Мои постоянные читатели знают, что по профессии я врач, имею огромный стаж работы в учреждениях здравоохранения. Был врачом-рентгенологом и заведующим рентгеновским отделением в городской больнице города Хабаровска, затем главным рентгенологом края, чиновником отдела здравоохранения крайисполкома в должностях заместителя, а потом первого заместителя заведующего отделом, после увольнения по собственному желанию и переезда в Сибирь работал директором крупной муниципальной больницы в городе Нефтеюганске. И хотя в моей трудовой книжке не так много записей о перемене места работы, есть вкладыш. Связано это с тем, что у большинства кадровиков был размашистый почерк, а также от большого количество записей о моих поощрениях за время работы. Это многочисленные сведения о награждениях как врача-рентгенолога и как заведующего отделением больницы, грамота Индустриального райкома КПСС и райисполкома, грамота отдела здравоохранения крайисполкома и крайкома профсоюза медицинских работников.
И хотя в трудовой книжке нет графы о жалобах, если бы и была, то в ней не было бы записей. Хотя за все годы работы на меня поступило две жалобы, но, как было написано при их рассмотрении, «факты не подтвердились». Но мне они запомнились на всю жизнь.
Первую жалобу в отдел здравоохранения Хабаровского горисполкома была написана моей коллегой и подчиненной Людмилой Станиславовной Лазаркевич. Она была моим учителем, когда я только начал осваивать свою «гражданскую» профессию после трех лет службы на подводной лодке Тихоокеанского флота в должности начальника медицинской службы. Но в 1979 году она вышла на пенсию по достижению 45-летнего возраста. Почему так рано? Просто наша профессия связана с ионизирующим излучением, а что это опасно, все узнали после аварии на Чернобыльской атомной станции. И поэтому женщины, проработавшие во вредных условиях 12 лет, при достижении 45-лет могли выйти на пенсию, продолжая работать. Но сумма пенсии и заработной платы не должна превышать 300 рублей. По тем временам это были большие деньги, особенно в южных районах Дальнего Востока. Чтобы получать такие деньги, Лазаркевич должна была работать на 0,75 ставки, т.е. всего 4 часа в день, так как получала максимальную в то время пенсию в 120 рублей. Но при таком укороченном рабочем дне как она могла исполнять обязанности заведующей отделением? И она ушла на пенсию, рекомендовав мою кандидатуру на должность заведующего главному врачу Людмиле Николаевне Яковлевой.
К этому времени у меня уже был высокий авторитет как врача-рентгенолога у клиницистов, в том числе у заведующего кафедрой хирургии профессора Григория Леонтьевича Александровича. Дело в том, что в стационаре на 480 коек был два врача-рентгенолога, и я смотрел больных хирургических отделений, если и были ошибки, то незначительные, не влияющие на результат лечения. Поэтому профессор и стал высоко ценить меня как врача-диагноста.
К этому времени я стал видной фигурой и в общественной жизни больницы, самой крупной в Индустриальном районе города. Еще во время службы меня приняли кандидатом в члены КПСС, а затем, уже во время работы в больнице, я стал полноценным членом партии, самым молодым по возрасту в первичной партийной организации огромной больницы, с 2,5 тысячами сотрудников стационара, трех поликлиник, травмпункта, женской консультации и 36 здравпунктов на промышленных предприятий. А через 2 года коммунисты, убедившись в правильности своего выбора, избрали меня секретарем партийного бюро, т.е. парторгом больницы. И этой работой я занимался до своего увольнения из больницы, т.е. коммунисты девять раз избирали меня своим вожаком.
Но если как врач-рентгенолог я уже успел приобрести некоторый опыт, то как руководитель структурного подразделения не имел его. Что значит кратковременные замещения Лазаркевич во время её отпусков? Текучка, не более того. Но мне повезло. Через полгода после назначения на должность я поехал в Москву, в центральный институт усовершенствования врачей, на кафедру, которой долгое время руководил главный рентгенолог СССР профессор Юрий Николаевич Соколов. Правда, у этому времени по возрасту он уже оставался на кафедре вторым профессором, кафедрой же заведовал еще один из корифеев нашей специальности, профессор Леонид Семенович Розенштраух. Но авторитет кафедры как кузницы новых кадров был очень высок.
Поэтому, когда нам однажды прочитал лекцию главный специалист по рентгенологии Минздрава СССР к.м.н. Васильев, не было ничего удивительного. Но Васильев рассказал нам много того, что не могли дать другие преподаватели. Он познакомил курсантов со всеми действующими приказами по рентгеновской службе, которые большинство из нас не только не видели в глаза, но и не слышали о них. А ведь в них было все, что нужно знать и делать любому руководителю отделения, всевозможные положения, инструкции персонала, правила радиационной безопасности и многое другое. Я записал названия всех приказов и решил по возвращению в Хабаровск их найти в архиве отдела здравоохранения крайисполкома. В те годы множительной техники практически не было, поэтому поступившие в регион приказы Минздравов СССР и РСФСР в одном экземпляре так и оставались в них, попадая в архивы, особенно если главные рентгенологи региона были не очень активны.
Курсы в Москве были 2-х месячные. В рентгенкабинете стационара, на базе которого было две кафедры медицинского института - терапии (профессор А.М.Сарванов) и хирургии (профессор Г.Л.Александрович) во время моего отъезда оставалось два врача – Лазаркевич и совсем молодая, только после первичной специализации, Галина Платоновна Шабурова. Я держал связь с отделением, поэтому, когда узнал, что Лазаркевич уволилась и перешла работать в городскую психиатрическую больницу, был в шоке. Позвонил главному врачу и спросил, может, мне прервать обучение и вернуться в Хабаровск, ведь Шабуровой очень трудно справиться одной с потоком больных. Но Л.Н.Яковлева успокоили меня и сказала, чтобы я завершил обучение, как положено, она даст Шабуровой в помощь врача из поликлиники.
Во время учебы курсантов пригласили на заседания московского научного общества рентгенологов (было краевое общество и в Хабаровске), где с сообщением об организации работы рентгено-эндоскопического отделения в МОНИКИ выступил профессор Портной. Мне его выступление очень понравилось. Ведь я к этому времени уже освоил эндоскопию бронхов с помощью жесткого бронхоскопа Фриделя и гастроскопию японским гибким эндоскопом «Олимпас». Начала заниматься гастроскопией и Шабурова. А впереди уже маячила сдача в эксплуатацию нового типового корпуса поликлиники в Южном микрорайоне, где планировалось разместить два рентгеновских кабинета и один флюорографический.
Я вернулся с учебы полон идей по организационной перестройке рентгеновском службы больницы, которая получила поддержку у главного врача. Сразу поехал в крайздравотдел, нашел нужные мне документы и от руки переписал все приказы.
Вначале я заменил все действующие в больнице на тот момент приказы на новые в соответствии с теми документами, что переписал в крайздравотделе. А когда сдали в эксплуатацию здание и установили в нем все медицинское оборудование, пришла очередь объединения всех рентгеновских кабинетов (стационара, 2 поликлиник, травмпункта) и флюорографа в одно большое рентгеновское отделения под моим руководством. Все заведующие поликлиниками и травмпунктом были рады, у них уже не болела голова, когда кто-то из врачей или рентген-лаборантов уходил в отпуск или болел, найти им замену была моя забота.
Работавшая в городской психбольнице на 0,5 ставки Лазаркевич заскучала. Больных, нуждающихся в услугах рентгенолога, практически не было, а смотреть с профилактической целью грудные клетки неинтересно. И когда был принят в эксплуатацию флюорограф, она пришла к главному врачу с просьбой взять на работу. Заметьте, к главному врачу, а не к заведующему отделением. А ведь я, когда устраивался на работу, пришел сначала к ней и с ней вместе ходил к главному врачу. Но Л.Н.Яковлева к этому времени была уже грамотным руководителем, и отправила с заявлением на работу Лазаркевич ко мне, чтобы я наложил резолюцию. Что я и сделал, написав «Не возражаю» после разговора с Людмилой Станиславовной.
Я всегда её ценил как врача-рентгенолога высшей категории, она была опытным и квалифицированным врачом. Но вот как организатор работы отделения была никакой. Её вполне устраивала положение, что фактически её подчинялись 2 врача и 2 рентген-лаборанта, а остальные сотрудники были в штате структурных подразделений – поликлиник и травмпункта. К тому же она уже готовилась выйти на пенсию, и лишняя нервотрепка ей была не нужна. Поэтому, вернувшись и работая в поликлинике, она не ожидала, что и там моя вотчина. И все мои реформы ей категорически не понравились. Считая себя опытным врачом и организатором, она и написала в городской отдел здравоохранения жалобу на меня, присовокупив с деловой части факт якобы поощряемого мной лизоблюдства к себе. Такой вывод она сделала, узнав, что наша санитарка Мария Федоровна Угрюмова каждый день в 11 часов приносит мне стакан чая.
Но за год до этого я перенес операцию на правой почке по поводу мочекаменной болезни, случившегося среди полного здоровья. И мне было рекомендовано чаще пить чаи, чтобы с мочой вымывать песок из почек. Я и попросил Марью Федоровну, которая относилась ко мне с материнской заботой, подавать стакан чая в 11 часов, что она и делала.
В те годы любой жалобе давали ход. А тут жалоба от врача на своего начальника, к тому же парторга самой крупной в городе больницы. Это было летом, период отпусков. Вместо главного терапевта горздравотдела Зинаиды Петровны Жирновой, кстати, работавшей много лет в нашей больнице заведующей кардиологическим отделением и подружки Лазаркевич, которая в это время была в отпуске, в комиссию вошла и.о.главного терапевта горздравотдела, заведующая отделением городской больницы Геня Матвеевна Сиворакша и главный внештатный рентгенолог города Эдуард Григорьевич Филимонов, заведующий рентгеновским отделением городской больницы № 10. Оба опытные руководители с авторитетом в городе.
Комиссия приехала, поговорила со мной, со всеми врачами отделения и с Лазаревич, выслушала их мнение от стиле моей работы, познакомилась с документацией в отделении, переговорила с главным врачом и написала справку, где было сказано, что факты, изложенные в жалобе, не подтвердились, в том числе было дано объяснение, почему санитарка мне подает чай в определенное время. Было также сказано, что организация самостоятельного рентгеновского отделения позволила оперативно решить возникающие проблемы. А Филимонов прислал после этого к нам своего главного рентген-лаборанта, чтобы та переписала все утвержденные главным врачом документы в нашем отделении. А через год наше отделение было признано победителем в социалистическом соревновании среди лечебно-профилактических учреждений края, о чем свидетельствует сохранившаяся у меня почетная грамота. В том же году я сменил Филимонова в должности внештатного главного рентгенолога Хабаровска, а еще через 3 стал главным рентгенологом края. И использовал наработанный в больнице опыт для улучшения работы всей рентгеновской службы края. Проверка нашей службы главным рентгенологом РСФСР профессором Павлом Васильевичем Власовым показала правильность моих действий.
А Лазаркевич, проиграв в противостоянии со мной, правильно все поняла. На старом багаже было невозможно совершенствовать работу службы. Она долго работала в поликлинике Южного микрорайона, а потом, когда был открыт второй флюорографический кабинет в другой поликлинике, рядом с ей квартирой, перешла работать туда. Вполне адекватно она восприняла и мою критику в свой адрес, когда при анализе процента просмотров патологии при флюорографии у неё было больше брака, чем у её коллеги по флюорографу Евгении Николаевны Диденко. Та при малейшем подозрении на патологию назначала дообследование, которое часто ничего не выявляло. А Лазаркевич считала, что там ничего серьезного нет, и ошибалась. Следовало соблюдать золотую серединку, что я и сказал врачам своего отделения. Как говорится, «лучше перебздеть, чем недобздеть», пропуск патологии в итоге дороже выходит и для человека, и для здравоохранения. На заставке фото части сотрудников моего отделения, в котором было 42 человека, в том числе 12 врачей.
А вторая жалоба была написана на меня уже не на как рентгенолога, а как на травматолога. Врачи в позднее советское время никогда не входили в число людей с высокими доходами, если не брали взяток. Поэтому среди женщин-врачей совместители были примерно в 50%, обычно не брали подработку жены военнослужащих, больших партийных и хозяйственных руководителей, а вот среди врачей-мужчин подрабатывали все 100%. И я был не исключение. Для семьи с тремя малолетними детьми и не работающей женой это был крайне важно. Так что я брался за любую подработку. Замещал уходивших в отпуск или заболевших врачей не только в своей больнице, но и в городской поликлинике № 16, Амурской центральной бассейновой больнице, потому что они были недалеко от места жительства нашей семьи. А в своей больнице, как уже написал, занимался эндоскопией, а так же брал ночные дежурства в травматологическом пункте больницы. Вот там и произошло, о чем и была написана жалоба.
Долгое время травмпункт функционировал в здании стационара больницы. Места было мало, большая стесненность, когда больных было много, многие стояли, потому что поставить скамейки было некуда. Поэтому, когда было сдано в эксплуатацию здание поликлиники в Южном микрорайоне, травмпункт перевели туда. Там я и брал ночные дежурства.
Хабаровчане знают, что большое количество дач горожан имеется вдоль трассы к югу, на Владивосток. На выезде из Хабаровска в ту сторону стоит пост ГАИ. На нем проверяют документы на автомобили и водителей, и, если гаишник замечает запах алкоголя изо рта водителя, он обязан проверить того на предмет алкогольного опьянения. Обычно это делают в наркологическом диспансере, но тот находится в центре огромного, на 600 тысяч города, и вести туда водителя, у которого может и не оказаться опьянения, как сейчас бы сказали, стремно. А наш травмпункт намного ближе, по ночам там не так много больных, к тому же есть все возможности проведения разных проб на алкоголь, поэтому таких больных и везли к нам на освидетельствование.
Проба на алкоголь в выдыхаемом воздухе не специфична. Даже выпитый стакан прокисшего кефира может дать положительную реакцию. Поэтому есть еще и другие способы проверить, если у человека алкогольное опьянение или это остаточные явления выпитого накануне. Кроме специфических проб надо следить и за поведением водителя, его реакцией на задаваемые вопросы. Если он заторможен, то какой тут может быть предшествующее опьянение, минимум легкая степень опьянения.
В те 70-80-е годы автомобили в личном пользовании были редкостью, и их владельцы старались не ездить после выпивки. Лишение прав больно ударяло по семейным отношениям. И я при освидетельствование обращал внимание и на поведение человека. Если чувствовал, что он сам осознает свою ошибку, и ведет себя тихо и не качает права, в таких случаях чаще писал в заключении, что есть явления предшествующего опьянения. Но вот хамов не терпел ни среди гаишников, ни среди водителей.
Бывало, полный травмпункт людей, которым реально нужна моя помощь, а приезжает гаишник и требует тут же проводить освидетельствование, а когда ему отказываешь, начинает хамить и стращать. С такими у меня всегда был разговор короткий – есть наркодиспансер, туда и везите. И когда такой гаишник привозил очередного водителя и видел за столом меня, уезжал. А вот к хаму-водителю у меня другое отношение. Так и случилось с тем, кто написал на меня жалобу.
Видимо, у мужика, которого привез гаишник на освидетельствование, была дача за городом. С вечера он крепко выпил, ночью решил, что сможет проскочить мимо гаишников и поехал. Но не учел, что днем при большом трафике машин могут его и пропустить, хотя опытный гаишник сразу вычислит того, кто употреблял алкоголь, по запотевшим окнам автомобиля. И… «будьте добры, ваши документы». А вот по ночам машин мало, и проверяют всех подряд. Вот это мужик и попался. Привезли его ко мне, начал скандалить. Для таких у меня нет исключений. Провел все пробы выдыхаемого воздуха, другие специфические пробы, все свидетельствует о наличии алкогольного опьянения, причем не легкой степени. Так и написал в своем заключении на освидетельствование, есть такая специальная форма бланка.
Проходит несколько дней. И вдруг ко мне в рентгеновский кабинет входит незнакомый мне человек, явно при должности. Опрятный модный костюм, уверенность во всем. Называет свое ФИО и должность – инструктор крайкома партии. Сообщает, что на меня пришла жалоба в крайком партии от коммуниста, есть резолюция первого секретаря А.К.Черного разобраться. Инструктор уже побывал в травмпункте, узнал, кто был дежурным врачом в ту ночь и вот приехал ко мне разбираться.
Я попросил дать прочитать жалобу и получил её. Там автор пишет, что он коммунист с такого-то года, ударник коммунистического труда, передовик, а его лишают права управлять автомобилем на год. Мол, он ходил в наркологический диспансер и там у него не выявили признаков алкогольного опьянения, и на этом основании он считает, что в травмпункте врач все сделал неправильно.
Я решил ничего не объяснять инструктору, слова к делу не пришьешь, а вот бумагу запросто. Попросил врача время на написание объяснительной. И так начал с того, что я коммунист с еще более раннего года, чем автор жалобы, что являюсь секретарем партийной организации уже столько-то лет, и более 60 членов нашей первичной партийной организации ежегодно оказывают мне доверие, избирая своим вожаком. Коротко пояснил, что пробы, проведенные через день в наркодиспансере, и не могли выявить алкогольное опьянение, и ни о чем не говорят. Ну и в таком же ключе объяснил свои действия на освидетельствовании. Отдал свою объяснительную, написанную на имея первого секретаря крайкома КПСС А.К.Черного.
Инструктор крайкома внимательно прочитал, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Как бы этот мужик не только без машины не остался, но и без партбилета. Черный не любит таких псевдокоммунистов, которые прикрывают своим партбилетом свои неблагозвучные делишки.» Он спросил, надо ли мне сообщать о решении А.К.Черного. Я сказал, что нет, мне это неинтересно. Мы попрощались. Что стало с тем мужиком, я не знаю, да мне это не волновало, он явно получил то, что заслужил.
Вообще я всегда стоял на защите своей чести и достоинства, кто бы передо мной не был. И вы знаете, уверен, что Бог шельму метит. Все люди, которые в силу более высокого своего положения проявляли ко мне несправедливость, заканчивали плохо. Но это уже другая история.