Две тысячи двадцать третий год от Рождества Христова,
Снова Осень на асфальте стелет под ноги листья,
У меня дежавю - все как будто давно мне знакомо,
А через мгновение, снова в моей памяти чисто...
И мне просто в кайф, я по старым улицам тихо шагаю,
Мужики у ларька, узнали, беззубо улыбаются,
Я их не узнаю, и с трудом склеротически вспоминаю,
И вот, что-то все же в душе теплом откликается…
В центре женщина за руку ведет девочку с бантами,
Она на нашу Маринку из первого «Б» очень похожа,
Как все-таки избирательна бывает наша память,
Ее бабушку лет сорок назад за руку водили тоже.
Под старым кленом лавочка вся в желтых листьях,
Наш первый поцелуй робкий, как наваждение,
И только сторож дядя Федя пронзительным свистом
Спас нас тогда от неминуемого грехопадения,
Стряхивая с памяти пыль, словно с папок в архивах,
Посмотрю прошлое, как старое немое кино,
В этой картине друзья и родные, ушедшие все еще живы,
Жаль, переписать сценарий фильма никому не дано…
А будущее на роликах вдруг выскочит из сырой подворотни,
В штанах оверсайз, и с ним айфоны, кроксы, айпады.
Будущее ожидается не завтра, оно уже здесь сегодня,
Оно сметет все сараи и этому, кажется, не все будут рады…
Две тысячи двадцать третий год от Рождества Христова,
Я с этой осенью более полувека знаком,
Но мне каждый раз хочется снова и снова
По желтому ковру из листьев как в детстве пройтись босиком…
А еще, друзья, я просто хочу быть счастливым,
Но не всегда как нам хочется, получается,
Вроде к лету появлялась какая-то перспектива,
Но тут, к сожалению, быстротечное лето кончается!
И что будет дальше, я, ребята, точно не знаю,
Но завтра, скрипя артритом, пораньше встану,
Надену ролики и с будущим погоняю,
По чистым улицам города пока совсем не устану...