Социальное безлюдье

Александр Гусев 5
Встретил как-то приятеля юности. Бывший преподаватель истории, пенсионер. Разговорились о жизни, литературе. Он поведал, что с мальчишеских времён учебник по истории любил читать в туалете. Я рассмеялся, вспомнив «Улисса» Джойса, герой которого отправлялся после завтрака с журналом в туалет. Но о Джойсе как-нибудь потом. А после нашего разговора я задумался о вывернутом на изнанку человеческом подсознании. Дело в том, что мой приятель толи в шутку, толи не очень говорил, что он «приподдавал» историю. Как он пояснял «легко ладошкой по мягкому месту». Он любил самую малость умышленно искажать и характеры исторических героев, и политическую тональность исторических событий. Я не понимал зачем ему это было нужно? Какая-то игра творческого своеволия. Чтение в детстве учебника по истории как художественной литературы в зрелые годы переросло у него в осознанное увлечение. В психологическую потребность чувственного осмысления исторических фактов. Я никогда не был на его уроках, но от знакомых не раз слышал с каким увлечением учащиеся слушали и воспринимали его лекции. В нашем разговоре он признал этот факт, заявив об очень умеренном и тонком воздействии с его стороны на "развитие" исторических сюжетов. И, что это привнесение давало возможность учащимся более осмысленно усваивать суть истории.   

Мы прекрасно понимаем, что объективные ценности лучше усваиваются обывателем, а субъективные творческой личностью. Дело в том, что настоящий историк не может не быть политическим мыслителем. История и политика. Что стоит за проникновением одного понятия в другое? Говорят, что Геродот тоже был весьма противоречивой личностью. Ему приписывали искажение фактов, вымыслы и даже плагиат. Его называли не только «Отцом истории», но и «отцом лжи».

 Сущность человеческой природы – противоречие. Знание исторических фактов без ответа на «почему» - это еще не история. Нужен анализ, написанный не меньшей кровью, чем сама история.  А вот здесь возможно некоторое воображение, которое оживит и несколько индивидуализирует нюансы времени. Поэтому именно противоречивый человек является «высшим историческим и социальным началом», а не привычный с советских времён нивелированный тип надуманной социальной формации. Видимо и до сего времени наши мозги повёрнуты подобным образом.

 Стадо приматов-материалистов, пытавшихся со времён «младогегельянства» втиснуть неоднозначность человеческой натуры в прокрустово ложе прибавочной стоимости, выхолостило универсализм гегелевской философии, превратив её красоту из «нейтральной реальности» в гегемонию материи и предмета.

Отсюда нравственная деградация. Как итог политического скудоумия она, когда-нибудь покончит с человечеством без кризисов, войн и экокатастроф. Пора бить в набат по причине «безлюдья на перенаселённой планете». Что касается нас, то мы с пренебрежением поглядывая на цивилизованный мир, совершенно не желаем учиться у него разумному и несколько вдохновенному общественному устройству.

Умирало Слово болезненной смертью.
Опускалась пеплом наших душ прохлада.
Утомлённые вечной земной круговертью
шелестели листы новодантова Ада.

Распалась слова плоть, её уж не стачать.
Эстетов вопли показались знаком.
Когда во рту жратва, душе бы помолчать
и суть не искажать, как исказил Иаков.

Вдаль под шёпот реки облака уплывали.
В тополях за рекой, где мело паутиной
мне навстречу шёл Бог с голубыми глазами,
его голос звучал доверительно, дивно.

Он пел в заоблачной парнасной выси
про смысл всех человеческих затей.
И про игру тех слов, из многих тысяч
известных лишь Ему метафор и страстей.