Шалом, черноголовые! И вновь моя любимая рубрика «Как НЕ надо писать про Ануннаков!»
До чего же я люблю рецензировать подобные книжонки - ибо они позволяют мне лишний раз ощутить себя великой и гениальной писательницей, чье великое и гениальное творчество выгодно выделяется на фоне этого лженаучного и псевдо-шумерского отстоя. На сей раз я хочу с особенным удовольствием разобрать сравнительно новый и недавний (всего лишь 2019 года выпуска) графоманский выкидыш - «исторический» (на самом деле, разумеется, анти-исторический) роман какого-то Владимира Василенко под интригующим заголовком «Намтар». Кто таков оный В.Василенко, я, увы, понятия не имею - ибо слышу о нем в первый (очень надеюсь, что и в последний) раз. Но сразу видно, что - не профессиональный историк, и даже не столь грамотный любитель, как я. С чего бы это вдруг очередного графомана потянуло на Древнюю Месопотамию, нам остается только гадать... но вот, однако же, потянуло! Приспичило этому Василенко описать жизнь при дворе шумерского царя Шульги-Сина - и наваял он книжку, но не про самого царя, а про одного из его чиновников по имени... впрочем, до нелепого имени главного героя мы сейчас дойдем.
Ссылка на сайт «ЛитРес», где можно насладиться сим сомнительным «шедевром», здесь, к сожалению, не открывается - но вы можете без труда найти «шедевр» и сами.
Аннотация к произведению исполнена дешевого пафоса - и явно свидетельствует о дремучем невежестве автора и его абсолютном непонимании шумерского менталитета и психологии, где никакой Намтар никогда НЕ играл особой роли, а всем заправляли Ану, Энлиль, Нинурта и другие по-настоящему крутые Дингиры:
«Скрытая толщей веков письменность шумеров приоткроет тайны древней эры. Герой романа – высокопоставленный царский сановник при дворе богоподобного царя Шульги-Сина. Движимый обычными человеческими чувствами: любовью, ревностью, тщеславием, ненавистью, страхом, надеждой – он помнит о долге перед государством и родом. Но миром правит демон судьбы и смерти Намтар. Над ним не властны даже боги.»
А вот, кстати говоря, и страница Василенко «ВКонтакте» отыскалась - но, правда, она давно заброшена. Однако все же советую превентивно забанить идиота, как забанила его я:
https://vk.com/vladimir.vassilenko
Там он, в частности, разглагольствует о своем, так сказать, творческом пути - и о том, что заставило его взяться за шумерскую тему. А еще в этом автобиографическом резюме он дико гордится и похваляется своим якобы «честным» бизнесом, позволившим ему якобы «легально» заработать свой первый миллион в Казахстане 90-х годов (так и хочется вскричать голосом Станиславского: «Не верю!») и своим проживанием в болгарском городе Варне:
«У меня нет необходимости разбогатеть и вырваться из нищеты. Уже в сорок лет мне удалось поймать пик роста недвижимости в Казахстане, откуда я родом, и легально заработать первый миллион. Его мы с женой инвестировали в Болгарию, создав фирму в Варне и купив летний дом на лимане. Пять лет мы присматривались к стране, приезжая в солнечную Варну летом. Это были лучшие воспоминания. Осенью пятого года решили подать документы на временное проживание и уже через два месяца
получили визу “D”.
(...)
Вторым желанием, появившимся тем же февралем, было написать полноценный роман.
Роман!? – начала в ужасе нашептывать трусливая часть меня. (...)
Ну а почему бы и не роман? Ветер отошел на второй план. Он не стал меньше, просто я перестал его замечать.
Роман, но о чем?
Шумеры ..., конечно же, шумеры, - непроизвольный выдох облегчения, наполнил радостью. Захотелось захохотать.
Точно!
Впервые о шумерской цивилизации я услышал от своего австрийского учителя – Арнольда Графа фон Кейзерлинга в возрасте двадцати шести лет. Арнольду в момент нашего знакомства было шестьдесят девять. Он сотрудничал с нашим Университетов и подолгу бывал в Алма-Ате. Тема шумеров меня крайне заинтересовала, но, выживая в начале девяностых, ушел с должности преподавателя Университета работать в одну швейцарскую компанию. Четырежды профессор (философия, математика, теология, языкознание) очень расстроился из-за моего ухода в бизнес. Связь с ним я потерял.
Профессор умер на восемьдесят третьем году. Я искал его могилу много лет спустя на городском кладбище Вены. Случайно найти было невозможно, обратился в администрацию кладбища. Назвал служащей имя и дату смерти. Ровно через тридцать минут мне выдали справку о том, что Арнольд Граф фон Кейзерлинг завещал кремировать его тело, а прах передать родственникам. Мир праху твоему, Арнольд! В момент ожидания справки на лавочке в тени больших деревьев, поймал себя на смутном чувстве неисполненного долга. Он верил в меня.
Не откладывая, в тот же день приступил к реализации мечты. В течение двух лет собирал, изучал, структурировал доступные материалы о шумерах и аккадцах. В течение года работал над сюжетом и содержанием романа. Полгода заняла собственная редактура, три месяца отняла работа опытного редактора, по одному месяцу корректура и иллюстрации. Написав семь глав, набрался наглости и написал лучшему шумерологу в России из Питерского Университета с просьбой о рецензии. Категоричный ученый муж. Лучший в своей области. Но, как историк, он не приемлет художественный вымысел. «Намтар» же, в первую очередь, - художественное произведение с сюжетом и главными героями. Роман лишь основан на расшифрованной учеными шумерской письменности. Уважая мнение профессора, учел его замечания, исправил ляпсусы и определил роман, как «Неисторический».
Книга вышла на основных электронных площадках в конце декабря 2018, в день рождения отца. Весной 2019, после окончательной редактуры, был напечатан небольшой тираж для близких и знакомых. В августе – второй. Отзывы положительные, уверен у романа есть будущее. Пора заняться продвижением. Но как, когда ты неизвестный автор? Изучив вопрос, понял, что лучшим способом был бы захватывающий трейлер книги. То, что предлагают в основной массе за небольшие деньги – шаблоны, при том безвкусные и коряво смонтированные.
Хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам.»
- конец цитаты. Баньте его, черноголовые! Я что-то шибко сомневаюсь насчет того, что продвижению отстойного графоманского выкидыша сумел бы поспособствовать даже самый прекрасный трейлер. Но, впрочем, обо всем по порядку...
Что касается сюжета романа, то Ануннаками здесь, впрочем, и не пахнет... Что и следовало доказать, Василенко не просвещен светом истины - и явно не исповедует теорию Палеоконтакта. Реальных и материальных богов-пришельцев Дингиров в виде инопланетных гуманоидов из плоти и крови вы в его произведении не встретите (пожалуй, оно и к лучшему, что не встретите - а то бы он такое про них наваял...) А главным героем книги является, как я уже говорила выше, царский чиновник (надзиратель за строительством каналов) с поразительным именем, которого однозначно не могло быть в стране Ки-Энгир - Энкид! Да-да, его именно так и зовут - Энкид. По мнению идиота Василенко, шумерский батька так назвал сына - в честь Энкиду. А самого батьку, между прочим, звали Абзу! (а мамашу, как я понимаю - Тиамат) И, конечно же, Василенко, в отличии от меня, напрочь лишен чувства юмора. Он всегда зверски серьезен - и на всех страницах произведения вы не встретите ни единой шутки, хохмы или прикола. Единственное, над чем тут можно (и нужно) поржать - так это над дешевым пафосом автора, который сквозит буквально в каждой строчке «Намтара» и переполняет каждую фразу:
«Имя сыну Абзу выбирал сам – Энкид. Оно очень созвучное с именем героя эпоса о легендарном шумерском правителе города Урука царе Гильгамеше. Абзу считался большим поклонником и знатоком древних легенд. Соратника Гильгамеша звали Энкиду, его создала из глины богиня-мать Аруру. На одну треть бог, на треть животное и на треть человек – Энкиду был ловцом-охотником, разумеющим язык животных.
Абзу – сам известный охотник, и сына видел удачливым охотником и скотоводом, а главное – продолжателем дела его жизни. Воспитывал он Энкида в суровых условиях, как воина. Изнуряющие физические упражнения, выживание в пустыне, основы рукопашного боя, стрельба из лука и владение мечом – всему этому Энкид научился уже в подростковом возрасте. Ещё восемь лет он учился в эдуббе, чтобы стать образованным писцом. Все каникулы юноша проводил в Ларсе, закаляясь физически.
Вместе с отцом они часто выезжали на охоту.»
- какой на фиг меч в стране Ки-Энгир, где все обходились боевыми топорами!?.. Мечи в Древней Месопотамии появились довольно поздно - уже в ассирийскую эпоху. И я уже молчу о том, что ни одного бы ребенка не назвали бы в честь Энкиду - который, хоть и был прославленным эпическим героем, но никогда не обожествлялся и не мог бы выступать в качестве бога-покровителя! Даже его бойфренд, святой благоверный князь Гильгамеш, который формально был обожествлен (говоря нашими
современными словами - причислен к лику святых) и возглавлял загробный суд в Иркалле, все же не являлся полноценным богом и уступал по значению настоящим Дингирам. Лично мне неизвестно ни одного теофорного имени в честь Гильгамеша - а уж, тем паче, в честь Энкиду.
Да и вообще, что касается шумерских теофорных (и не только теофорных) имен, то есть один замечательный источник, который у меня всегда под рукой, и в который я каждый раз заглядываю, когда мне требуется найти подходящее аутентичное имя для какого-нибудь своего героя. Данный источник - просопографический указатель ассириолога Л.В. Бобровой, размещенный в качестве приложения в конце знаменитой монографии И.М. Дьяконова «Люди города Ура». Стыд и позор тому, кто не знает и не читал хрестоматийной книги И.М. Дьяконова и просопографического справочника Л.В. Бобровой! Василенко явно относится к числу подобных идиотов, толком не знакомых с шумерологической матчастью - но при этом имеющих наглость что-то вякать про древних черноголовых в своих дурных бездарных книжонках. Поэтому имена его персонажей, мягко говоря, довольно странные - и звучат совершенно не по-эмегирски (ибо взяты автором с потолка и от балды, а не из серьезной научной литературы, как беру я). К примеру, что это за имя - Липит? (так зовут еще одного героя его романа) В переводе с эмегира слово LI.PIT буквально означает «прикосновение» - и порой используется в теофорных именах как первый компонент (за которым всегда следует второй компонент - имя Дингира, чье прикосновение подразумевается). Например, был такой царь города Иссина, которого звали Липит-Иштар - «прикосновение Иштар». Еще из клинописных источников известно имя одного черноголового, которого звали Липит-Эйя - «прикосновение Эйи». (то есть, Энки). Но назвать кого-либо просто Липит, просто «прикосновением», без сопутствующего имени божества-покровителя, было совершенно не в шумерской традиции.
А что за имя у еще одной героини - Магина? Его Василенко откуда взял? Из пальца высосал? (если это, конечно же, был палец) Оно вообще не имеет ни малейшего отношения ни к эмегиру, ни к аккадскому языку - и, конечно же, в просопографическом справочнике Л.В. Бобровой не фигурирует. Уж я бы его заметила, кабы фигурировало!
А что за имя еще одного друга главного героя - Умит? В просопографическом указателе Л.В. Бобровой приводятся только два отдаленно похожих имени, но оба они - женские: Уммиремет - «моя мать милостива» и Уммитабат - «моя мать хороша». Никакого мужского имени Умит там нет. Возможно, Василенко так переиначил эмегирское слово UM.MI.A, обозначающее учителя в эдуббе? Умит как раз работал учителем - причем, идиот-автор безграмотно величает его профессором (!), что
также весьма доставляет. Но, впрочем, к этому Умиту мы еще вернемся...
Что еще обращает на себя внимание: почему никто из героев не наречен в честь своего персонального бога-покровителя? Это была повсеместная и чрезвычайно распространенная традиция в Древней Месопотамии: ибо обычно личным покровителем человека считался тот Дингир, в честь которого назвали ребенка. В тексте неоднократно упоминается, что покровителем Энкида выступает солнечный бог Уту - так почему же его тогда зовут не в честь Уту? А покровителем другого героя (фермера Аттайи), по словам автора, выступает громовержец Ишкур - но он тоже почему-то не носит имени в честь Ишкура. А покровителем Абзу, покойного батьки Энкида, выступает второстепенное божество Сумукан - но и он тоже лишен соответствующего теофорного имени. Чудеса, да и только! И - полное непонимание автором шумеро-аккадской психологии, да и психологии вообще. Ибо, если главный герой с детства молился и поклонялся Уту, то и имя ему полагалось соответствующее - в честь солнечного бога, а не в честь какого-то паршивого Энкиду! Тогда его должны были бы звать, например, Уту-Мансум («Уту дал его мне»), или, допустим, Уту-Гамиль («Уту милостив ко мне»). А еще был такой царь Урука, как Уту-Хенгаль («Уту изобильный») - современник знаменитого Ур-Намму и реальная историческая личность.
Что же касается сюжета, то «Намтар» начинается с настолько омерзительной, тошнотворной, отталкивающей и гнусной сцены, что я даже не желаю ее комментировать. Я прочла ее с огромным трудом (меня реально чуть не вырвало), а вам, друзья мои, вообще не рекомендую читать - уже лучше пролистайте первые 10-15 страниц, особо не вчитываясь и не вглядываясь. Если автор описывает ТАКОЕ, то это вызывает более чем справедливые сомнения в его психической адекватности и вменяемости. К тому же, он явно придумал эту мерзость самостоятельно (ибо ни в одном шумерологическом и/или ассириологическом источнике мне о подобных пытках и казнях читать не доводилось) - что свидетельствует об определенных патологиях его психики. На мой взгляд, чтоб додуматься до подобных извращений, надо быть с серьезно отъехавшей башкой... Уж лучше давайте перейдем сразу к главному герою!
Моральный облик главного героя произведения, царского чиновника Энкида, также вызывает отвращение - и не вызывает сочувствия (лично у меня - что-то не вызвал). Он - упоротый до полного идиотизма джедай на всю голову (что уже смешно): кристально честный и неподкупный, тошнотворно-правильный, принципиально не берущий взяток, не прибегающий к услугам проституток, свято хранящий верность царю и своим двум женам. Друзья Энкида тоже ему под стать по честности, порядочности и упоротости. Их описание тоже доставляет немало ржачки - например, описание фермера Аттайи (ну, хотя бы его имя - аутентичное и присутствует в указателе Л.В. Бобровой), принципиально не покупающего рабов (ибо он, дескать, считает рабство «безнравственным» и «бесчеловечным»):
«Аттайа, даже когда ему было очень тяжело, принципиально не покупал рабов. Три здоровых раба мужского пола обошлись бы ему в тридцать шекелей. Содержание трёх рабов в год вряд ли бы превысило десять шекелей. Выгодно, но дело в том, что рабы в основном попадались из числа военнопленных. За свою долгую службу и многочисленные сражения Аттайа и сам мог бы стать, подобно им, военнопленным и рабом. Слава его богу-покровителю Ишкуру, не допустившему этого! Он оберегал и
всегда выручал Аттайю, в последний момент предоставляя ему шанс на спасение.»
- кто и когда в Древней Месопотамии отказывался от бесплатного рабского труда, имея таковую возможность!? Кто и когда в ту далекую эпоху считал рабство чем-то «безнравственным» и «бесчеловечным»!? Этот идиот Василенко хотя бы в законы Хаммурапи хоть раз заглядывал!? Кабы заглянул, то должен был бы соображать, что рабство тогда считалось абсолютно нормальным и приемлемым социальным институтом - и существовали определенные законы, регулирующие его. И ни один бы древний черноголовый (тем более - обладающий хоть какой-то властью, влиянием и собственностью) не стал бы предаваться прекраснодушным толстовско-буддийским сентенциям на тему того, что: «Да как я могу эксплуатировать рабский труд? А если бы я сам оказался на их месте? Да мне совесть не позволяет!» и т.д. У жителей страны Ки-Энгир были совершенно иные представление о совести.
Упоротая ахимса самого Энкида доходит до такой крайней степени, что он чрезвычайно деликатно относится к своей рабыне-наложнице и ...не желает овладеть ей насильно, а трогательно мечтает об ответном чувстве девушки:
«В суматохе дней и дел Энкид не забыл первую встречу с рабыней. Он ловил себя на том, что думал о ней. Он помнил её волшебный запах и прислушивался, как приятно щемит влюблённостью сердце. Он часто видел её в своих мыслях и во сне. Сначала достигший вершин карьерного роста сановник решил, что это было мимолетное чувство, даже наваждение. Но со временем он заметил, что начал искать встреч с гордой и потрясающе красивой рабыней. Овладевать ею насильно он не собирался. Он хотел завоевать её сердце и словно оттягивал миг неминуемой близости,
наслаждаясь его ожиданием.»
- кто и когда в Древней Месопотамии по высокоморальным соображениям отказывался от секса с собственной наложницей, имея таковую возможность!? Кто и когда в ту далекую эпоху считал секс с наложницами чем-то «безнравственным» и «бесчеловечным»!? Рабыня принадлежала господину, и всецело зависела от его воли. Он мог брать ее, когда хотел, и сколько хотел. Василенко, да загляни ты в законы Хаммурапи! Почитай про статус наложниц, проституток и вторых жен, это тебе будет
полезно. И Библию тоже почитай (я имею в виду Ветхий Завет). Ну кто во времена Ветхого Завета церемонился со своими наложницами, рабынями и рабами!? Какого хрена ты приписываешь древним людям свои современные толстовско-джедайские представления о морали и нравственности!? У жителей страны Ки-Энгир они были совершенно иные, чем у тебя, дремучего идиота!
Но, конечно же, особые перлы идиотизма составляют описания автором шумерской религии. Василенко до того безграмотен и туп, что совершенно искренне не понимает разницы между жреческим служением в храме - и частным поклонением на своем домашнем алтаре. До него искренне не доходит, что жрец - это официальная ДОЛЖНОСТЬ (причем, весьма престижная должность в Древнем Мире), на которую не брали, кого попало (ибо для этого требовалось и хорошее образование, и определенные таланты - по крайней мере, талант эффективного менеджера). Служить жрецом в стране Ки-Энгир означало примерно то же самое, что и работать сейчас менеджером в какой-либо крупной корпорации (но тут, разумеется, многое зависело и от статуса самого храма, и от уровня сложности конкретной работы, выполняемой конкретным жрецом). В число жрецов, допущенных к священным Дингирским особам, конечно же, брали далеко не всех - ибо слишком уж велика была честь лично прислуживать богам. Но у себя дома любой гуруш мог поклоняться хоть черту лысому - это никого не заботило, и не требовало никаких «особых привилегий» и «специальных царских разрешений». Неужто царю-батюшке и царским спецслужбам больше делать было нечего, кроме как проверять и контролировать каждую жалкую лачугу каждого бедняка или раба, следя за тем, чтобы он не поклонялся, допустим, Луноликому Нанне, которого Шульги-Син объявил своим личным богом-покровителем!? Тем не менее, Василенко на полном серьезе считает, что царь особым царским указом строго запретил отправлять культ Нанны для всего остального населения страны. А как бы владыка чисто технически проконтролировал бы выполнение своего указа, спрашивается!? Как бы он проследил за каждым презренным гурушем или рабом, учитывая их количество!? Этот резонный вопрос, конечно же, остается без ответа.
К тому же, будучи явно неравнодушен к шизотерике, автор вовсю приписывает древним черноголовым какие-то «духовные практики», мантры и медитации, даже йогу (о шумерской йоге в представлении Василенко речь пойдет чуть ниже):
«Обычно Энкид просыпался рано, до восхода солнца. По утрам он проделывал ритуал приветствия верховному богу Уту – богу Солнца. Ритуал состоял из тщательно повторяемых физических упражнений и духовной практики.»
«Молодой царь призвал его к себе на службу. Со временем Шульги даровал ему, кроме всего прочего, привилегию обращаться в своих молитвах к верховному богу – могущественному Уту – богу солнца, покровителю города Ларсы, откуда Энкид был родом.
Сам Шульги-Син считал своим покровителем верховного бога Луны – Нанну, вершителя судеб мёртвых и отца богини Инанны. Богоподобный царь Ур-Намму, отец Шульги, начал строить великолепный храм Нанне в новой столице Уре; богоподобный Шульги-Син завершил его дело. Всем другим под страхом смерти запрещалось обращаться напрямую к Нанне. Шульги завоевал и поработил целый народ – амореев – запретив им молиться богу Луны, которого они называли Син. Имя этого бога он добавил к своему имени, став Шульги-Син; амореи же по его повелению должны были веровать отныне в сына бога Луны – Нумушду.»
Вообще, список исторических ляпов, несуразностей и нелепиц романа можно продолжать очень долго. Например, в тексте упоминается точильный камень из лазурита (!), сливовый соус (впервые слышу, чтобы в Месопотамии росли сливы) и романтичное пение соловьев, которое так любил слушать по вечерам Энкид. Про сливы и соловьев - вообще нонсенс, а что касается точильного камня из лазурита, то лазурит тогда в Двуречье стоил на вес золота - и был такой невероятной драгоценностью, что кусок священного самоцвета никто бы не посмел использовать подобным образом. Из лазурита бы сделали ювелирные украшения (которые бы тоже стоили целое состояние), или цилиндрические печати, но использовать такое сокровище в качестве точильного камня... нет, ни у кого бы из черноголовых рука бы не поднялась. Это все равно, что об золотой самородок ножи точить! Зачем портить драгоценный материал, если вокруг полным-полно обычных булыжников?..
Еще один абзац, тоже сразивший меня наповал своей упоротой джедайщиной, толстовщиной и даже, не побоюсь этого слова, ахимсой:
«Управляющий отказался от телесных наказаний, но дисциплина от этого нисколько не пострадала. Сурово наказывались, как велит закон, только серьёзные преступления. Смертные приговоры стали большой редкостью, а смерть виновного была быстрой и лёгкой. Окончательное решение по судебным делам принимал Намхани – у него были на это право и полномочия.»
- да чтоб в Шумере какой-то начальник отказался от телесных наказаний!? Да еще чтоб «дисциплина от этого нисколько не пострадала»!? Чудеса в решете, да и только! Да этих тупых гурушей если не бить, разве они станут работать!?.. В стране Ки-Энгир царила суровая дисциплина, и о гуманизме по отношению к рабам и простолюдинам тогда никто никогда не задумывался. А не верите - перечитайте законы Хаммурапи.
Обращает на себя внимание также любимый конь главного героя. Конь-то как конь, но у жеребца потрясающее имя: Лулу! Таки да: Энкид гордо нарек его Лулу (хотя, вообще-то, на эмегире слово LU или LU.LU обозначает человека). Назвать коня «Человек» - это надо было додуматься! Но дремучий невежда Василенко, не имеющий ни малейшего представления о священном языке эмегире, додумался и до такого идиотизма... Вот как вдохновенно и пафосно он описывает процесс приобретения скотины:
«Армаил знал толк в лошадях и предложил Энкиду своего лучшего скакуна. Энкид сразу влюбился в этого уникального коня. Он купил его у предводителя кочевников, не особенно торгуясь, и заплатил за него целое состояние – почти две мины серебром, столько же, сколько он отдал в своё время за дом на пристани в столице.
– У него нет имени, но он твой, и ты должен назвать своего коня, – сказал Армаил.
– Его имя будет Лулу, – ответил Энкид, помолчав немного и выловив из подсознания то, что первым подсказала ему интуиция.
Вождь одобрительно покачал головой, поняв ход мыслей Энкида. «Лулу» – так коротко называли древний воинственный народ гор луллубеев. Они были восточными соседями хурритов. Луллубеи принесли много бед как хурритам, так и шумерам. В своё время этот народ обуздал Нарам-Суэн – легендарный царь Шумера и Аккада, внук Саргона Древнего – основателя аккадской династии.»
Презренный графоман Василенко даже не знает и не употребляет таких архиважных слов, как Ки-Энгир (исконное название Шумера на эмегире - ибо мы сейчас зовем данную страну Шумером по причине нашей безграмотности, а изначально-то страна звалась KI.EN.GIR) и Акити-Загмук (буквально «край года»), праздник Нового года, точней - нового полугодия, что отмечался в Древней Месопотамии дважды: весной, в месяце Нисан (апрель) и осенью, в месяце Тишрей (сентябрь). Евреи, как потомки шумеров, до сих пор празднуют осенний Акити-Загмук, именуя его Рош-га-Шана (буквально «голова года»), а весенний Акити заменен у них праздником Пейсах. Василенко же понятия не имеет о таких элементарных вещах, и даже важнейший термин «черноголовые» встречается в его романе всего лишь пару раз (хотя жители страны Ки-Энгир величали себя именно «черноголовыми», а не «шумерами» и не «аккадцами» - это мы их сейчас делим на «гениальных высокоразвитых шумеров» и «примитивных недоразвитых аккадцев», опять-таки по причине своего невежества).
Зато новогодний ритуал священного брака в его книге, разумеется, присутствует! И здесь вообще лучше обойтись без комментариев. Естественно, по Василенкиному мнению, «никаких богов нет», их «придумывают коварные жрецы», а «в образе любвеобильной Инанны, богини любви и войны, выступала одна из жриц храма Инанны»:
«Шульги восстановил права каждого города иметь своего бога-покровителя и строить храмы для них. Царь регулярно подносил храмам щедрые дары – драгоценные украшения, скот, шерсть, масло лучшего качества, лён. Он лично покровительствовал школам при храмах. Шульги заручился поддержкой верховных жрецов, и те не мешали ему постепенно узурпировать власть в обмен на собственное благополучие. После десяти лет правления Шульги, как и его царственные предшественники, начиная с сыновей Саргона, получил ещё при жизни из рук благодарных жрецов Ниппура титул «богоподобного». Для этого он совершил древний ритуал. В святилище зиккурата Экишнугаль в столице царь принял участие в мистерии «Священная свадьба». Роль Думузи, бога-пастуха, – мужа богини, исполнял Шульги, а в образе любвеобильной Инанны, богини любви и войны, выступала одна из жриц храма Инанны. Начиная с того времени царя стали звать «Шульги-Син». В честь богоподобного Шульги-Сина во всех землях и храмах, принадлежащих ему, воздвигали каменные и металлические статуи. Этим статуям поклонялись и дважды в неделю приносили подношения граждане Шумера и Аккада.»
Разумеется, придурок-автор по своему дремучему и позорному невежеству считает шумеров и семитов-аккадцев двумя «разными» и «отдельными» народами - хотя любому, кто минимально вошумерен, очевидно, что это грубейшая ошибка. Шумеров совершенно ОШИБОЧНО объявили некой «отдельной» нацией, якобы «отличавшейся» от семитов, и объявили ТОЛЬКО на основании лингвистики - ибо всех постоянно сбивает с толку странный, загадочный язык EME.GIR, не имеющий аналогов среди прочих земных наречий. Но на самом деле это был, конечно же, ОДИН народ (что именовал себя ЧЕРНОГОЛОВЫМИ) - но говоривший на ДВУХ разных (причем, НЕРОДСТВЕННЫХ) языках: со своими смертными соплеменниками - по-аккадски, а с благородными господами-инопланетянами - по-эмегирски. И самый важный здесь аргумент – это отсутствие собственного этнонима у шумеров. Это мы сейчас по нашей безграмотности именуем их «шумерами» - но они на самом деле, все жители Древней Месопотамии именовали себя черноголовыми – как шумероязычные, так и семитоязычные. По-шумерски слово «черноголовые» звучит как SANG.NGIGA [«санг-нгига»], а по-аккадски – salmat-qaqqadim [«цальмат-каккадим»], но переводится одинаково. А как же иначе? – ведь в очах Дингиров все люди одинаковы (то бишь, их рабы).
Клинопись ясно свидетельствует о том, что в стране Ки-Энгир жили и действовали ДВЕ различные расы разумных гуманоидов: пришельцы назывались DIN.GIR, а земляне - SANG.NGI.GA (что означает «черноголовые») и LU.LU (что означает «гибриды» или «смешанные»). Ибо мы и были гибридами, выведенными при помощи генной инженерии, когда мудрый Энки (ведущий научный сотрудник и подлинный гений расы Ануннаков) додумался смешать Дингирский генетический материал с земным (полученным от недочеловека Homo Erectus). Таким образом, у нас, конечно же, есть генетическое совпадение с кучей животных (к примеру, с другими земными приматами оно достигает почти 98-99%) - и это прекрасно согласуется с теорией Палеоконтакта, и вовсе не «опровергает» ее. Просто пришельцы добавили нам кой-каких своих генов - сравнительно немного, но их оказалось вполне достаточно, чтобы форсировать нашу эволюцию искусственным способом. На сей счет неоднократно писал покойный Андрей Скляров в своей достаточно известной работе «Создание древних цивилизаций (Обновленная теория происхождения государства)», писала и я в своей статье «Христос и Нигена», где подробно описан общественно-политический и экономический строй колониальной цивилизации, созданной на Земле инопланетной расой Дингиров-Ануннаков:
http://proza.ru/2021/11/20/1441
Этот же идиот Василенко пишет следующее:
«Продолжая традиции своих царственных предшественников, Шульги смог объединить культуры двух совершенно разных по языку и традициям народов: шумеров и аккадцев. Первые аккадцы появились на землях шумеров несколько столетий назад. Они бежали от неустроенной жизни, голода и бедности. Семитские племена, к которым относились аккадцы, всегда завидовали процветающей и богатой стране шумеров. Шумеры превратили свои скудные земли в цветущий сад. И хотя у них никогда не было своего строительного дерева, камня и металлов, это не мешало шумерам завозить необходимое. Они успешно торговали с другими народами излишками зерна, фиников, шерсти и качественных тканей. Шумеры постоянно строили новые каналы и содержали в порядке старые, поэтому не зависели от капризов погоды и большую часть своей истории не знали голода. Шумеры научились гончарному делу, ткачеству, зодчеству. Они строили более ста моделей кораблей, плавили металлы, научились производить стекло. Южные соседи кочевников смогли стать культурным и высокообразованным народом. У них был свой письменный язык, они знали историю своей цивилизации.
За двести пятьдесят лет до описываемых событий Саргон Великий заложил империю аккадцев в стране шумеров. С тех пор его империя стала называться царство Шумера и Аккада. Будучи меньшинством во времена Саргона Великого, аккадцы постепенно стали составлять большинство от населявших царство народов. Объединение шумеров и аккадцев дало невиданный рост всему царству. Правда существовал и побочный эффект – народные нравы стали отличаться от традиционных шумерских, став более
суровыми и жестокими. Основная причина тому – стремительный рост аккадского населения и аккадских традиций. Аккадцы занимали почти все значимые посты в государстве. Абисимти – венценосная супруга царя, тоже была из семитского рода Саргона Древнего.»
А еще, по мнению идиота-автора, высокодуховные шумеры вовсю медитировали и пели мантры! Вот здесь он, например, описывает, как главный герой во время омовения произносит мантру, подозрительно напоминающую санскритский звук ОМ:
«Когда рабыня закончила, он, находясь в полном умиротворении, совсем тихо, почти неслышно, попробовал подобрать вибрирующий звук, подходящий для его состояния души и тела. Энкид, глубоко вдохнув носом, протяжно, на выдохе, пока не закончится воздух, тихо пропел, вибрируя голосом на букву «м» через слегка сжатые зубы, короткую мантру:
– Уммм… а…»
Также, как полагает Василенко, в жарком климате Двуречья еще и ландыши растут:
«От смуглых девушек исходил сладковатый аромат, отдалённо напоминающий запах ландышей, от чего у Энкида слегка закружилась голова.»
А борода у этого «грамотея» служит «показателем высокой нравственности» - хотя на самом деле она служила показателем высокого социального статуса. Конечно же, каждый знатный и богатый мужчина Древней Месопотамии обязательно носил длинные ухоженные волосы и завитую бороду, что подчеркивало его привилегированный статус, при котором не надо заниматься тяжелым и грубым физическим трудом, можно было себе позволить дорогую косметику и личного парикмахера. Но к нравственности это не имело ни малейшего отношения:
«Длинные до плеч чёрные волосы, увитые золотыми нитями, заплетённые рядами в косички с завитыми кончиками, и пышная холёная чёрная борода кольцами подчёркивали высокую нравственность Шульги-Сина. В царстве Шумера и Аккада человек, который не ухаживал за своими волосами и бородой, вызывал презрение.»
Далее автор повествует о различных лекарях царя и тех снадобьях, которыми они поддерживали царское здоровье. И вдруг неожиданно сообщает, что, помимо средств традиционной и нетрадиционной медицины, Шульги-Син вместе со своей женой Абисимти практиковал самую настоящую йогу! Таки да: судя по описаниям, здесь речь идет именно о йоге - и даже о тантре! Тантрические и йогические практики в Древней Месопотамии, вы себе это представляете, черноголовые!?.. Причем, что самое смешное, «постигать тайные знания» царская чета направилась почему-то не в высокодуховную Индию, а на Кавказ, на Армянское нагорье:
«Было ещё кое-что, делающее царя выносливым, энергичным и молодым. Он и его жена Абисимти в молодости познакомились с «человеком чёрных гор» (Армянское нагорье) – старцем почтенного возраста, отличавшимся фантастическим физическим состоянием. Он, несмотря на возраст, мог отжиматься и делать уголок ногами, опираясь на кончики пальцев. Старец обладал острым умом, великолепной памятью и реакциями молодого человека. Шульги и Абисимти специально проделали сложный и долгий путь, чтобы навестить его. Царственные супруги целый год укрывались в хижине мудреца, постигая тайные знания и совершенствуя духовные практики. Свита и войско царя расположилось у подножья, охраняя спокойствие царской четы. Говорят, старец обучил супругов великой премудрости – самоисцелению и продлению молодости. Среди подданных бродят слухи, будто царь и царица, оставаясь наедине, обмениваются энергиями с помощью специальных упражнений – физических и дыхательных, основанных на прижиманиях и придавливаниях ступнями босых ног частей тела друг-друга. Ритуал для двоих помогал им сохранять сексуальное влечение, а их суставы и мышцы были всегда в тонусе. Они и сейчас продолжали практиковать тайные упражнения – в случае возникновения какой-то боли или упадка сил.»
Затем в романе появляется еще один ржачный и абсолютно неправдоподобный персонаж - учитель эдуббы со странным именем Умит (которого Василенко уважительно именует «професором»), и который придерживается таких оригинальных взглядов, что могли быть лишь у античных философов-стоиков, но никак не у жителей страны Ки-Энгир, где не знали никакой философии и не допускали ни малейших сомнений в существовании богов:
«Умит не верил в богов и не имел бога-покровителя. Он верил в Высший Разум Неба. Его считали создателем шумерского слова «амарги» – «свобода», что буквально означало «возвращение к матери». Он философски относился к материальным благам. Умит не был беден, но и богатым его было сложно назвать. Он жил один, если не считать прислужницы, тайно влюблённой в своего кумира. Она посвятила свою жизнь служению учителю и уже успела состариться вместе с ним. Кроме забот по хозяйству прислужница помогала Умиту с ведением записей и не отвлекала от его гениальных открытий. Умит был рассеян и не очень следил и ухаживал за внешним видом и седыми растрёпанными волосами. Они выглядели как пакля. Энкид буквально заставлял его подравнивать бороду и регулярно мыть голову, лично поливая ему. Умит с готовностью с ним соглашался, приговаривая: «Да-да, ты прав, друг мой, внешняя форма должна соответствовать внутреннему содержанию».
- атеист, скептик и агностик в Древней Месопотамии!? Вы себе это представляете, черноголовые!? Да чтоб в стране, где религия пронизывала все без исключения сферы жизни, кто-то отказался от служения и поклонения материальным богам-Дингирам - и вместо них уверовал в некий абстрактный «Высший Разум Неба»!?.. Они не умели мыслить абстрактно, идиот! Они мыслили предельно конкретно. Они не представляли себя без материальных богов, с которыми жили в теснейшем симбиозе. Среди шумеров напрочь отсутствовали атеисты, скептики и агностики - ибо боги тогда были слишком реальны и слишком близки к людям, чтоб сомневаться в их бытии. Попробуй-ка, усомнись в богах, когда они повсеместно тебя окружают! Это все равно, что усомниться в реальном существовании Путина, проживая в современной России.
И попробуй-ка, откажись от соблюдения гигиенических норм, проживая в экстремально жарком климате, где малейшая неряшливость и неухоженность может слишком дорого обойтись - и обернуться тяжелым инфекционным заболеванием! Это среди христианских монахов и юродивых в средневековой Европе царила сплошная антисанитария, когда фанатики, одетые в грязные истлевшие лохмотья, годами не мылись и не причесывались, спали на голой земле, жестоко постились, носили тяжелые вериги, разводили на себе вшей, обмазывались собственными испражнениями и вообще всячески пренебрегали потребностям своего «грешного» тела, что якобы «исполнено порочных страстей» и «мешает идти по пути духовного развития». Но чистоплотные шумеры, в отличии от средневековых извращенцев, никогда не считали плоть «греховной» и не разделяли физическую и духовную чистоту. В шумерском понимании благочестивый человек обязан всегда быть ритуально чист: никакого
дурного запаха, никаких грязных свалявшихся волос, вшей или заразных кожных инфекций, передающихся контактным путем. Как уммиа, будучи образованным и просвещенным преподавателем в эдуббе, мог не знать и не понимать столь элементарных вещей!? И как он мог целых двадцать лет игнорировать влюбленную в него женщину, и ни разу не переспать с ней - и это при том, что шумеры положительно относились к сексу, отнюдь не считая его чем-то «грязным», «порочным» и «постыдным»!? Их культура отличалась неприкрытым и торжествующим гедонизмом - и ни один, даже самый гениальный, черноголовый никогда не отказывался от естественных жизненных удовольствий. А еще все без исключения мужчины мечтали о сыновьях - ибо для них было архиважно продолжить род, дабы было, кому оставить наследство, нажитое непосильным трудом, и кому поддерживать заупокойный культ после смерти отца, принося положенные жертвы на его могиле. Хотя бы ради продолжения рода учителю пришлось бы переспать со своей служанкой, и жениться на ней гораздо раньше, чем через двадцать лет бессмысленного и напрасного ожидания. Почему же он этого не сделал!? Он что, был настолько высокодуховен, что совершенно не хотел ни секса, ни детей!? Он даже на праздник Акити-Загмук с его неприкрытым эротическим подтекстом, когда все живое должно радоваться жизни и предаваться безудержному совокуплению, ни разу не ощутил полового возбуждения!? Почему Энкид сокрушался из-за отсутствия у него сына - а «профессор» почему-то не сокрушался!? И что за «философское отношение к материальным благам» - совершенно чуждое шумерской гедонистической культуре!? Почему уммиа ведет себя абсолютно по-монашески в ту древнюю эпоху, когда никакого монашества еще, как говорится, и в проекте не было!? Разве он - человек другой эпохи, с более пуританскими нравами!?.. Подобные ляпы, безусловно, остаются на совести автора.
Но это еще далеко не все, черноголовые! Помимо пуританско-монашеского поведения, шумерский «профессор», для полного «счастья», еще и диссидент:
«Находясь вдвоём с Эникдом, Умит часто критиковал существующие порядки в государстве:
– Посмотри, друг мой, как поменялись нравы в нашем обществе. Люди перестали доверять друг-другу. Нравы стали жестокими. Причина, друг мой, в засилье пришлых народов, особенно аккадцев. Мы, шумеры – избранный народ, но мы теряем свою численность и значимость, а с ними – свою силу и свои традиции. Мы аг-гига, – волновался он, – сообщество, которое поддерживает сама Вселенная. Наш народ заслуживает не только богатства и благоденствия, но и разумных правителей и
достойных духовных энов.»
- «достойные духовные эны» - эту фразу надо запомнить! Я долго с нее ржала - ибо слишком хорошо понимаю, до чего далека религия и культура Древней Месопотамии от нашего современного оккультно-шизотерического понимания духовности, и что в древности вообще не существовало такого понятия, как «духовность», порожденного античной неоплатонической философией (о чем я уже неоднократно высказывалась).
А еще, по мнению идиота Василенко, некоторые из черноголовых, несмотря на свое говорящее название, были ...блондинами! Вы представляете себе семита-блондина!? Много ли блондинов-арабов можно встретить в современном Ираке, населенного прямыми потомками шумеров!? Какие на фиг блондины, если они все ЧЕРНОГОЛОВЫЕ!?.. Но вот автор, тем не менее, считает иначе:
«Другой друг Энкида – шумер Илибани. Статный, привлекательный, с волосами редкого пшеничного цвета, придворный поэт и музыкант, приближённый к царю.»
- здесь, пожалуй, единственным авторским обоснованием странной и нетипичной внешности Илибани может служить лишь то, что он, по замыслу Василенко, самым наглым образом крутит роман со второй женой главного героя (почему-то совершенно не опасаясь, что с ним сделают, если поймают на горячем, и какой лютой казни предадут за прелюбодеяние с замужней женщиной - собственностью другого мужчины), и именно от него она рожает сына, а вовсе не от законного супруга. Вероятно, Василенко предполагал, что, когда мальчик чуть-чуть подрастет, Энкид заметит его подозрительно светлые волосы и догадается о супружеской измене.
А вот описание еще одного друга главного героя - Хубисхага. Но здесь интересен уже не сам Хубисхаг, а загадочная страна Мелухха, где он побывал. Автор отождествляет Мелухху с Хараппской цивилизацией (хотя на сей счет у шумерологов есть различные мнения) и ...впервые упоминает об Ануннаках! Оказывается, он все-таки знает это слово - A.NUN.NA.KI! Но его понимание инопланетных богов - абсолютно мистическое, шизотерическое и оккультное, что и следовало ожидать:
«Хубисхаг – еще один друг Энкида, моряк и самый молодой капитан торговой флотилии. Хубисхагу исполнилось тридцать два года, когда он стал у кормила своего первого парусника. Последние несколько лет он был капитаном Эйанацира и регулярно ходил в Тельмун. До этого, в первые пять лет своего капитанства он побывал во многих странах. Самый дальний морской поход в составе группы парусников Хубисхаг совершил в страну Мелухха – «место, где восходит солнце». Хубисхаг обладал невероятными познаниями в географии. Он считался красноречивым рассказчиком. Его друг самокритично подсмеивался над собой, вспоминая шумерскую пословицу: «Дальний странник – вечный лжец». От этого его рассказы не становились хуже.
Хубисхаг хвалил народ Мелуххи. У этого народа тоже была своя письменность, которую они называют санскрит, правда возникла она позже шумерской. Их великие города Мохенджо-даро и Хараппой славились во многих землях. Язык их казался сложным и непонятным для уха шумеров, а ритуалы поражали новизной. Хубисхаг рассказывал об их эпосе, где упоминались виваны – летающие лодки, мечущие молнии. Эти легенды очень напоминали шумерские предания о сыновьях неба – аннунаках – детях могущественного бога неба Ана, посланные им в таких лодках на землю.»
Объясняю для особо тупых, для дебильных и умственно отсталых: Мохенджо-Даро и Хараппа - это наши СОВРЕМЕННЫЕ названия древних дравидских городов, чьи исконные имена, к сожалению, покрыты мраком неизвестности. Как их звали дравиды-основатели, нам остается только гадать - но, в любом случае, уж точно не на санскрите. Какой на фиг санскрит и санскритский эпос в Хараппскую эпоху, задолго до вторжения ариев!? Санскрит - арийский (индоевропейский) язык, а дравиды
разговаривали на своих наречиях, которых великое множество. В Хараппе (где также засвидетельствован культ карго - см. об этом подробней у Ситчина, Элфорда и Склярова), конечно же, была своя письменность (до сих пор толком не расшифрованная) - но она не имела ни малейшего отношения к санскритской системе письма деванагари, ибо куда больше смахивала на экзотическое полинезийское письмо рапануи с острова Пасхи. Василенко явно не удосужился уточнить такие элементарные вещи хотя бы в Википедии - и в очередной раз несет лженаучный антиисторический бред. И какие на фиг «виваны» вместо виман!? Хоть бы слова писал правильно!
Убило меня наповал и то, что, по замыслу автора, главный герой произведения впервые женился аж в целых 35 (!) лет. Думаю, что излишне пояснять (ибо все и без того это прекрасно понимают), как рано создавали семью в древних патриархальных обществах, и что 35-летний жених считался тогда уже дряхлым стариком, ибо в столь почтенном возрасте почти все уже обзаводились внуками:
«Энкиду исполнилось тридцать пять лет, когда он впервые увидел красавицу Нинсикиль. Это случилось на одном из религиозных праздников в Ниппуре. Вдоволь насытившись холостяцкой жизнью и уже успев стать циником, зрелый Энкид влюбился в молоденькую провинциалку. Он помнил то время. Тогда тоже был месяц нисан. Весна, как и сейчас, была в том году мягкой и ранней. Цветение миндаля началось первым, за ним зацвели абрикосы и сливы. Расцвела в ту весну и душа Энкида. Он сделал богатые подарки отцу красавицы и посватался. Акалла – его будущий тесть, принял подарки, что означало согласие на брак его дочери с Энкидом. Для него решающим стало имя будущего зятя, созвучное с написанием на таблицах названия города Ниппура — EN.KID. Он посчитал это хорошим знаком и сам назначил день свадьбы.»
Далее идет чудовищное по нелепости описание того, как вторая жена главного героя в юности обучалась при храме, где из нее готовили жрицу нин-Дингир (то есть, наложницу Дингира-покровителя города, его официальную фаворитку!), но затем почему-то передумали - и ...продали в рабство за долги отца:
«Приближался день инициации, будущие жрицы с волнением готовились к предстоящему важному событию. Пятнадцатилетняя Инша размышляла о своём будущем. Она хотела остаться в эдуббе, чтобы получить дальнейшее образование, оно позволило бы ей стать лукур и посвятить свою жизнь служению Инанне.»
- да не Инанне, а Нанне, идиот! Ибо, если действие происходит в Уре, то все тамошние жрицы составляют гиппар (то есть, гарем) Луноликого Нанны - бога-покровителя города, и служат его наложницами. А Инанне, дочери Луноликого, служили в ее городе Уруке.
А еще, по мнению Василенко, явно неравнодушного к шизотерике, шумерские жрицы зачем-то устраивали танцы босиком на горячих углях. ЗАЧЕМ!?.. Это, к сожалению, автором почему-то не объясняется. В какой книге по шумерологии он прочел подобный бред!? Лично я точно знаю, что в Шумере ничего подобного не было, и я ни в одном научном источнике ничего подобного не читала:
«Храмовые музыканты исполняли удивительно нежную музыку-рассказ. Переливалась, пела на разные голоса одиннадцатиструнная арфа, украшенная головой быка. В такт арфе позвякивали серебряные трещётки. Ритм и сама музыка завораживали пронзительной чистотой. Ученицы в лёгком трансе грациозно извивались в бликах костра. Они самозабвенно предавались танцу, посвящая его богине Инанне. После того как догорит огонь, угли равномерно рассыпят в форме полной луны по всему кругу и начнётся кульминация инициации. Каждая из двенадцати послушниц должна продолжить свой танец на горящих углях. Инша плыла вместе со всеми, позволив телу освободиться от оков обыденности. Как вдруг арфу сменили отрывистые и призывные звуки ритуальных труб, дудок и свирелей. Возникло ощущение, будто глашатаи самой Инанны обращались напрямую к юным жрицам. Трубные звуки чередовались с ускоряющими ритм танца ударными: пукку, тамбуром и дубом.
Но круг пройден. Когда Инша снова ступила на холодный каменный пол, она испытала настоящий восторг. Ей удалось! Она совершила то, что казалось недосягаемым. Следом за ней по горящим углям прошла её близкая подруга и соседка по комнате Магина. Вот уже и остальные послушницы дружно последовали их примеру. Молодые жрицы присоединялись к Инше, обнимая и целуя её. Она была так счастлива, что не заметила обращенного на нее благосклонного взора царского сановника. А тот уже успел выделить её из всех остальных намётанным глазом и вожделенно рассматривал её стройную, слегка смуглую фигуру и упругую грудь. Он любовался её лицом и распущенными чёрными волосами с лёгким пепельным оттенком.
Илибани выбрал Иншу и оказал ей высокую честь, лишив её невинности той же ночью. Уммия сам тихонько разбудил и отвёл её в покои Илибани, пока другие жрицы спали. В ту ночь Инша впервые познала мужчину и открыла для себя любовь. Это новое чувство, несмотря на боль, наполнило Иншу совершенно непривычными по сладости и новизне ощущениями. Утром она тихонько вернулась в свою комнату и безмятежно уснула, вспоминая приятный мужской запах, благородные черты красивого лица, крепкие, нежные руки и ласки опытного мужа. На её спящем лице блуждала лёгкая улыбка. Это был второй её самый лучший день в жизни.»
- вот как это понимать, черноголовые!? Вы только вообразите себе идиотизм и абсолютное неправдоподобие описанной автором ситуации: чтобы девушка, предназначенная для царского гарема (!), или, уж тем более, для гиппара Луноликого Нанны в качестве его жрицы-наложницы (!!!), тайно завела себе любовника и тайно встречалась с ним!? Чтобы она лишилась девственности с посторонним мужчиной - и даже просто оставалась с ним наедине!? Она что, была совсем без мозгов!? Не понимала, что грозит ей и ее бойфренду, если их ненароком застукают!? А их бы непременно застукали (ибо все тайное рано или поздно становится явным) - и тогда жестокой казни было бы не избежать. А вдруг царь-батюшка потребовал бы ее к себе в опочивальню - и тут бы выяснил, что она недевственна!? Как бы она объяснила царю-батюшке, кто лишил ее невинности!? Вы хоть представляете себе гнев и ярость грозного восточного владыки, которому подсунули испорченный товар!? Вы, надеюсь, все смотрели знаменитый турецкий сериал «Великолепный век» про султана Сулеймана и его Хюррем. Вы можете себе вообразить, чтобы там наложницы Сулеймана вовсю изменяли повелителю, приводя своих любовников прямо во дворец!?.. Вот, и в Шумере было то же самое! Во всех патриархальных обществах, где женщина считается собственностью мужчины, система всегда одинакова - и альфа-самец бдительно охраняет своих самок от вторжения чужаков.
Мда, изрядная каша царит в башке у Василенко, до которого явно не доходит разница между наложницей и проституткой. Объясняю для особо тупых, для дебильных и умственно отсталых: наложница (тем более, царская наложница, или жрица-наложница Дингира) и каркидда - это две большие разницы. Наложницы проституцией не занимались - ибо их статус был для этого слишком высок. Напротив, они должны были достаться своему повелителю нетронутыми - и их целомудрие тщательно и
старательно оберегалось. Никому бы из них не позволили даже остаться с посторонним мужчиной наедине, не говоря уже о чем-то большем. Да и девушки в том патриархальном обществе были не настолько дуры, чтоб добровольно променять сытую, комфортную и благополучную жизнь в царском гареме (или уж, тем более - в гиппаре бога-покровителя города) на сомнительный «рай в шалаше» с каким-то (пусть даже и очень привлекательным) нищебродом, не способным даже заплатить долги отца своей возлюбленной, выкупить ее и официально жениться на ней, дабы
обеспечить даме сердца хотя бы самую минимальную стабильность.
Но, однако же, тупой Василенко не понимает столь элементарных вещей. Зацените, в каких куртуазных выражениях он описывает тайный роман между Иншей и ее любовником - который, несмотря на безудержную страсть к юной жрице, почему-то не взял ее в качестве второй жены:
«Илибани по-настоящему влюбился в самую талантливую и самую красивую из молодых жриц. Иннашага буквально сводила его с ума. Её имя звучало у него в ушах волшебной музыкой. Формы и изгибы её стройного тела возбуждали Илибани, даже когда он их себе просто представлял. Он любил каждую милую чёрточку в ней: улыбку, рождающую невероятно красивые ямочки на щеках; шутливо нахмуренные брови, когда она мило капризничала или дурачилась с ним; её божественное и одухотворённое в своей отстранённости выражение лица во время оргазмов. Он полюбил её всей душой и телом. Илибани чувствовал её искреннюю взаимность и готовность пожертвовать собой ради него. Встречались они с ним лишь изредка, не чаще, чем раз в шесть или десять дней. У Илибани был дом в городе, в тупике на одной из неприметных улочек Ура, где они и проводили свои свидания. После инициации жрицы уже могли покидать стены храма. Влюблённые договаривались о встречах заранее. Они оставляли смотрителю дома маленькую глиняную табличку-приглашение, зашифрованную на языке эмесаль. Илибани специально ради неё освоил несколько слов этого языка. Обычно смотритель передавал табличку Илибани, если Инша назначала ему свидания. Илибани подтверждал или уточнял время свидания и возвращал через него табличку для Инши. На следующий день в полдень возле лавки ювелира на городском рынке смотритель или вручал маленькую табличку Инше из рук в руки, или просто извещал её утвердительным кивком головы, подтверждая предстоящую встречу.
После суда над Иншой встречи прекратились. Инша попала в рабство и стала на долгие три года наложницей Энкида. Илибани не мог ничем помочь возлюбленной. Свободными средствами, чтобы выкупить у Энкида долги отца Иншы, он не располагал. Отменить решение суда было не в его силах. Илибани страдал вместе с ней, продолжая любить её.
Попав в рабство, Инша потеряла шанс стать жрицей-танцовщицей при дворе царя. Теперь она могла стать или ну-гиг и отдаваться посетителям храма за принесённые дары богам, или певчей при храме – гала. Родив Энкиду сына, она потеряла окончательную надежду остаться жрицей, так как жрицам не положено иметь детей. Её место во дворце заняла Магина. Завидовала ли она своей подруге? Скорее нет, чем да. Жизнь во дворце строго расписана, да и гарем наложниц царя не был пределом её мечтаний. Инша впервые в своей жизни влюбилась. Невероятное по силе и страсти чувство полностью поглотило её. Она была безмерно счастлива. Инша, не задумываясь, пожертвовала бы собой в любой момент ради любимого человека.
Конечно же, ей хотелось оказаться рядом с Илибани во дворце. Она мечтала видеть его каждый день и быть рядом с ним, и наслаждаться его ласками. Но не всё так просто. Илибани был женат и у него росли две малолетние дочери. Он не мог посвятить возлюбленной всё своё время. Инша тосковала о любимом. Соития с ним превращались в прекрасную музыку, сама она – в лиру или арфу в руках искусного исполнителя. Начиная со вступления и заканчивая потрясающим по красоте и мощи
финалом, он пробуждал и затрагивал её самые потаённые струны. При этом ей казалось, что он больше думал о её партии, а не о своей.»
Ближе к концу произведения вновь идет эпический бред про ритуал священного брака - опять с хождением по раскаленным углям (которого у шумеров отродясь не было, чтобы там не нафантазировал себе идиот-автор), каким-то «мистическим экстазом» (которого у них тоже не было) и отождествлением жрицы почему-то с Инанной - хотя, если действие происходит в Уре, то, даже при отрицании Палеоконтакта и живых богов, она должна отождествляться с богиней Нингаль, а ее партнер - с Луноликим Нанной, а вовсе не с Думузи. И, кстати, даже ортодоксальные шумеролухи-уфофобы, как правило, НЕ считают сексуального партнера жрицы царем - ибо верховная жрица-энтум, участвующая в ритуале священного брака, всегда приходилась либо дочерью, либо сестрой царя - следовательно, это был бы инцест. Подавляющее большинство шумеролухов полагают, что, если энтум города Ура изображала из себя богиню Нингаль (именно Нингаль, не Инанну!), то в качестве ее божественного супруга Нанны выступал некий специально предназначенный для этого жрец - в которого после особых специальных молитв и заклинаний якобы «временно вселялся дух Луноликого». Все это звучит столь же идиотично и нелепо, как и моя сатирическая фраза о том, что «напившись на Пурим, плотник Иосиф вдруг ощутил, что в него вселился дух Яхве - и пошел совершать непорочное зачатие» - но они реально так верят. В частности, на сей счет подробно высказывается И.М. Дьяконов в своей хрестоматийной монографии «Люди города Ура», где последняя глава именно так и называется - «Супруга бога Луны». Однако дремучий невежда Василенко, явно не читавший даже Дьяконова, безграмотно путает Ур с Уруком, Нанну и Нингаль - с Инанной и Думузи:
«В первый день Нового года Шульги-Син, как наместник богов, заключал символический священный брак с богиней Инанной – богиней любви, плодородия и войны. Невесты царя – жрицы Инанны, исполняли перед ним танцы и любовные песни, привлекая его внимание. Когда костёр догорал, они очищались, проходя босиком по раскалённым углям. Одну из них богоподобный царь выберет, чтобы оплодотворить её в святилище зиккурата. Избранная лично царём жрица олицетворяла саму богиню – дочь бога луны Нанны. Царя, восседающего на троне, несли шесть крепких носильщиков в набедренных повязках. Они поднимали богоподобного правителя по крутым ступеням величественного зиккурата на самую вершину. Этот акт символизировал гармонию жизни: начало, обновление, размножение всего живого, богатый урожай и улов.
Все жрицы из всех городов большого царства мечтали о таком чуде – сам царь мог выбрать одну из них для священного брака. Они долгие годы тщательно готовились к этому ритуалу. Жрица, опытная в любовных делах, должна была сподвигнуть царя на оплодотворение. Как правило, избранницей царя становилась одна из храмовых жриц, но среди блудниц столицы ходила легенда, согласно которой когда-то давно один из царей выбрал простую, но очень красивую жрицу любви с городской площади. Та блудница исполнила в его честь самую восхитительную любовную песнь и прошла по раскалённым углям, специально не готовясь к этому, чем очаровала царя. После священного брака на вершине зиккурата блудница стала любимой наложницей самого царя.»
И еще:
«Между тем костёр на площади догорал, и слуги уже начали разравнивать угли по всей площади ритуального круга. Жрицы, взяв в руки по дубу, готовились исполнять главный танец. Они играли на обтянутых кожей козла бубнах с колокольчиками, ударяя пальцами и ладонями. Они подбрасывали их, приподнимали над головами, резко опрокидывали, так чтоб колокольчики звенели громче. Жрицы закружились в танце, ускоряя ритм, они ввергали себя в состояние мистического экстаза, их тела
сливались с музыкой. Постепенно они вступали на раскалённые угли, продолжая танцевать. Это было поистине величественное зрелище, сопровождающееся красными нитями искр, поднимающихся в тёмное небо. Публика восторженно приветствовала жриц возгласами одобрения.
Царь сделал свой выбор и поднялся с места, вызывая ликование и крики радости у народа на площади. Невестой бога в этот раз стала молодая жрица по имени Магина. Верховная жрица спустилась на площадь, чтобы торжественно проводить счастливую избранницу по ступеням крутой лестницы в святилище на вершине зиккурата Экишнугаль. Верховный жрец прочитал царю молитву-напутствие:
…Инанна, твоя грудь – это твое поле,
Твоё просторное, широкое поле, которое вскармливает растения,
Твоё просторное поле, которое вскармливает хлеб.
Воды, текущие с высоты небес, для Господина – хлеб с небес,
Вылей их для избранного господина,
Я буду их из тебя пить.
Сосредоточенный и серьёзный царь Шульги-Син величественно спустился на площадь и взошел на специальные носилки, их подхватили шесть мускулистых носильщиков. Носилки с царем поплыли поверх голов толпы по ступеням зиккурата на самую вершину. Все взгляды были устремлены туда, где должен был совершиться священный акт – кульминация всего праздника. Жизнь всех собравшихся здесь в этот знаменательный день зависела от того, что произойдёт там, наверху.
В абсолютной тишине, воцарившейся на площади, была слышна песнь из шатра святилища избранной царём жрицы:
Твой приход – это жизнь,
Твое приближение к дому – изобилие,
Лечь рядом с тобой – самая большая радость
Любимый…
Народ у подножия зиккурата ожидал в напряжённом молчании, пока сверху не раздался гортанный крик избранной жрицы, сообщивший о благополучном свершении таинства. Раздавшийся в ночи крик вызвал бурное возбуждение и продолжительное ликование толпы. Люди восславили богоподобного царя Шульги, ниспосланного им самим богом неба – Аном. Слава всевышним богам, людей ждут благодатные и спокойные времена в наступившем году!»
Но самый вопиющий маразм (от которой я вообще выпала в осадок и лишилась дара речи) содержится в эпизоде, где главный герой, зайдя в гости к своему другу, вольнодумцу-учителю Умиту, застает у него дома какого-то подозрительного чувака. И, поинтересовавшись, кто это, и чем они здесь занимаются, слышит сногсшибательную новость - оказывается, они посвящают в ТАЙНЫЕ СООБЩЕСТВА! Тайные сообщества в Древней Месопотамии - вы себе это представляете, черноголовые!?.. Тут уже, как говорится, уже и до масонского заговора недалеко:
«– О чём вы с ним спорили, когда я вошёл? – спросил Энкид.
– Мы разошлись с ним в некоторых методах борьбы.
– Борьбы с чем или с кем? – уточнил насмешливо Энкид.
Умит важно молчал, перебирая губами.
– Тебе я могу сказать, друг мой, – наконец произнёс он, сгорая от нетерпения поделиться с Энкидом важной для него информацией, и заговорщицки приблизил к нему голову. – Мне оказали честь. Меня приняли в тайное общество, оно называется «Союз Урукагина».
Энкид знал имя одного из самых справедливых царей в истории шумеров. Урукагина смог сделать так, что человек, обладающий властью, не смел творить несправедливость по отношению к сироте, вдове и неимущему. Простых граждан он оградил от поборов чиновников и притеснениях сборщиков налогов. Незаслуженно осуждённых Урукагина освободил из рабства. Энкид мог предположить, о чём в этом тайном обществе могли говорить, и какие темы обсуждать.»
- прямо «Союз спасения», или «Союз благоденствия», или что там было у декабристов!?..
Помимо этих двух диссидентов из числа вшивой шумерской интеллигенции, есть свое тайное сообщество и у кочевников-амореев (которые поразительно интеллектуальны для примитивных бесписьменных кочевников, успешно занимаются терроризмом и даже сумели создать некий аналог аморейской «Народной воли»). Они виртуозно мстят шумерам - причем, по мнению автора, мстят в первую очередь за то, что те ...оскорбили их богиню Иштар, посмев обозвать ее Инанной! Вот как вдохновенно описывает Василенко оскорбленные чувства аморейских верующих:
«Объединяла группу бунтовщиков ущемлённая гордость. Раньше, до того, как их страну завоевал Шульги, они поклонялись верховному богу Луны Сину. Теперь они должны были обращаться в молитвах к его сыну Нумушда, ставшего посредником между народом марту и верховным богом. Раньше амореи молились богине-покровительнице Иштар, теперь они были вынуждены обращаться к ней в храме под ненавистным именем – Инанна. Для них она всегда останется Иштар – могущественной богиней войны, а уже потом любви и плодородия. У амореев существовала легенда о том, как однажды уснувшей под кронами деревьев богиней Иштар овладел простой смертный садовник. Иштар, проснувшись, в гневе разрушила и уничтожила половину страны, но так и не смогла найти бесстрашного наглеца. Каждый аморей знает, что это был их соплеменник. Они – избранный народ. Иштар – их покровительница. Она, а не Инанна, – их возлюбленная богиня.»
Единственным и бесспорным достоинством этого сомнительного «шедевра», как вы наверняка догадались, черноголовые, является лишь его сравнительно небольшой объем. Роман внезапно прерывается на полуслове - и сюжетные линии всех героев так и зависают в воздухе в виде огромных знаков вопроса. Едва назревший конфликт так ничем и не разрешается - ни полноценной кульминации, ни вразумительной развязки в книге почему-то нет. Что стало с самим Энкидом, двумя его женами,
двумя детьми, с любовниками обеих жен, с вольнодумцами, диссидентами, бунтовщиками и заговорщиками, нам остается только гадать - и, похоже, автор сам еще толком не решил, какую судьбу хотел бы им назначить. Хотя, вполне вероятно, что он планирует (или уже не планирует?) написать продолжение «Намтара» - но пока что еще не сподобился (и очень надеюсь, что не сподобится). Хватит издеваться над Месопотамией и великой эпохой великого царя Шульги-Сина! (который наверняка неоднократно перевернулся в гробнице, читая эту лженаучную хрень)
Резюмирую неутешительный вывод: к сожалению, Владимир Василенко напрочь лишен даже намека на хоть какой-то литературный талант, и его жалкая книжонка даже рядом не валялась с такими вполне достойными произведениями, как рассказ Е.Щедрина «Нигена», много лет назад найденный мной на «Прозе.ру», которым я не перестаю восхищаться до сих пор, или хрестоматийная детская повесть К.М. Моисеевой «Учись, Сингамиль!», на которой выросло не одно поколение советских (а теперь уже и постсоветских) школьников. Лишь этим двум уважаемым мной авторам, Е.Щедрину и Кларе Моисеевне Моисеевой, вполне удалось понять логику, психологию и менталитет жителей страны Ки-Энгир. Их герои ведут себя сообразно своей жестокой патриархальной эпохе, где насилие, к сожалению, считалось нормой жизни, жена - собственностью мужа, дети - собственностью отца, где никто никогда не церемонился с рабами, рабынями и наложницами. Персонажи Моисеевой и Щедрина носят аутентичные эмегирские и аккадские имена, не медитируют и не поют мантры, не занимаются никакими йогами, тантрами и прочими «духовными практиками», не ходят по раскаленным углям, не создают тайные сообщества, не организуют масонские заговоры, не нарушают девственности чужих невест (прекрасно понимая, что с ними за это сделают в мире агрессивного патриархата), не проявляют аскетического равнодушия к материальным благам, не разводят философию, не верят ни в какой «Высший Разум Неба», ни на миг не сомневаются в реальном существовании богов-Дингиров и необходимости служить им. Они - глубоко религиозны и богобоязненны, как и полагалось быть черноголовым на заре человеческой цивилизации. Они напрочь лишены современной джедайщины, толстовщины и ахимсы (и это - при том, что Моисеевна творила для детей - и, следовательно, в соответствии со строгими требованиями советской цензуры, должна была тщательно избегать любых сексуальных, эротических и порнографических сцен, не упоминать ни о широко распространенной в Двуречье проституции, ни о «развратном» ритуале священного брака, и т.д.). Но, тем не менее, она вполне справилась со своей популяризаторской задачей, и вполне достоверно изобразила жизнь небогатого писца Игмиль-Сина и его сына Сингамиля, учебу мальчика в эдуббе, его постепенное взросление, его радости, горести и печали. А вот Василенко - не удалось! Не удалось - ибо он, как и масса прочих графоманов, опять наступил на те же грабли, пытаясь приписать древним людям наши современные представления о религии, морали, нравственности и духовности. Да покарают его за эту дрянную книжонку Ану, Энлиль и Луноликий Нанна, а Иисус Энлилевич пусть еще и от себя добавит! Аминь.
Любите книги - источник фиги!
До новых рецензий, черноголовые!
Искренне ваша Нинхили Амаги