Потому что она действительно нравилась мне больше, чем Нита, которая была вся такая жеманная кривляка.
Неожиданно Нита позвала меня, и Крисси чмокнула меня в щеку, прошептав:
— Не говори ей.
И я пообещал молчать.
Мне всегда нравились Крисси и Вернон. Крисси была очень умной и хорошенькой, с темными кудрями и большими карими глазами, а Вернон был своего рода героем и всегда очень добр ко мне.
Я не испытывал никаких эротических чувств рядом с сестрами. Тогда во мне не пробудился еще тот сексуальный трепет, не возникло ничего похожего на то, что я испытал пять лет назад у ног девочки из школы миссис Фрост. Я описываю этот случай главным образом по другой причине. Однажды, примерно в 1890 году, Обри Бердсл11 и его сестра Мейбл, очень красивая девушка, обедали со мной на Парк-лейн. Потом я проводил их до Гайд-парка. Мы беседовали на умные темы, и по той или иной причине я развил тему, что мужчины тридцати-сорока лет обычно развращают молодых девушек, а женщины тридцати-сорока лет, в свою очередь, развращают юношей.
_____________________-
11 Обри Винсент Бердсли (1872 — 1898) — знаменитый английский художник-график, иллюстратор, крупнейший мастер стиля модерн, декоратор, музыкант, поэт, «гений миниатюры». Феномен Обри Бердсли не имеет себе подобных в истории европейского изобразительного искусства.
— Я с тобою не согласен, — ответил Обри. — Обычно первые уроки секса мальчику дает сестра. Скажем, Мейбл первая научила меня сексу.
Я был поражен его откровенностью. Мейбл покраснела, и я поспешил добавить:
— В детстве девочки гораздо более развиты не по годам, но эти маленькие уроки обычно слишком ранние, чтобы иметь значение.
И я решительно сменил тему. Немного погодя Мейбл сказала мне, что весьма благодарна за то, что я увел разговор в иную сторону:
— Обри, — сказала она, — любит поболтать о всяких там сексуальных штучках и совсем не заботится о том, какую пургу при этом несет.
Я и прежде замечал, какая хорошенькая Мейбл, но в тот день, особенно когда она грациозно склонилась в саду над цветком, я признал, что фигура ее удивительно стройна. Обри поймал мой взгляд и ехидно заметил:
— Мейбл была моей первой моделью, не так ли, Мебс? Я был влюблен в ее фигуру, — продолжил он рассуждать. — Ее грудь была такой высокой, упругой и круглой, что я принял ее за свой идеал.
Девушка засмеялась, слегка покраснев, и ответила:
— Женские фигуры твоих иллюстраций, Обри, не совсем идеальны.
Из этого небольшого разговора я поняла, что сестры большинства мужчин так же не по годам развиты, как и мои. И так же склонны выступать в роли учителей в вопросах секса.
Вернон неожиданно получил назначение в банк в Арме12, и я переехал с ним. Хозяйка пансиона, где мы поселились, мне не нравилась. Она пыталась заставить меня соблюдать расписание и правила ее заведения, а я был дик и волен, как бездомная собака. Зато Арма оказался городом чудес.
_______________________
12 Арма — столица одноименного графства в Северной Ирландии.
Брат устроил меня приходящим учеником в Королевскую школу. Это была моя первая настоящая большая школа. Учиться в ней было легко, большинство мальчиков и все учителя были добры ко мне. Большой торговый центр или похожее на парк место в центре города приводили меня в восторг. Вскоре я уже побывал почти на каждом его дереве: лазание по деревьям и декламация стихов были тогда для меня двумя видами спорта, в которых я преуспевал.
Однажды, когда мы еще жили в Каррикфергусе, отец взял меня на борт своего судна. Там мы с юнгой наперегонки лазали на мачты и спускались обратно на палубу. И хотя паренек превосходил меня в скорости подъема, я подловил его на спуске: будучи отличным гимнастом, соскользнул на палубу по канату почти со скоростью падения. Я слышал, как отец потом с удовольствием рассказывал об этом Вернону, что чрезвычайно польстило моему самолюбию.
Впрочем, тщеславие мое возросло сверх всякой меры по иному случаю. В Каррикфергусе я прочитал книгу по легкой атлетике, принадлежавшую Вернону, и оттуда узнал, что если войти в воду по шею, можно смело лечь и плыть, потому что тело человека легче воды.
Когда мы с Верноном пошли купаться, я, вместо того чтобы играть на мелководье, проводил брата до конца пирса, а когда он нырнул, спустился по ступенькам к воде. Как только он вынырнул, я крикнул:
— Я тоже умею плавать!
И смело бросился вперед. После минутного ужасного погружения и хлюпанья, я действительно поплыл. Но когда я хотел вернуться, меня охватил ужасный страх: «А смогу ли развернуться к берегу?» В следующее мгновение я довольно легко развернулся и вскоре благополучно поднялся по ступенькам на пирс.
— Когда ты научился плавать? — спросил Вернон, выходя из воды вместе со мной.
— Только что, — ответил я и усилил его удивление рассказом о прочитанном в книге. Некоторое время спустя я слышал, как он рассказывал об этом своим друзьям, и все они согласились, что я необычайно смелый малыш. И правда, я был мал ростом для своего возраста и всегда казался еще младше, чем был на самом деле.
Оглядываясь назад, я вижу, что многое подогревало во мне тщеславие, которое со временем стало чрезмерным и которому в будущем суждено было стать определяющим в моей жизни. Здесь, в Арме, все как бы сговорилось помогать моему ужасному греху.
В школе меня определили к мальчикам моего возраста, кажется, в младший четвертый класс. Классный руководитель, обнаружив, что я не знаю латыни, показал мне латинскую грамматику и сказал, что я должен выучить ее как можно скорее, потому что класс уже начал читать Цезаря. Для начала он показал мне первое склонение mensa13 и спросил, смогу ли я подготовить урок к следующему дню. Я сказал, что постараюсь. Как назло, именно в этот момент мимо проходил учитель математики. Классный руководитель сказал ему, что я отстал от программы и что меня надо бы подтянуть.
______________________
13 Mensa (лат.) — гора.
— Парень очень хорош в математике, — возразил учитель. — Он достоин быть в высшем дивизионе.
— В самом деле? — засомневался классный. — Что ж, посмотрим. Глядишь, и тебе удастся наверстать пропущенное. Вот тебе Цезарь, можешь взять его с собой. Мы прошли в классе всего две-три страницы.
В тот вечер я сел за латинскую грамматику и примерно за час выучил все склонения и почти все прилагательные и местоимения. На другой день я трепетал в надежде на похвалу, и если бы классный руководитель ободрил меня или сказал хоть одно похвальное слово, я мог бы отличиться и таким образом изменить, может быть, всю свою жизнь. Но на следующий день он, очевидно, совсем забыл о моем отставании! Слушая ответы других мальчиков, я окончательно усвоил материал, вполне достаточно, чтобы не нахватать неудов. Очень скоро хорошая память вывела меня в число первых учеников, хотя я не проявлял никакого интереса к изучению латыни.
Еще один случай укрепил мое самолюбие и открыл мне мир книг. Вернон часто ходил к священнику, у которого была хорошенькая дочь, и меня тоже приглашали на их вечерние посиделки. Девушка узнала, что мне нравится демонстрировать свои ораторские способности, и вскоре вошло в обычай заставлять меня декламировать стихи везде, куда бы мы ни пошли. Вернон покупал мне стихи Маколея и Вальтера Скотта. Скоро я выучил их все наизусть и декламировал с бесконечным удовольствием. Поначалу мои жесты были подражанием жестам Вилли; но Вернон научил меня быть более естественным. Без сомнения, мой маленький рост способствовал производимому эффекту, а ирландская любовь к риторике довершила остальное. Все хвалили меня, и это сделало меня очень тщеславным. Но что важнее, изучение новых стихов привело меня к чтению романов и приключенческих книг. Я буквально утонул в этом новом чудном мире: хотя днем я и играл в школе с другими мальчиками, по вечерам никогда не открывал учебника; но с невыразимым наслаждением поглощал Ливера14 и Майна Рида, Марриета15 и Фенимора Купера.
_______________________
14 Чарльз Ливер (1806—1872) — ирландский писатель, врач.
15 Фредерик Марриет (1792—1848) — английский мореплаватель, писатель.
В школе я раз или два дрался с мальчишками своего возраста. Я ненавидел драки, но был тщеславен, воинственен и силен, а потому дважды или трижды дрался на кулаках. Каждый раз, как только старший мальчик видел схватку, он советовал нам, посмотрев раунд или два, остановиться и подружиться. Считается, что ирландцы любят драться больше, чем есть, но мои школьные годы убеждают меня, что они далеко не так воинственны или, возможно, я бы сказал, так жестоки, как англичане.
В одном из боев мальчик Сесил Говард принял мою сторону, и мы стали друзьями. Мы часто подолгу гуляли вместе. Говард был на два года старше меня и многому научил. Однажды я хотел познакомить его со Стрэнджуэйсом, сыном викария, которому было четырнадцать лет. Но Сесил покачал головой и отказался знакомиться.
— Твой друг не захочет общаться со мной, — сказал он. — Я римский католик.
Может ли такой хороший человек, как Говард, быть католиком? Я был поражен, поскольку до этого общался исключительно с протестантами. Однако никакая вера не заставила бы меня отказаться от дружбы с Говардом. Он научил меня уважать фениев16, хотя я едва понимал, что означает это слово. Помню, однажды Сесил показал мне вывешенное на здании Суда объявление, предлагавшее 5000 фунтов стерлингов в качестве вознаграждения тому, кто сообщит о местонахождении Джеймса Стивенса17, руководителя фениев.
________________________
16 Фении — название обширной ирландской сепаратистской ассоциации, сформировавшейся в 1861—1862 гг. и быстро распространившейся как в Ирландии, так и в Америке.
17 Джеймс Стивенс (1825—1901) — основатель подпольной революционной организации ирландцев, позднее получившей название Ирландское республиканское братство (IRB).
— Он странствует по всей Ирландии, — прошептал Говард. — Его все знают. — И добавил с восторгом: — Но никто не сдаст вождя грязным англичанам.
Я помню, как трепетал от таинственности и рыцарства этой истории. С этого момента Стивенс стал для меня, как и для Говарда, священным символом.
Однажды мы встретились со Стрэнджуэйсом и как-то заговорили о сексе. Говард все знал и с удовольствием просветил нас обоих. Именно Сесил Говард первым посвятил Стрэнджуэйса и меня в тонкости мазохизма. Несмотря на то, что я читал романы, мне было еще одиннадцать лет, и я был слишком мал, чтобы получать удовольствие от самоистязания. Однако я с интересом узнал, как рождаются дети и много нового о сексе. У Стрэнджуэйса были волосы на интимных местах, как, впрочем, и у Говарда, и когда он потер себя и наступил оргазм, из члена Стрэнджуэйса потекла липкая молочная жидкость, которая, как сказал нам Говард, была семенем мужчины, которое должно было попасть прямо в утробу женщины, чтобы зачать ребенка.
Неделю спустя Стрэнджуэйз удивил нас обоих рассказом, как он сговорился с нянькой своих младших сестер и забрался ночью к ней в постель. В первый раз она, похоже, не позволила ему ничего сделать, но через пару ночей парень ухитрился дотронуться до ее лона и заверил нас, что оно все покрыто шелковистыми волосками. Чуть позже Стрэнджуэйз рассказал нам, как женщина заперла свою дверь и как на следующий день он снял замок и снова лег к ней в постель. Сначала она рассердилась или сделала вид, что рассердилась, но он продолжал целовать ее и умолять, и мало-помалу она уступила, и он снова коснулся ее лона:
— Это была щель, — сказал Стрэнджуэйз.
Несколько дней спустя он сказал нам, что всадил в нее свой член и:
— О! Клянусь жвачкой, это было чудесно, чудесно!
— Но как же вы это сделали! — хотели мы знать.
И Стрэнджуэйз рассказал нам о своем первом опыте.
— Девушки любят целоваться, — сказал он. — И вот я целовал и целовал ее, и положил на нее ногу, и ее руку на мой член, и я продолжал касаться ее груди и ее влагалища (так она это называет), и наконец я забрался к ней между ног, и она направила мой член в ее влагалище (Боже, это было чудесно!). И теперь я хожу к ней каждую ночь и часто днем. Ей нравится, когда к ее влагалищу прикасаются, но очень нежно, — добавил парень. — Она показала мне, как это делается одним пальцем, вот так… — И он сопроводил слово действием.
Стрэнджуэйс в одно мгновение стал для нас не только героем, но и чудотворцем. Мы сделали вид, что не верим ему, чтобы заставить его рассказать нам больше, но в глубине души знали, что он говорит правду, и почти сходили с ума от бездыханного желания.
Я уговорил его пригласить меня в дом викария. Там я увидел няньку Мэри. Она показалась мне почти женщиной. Мэри обратилась к Стрэнджуэйзу:
— Мастер Уилл…
Но он поцеловал девицу. Она нахмурилась и сердито сказала:
— Перестань! Веди себя прилично.
Но я чувствовал, что ее гнев был наигранным.
Я сгорал от желания, и когда рассказал об этом Говарду, тот признался, что тоже сгорал от вожделения. На прогулках он снова и снова расспрашивал об увиденном в доме Стрэнджуэйза. Мы уходили на окраину города, в деревню, и под стогом сена занимались онанизмом. Я впервые получил от него удовольствие.
Все время, пока мы играли сами с собой, я думал о горячей щели Мэри, как описывал ее Стрэнджуэйз, и наконец настоящий оргазм пришел и буквально потряс меня. Воображение усилило мой восторг.
Ничто в моей жизни до этого не было сравнимо по наслаждению с той историей, которую описал и разыграл для нас Стрэнджуэйз.