черновик, - для знания "Счёт", как оказалось, требуется своя отдельная Глава, что я в этой Книге и делаю
Из серии “Рассказы детям о Языке”
Книга 3
“Руский язык”
Глава 3
“Счёт"
Часть 1
Счёт, начало
А разбирать звучания Мыслительного инструмента “Счёт” мы будем здесь на примерах звучаний руского и английского языков. А руского и английском потому, что Счёт возникает в едином почти ещё их Животном языке. Начиная же с некоторого времени (т.е. с некоторого уже так количества разных знаний в разных, получается, так коллективных сознаниях будущих руских и будущих англичан) происходит детализация звучаний их объединений, что и составляли значения (знания признаков сознания) Счёта.
Так в Животном языке у детёнышей представителей формы Жизни “человек” существовало естественное звучание “(МН)”. По тому, что “(МН)” было их собственным звучанием, можно предположить, что в структуре значений их звучания “(МН)” присутствовали знания признака сознания “1” и знание признака сознания “моя”. И это потому, что у самого детёныша его мать всегда была уже так его, и она у него была уже так одна.
Таким образом значением у звучания “(МН)” тогда в Языке было [моя/1]. Т.е. оно включало так в свою структуру значений знания признаков сознания, что имели непосредственную связь с контекстом (признака) “детёныш”, потому как только в нём и нигде больше это звучание тогда и использовалось. В результате же детализации “(МН)”, а точнее одновременной детализации его значения и его звучания, в Языке возникают звучания “м” со знанием признака сознания “мой” и звучание “н” со знаниями признака сознания “1”. При этом сами новые звучания “м” и “н” контексту “детёныш” уже не принадлежали.
(Проще говоря, сами детёныши эти звучания произносить ещё не могли.)
А это значит, что теперь значения звучаний “м” и “н” зависели уже от тех контекстов (слов), где они и использовались. В смысле их контекстами (языка) были так теперь уже те объединения (слова), в которых эти звучания и использовались с этими их значениями. Т.е. использование звучания “н” в том или ином объединении (слове) добавляло в структуру его значений знание “1”. А использование звучания “м” в том или ином объединении добавляло в его структуру значений знание “моя”. Точнее даже теперь уже не “моя”, - сам контекст так уже поменялся, - а знание “принадлежащий мне, это (т.е. тот самый признак, знанию которого соответствовало звучание, где звучание “м” и использовалось) говорящему”. Знание, которое принадлежало контексту уже того, кто его так и говорил.
Точно таким же образом, звучание “н” со значением [1], если и имело теперь какую-то связь с Действительностью, то зависела она целиком и полностью от знания того контекста языка (в нашем случае им было слово), где звучание “н” и использовалось. Что в свою очередь значило, что постоянной связи с Действительностью признак сознания “1” больше так не имел. Как это было у всех признаков действительности и остальных признаков сознания до него, знания которых формировались из информации от органов чувств, а значит так, - через них, - связь с Действительностью они безусловно уже имели. А это и было ничем иным, как началом формирования Мыслительного инструмента “Счёт” в Сознании. Но, - ещё раз, - именно что только началом, так как кроме знаний сознания “1” и “много” никаких других знаний в Счёте тогда ещё не было и быть не могло.
И вот здесь уже обратите внимание, - если значение звучания “м” [принадлежащий мне, это говорящему] стало составлять так уже знание сознания Языка, и именно в нём оно потом так и использовалось, то значение звучания “н” [1] стало составлять так уже знание сознания Счёта. А это значит, что Счёт и Язык становились так уже абсолютно разными контекстами Сознания. Проще говоря, их знания использовали в нём совершенно уже разные связи. За исключением, конечно, тех самых первых знаний Счёта, - “1” и “много”, - которые использовали общие для Языка и Счёта связи Сознания.
Ещё раз, Счёт по сравнению с Языком является гораздо уже так меньшим контекстом невещественной структуры знаний Сознания. Его знания сознания в отличии от знаний сознания Языка непосредственно с Действительностью уже так не связаны. С той самой Действительностью, знания о которой формируются у нас за счёт информации от органов чувств. Уже поэтому, скажем так, “язык” той же Математики (как одного из контекстов Счёта) понятен абсолютно всем, кто его и использует. Другое дело, что развитие Счёта без его взаимодействия с Действительностью невозможно, как невозможно развитие его невещественной структуры знаний без развития вещественной структуры связей, на которой она существует.
(Кстати, помнится мне, как древние греки в своём стремлении к абсолютном совершенству, которым в их представлении и было абсолютное Знание, т.е. Знание никоим образом не связанное с Действительностью (Опытом), только посредством которого они и пытались саму эту Действительность осознать уже всю, в итоге вынуждены были от этой своей затеи навсегда отказаться. А всё потому, что наше Сознание, как и Знание, что в нём существует, это всего-лишь один из контекстов Действительности, - а частью объять целое невозможно, в противном случае сама такая часть частью уже так не будет. В смысле, даже если и допустить, что Знание осознаёт всю Действительность, то это значит, что оно само и есть уже так Действительность, со всеми из этого вытекающими следствиями.
Впрочем, осознавание уже этого знания вовсе не входит в задачи, что составляют контекст этой Книги. А потому на этом мы с вами так уже и остановимся...)
Но вернёмся уже к “(МН)”, точнее к результатам его детализации в Языке. Если со значением [1] нам более-менее всё так понятно, то откуда тогда возникает значение [много]? Причём, - обратите внимание! - возникает оно в Языке одновременно со значением [1]. В смысле, как не может быть значения [1] без значения [много], так и значения [много] не может быть без значения [1]. Из чего запросто предположить, что когда-то в Сознании это было одно и то же значение [всё] = [много/один]. Которое с развитием вещественной структуры Сознания детализируется уже на знания признаков сознания “1” и “много”. Для удержания которых в коллективных сознаниях (т.е. в языках) им в них задаются соответствующие уже звучания. И вот здесь начинается так уже интересное...
Ещё раз, - похоже, что все признаки действительности, которые могли иметь непосредственную связь со знанием признака сознания “1” (почему правильно их за это будет называть “считабельными” признаками), человеки тогда связывали с собой. В то время как все остальные признаки действительности, тоже уже имевшие числовые значения (потому как были уже так считабельными признаками сознания), но большие чем [1], они связывали со всеми остальными человеками или с кем угодно вообще, но только не с самими собой. Проще говоря, у всех у этих признаков было уже так значение [много].
Если со звучанием “н”/”n” у значения [1] нам более чем всё так понятно, - оно такое могло возникнуть только в едином ещё языке, а значит и едином коллективном сознании, а значит и в едином коллективе будущих руских и будущих англичан, то со звучаниями значения [много] в их языках уже возникают вопросы.
Смотрите, в английском языке значению [много] соответствует звучание “мэн(ь)ы” (”many”). Из его “прочтения” следует такое его значение, - “мэн(ь)ы” - {”м” “эн(ь)ы”} - {”м” {”э” “н(ь)ы”} - [много “1” любых принадлежащих мне, это говорящему]. А значение их английского объединения “мэн” (”man” / “men”) “читалось” как [любые/любой ”1” принадлежащие/принадлежащий мне, это говорящему]. (Чередование английских “a” и “e” (здесь это всё английские написания) в этих объединениях для обозначения множественности/отсутствие множественности у их значений, это отдельная большая тема, а потому и не здесь.) Таким образом в объединение “мэн” знание признака сознания “1” англичане связывали с собой, как с признаком “человек”, т.е. как с одним из членов считабельного множества “человеки”.
Интересно здесь то, что руские в соответствии со знанием связи “порядок” уже их языка воспринимали конструкцию английского объединения “мэн(ь)ы” как {”мэ” “н(ь)ы”}. Из “прочтения” которой следовало уже такое её значение, - [принадлежащее мне, это говорящему любому “1” много], - ерунда какая-то получается, чтоб ей (её звучанием) можно им было потом пользоваться в руском их языке.
(Кстати, о том, какие, скажем так, “нечеловеческие” муки испытывали тогда руские с теми значениями, что следовали из “прочтения” ими звучаний объединений “мэ” и “н(ь)ы”, составляющих непонятное им объединение “мэн(ь)ы”, можно понять по тому, как они их использовали у себя в языке. Так с “мэ” у них в языке возникает устойчивое сочетание “ни “бэ”, ни “мэ”, ни “кукареку””, где помимо “мэ” использовалось в том числе ещё и “н(ь)ы”. Значением этого сочетание было то, что оно относилось так к речи человека, который в ней использовал звучания или совсем уже непонятные, вроде “бэ” и “мэ”, или если и понятные, то только отчасти, вроде “кукакреку”.
В этом плане “н(ь)ы” использовалось в руском языке чаще, чем то же “мэ”. Правда значением его уже было как раз полное его (т.е. значения) у него отсутствие. Проще говоря, значением объединения “н(ь)ы” в руском языке было [отсутствие].)
Потому ничего удивительного нет в том, что руские придумали своё уже звучание для значения [много], а именно “много”. И вот в самом этом звучании они со своими бывшими “родственниками” очень сильно уже так розошлись.
Начать с того, что в “много” звучания “м” и “н” присутствуют вместе, что очень так напоминает звучание “(МН)”. А потому, что называется “с разбега” сразу понять невозможно, - это звучание объединения “мн” или “(МН)”? Ясность вносит звучание “о”, с которым “мн” образует объединение, - “мно”, значение которого “читается” как [”мн” объединение]. Причём собственного значения объединение “мн” в нём не имеет, потому как его значением в нём является собственное его звучание. Поэтому правильно “читать” значение объединения “мно” будет так, - [звучания “м” и звучания “н” объединение]. Или, это если чуть по другому, - [звучание “мн”]. Нам остаётся только так “прочитать” значение объединения “много”, - {{”мн” “о”} {”г” “о”}} - {”мно” “го”} - [звучания “м” и звучания “н” объединение (у) охотников (т.е. будущих англичан) в объединение].
Чтобы понять в нём значение “го”, - [охотников объединение], давайте вспомним похожее объединение руского языка, а именно “говор” - {”го” “вор”} со значением [говор], где это объединение “го” и используется. Которое “читается” как [”го” мужиков, которые занимались торговлей (солью в том числе) используя для этого плавание по воде на “плотах”]. (Напоминаю, ворами в те времена называли таких мужиков, которые в отличии от вар, торговавших зимой и на северных оленях, торгавали уже летом и на “плотах”.) Из значения [говор] объединения “говор” легко придти к выводу, что этим “охотников объединение”, т.е. “го” назывался тогда признак “разговор”, что между охотниками (т.е. будущими англичанами) в их объединение так уже был. Таким образом значение объединения “много” “читалось” в руском языке как [звучание “мн” в разговоре охотников]. При том, что само это звучание соответствовало у них в языке признаку сознания “много”.
Очень удивительное так уже объединение, хотя бы потому, что в нём руские ссылаются так на англичан. Из чего я делаю вывод, что первыми сформировали звучание для значения [много] у себя в языке именно будущие англичане. А руские сделали это уже вслед за ними, но сообразуясь исключительно со знаниями именно их уже языка. И самое важное знание здесь то, что, да, детализация “(МН)” в языках и тех и других тогда, получается уже произошла. Только руские используют в своём “много” звучание “о” со значением “объединение, а вот англичане, как мы это и слышим, - “мэн(ь)ы”, - вовсе так нет.
Связано это было с тем, что они в своих коллективных сознаниях за счёт разной у них жизнедеятельности, из-за которой они вели разные образы жизни, уже тогда накопили и разные знания, в частности те, что были связаны со значением [объединение]. Напоминаю, объединения будущих англичан (тогдашних охотников) представляли собой небольшие, чаще семейные коллективы, с не очень сложными связями внутри их. Объединения же будущих руских (тогдашних собирателей) были гораздо уже больше, как и сложнее были связи внутри их. Поэтому значение [объединение], что было тогда в языке будущих руских у звучания “о”, те понимали гораздо лучше, чем это было у будущих англичан.
Ещё раз, - неправильно ставить вопрос “Кто был так умнее, будущие англичане или будущие руские?”. Потому как уже тогда они вели совершенно разные образы жизни с разной у них жизнедеятельностью. А значит так они накапливали совершенно уже разные знания в их коллективных сознаниях. Потому и отражение Действительности в их языках тоже так было уже разным. Эту разницу, скажем так, сглаживал процесс обмена знаниями, который уже тогда был между ними. И одним из примеров обмена знаниями является руское объединение “много” со значением [много], которое они, получается, заимствовали у будущих англичан.
Другое дело, что у будущих руских в структуре значений звучания “объединение”, точнее в том его контексте, где оно соответствует уже признаку сознания, присутствовали знания “2” и “+”, абсолютно так уже знания Счёта. Чего не было и быть не могло у звучания “о” в языке будущих англичан с их маленькими коллективами (объединениями).
На этом для черновика, пожалуй, достаточно, - “прочтение” значений языка (для будущих руских и англичан) у звучаний, что соответствовали знаниям ерищнаков сознания “1”, “2” и “3” уже в следующей Части 2, "Раз, два, три!".