Для крестьян основным "принуждением к труду" были не деньги, а "прокормить себя". Голод 1921-22 г.г. унес 6-8 миллионов жизней крестьян. Россия в то время была, в основном, крестьянской страной. Для рабочего класса "единой системой" принуждения к труду были деньги, потому что только на них можно было купить еду и все остальное. ...Так будет всегда, пока в обществе не наступит изобилие еды и всего прочего. До этого "единой системой" будут деньги. Причем, это в лучшем случае, т.е. когда все хорошо и спокойно. Как только в обществе дела чуть хуже, наступает "бартер" и "прямой товарообмен". Как только еще хуже, наступают реквизиции, экспроприации, продразверстка и распределение по карточкам. Если еще хуже, то крестьяне выращивают еду, банды грабят, все остальные как-то перебиваются. Вот и все варианты.
Деньги при коммунизме не "отменятся". Их там просто нет. Как, например, у тебя в в твоем микро-обществе, в твоей семье. Там, внутри этого микро-общества, нет денег. Ты не продаешь детям корм, они не продают тебе свою способность мыть посуду. Это и есть коммунизм. Просто, "семья" — это, одновременно, "ты", только в более широких "границах рассмотрения". А "общество" — это не "ты". Но представь, что "общество" ты начинаешь воспринимать как "семью", а "семью" как "себя". Всё, не нужны деньги.
Подчеркнем, деньги при коммунизме не "отменяются" чьей-то волей, их там просто нет. Это и есть, что в ходе исторического процесса они "отмирают", это и есть на философско-гегелевском диалектическом языке, что они "отменяются". Как говорит "Алмазная сутра": Когда Будда говорит о "пушинках", он говорит совсем не о "пушинках", это и есть, что он говорит о "пушинках"... Это и есть, что он говорит об... "отменяются".
Об эксперименте.
Это для тебя, живущего через 100-150 лет после тех революционных событий — это "эксперимент". Для живших тогда людей — это "жизнь". Со всеми бедами, несправедливостями, страданиями, болью, смертями. И их сопротивлением всему этому, их борьбой. И их надеждами. И их конкретными решениями. Как прямо сейчас. То, что происходит вокруг нас в мире — это такая же жизнь и борьба. Можно, конечно, назвать попытки людей выпутаться из этих бед, решить эти проблемы (найти решения!), противостоять злобе, ненависти и несправедливости — можно назвать все эти действия "экспериментом" (это и есть "эксперимент" в некотором смысле, в некоторых социально-исторических "границах рассмотрения"). Но это не так.
Отказывать им в праве распоряжаться своей собственной жизнью, отказывать им в праве улучшать ее, отказывать им в праве сопротивляться тому, что вызывает их страдания — на том лишь основании, что они, принимая уникальные решения в уникальной обстановке, тем самым творят новое, "социально новое"... пытаясь на ходу осмыслить это, адаптироваться к этому, найти осознанные решения, — отказывать им во всем этом, называя это "экспериментом" — это снобизм и... некоторое недопонимание.
Цитата:
„Несчастье почти всех людей и целых народов, — писал Гельвеций (1715–1771) в труде „О человеке“, — зависит от слишком неравномерного распределения их богатств. В большинстве государств существует только два класса граждан: один — лишенный самого необходимого, другой — пресыщенный излишествами. Первый класс может удовлетворить свои потребности лишь путем чрезмерного труда. Такой труд есть физическое зло для всех, а для некоторых — это мучение. Второй класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки. Но скука есть такое же страшное зло, как и нужда“.
„Чистый равномерно распределенный продукт, — вторил ему Дени Дидро (1713–1788) в одной из статей своей знаменитой „Энциклопедии“, — предпочтительнее большей сумме чистого дохода, который был бы распределен крайне неравномерно и разделил бы народ на два класса, из коих один преобременен избытком, а другой вымирает от нищеты“. О распадении общества „на два класса: на очень малочисленный класс богатых и очень многочисленный класс бедных граждан“ Д. Дидро говорил и в работе „Последовательное опровержение книги Гельвеция „О человеке“.
Идея общественных классов и классовой борьбы нашла свое выражение в труде Гийома Рейналя (1713–1796) „Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях“ (1770). „Все нации, — пишет Г. Рейналь, — кажутся разделенными на две непримиримые части. Богатые и бедные, собственники и наемники, т. е. господа и рабы, составляют два класса граждан, к несчастью, противоположных. Повсюду богатые стремятся получить с бедного как можно больше, а издержать как можно меньше; бедные же всюду стремятся продать свой труд как можно подороже. На этом слишком неравном рынке богатый всегда будет устанавливать цену“.
Философ Этьен Бонне де Кондильяк (1715–1780) в работе „О выгодах свободной торговли“ (1776) писал, что существуют два класса граждан: класс собственников, которым принадлежат все земли и все производства, и класс наемных работников, которые, не владея ни землей, ни средствами производства, существуют на заработную плату, получаемую ими за свой труд.
Блестящий публицист и ученый Симон Никола Анри Ленге (1736–1794) в книге „Теория гражданских законов, или фундаментальных принципов общества“ (1767) считал, что современный рабочий есть прямой преемник раба. „Отменяя рабство, вовсе не имели в виду уничтожить ни богатство, ни его преимущества… — подчеркивал Н. Ленге, — А поэтому все, кроме названия, должно было остаться по-прежнему. Наибольшая часть людей всегда должна была жить на заработную плату, находясь в зависимости от ничтожного меньшинства, присвоившего себе все блага. Таким образом, рабство было увековечено на земле, но под более мягким названием“.
Положение наемных рабочих, по мнению Н. Ленге, не только не лучше положения рабов, а гораздо хуже. „У них, говорят, нет господ… — пишет Н. Ленге. — Но это явное злоупотребление словом. Что это означает: у них нет господ? У них есть господин, и притом самый ужасный, самый деспотичный из всех господ: нужда. Он ввергает их в самое жесткое рабство. Им приходится повиноваться не какому-либо отдельному человеку, а всем вообще. Над ними властвует не какой-нибудь единственный тиран, капризам которого должны угождать и благоволения которого должны добиваться, — это поставило бы известные границы их рабству и сделало бы его более сносным. Они становятся слугами всякого, у кого есть деньги, и в силу этого их рабство приобретает неограниченный характер и неумолимую суровость“.
Константен Франсуа Шосбеф, известный под псевдонимом Вольней (1757–1820). „Невежество и алчность, — писал он в работе „Руины, или размышления о расцвете и упадке империй“ (1791), — породив тайное брожение внутри каждого государства, разделили граждан, и каждое общество распалось на угнетателей и угнетенных, на хозяев и рабов“.
(с)
Ю.И.Семенов,
"Франсуа Минье и школа французских историков эпохи Реставрации"
И еще цитата:
«Я имею смелость думать, что со времени возникновения общества никогда ещё участь безгласных, изнурённых работой миллионов людей не была так невыносима, как теперь. Не смерть, и даже не смерть от голода, делает человека несчастным, - мы все должны умереть, и наш жизненный путь завершается на огненной колеснице страданий; но жить в нищете и не знать, почему; работать до изнеможения и впустую; жить с изнурённым и усталым сердцем и всё же быть изолированным, в сиротливом одиночестве, в петле холодного, универсального laissez faire, медленно умирать в течение всей своей жизни, оставаясь замурованным в глухой, мёртвой, бесконечной несправедливости, словно в проклятом чреве Фаларисова быка, — это всё невыносимо и вечно будет невыносимым для всех богом созданных людей. И мы ещё удивляемся французской революции, «великой неделе», английскому чартизму? Если как следует вдуматься — времена поистине беспримерные».
(с)
Карлейль, 1838
Александр Клейн
22 октября 2023 г.