Мамы не стало в октябре. Прошли похороны. До наступления девяти дней я решила разобраться с её вещами, выкинуть всё, что уже никогда никому не понадобится. Казалось, её квартира хранит энергетику предсмертных мук. Загруженная старьём она напоминала мне склеп, что очень тяготило сознанье. Мама при жизни не давала хозяйничать с её вещами. А мне всегда хотелось придать её жилищу больше света и чистоты…
Вещей на выкидку получалось много. За неимением мешков, мы с сыном использовали старый пододеяльник и большую коробку, чтоб отнести к мусорным бакам старую одежду, обувь и тюки фабричной неотбелённой ткани, которую мама считала особым богатством, даже хранила под матрасом своего топчана.
Почему топчан – да потому что её любимое спальное место было собрано из половинки раскладного дивана, поставленной на самодельные деревянные ножки. И менять такое сооружение на нормальную кровать она никак не хотела.
Мама вообще насчёт покупки мебели особо не заморачивалась. Даже ту, которую приобретала в молодые годы, по нахлынувшим вдруг идеям переделывала своими силами: укорачивала ножки, что-то отпиливала или приколачивала, используя обычные доски и гвозди. Всё это у нас, повзрослевших дочерей, вызывало недопонимание и раздражение. Но мама всегда с гордостью хвалилась своими осуществлёнными фантазиями. То ли в ней кипела творческая натура, сдобренная чувством независимости: «я сама, смогу», то ли отсутствие нужного количества денег и терпения: «загорелась и сделала». Но любые предложения сменить мебель, пусть даже на нашу с сестрой старую, вызывали резкий отказ. Маму всё устраивало. Когда мы жили вместе, она могла сделать мини ремонт по вдохновению: сменить обстановку, переставив мебель пока я – на работе, а внуки – в школе. К примеру: придешь так бывало домой под вечер и комнату не узнаёшь. Она частично обклеена новыми обоями и полы покрашены, но только там, где видно. Я особо не возмущалась (чего уж тут), а просто принималась докрашивать полы...
Тоже самое касалось и легкой одежды – всё что покупалось было перешито под мамину фигуру. Остальное либо самошитое, либо самовязанное с фасоном на её вкус. Так что отдавать знакомым на память было почти нечего.
Избавившись от ненужного тряпья, я принялась за письменный стол. Кстати, сказать о столе: он появился у нас, когда мне было ещё лет пять. После развода родителей и раздела имущества мы остались в квартире без стульев и стола. Какое-то время даже кушали сидя на полу, вокруг расстеленной клеёнки. Тогда-то, бывший начальник отца, а он жил в нашем подъезде, выделил нам старый письменный стол, покрытый зелёным сукном, и к нему, уже не помню, один или два стула. Когда у нас появилась кухонная мебель, письменный стол перебазировался в спальню и превратился в письменно-раскройно-швейно-гладильный. Ящики этого стола я и взялась разбирать.
Последнее время они были забиты всякого рода отрезками тканей, из которых предполагалось сшить сумочки или кухонные фартучки; нитками для вязания, мулине, различными тесёмочкам для отделки и старыми выкройками. А в широком ящике, под столешницей хранились зелёная папка с бумагами и сумочка песочного цвета с документами. Сколько живу, столько лет я помню эту сумочку! С любопытством лазала в неё ещё школьницей.
И вот я вновь, как в детстве рассматриваю различные свидетельства, удостоверения, поздравительные открытки с адресами знакомых и среди них – конверт с письмом... Моим письмом из стройотряда, июль/август 1980 года, где я пишу о своих стройотрядовских буднях и прошу выслать мне 15 рублей, потому что прикупила кофточку, и заняла на это деньги у подруги.
Я помню, эту кофточку, которой в последствии так и не нашла применения. А цена по тем временам была не маленькая, тем более для нашей семьи учитывая, что в Астраханский стройотряд (на два месяца) я отправилась всего лишь с четвертным (двадцать пять рублей) – больше у мамы денег не было.
Держа в руках тетрадный листок в клетку, исписанный моим, тогда ещё ровным, аккуратным почерком я перечитывала и перечитывала текст письма... Пыталась понять, что же в нём такого особенного, чтобы хранить столько лет. И вдруг – комом к горлу – вместо сухого, привычного всем «мам привет» в нём – подкупающе-ласковое «здравствуй, мамочка». Мамочка!
Признаться, нашей семье не хватало мягкости в отношениях. Круглосуточная группа детского сада, школа-интернат с проживанием до выходных дней, летние пионерские лагеря мне заменяли семью. До тринадцати лет я видела маму реже, чем хотелось бы. И все свои проблемы училась решать сама, как получится. А девичьи переживания делить с подружками, либо держать в себе, пока не «перекипят». Поэтому так прочно прижилось среди нас это сухое – «мам».
А тут, мне вдруг представилось, как мама в одиночестве, вечерами перечитывала письмо своей, не умеющей экономить, дочки с подкупающе мягким началом. И слёзы вновь подкатили к глазам… Как же ты умела скрывать за резкостью своего характера эту гложущую потребность в нежности и ласке? Как поздно я смогла это понять. Увы, прозрение приходит, когда уже нет возврата.
Мамочка, а ведь ты меня тогда не отругала за эти 15 рублей и деньги выслала! Какую же силу имеет одно ласковое слово, обращённое к матери!