Последний месяц осени – ноябрь! Морозец – минус двенадцать. Вчера ходила за реку. Снега за двое суток навалило более метра. Мою позавчерашнюю лыжню завалило. Лыжи сдают вбок. Снег пушистый. Идти сложно. Старый снег осел, превратился в наст. Валюсь глубоко даже на тропе.
На реке появилось белое, совсем зимнее, солнце. Оно едва прорвалось сквозь тучи. Стало веселее идти. Весь день летят крупные снежинки, сыпятся с ясного неба. Зайцы не кормились двое суток, боятся переновы и сидят, затаившись. Кедровки и белки выкапывают нычки кедрового ореха из-под снега. Кругом встречаю свежие покопки, с выброшенным зелёным мхом.
На старице Вайта яро лаял на кедры. Деревья снизу доверху укутаны тоннами свежего снега, не рассмотреть, кто сидит. Решила, что белка. Отозвала пса, а он продолжает упорно лаять, сидит, не уходит. Вернулась: смотрела, смотрела - бесполезно! Соболиных и беличьих следов нет. Решила обойти кругом и тут! - взлетела копалуха! – сошла! Матюкала себя последними словами, что не поверила Вайте. Пёс убежал вслед улетевшей птице. Смотрю: чуть дальше, на листвянке, два чёрных пятна, подумала: «Копалухи или косачи кормятся». Подкралась, - оказалось: сидят две белки и шелушат семена-орешки, из лиственничных шишек.
Решила сократить путь, и потеряла след старой лыжни – напрочь замело. Пошла, ориентируясь на солнечную сторону. Она уже подрумянилась. Дело шло к закату. Старица - странная: чередуются суходолы, озерца, пережимы с кустами. Иду в целик - кругом заснеженный глухой белый лес. Чувствую, что не туда топаю. Всё думаю о компасе, он в рюкзаке лежит. Внутренний голос упорно твердит, чтоб достала.
Опять отвлеклась – Вайта облаивает очередную белку, отозвала, наконец, достала компас. – Оказалось, иду строго в противоположную сторону и не спрямляю, а удаляюсь всё дальше от дороги и реки. Солнце село. Сразу потемнело, насупилось. А всё манит бежать вперёд, по неверному направлению. С собой топора и фонарика нет. Ночью в избу не выйти, и не переночевать у костра. Ноябрьская ночь - длинною в сутки! Вымоталась изрядно. А непрестанно грезится: «Ещё сто метров проторю целик и выйду на дорогу, по ней и по темноте доползу до избы». – Словно колдовство! Буд-то леший зазывает, водит.
Волевым усилием заставила себя развернуться . – Круг дам, но необходимо бежать обратно по своей лыжне, главное, с неё не сворачивать, как бы не влекло, не шепталось, не грезилось. На снегу начертила палкой карту, оказалось, - ушла вовсе не туда! Рванула изо всех сил обратно, чтоб до густой тьмы пройти максимальное расстояние при видимости, - за день накрутила километры. На подъёме с болота упала. Пока поднималась, подскочил Вайта. Возилась долго. Выкапывала и вытаскивала из снега ружьё, барахталась лёжа на спине под рюкзаком с зажатыми креплениями лыж ногами. Пыталась поставить ружьё к стволу сосенки, чтоб не сломать приклад. Вайта вовремя, подсунулся, - накинула ремень ружья ему на голову. До дерева не дотянутся из ямы, что выбила, падая.
Пёс сидит рядом с ружьём наперевес, высится над моей головой; как охотник, терпеливо ждёт. - Прикольно, если б не холод и темень, и километраж впереди. - Жаль, фотоаппарат не достать!
Кое-как смогла подняться. - Не на что опереться, не за что зацепиться: снег рыхлый, снежный покров около двух метров! Купаюсь, как в воде, но в реке можно о дно оттолкнуться, а здесь – твёрдого под ногами нет. Не отряхиваясь, бегу дальше. В запасе – считанные минуты тёмных сумерек.
Лыжня едва видится в темнохвойных зарослях, а на полянах отсвечивает. Вайта – умница! по лыжне мчится галопом за мной. Он тоже устал, ползая по целику.
Выбралась на старицу. По-прежнему, как зачарованную, тянет свернуть с лыжни. На склоне, как ни осторожничала, опять упала. В ружьё попал снег. Чехольчик, как и лыжи, закоковел. Сбросила рюкзак, подтянула за лямку волоком. Положила поперёк него палку. Оперлась на рюкзак и мостик из палки. Терпя боль от вывернутых в суставах пальцев, вопила в голос, вытягивая ноги. Поднялась. Вышла на реку в густых сумерках. В открытой широкой горной долине ещё светло. На юге, в тучах, видна полоска жёлтого заката. Вайта стоит и ждёт впереди. Ноги на буранном подстывшем следе скользнули, как на льду катка, скинуло вбок, больно выворачивая суставы и ступни в креплениях. – Паршиво!
Перешла реку. Подымаюсь на крутой берег ступеньками, шажками переставляя палку для фиксации лыж, чтоб боком по склону вниз на лёд не разнесло. Под кедром Вайта ждал, долго топтался на месте, соображал, куда пойду – домой, или на охоту дальше. Увидев, что свернула в сторону избы, убежал вперёд по путику к зимовью. В высоком прибрежном ельнике лыжню не видно совсем; не определить, где спуск, а где подъём, не возможно правильно ставить ноги, лыжи. У подножия нашего мандала, в метрах от дома, затемнала полностью.
Подъём обычно занимает десять минут, а поднималась час. Подошла к избе, никто не услышал. Из окна загадочно струится оранжевый свет керосиновых ламп. Крикнула: «Меня хоть, кто-нибудь встретит?!..». Выбежал встревоженный ожиданием муж, подсунул старческую лохматую голову Дружок, из конуры выполз виновато понурив морду, Вайта. Он уже больше часа спал на сене в будке. Дома пила, пила, пила - чашку за чашкой воды и чая.
Фотоснимки автора. На фото: 5-8 ноября 2015 год. Заснеженная тайга Крайнего севера западной Сибири на момент событий рассказа. Герои рассказа – лайки Дружок и Вайта, таёжное зимовье, кедры, ели, сосны. Кот Седой – урождённый южанин, уралец, спускается с крыши таёжной сибирской охотничьей избы.
Ключевые слова:
Снегопад, снежный покров, ноябрь, Крайний Север, ХМАО-Югра, Западная Сибирь, тайга в снегу, охотничье зимовье, охота в Сибири, лайки, путешествие по заснеженной тайге, природа севера, Уральский регион.