделялась не только красотой, но ещё чем-то. Чем, я понял позднее.
- Стаканчики есть?- спросил я, - или так, из фляжки хлебнёте?
- Мариш, - обратилась Оксана к улыбчивой толстушке, - доставай-ка стакашки да провизию тащи. Гуляем.
Мариша вытащила из баула маленькие пластиковые стаканчики, тарелки, вилки, расстелила на пустом кресле скатёрку и выложила на неё еду.
- Олег, ну а ножик — по мужской части.
- Есть по мужской, - я достал из рюкзака старый охотничий нож. - Чего резать?
- А ты что будешь? - спросила меня Оксана.
Честно говоря, я не любил, когда ко мне сразу обращались на «ты», но Оксана произнесла «ты» так по-домашнему, по свойски, будто обращалась ко мне подобным образом уже тысячу раз, что я принял его как должное.
- Да что дадите, то и буду.
- Тогда режь хлеб, колбасу, сало, чисти яйца ну и, вообще, чувствуй себя как дома.
Когда импровизированный стол был накрыт и разлит по чашкам ром, мы чокнулись и выпили. Я по старой привычке занюхал пальцем, а барышни замахали около своих ртов ладошками и активно принялись закусывать.
- Сразу видно, голодные, - обратился я ко всем, а потом отдельно к сидевшей напротив Оксане, - голодные? Когда из дома выехали?
- Рано утром. Успели проголодаться. И ром твой кстати. Продрогли совсем, если честно. Ещё-то осталось? - Оксана покосилась на фляжку.
- Осталось. Не дам замёрзнуть. Всех отогрею.
- Это как же? - Оксана кокетливо улыбнулась.
- Не всё сразу. А то потом не интересно будет.
- Олег, давай с меня начнём, - сказала посиневшими губами та, которую Оксана назвала Светиком. - Что-то я так сильно продрогла. Ещё немного, и материться начну.
- Это при мне? - я состроил грозную гримасу, - не позволю, чтобы при мне женщина материлась. Лучше немедленно начну процесс согревания.
Я поднялся, развязал старый «абалаков» и принялся вытаскивать из него всегда находящийся со мной в поездках лёгкий пуховой спальник.
- Ну ка, скидывай свои сапожки, - скомандовал я Светику.
Та, словно только и ждала команды, быстро скинула сапоги и осталась в капроновых чулках.
- Ты что, спятила, в капроне на мороз? Совсем девка с ума сошла. Одевай быстро, - и я протянул ей тонкие, лёгкие, из белой овчины унтята.
- Ой, девочки, прелесть какая, - Светик засунула свои маленькие пяточки в 45-го размера унтята и аж зажмурилась от удовольствия.
- А теперь полезай в спальник. Можешь прямо в пальто. Места хватит.
Я расстегнул длинную, идущую по периметру спальника молнию, и Светик тут же забралась в мешок, который был больше её раза в полтора.
- Девоньки, благодать-то какая. Я теперь отсюда и не уеду. - Она запахнулась мягким спальным мешком и уютно устроилась в кресле.
- Что, поселишься тут? - довольный пробурчал я.
- Ага. Сейчас ещё твоего рома выпью и спать завалюсь.
- Так, с одной разобрались. Теперь идём дальше.
Я достал из своего «волшебного» рюкзака толстой вязки свитер, шерстяные спортивные брюки и пару шерстяных носков.
- Ну, кто отважный?
- Я,- сказала молчаливая Люба.
- Напяливай. Да не стесняйся. Чего стесняться? Все свои. А потом — кресла составим и - к Светику в спальник. Будете там любовь крутить. Только, чур, не громко. Идёт?
- Идёт, - Люба благодарно и доверчиво взглянула на меня.
- Так, кто у нас ещё не обихожен? Маришка? С тобой, пожалуй, посложнее будет, но и тебе найдётся. - Я протянул ей меховую безрукавку, шерстяные носки и рукавички. Словно фокусник, я вытаскивал из рюкзака одежду и раздавал изумлённым подругам. - А вот брюки мои, пожалуй, на тебя не налезут.
- Ничего, - сказала толстушка-Мариша. У меня рейтузы есть тёплые — натяну. Не озябну, чай.
- Отлично.
- Оксана, ну и ты, - я посмотрел на женщину и понял, что готов отдать ей всё, что у меня есть, только бы ей было хорошо. - Тебе я, пожалуй, отдам свои унты, брюки спортивные, свитер, шарф и рукавицы. На, грейся, - сказал я и посмотрел на сразу съёжившийся и резко сократившийся в размерах рюкзак.
- А ты-то сам как? - спросила Оксана.
- Я-то? Я — роскошно. У меня есть каэшка, - я ласково погладил свою куртку, - и ром.
Пока соседки одевали на себя мои вещи, я засунул ноги в опустевший рюкзак и затянул верёвку. Это были, конечно, не жаркие унты, но вполне прилично. По крайней мере от гуляющего по полу ветра брезент спасал.
- Ну что? Все утеплились? - я посмотрел на повеселевших соседок.
- Все.
- Тогда поехали, - я опять разлил ром по чашкам и негромко запел. - Не донимай меня расспросами, чем север тянет, как манит. Харасавэй покрыт торосами, и море Карское шумит... За нас... Со свиданьем нежданным-негаданным
Мы выпили.
- А спой ещё чего нибудь, - попросила Оксана. Она уже согрелась, и лёгкий румянец побежал по её щекам. В глазах появился блеск. Засветились глаза и у подружек.
- Хорошо-то как, девки, - потянувшись сказала из спальника Светик. - Олег, как здорово, что мы тебя встретили. Так хорошо, тепло и уютно стало. Даже в этом поганом порту.
- Угу, - не переставая жевать, согласно закивали Маришка и Люба.
- А тебе как? Согрелась? - Я взглянул на Оксану.
Она ничего не ответила, только как-то по особенному посмотрела на меня, повыше подняла меховой воротник своего пальто, так что остались видны только глаза и ещё раз попросила, - спой.
- Жалко гитары нет, хотя по такому морозу пальцы всё равно не слушались бы...
Я запел. Я пел любимые песни Визбора про «графа» и Люси, про стюардесс в порту, про того, кто «в красной кофточке собою дорожит», про Серёгу Санина и ещё много других давно знакомых и ставших родными, а потом вспомнил свои. Слегка захмелевшие и разомлевшие от тепла, еды и рома подруги тихо подпевали и постепенно проваливались в сон.
- Вот что барышни, - я поднялся со своего места. - Давайте спать укладываться. Я выбрался из рюкзака, и составил рядом несколько кресел. Получилась широкая и просторная кровать. Под головы уложил сумки. - Забирайтесь в спальник и спите.
- Разве поместимся?
- Трое запросто. Если бы не Маришка, - я улыбнулся толстушке, - то и четверым места хватило бы.
- А пятерым? - Маришка лукаво посмотрела на меня.
- Это вряд ли. Впрочем, если бы ты уступила место, то...
Барышни принялись укладываться и на самом деле свободно разместились втроём. Такой замечательный и просторный был спальник. И главное — тёплый.
- А мы как? - спросила Оксана.
- Ты хочешь спать?
- Нет.
- Вот и славно. У нас есть ром, еда... Сейчас устроимся поудобнее и будем продолжать пир. Встань, пожалуйста.
Оксана встала. Я пододвинул её широкое кресло почти вплотную к своему, рядом поставил кресло с едой и положил на него флягу.
- Согрелись ноги?
- Ага.
- Тогда снимай унты и садись.
Оксана села.
- Что дальше?
Дальше я натянул унты, опустился в своё кресло и расстегнул молнию куртки.
- Давай свои ноги сюда, под куртку.
Оксана подняла ноги, одетые в мои шерстяные спортивные брюки, просунула под куртку и положила на кресло рядом со мной: одну слева от меня, другую справа. Я почувствовал тепло, исходящее от них, притянул ближе к себе, запахнул куртку и застегнул молнию.
- Тебе так удобно? Тепло?
- Удобно... Тепло... - Из-под высоко поднятого воротника по-прежнему виднелись только глаза, внимательно наблюдавшие за мной.
Я налил в стаканчики немного рома и один подал Оксане.
- За что? - спросила она.
Я ничего не ответил и молча выпил. Она тоже выпила.
- Что ты делаешь на Каменном?
- Поварихой работаю на буровой.
- Давно?
- Да вот уже пару лет как. Вахтой летаю. Месяц тут, месяц дома.
- Что случилось? - Я ничего не имел против профессии повара, но мне почему-то казалось, что Оксана не просто повар. Красивая, умная женщина летает вахтой на север, чтобы на какой-то заброшенной в тундре буровой работать поварихой?
- Как ты догадался, что случилось?
- Догадался... Я о тебе сразу догадался.
- Я, конечно, не повар. Когда-то закончила университет, математик. Представляешь?
- Представляю... - Мне уже доводилось встречать на севере людей, которых судьба не жаловала и которым пришлось ломать и кардинально менять свою жизнь.
- После учёбы работала на кафедре, училась в аспирантуре, написала диссертацию, но не защитила — вышла замуж и родились Мишка с Серёжкой. Пришлось, сам понимаешь, забросить диссертацию и заниматься семьёй. Муж пахал на нескольких работал. Старался. Нас любил очень. Потом дети немного подросли, я вернулась на кафедру. И тут...случилось... муж погиб...
- Как?
- Какие-то подонки прицепились. Сначала, вроде бы, прикурить попросили, а он некурящий был, спортсмен... принялись избивать и... зарезали... Вот такая история... Осталась с двумя детьми. Зарплата, знаешь, какая на кафедре? Спасибо мама помогла. А то не справилась бы. Тяжко было. А потом услышала у кого-то про «вахту» и поняла, что выбора у меня нет. Так и устроилась. Сперва никак не могла привыкнуть — кафедра и буровая. Но потихоньку пообвыкла. Готовить научилась. Говорят, что хорошо получается. Люди, конечно, разные попадаются. И сволочей много. Но где их нет? Даже на нашей кафедре одна такая сволочь была... Вот так и живу. Летаю... Зато деньги есть, и дети — в порядке. Да и люди иногда хорошие встречаются. Ты, например...
- А с детьми кто же?
- Мама. Днём они в садике, так что — ничего. Терпимо. Ну а когда приезжаю, то целыми днями с ними. Расставаться трудно. Но расставаться всегда трудно... - Из-под воротника как-то по-особенному опять вспыхнули глаза.
- Да, расставаться трудно. Ты права.
Я слушал Оксану, а сам вспоминал про своё, случившееся несколько лет назад расставание. Я её понимал. Как я её понимал.
Я крепче прижал лежащие рядом со мной ноги.
- Тебе не холодно?
- Мне хорошо. Давно мне так хорошо не было.
Какой-то ком встал у меня в горле. Я взял флягу.
- Выпьем?
- Только немного. Я уже захмелела, и мне так тепло и ...хорошо.
Я разлил ром, и мы выпили.
- А ты как тут оказался?
Я рассказал про себя, про то, чем занимаюсь, про постоянные перелёты, про кочевую жизнь. Но про своё расставание не рассказывал. Мне казалось, что Оксана и так о чём-то таком догадывается.
- Сколько же лет ты по северам мотаешься?
- Да уже больше десяти. Как после института попал сюда, так и застрял. В Средней Азии немного поработать пришлось и в других местах, но это — эпизоды. А, в основном, - на севере.
- Всё тут, на Ямале?
- В разных местах. И на Ямале, и восточнее — от Нарьян-Мара до Амдермы, на Колгуеве, в Эвенкии, там где Тунгусский метеорит упал — как раз в тех краях... В общем, покатался.
- Не надоело?
- Да как тебе сказать? Работа...
- А семья? Семья как же?
- Была семья, да сплыла... Давай, ещё выпьем.
- Давай, только мне совсем чуть-чуть.
Мы выпили и помолчали.
- Почему семья распалась? - спросила, несколько смущаясь, Оксана. - Ты извини, что спрашиваю. Ничего?
- Ничего. Отболело уже. Почему, спрашиваешь? Долгая история. Потом как-нибудь расскажу, если захочешь.
- А будет «потом»? - опять вспыхнули глаза.
Я посмотрел на лежащих в спальнике, спящих и чуть посапывающих женщин, наклонился, притянул к себе Оксану и нашёл своими губами среди лисьего меха её мягкие, пахнущие ромом губы. Я пил эти губы, и они ответили мне... Затем, оторвавшись, я провёл пальцами по её лицу, по глазам, по зардевшимся щекам, по складкам вокруг пахнущих ромом губ...
- Будет, - чуть слышно выдохнул я, веря, что обязательно будет, не может не быть. - Тебе не холодно?
- Мне хорошо...
Уже было далеко за полночь. В зале почти никого не осталось, а те немногие, заночевавшие здесь, спали, утеплившись и завернувшись, кто во что мог. Спали и наши соседи. Только мы с Оксаной сидели, наклонившись друг к другу, и говорили, говорили... Иногда наши губы соединялись, и тогда казалось, что никакая сила не может их разъединить. А потом мы снова продолжали тихо разговаривать, пока губы опять не встречались...
Постепенно подошло утро. Снег перестал валить. Народ в порту оживился. Заговорило радио. Объявили первый рейс, затем следующий, а скоро и наши: моих новых знакомых — на Мыс Каменный и мой - на Харасавэй. Я упаковал рюкзак, засунув в него свитера, носки, брюки, спальник, книгу и пустую флягу, и наблюдал за собиравшими свои вещи женщинами. Я смотрел на Оксану. Она складывала сумку, периодически поглядывая на меня, будто что-то хотела сказать, но ничего не говорила.
Когда все вещи были уложены, мы спустились вниз. Маришка, Светик и Люба встали в очередь на регистрацию, а Оксана и я отошли в сторону.
- Где тебя искать на Каменном? - спросил я.
- Искать? Зачем?
- Я прилечу... Постараюсь.
- Ну где ты там меня найдёшь? В тундре?
- Не знаю. Найду. Когда тебе обратно?
- Через месяц.
- Дай свой адрес.
- Зачем? - Оксана опять повторила вопрос. - Ты же не напишешь и не приедешь.
- Напишу.
- Ну хорошо... - и она записала свой адрес. - Помнишь? Я только месяц - дома, потом — здесь.
- Помню...
Хриплый голос репродуктора объявил посадку.
Она протянула мне руку.
- Всё... Пока... Не забывай...
Я пожал протянутую руку, посмотрел в глядящие на меня красивые и печальные глаза и сказал:
- Не забуду.
Я помахал на прощание улыбчивой толстушке-Марише, молчаливой Любе, Светику и повернувшись вышел из здания вокзала. Около автобусной остановки толпились мужики. Я подошёл к ним, достал табак, свернул самокрутку и попросил прикурить. Затем вернулся к ограждению, отделяющему лётное поле от привокзальной площади, и нашёл среди вышедших на поле пассажиров моих ночных гостей и среди них Оксану. Она стояла чуть поодаль, отвернувшись от своих подруг и глядя куда-то за взлётную полосу, где небо начало светлеть и уже показалась едва заметная розовая полоса от восходящего солнца.
Воротник её пальто был так же высоко поднят, как и ночью.
Через некоторое время отправился и мой рейс на Харасавэй. Я глядел через стекло иллюминатора на заснеженную тундру, непонятно где переходящую в льды океана, на редко встречающиеся деревца, на пробегающие стада оленей и думал об Оксане. Я вспоминал, как мы сидели рядом, как говорили, как чувствовал тепло, исходящее от лежащих около меня её ног... Я вспоминал её рассказ, её голос, её губы, её глаза...
Как оказалось, это была моя последняя поездка на Харасавэй. Дальше меня ждали буровые в Сургуте, Хантах, Амдерме...
К Оксане я так и не приехал, и не написал...
Москва. Апрель. 2012.