Мусик

- Мусик! Я с ума сойду! Умоляю, только не прыгай! Ты разобьешься!
Заполошная женщина в смешном берете и белоснежном пальто металась у старой липы и заламывала руки. Она то подбегала к дереву и хваталась за нижнюю ветку, то кидалась к прохожим с криком: «Спасите его!».
Люди, которые шли мимо по аллее старого сквера, невольно начинали смеяться, глядя на нее, и втихаря крутили у виска, разобрав, чего именно хочет от них эта сумасшедшая.
А хотела она одного. Кота.
Кот же женщину, судя по всему, не хотел совершенно.
Он сидел на ветке и разглядывал суету под деревом с таким философским видом, что Сенека удавился бы от зависти, увидев этот высокомерный взгляд, словно говорящий: «Мир – бренен! Так не творите в нем суету!».
Уж что-что, а последнее его хозяйке всегда удавалось превосходно. Она была мастером навести панику там, где этого делать совершенно не следовало и коту об этом было прекрасно известно. Потерянное ею в недрах необъятной сумочки зеркальце могло стать поводом для страданий минимум на неделю и коту приходилось приводить в чувства свою хозяйку.
Тактика этой процедуры была отработана котом до совершенства.
Нужно было дождаться, когда хозяйка все-таки соберется на работу и щелкнет замком входной двери. Потом следовало шмыгнуть мимо ее ног в подъезд, стремглав пронестись по ступенькам и выскочить во двор. Дальше все было просто. До сквера, где обычно происходила развязка задуманного, было всего ничего, и знакомая до последней веточки липа встречала старого знакомца.
Как раз сейчас очередной акт Мерлизонского балета в исполнении кота был в самом разгаре и хвостатый начинал откровенно скучать, глядя на хозяйку, которая исполняла уже привычные па-де-де под деревом. Побег кота всегда приводил ее в состояние крайнего возбуждения, заставляя забыть о любых других неприятностях.
Конечно, кот вполне мог спуститься с дерева сам, что неоднократно проделывал, когда удирал гулять без ведома своей Маши. Такое случалось не часто, о чем кот сожалел всеми фибрами своей кошачьей души. Все-таки он не был потомком холеных домашних котов, ведущих свою родословную от чемпионов и лучших представителей кошачьего рода. О, нет! В его жилах текла память бесчисленного воинства представителей помойного царства, которым по хвосту была любая напасть.
Маша подобрала кота несколько лет назад на обочине дороги, когда возвращалась с дачи.
Голодный, полуслепой от воспаленных, изъеденных блохами век, он был настолько страшен, что Машина тонкая душа не выдержала. Здоровое взрослое животное она вряд ли пустила бы в свой мирок, с трудом отлаженный и выстроенный заново неимоверными усилиями, а вот это тщедушное создание, которому и жить-то оставалось от силы пару суток, смогло проторить дорожку к ее сердцу.
- Маленький… Кто же тебя бросил?!
На этот вопрос у кота нашлась бы масса ответов.
Он рассказал бы Марии, что никто его не бросал. Просто потому, что бросать было некому. Посетовал бы на то, что жизнь странная штука и не всегда найдется тот, кому захочется принадлежать, потому, что это сложно… Сложно не только для тебя, ведь выбор нужно сделать правильный, а ошибка может стоить слишком дорого, но и для того, кто захочет взять на себя такую ответственность. Ведь желание это одно, а последствия, которые последуют за его исполнением, – это совсем другое. И минутная слабость доброго сердца может обернуться после большим разочарованием и обидой. Не на того, кого ты приютил, а на себя… За то, что, приоткрыв дверь, так и не смог распахнуть ее настежь…
Странное дело, но, если бы кот мог говорить и объясниться с Машей, она удивила бы его. Ведь ей подобные размышления были слишком хорошо знакомы и о том, как сложно найти «своего» человека, ей известно, если не все, то очень многое.
Она слишком хорошо знала, как больно, когда тебя сначала берут, обещая тепло и радость, а потом выбрасывают, словно сломанную, надоевшую до чертиков, куклу. Выбрасывают и тут же забывают о твоем существовании, ведь изломанная, потерявшая всякий вид, ты не нужна больше и не интересна. Смотреть на тебя противно, а играть с тобой уже не получается, как прежде. Ведь ты слишком хорошо знаешь правила этой простой, давно уже изученной игры, и они тебе надоели до такой степени, что менять или исполнять их дальше в прежнем виде нет ни малейшего желания, а прощения за такой проступок нет и быть не может.
Кот не мог знать, что Маша, всего за пару лет до того, как он появился на свет и прижался в темном закутке старого сарая к своей маме-кошке, точно так же оказалась на обочине жизни в прямом и переносном смысле, когда ее муж, человек, которого она боготворила, просто высадил ее из машины под проливным дождем на полпути к городу, куда они ехали, проведя выходные на даче.
- Мария, ты невыносима! Ты мне надоела! Так жить нельзя! И я не буду! Прощай!
Маша, ничего не понимая, ведь между нею и мужем в тот день не было даже тени ссоры, молча смотрела вслед удаляющимся габаритным огням собственной машины, купленной ей перед свадьбой отцом, и щипала себя за руку, приговаривая:
- Не смей плакать! Не смей! Это не поможет!
Она совершенно не помнила, что происходило дальше в тот вечер. Не помнила, как добралась до города на попутке. Не помнила, как постучала в дверь квартиры отца, которая находилась на той же лестничной клетке, что и ее собственная. Не помнила, как тот охнул, увидев ее на пороге и тут же засуетился, стаскивая с нее промокшую насквозь ветровку и кроссовки. Не помнила, как уснула, так и не услышав, как хлопнула дверь, и отец куда-то ушел. Не помнила ничего, кроме терпкого вкуса горячего чая с облепихой, который чуть не силком заставил ее выпить отец, приговаривая, совсем как в детстве:
- Пей, Машенька, пей! Все пройдет…
Эти простые слова, так хорошо знакомые ей чуть не с младенчества, всегда успокаивали ее. Если папа так говорит – значит, так и будет. Он ведь никогда не обманывал Машу. Только однажды… Когда сказал, что мама вернется… А она так и не пришла…
Уже позже, став взрослой, Маша узнала, что мама не вернулась вовсе не потому, что с ней что-то случилось. Точнее, не так… Случилось, конечно, но совсем не страшное, а очень даже хорошее… Ведь дети – это всегда хорошо… Особенно, если они новые и желанные… От человека, которого ты любишь так, что дышать больно… А «старая» дочь ведь не брошена на произвол судьбы? Не в детском доме. Не скитается по свету. Она просто живет с отцом, который в ней души не чает. Так что же в этом плохого?
На этот вопрос могла бы ответить Маша, спроси у нее кто-нибудь о том, что она думает по этому поводу. Но ее никто и никогда об этом не спрашивал. А потому, брата и сестру она увидела в своей жизни лишь раз, когда ее вызвали, чтобы дать возможность попрощаться с матерью. Не понимая, зачем ей это надо, она все-таки поехала, о чем сильно пожалела, выслушав в свой адрес столько всяко-разного, глупого и несправедливого, что даже не нашлась, что ответить. Оставила на столе конверт с переданными отцом деньгами и уехала, так и не дождавшись начала церемонии прощания. И никогда себя за это не винила. Ведь там были чужие люди, а не свои…
Своим для Маши был только отец. Всегда.
Они не говорили много, ведь в этом не было никакой необходимости. Они умели вместе молчать и этого было довольно для того, чтобы в маленькой однокомнатной квартирке, где они жили поначалу, еще до того, как отец решился открыть свое дело, было тепло и светло от нежности. Они садились рядом вечерами и читали одну книгу на двоих, одновременно переворачивая страницу и понимая и чувствуя написанное одинаково хорошо, несмотря на разницу в возрасте.
Им не было нужды жаловаться друг другу на плохое самочувствие или неудавшийся день. Достаточно было взглянуть на нервно выстукивающие по краю стола пальцы другого и все становилось совершенно ясно и понятно. И оставалось только спросить:
- Как ты?
И этот вопрос связывал их между собой не просто ниточкой, а корабельной цепью, которую невозможно было сломать или разрубить как ни старайся.
Вот и в тот вечер отцу Маши не нужно было объяснять, что случилось с его девочкой. Он понял все сразу и без лишних вопросов. У нее спрашивать он не стал ничего. Спросил у зятя:
- Другая?
И ничуть не удивился, когда тот кивнул в ответ, все-таки опустив глаза.
- Ключи.
Приказ был кратким и четким. В нем не было угрозы или недовольства. Просто констатация факта. И потому выполнен он был сразу и без оговорок. А наутро Маша вернулась в пустую квартиру, где молча собрала вещи, бывшего уже, мужа, и, закончив с этим, вышла на балкон.
Именно там застал ее отец.
- Машенька…
Она обернулась, балансируя на перилах, и то, что она увидела в глазах отца, заставило ее сделать шаг. Но не туда, куда она уже почти решила.
Нет…
Она спрыгнула на узорчатую плитку, устилавшую пол балкона, которую выбирала не так давно вместе с мужем, и обняла того, кого не смогла бы огорчить, даже если бы сильно захотела.
- Прости, папочка…
Отец обмяк в ее руках, теряя сознание, и Маша поняла, что самого страшного она еще не ведала, а все случившееся не стоит ровным счетом ничего в сравнении с тем страхом, который сжал ее душу, выкрутил безжалостно, опалив холодом, и рассмеялся хрипло и жутко:
- Что? Думала, что плохо тебе? О, деточка! Ты не знаешь, что такое хорошо и что такое плохо! Но я уверяю тебя, скоро ты точно поймешь, в чем разница!
И Маша поняла. За следующие несколько недель она поняла это так хорошо, что больше уже никогда не гневила небо, пытаясь взять на себя смелость вершить свою судьбу по собственному усмотрению.
Ухаживая за отцом в больнице, а потом охраняя его сон дома, Маша гадала, что было сделано ею не так, не по уму или совести, если муж ушел. И не просто ушел, а бросил ее, мгновенно забыв все, что было между ними. Тепло рук, объятия в прохладе зимних ночей, когда Маша, скинув с себя одеяло по детской привычке, замерзала и во сне искала тепла и защиты. Смех над старыми комедиями с Луи де Фюнесом, которые оба любили и готовы были пересматривать снова и снова. Мечты о ребенке, которого так и не случилось… И не по вине Маши, или ее мужа, а просто потому, что было не дано… Как можно было забыть все это? Как вычеркнуть, вымарать, сразу и без оглядки?
У Маши на эти вопросы ответа не было.
Не было их и у ее отца. Он, который знал ответ почти на любой вопрос, оказался бессилен в попытках понять, почему жизнь так жестока к той, которая для него всегда была сама Жизнь и Свет.
Они держали друг за друга, утешая и жалея. И снова все это без лишних слов, не нарушая покоя истерзанных душ, изболевшихся и уставших.
- Как ты?
И этого было достаточно для того, чтобы понять – они не одиноки…
С трудом, потихоньку, но они выбрались из этой ямы. Задышали снова, ловя каждый вдох друг друга и радуясь малейшим переменам в настроении. Не сговариваясь, просыпаясь по утрам, приветствовали друг друга таким правильным:
- Как ты?
И становилось теплее и легче. Немного, но это уже была победа, а, значит, не зря.
А потом в Машиной жизни появился кот. И ей стало совсем не грустно. Местами даже весело.
Кот быстро разрешил ее дилемму на тему того, кто в доме хозяин и нужен ли он вообще. После того, как ее отец поправился, Маша вернулась в свою квартиру, и кот царил теперь там полновластным хозяином, терпеливо снося Машины капризы и некоторую неуравновешенность.
Она назвала его Мусиком, памятуя о любимой книге и дежурной фразе про «гусика», которой отец веселил ее в новогодние праздники, готовя своего фирменного гуся с яблоками. Это было его коронное блюдо и Маша, изгнанная из кухни, дабы не допустить вмешательства в процесс, тянула носом, предвкушая праздничный стол и подарки, а еще возможность без помех уткнуться в любимую книгу, притулившись под теплым пледом рядом с отцом, и накататься на коньках до одури, чего в обычные дни она себе позволить не могла. Музыкальная школа, уроки английского, а позже еще и немецкого, не оставляли ей возможности провести время так, как хотелось бы в отрочестве. А замужество после окончания университета и вовсе поставило крест на подобных развлечениях, ибо муж Маши считал, что взрослой женщине это не по статусу.
- Что ты скачешь, как коза-Дереза? Маша, ты же уже большая девочка!
Это звучало веско, но Маше больше всего на свете хотелось в такие моменты крикнуть мужу, что она вовсе не хочет быть взрослой. Ведь это слишком ответственно и сложно. И она рада была бы разделить эту ответственность с тем, кто понимает, что даже большим девочкам иногда нужно побыть совсем небольшими. И рядом должен быть тот, кто поймет, что им просто необходимо, хотя бы изредка, выдать пару коньков и отвести на хороший каток. Потому, что так правильно. Для души полезно…
Мусик о ее размышлениях понятия не имел. Имя ему не особо нравилось, но из уважения к хозяйке он изредка даже откликался на него, чем приводил Машу в неописуемый восторг.
Потратив сумму, которая смело могла бы составить бюджет какого-нибудь небольшого государства, Маша выходила подкидыша и решила, что с появлением Мусика мужчин в ее доме теперь более, чем достаточно, а потому можно успокоиться и жить так, как давно хотелось. А именно – без оглядки на чужое мнение и страха быть униженной и оскорбленной. Мусик на подобное был просто не способен.
Она воспитывала кота, уча его делать свои дела в лоток и не драть мебель, а кот учил ее заботиться о нем и давал повод направить свое раздражение, иногда присущее женщинам, и тоску, одолевавшую Машу по вечерам, в нужное русло. Грустно тебе? Глупости какие! У тебя ведь есть, о ком заботиться, не так ли? Вот и займись делом! И нечего страдать по пустякам! Ведь есть вещи куда более важные. Например, снять кота с дерева.
Именно этим Маша и занималась, слегка переигрывая в своей печали и умоляя кота одуматься.
Кот же, прекрасно понимая, что хозяйка еще не дошла до той стадии, когда ненужные мысли покидают голову окончательно и оставляют лишь желание скинуть белое пальто и влезть-таки хотя бы на нижнюю ветку дерева, изрядно веселя прохожих, лениво когтил насиженную ветку и ждал.
Но сегодня судьба решила, видимо, подшутить не только над Машей, но и над котом, потому, что хозяйка вдруг остановилась, уставилась на кого-то, кого коту не было видно сверху, так как мешала еще не облетевшая листва, и неожиданно улыбнулась. И улыбка эта была настолько необычной, широкой и светлой, что даже кот невольно залюбовался ею и пропустил момент, когда широкая мужская ладонь сграбастала его за шкирку с ветки и куда-то потащила. Это было настолько неожиданно и странно, что кот даже не успел возмущенно завопить и напрочь забыл на мгновение, что у него есть когти, которые вообще-то полагалось пускать в ход в подобных случаях.
Ничего подобного он сделать просто не успел, так как его, мало того, что стащили с ветки, так еще и вручили в самой унизительной, давно уже забытой позе с безвольно поджатыми лапами, хозяйке, сопроводив это насмешливым:
- Ваш злодей?
- Мой… Спасибо… Только он не злодей. Он – Мусик…
- Как?! – мужчина, которого кот разглядел только сейчас, пытаясь вывернуться из рук хозяйки, поперхнулся. – Что это за имя для такого кота?
Хозяйка, вопреки обычаю, не возмутилась и не сбежала, прижимая к себе кота, а лишь спросила, внимательно посмотрев на незнакомца:
- А вы читали «Двенадцать стульев»?
И этого оказалось достаточно для того, чтобы кот понял – вот сейчас, в этот самый момент, случилось что-то в высшей мере странное. И как бы ни сложилось все дальше, он, пожалуй, не против, если эта широкая мужская ладонь еще разок возьмет его за шкирку. Но только в том случае, если после этого хозяйка снова улыбнется и голос ее зазвучит вот так, как сейчас – уверенно и мягко.
И его желание будет исполнено. Судьба ли решит, что хозяйке кота пришла пора изведать то, что называют настоящей любовью, или это будет везение самого Мусика, но факт остается фактом. Спустя всего несколько недель его затолкают в переноску и куда-то повезут. И, после часа изматывающей дороги, хозяйка все-таки извлечет его из ненавистного плена и возьмет на руки. А потом толкнет скрипучую калитку отцовской дачи и в прохладном осеннем воздухе, который поэты так не любят наполнять нежностью, отводя на его долю совсем другие задачи, прозвучит легко и ласково:
- Папочка, ты где? Как ты? Мы приехали! Я, Мусик и… Знакомься! Это – Миша! И я его люблю…