Экипаж нашего буксира был против. Хотя назвать нас экипажем – громко сказано. У нас как всегда недокомплект: боцман и два матроса. По штатному расписанию положено четыре. Зато имеется первый помощник капитана. Он и сообщил нам, что капитан, как мог, пытался отказаться от этого явно провального рейса.
Сидим и курим на корме, устроившись прямо на бухте толстенного капронового каната. В боцманском якорном ящике, забитом флягами с краской, семафорными флажками, линьками и концами, не хватило места, чтобы затащить туда бухту. Ждали капитана с берега. Он к портовому начальству отправился за нарядом.
На Дунае теперь холодно. Ветер северных румбов с неделю устойчиво дует в сторону берега. Видно, как редкие прохожие стараются быстрее, короткими перебежками добраться по своим делам и укрыться от непогоды. А все лето жаркое было. Небо над Измаилом высокое аквамариновое чистое, даже какое-то хрустальное. Когда светит яркое солнце, и день приветливый, то работа идет быстрее, и вахты не тянутся. Но теперь дождливая осень, и настроение уже другое, и рейс еще этот... В понедельник тринадцатого числа поднимаем якорь и идем в Керчь. Надо сопроводить туда сухогруз-тысячник, который имеет не совсем исправный главный двигатель. И в случае отказа машины нам следует взять этот танкер на буксир и аккуратно, как невесту в ЗАГС, привести на судостроительный завод «Залив» для постановки на капитальный ремонт в сухой док.
Легко сказать, зная крутой характер Дуная и его местами быстрое течение, которое несет в Черное море сотни тонн камней и песка. За одну навигацию река меняет фарватер, несмотря на постоянную работу земснаряда. А теперь навигация заканчивается, и земснаряд ради одного нашего рейса не станет копать дно реки. Но руководству из пароходства виднее. Спорить бесполезно. Ладонь под козырек, выполнять! Ни один капитан не выведет свое судно в море в понедельник или пятницу. А тринадцатого числа – тем более. Под любыми предлогами надо переносить рейс. Но начальство на берегу только отмахивается от старых морских предрассудков, возникших еще в период парусного флота, когда на носу корабля укреплялась вырезанная из дерева фигура какого-нибудь морского покровителя. Но теперь не семнадцатый век, и не надо дуть в паруса нагоняя ветер. Тем не менее, каждый моряк, даже несуеверный и прагматичный атеист,в самый шторм нет-нет да и обратится к Николаю Угоднику, главному защитнику всех ходящих по водам.
Загромыхали сходни: капитан вернулся и сразу прошел в каюту. Старпом, закинув окурок в ящик с песком, побежал за ним. Мы спустились вниз. В трюмном помещении тесно и сыро. Наскоро перекусили, и принялись готовить буксир к рейсу.
В понедельник тринадцатого волны болтают наш буксир. Сухогруз поднимает якоря. Мачты танкера будто цепляют низкие, рваные набухшие дождем тучи, одна из которых, повисла на фок-мачте. По радио передали на танкер: «Следуй за нами». Сипло от сырости что ли проревела буксирная сирена, и оба судна пошли малым ходом.
На берегах почти совсем облетела листва, лишь клочки пожухлой травы на мокрых лугах выплывали нам навстречу. Хмурые темно-зеленые разлапистые ели скрашивали осенний обветшалый лес. В бинокль хорошо видно, как горели гроздья розово-желтой крымской рябины или темнели крупные плоды колючего шиповника…
Вторые сутки в пути тихонько идет наш ведомый танкер, пристроившись за нами почти в кильватер. Скрипит непринайтованными шлюпбалками, мигает ходовыми огнями. Иногда пропадает в тумане, внезапно надвигается на буксир высокими ржавыми бортами… Честно говоря, давно уж отслужил он свой век. Побывал во многих переделках. Еще несколько лет назад сухогруз ходил с зерном в Иран, Турцию. На его бурых бортах остались шрамы-отметины от безжалостных штормовых волн. Менялись капитаны, набирались новые экипажи... Но службу не выбирал. Она сама его выбирала. Настоящий бывалый моряк! Теперь, не пройдя очередной регистр, судно решено отправить в ремонт. На сухогрузе для обеспечения и наблюдения за механизмами хода остались рулевой, механик и три матроса, которые из сил выбивались, чтобы дать устойчивую работу главного дизеля с вспомогательными машинами хотя бы на малом ходу. Рулевой жаловался на тяжелый ход при перекладке штурвала. Все скрипело, крякало в тягах штуртросов, и механик, матерясь, лазил с гаечным ключом и масленкой по всем труднодоступным местам, пытаясь подтянуть и смазать ржавые цепи штуров. Под самым днищем от этих тяг с трудом поворачивалось погнутое перо руля. Мы же на буксире так пропитались сыростью, что из каждого можно было выжимать, словно губку. Наш боцман Коваль тихо ругал на чем свет реку, погоду, затяжные ливни и портовое начальство, которое не ко времени затеяло этот неподготовленный рейс.
На третий день танкер начал рыскать галсами на встречный ветер, будто это не судно со стальным корпусом, а древний парусник, который ловит ветер. Старпом Афанасьев запросил по радио:
- Что там за танцы у вас? Вашу мать, на брюхо сесть хотите и на зимовку встать?
- Два цилиндра гонят масло, теряем ход, вспомогач(электрогенератор предназначенный для выработки электроэнергии) встал, - объяснил матрос.
Старпом сгоряча сбросил с головы наушники от радио. Наш боцман когда-то зимовал дизелистом на метеостанции острове Жохова. Он вызвался помочь ребятам на сухогрузе с ремонтом:
–Поколдовать можно, - в раздумье прищурил глаза он.
Пришлось в авральном порядке из-за опасения сноса заводить буксирный канат. Если бы это все же случилось, то судно просто развернуло носом к берегу, и оно перекрыло бы собой реку. Я, как моторист, и боцман перебрались на теряющий ход танкер. В машинном отделении сразу приступили к ремонту дизеля. Пришлось снимать крышку цилиндров. Оказалось, что на внутренней стороне зеркал цилиндров образовались раковины.
–Давненько не заглядывали сюда горе-мореходы. Они же запороли двигатель, - удивлялся беспечности судовых механиков боцман.
Мы сбегали в судовую мастерскую, из-под электроточила набрали целую горсть железных опилок, смешали их в банке с клеем и замазали этой пастой каверны на внутренней стороне цилиндров… На следующее утро затерли мелкой наждачкой, шлифанули и все собрали на место. Вот на таком движке и дошли с горем пополам до заводского дока в Керчи.
Боцман уже на берегу рассказал о своей зимовке на арктической станции, когда там в срочном порядке надо было запустить хотя бы один из трех холодных дизелей. Он придумал, как высушить коротящий ротор генератора. Плотно замотал его в алюмиевую фольгу и разворошил угли от костерка. А статор сушил с помощью двух паяльных ламп прямо через корпус. Валясь от усталости, все же запустили генератор, дали ток, который обеспечивал работу метеооборудования и освещения на полярной станции острова.