Эльвира уже битый час сидела за столом. Уныло уставившись в стену перед собой, она напряженно размышляла. Перед ней лежал девственно чистый листок бумаги долженствующий быть заполненным буковками, из которых, (надеялась она), может сложиться впоследствии нечто эдакое! Шедевральное, что ли. На меньшее она бы не согласилась. Но ничего не складывалось. Никак.
– Застой, стагнация, гемостазия... Да назовите, как хотите! – удрученно бормотала она. – А по-простому – просто беда.
- Не можешь НЕ писать – Не пиши! – прилетел из каких-то неведомых далей до странности знакомый глумливый голос и попытался немедленно угнездиться в её голове.
– Ишь ты! А я тебя узнала! Поди прочь! И нечего тут... – пробормотала она раздраженно. – Я вот возьму, да и поспорю с тобой, господин Арканов, уважаемый ты наш юморист! Если уж я Не могу Не писать, то назло тебе и всем - буду. Буду! – упрямо сказала Эля, и, уставившись в стену перед собой, принялась обдумывать сюжет. Однако в голове назойливо клубились лишь какие-то невнятные обрывки цитат, мыслей и банальных образов, совершенно не намереваясь выстроиться в связную и осмысленную идею чего-то свеженького и сногсшибательного. А тем более в сюжет.
От слишком долгого лицезрения белой стены, глаза её начали слезиться и вдруг сквозь эту влажную пелену, она с изумлением увидела, как на девственно белой поверхности стены черным по белому начали проступать смутно знакомые слова – «Двое в комнате. Я и Ленин – фотографией на белой стене».
– Да что ж такое! Совсем дело плохо... – ужаснулась Эльвира, суеверно сплюнув через левое плечо.
– Да одна я в комнате, Владимир Владимирович! – сокрушенно воскликнула она, помянув имя любимого поэта. – Одна! И вообще, причём здесь вождь пролетариата? Я какая-никакая, но всё ж таки интеллигенция, а никакой не пролетариат!
Вконец расстроившись, она сердито отвернулась от стены и уставилась в окно. За стеклом, завиваясь в причудливые вихри, бушевала снежная метель, яростно отмечая первый день зимы. Снег сыпался так густо, что не понять было – день сейчас или ночь.
При виде бесшабашного разгула стихии, в душе Эльвиры родился непонятный восторг, все её существо наполнилось ликованием и предвкушением чего-то особенного, необыкновенного. В эту минуту ей нестерпимо хотелось закружиться в сумасшедшем снежном танце и улететь далеко-далеко! Улететь туда, где живёт столь желанное, но упрямое, несговорчивое и неуловимое вдохновение. Эх, завертеть бы его в снежном вихре, да и унести в свою маленькую квартирку! И тогда... Возможно тогда под её пером наконец родится настоящий шедевр!
– Даже Хэмингуэй говорил: «Писатель, если он настоящий писатель, каждый день должен прикасаться к вечности или ощущать, что она проходит мимо него». А я ведь хочу стать настоящим писателем! Решено! – порывисто вскочила она, впопыхах смахнув со стола так и не осчастливленный ни единой буковкой листок.
– Ох, как же здесь хорошо! – воскликнула она, выбравшись из подъезда пропахшего котами и алкоголиками на свежий воздух. – А я, как мышь в норе, сижу в своей каморке, света белого не вижу! А он ведь и вправду белый, – ловя в пригоршни снежинки, счастливо рассмеялась она.
Вокруг неё весело закручивала снежные вихри метель, заботливо укрывая дома и всё обозримое пространство улицы чистейшим белым покрывалом. Высоко над головой, едва видимые сквозь пелену снега, мерцали бледные пятнышки фонарей и казались они Эльвире таинственными, далёкими, зовущими звездами. Вот полететь бы туда, к ним, подальше от здешней пустой, глупой и бессмысленной суеты!
Снежинки ласково касаясь горячих щёк, пугливо таяли на них и тонкими струйками стекали вниз. Эльвира, слизывала их сладковатую влагу и радостно смеялась. Небывалый восторг охватил её душу. Давно забытое сладкое чувство свободы, единения с природой, да что там – единения с бесконечной Вселенной, заполнило все её существо. Новые, свежие и какие-то совсем уж дерзкие мысли стали робко пробиваться в её сознание, удивляя и радуя.
– Как прекрасен этот мир, посмотри! – запела она, раскинув руки в стороны, будто желая обнять весь мир и крепко прижать его к сердцу. Внезапно у неё даже родился экспромт:
Где же я? Затерялась в пространстве,
Заплутала в холодных снегах,
В снежных бурь затяжном хулиганстве -
Здесь душа моя бродит. В бегах...
Ей нестерпимо захотелось, чтобы хоть кто-нибудь разделил с ней восторг и удивление – ведь прежде она никогда не сочиняла стихов!
И в ту же секунду страстное желание её исполнилось – в снежной круговерти появился чей-то едва различимый силуэт. Он стал быстро приближаться к Эльвире.
Глядя на него, она вспомнила, что сейчас глубокая ночь, а она ведь совсем одна в этом белом мареве, на пустой улице. Эльвира вздрогнула. Ей стало очень страшно.
– Беги! – что есть мочи завопил её инстинкт самосохранения.
Но было уже поздно – призрак стоял рядом. Да, это был именно призрак! Сквозь прозрачный силуэт Эля могла явственно видеть и снежные вихри за его спиной, и слабые отблески фонарей, и очертания ветвей беспорядочно метавшихся под порывами ветра. Внезапно она ощутила, что её начинает окутывать исходящий от призрака смешанный аромат лета – цветущих лугов, сирени, ещё чего-то незнакомого ей, но такого теплого, приятного, успокаивающего. И страх её пропал, словно никогда его и не было.
– Кто ты? – тихо спросила она.
– Я тот, которого призвала ты в полуночной тишине, - прозвучал гулкий голос.
Что-то знакомое почудилось ей в его словах. Она не могла вспомнить.
– Я тот, чей взор надежду губит... Я тот, кого никто не любит... я бич рабов моих земных, я царь познанья и свободы, я враг небес, я зло природы... – продолжил призрак, заговорив стихами.
– Лермонтов?! – отступая на шаг, изумленно прошептала Эльвира.
– Я бывал у него неоднократно, и это я нашептал ему эти строки, – ответил призрак.
– Так ты... Тебя зовут... Вдохновение?!
– Конечно! Все зовут меня! Но прихожу я только к тем, кто... Впрочем, летим, я покажу тебе свой дом.
– Но как? У меня ведь нет крыльев!
Не дождавшись ответа, Эльвира вдруг почувствовала, что – летит! Чувство полёта было прекрасным! Ей вдруг почудилось, что она ощущает за своей спиной могучие крылья, слышит шепот раздвигаемых ими воздушных струй.
– Что люди? Что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Смотри! – прозвучал тот же глуховато-гулкий голос.
Они летели, а внизу под ними простирались укрытые снегом леса, чуть дальше желтела тучная нива, по сельской дороге бежал малыш, рядом с ним маленькая собака. За рекой бушевала гроза, в широком поле, изрытом воронками от снарядов шел бой. В теплом море резвились дельфины, по пустыне шли бедуины в черных галабеях*, на льдине в северном море резвились белые медвежата. Вновь и вновь горизонт застилали дымы многочисленных войн, чернели разрушенные дома, полыхали пожары. На берегу тихой речки сидел рыбак и пристально глядел на поплавок. Картины сменяли одна другую, являя Эльвире все оттенки земной жизни и смерти.
– Но что всё это значит, скажи? Скажи! – утомленная чудовищным калейдоскопом вскричала она.
– Это всё – жизнь. У Вдохновения нет другого жилища!
– Да что же значат твои слова? И что теперь делать мне?..
Ответом ей было молчание. Вновь стояла она одна посреди знакомой заснеженной улицы. Метель утихла, в прогалинах меж черных туч засияли редкие звезды.
Возвратившись домой, Эльвира задумчиво подняла с пола нечаянно сброшенный ею накануне со стола листок и с изумлением прочла на его обороте невесть откуда появившееся послание из далекого прошлого.
Черным по белому на листке проступали бледные строки: «Вдохновение – это такая гостья, которая не любит посещать ленивых! Петр Ильич Чайковский».
Глубоко вздохнув, Эльвира решила, что больше не станет писать на бумаге. Бережно сложив листок, она уселась за компьютер.
– Что ж, пусть для начала это будет рассказ, – подумала она, – не шедевр, а просто рассказ о неуловимом призраке по имени – Вдохновение.
_______
ШЕДЕВР -
http://proza.ru/2023/09/18/1003
* Галабея – длинная роба с капюшоном и повязкой вокруг головы. Черный поглощает не только тепло исходящее от солнца, а так же и тепло исходящее от человеческого тела и если одежда имеет свободный крой, создавая воздушное пространство между телом и тканью, то термические процессы позволяют нам чувствовать себя лучше именно в черной одежде.