Ситуация конечно могла быть пущена на самотёк...
Если бы некоторые особо сознательные граждане не стремились везде вставить свои пять копеек;
отражающиеся во всепоглощающем многообразии харьковской ночи;
становясь и без того пестрым винегретом взаимовытекающих событий.
А дело было вот в чём:
Некий гражданин,который уже давно скрылся в затемнённых аллеях парка Шевченко, допустил мысль....
Впрочем, начнем с конца.
Закат догорал
Вечер тух, как бычек, пущенный с балкона шестнадцатиэтажки.
Престарелый дядечка в трениках не заметил лужу, в тусклом свете отражающую блымающий фонарь, и его следы на асфальте стали похожи на отпечатки одноногого диверсанта.
Микрорайон огласился набором ненормативной лексики.
Влюбленные , тискавщиеся в подъезде, щуганулись от накрывших их идиллию звуков.
Подземка всмактывала людские массы в свое метро.
Выплевывала во все вытяжки людей, спешащих домой.
С этого все и началось.
Может среди наших есть ещё динозавры, которые помнят эту дебильную систему, когда нужно было отстоять очередь, купить талончик, а потом совать его железному аппарату харьковского метро, поглощающему их со звуком монстра с парка Юрского периода.
"Зелёная стрелочка, пропусти нас пожалуйста!"
Ну или двумя руками об барьеры.
И без билета.
Все равно толпа сзади напирает
Он стоял за девушкой.
Красивой девушкой.
Блондинкой.
Общество прижало его к ней.
Сзади.
Точно теми местами, которыми надо.
Он почувствовал её жаркое упругое тело.
Рефлексы- гады тоже.
Её это как бы и не смущало.
Но ему было неловко.
Вдруг она подумает.
что он пристроился специально?
Он дернулся вправо и влево,
но это ещё больше усугубило ситуацию.
Ключ попал точно в замочную скважину.
Между...
Их толкали и несли
вниз по эскалатору.
Взмокнув от стыда, он дернулся, чтоб отстраниться.
Она обернулась к нему, и ничего не сказав, поправила свою мини юбку, непонятно что прикрывавшую.
В это время один сознательный гад сказал:
-Совести у них нет.
Куда только родители смотрят?
Сказал и ушел.
Девушка зарделась в ответ.
Просто никакая она не соска, а это мода такая.
И юбка красивая, импортная, не благбазовская, самошитая, купленная у цыган, а с Московского, за 230.
Было поздно.
Толпа разделила их.
Одних она поволокла к Градуснику,
других вдавила в два русла: к Свердлова и к Пролёту.
Он потерял её.
Дернулся,
как сельдь иваси, пойманная в сеть, прижатая своими сородичами со всех боков.
Вот её несут вверх, к Сумской?
Нет?
Блондинистые прически, крашенные гидроперитом, как в инкубаторе.
Где же Она?
Ему наступали на ногу, толкали локтями.
Город жил.
И ему, городу, было совершенно наплевать, что вот здесь, в подземке, затоптали в шлифованный гранит зарождающийся цветок любви.
Его тоже выплюнули на Сумскую, хоть ему и не надо было туда.
Настроение было мрак.
Он брел вверх,
по брусчатке.
Мимо "Первого Комсомольского" с его самопальными афишами, мимо Драмтеатра, множества кафешек и молочных баров, среди ярких огней большого города, совершенно не радый своей судьбе- человека, только что окончившего десятилетку, перед которым открыты все дороги.
Летняя жара перемешивалась с пылью мостовой, ещё не политой ночными поливалками.
Из подвальчика бара играла музыка.
Вообще-то он не пил,
так как был спортсмен.
Тетка не спросив паспорт, налила ему портвейна, на рупь.
Он вышел из накуренного подвала.
Голова приятно закружилась.
Возле Оперного толпа малолеток слушала Цоя.
Сбоку, ближе к Парку, на всякий случай стояли менты, серыми кителями сливаясь в асфальтом.
И вдруг, среди этих пестрых, жующих " Рипли сперминт", он увидел Её.
Крепкий парень, крашеный, с пёрышками, тискал обеими руками её за булки; они страстно сосались прижавшись друг к другу , задом парень упирался на размалеваную " Яву."
В хромовом блеске прыгали огоньки цветомузыки.
Кровь вскипела у него в жилах.
Он схватил парня за руку,
развернул корпусом к себе,
И ударил!
Прямой правый,
как учили.
Тот тряхнул начесаной гривой,
уцепился за подругу,
обое упали на асфальт.
Менты ждали момента.
Выхватив "пээры" они, придерживая одной рукой фуражки, в три прыжка оказались возле "кеси- меси".
Насев на соперника, ГТОшник месил того по рабоче- крестьянски, справа и слева.
Голова байкера телепалась, с разбитых губ текла кровь, в носу запеклась юшка.
-Стоять , -заорали менты.
Применяя приемы самбо, они растащили нарушителей.
На секунду он увидел глаза девушки, той из подземки.
Тушь ее размазалась.
По щекам текли слезы.
Она попыталась ударить его , кулачками, как бьют женщины, тыльной стороной.
-Нечего!- менты отстранили их.
-Что такое? Что случилось?-
Зеваки окружили успевшую образоваться толкучку.
Подъехал Уазик.
Хулигана, потерпевшего и деваху впихнули внутрь.
Бобик тронулся,
в ближайшее отделение.
И никто из присутствующих, кроме героев этой истории, так никогда и не узнали, чем же закончился этот догоревший харьковский вечер, один из многих вечеров нашей жизни.
Вот с этого все и началось.
Их роман.
Если конечно это не выдумка одинокого прохожего, всё , от начала и до конца.
Вячеслав Жадан, Харьков, 597-й день войны.