ПРИЗНАНИЕ СВЯТОГО ДОМИНИКА
Я, слуга божий Доминик, в миру Луис Альфонсо Альварес, хочу сделать признание…
То, что это родилось чудо, было ясно с самого рождения. Первые роды королевы Испании Изабеллы были неудачные, мальчик умер в течение часа. Поэтому после того, как королева понесла во второй раз, все католические священники и монахи всех монастырей Испании молили о благополучном разрешении её от бремени. И она родила. Девочку. Здоровую. Прекрасную. Удивительную! Сами повитухи, вынесшиё её к нам говорили о её родах как о чуде. Только глянув на её лицо, я испытал искреннее волнение, потому, что это личико выражала саму кроткость, а взгляд её глаз, не плавал по сторонам, как это бывает у обычных новорожденных детей, а был устоявшимся, словно ей от роду было не несколько минут, а уже несколько дней. И остановив свой взгляд на мне, девочка засмеялась. Я, тогда ещё молодой священник, помогавший архиепископу кастильскому Исидору прийти ребёнку на свет божий, почувствовал какую-то неведомую доселе тоску и в тоже время блаженство. Через несколько дней мы крестили это чудесное дитя, инфанте дали имя Лаура, в честь святой Лауры Египетской, она родилась в день её поминовения. Я с таким рвением и благоговением прислуживал на крестинах, что именно в тот день престарелый Исидор назначил меня личным духовником королевского семейства вместо себя. Вскоре он преставился, и я приступил к своим обязанностям. Мне было чуть за двадцать, господь создал меня высоким и статным, так, что многие светские красавицы рвались исповедоваться именно у меня, и во многих этих исповедях я слышал, как грешницы, рассказывая о своих прегрешениях, как бы намекали, что он готовы продолжить путь в бездну со мной. Но я был суров, и тяжёлые епитимьи были ответом на такие откровения. Ведь я с малых лет готовил себя к служению господу, к ниспровержению греха. Скромность в одежде, еде, соблюдении постов, многочасовые вознесения молитв создали мне славу человека, истинно служившего Господу Богу нашему. Для того, что меньше соблазнять грешниц я отпустил бороду, и в любую погоду ходил босиком, надвинув на глаза чёрный капюшон своей рясы.
Инфанта росла на моих глазах, и я не мог нарадоваться, глядя на это чистое дитя. Это был истинных херувим с изумрудными глазами. Слава Богу, тот оберегал её от ненужных ей дел и хлопот, так как Изабелла ещё дважды родила Карлу сыновей, и они стали наследниками престола. Посещение королевского дворца стало для меня истинным наслаждением, потому, что я встречал там Лауру. Она так же привязалась ко мне, и, завидев меня, бежала, раскинув свои руки в стороны и крича во всё горло: - Падре Доминик идёт! Падре Доминик!
И я не мог удержаться, чтобы не подхватить её и не подкинуть несколько раз в воздух. Я обучал её всему, что знал сам – грамоте, счёту, катезихсу. Это был благодарный труд, она впитывала всё, как пустыня Сахара впитывает первый дождь за сто лет. Единственное, что я ей не мог преподавать, это музыку, танцы, и уроки обучения дворцовому этикету. Видя такое рвение, ко мне очень благосклонно относились и родители Лауры. Они и сами искренно, не утаивая грехов, исповедовались мне, и я знал, что Изабелла стала выпивать на бокал вина больше чем прежде, а у Карла появилась новая фаворитка. Эти грехи я отпускал им с легкостью, ибо они исправлялись истинно христианским рвением в борьбе с богомерзким протестанством и привнесением нашей веры в новые земли за океаном. Они меня часто одаривали щедрыми подарками, благо золото полноводной рекой текло из Америки в казну Испании. Но я всё раздавал бедным и нуждающимся. Я всё больше и больше погружался в веру. Я часами изучал святое писание, и выучил его наизусть. Я ввёл для себя вечный пост. Каждодневная похлёбка из фасоли, чёрный хлеб и вода были моими неизменными плодами, и я быстро забыл вкус мяса и рыбы, и тем более вина. Моя известность росла с каждым днём. Мне уже трудно стало ходить по улицам Мадрида, ибо сотни людей хотели получить моё благословение, а десятки шли за мной, чтобы просто прикоснуться к краю одежды, будто я сам Спаситель. Меня прозвали «Доминик чёрный клобук», за мою манеру носить капюшон. И всё это рухнуло в один день, в том самый день, когда инфанте Лауре исполнилось пятнадцать лет.
Я, как обычно, пришёл во дворец к утренней службе. Всё королевское семейство уже собралось в домовом храме, и я начал ежедневную молитву. После её все по очереди начали подходить под моё благословении. Последней шла Лаура. Я возложил на её голову крестное знамение, а она сказал: - Падре Доминик, мне сегодня исполнилось пятнадцать лет.
- Я помню, дитя моё. День твоего рождения – этот праздник всегда в сердце моём. Да хранит тебя господь и все его архангелы.
Она смотрела на меня своими изумрудными глазами, потом улыбнулась, и поцеловала меня в щеку. Только ей я позволял это делать. Но в этот раз я испытал какое-то новое, странное и необычное волнение. Она ушла, а сердце моё билось так, словно я не стоял на месте, а бежал долго и издалека. Я был как во сне, ничего не понимая из того, что происходит вокруг меня, я снова и снова видел эти изумрудные глаза, это прикосновение нежных губ к моей щеке. Только через несколько дней я понял, что я стал испытывать к Лауре не отцовские чувства, как священник, и не братские, как причастный к её жизни духовник и учитель, а греховные, именно те, из-за которых я ушёл в монастырь в самом раннем возрасте. Я непрерывно думал о ней днём и ночью, да и ночей для меня не стало, ибо душа моя не находила успокоения. То, что раньше приносило радость – посещение Королевского дворца, общение с членами королевской семьи, превратилась в муку. Ибо там была она. Она улыбалась мне, она обращалась ко мне с какими-то вопросами, мы продолжали изучать святое писание. Но о какой святости я мог говорить, если меня самого мучил грех плотский? Чтобы как-то исцелить свою душу, я начал истязать грешное тело. По вечерам я до крови бичевал себя кожаной плёткой. Боль на время заглушала мучительное желание, но не исцеляла совсем. Рассказы о моих самоистязаниях начали множиться среди правоверных. К монастырю начали стекаться толпы поклонников с целью увидеть, меня, услышать, прикоснуться к моей одежде. О, глупцы! Если бы они знали, что является причиной моих самоистязаний, они бы побили меня камнями, как и полагается, расправляться с прелюбодеями. Я не мог об этом покаяться, ибо тогда я бы отвратил от веры тысячи поверивших в меня христиан. Тогда, чтобы замолить свой грех, я начал по воскресениям читать проповеди, цитируя и толкуя святое писание, и всегда много говорил о прощении грешников. Говорят, что это было столь убедительно, что когда я уходил в свою келью, многие тут же, принародно, каялись в своих грехах. Богатые купцы и знатные вельможи жертвовали всё своё состояние после этих проповедей. Люди стекались со всей Европы, чтобы послушать меня. А я просто не мог избавиться от любви к своей зеленоглазой богине.
В шестнадцать лет Лауру выдали замуж. Это было очень поспешно, ведь герцог Ганноверский был и не очень знатен, и не очень богат. Но родители Лауры боялись, что ещё пара лет, и её, как старую деву, уже не возьмут замуж. Свадьба и первая, брачная ночь Лауры были для меня огромным потрясением. Я всю ночь стоял на горохе на коленях в домовой церкви дворца, беспрерывно возносил молитву господу, чтобы моей Лауре было хорошо в этом браке. Первое время так и было. Они уехали в Ганновер, и для меня словно свет в мире потух. Она осталась только в сердце моём. Я помнил о ней всегда, вспоминал каждую минуту, часто разговаривал с ней. Люди не понимали этого, всем казалось, что это я уже беседую с Богом. Утешением были всё те же проповеди, в которых я всё дальше и дальше продвигался к познанию истины.
Затем я узнал, что моя Лаурочка родила сына. Прошло ещё пять лет, и у ней родилась дочь. По очереди умерли её родители, на престол вступил старший сын Карла - Филипп. Он начал войну с протестантскими Нидерландами, и это неожиданно принесло мне счастье. Чтобы избежать превратностей войны Лаура приехала на родину с обоими детьми. Как она похорошела! Это была уже не девушка, это была женщина в самой своей полноценной сути. С какой радостью она кинулась мне на шею, с традиционным возгласом: - Падре Доминик! Как я по вам скучала!
Я поцеловал её в лоб, хотя мне хотелось целовать её в эти чудные губы, и не отрываться от них никогда. И снова начались для меня эти плотские муки. Она исповедалась мне, и оказалась чиста, аки младенец новорожденный. Гораздо меньше мне понравился её супруг, Хуан, через месяц сбежавший из своего Ганновера от вил и топоров своих бывших подданных. За прошедшие годы он изрядно раздобрел, как-то обрюзг лицом. Он нехотя признался мне, что слишком много есть и слишком много пьёт, а ещё имеет множество любовниц. Гнев клокотал в моей душе. Имея в жёнах самую красивую девушку мира, он имеет ещё наглость обращать внимание на других женщин! За это я наложил на него епитимью, и он в рубище ходил вокруг кафедрального собора Мадрида три дня, твердя «Отче наш».
Шли годы. Проклятые протестанты никак не хотели смирять свою гордыню перед лицом истинного наследника веры Христовой - католического короля Испании. Более того, они начали выигрывать сражения, и ганноверская корона грозила навсегда быть утерянной для Хуана. Дворовые интриги – дело суетное и грешное. Порой браки заключались не на небесах, а за письменным столом, чаще всего не принимая во внимание личное счастье супругов. Лаура всё больше отдалялась от Хуана, после непрекращающихся его измен она отказала ему ложе, и занималась только воспитание детей, в чем я рьяно ей помогал. Король Филипп так же считал меня своим наставником, регулярно молился со мной, исповедовался и причащался. Иногда он присылал за мной даже ночью, когда возникала нужда принять какое-то важное решение. И как-то именно в такой ситуации я попал в Королевский дворец глубоко за полночь. После долгого разговора с Филиппом (решалось, объявлять Англии войну или нет), и взаимной молитвы, я, задумавшись, шел по бесконечному лабиринту анфилад дворца. Я понял, что зашёл куда-то не туда, но было темно, и я двинулся на еле заметный свет свечи. Так как я был босиком, то шаги мои были бесшумны. Около огонька свечи, за дверью беседовали трое. Я хотел, было, уже спросить дорогу из дворца, но тут узнал голос мужа Лауры. Более того, я даже увидел его лицо за цветными стёклами мозаичной двери, и оно в свете горящей снизу свечи казалось ужасным, искажённым, словно это было лицо не живого человека, а уже разложившегося трупа. Дверь была приоткрыта, и его голос, раздраженный и даже злобный, был прекрасно слышен.
- Она мне надоела, Хозе! К себе она не подпускает, не разговаривает с собой, словно меня нет. А тут ещё этот скупердяй Филипп ограничил моё содержание. Ну, ничего, я найду выход. У меня намечается блестящий брак с дочкой герцога Орлеанского, она страшненькая и даже чуть-чуть горбатая, ей уже двадцать два года. Но зато герцог отдает за неё лучшие виноградники Франции!
- Но как ты женишься, ты же женат? Ты не забыл этого? – Спросил голос из темноты.
- Я кое-что придумал, друг мой. Педро, слуга мой верный. Завтра ты за завтраком нальешь вина Лауре из вот этой бутылки. Видишь, тут на горлышко повязана красная нитка. А мне и остальным нальёшь вот из этой бутылки, с синей ниткой. Запомнил?
- Да, сударь.
- Вот тебе сто реалов, получишь ещё тысячу после её смерти.
- Но… сир.
- А ещё десять акров земли и дом после того, как я женюсь на этой горбунье из Франции. Всё понял?
- Да, сударь. Я исполню всё как надо.
- Тогда пошли спать, но перед этим ещё выпьем, Хозе. Я сегодня проиграл в кости сто пиастров, и надо эту неудачу залить вином.
Они взяли свечу и ушли в другую дверь. Когда свет её окончательно исчез, я вышел из укрытия, осмотрелся. В свете луны, пробивающейся из окна, я прекрасно видел эти две злощастные бутылки вина. И поменять на них местами нитки мне не составило большого труда.
Хуан Луис Гойкоечея Ганноверский умер через три дня в страшных мучениях. Так же, в таких же муках, погиб присутствующий на завтраке барон Хозе де Кюстин. Заподозрили отравление, и слуга герцога Педро был брошен в подвалы инквизиции. Святые отцы переборщили с пытками, и он умер слишком рано, не успев поведать об истинных причинах смерти хозяина.
Лаура прожила ещё двадцать лет. Я словно цепной пёс охранял её жизнь от всевозможных невзгод. Я просто сошёл с ума, часто я ночами крался по коридорам Королевской обители, высматривая заговоры и прислушиваясь к звукам спящего дворца. Этим я вызывал священный ужас его обитателей. Но как бы я её не оберегал, я не смог спасти мою Лауру от смертельных объятий холеры. Она умерла на моих руках, и тогда впервые я поцеловал её в губы, ещё горячие от смертной лихорадки. Мы были одни, все остальные, слуги и дети, боялись к ней подходить. Я сам обмыл её, переодел в самое лучшее платье и с монахами отнёс гроб в семейный склеп. Чтобы избавить себя от душевных мучений я начал ухаживать и хоронить людей, больных холерой. Странно, но многие после моих скромных трудов выживали, и ещё более странно, что я сам так и не заболел и не умер, хотя не пользовался этими жуткими масками наподобие вороньих клювов, теми, что пользовались доктора. Холера отступила, а моя слава достигла пика. Вокруг меня как-то незаметно образовался монастырь, который так и назывался Доминиканским. Десятки тысяч босоногих монахов разбрелись по всему миру, проповедуя аскетизм и честность в отношениях. Я жил ещё очень долго, сейчас, когда я пишу эти строки, мне девяносто шесть лет. Всё это время я ни на минуту не забывал про свою Лауру, я видел её как живую, я помнил каждую секунду её жизни, той жизни, что, что прошла на моих глазах.
Болезнь уже источила мои кости и мышцы, я доживаю последние свои дни. Я пишу эти строки для того, чтобы вы, братья мои по Христу, и по Ордену, поняли, что я вовсе не святой. Я имел грешное счастье любить женщину, приравняв её к Богу. Я осознанно убил человека, чтобы защитить её от смерти, нарушив первую заповедь Божью: «Не убий». И все, кто придут поклониться к моим мощам, на самом деле будут прикладываться к костям грешника и богохульника! Да гореть мне в аду братья мои по вере! Выкиньте моё грешное тело в воды Амансареса, и толкайте его баграми до самого моря, чтобы никто из христиан уже не смог осквернить себя прикосновение к плоти грешника и богохульника! Сделайте именно так – я вам приказываю! Аминь!
(Прочитано и тут же сожжено братом Антонием, новым настоятелем ордена Доминиканцев.)
Вариации на тему любви и веры. Никакого отношения к жизни святого Доминика данное произведение не имеет.
21-22.10.2023 г. 22. 44 - 01.36.