Иеромонах Викентий

Иеромонах Викентий

В церковь Виктор стал ходить ещё в юности. Он всей душой воспринимал благолепие православного богослужения. Оно вызывало в нём восторженные и в то же время тихие радостные чувства. Однако богослужение воздействовало на него не только эмоционально, но и побуждало к размышлению о церковных праздниках: почему некогда жившие люди стали святыми, каков смысл настенных росписей в храмах… Эти и множество других вопросов возникали в душе юноши.
Его родители были не против того, чтобы он с бабушкой ходил в церковь. Сами же бывали в храме редко: времени нет, работы много. На Рождество его мама готовила праздничный стол, к Пасхе выпекала куличи и красила яйца. Бывало, кто-нибудь Великим постом спросит его папу: «Фёдор Фёдорович, почему яйца не ешь?» Он отвечал: «Дня жду». Вот и вся религиозность родителей.
Зато бабушка была церковная. От неё Витя много перенял. И книги, которые бабушка бережно хранила, Витя читал с интересом. Особенно ему нравилось читать жития святых. Один Бог знает, как юная душа воспринимала эти чтения: были ли они для него чем-то сказочным или он понимал их непосредственно так, как было написано, но одно было ясно – эти чтения зажигали его верой, будто святые, видя его душу, открытую Богу, делились с ним, давая частичку веры.
В большой комнате в святом углу находились три иконы: Спасителя, Божией Матери и святителя Николая. Однажды Витя спросил бабушку:
– Бабуля, у тебя есть «Житие Николая чудотворца»?
– А как же?! Есть.
Она залезла в сундук, начала перекладывать вещи из одного угла в другой. По комнате пошёл запах старины былой: нафталина и залежалых вещей. Бабушкин сундук для Вити был хранилищем чудес: в его нижней части лежали книги, читая которые Витя уходил в таинственный мир.
– Вот, нашла. Бери, читай, деточка.
Он открыл книгу и погрузился в чтение «Жития Николая чудотворца», при этом иногда отрывал голову от книги и смотрел в окно. Взор его был внимательным и неподвижным, будто он хотел в глубине небесной дали разглядеть события прошедших веков, а иногда, восхищённый духовными подвигами святителя, он горящим взором смотрел на его икону.
В школе учился без двоек, но отличником не был. С ребятами дружил, особенно с Сашей. Их дружба была такой же, как и у других сверстников: озорной, весёлой и даже немного хулиганской. Они во многом были разные, однако Саша иногда ходил в церковь ради друга. С возрастом различий в их поведении стало больше: для Вити главным была церковь, а Саша строил планы, как у него будет собственный бизнес, да и девочки из головы уже не выходили. Но, как ни странно, их искренние отношения сохранились на многие годы.
Друзья отслужили в армии. Саша поступил в техникум, Витя в семинарию. Прошли годы учёбы. Саша пригласил друга быть свидетелем на его свадьбе. Во время шумного застолья Саша сказал:
– Витёк, теперь твоя очередь. Когда я на твоей свадьбе буду веселиться?
– Наверное, не доведётся. Я думаю о другой жизни.
Прошло некоторое время. Виктор принял постриг в монахи с именем Викентий. Потом его рукоположили в иеромонаха. Недалеко от городка, в котором он жил, располагался посёлок Иваново. Украшением посёлка был восстановленный большой старинный храм, и там требовался в священник. Иеромонах Викентий получил назначение на этот приход.

***
Отец Викентий вошёл во двор. Прямо перед ним возвышалась церковь. Немного дальше, слева виднелся двухэтажный прицерковный дом. Между ними были посажены цветы, росли кустарники и деревья, разбегались в разные стороны аллеи. Всё было ухожено и красиво. Сторож, увидев молодого священника, подошёл под благословение:
– Батюшка, благословите. Как вас величать?
– Иеромонах Викентий. Меня назначили служить в этот храм. Подскажите, где увидеть старосту?
– В храме. Там легко её найдёте, – ответил сторож.
В этот момент из церкви вышла женщина средних лет и, улыбаясь, подошла под благословение к священнику. Они представились друг другу.
– Батюшка, пойдёмте, я покажу вам, где вы будете жить.
Они прошли к дому и поднялись по лестнице на второй этаж. Просторная комната была пуста, только несколько малозначащих предметов в беспорядке валялись на полу. «Видно, кто-то здесь второпях собрался и уехал, – подумал отец Викентий. – Два окна только в одну сторону – на храм. Вот и хорошо».
– Это рабочий кабинет бывшего настоятеля, а жил он с семьёй в другом месте. Вы можете съездить за своими вещами, а мы пока наведём порядок, поставим кровать, – она не договорила до конца, услышав, как отец Викентий свалил с плеча рюкзак, и тот шлёпнулся об пол.
– Это всё, – сказал батюшка улыбаясь.
Староста как-то растерянно посмотрела на рюкзак, потом на отца Викентия и сказала:
– Ну, и хорошо.
Быт отца Викентия был устроен. В его комнате имелся даже телевизор. Всё-таки, служа в миру, надо быть в курсе того, что делается в мире. Батюшка интересовался новостями и смотрел церковный канал.
Отец Викентий радовался назначению на такой приход – в нем всё было благоустроено трудами ранее служившего духовенства. «Мне ничего не оставили для подвига», – думал он.
Служить батюшка начал с усердием, строго соблюдая церковный устав, и монашеское правило исполнял неукоснительно. В мир его не тянуло. Он чувствовал, что вполне счастлив. Всё шло хорошо, и ничто не предвещало потрясений.
***
В один из вечеров он как обычно посмотрел по телевизору новостную программу, потом пере щёлкнул на другой канал, где шёл какой-то фильм. Отец Викентий смотрел его недолго: как только прошла первая часть рекламы выключил телевизор и заснул. В ту ночь ему приснилась красивая девушка, точно, как в рекламе. Глядя ему в глаза, она нежно сказала: «Позволь себе немного лишнего». Но вдруг улыбающееся лицо превратилось в отвратительную бесовскую рожу, которая издевательски засмеялась над ним. Утром и весь день его не покидало мерзкое ощущение от сновидения, и он невольно размышлял, чтобы это могло значить. Вечером он ограничился новостями и ночью спал без сновидений. «Да, меньше надо смотреть телевизор», – решил отец Викентий.
Через несколько дней батюшка служил литургию. Выйдя из алтаря, он увидел молодую женщину, немного растерянно стоявшую у солеи. Она, увидев его, быстро обратилась с вопросом:
– Батюшка, я хочу, чтобы вы освятили мою квартиру.
Отец Викентий согласился:
– Послезавтра я не служу, днём занят, а вечером мог бы. Время нашлось бы. Только вам нужно сейчас у свечного ящика оставить заявку.
– Ой, я так рада, вы не представляете! Давно собиралась, да всё никак.
Эта молодая дамочка оказалась в церкви отнюдь не ради требы. Ее звали Васса, она жила одна и думала, как устроить себе сытую жизнь. Рассуждала при этом так: «У всех священников денег много, но все священники женаты. А вот местный батюшка не женат, он иеромонах. Я найду способ его размонашить».
С лукавой мыслью и желанием Васса перешагнула порог церкви. Огляделась по сторонам. Ей показалось, что с икон строгим взглядом на неё смотрели святые. «Что это они на меня так смотрят? Ах, да, забыла… сейчас покроюсь». Она достала из сумочки платочек и накинула на голову. Но лукавые намерения платочком не покрыть. Васса прошла дальше и очутилась перед иконой святителя Николая. Поперёк образа была натянута золотая цепочка, на которую были нанизаны обручальные кольца, крестики, медальоны и другие драгоценные предметы. Женщина, протиравшая около иконы подсвечник, обратила внимание на Вассу: «Приложись к иконе. Она у нас чудотворная». «Ну, на удачу», – подумала Васса, перекрестилась и уж хотела было поцеловать благословляющую десницу святого Николая, как вдруг ей показалось, будто святитель изменил перстосложение, свернул пальцы в кулак и погрозил. Она отскочила от образа и с испугом пошла дальше. При этом ей померещилось, что святитель Николай проводил её строгим взглядом. «Ничего себе, чудотворная», – прошептала сама себе Васса. Её взгляд привлекла большая икона. С трудом, по слогам, но всё же ей удалось разобрать церковно-славянские буквы и прочитать название: «Лее…с…т…вии…цаа. Лествица».
На ней была изображена лестница от земли до неба. По этой лестнице восходили вверх люди разного звания: от мирян до патриархов. На самом верху стоял Господь Иисус Христос и протягивал руки всем восходящим. По обеим сторонам лестницы находились чёрные рогатые бесы: одни старались стрелами поразить людей, другие – крюками и арканами стаскивали в пучину ада. Васса обратила внимание на одного человека, который был уже близок к цели. Он вытянул руку – еще чуть-чуть и он бы дотянулся до руки Спасителя, но бес устремил к этому человеку свой крюк. Расстояние между крюком и человеком было таким же, как до руки Спасителя. Васса стояла и молча смотрела, словно ожидала, чем это закончится. Она настолько углубилась в созерцание, что ей стали слышаться голоса этих бесов. Они грязно ругались, сморкались, сплевывали точно так же, как и пьяные дембеля, которые повадились к ней ходить и устраивать оргии. Вдруг среди этой брани она расслышала отчетливые слова: «Глядите. И эта сюда припёрлась. Всё нормально, всё путём. Это наши её сюда привели».
В это время две женщины, наводившие в храме порядок, вели между собой разговор. Одна другой стала что-то доказывать, при этом громко произнесла: «Она пришла по их делам». Васса, услышав эти слова, вздрогнула. Она приняла их на свой счёт, ей стало страшно, она уж было собралась покинуть храм, как вдруг из алтаря вышел священник. И тут, словно птичка прилетела и села на ветку дерева, так и мысль пришла в голову Вассы: «Ну, а что особенного, если батюшка придёт и освятит квартиру? Это же хорошо!» В назначенный день и час отец Викентий, движимый стремлением исполнить священнический долг, пришел к Вассе в приготовленную для него ловушку. После освящения Васса предложила попить чаю. Когда же после угощения священник пошёл в комнату собирать свои вещи, там появилась Васса. Отец Викентий, взглянув на неё, испытал потрясение: она, расстегнув кофточку, обнажила грудь и без малейшего стыда, с улыбкой сладострастия шла на него. Он отступил назад и уперся в край кровати. Она подошла к нему вплотную и резко толкнула. Отец Викентий упал на кровать. Видать к этому времени мокрое полено подсохло и, опаляемое огнём греховной похоти Вассы, вспыхнуло. Словно огненный смерч внезапно подхватил его и унес в пространство новых ощущений, где он, забыв обо всём, не чувствовал ни времени, ни пространства…Очнулся отец Викентий от того, что солнечный луч зайчиком бегал по его лицу. Длинные волосы Вассы лежали на его груди, несколько прядей протянулись к шее и подбородку…
По дороге домой наступило похмелье. «Я нарушил монашеский обет. Как такое могло случиться?! Стыд, позор! – укорял себя отец Викентий. – Господи, прости!» Он шёл, каялся и давал Богу обещание, что больше этого не повторится. «Как же тошно на душе! Почему мне не было тошно тогда, а только сейчас, когда уже поздно?» – задавая этот вопрос самому себе, он ответа не находил.
Дни шли своим чередом. Службы свершались как обычно. Только вот отец Викентий нарочно стал задерживаться после службы в храме, при этом, обращаясь к алтарнику, говорил:
– Ты, Дмитрий, можешь идти домой. Я сам наведу порядок в алтаре.
Да тот и не возражал. Взяв благословение у священника, сразу уходил. Проводя больше времени в доме Божием, отец Викентий легче удерживал душевное равновесие. Мало-помалу он начал обретать душевный покой.
А через неделю, возвращаясь с почты, он неожиданно встретил Вассу. Она появилась вдруг, ниоткуда.
– Ой, батюшка, какая встреча, – сладко проголосила женщина. – Была в магазине, купила продуктов – того да сего, и сумка получилась очень тяжёлая. Помогите, пожалуйста, донести до дома. Тут же совсем недалеко.
Внутри у него что-то будто стрельнуло, сердце заколотилось, дыхание стало частым. Он почувствовал сильное, уже знакомое волнение и страстное желание. Без всяких слов монах взял сумку, и они отправились к Вассе. Он шёл немного сзади, опустив голову, вероятно, не хотел встретиться взглядом с кем-нибудь из знакомых, чтобы не возникло повода заговорить. Он был не в состоянии о чём-либо думать. Только единственный раз мелькнула мысль: «Ведёт меня как бычка на верёвочке, и я ничего не могу сделать». Пробыл он у неё два часа. Провожая, она шепнула: «Приходи, когда стемнеет». И, чувствуя, что обрела над ним власть, добавила: «С подарком приходи». А потом, совсем обнаглев, предложила, подавая ему ключ: «Не надо стучать. Ты сам войди, по-тихому».
На обратном пути он укорял себя за скверный поступок. Но чувство вины за нарушенный монашеский обет давило на душу уже с меньшей силой, чем в первый раз и потому он вновь появился у Вассы, теперь уже без стука. Подойдя к двери, вставил ключ в замок и попытался отомкнуть: поворачивал ключ то влево, то вправо, толкал и дёргал дверь, пытаясь открыть. Вдруг этажом выше послышался шум открывающейся двери, кто-то про шаркал в домашних тапочках и притих. Потом до монаха донесся шепот: «Он, он это. Как хозяин, ключом дверь отпирает».
***
Так отец Викентий стал частенько захаживать к Вассе. Привычка притупила чувство греха. К тому же Васса пыталась его разубедить в том, что это грех, и частенько нашептывала:
– Ну какой же это грех?! Ведь Иисус Христос сказал: «Да любите друг друга». Вот мы и любим. Разве не так?
– Это богословие блудников. Давай не будем об этом говорить, – ответил отец Викентий.
Он осознавал своё положение. И как ни притупилось чувство греха, но всё же не исчезло и будоражило его совесть. Сколько раз монах твердил себе, глядя на ту самую кровать, что больше не окажется на месте падения, сколько раз думал о том, чтобы поехать к духовнику и исповедаться, однако что-то едва заметное тихо, но прочно удерживало его. Это что-то находило всякие удерживающие обстоятельства: то хлопоты о текущем ремонте, то закупка церковных предметов и тому подобное, хотя с этими делами вполне мог справиться и староста. На самом деле ему, однажды вкусившему сладость греха, не хватало сил оторваться от легко доступного корыта удовольствия. Отец Викентий это понял. Однако напрасно думал: «Ну, вот хоть немного надоест, так и исповедуюсь». Не надоедало! Тяга к греху превышала силу воли. Его снова и снова накрывали душепагубные волны и глубже погружали в пучину греха. Нужен был внешний толчок.
Когда на приходе всё стало известно, люди сначала только шептались, потом, собираясь кучками, стали говорить открыто:
– Какой хороший был отец Викентий. Как мы его любили. Что же он творит!
– Надо что-то делать. Может быть с ней поговорить, чтобы отстала? Адрес есть, она оставляла заявку на освящение квартиры.
– Да и без заявки весь посёлок знает. Как кто из армии вернется, так к ней. Такие фестивали устраивают, что соседи милицию вызывают.
– А что милиция?! И они там же бывают.
– Как же наш батюшка попался? Может она приворожила?
– А остальных тоже приворожила? Ерунда. Вот блудница вавилонская!
– Давайте с ним поговорим.
– Нас он не послушает. Нужно, чтобы поговорил владыка.
В конце концов староста решила отправиться к епископу.
***
А до архиерея уже дошли слухи. Он догадался, по какому делу пришла староста ивановского храма. Он принял посетительницу вежливо, благословил и предложил сесть. Староста изложила суть происшедшего, при этом для убедительности не постеснялась упомянуть некоторые пикантные детали. Под конец с горечью сказала:
– Владыка, люди на приходе в полном смущении. Особенно для молодых какой тут пример?! – сетовала староста прихода. – Мы очень просим вас что-то предпринять.
Несмотря на то, что владыке были неприятны подробности, он выслушал её очень внимательно. Архиерей понимал, что по долгу архипастыря ему придётся разбираться детально. Некоторое время он молчал. Потом, тяжело вздохнув, сказал:
– Я не могу только по одним слухам принимать меры. Нужны веские доказательства. Когда это произошло?
– В сентябре, – ответила староста. Потом, заворачивая растопыренные пальцы, стала считать:
– Сентябрь, октябрь… май.
И, показывая владыке девять загнутых пальцев, сказала:
– К Троице должны быть веские доказательства.
– Тогда и посмотрим, – ответил владыка и благословил старосту в обратный путь.
***
Отпраздновали Троицу. Через неделю после воскресной службы староста встретила в церковном дворе соседку Вассы и стала расспрашивать:
– Как там Васса? Небось трудно ей одной?
– Захожу к ней, стараюсь помочь. Она и сама баба ловкая, но всё же одной непросто.
– Она-то что говорит? Кто отец? Там же не один добрый молодец побывал.
– Как только они узнали, что будет ребёнок, так все и сбежали. Каждый боялся, что на него дитя повесит. И её подруги, маркизы, тоже перестали у неё бывать. Слыхала, на другом краю посёлка собираются.
– Отец-то кто? Что она говорит? – продолжала добиваться староста.
– Говорит, что наш батюшка. Вот, так! – сказала соседка Вассы и печально вздохнула.
– А он что? Сынок на него похож? – допытывалась староста.
– Да он на всех похож! Сейчас разве поймёшь? Он ведь такусенький, – и женщина показала кулак.
– Ой, Господи! Ну, что делать?! Ума не приложу, – сокрушалась староста. – Ладно, вот возьми, передай ей. Это вещи для новорожденного. Жалко мальчика, он ведь не виноват.
На том и попрощались.
Староста, дождавшись, когда отец Викентий окончит все дела в храме и уйдет к себе в келью, постучала к нему в дверь.
– Батюшка, простите, я у вас много времени не отниму.
Женщине трудно было начать неприятный разговор. Она несколько секунд помолчала, потом, набравшись смелости, начала говорить:
– На приходе люди знают, что вы посещали Вассу и она родила мальчика. Васса говорит, что это ваш ребёнок.
Она замолчала, желая услышать ответ монаха.
Он знал, что этого разговора не избежать, и еще прежде прихода старосты принял решение.
– Да, это мой сын, – ответил кротко и смиренно отец Викентий. При этом было заметно его сильное волнение.
Староста немного замялась и, стараясь выгородить своего священника (а вдруг его вина не имеет столь серьёзных последствий), предложила:
– Батюшка, мы знаем, что там были не только вы, но и другие. Может, сделать анализ ДНК?
Монах отрицательно покачал головой. Потом сказал:
– Делайте то, что должны делать в таком случае.
– Простите, – она откланялась и ушла.
***
Староста не сразу обратилась к владыке, несколько дней думала, советовалась с членами приходского совета о том, как правильно построить разговор с епископом. Наконец решилась и позвонила секретарю. Ей было назначено время. Владыка вновь принял, и она, коротко изложив суть дела, в конце сказала:
– Владыка, я ему говорила, чтобы сделал анализ ДНК, может, это не его ребёнок, но он отказался.
– Для меня достаточно того, что женщина указала на него как на отца, и он признал мальчика своим сыном. В остальном, я копаться не буду.
И с печалью произнёс:
– Кто бы мог подумать?! Лучший священник в округе. И вот те на!
– А мы-то как его любили! Думаете, нам не жалко? – на глаза старосты навернулись слёзы. – Для нас это очень большая потеря.
Владыка подошёл к окну. Он всматривался вдаль, словно в глубину прошедших лет, и его лицо засветилось блаженной улыбкой. Он вспомнил рождение своего сына, первенца. Тогда будущий епископ работал инженером, и ему было столько же лет, сколько сейчас отцу Викентию. Он вспомнил, как однажды жена взяла малыша покормить грудью, а одеяло оставила на пеленальном столе. Молодой папа взял его. Оно было тёплым. «Тепло моего сыночка», – подумал он, чувство нежности и умиления охватило его душу. Сколько ж было тогда радости в их семье! Потом встрепенулся.
– Приход человека в жизнь всегда вызывает радость. Но в данном случае радость с печалью смешана. Я приму меры.
Епископ благословил старосту в обратный путь.
Она ушла, а владыка впал в глубокую задумчивость. На одну чашу весов он положил недозволенный поступок отца Викентия, за который его по правилам следовало лишить сана, а на другую – просьбу прихожанки Маргариты, пришедшей к нему на Фоминой неделе.
Было это так. После службы владыка стоял у окна своего кабинета, любуясь видом, открывавшимся на холмы, покрытые елями, соснами и развесистыми берёзами. Слева блестела синеватая река. Вдали на трёх полянах новые посёлки с красивыми домами причудливой архитектуры. Этот вид умиротворял, и иногда его душа пела: «Вся премудростию сотворил еси…». Переведя взгляд, он заметил перед входом в здание пожилую женщину, тщательно вытиравшую обувь о резиновый коврик. Хотя она была одета опрятно, по её виду можно было понять, что приехала из деревни. Взглянув на часы, епископ подумал: «Через два часа пойдёт последний автобус. Довезёт её до поворота, а там километра два она должна будет идти просёлочной тропой. Эта женщина точно знает, зачем пришла, и просто так не уйдёт». Через короткое время из кабинета секретаря донеслось:
– В воскресные дни у архиерея приёма нет.
– Мне нужно, очень нужно.
– У владыки выходной. Дайте ему спокойно отдохнуть.
– Я на колени перед вами стану.
– Вот этого только не надо… Какие же есть люди всё-таки...
Через несколько мгновений в кабинете архиерея появился секретарь:
– Владыка…
Не дав договорить, епископ спокойно сказал:
– Пусть войдёт.
Появившись в кабинете, женщина перекрестилась и попросила:
– Владыка, благословите грешную Маргариту.
Рассказ начала издалека:
– Я из деревни Лопатино…
– Маргарита, пожалуйста, сразу к делу, – попросил владыка.
– Хорошо. Дайте нам отца Викентия. Мы его и опозоренного примем.
– Вы его знаете? И кто это – мы?
– Да как же не знать?! Мы, лопатинцы, в церковь в Иваново ездим, но редко. Дороги нет, – ответила Маргарита.
– Расскажите подробней, что у вас за деревня и вообще, как вы там живёте.
Архиерей поинтересовался более подробно потому, что подыскивал вариант серьёзного решения по дальнейшей судьбе отца Викентия. Маргарита стала рассказывать:
– Раньше деревня наша была большая – пятьдесят домов. И жило в ней без малого человек триста: пахали, сеяли, урожай собирали, за скотом ухаживали.
– Теперь ваши поля бурьяном поросли? Никому, ничего не нужно? – спросил владыка.
– Нет, всё распахано. Только теперь так: четыре трактора с огромными плугами заехали, прогремели три дня и все наши поля вспахали. Работают даже ночью с прожекторами. Потом появились три сеялки – и за четыре дня сев окончен. Владыка, сейчас такие большие сильные машины, что за неделю управляются с нашими полями – не то, что раньше было. В конце лета не успеешь глянуть, как уж на полях всё скошено, обмолочено и вывезено. Работы нет, вот люди и поразъехались. Раньше было дойное стадо большое. Тогда нужны были и доярки, и скотники. От дойного стада осталась горсть одна. Много людей не требуется. В деревне осталось человек двадцать в семи домах. Летом, конечно, народу много: приезжают с детьми свои же. А зимой деревня почти пустая. Раньше магазин был, теперь нету. В Горбатове и магазин, и почта есть. Это посёлок немаленький, бывшая центральная усадьба совхоза. Напрямую через два глубоких буерака до него ходу километра три, а в объезд километров пять. Летом ещё ничего, можно куда-то выбраться, а осенью и весной – грязь непролазная. Зимой снегом заметёт – тоже не проехать. Ещё при Советах собирались дорогу к нам сделать, но не успели. Только по особой нужде ходим в Горбатово и ездим в город. Из города до Горбатово дорога асфальтирована, автобус ходит, правда редко. Раньше чаще, а теперь раз в день. Да хоть так.
– Вы обходитесь без магазина?
– Да! Крупу, муку с осени закупаем. Овощи в погребах свои. В деревне держат пять коров. Куры у всех. У одних поросята, у других пчёлы. Так что еда своя, не голодаем. Вот так и живём.
Потом Маргарита стала уговаривать владыку:
– К нам никто не приедет. Дайте нам отца Викентия. Хорошего содержания предложить не сможем, но прокормим. Деревня наша обезлюдела, опустела.
– Как вы себе это представляете? Что он будет делать у вас в деревне? – спросил владыка.
– От родителей мужа осталась изба. Крыша не протекает. Печка топится. Состояние избы неплохое. Туда бы его и поместили. В передней комнате он жил бы сам, а в большой бы молились.
Слушая посетительницу, владыка подумал: «Ну и глухомань! А может быть, это то, что нужно отцу Викентию?! Монах должен быть в монастыре или в пустыне: вдалеке от людей. Возьму на заметку, как вариант».
Тогда владыка ничего определённого ей не сказал, только пообещал подумать. Теперь пришло время решать. Он колебался, и потому вызвал к себе отца Василия, духовника викариатства. Они долго беседовали.
Потом архиерей призвал отца Викентия.
– Отче, расскажите о себе. Я имею в виду то, что у вас случилось.
Владыка хотел услышать всё ещё раз перед принятием решения: какими словами монах будет говорить, каким тоном; увидеть, какое выражение лица будет у провинившегося священника. Архиерею нужно было понять, кто перед ним: раскаивающийся священник или грехолюбивый человек. Слушая, владыка чувствовал искренность слов, и ему хотелось верить в раскаяние клирика. У него возникла только одна мысль: «Монах в миру – не монах. Он должен быть в монастыре или в пустыне».
– Вы всё сказали?
– Да, владыка.
– Я не стану вам говорить о греховности вашего поступка. Вы сами всё знаете. В ближайшие дни я приму решение. Ждите звонка.
Через несколько дней архиерей предложил отцу Викентию самому выбрать дальнейшую судьбу. Он положил перед монахом два листа:
– Прочитайте и возьмите один из этих указов на свое усмотрение, потом подайте мне на подпись.
Первый указ лишал отца Викентия священнического сана. Второй предписывал немедленно отправляться в деревню Лопатино под начало Маргариты. Отец Викентий выбрал второй. Он был рад, что владыка дает ему возможность продолжить служение, но был опечален переездом из полюбившемуся прихода. Всё это время епископ не спускал глаз со священника. «Ещё недавно он выглядел как юноша, а сейчас – как молодой мужчина. Заматерел», – подумал владыка. Первый указ о лишении сана он положил в пустую папку, а папку поместил на верхнюю полку. Он сделал это демонстративно, чтобы отец Викентий знал: первый указ не уничтожен и в случае чего в одно мгновение будет подписан и войдёт в силу.
– Это означает, что вы решили прекратить связь с той женщиной. А как же ребёнок? Или для вас его как будто нет?
– От сына не отрекусь. Я умею вырезать из дерева, буду делать киоты и что-нибудь еще. Благословите из этого дохода им помогать.
«Любит сына, да и она ему, видать, к душе. Вероятно, поэтому чувствует ответственность за них. Впал в большой грех, но душа у него хорошая», – размышлял архиерей.
– Ладно, помогайте им. Но если всё начнется с начала, то вступит в силу первый указ.

***
Вскоре в ивановский храм за отцом Викентием приехали Маргарита и друг детства Саша. Перед выходом из церковного двора отец Викентий повернулся к храму и сделал три земных поклона. На его глазах заблестели слёзы. Он направился к выходу. Саша вышел из машины и подошёл к другу:
– Витя, может быть, всё-таки сделаем генетическую экспертизу? Я бы профинансировал. Ведь сколько там народу прошло!
Саша хорошо знал, сколько. И его довольный празднующий глас иногда был слышен у Вассы. В ответ на это отец Викентий, бросив на друга косой взгляд, сказал:
– Успокойся.
Потом попросил:
– Пожалуйста, остановись там на минутку.
Саша только понимающе кивнул головой.
Войдя к Вассе, монах положил конверт на стол. Та сразу же стала рыться в конверте. Он подошёл к детской кроватке.
– Не трожь его, он спит.
– Ты не можешь мне запрещать, я отец, – строго ответил отец Викентий.
Васса молча подчинилась. Некоторое время он, склонившись, смотрел на ребенка, потом взял на руки, поцеловал, почувствовал его тепло и запах. Он ощутил, как нечто любимое и радостное вселилось в его сердце. «Сынок, я люблю тебя и никогда не оставлю», – тихо шепнул он сыну. Родной комочек, тихо посапывая, продолжал спать, отец положил его обратно в кроватку и благословил.
– Я буду тебе присылать деньги каждый месяц, – тихо сказал он Вассе.
Первую половину дороги Маргарита трещала без умолку о том, какая у них прекрасная деревня и как нужно туда ехать. Но её никто не слушал: Саше это было не нужно, он часто объезжал всю округу по своим делам и знал все деревни и дороги лучше Маргариты; отцу Викентию было всё равно куда его везут, и он был погружён в свои мысли. Потом её стало укачивать и, к облегчению путников, бабушка задремала.
– Ну, вот и приехали, слава Богу, – очнувшись от дрёмы, обрадовалась Маргарита.
Подошли к усадьбе, уже заросшей лопухами, кое-где крапивой, снытью и прочим деревенским разнотравьем. На участке перед домом пышно росли куст сирени и жасмина. Дальше за домом виднелись яблони, сливы и вишни. Дом выглядел как крепкий старичок.
– Ну, вот, батя, заходи, хозяйствуй, обживайся.
***
Прошло лето. Дни становились короче и прохладней. Небо чаще стало покрываться тяжёлыми тучами, начали выпадать дожди. Появились первые заморозки и первый снег. Осень началась благолепным разноцветием природы, а окончилась унылым серым небом и голыми невзрачными деревьями. Снег стал выпадать почти каждый день. Ударили морозы. Вот и здравствуй, зимушка-зима.
Поначалу всё складывалось хорошо. Если летом в деревне люди и были, то зимой их стало совсем мало. Отец Викентий осознавал своё пребывание в этой полузаброшенной деревне как жизнь отшельника в пустыне. На самом же деле он был сослан на поселение в глухое место для покаяния.
Постепенно в душе отца Викентия словно что-то накапливалось, и это что-то, тяжелое и гнетущее, иногда вырывалось наружу. Тогда Маргарита чувствовала на себе раздражённость священника. Отец Викентий рвал и метал, он уже обвинял в своих тяготах неодушевленные предметы: горячая вода – сильно горячая, а холодная – сильно холодная и прочее. Во время Рождественского поста дело дошло до крайности.
Однажды вечером Маргарита принесла ему миску постных щей и поставила на стол со словами:
– Батя, это завтра утром разогреешь себе на завтрак, – и уж было засобиралась уходить, как услышала:
– Господи! Даже оскоромиться тут нечем. Хоть волком вой!
Эти слова, будто пар из котла, сами собой вышли из глубины души отца Викентия. Он произнёс это ни к кому не обращаясь. Но надо же было Маргарите встрять! И она возмутилась:
– Ну и вой. Это не скоромно и в посту можно. Тут у самой голова кружится, спина болит, ноги не ходят, а лекарства не помогают.
Ответа от него она не дождалась и заскрипела по снегу домой, при этом по своему обыкновению ворчала:
– Ходишь, ходишь за ним – и никак не угодишь. Да ещё выпивать стал. Сама никуда не гожая, а с ним хлопот больше, чем с маленьким ребёнком. Ой, Господи! – вздыхая и жалуясь Богу на все свои тяжести, она закрыла дверь дома на все крюки и засовы да вдобавок подпёрла их берёзовым колом.
Прошло немного времени. Он вышел на крылечко. Ярко светила луна. Свежий пушистый снег блестел в ее свете. Тихая морозная ночь. Кругом ни единой души, только несколько деревенских собак перегавкивались между собой. От этой тишины у отца Викентия зазвенело в ушах. Когда-то ему хотелось побыть в тишине и вдали от людей, ему казалось, что это благо. Но теперь тишина и безжизненность наводили на него смертельную тоску. Он поднял голову, устремил взгляд на яркую полную луну и громко, протяжно, по-волчьи завыл. Этим воем он хотел выпустить из души гнетущую тоску. Завыл другой раз, потом третий. Прислушался, будто желая услышать что-то в ответ. Но в ответ – ещё большая тишина, даже деревенские собаки притихли. Вдруг он услышал знакомый скрип, стук и грохот. Это Маргарита вышла из дома и направилась к нему. Он не обратил внимания на её появление. Но она принялась его учить:
– Собак до смерти перепугал. Тузик залез в будку, забился в угол и дрожит от страха. Батя, ты вой да тише, а то волчица прибежит. Беду накличешь.
Он повернулся к ней, посмотрел строгим взглядом и жестко сказал:
– Отойди от меня, сатана.
Маргарита с испугом ахнула от такого неожиданного ответа, растерялась и сочла за благо удалиться. Она заторопилась домой, а в голову ей полезли тревожные мысли. Они лезли все сразу, мешая друг другу и не давая осознать, что произошло. Захлопнув дверь, она стала запирать её, но в этот раз получалось плохо: то засов еле входит, то крюк едва попадает в петлю. При этом всё время повторяла: «Господи! Что ж такое творится!» Маргарита была в смятении. Она припала к иконам, развела руки в стороны, широко отрыла рот, будто желая что-то сказать, но слов не находила. Так она глупой овцой стояла некоторое время. Потом постепенно успокоилась, и к ней вернулась способность думать. «Из-за куска мяса точно волком выть никто не станет – был бы просто злой и ругачий. Да и не волком он выл. Тут что-то намного серьёзней». В голове у Маргариты всплыл обрывок того неприятного разговора: «А то волчица прибежит», и в голову пришла мысль: «О ком он мог думать?» И как молнией ударило: «Он по Вассе тоскует, по ней воет. Дура я старая – сразу не поняла. Искусила я его, подсыпала соли на рану. Поделом получила. Для меня она – молодая женщина, нагулявшая от него ребёнка. А для него?! Видать, она ему по сердцу пришлась, да ещё родила сыночка. По сыночку тоскует. Для него это семья. По ним он воет. Господи! До беды недалеко. Что делать?» В эту ночь Маргарита долго не могла успокоиться, тяжело вздыхала, охала, потом впала в забытье. На дворе пошёл снег. Подул ветер, он начал трепать и стукать калиткой, выть в печной трубе. Сквозь дрему ей стало мерещиться: волчица с воем бежит вдоль деревни. Утром Маргарита встала по обыкновению рано, и сама себе вслух сказала: «Хоть тяжело мне идти, а надо обязательно». Опираясь на палку, она полезла по сугробам в Горбатово, чтобы позвонить.
Через два дня ближе к полудню послышался характерный грохот работы трактора. Чтобы почистить дорогу от снега, надо заплатить, поэтому деревенские пользовались этим редко из-за экономии средств, рассуждая так: «В Горбатове зимой мы редко бываем, а если доведётся, то можно и так дойти. А если уж навалит снегу, тогда и наймём трактор». Некоторые деревенские выглядывали кто в окошко, кто из-за калитки и удивлялись, кому это понадобилось заказывать чистку дороги.
Маргарита вышла из дома и, стоя у калитки, глядела в сторону трактора. Она знала, кто едет за ним по расчищенной дороге. Тузик выскочил из будки и неистово залаял. Вот и «девятка». Саша в знак приветствия помахал Маргарите рукой и, проехав к следующему дому, остановился. «Во дворе следов на снегу нет. Сегодня он не выходил из дома», – заметил Саша. Ещё не успев выйти машины, он увидел, что дверь отворилась. Отец Викентий, или, как по-прежнему называл его Саша, Витёк, взял друга в объятия и долго не отпускал:
– Саша, ты не представляешь, как я рад твоему приезду! Это для меня праздник.
Саша был частью воспоминаний счастливого детства и юности. Эта радость была хорошим лекарством от излишней печали. Такой же праздник бывает у осуждённого на поселение в унылые края, когда кому-нибудь из близких удаётся его навестить.
– Ты здорово похудел. Это тебя так Маргарита испостила? – Саша подошёл к миске со щами, поболтал в ней ложкой. – О, бабуля даёт! Да тут же одна вода.
– Почему только вода? Там, видишь? Есть картошка, капуста. Маргарита ни при чём, правило такое. А ты кабанеешь, – смеясь, ответил Витёк. – Животик-то какой отрастил?!
За чаем друзья долго разговаривали, предавались воспоминаниям. Саша сказал, что у него дела идут хорошо. Для небольшой гостиницы (бывший Дом колхозника) и общежития он выполняет заказы: делает стулья, кровати и столы. Так что его столярная мастерская процветает.
– Скоро начнёт темнеть. Пора собираться домой, – сказал Саша.
– Приезжай на Рождество. Вот праздник будет! – пригласил отец Викентий.
– Отлично! Тёща посидит с детьми, а я с Зойкой приеду.
– Ты видел его? – отец Викентий перешёл на другое.
– Недавно видел в магазине. Весёлый, чистенький. Зойка часто встречает их в посёлке. Говорила, мальчик ухоженный. Видать, Васса – заботливая мать.
– А её подружки… ну, эти «маркизы», не вернулись обратно к ней?
– Нет. Слышал собираются в каком-то доме на Гниловской улице.
Отец Викентий облегчённо вздохнул.
Перед прощанием он подал конверт и попросил:
– Саша, пожалуйста, передай ей это.
– Хорошо. Только заходить к ней не буду, извини. Если зайду, Зойка ругаться будет. Она у меня ревнивая.
Саша уехал. Отец Викентий опять остался один. Но его настроение уже было другим. С души спала гнетущая тоска. До вечерних правил ещё было время, и он с хорошим настроением принялся за работу – продолжил тщательно вырезать киот.

***
В тот год Страстная седмица припала на самый конец апреля. Снега уже не было, и даже дорожки успели подсохнуть. К этому времени в деревне произошли некоторые изменения. Постепенно начали приезжать на лето из городов. Кроме тех, кто приезжал всегда, появились ещё две новенькие из областного центра. Они выкупили заброшенные усадьбы со старенькими домами поблизости от дома отца Викентия.
День был тихий и тёплый. Лариса и Тамара, так их звали, сидели на скамейке и грелись на солнышке. Священник что-то тесал во дворе. Вдруг, как вихрь, налетела Васса. Ни с кем не поздоровавшись, сразу кинулась в дом и стала шарить на кухне по ящикам. Оттуда послышался грохот.
– Не лазь там, – подойдя к двери, серьёзным тоном сказал отец Викентий. Он опасался, что она пойдёт в большую комнату, где был домовый храм.
Васса вышла из дома, подскочила к монаху, кинулась рыться в карманах его подрясника и вытащила оттуда несколько поминальных записок, в них были завёрнуты небольшие суммы денег. Записки сунула ему обратно в карман и, глядя священнику в глаза, прокричала со злобным возмущением:
– И это всё?
– Я выполнил заказ, но заказчик пока не приехал, – стал было объяснять отец Викентий, почему задержался с деньгами. Но она, не дав договорить, стала с яростью бить его по щекам, приговаривая:
– Сволочь, скотина, сволочь, скотина.
При этом у неё получалось так, что правая щека – сволочь, а левая – скотина.
Этим она настолько вывела из себя отца Викентия, что он, схватив палку, грозно прокричал:
– А третьей щеки нету! – и, чтобы охладить пыл Вассы, погрозил ей.
Та со слезами и рыданиями вышла на улицу.
– Ой, я её боюсь. Она ведьма, – перепугалась Тамара и убежала в дом.
А Лариса подошла к Вассе и, стараясь умерить накал страстей, ласково, по-матерински обратилась:
– Вы успокойтесь.
– Как я могу успокоиться? Как я могу жить месяц с ребёнком на эти деньги?
– Всё можно решить мирно по-хорошему. Вы посидите здесь на скамейке минутку, а я сейчас, я быстро, – с этими словами Лариса удалилась.
Она вошла в дом, поговорила с Тамарой. Они собрали деньги.
– На месяц может хватить, – протягивая деньги Вассе, сказала Лариса.
– А вы-то как? С чем остались? – спросила Васса.
– Ко мне скоро приедет дочка и привезёт. У меня хорошая дочь, да и зять тоже. Мы узнали, что в этой деревне батюшка служит, вот и купили здесь. Дом новый будем делать, – Лариса старалась отвлечь разговором и успокоить Вассу. «В самом деле, не отправляться же ей в дорогу в таком состоянии», – подумала Лариса и вслух сказала:
– С деньгами вышли из положения, так что всё хорошо. Не надо сильно расстраиваться.
– Если бы дело было только в деньгах. У меня уже крыша едет сидеть целыми днями одной с ребёнком, – опять зарыдала Васса.
– Как совсем тепло станет, так привози мальчика сюда, оставь его здесь на лето, – предложила Лариса.
– Это как? Бросить ребёнка? Ну, уж нет, – категорически отрезала Васса.
– Почему бросить? Ты ж его к отцу привезёшь, на него оставишь.
– А он согласится? – усомнилась Васса.
Слыша этот разговор, подошёл отец Викентий:
– Я бы согласился, если бы кто-нибудь помог с ним управляться, – сказал монах, вопросительно глядя на Ларису.
– Мы тут две бабки-тётки, поможем. Я опытная бабушка: дочь и три внучки вырастила. Обязательно поможем.
– Я бы пошла на работу. Хотя бы до осени Никита пробыл здесь.
– Привози Никиту сразу после Пасхи, – подытожил отец Викентий.
Васса успокоилась и с надеждой, что жить ей станет немного легче, отправилась домой.
***
Люди из деревни, бросившие свои дома и разъехавшиеся по близлежащим городам и крупным посёлкам, пристроившиеся там кое-как с жильём и работой на зиму, беспокоились о своих усадьбах в деревне. Они старались как можно раньше возвратиться. По весне, лишь только снег, пригретый солнцем, уплотнился, а кое-где совсем сошёл, сразу завиднелись тропы – люди потянулись к своим домам в Лопатино. Через несколько погожих дней по подсохшей грунтовой дороге уже приезжали на машинах семьями. Лопатино заполнялось народом.
К тому времени все сельчане уже знали, что в их деревне есть домовый храм и служит священник. Каждый приехавший желал познакомиться с отцом Викентием и непременно поговорить о деревне и её проблемах. Основная проблема была только одна – нет дороги от деревни до трассы. И всего-то два километра. При советах не сделали, а теперь и подавно делать некому. На отца Викентия селяне смотрели как на человека, который, собрав деньги, не пропьёт их, а сумеет организовать и пустить в дело. Через некоторое время отец Викентий собрал сход. На повестке дня был вопрос о строительстве дороги. Все хорошо понимали важность момента, поэтому сход получился представительным: присутствовали не просто по одному от каждого дома, сошлись все жители деревни. Ведение собрания было поручено отцу Викентию, выбрали секретаря. На улице поставили стол и две табуретки. Какая-то женщина принесла и поставила на стол пустой графин.
– А это зачем? – спросил кто-то из собравшихся.
– В кино видела: всегда ставят графин. Когда нужно призвать к тишине, председатель стучит карандашом по графину, и все умолкают, – ответила она.
– Тут надо дубиной по голове стучать, чтоб умолкли, а она: «карандашом по графину», – передразнили её.
– Да пусть стоит. Он нам не мешает, – раздался голос из толпы.
Отец Викентий сел на председательское место, рядом с ним села секретарь, тут же мухой крутилась около батюшки Маргарита. Остальные расположились кому как пришлось: кто вынес из дома стул, кто присел на скамейку у калитки, а многие просто стояли. Между ними сновали ребятишки, с криками и визгами играли в догонялки. Один мальчик, возрастом около полутора лет, сидел в коляске и громко ревел. По его лицу ручьями текли слёзы.
– И чего ему надо? – недоумевала бабушка. – Накормила, напоила, переодела во всё сухое.
Малыш ещё больше залился слезами и начал с силой трясти коляску.
– Не турсучь коляску! Опрокинешься вместе с ней. Ой, горе с тобой! Не знаю, что делать, – сокрушалась бабушка.
– Не хочет сидеть в коляске, хочет, как другие ребятишки, по земле бегать, – сказала рядом стоявшая стройненькая молодая женщина.
– Он ходит, спотыкается и падает. Через пять минут весь изваляется и будет как ком грязи.
– Бабушка, я вам сказала, почему ваш внук плачет, а что делать – это вы уж сами решайте.
Бабушка обернулась к соседке и тихо спросила:
– Чья же это такая умная? Раньше я её в деревне не видела.
– Мишки-милиционера баба. Не знаю, откуда он её привёз, – ответила та. Потом, слегка наклонившись к бабушке, тихо сказала: – Для деревни баба-то слишком тоща.
Даже если женщина молода и выглядит совсем как девушка, но замужем, то имя ей наравне со старухами – баба. Таков закон деревни.
– Ладно, побегай, только не реви, – бабушка вытащила из коляски внука и поставила на землю.
Мальчик перестал плакать, начал бегать за ребятишками постарше и кричать так же, как и они. У него порой получалось, порой он падал, потом вставал, бежал и опять падал. Через короткое время он весь перепачкался глиной, песком и прилипшими к его одежде, черными прошлогодними листьями. Но на его лице не было слёз, оно сияло радостной улыбкой.
Собрание ещё не открылось, а скандал уже пошёл:
– Прикиньте: здесь нужно двести машин щебёнки по восемь тысяч каждая. Получается один миллион шестьсот тысяч рублей. Так что вам придётся раскошелиться на эту сумму, – растопырив пальцы, прогорланил мужчина средних лет в среднем подпитии.
– А, ты тут кто такой? Раскошеливать нас собрался. Тебе никто слова не давал. Замолчи, – прикрикнула на него соседка.
Потом, обратившись к куме, пожаловалась на этого мужчину:
– В прошлом году договорилась с ним, что он привезет машину пяску за пять тысяч рублей. Он привёз и потребовал шесть тысяч. Говорит: «Я заехал в лужу и нанимал трактор, чтоб вытащил из грязи. За трактор пришлось заплатить». А, я ему: «Небось, залил глаза и дороги не разбирал. Не умеешь ездить – не садись за руль». Да, так и пришлось отдать ему лишнее. Он ведь что? В городе работает, пясок и шшабёнку развозит. Оно бы и неплохо, чтоб возил нам на дорогу, но дело в том, что так и норовит содрать лишнего.
В ответ на это кума с печальным вздохом покачала головой.
– Батюшка, мы будем собирать деньги. А если у кого их нет, то что будем делать? – спросила священника симпатичная женщина лет тридцати пяти.
Но ей ответила другая:
– Зина, ты швея, у тебя в городском универмаге уголок по ремонту одежды. Всегда заказы есть. Да ни за что не поверю, что у тебя денег нет!
Секретарь собрания, обратившись к священнику, сказала:
– Не обращайте внимания. Деньги у неё есть, только всегда хочет на халяву проскочить.
– Батюшка, вот если я деньги сдам на дорогу, а потом через год, а то может и раньше, возьму и помру. Куда денутся мои деньги? – спросила сухонькая старушка лет под восемьдесят.
К ней быстро подошёл молодой человек, её внук, и с возмущением сказал:
– Бабуля, как же так!? Я осенью просил тебя добавить мне немного денег, чтобы купить машину. Ты клялась, божилась, что у тебя ничего нет. Оказалось, ты начулочила столько, что не знаешь, куда их девать. Добавь на машину!
– Няаа дааам! – прокричала старуха, уставила в никуда неподвижный взгляд, губы плотно сжала, лицо окаменело. Казалось, её лицо посинело от жадности.
– Какая жадная Глашка! – раздалось в толпе.
Тут отец Викентий вспомнил картину «Мания карточной игры», на которой изображена старуха, и подумал: «Вид нашей старухи достоин кисти художника для создания портрета “Патологическая жадность”».
Секретарь и многие другие засмеялись. Но отец Викентий, обращаясь к секретарю, сказал:
– Для неё это очень серьёзный вопрос. Постараюсь её успокоить, – и, обращаясь к старухе как можно более доброжелательным тоном, стал объяснять:
– Если сделаете свой взнос и так случится, что отойдёте ко Господу, то мы о вас в храме будем молиться как о благодетельнице. И Бог дарует вам место светлое, где нет ни болезни, ни печали.
Её губы задрожали и стали разжиматься, лицо оживилось:
– Хорошо. Я подумаю.
Тем временем в общий разговор вовлеклись почти все присутствовавшие:
– Ещё ничего не начали, а некоторые уже хитрят. Как с такими людьми можно ли что-то сделать?
Поднялся галдёж. Дети стали кричать ещё громче. К отцу Викентию подошла Маргарита:
– Батя, не время ли начинать собрание?
– Это и было начало собрания. Сейчас люди были откровенны. Они говорили прямо то, что у них на душе. Это было похоже на откровение помыслов в монастыре. Я выяснил, что среди них есть рвач, халявщица и проблемная старенькая бабушка. Это немного. Остальные нормальные люди, и с ними можно осуществить наши планы.
Отец Викентий постучал карандашом по пустому графину и призвал всех к тишине. Галдёж начал стихать. Труднее было успокоить разыгравшихся детей. Когда взрослым всё-таки удалось это сделать, священник взял слово.
– Я уже был у главы сельского поселения. Он одобрил нашу инициативу и обещал помочь. Сказал, что в районе есть ветхие здания, которые сносят. Мы сможем забирать для отсыпки дороги образовавшийся строительный мусор из битых кирпичей, бетонных блоков и всё подходящее для этого случая. Так что материал для отсыпки нам будет бесплатный.
При этих словах по толпе пошел одобрительный гул:
– Батюшка, какой же вы молодец! Хоть за это не платить…
Потом послышался женский голос в адрес мужчины средних лет и в среднем подпитии:
– Ага! И не нужон ты со своёй шшабёнкой.
Отец Викентий продолжил:
– Глава обещал договориться с организациями, у которых есть дорожно-строительная техника.
Собравшиеся вновь одобрительно загомонили:
– И трактора будут… и самосвалы будут… дело пойдёт… давно бы надо взяться….
– Тише, пожалуйста, тише, – стуча карандашом по пустому графину, батюшка пытался успокоить сход.
– Детвора шумит. Я ничего не слышу, – кричала какая-то женщина с заднего плана.
– Я говорю: тише!
– А? – приложив ладонь к уху, переспросила та женщина.
Отец Викентий, глубоко вдохнув, возгласил громко, стараясь перекричать всех:
– Проведена предварительная оценка объёма работ и сроков выполнения. Финансовое обеспечение работ на сто процентов должны взять на себя жители деревни.
Как только он назвал размер взноса с каждого дома, все сразу притихли. И в наступившей тишине, словно бедная сиротка, кто-то нараспев слабым голосом произнёс:
– А платить всё-таки придётся…
Такая реакция лопатинцев не явилась неожиданной для отца Викентия. Он заранее подготовил для них велие утешение.
– Если мы сделаем круглогодичный всепогодный подъезд к деревне, то цена ваших усадеб возрастёт в три раза. А если впоследствии удастся подвести газ, то цена станет ещё выше.
У лопатинцев загорелись глаза. Отец Викентий высек из их душ искру энтузиазма. Они знали, зачем нужно собирать деньги, и доверяли ему.
Стали делать сборы. Несли все дружно. Только баба Глаша задерживалась с исполнением обязательства. Отец Викентий несколько раз встречал её на улице. Она была молчалива, сумрачна и подавлена только ей известным горем. Священник по роду своего служения знал много неприятных случаев, которые бывали с пожилыми людьми, и потому мог предположить, что случилось с бабой Глашей, и решил с ней поговорить. Разговор начал издалека: о погоде, о здоровье, о том, что лето должно быть в этом году хорошее, и когда уже было удобно задать вопрос, спросил: «А не забыла ли бабушка, куда положила деньги?»
– Забыла, батюшка, – со скорбью в сердце ответила та. – На днях пошла в лес за ними, а у меня свет перекрутился: искала, искала и того места не нашла. И вчера ходила, в лесу была будто в первый раз. Не помню, где…
– Как-то раз я ходил от деревни до трассы, приглядывался, где дорогу проложить покороче. Видел вас. Вы шли с зелёной сумкой и лопатой. Может быть, это и был тот раз, когда вы закопали деньги? – спросил священник.
– Похоже, что да. В зелёной сумке у меня был горшочек.
– Я видел направление, в котором вы пошли. Если мы сейчас пойдём туда, то вы, может быть, вспомните?
Бабушка согласилась, позвала внука и велела ему взять лопату. Они отправились в лес. Шли медленно.
– С этого места вы пошли туда, – отец Викентий показал рукой, куда именно свернула бабушка.
И тут старушка наконец вспомнила, где зарыла сокровища. Они были найдены. Она несла горшочек с трепетной осторожностью, благоговейно прижав к груди. Лицо её светилось несказанным счастьем. Бабушка внесла свой пай. Однако сердце пожилого человека не вынесло чрезмерной эмоциональной нагрузки при переходе из горя в радость – и баба Глаша через несколько дней, как она выражалась, «взяла и померла». Отпели, похоронили. Внук устроил поминки. За столом шли разговоры: мол, сама себе накаркала… ох, и жаднючая была...
Отец Викентий напомнил всем:
– Какая она была – теперь её Бог судит. Мы ей обещали, что будем молиться о ней как о благодетельнице. Царствие ей Небесное! – пожелал священник. И все дружно перекрестились.
Деньги собрали. Дорогу сделали за одно лето. Все были очень довольны. Наступившей осенью многие не покинули деревню, а остались зимовать. Теперь у них появилась возможность возить детей в школу и самим ездить на работу. Деревня начала оживать.
После Пасхи Саша привёз Никиту. Мальчику понравилась деревенская вольница, и он быстро привык к отцу и деревне. Осенью не хотел уезжать назад к маме.
***
Прошло несколько лет. Как-то раз около полудня незнакомая машина остановилась около дома, где жил отец Викентий. Из неё вышел священник и направился в дом.
– О! Отец Павел. Очень рад вас видеть.
После дружеского приветствия гость подал письмо отцу Викентию со словами:
– Это от владыки, – и, дождавшись, когда тот прочитает, добавил:
– Я думаю, вам хватит одного дня, чтобы собрать вещи.
Он прошёл в большую комнату, где была устроена церковь.
– О! Как здорово устроили. Настоящая церковь!
Войдя в алтарь, приложился к престолу.
– И семисвечник резной, и крышка Евангелия, и напрестольный крест – тоже резные. Какая красота! – восторгался отец Павел. – Это представляет художественную ценность. У кого вы учились этому мастерству?
– У Анатолия Ивановича Посолова.
– Мастер известный.
Потом отец Павел вернулся к основной теме.
– Как вам должно быть ясно из письма, вы здесь больше не служите. Всё богослужебное остаётся на месте. Завтра в это время я приеду вас забирать.
– Это настолько неожиданно, что я еще не вполне осознал, что я здесь уже никто, – отец Викентий говорил сбивчиво и растерянно.
– Я понимаю, отец Викентий, вы здесь очень много потрудились, вложили частицу души. Сделали подъездную дорогу, и этим возвратили многих людей. Устроили церковь. Деревня ожила. Я заметил, что от своей деревни ехал сюда минут двадцать, а раньше в распутицу сюда было не попасть. Теперь наше священноначалие решило, что целесообразно присоединить эту деревню к моему приходу. Уж простите, что вы трудились, а я в ваш труд войду, – без обиняков, доброжелательно сказал отец Павел.
– Буди и о сем воля Божия, – тихо сказал отец Викентий.
Ему было жаль расставаться с домовым храмом, с деревней и её обитателями. Он не просто привык, а сроднился со всеми и со всем здесь.
– Меня-то теперь куда? Может, что знаете?
– Нет. Не знаю.
– Ну, и ладно, – со смирением произнёс монах.
Отец Павел засобирался в обратный путь. Отец Викентий вышел проводить его во двор. Там их уже ожидали Маргарита, Лариса и Тамара, обеспокоенные приездом другого священника. Такого раньше не происходило, и они почувствовали тревогу.
Маргарита и отец Павел знали друг друга, так как он служил в большой деревне с храмом сравнительно недалеко от них, и ей изредка доводилось там бывать. Она первая подошла под благословение. Потом некоторое время вопросительно смотрела на него. Отец Павел решил дать ей короткое объяснение: он знал – она здесь самая инициативная церковная женщина, и ему с ней предстоит работать.
– В епархии рассматривали этот вопрос с разных сторон, но каждый раз приходили к одному выводу – вашу деревню присоединить к нашему приходу.
– Как же так? Наш батюшка, можно сказать, на пустом месте сделал церковь, организовал отсыпку дороги, многих людей вернул в деревню, мы его полюбили, а теперь его от нас заберут? – чувствуя, что именно об этом идёт речь, со слезами и упрёком спросила Маргарита.
– Всё, что вы сказали, – правда. Но так решено окончательно, – потом отец Павел попытался успокоить Маргариту и стоявших там женщин. – Вы не расстраивайтесь, я постараюсь быть для вас таким же заботливым отцом. В вашей деревне отец Викентий сделал Божие дело, а теперь должен идти в другое место творить дела Божии. Для монаха это лучше. Порадуйтесь за него и сердцем отпустите.
И под конец, обратившись к Маргарите, сказал:
– Я в ближайшие дни приеду к вам, и мы обстоятельно поговорим о дальнейшей церковной жизни в вашей деревни. А теперь мне пора ехать по другим делам. Простите.
Отец Павел откланялся и уехал.
Отец Викентий стал собирать вещи. В основном это были инструменты для резьбы по дереву, различные приспособления, подходящие для его ремесла, заготовленные высушенные и не досохшие доски, незаконченные изделия. Аккуратно уложил, перевязал верёвками. Ему хватило оставшегося дня, чтобы собрать вещи. В наступившей ночи его стали одолевать мысли: к чему бы эта перемена? Но все мысли сходились к тем же, какие он каждый день изливал перед иконой Спасителя, помня и каясь в совершенном грехе. И не было ни единого дня, когда бы он не помнил о своём падении, когда бы он не призывал явить на нём Божественное милосердие и изгладить грех. В этот раз внезапно нагрянувшая перемена мелькнула в его душе радостной искрой надежды. И эта слабая надежды ободрила его: «Господи! Куда Тебе угодно готов поехать, только бы получить от Тебя просимое». В покаянии, с сокрушенным сердцем отец Викентий забылся сном.
Об отъезде священника быстро узнала вся деревня. На следующее утро в храме собралось немало людей. После чтения утренних правил была устроена общая трапеза. Все сожалели, что батюшку переводят в другое место. Много было сказано хороших слов благодарности в его адрес.
Хотя трапеза окончилась, никто не уходил: все знали, чего ждут. Через некоторое время приехал вчерашний батюшка. Отец Викентий попрощался с храмом и паствой и, садясь в машину, подумал: «Даже лучше, что не знаю, куда едем, а то сидел бы и мучился рассуждениями, будет мне там лучше или хуже, чем в деревне».
Подъездная деревенская дорога подходила к концу. Перед выездом на основную трассу отец Павел одобрительно сказал:
– Здорово, что дорога появилась: хочешь в город – направо, хочешь к нам в деревню в храм – налево.
При этих словах отец Павел свернул направо и прибавил скорость. Немного помолчав, добавил:
– Сейчас мы едем к владыке.
Отец Викентий ничего не ответил и спокойно смотрел вперёд. Перед его взором мелькали поля, перелески и густые рощи, а в голове одна мысль сменяла другую. Он думал о своём. Всякая здоровая душа желает себе хорошего, вот и он на это надеялся. Настроение поднималось. Пять лет он не испытывал той радости, которая стала приходить к нему. Он ясно чувствовал, что в деревню уже не вернётся, и это его не печалило. Он понял, что в его жизни произошёл поворот. Отец Викентий вспомнил своё грехопадение, которое прежде постоянно давило на душу тяжёлым камнем даже тогда, когда на какое-то время забывал о нём. Но в этот раз он с удивлением обнаружил на душе лёгкость и спокойствие. Прошлое лишь напоминало о его человеческой слабости. «Господи! Неужели Ты меня простил?!» – подумал он, и сердце затрепетало от радости.
Иеромонах Викентий вошёл в кабинет владыки, взял благословение. Некоторое время владыка смотрел на посетителя и думал: «Я хорошо помню, каков он был тогда, но теперь каким он стал? Какие изменения с ним произошли? Это не только интересно, но и важно». Владыка сел в кресло.
– Пожалуйста, садитесь, - предложил он и посетителю. – Как вам было всё это время? Трудно ли? Мне интересно. Я не имею такого монашеского опыта, какой вы приобрели. Я ведь вдовец.
Тут владыка сделал паузу, давая понять, что хочет услышать своего клирика.
–  Трудно. Особенно первое время. Тосковал по сыну. Пришлось отвыкать от женщины, с которой были близкие отношения
– Да, это трудно. Вам удалось?
– Удалось. Больше я к ней не прикасался, но уважение сохранил.
Архиерей удивлённо посмотрел на клирика, желая услышать разъяснение.
– Когда Васса узнала, что беременна, она прекратила разгульную жизнь и стала хорошей заботливой матерью.
– Вот как?! – ещё больше удивился архиерей. – Греховный поступок послужил поводом к исправлению?! Впрочем, в духовной жизни не редкость, когда трудно понять, почему что-то произошло именно так, а не иначе, не так, как нам казалось должно было быть. Но в вашей истории — это хороший признак.
Потом спросил:
– Как сын?
– Растёт, ему уже пять лет. Он для меня счастье, радость, боль, беспокойство и постоянная молитва о нём.
– Ну, это понятно без объяснений.
Отец Викентий продолжил:
 – В деревне мало людей, каждый день видишь те же лица, слышишь те же разговоры. Всё это быстро надоедало и, тогда я старался уединяться от них, чтобы хоть немного поскучать без них. Но тогда начинал чувствовать одиночество, которое давило на душу. Нужно было долго привыкать, чтобы оставаться одним и при этом не чувствовать одиночества. Конечно, не совсем привык, но стало намного легче.
– Оставаться одним и не чувствовать одиночества, – повторил владыка. – Это хороший опыт. Он вам пригодится.
Сказав так, архиерей подумал: «Пора подводить итог предварительному разговору. Человек он серьёзный, обязательный, ответственный – можно перейти к главной теме».
– Мы запланировали от Андреевского монастыря построить скит с храмом, братским корпусом, трапезной и небольшой гостиницей для паломников. Землеотвод сделан, и скит на сегодняшний день представляет собой забитые пограничные колышки. Участок находится за рекой в двадцати километрах отсюда. Я предлагаю вам, как имеющему опыт организации церковной жизни в глухой деревне, заняться этим делом. Но если вы хотите продолжать служение в тихом обжитом месте, то я готов подобрать для вас такое и назначить туда Указом.
«Владыка как всегда не идёт против воли человека: хочешь туда, хочешь сюда, сам выбирай. Опытный управленец. Но если я выберу тихое тёплое место, то он потеряет ко мне интерес и забудет навсегда. Ему нужны люди, способные осуществлять серьёзные планы. Я чувствую, что и мне самому такое по душе», – подумал иеромонах.
– Владыка, мне ваше предложение интересно, и я думаю это будет полезно моей грешной душе. Прошу Вашего благословения на строительство скита, – ответил он архиерею.
– Я так и думал, что вы сделаете именно этот выбор, – архиерей подписал Указ и подал его клирику. – Вы мне симпатичны тем, что не выпрашиваете сытого места, берётесь за трудные дела и с успехом выполняете, – владыка благословил отца Викентия. – Прямо сейчас отправляйтесь в Андреевский монастырь под начало архимандрита Николая.
Архиерей благословил иеромонаха Викентия в путь.

***
Утром в кабинете архимандрита Николая состоялся разговор. При этом отец Николая разъяснил – что должен делать иеромонах Викентий.
– Финансировать строительство будет монастырь. Ваша задача – курировать все строительные работы и не допускать остановки работы ни на один час. Казалось бы, всем всё ясно, но, по опыту многих, постоянно возникают вопросы – именно вы их должны решать. Если для этого потребуется профильный специалист, вы должны найти его и подключить к работе. Весь спрос будет с вас. Желательно, чтобы основное время вы находились на объекте.
– Но как? Там же ничего нет, – с некоторой растерянностью сказал отец Викентий.
– Вот и подумайте, что нужно сделать, чтобы вы могли оставаться там на длительный срок. Завтра утром доложите, мы вместе с казначеем прикинем, какие средства для этого потребуются. И действуйте. Да, вот вам телефон, – архимандрит подал ему новый мобильник.
– Спасибо.
– Пожалуйста, но это не подарок, – улыбаясь ответил архимандрит. – Это монастырское имущество. Вам придётся делать много звонков. В помощь даю послушника Даниила.
На следующее утро отец Викентий изложил архимандриту Николаю свои соображения о первоочередных делах и получил одобрение. С этого момента начались хлопоты: поиски, встречи, звонки, согласования, разъезды. На это уходило много времени и сил. Через неделю на участке стояли две бытовки, подключено электричество и пробурена скважина. В одной бытовке была устроена часовня, в другой отец Викентий и послушник Даниил кухарили и ночевали. Потом приехали строители, и началась основная работа.
***
За два года строительные работы подошли к концу. Всё это время отцу Викентию было не легко. Дело было не столько в том, что он прилагал большие усилия. В особенности, когда строители нередко ставили его в тупик своей «простотай». Какая-то тягота была на душе, и он не мог понять – что её порождало. Но он ясно представлял себе, что это мешает ему полностью погрузиться в монашескую жизнь. Сын не был в тягость. Отец любил его и был верен слову, данному при колыбели, что не оставит его. В тот год Никите исполнилось семь лет, и отец Викентий отправился в Иваново собирать первоклашку в школу. Они ходили по магазинам, покупали книжки, тетрадки, форму и все прочее, что необходимо школьнику. Отец был в приподнятом радостном настроении, ему на память пришло его детство и сборы в первый класс. Никита весело щебетал о свих друзьях, о своей будущей учёбе в школе. С пакетами и коробками счастливые они возвращались домой. Пройдя мимо автобусной остановки, до отца Викентия долетели слова, сказанные одной из стоявших там женщин:
– Вон, монах пошёл, прижил дитя и ему всё ни почём. А других учит – грешно, грешно.
Злое слово в спину убило радость.
Как только они вошли в квартиру, так сразу Никита звонким голосом закричал:
– Мама, мама, смотри, папа мне всё купил.
Отец Викентий, войдя в комнату, был удивлён. На диване сидел мужчина. Отец Викентий с тревогой подумал: «Неужели Васса взялась за старое?»
– Сынок, иди помой руки. Скоро сядем за стол. Ты, наверное, уже проголодался. – Она не хотела, чтобы при разговоре Никита присутствовал. Затем продолжила. – Это Геннадий. Он живёт в нашем посёлке, ты наверняка видел его и не раз. – Васса сделала паузу и стала объяснять:
– Он женился на Гале, моей однокласснице. Она родила двух детей. Полгода назад забеременела третьим, но при родах умерла, погиб и ребёнок.
Отец Викентий перекрестился. Наступила тишина.
Васса подвела разговор к главному:
– Гена зовёт меня замуж. Мы хотели бы получить твоё согласие на брак. Всё-таки твой сын будет жить в нашей семье. И, вообще, как к духовному лицу.
Для отца Викентия такой поворот событий оказался неожиданностью. Он почувствовал облегчение от того, что теперь ему не нужно беспокоиться о Вассе. В то же время заволновался о сыне. Он внимательно посмотрел на Геннадия, стараясь понять, можно ли доверять этому человеку, ведь Никите придётся жить в его семье. Раньше отец Викентий видел его, даже коротко разговаривал с ним. Как тогда, так и теперь ничего плохого в нём не увидел.
– Вы оба свободны и имеете право создать семью, – скрывая волнение ответил отец Викентий и, обратившись к Геннадию, сказал. –  Никита должен быть при матери, то есть жить в вашей семье, но его содержание я обеспечу. Он останется моим сыном.
Их разговор окончился полным согласием, от этого все были в приподнятом настроении.
Подошло время прощаться. Васса сказала:
– Я очень рада, что мы повидались. У меня на душе стало как-то спокойно, и появилась уверенность, что поступаю правильно.
И тут впервые Васса обратилась с просьбой:
– Благослови нас, отец Викентий.
Он преподал им благословение и уехал. Отец Викентий долго еще был под впечатлением от встречи с Вассой и Геннадием. То, что Васса выходит замуж, вызвало чувство облегчения: «У Вассы будет муж, и я за неё теперь не в ответе», – и беспокойства за сына: «Как ему будет в новой семье?» Всё это смешалось в душе. И в то же время пробивалось светлое чувство. Сначала оно было едва заметным, но с каждым мгновением становилось сильнее, и вдруг его осияла необыкновенная тихая радость, и тепло вошло в сердце и разлилось по всему телу. Отец Викентий на мгновение замер, потом, упав на колени, взглянул на икону Спасителя и промолвил:
– Господи! Снял Ты с меня эту тяготу?! – монах больше ничего не мог говорить, только по лицу обильно текли слёзы. Так он стоял долго, насколько хватило сил.
Через несколько дней он поехал по делам в Андреевский монастырь и там встретился со старым монахом Гораздом, с которым у него сложились доверительные отношения. Отец Викентий поведал ему всё, что произошло с ним, на что Горазд подумав ответил:
– Нет такого греха, которого Бог не простил бы, надо только искренне покаяться и крепко верить в прощение Господне. – Потом, немного помолчав, тяжело вздохнул и с сожалением добавил. – Но учти, люди мало кому что прощают, в лучшем случае – забудут, а когда нужно – вспомнят и больно укусят. Но это уже будет от людей, а не от Бога. Люди жестокосерды, а Бог милосерд.
Некоторое время оба сидели молча в задумчивости.
– Господь тебе дал больше того, о чем ты просил. Может быть, за то, что ты сделал для «малых сих». Он тебя вознаградил – дал почувствовать благодать, утешил и укрепил духом. Трудами на ближних ради Господа старайся удержать это в себе. Такие благодатные посещения бывают редко и не у всех, – этими словами старый монах окончил назидание отца Викентия.