А ты опять уехал далеко. И я считаю дни в своей юдоли. Мне без тебя не пишется легко, но у тебя случаются гастроли. Листаю снова блок твоих афиш и радуюсь, что взглядом не окинешь, что ты, как на ристалище бежишь, с той разницей, что нам не виден финиш.
В ночной дали – перроны-корабли, и в белом хороши официантки. Но ты привык, и женщины земли – не более, чем в пьесе интриганки. Ты предвкушаешь сцену и оркестр, готовишь инструмент для увертюры… Но вот – апофеоз звучит в конце, ушли со сцены главные фигуры.
В гримёрке, удаляя макияж, и свой снимая фрак, ты станешь снова – обычный человеческий типаж, но сколько в нём привычного, родного. Два человека – два твоих лица. Одно – для сцены, а другое – дома. Одно – для комплиментов и венца, другое – для родных и для знакомых.
На сцене голос музыки затих, но он звучит, не умолкая в сердце, заученный и выданный мотив, мелодия, рождённая в оркестре… И реплики актёров, и актрис, и обсужденья бурные за сценой, и мир неподражаемый кулис, как жизнь и кровь, бегущая по венам…
Потом – разбор полётов, общий стол, шампанское, цветы и поздравленья. Окончен бал, и ты домой пошёл… в гостиницу – на время выступленья. И кто, как ты, сумеет осознать всю временность земной командировки… И кто, как ты, стяжает благодать с напористой актёрскою сноровкой?
Я потому люблю твои стихи – в них отраженье мысленной работы, движение философское руки посредством неизвестного кого-то. Звучанье нот, потусторонний мир, и тут же – ненаглядная деревня, простых творений глубина и ширь… И Высота, что необыкновенна.