Что, Елена Павловна?- Мужской голос из темноты словно внезапный выстрел.
Ой! - Вскрикнула она, вскочив в испуге. В метрах трёх от неё кто-то стоял. Красный огонёк папиросы выдавал незримое присутствие человека.
- Простите ещё раз, я так старался вас не напугать и всё равно напугал.
- Ах, это вы, - облегчённо вздохнула Елена Павловна, узнав по голосу, приблизившегося к ней Великанова.
- Что вы здесь делаете, одна и в такую напасть?
- Упала и ищу сумку. И вот - шарю в грязи.
- Не эту ли? - он нагнулся и протянул ей сумку.
- Ох, спасибо, какое у вас зрение замечательное. А я всё в грязи извозилась и не могла найти.
- На счёт зрения вы точно подметили. У нас в роду все глазастые. Дед в 92 года без очков газету читал. Простите, Елена Павловна, вот мой платок, он чистый. Вытрите руки.
- Ну что вы, спасибо, я дома помою, спасибо.
- Дело ваше, было бы предложено, Откуда вы, если не секрет?
- Дела, Леонард Семенович. Дела.
- Навещали Вахрамова.
- А вы что - следите за мной?
- Ну какие вы норовистые, сразу на рожон. Обижать изволите, Елена Павловна. Я всего лишь логически рассудил : откуда в такую пору и такую напасть может идти домой молоденькая учительница? Кино давно кончилось, друзей ещё не завела, по гостям ходить не любит, предпочитает одиночество, гулять по такой погоде нужно быть таким же идиотом как я, но это к счастью к вам не относится. Значит по делам.
А какие дела после уроков - больной ученик. Кто больше всех болеет в 10»а»? Вахрамов, не так ли?
Логично. Весьма логично.
Знакомая фамилия в устах этого человека звучала неприятно раздражающе.
- А как больной?
- Поправляется.
- Уже не поправится, - самодовольно и категорично заявил Великанов, - не жилец он на этом свете.
У Елены Павловны оборвалось сердце.
- Чего вы? Как это? Какую чушь вы себе позволяете!
- И сразу чушь, как будто Великанов только и способен на чушь. Не жилец он и точка. Не нашего поля ягодка. Чрезмерная впечатлительность, чрезмерная честность и доброта. В наше время - это врождённый порок сердца. Третий приступ инфаркта миокарда. - Он рассмеялся. - Я давно их семью знаю. Бабка-то мне крестной доводится.
Но вот, мы и пришли. Может зайдёмте ко мне. Отогреетесь, у меня тепло, не чета вашей морозилке. И коньячок есть. И вам надо пропустить рюмочку. Ишь как голос сорвало. Ну? Идёмте?
- Спасибо, не надолго только. - Она поймала себя на мысли .что согласилась только из-за возможности узнать больше о Вахрамове.
-Ну вот и хорошо, проходите, проходите. Располагайтесь как дома. Простите, руки, я забыл. Вот рукомойник. Мыло, мойтесь. Простите, я на минутку. - Он куда-то исчез и тут же вернулся с полотенцем через плечо и тапочками в руках. - Вот, пожалуйста. Вам чай, кофе, молоко. Коньяк?-
-Ах, Леонард Семёнович. Сколько внимания к такой незначительной персоне, как я. Поражаюсь, просто поражаюсь.
-Ну зачем умалять себя, дорогая Елена Павловна. Уж кто-кто, а вы - то цену себе знаете. Я потому имею к вам расположение, что вы не чета местной своре в юбках, простите за вульгарность.
+
- Чем же так досадили вам наши женщины? - продолжала кокетничать Елена Павловна, пряча за этим свою растерянность и недоумение первого впечатления от окружившей её обстановки : во всём было что-то давящее, мрачное, запущенное.
Кухонька была крошечная, с низким сводчатым потолком, весьма закопчённым керогазом. Половину её занимал старинный буфет, весь растрескавшийся, в мутных пятнах. В углу под столом множество бутылок из-под пива и водки, на гвоздях, вбитых в стену висели, кичась чернотой своих днищ кастрюли и сковородки. Пахло керосином, прогорклым маслом и спиртным. Тусклый свет сороковаттной лампы, едва пробиваясь сквозь обилие мушиных крапин, усугублял невзрачность и убожество холостяцкого жилья.
- Женщины давно уже ничем мне не досаждают только по той причине, что я их не замечаю. А не замечаю я их опять же по той причине, что их у нас, здесь, попросту говоря, нет.
- Как вас понимать? - улыбнулась Елена Павловна, вытирая руки.
- Так и понимайте, в прямом и переносном смысле, Только смею вас уверить, вас это не касается. По крайней мере я жажду, чтоб оно было так. Пройдёмте в комнату, а то эта обитель чревоугодия всегда действует на меня угнетающе.
Комната была ещё мрачнее : длинная, узкая как туннель, сдавленная с двух сторон громоздкой тёмной мебелью, очевидно, ещё до революционного происхождения, с мохнатыми густыми тенями по углам, похожими на гигантских пауков, со множеством тёмных картин, оказавшимися вблизи при рассмотрении старинными иконами, с бронзовыми подсвечниками и глиняными кувшинами.
Лампочка под абажуром когда-то, очевидно, сиреневого цвета бросала жёлтое пятно только на круглый стол посреди комнаты. Все же остальные вещи казались затянутыми сизой дымкой, какая бывает в чрезмерно прокуренной комнате, или тронуты какой-то странной плесенью, но запах табака отсутствовал. Воздух в комнате был необычно плотен, словно под давлением.
Пахло затхлостью, медленно разлагающимся деревом, источённым жучком. Стало трудно дышать.
- Ну что вы скажете о моей норе?
Елена Павловна пожала плечами, смущённо улыбаясь.
- Что? Неужели я не точен в своём сравнении?-
- А разве я отрицаю меткость вашего взгляда? Вообще, Леонард Семёнович, мрачновато живёте. Словно в склепе или в подполье.
- Вот именно, дорогая Елена Павловна, в подполье. В подполье живём. Как мыши. Всё суетимся, мечемся, всего боимся, потихоньку крадём и всё тащим в свою норку, в подполье. Человеку нельзя без своей норы, невозможно! Смертельно! Ведь так устаёшь от этих скопищ гомосапиенс. Как бывает жаждешь забиться, засунуться в тёмный уголок, в мышиную норку и чтоб не видеть, не слышать и не чуять всего, что обзывается человеческим.
Вы садитесь, садитесь, а я соображу сейчас чего- нибудь.-Продолжая говорить, он достал из серванта две рюмки и бутылку. -Вы не думайте - затворник Великанов, подпольный человек, мизантроп. Не думаете? Благодарствую, тронут, тронут. А все уверены, что я именно такой. А всё потому, что человек нынче пошёл коллективный, всё более обезличенный. А чуть личность - амба! Конец ему. Заклюют, замордуют, в грязь затопчут! Разве не так , Елена Павловна? -Он нагнулся, заглянув ей в глаза.
-Тут коллектив - сила! А что - я? Ну склонен с детства к самоуглублению, к самоанализу. А это требует одиночества. О-ди- но-че-ства! Елена Павловна, требует, ибо человек начинает мыслить, когда он один на один с собой. А мыслить наша естественная потребность, даже обязанность, я бы сказал. Отсюда- что вытекает? Одиночество - это необходимость, естественное наше с вами состояние. Согласитесь?
Она молча кивнула головой.
А что на самом деле мы имеем? - Он стал по очереди загибать пальцы. - Пол жизни проводим в обществе, начиная с детсада и до пенсии, а кто и до белых тапочек. Треть жизни теряем во сне и только одну шестую тратим на себя. А как тратим?! Как тратим! Кто бы знал, милейшая Елена Павловна. Если у тебя семья, дети, тёща и т.д. и т.п., то здесь всё. Амба!
Человеческого в тебе ни капли. Ты раб! Безмозглое пресмыкающееся, червь на асфальте. Вы замечали как после обильного дождя выползают на асфальт дождевые черви. Их потом сушит солнце, давят пешеходы и машины, склёвывают птицы. А почему? Почему они гибнут? Им некуда ползти, они потеряли свою норку, ту влажную тёплую, защитную дырочку-норочку, куда можно втянуть своё нежное тельце.-Он раскинул руки в стороны, мимикой лица выразив растерянность и страдание безмозглых пресмыкающихся, что вызвало ироничную улыбку у Елены Павловны.-
Кругом асфальт, понимаете, цивилизованное благо, один из перлов разума. А норочки своей тю-тю, нету. Нет норочки и ты как червь на асфальте. Уловили аллегорию. Да, Елена Павловна. Нужна каждому из нас ещё нора или пещера, как угодно назовите, куда можно спрятаться на время, отсидеться в тишине и спокойствии, поразмыслить не торопясь. Мысль не любит суетливых. - Он отвинтил пробку и налил в рюмки коньяк. - Французский. Настоящий, в подлиннике. Второй год храню. Достаю только по большим праздникам. - Он многозначительно взглянул на Елену Павловну.
-Ах, какой вы ужасный льстец! - Елена Павловна никак не могла сменить тон. Ей было не по себе рядом с этим неприглядным человеком, вызывающим в ней настороженное, тревожное чувство.
- Ошибаетесь, дорогая Елена Павловна, от чистого сердца. Сегодня у меня праздник. Можете не верить, но сегодня впервые за 12 лет порог сей обители переступила женская нога. Пусть это звучит пошло, вы меня простите, отвык от комплиментов, но это так. Предлагаю тост за праздник, который вы подарили мне сегодня.
- За одиночество, - сказала Елена Павловна без тени иронии.
- С удовольствием присоединяюсь. Великолепнейший тост! Я ужасно рад, что мы поняли друг друга. - Он залпом осушил рюмку .- Помните поразительную по глубине противоречия мысль осуждённого на каторгу Достоевского? Его ужаснули не вид острога, ни сами каторжане, а то что он никогда здесь не будет одиноким.
Весь ужас наказания для человека ума именно в этом - в отсутствии одиночества, то есть в невозможность свободного мышления.
- Но простите, Леонард Семёнович, вы берёте исключение. Сегодняшняя проблема человечества как раз заключается в обратном. Одиночество казнит человека.
- О как хорошо сказано! Как точно, вы одним словом выразили весь кошмар одиночества. Именно казнь! Казнь египетская! Варфоломеевская ночь! - Он вскочил и, очевидно, привычно забегал по комнате, судя по тому что он ни разу ничего не задел и не зацепил в такой ужасной тесноте. - Но это в том случае, если оно в тягость. В тягость! Но когда оно ваша потребность - это ли не оргазм души!? Апогей! Чудо!
Он остановился напротив Елены Павловны, вцепившись в спинку стула.
- Но большинству, действительно, Елена Павловна, оно в тягость. А почему? Вы никогда не задумывались?
- Ну почему же, но мне интереснее услышать ваше мнение.
-Спасибо, тронут. Видите ли, дорогая Елена Павловна, причина не в том, как у нас трактуют официальные круги. Мораль буржуазного общества или социалистического здесь ни при чём. Одна может только усугубить создавшийся мировой кризис, другая слегка утешить, не более. А всё дело, Елена Павловна, в перенаселённости.
В пе-ре-на-се-лён-но-сти нашего голубого шарика человеческим существом. Заметьте, в природе, в матери - природе, нет ни одной особи среди животного мира расплодившейся в таком чудовищно непотребном количестве, как человеческая особь.
Предвижу возражение : крысы, да? Угадал. Но крыса- человеческий спутник, как таракан или клоп. Порождение человеческой беспечности и лени. Она не в счёт. Человеческая плодовитость близка в этом отношении лишь к насекомым. Что-то вроде тли. Человек - тля. Если в это хорошо вдуматься, что-то здесь есть. Я как-то формулу вывел.
Падение ценности отдельной человеческой жизни обратно пропорционально приросту человечества в целом. Одним словом, чем больше человечества, тем мельче человек в подлинном смысле слова. Кто больше всех плодится? Посредственность, так называемые низы общества, с самым низким развитием интеллекта. Потому идёт неуклонное снижение среднего уровня человеческого сознания.
. Борьба за существование обостряется как никогда. Лучшие умы человечества всё больше и больше занимают проблемы еды, воды и воздуха. Три раковые опухоли человечества. Как видите естественные потребности человека доведены до неизлечимой болезни. Если сейчас не пресечь рождаемость, всё кончится катаклизмом человечества. Человечество выродится, снизойдёт до уровня огородной тли.
Именно вот это ощущение себя тлёй уже в сегодняшние дни, существом бесполезным, беспомощным и паразитическим и рождает страх одиночества. Человек для толпы, то есть, для общества, ничто. Тля. Раздавят и не заметят. Потому что толпа безлика и бездушна. Что ей потеря одной личности, да ещё ниже среднего уровня. Что потеряет она с потерей одного своего члена?- Он истерично захохотал. -Оскудеет её ум? Померкнут чувства?
Не смешите меня. Как никогда идёт сейчас процесс умаления человеческой личности. Твоё благополучие, твоё здоровье, жизнь твоя зависит не от тебя, ни в коем случае. А от психического состояния нескольких личностей, может быть даже от каприза их, от коликов желудка или ещё чего-либо мелочно ничтожного, но именно эта ничтожность и определит твою судьбу и возможно судьбу всего человечества в целом.
Человеческая особь пока ещё не деградировала до уровни тли, Елена Павловна, и потому сопротивляется. Но заметьте-ка, столетие назад такой общечеловеческой проблемы не было. А сейчас она приняла эпидемический размах. А население наше всего лишь утроилось. А что обещают к концу века? А? Вот то-то и оно.
Он налил себе коньяку и поднёс бутылку к рюмке Елены Павловны. Она поспешно прикрыла её ладонью.
- Как можно, Елена Павловна? Вы даже не пригубили.
- Простите... Я слишком внимательно слушала вас и…забыла, - запинаясь проговорила Елена Павловна. Она сидела подавленная тяжестью слов, сразу как-то принизивших её, сводящих на нет все её муки, обиды и разочарования.
- Я чувствую испортил вам вечер. Знаю, мой пессимизм удручающ и заразителен как грипп.
-Мне это уже не угрожает, - усмехнулась она, - а слушать вас интересно. Слышится своё выстраданное. Такое редко доводится услышать.
- Спасибо, спасибо. Польщён. Очень польщён. Я думаю это будет не последний наш вечер.
- Надеюсь. - Она подняла рюмку. - Так что же - за одиночество? - Без иронии не обошлось и он уловив её, рассмеялся, раскатисто, звонко, почти по-мальчишески.
- Ох, кактус! Ох, дикобраз! Ох, Елена Павловна!
Она пила маленькими глотками, смакуя тёмную мерцающую жидкость.
- Какое чудо! Боже мой, какой божественный аромат. Мягкость… Нежность.. Даже в этом чувствуется французский темперамент.
- Ну, Елена Павловна, вы настоящая женщина. С каждой минутой я начинаю всё больше и больше проникаться к вам уважением и преклонением. Я теперь понимаю, что в вас невозможно не влюбиться. Недаром вся школа, её мужская половина без ума от вас.
- Но чтобы не дать вам такой возможности сойти с ума, я покидаю вас, с вашего разрешения, - сказала Елена Павловна, краснея.
Она долго не могла уснуть. Прошедший день был необыкновенно длинный и столько событий, смен настроений и чувств вместилось в нём, что она почувствовала себя ужасно усталой и физически и морально. Перебирая в памяти каждый час ушедшего дня, пыталась выяснить причины перемены происшедшей в ней последние два дня, а то, что с нею что-то происходит, никаких сомнений не оставляло, но ничего не выявила и безадресная непонятная обида и неудовлетворённость собою и всеми и всем, овладело ею в конце концов до такой степени, что она разрыдалась и незаметно уснула в слезах.
ГЛАВА №5