Глава Двадцать девятая. Под покровом обители.
Известие о преждевременной гибели Правдолюбова отвлекло Германа Федоровича от пропажи его сбежавшей невесты. Причин для паники действительно было много, о чем Сапранову непрестанно напоминал его старый подельник Артамонов.
— Ты хоть понимаешь, что этот колокол вполне может звонить и по тебе? – спрашивал Германа Игорь Макарович. – Кто еще мог знать о том, что тогда произошло?
— Да, кто угодно, Игорек. Ты ведь знаешь: тогда об этом весь город гудел. Еле-еле удалось сухим из воды выбраться.
— Только вот теперь тебе вряд ли получится выбраться, – вздохнул Артамонов. – Пойми: взялись конкретно за тебя, и того, кто это делает, уже не остановить.
Игорь Макарович, конечно, знал, о чем говорил. С Германом Сапрановым он был знаком ни один десяток лет, и о подробностях жизни этого человека был неплохо осведомлен.
Именно благодаря Артамонову, обо всем, что происходило в Москве, немедленно становилось известно в «Цитадели». Поступавшие из столицы известия для членов сообщества также были безрадостны, так как все, происходившие события, касались их самым непосредственным образом.
— Как ты думаешь, чем сейчас твой бывший зять вообще занят? – спрашивал «Гроссмейстер» хозяйку. Правдолюбов – это уже какая по счету жертва? Он не боится, что в один прекрасный день доберутся и до него?
— Алик, спроси меня что-нибудь полегче, – вздохнула Регина Робертовна. – Ты же знаешь: Герман – человек очень своеобразный, и уследить ход его мыслей очень сложно!
— Например, сейчас он бегает за какой-то малолеткой. Видать, седина – в бороду, бес – в ребро.
— Слушай, а что хоть за малолетка-то? Что-нибудь о ней известно?
— Ой! Вот это очень интересно, Регина. Ты об Алексее Ларине что-нибудь слышала?
Регина Робертовна положительно кивнула головой.
— Ну, так вот. У этого Ларина есть дочка, и теперь Герман по ней сохнет.
В комнате повисла молчаливая пауза, во время которой Регина Робертовна, видимо, пыталась проанализировать то, что она сейчас узнала.
— Погоди, но, насколько я знаю, Герман – человек в высшей степени избирательный, – сказала хозяйка. – ЛЮДИ ИЗ НИЗОВ ЕГО ВРЯД ЛИ МОГУТ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ.
— Ну, видишь… все течет, все меняется. Вчера не могла заинтересовать, а сегодня очень даже интересует.
Выдержав минутную паузу, «Гроссмейстер» продолжил:
— Судя по всему, «Черный принц» из-за этой девчонки совсем голову потерял. Вон, уже и деньги начал тратить. Наши деньги, Регина! Общаковские!
— А вот на это ему право никто не давал, – заключила Регина Робертовна. – Он что, думает: раз его папа в организации всем заправлял, значит, ему все можно? Да, как бы не так! Пусть сначала с Абу Мухтаром разберется, а потом уже сам права качает.
Положение «Цитадели» складывалось действительно нетривиальное. Не наступало еще времен, когда организация была кому-то что-то должна. Так продолжалось до тех пор, пока о своих правах не заявил «Черный принц». Считая организацию своей безраздельной вотчиной, Сапранов в «Цитадели» принялся всем и каждому навязывать свою волю.
— Алик, а вот скажи мне: почему мы все должны зависеть от моего бывшего зятя? – спросила хозяйка «Гроссмейстера». – Организация что, принадлежит ему?
— По крайней мере, он так думает, – ответил Разумовский. – Регина, ну, ты сама вспомни: где бы мы сейчас были, если б не его отец? Только ведь благодаря «Императору», «Цитадель» вышла на тот уровень развития, на котором она находится сейчас. Ведь, давай будем честными, всех цеховиков в организацию привел именно он. Да, что я тебе рассказываю!?! Сама же обо всем лучше меня знаешь!
— Алик, но все же это не дает «Черному принцу» абсолютно никаких прав, – сказала Регина Робертовна. – Да. Нет ничего, чем «Цитадель» не была бы обязана его отцу. Да. Федор действительно вывел организацию на очень высокий уровень развития. Но, заметь, во всех этих случаях речь вообще не идет о Германе. Он вообще здесь человек пришлый. Пусть сначала свои обязательства перед «Цитаделью» выполнит, а потом уже права качает.
— Хорошо, Регина. Чего ты хочешь? – спросил Разумовский.
— Тебе не кажется, что «Черного принца» уже давно пора ставить на место?
— Ну, и что для этого ты предлагаешь сделать?
— Прежде всего, надо разобраться с этой его пассией. Совершенно не ко времени он решил свою личную жизнь обустраивать. Пусть сначала свои обязательства перед Абу Мухтаром выполнит, а потом уже за всякими малолетками бегает.
Вынесенный Лене приговор был окончательным и бесповоротным, и никаким обжалованиям, естественно, не подлежал.
— Регина, я боюсь, разбираться не только с этой девицей надо будет, – произнес «Гроссмейстер». – Она ведь замужем. Её супруга что, тоже в расход пускать?
— Алик, а у нас есть другой выбор? Ты же знаешь, насколько опасно в нашем деле оставлять в живых свидетелей. Жаль, конечно, парня, но здесь ничего не поделаешь.
Распоряжение Регины Робертовны было сколько жестоко, столько и трудно выполнимо.
Лена с Антоном находились вне зоны какой-либо досягаемости, и вряд ли попытки их разыскать увенчались бы успехом. В безопасности сестры и её мужа Дмитрий был уверен, отправляя их в затерявшийся под Вологдой Зачатьевский монастырь.
— Пока они будут там, нам с тобой беспокоиться не о чем, – сказал он Людмиле. – Твой дядя со своими архаровцами туда вряд ли сунется, а в Матушке Феодоре я на все сто процентов уверен. Уж рядом с ней наша сестра со своим мужем точно будут находиться в полной безопасности.
— Твои слова, Димка, да Богу в уши! Хочется надеяться, что Лена хотя бы там сможет придти в себя.
— Конечно, так оно и будет, милая, – ответил Дмитрий, обняв супругу. – Я ведь Матушку Феодору уже давно знаю, могу со стопроцентной уверенностью сказать: Лене с Антоном там будет хорошо.
От железнодорожного вокзала до монастырских стен желтое такси домчало Лену с её мужем минут за тридцать – сорок, не больше. Таксист оказался человеком немногословным, поэтому досужими рассказами о трудном житье-бытье своих пассажиров не донимал.
— Вы в монастырь надолго приехали, или так… денька на два-три? – только спросил он.
— Как получится, – ответила Лена.
Увидев вышедшую навстречу Полину, девушка расцвела в улыбке. За то время, что они не виделись, женщина ничуть не изменилась. Глаза по-прежнему излучали невероятную доброту, а выражение лица было наполнено нежностью.
— Леночка! Хорошая моя! – вскрикнула Полина. – Ну, наконец-то… как хоть добрались?
— Полина Аркадьевна, да, отлично добрались! Люся с Димой нас в Москве проводили; кстати, они просили вам большой привет передать. Сюда мы доехали часов за десять, не больше.
— Ленусь, а твой муж с тобой приехал?
— А как же…
Лена подозвала стоявшего в стороне очень миловидного юношу, который, видимо, еще не совсем хорошо понимал, где он оказался. Растерянный вид молодого человека свидетельствовал о том, что все, им увиденное, было для него в новинку.
— Это – мой муж Антон, – представила Лена супруга Полине.
Что-то необыкновенно близкое и родное показалось женщине, когда она увидела юношу. Чем Антон напомнил ей давно потерянного сына, она не знала, но почему-то во взгляде этого юноши угадывалось что-то родное, бесконечно близкое.
— Пойдемте, ребятки, я покажу вам, где вы будете жить, – предложила Полина.
Маленький домик, расположившийся около западной стены монастыря, несмотря на довольно скромные размеры, отличался каким-то особенным уютом. Складывалось впечатление, что прежний хозяин дома лишь ненадолго покинул свое жилище, и вот-вот должен вернуться.
Потрескивающие в печи дрова, аккуратно висевшие на окнах занавески, тщательно вымытый пол – все говорило о царившем здесь уюте.
— Раньше здесь наш монастырский плотник – Василий Иванович жил, – принялась рассказывать Полина. – Ну, сейчас его уже нет, а вот домик остался. Мы с Матушкой Федорой подумали: тебя с мужем вполне можно сюда поселить. Здесь все в хорошем состоянии находится. Нигде ничего не гниет, не отваливается. Дом для жизни вполне приспособлен. У вас с Антошкой там никаких проблем быть не должно.
Своим новым местом обитания Лена с Антоном оказались, как никогда, довольны.
— Здесь я могу быть за тебя полностью спокоен, – сказал Антон Лене.
— С тобой, мой хороший, мне нигде не страшно, – отвечала девушка.
В скором времени жизнь молодых людей на новом месте вошла в обычное, повседневное русло. Подходящие занятия нашлись для обоих: Лена стала помощницей Полины в детской библиотеке, а из Антона вышла неплохая замена почившего в бозе Василия Ивановича.
— У твоего мужа руки просто золотыми оказались, – сказала Лене Полина. – Уже не представляю, как мы раньше без вас обходились.
— Полина Аркадьевна, главное, что здесь нас уже точно никто не сможет достать. Вы даже не представляете, что нам в Москве пришлось пережить.
— Ой, Леночка, кому ты это рассказываешь? Я что, с Германом не знакома? Мне ли не знать, на что способен этот человек.
О том, что его сбежавшая невеста отсутствует в Москве, очень быстро стало известно Герману Федоровичу. Новость на хвосте, как всегда, принес начальник его охраны, в чьи обязанности входило информирование своего шефа обо всем, вокруг происходящем.
— Это плохо, Витя! – промолвил Герман. – Очень плохо! Сначала исчезла Полина. Теперь – Ленка. Понимаешь, какой дамоклов меч над нами завис?
— Мог бы и не говорить. Герман, я что, вчера родился? Думаешь, мне не понятно, куда ты сам втянулся и куда меня втягиваешь?
О жизни своего единокровного брата Виктор Васильевич был осведомлен досконально. Будучи сам непосредственным участником многих событий, происходивших по инициативе всесильного олигарха, Шабанов был в курсе многих подробностей жизни Германа Федоровича.
Взаимоотношения с бывшей женой и сбежавшей невестой исключением здесь отнюдь не были, что служило поводом для постоянных упреков Виктора Васильевича в адрес Германа.
— Сколько раз тебе надо было говорить: твою бывшую жену нужно не в дурке мариновать, а избавляться от неё, – говорил Герману Шабанов. – Ну, нельзя оставлять в живых таких свидетелей!
— Вить, только давай все нужные бумаги за Полину ты будешь подписывать, – предложил Герман Федорович. – Забыл, кому принадлежит львиная доля из того, что у меня есть?
Действительно, положение Германа Сапранова складывалось далеко не самым завидным образом. Все его баснословные богатства, все его бесчисленные связи, положение в обществе, которыми он так кичился, даже созданный им «Континент» на самом деле были дутым пузырем. У Сапранова не было решительно ничего, что принадлежало бы лично ему.
Империя, им когда-то созданная, существовала исключительно за счет приданного, полученного в браке с Полиной.
— Похоже, так ты ничему и не научился, – покачал головой Виктор Васильевич. – Герман, сколько раз тебе надо было говорить: Полина – это расходный материал, а от расходного материала нужно избавляться при первой же возможности. Ну, выжал ты из Полинки все, что тебе надо…. Ну, и отпусти её на все четыре стороны, и нечего тогда морочить головы ни себе, ни другим. Ты же вцепился в неё, как в свое! Будто других баб на земле нет! Теперь эту малолетку зачем-то сюда же приплел! Брат, она-то тебе зачем!?! Что, давно не было проблем с органами опеки? Слушай, а ты вообще о Эльзе подумал? Ей-то какого смотреть на эти твои шашни?
На все эти вопросы Герман Федорович сам не мог дать сколько-нибудь вразумительного ответа. Все, чтобы он сейчас не сказал, звучало как несусветная глупость, не заслуживающая сколько-нибудь большого внимания.
— Витя, один из моих жизненных принципов основан на том, что ни одна из женщин, оказавшихся в моем поле зрения, не может от меня никуда уйти. И Полина, и Лена этим принципом пренебрегли, за что и поплатились.
— Ну, и чего ты этим добился!?! – возмутился Виктор Васильевич. – Ничего, что сейчас на тебя только ленивый мент охоту не объявил? Вон, скоро твой портрет на доске возле каждого отделения полиции красоваться будет.
Аргументы брата казались Герману Федоровичу мало убедительными. Для себя он все давно решил: и бывшая жена, и сбежавшая невеста должны были исчезнуть из анналов бытия.
Верную себе союзницу Герман нашел в лице своей главной горничной Эльзы Фридриховны Гауптман. И Полина, и Лена ею рассматривались, как соперницы, от которых нужно было, как можно скорее, избавиться.
— Ни одна из них не смогла сделать для тебя самого главного – подарить тебе сына, – часто говорила Эльза Фридриховна Герману. Я же родила Филиппа. Тебе не кажется, что это дает мне право на некоторые преференции?
— Нет, Эльза! Не кажется! То, что однажды ты ухитрилась оказаться в моей постели, еще ни о чем не говорит. Филипп, как ты сама понимаешь, мальчик незаконнорожденный, то есть, нагуленый, а это ни тебе, ни ему не дает абсолютно никаких прав.
Больших усилий стоило Эльзе Фридриховне не дать гневу, внутри её накопившемуся, вырваться наружу.
Не знал, не ведал Герман Федорович, где таится для него основная опасность. Любимая дочь Елизавета была в курсе того, что пришлось пережить Полине, и просто так спускать все это родному отцу не собиралась.
В стенах обители Лиза очень быстро стала частой гостьей, что всегда было поводом для безудержной радости Полины. У матери и дочери всегда находилась масса тем для разговоров. У Елизаветы все еще никак не могло уложиться в голове, что родной отец мог оказаться совсем не тем человеком, за которого себя выдавал.
— Ты знаешь, мам, мне до сих пор не верится в то, что ты рассказывала, – говорила Полине Лиза. – Да, папа никогда не был идеальным человеком, но то, что ты о нем рассказываешь, выше моего понимания.
— Ой, дочка, иногда мы сами не знаем, на что может оказаться способен человек, которого знаешь, казалось бы, как облупленного. Твой отец здесь отнюдь не исключение. Я даже не уверена: знает ли Варвара Захаровна, что на самом деле из себя представляет её сын?
— Ты ей что, ни о чем не рассказывала?
— Нет, и тебя попрошу: не распространяйся обо всем, об этом. Все-таки твоя бабушка – человек пожилой, и таких подробностей может и не выдержать.
Вот эта просьба для Лизы была наиболее трудно выполнимой. Вся её натура кипела от возмущения, а гнев требовал немедленного выхода.
— Я не пойму: ты собираешься спустить отцу все, что он тебе сделал? – спросила Елизавета Полину.
— Конечно, не собираюсь, дочка. Просто месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. Сейчас нужно во всем разобраться, нащупать места, куда можно будет нанести наиболее мощный удар.
Страшная месть отнюдь не входила в планы Полины. Все, что она хотела, - это добиться хоть какой-то справедливости за годы украденной у неё жизни.
— По правде говоря, без меня твой отец – ноль без палочки, – сказала Лизе Полина. – Ведь львиная доля из того, что у него есть, принадлежит мне. Может быть, именно поэтому я еще жива.
Правда Полины была в каждом произнесенном слове. Не было в жизни Германа проблемы большей, чем его первая жена. На решение этого достаточно щепетильного вопроса были потрачены все его силы, но каждый раз любая из попыток устранить Полину терпела неудачу.
— Этот вопрос надо было решать сразу, а не тогда, когда запахло жареным, – говорил Герману Виктор Васильевич. – Тебе самому-то не надоело находиться в подвешаном состоянии? Сколько раз я тебе предлагал решить эту проблему радикально?
— Виктор, только ты не забывай, кем является её мать. Нам ведь не нужны дополнительные проблемы с «Цитаделью»? Я ж у любимой тещи всегда первый под подозрением.
Именно страх перед Региной Робертовной не давал Герману окончательно расправиться с первой женой. В том, что именно бывший зять – виновник преждевременной смерти Полины, старуха не сомневалась, что делало их взаимную неприязнь еще более острой.
— Не знал, что на старости лет в тебе может проснуться материнский инстинкт, – как-то сказал Регине Робертовне «Гроссмейстер». – С Полиной ты всегда была чрезвычайно строга. Я, грешным делом, думал, что она для тебя не дочь, а средство для достижения определенных целей.
— Каких целей, Алик? Знаешь, не надо здесь из меня монстра делать. Полина – моя дочь, и я всего лишь хотела оградить её от ошибки, которую она могла вот-вот совершить.
О том, что было сделано, Регина Робертовна жалела неоднократно. Вынужденный брак Полины с Германом счастья так и не принес, а свидетельницей многочисленных скандалов, постоянных выяснений отношений хозяйке приходилось становиться очень часто.
— Вот это стоило того? – неоднократно спрашивал Регину Робертовну супруг. – Ты только посмотри, в кого превратилась наша дочь.
В том, насколько её муж оказался прав, Регина Робертовна убедилась тогда, когда получила известие о смерти Полины. Виновником в случившейся трагедии был сразу же назначен Герман, так как его теща не сомневалась: он, и только он, несет ответственность за все, что произошло с её дочерью.
— Лучше бы Полинка вышла замуж за этого парня, с которым встречалась, – не раз говорил супруг Регине Робертовне. – Глядишь, сейчас бы была жива.
Полина действительно находилась в добром здравии, но о том, где она и что с ней, мало кто знал.
Пребывание в монастыре, несомненно, сказалось на женщине самым благоприятным образом. Душа умиротворилась, сознание прояснилось, а разные мысли, в беспорядке блуждавшие в голове, встали на свои места.
— Не знаю, чтобы я без вас делала, – не раз говорилось Матушке Феодоре. – Я ведь до того, как сюда попала, можно сказать, и не жила вовсе. Только вам удалось меня к жизни вернуть. За это моя благодарность всегда будет безмерной.
— Да, что вы, Полина Аркадьевна! Какая благодарность!?! – махнула рукой настоятельница. – У меня ведь вообще никаких вопросов не возникло, когда Дмитрий Сергеевич позвонил. Этому человеку ни в чем отказа быть не может.
— Я смотрю: Серковский для вас много значит?
— Да, не для меня он много значит, а для монастыря, – смутилась Матушка Феодора. – Я ведь когда сюда пришла, обитель в полном запустении находилась. Прежняя матушка-настоятельница уже и руки опустила. Хорошо, к нам как-то Дмитрий Сергеевич заглянул. Уж не знаю, что ему здесь так приглянулось, но с тех пор монастырь на его полном обеспечении находится. Вон, сами видите, какую библиотеку нам удалось открыть. Да, и приют для сирот, странноприимный дом – это все тоже целиком заслуги Дмитрия Сергеевича.
Чем больше о Серковском рассказывала Матушка Феодора, тем большим уважением к нему проникалась Полина. Для неё он был настоящим товарищем по несчастью.
— Не по себе становится, когда начинаешь думать, что пришлось пережить этому молодому человеку, – говорила Полина настоятельнице. – Впрочем, как я посмотрю: Герман не только по моей жизни катком прошелся.
— Нет ничего, Полина Аркадьевна, чтобы делалось бы без Божией на то воле. Конечно, то, что вам с Дмитрием Сергеевичем пережить пришлось, даже в самом страшном сне приснится не может…
— Главное, мы с ним точно знаем, кто за всем этим стоит.
— Ну и что вам дает это знание? Вы хоть что-то сможете вернуть?
— Нет для меня ничего важнее, Матушка Феодора, чем родной сын. Вот не успокоюсь, пока не узнаю, где он, что с ним.
Не было для Полины ничего более важного, чем поиски когда-то потерянного сына. Ни один десяток лет прошло с того дня, когда ей сообщили, что её мальчик мертв, но не было ни одной минуты, когда она бы в это поверила.
— Вам, Полина Аркадьевна, в роддоме, где вы рожали, надо было всех на уши ставить, – говорила Матушка Феодора. – Уж там-то должны знать, куда мог деться ребенок.
— Матушка, я же тогда дома рожала. Муж мне строго-настрого запретил к кому-либо за помощью обращаться.
— Чем больше я от вас узнаю, тем сильнее поражаюсь жестокости вашего бывшего супруга, – промолвила настоятельница.
— В том-то и дело, Матушка Феодора, что Герман мне не бывший муж, а настоящий. Когда-то меня заставили выйти за него замуж, но чувств к этому человеку я никогда не испытывала, ровным счетом, никаких.
Об этом периоде своей жизни Полине вспоминать было и трудно, и больно. Слишком много всего горького и обидного в нем было. Была любовь, как казалось, чистая и светлая, но которую убили в самом зародыше. Были надежды, в одночасье разрушенные. Главное, был плод той безумной любви, но и он, как казалось, был потерян навсегда.
— Полина Аркадьевна, неужели вы ни разу не пытались разыскать вашего сына? – спрашивала Матушка Феодора.
— Матушка, вы ведь знаете, где я находилась долгое время. Если честно, я сама себя уже давно похоронила. Думала: от туда, где я находилась, мне никогда не выбраться.
Вообще то, что пришлось пережить Полине, можно было представить только в страшном сне. Человек был буквально похоронен заживо, и шансы на какое-либо спасение отсутствовали полностью.
Долгие годы, проведенные Полиной взаперти, не могли не оставить своего следа. Из нормальной женщины она превратилась в комок нервов, вздрагивающий при каждом постороннем звуке.
— Как подумаешь, что вам с Полиной Аркадьевной пережить пришлось, прям, не по себе становится, – говорил Лене Антон. – Не представляю, что бы было, если б с тобой что-нибудь случилось.
— А я, мой хороший, не представляю, чтобы было, если б тебя не было. Я ведь вообще тогда думала, что жизнь для меня закончена.
— Ленусь, зря ты так думала. Ты ведь знаешь: чтобы не случилось, я буду всегда с тобой, и по-другому быть не может.
Обожание Антона собственной жены с каждым днем становилось только сильнее. Все потрясения, пережитые девушкой, были для него лишь поводом для многократного усиления любви к ней.
К молодому человеку, как-то незаметно для самой себя, прониклась и Полина. То ли юноша напоминал ей о давно потерянном сыне, то ли импонировала его безусловная любовь к Лене, но Полина была не в состоянии скрывать испытываемую к нему нежность.
— Душа радуется, когда на него смотришь, – как-то было сказано Матушке Феодоре.
— Антошка с Леночкой – настоящие ангелы, – согласилась настоятельница. – Уже не представляю, как бы мы без них обходились.
Действительно, Лена с Антоном в монастыре оказались незаменимы. Хозяйство у обители было достаточно большое, и сестрам было очень трудно справиться со всеми заботами. Все, где требовались мужские руки, взял на себя Антон. За короткое время вся территория вокруг монастыря, благодаря его трудам, буквально преобразилась. Тут и там появились ухоженные, цветущие клумбы. С заднего двора в одночасье куда-то исчезли скопившиеся там мусор и хлам.
С утра до вечера Лена проводила время в монастырском приюте, расположенном у ворот обители.
Став любимицей местной детворы, Лена дневала и ночевала в этом учреждении, не желая ни на минуту расставаться со своими подопечными.
— Чтобы мы без вас с Антоном делали? – как-то спросила Лену настоятельница. – Без вас, ребятки, мы как без рук.
Конечно, в монастырских стенах Антон с Леной чувствовали себя в полной безопасности, но это не означало, что Герман смирился с потерей невесты, и не прилагал все усилия, чтобы разыскать её.
— До сих пор не понимаю, что ты в ней нашел, – не переставал удивляться Виктор Васильевич. – Ведь из простушек простушка, толком из себя ничего не представляющая.
— В руках этой простушки, Витя, миллионы зелени, – принялся объяснять Герман. – Правда, она об это пока ничего не знает. Я ведь не просто так её отца столько времени охаживал. Братишка, он же в пьяном угаре такие бумажки подписал, что все его земли в моих руках оказались. Правда, за Ленкой еще кое-что из его недвижимости числится. А мне нужно, чтобы я был хозяином всего, что у него было.
— Это как-то связано с арабами?
— Напрямую. Понимаешь, для складирования товара местные порты не очень подходят. Тут места понадежнее нужны. Вот Алёшкины виноградники для этих целей просто идеально подходят. Правда, на Ленку еще кое-что из недвижимости оформлено, а поэтому я не могу чувствовать себя полноценным хозяином. Вот и приходиться идти на ухищрения.
Опыт в подобных ухищрениях у Германа был, в принципе, богатый, о чем поспешил напомнить ему единокровный брат.
— Слушай, а на Полине ты тоже, по-моему, из сугубо практических соображений женился. В любом другом случае ты бы на неё и не посмотрел, если б ни миллионы её отца.
— Вить, но ты одно с другим не сравнивай. Без Полины я бы никогда не занял того положения, которое занимаю сейчас. У Ленки немного другая задача. С её помощью я хочу достичь ранее недосягаемых высот.
По сути дела, именно благодаря Герману, Полина с Леной стали настоящими подругами по несчастью. Судьбами обеих Сапранов счел возможным распоряжаться самым бесцеремонным образом. Обе были фактически вычеркнуты из жизни.
— Я сама себя уже давно похоронила, – признавалась Полина Лене. – Если бы не твои брат с сестрой, до конца года я б точно не дотянула.
— Полина Аркадьевна, как вы думаете: за что Герман Федорович нас с вами так возненавидел? Почему он отобрал у нас самых дорогих людей?
— Ой, Леночка, боюсь, на этот вопрос я никогда не смогу ответить. Для меня самой душа Германа – потемки. Человек он, конечно, в высшей степени меркантильный. Поэтому не исключаю, что за всеми нашими бедами стоят его чисто шкурные интересы.
В этот момент Полина даже не представляла, насколько она была близка к истине. Сугубый прагматизм руководил всеми действиями Германа в отношении Полны и Лены, и отступать от них, хоть чем-то жертвовать он не собирался.
— Герман, а вот эти... твои несостоявшиеся жены вообще знают, насколько они богаты? – как-то спросил своего партнера Ромодановский.
— Не дай Бог, Володя, им когда-то узнать об этом! Ты что!?! Тогда ведь рухнет все, к чему мы с тобой имеем хоть какое-то отношение.
О том, что львиная доля всего, чем владел Герман, принадлежит ей, Полина была, в принципе, осведомлена, но как-то изменить создавшееся положение вещей у неё не было абсолютно никакой возможности.
— Почему бы вам не подать в суд на вашего бывшего мужа, – предлагала Полине Матушка Феодора. – Нельзя же просто так спускать ему то, что он с вами сделал.
— Ой, Матушка, да, это только себе дороже выйдет. У Германа же в любом суде все схвачено. Еще меня же и виноватой во всех бедах признают.
Положение Полины складывалось самым незавидным образом. Хотя от этого она не переставала представлять опасность для своего бывшего супруга.
Хорошо понимая это, Герман прикладывал максимум усилий для поисков своей бывшей жены, а заодно и сбежавшей невесты.
— Почему ты за помощью в «Цитадель» не обратишься? – спрашивал Игорь Макарович. – Уж там такие вопросы решать умеют.
— Понимаешь, «Артемон», есть вещи, о которых в организации знать пока не обязательно. Мои взаимоотношения с бывшей женой к таким вещам относятся.
— Боишься, что всплывет что-то из твоего боевого прошлого?
— Да, не прошлого я боюсь, Игорек. Мне моя бывшая теща покоя не дает. Вот нутром чувствую: ни есть, ни спать она не будет, пока меня не скинет.
— Это она еще не знает, что ты с её дочкой сделал, – заметил Артамонов.
— Полина для всех умерла! – отчеканивая каждую фразу, произнес Герман. Старуха в это поверила, а тех, кто в этом сомневается, всерьез можно не воспринимать.
— Герман, но мы-то знаем, что это – не так, – произнес Артамонов. – Просто когда тебе понадобилось решить некоторые свои проблемы, ты не нашел ничего лучше, как объявить себя вдовцом. По-другому-то имущество тестя никак не прикарманить.
Даже не представлял себе Игорь Макарович, какой опасности он себя подвергает, произнося эти слова. Получалось, слишком много он знал из жизни Германа такого, что не позволяло ему остаться в живых.
Действовать Герман Федорович решил незамедлительно, для чего к нему был сразу же вызван начальник его охраны.
— Нужно решить вопрос с «Артемоном», – сказал Герман Шабанову.
— Его-то за что!?! – удивился Виктор Васильевич. – Он ведь поддерживает связь с организацией. Знаешь, какой там переполох поднимется, если с ним хоть что-нибудь случится?
— Вот в последнюю очередь, Витя, меня интересует, что подумают в «Цитадели». «Артемон» свой ресурс давно выработал, и даже там это хорошо понимают. Так что затягивать с его устранением просто не имеет никакого смысла.
С этого момента Игорь Макарович мгновенно стал еще одной головной болью для Шабанова. Выполнение подобных заданий для него давно вошло в привычку, но фигура, которую ему «заказали» на этот раз, была слишком знаковой, и сделать все незаметно, по-тихому не получилось бы, в принципе.
Рассказы Лены о приемных родителях, о младшем брате приводили Полину в немалое удивление. Своего бывшего мужа она, казалось, знала, как облупленного, и хорошо понимала: женщины каких категорий его могли бы заинтересовать. Не под одну из этих категорий Лена не подходила. Значит, речь могла идти о вещах чисто прагматичных, связанных с сугубо материальными интересами Германа.
Ответы на какие-то вопросы мог бы дать Отец Николай, чьи приезды в монастырь были достаточно частыми.
— Батюшка, может быть, вам что-нибудь известно о том, что произошло у вас, на селе? - спрашивала настоятельница.
— Ой, Матушка, я ведь и сам мало что знаю. Алексей Павлович хозяином крепким был, устоявшимся. Что пошло не так, до сих пор не понятно.
На самом деле Отец Николай примерно понимал, о чем могла идти речь. Просто не хотел об этом распространяться.
Встреча Полины с Отцом Николаем невольно заставила её вспомнить те времена, когда она была самым счастливым человеком на свете, но потом это счастье было жестоко разрушено.
— Отец Николай, а вы почти не изменились, – сказала Полина иеромонаху, когда увидела его.
— Время, видимо, щадит меня, Полина Аркадьевна, – ответил Отец Николай. – Да, и вы, я вижу, мало изменились.
За время, прошедшее с их последней встречи, Полина действительно мало изменилась. Память вновь возвращала Отца Николая в те времена, когда он – влюбленный и беззаботный – чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, и, казалось, это счастье было непрерываемое.
— Батюшка, а вы давно приняли постриг? – спросила Полина.
— Да, уж лет двадцать как, Полина Аркадьевна, – ответил Отец Николай. – Я ведь на Дону, в одном мужском монастыре подвизался. Потом меня на Новый Афон перевели. Вот с тех пор я там и прибываю. Сейчас у нашего монастыря на Кубани, в одном селе подворье открылось. Меня туда служить и послали.
Каждое слово, произнесенное Отцом Николаем, было для Полины следующей страницей вновь открываемой книги. Человек, которого она знала долгие годы, теперь был совсем другим, ничего общего не имеющим с тем беззаботным, немного наивным юношей, влюбленным в Полину.
— Не ожидала увидеть вас в монашеском облачении, – сказала Полина Отцу Николаю.
— Да, я постриг уже давно принял, – ответил иеромонах. – Хорошо, нужного человека на своем жизненном пути встретил.
— Это про какого человека вы говорите? – спросила Римашевская.
При упоминании имени Отца Герасима Царегородцева по спине Полины пробежали мурашки. О нем она слышала неоднократно, и каждый раз любой из рассказов об этом человеке носил какой-то роковой, почти мистический характер.
— Вы были знакомы с Отцом Герасимом? – спросила Полина. – Признаться, я много наслышана об этом человеке.
— Именно благодаря ему, я и пришел к вере. - Отец Николай тяжело вздохнул. – Знаете, сейчас таких людей нечасто можно встретить. Светочем он был! Настоящим светочем! К нему и люди тянулись в массовом порядке, и среди братии его уважали…
О своем учителе Отец Николай мог рассказывать бесконечно долго. Впервые он встретил этого человека еще на зоне, где тот, также как и юный Николай Стрижов, отбывал наказание по совершенно надуманному, притянутому за уши обвинению. В какой момент Отец Герасим увидел в юном Николае будущего иеромонаха, осталось загадкой.
— Вообще не понятно, как бы я на зоне выжил, если б не Отец Герасим, – продолжил свой рассказ Отец Николай. – Сами понимаете, исправительная колония – не место для благодушия. Люди там разные встречаются. В том числе, не всегда приветливые, дружелюбные. Вот Отец Герасим там авторитетом для всех был. Он, бывало, даже самых отмороженных урок между собой мирил.
Чем дольше продолжал свой рассказ Отец Николай, тем больше поражалась Полина.
Об Отце Герасиме Царегородцеве она слышала неоднократно, и не всегда слухи про этого священника носили лестный для него характер. Поговаривали, что он был замешен в контрабанде церковных ценностей, за что и отбывал свой срок.
Выход Отца Герасима на свободу не означал завершения его злоключений. В городе, куда он был прислан служить на приход, его приняли, мягко говоря, в штыки. Вызовы в компетентные органы, где устраивались совершенно бессмысленные, предвзятые допросы, стали каждодневными. В городе о священнике, обосновавшемся в единственной церкви, начали ходить разговоры самого нелепого содержания.
— За этим попом глаз да глаз нужен, – не раз говорил Федор Кузьмич. – Сейчас еще немного, и народ к нему валом повалит, а тогда же с меня в ЦК стружку снимать будут: почему, мол, люди у меня не работают, а с утра до вечера по храмам бегают?
Все эти панические настроения свекра Полине были непонятны. Она никак не могла понять, каким образом совершенно никому не известный батюшка может перебаламутить весь город.
— Герман, по-моему, вы с Федором Кузьмичом ищите врагов там, где их нет, – говорила мужу Полина. – Что плохого лично вам сделал этот батюшка?
— Полина, тебе не стоит рассуждать о том, чего ты не знаешь, – отвечал Герман. Этот поп достал уже всех, кого только можно достать. СЕГОДНЯ отцу в парткоме такую головомойку устроили!
Настоящим шоком для Полины, да, и не только для неё, стало известие об убийстве Отца Герасима. Кто стоял за этим преступлением, особо не надо было доискиваться. В свете отношения Германа с его отцом к этому священнику все лежало на поверхности.
— Ты понимаешь, я не смогу твоего сынка долго отмазывать, – говорил Федору Кузьмичу местный прокурор Козюлин. – Обстановка в городе день ото дня накаляется. Вон, все требуют наказать виновного, а мы-то с тобой лучше всех знаем, кто этого попа укокошил.
— Слушай, ну, а ты у нас зачем на свое место поставлен? Чтобы блюсти интересы тех, кому ты буквально всем в этом городе обязан.
— Федор, но я тоже не всесилен.
Подойдя к Козюлину, Федор Кузьмич похлопал его по плечу и произнес:
— Послушай, но ты же сделаешь все так, как надо? Иначе, зачем я тебе деньги плачу?
Подходящий виновник был найден сразу же в лице церковного сторожа Станислава Худокормова, у которого с Отцом Герасимом то и дело возникали различные конфликтные ситуации.
— Терпила просто идеальный, – сказал Федору Кузьмичу Козюлин. – Если на него все стрелки перевести, к Герману никто никогда носа не подточит.
Вопрос со сторожем решено было в долгий ящик не откладывать, и уже через месяц он сидел на скамье подсудимых по обвинению в убийстве Отца Герасима. Предоставленный адвокат особо не старался, и приговор не заставил себя долго ждать – десять лет в колонии строгого режима.
— Как вы думаете: убийцу тогда нашли? – спросила Полина Отца Николая. – Им действительно церковный сторож оказался?
— Ой, Полина Аркадьевна, боюсь, вы задаете вопросы, на которые вам никто не сможет дать сколько-нибудь вразумительных ответов. Вы не представляете, какие влиятельные люди здесь замешены.
Люди, о которых говорил Отец Николай, также были обеспокоены серией произошедших убийств.
— Сначала – Хор, потом – Козюлин, теперь – Правдолюбов, – говорил Регине Робертовне «Гроссмейстер». – Какая-то странная тенденция вырисовывается. Погибают все, кто имел отношение к делу об убийстве того священника.
— Что тут странного, Алик? – возразила хозяйка. – Вот для меня все предельно ясно: за нас взялись, и взялись не на шутку. Заметь, погибают все, кто имел хоть какое-то отношение к тому делу в Белой Калитве.
— Регина, тогда там всем «Боярин» заправлял. Почему же его никто не трогает?
— Алик, ты же знаешь: «Боярин» уже давно отошел от дел. Подобраться к нему не так просто. Ты посмотри, кого убирают – всех, кто имел непосредственное отношение к тому процессу.
Дела давно минувших дней и Регина Робертовна, и Разумовский помнили во всех подробностях. «Император» был настолько настойчив в своих просьбах, что отказать ему, хоть как-то возразить не представлялось возможным.
— Ты понимаешь, что просишь меня о почти невозможном? – спрашивала Федора Кузьмича хозяйка. – Федя, не в наших правилах – якшаться с ментами. Ты вообще подумал, как к этому в организации отнесутся?
— Регина, если все делать по уму, кому не надо об этом никогда и ничего не узнают. Ты сюда «Боярина» подключи. Уверяю тебя: на этого человека в таких вопросах, как на себя самого, положиться можно.
Положение для Регины Робертовны складывалось в самом неприглядном свете. Еще никогда организации не приходилось выполнять функции, ей абсолютно не свойственные.
— Все из-за этого араба! – возмущалась Регина Робертовна. – Далась же ему эта доска!
— За эту доску, Регина, Абу Мухтар отвалил аж, десять тысяч… между прочим, в долларовом эквиваленте.
— В общем, сейчас тебе срочно понадобилось отмазать своего сынка?
— Допустим! Слушай, а ты бы, на моем месте, разве не сделала бы все, чтобы вывести Полинку из-под удара?
Аргумент был решающий, с которым спорить было, в принципе, невозможно, и Регине Робертовне не оставалось ничего другого, как только послушно сделать под козырек.
Вопросов после судебного процесса в Белой Калитве у многих людей оставалось масса, главным из которых был: действительно ли церковный сторож виновен в убийстве Отца Герасима? Не раз задавалась этим вопросом и Полина, в сознании которой разрозненные пазлы никак не складывались в единую картинку.
— Отец Николай, вы тоже думаете, что это тот сторож убил Отца Герасима? – спросила Полина иеромонаха.
— Ой, Полина Аркадьевна, в этом же деле все было за уши притянуто. Вы же сами должны помнить, на какую скорую руку все тогда делалось. О достоверности фактов, естественно, никто не заботился. Поэтому проверить их достоверность, в принципе, не представлялось возможным.
Приезды Отца Николая в Зачатьевскую обитель были достаточно частыми, что каждый раз служило причиной для огромной радости Антона. С этим человеком юноша нашел общий язык в первый же день, когда впервые его встретил. Точек соприкосновения, общих тем для разговоров с Отцом Николаем у Антона нашлось множество. Врожденная любовь к чтению молодого человека и невероятная начитанность иеромонаха таким беседам только способствовали.
— У нас, в детском доме, библиотека, по сути, единственным развлечением была, – рассказывал Антон. – Все мы, кто там находился, свое свободное время именно в ней проводили. Ну, и перечитали все, что можно было перечитать.
— Отрадно, Антон, видеть перед собой человека, настолько любящего книги, – говорил Отец Николай. – Сейчас, куда не посмотришь, все уставятся в свои планшеты, гаджеты. Кого-то с книгой в руках все реже и реже встретить можно.
В силу начитанности обоих, и у Отца Николая, и у Антона всегда находилась масса тем для разговоров.
— Вы твердо решили посвятить себя медицине? – как-то спросил Антона иеромонах. – Честно говоря, обладая такими знаниями, из вас мог бы получиться очень неплохой преподаватель.
— Честно говоря, я пока об этом не думал, – отвечал юноша. – У меня сейчас приоритеты совсем другие. Вон, жена совсем недавно на ноги встала. Она ведь больше года сама ходить не могла. Недавно мы с ней ребенка похоронили. После этого я её еле-еле в себя привел. Так что, Отец Николай, мне сейчас точно не до высоких материй.
Рассказанные Антоном подробности их с Леной злоключений заставили Отца Николая еще раз содрогнуться.
— Мурашки по спине бегут от того, что вы мне сейчас поведали, – заключил иеромонах. – Хотя, все, что касается Германа Сапранова, меня уже давно не удивляет. Человек он в высшей степени своеобразный, и ломать людей через колено – большой мастер.
— Батюшка, вы так говорите, будто были знакомы с Сапрановым. – произнес Антон.
— Да, уж! Приходилось сталкиваться, – вздохнул Отец Николай. – Никому бы я не пожелал встречи с этим человеком.
Неприятие Отцом Николаем Германа и Германом Отца Николая было обоюдным. Каким образом господину Сапранову стало известно о монахе, подвизавшемся в далеком монастыре, оставалось загадкой, но с определенного момента не было дня в особняке, когда б об иеромонахе не велись разговоры. Причем, непременно самого уничижительного для Отца Николая содержания.
— Герман, я не пойму: тебе больше поговорить не о чем? – спрашивала сына Варвара Захаровна. – Такое впечатление складывается, что у тебя паранойя прогрессирует. Хоть чем тебе этот батюшка не угодил?
— Мам, а ты знаешь, кто скрывается под рясой этого святоши? Там ведь бывший женишок Полины… ну, который тогда чуть на тот свет твою подругу – её мать не загнал.
Ни одной минуты Варвара Захаровна не верила в виновность юноши, обвинявшегося в покушении на жизнь матери Полины.
— Ты посмотри на него! – говорила Варвара Захаровна супругу. – Какой из него убийца? Вообще непонятно, в чем там душа держится. А вы с Германом на него еще и такое страшное преступление повесить пытаетесь.
— Тем не менее, дорогая, факт остается фактом, – произнес Федор Кузьмич. – Доказательств против этого парня – выше крыши. Именно из-за него сейчас твоя подруга со сломанной ногой в больнице лежит.
Был в жизни Германа еще один человек, который запросто мог спутать все его карты. Сам Сапранов уже начал забывать о её существовании, но в определенный момент эта женщина самым бесцеремонным образом напомнила о себе.
;
Ворвавшийся в кабинет брата Виктор Васильевич Шабанов был изрядно напуган. Весь его вид говорил о том, что произошло что-то, из ряда вон выходящее, о чем он даже боялся сказать вслух.
— Герман, Бранова объявилась! – выпалил Шабанов.