Победители номинации «Проза» литературного конкурса «Золотое перо Алтая 2023»
1 место: 11. Андрей Эйсмонт, г. Бийск:
2. место: 5. Анастасия Логинова, г. Санкт-Петербург:
3. место: 21. Валерий Неудахин, г. Бийск:
Специальный Диплом:
25. Антонина Шагова, г. Камень на Оби.
11. Андрей Эйсмонт г.Бийск
Песня о маме
Ахмат - малыш лет пяти, рос в арабской христианской семье. Некогда могущественная страна, сияющая красотой и великолепием, с приходом войны изменилась до неузнаваемости.
Отец – араб по происхождению, потомственный доктор, получивший образование в Риме. Мать - итальянка, родом из Неаполя играла на фортепьяно и пела чудесным сопрано, что позволило, возглавить кружок вокала при местной школе.
В маленьком городке, несмотря на войну, жизнь протекала сравнительно спокойно. Отец практиковал в клинике. Мать допоздна на работе, а малыш с утра до вечера с бабушкой. Листал детские книжки с яркими картинками, слушал чудесные арабские сказки, которые бабушка Хэмми знала превеликое множество. По возвращении мамы дом наполнялся чарующими слух мелодичными звуками. ***
Плачущие стоны ребаба в руках бабушки, переливающаяся, спорящая с ним мелодия фортепьяно. А как нежны песни на арабском! Два голоса, бабушкин и мамин, то меняли друг друга, то сливались и уносили далеко - далеко в сказку.
Но, ни с чем несравнима на итальянском «Санта Лючия». Звонкий мамин голос взмывал вверх. Живо представлялось синее море, белоснежный парус, яркое солнце и мир, наполненный радостью жизни. Ахмат с удовольствием подпевал. Не хватало дыхания, но старался, а с последним куплетом бежал в раскрытые материнские объятия. Думал, что эта песня о маме, а как иначе, раз её звали Лючия, как в песне. ***
С каждым днём всё страшнее стали доходить слухи. Семьи беженцев наполнили улицы городка, бросив дома и земли, убегали от смерти и крови. На всё согласен человек, лишь бы спасти детей и семью. Больше всего горя выпало на долю таких же семей, как у Ахмата, относящихся к христианской вере. Несмотря на то, что великая страна приняла христианство задолго до мусульманства. Что национальности и религии жили здесь в согласии из века в век. Неожиданно вспыхнула вражда именно к христианам. Теперь приходилось прятать нательный крестик от посторонних глаз.
Отца, как одного из лучших хирургов, вызвали в Дамаск для работы в военном госпитале. Они с мамой поехали туда, чтобы определиться с жильём и через пару дней вернуться за бабушкой и Ахматом. Но уже через день начались обстрелы города из орудий и миномётов. Шальной снаряд залетел в храм, где спасались внук с бабушкой, пробил толстую многовековую стену, но не взорвался. ***
С рассветом, крепко держась за руки, бабушка и внук шагали в колонне беженцев в направлении Дамаска. Много чего пришлось насмотреться. Разрушенные дома, старинные храмы с укором смотрели слепыми глазницами окон на уходящих людей. Раненные и убитые вдоль дорог. Смерть безжалостно забирала без разбора и стариков и детей. Обжигающее полуденное солнце, жгучий песчаный ветер, сбитые в кровь ноги - ничто по сравнению со смертью.
День, второй, третий… неделя, вторая. …И расстояние то шестьдесят километров от городка Маалюля до Дамаска, но для людей, опалённых войной, а тем более стариков и детей, добраться - несбыточная мечта. Уже виднеются разрушенные здания Дамаска, но дорога простреливается. Приходится продвигаться, прячась за разрушенные дома, заборы. Где бегом, где ползком.
При очередном миномётном обстреле потерялась бабушка Хэмми, и Ахмат остался один. Он растерянно крутил головой, пытаясь её найти, бегал среди воронок, заглядывал в лица убитых, но найти не смог. ***
Незнакомец в сером, пропахшем потом одеянии, в бронежилете с автоматом и надетой на лицо чёрной маске, затащил Ахмата в просторный бетонный подвал с такими же бойцами...
Потная, волосатая рука больно схватила за подбородок. Жёсткий пронзительный взгляд встретился с глазами Ахмата. Жуткая смертельная дрожь пробежала по телу ребёнка…
- Как зовут? - спросил страшный бородатый незнакомец в бронежилете и сандалиях на босу ногу. Колючий взгляд случайно наткнулся на крестик, сверкнувший из - под рваной рубашки. - Ты кого сюда привёл? Где были твои слепые глаза? Урод безмозглый! Разобрался бы с ним там наверху! Зачем притащил сюда эту грязь? – полетела ругань в сторону бойца, захватившего малыша - что у тебя нет кинжала? Рука резко дёрнула за крестик, натянув шёлковую нить, а вторая потянулась к ножу.
Сердечко Ахмата сжалось в комочек. По телу пробежал смертельный озноб до самых костей. И вдруг вспомнил тёплый ласковый голос бабушки Хэмми: «Если тебя, милый мой внучек, охватит страх, вспомни весёлую песенку и спой. Страх испугается и отпустит». ***
Он запел «Санта-Лючия» звонко, нежно и весело…Задорный, голос вырвался из бетонного подземелья и полетел к самому небу. (От неожиданности руки незнакомца разжались и выпустили мальчишку). Запахло морской пеной, представился шум волн, крик свободных чаек в небе. Слёзы радости текли по щекам Ахмата... осталось только широко распахнуть руки для объятий. …
Он открыл глаза и увидел, что бородатый незнакомец в куфие с чёрным орнаментом восхищённо смотрит в его сторону, вставляя кинжал в ножны. - Ты знаешь, о чем песня, неверный? - спросил, поперхнувшись, надтреснутым голосом, проглотив подступивший к горлу комок. Он отлично помнил эту песню и знал, о чём она. «…Радость безмерная. Нет ей причины. Санта-Лючия, Санта-Лючия…», но совсем не ожидал такого ответа.
- Конечно, знаю. Эта песня о моей маме…
***
Пустынными улочками разрушенного поселения двое автоматчиков в чёрных масках вели за руки кудрявого малыша. В проеме оторванного ворота рубахи хорошо был виден маленький нательный крестик.
Встречающиеся на пути, низко опускали головы, пряча взгляды. Им, наверняка, было жаль мальчугана, но ещё больше боялись за свою жизнь. ***
По нейтральной полосе, простреливаемой со всех сторон, двигалась беззащитная фигурка с кудрявой непокрытой головой. Снайперские винтовки внимательно наблюдали за движением. Одна смотрела в спину - другая в грудь..., И снова звонкая песня взметнулась в небо, удивляя безмерной сказочной радостью, прогоняя заботы и печали. Обе винтовки, так и не выстрелив, упали в накаленный от яркого солнца рыжий песок.
Хочется верить, что малыш найдёт своих родных и близких. Обязательно отыщется его любимая бабушка Хэмми, страна станет, как и прежде, величественной и красивой…А пока прекратились выстрелы, и слышалась только радостная мелодия его песни о маме.
Выпал первый снег
Маленький провинциальный городишко блаженствовал и нежился в предрассветной дрёме, досматривал волшебные сны. Пронзительный вой сирены скорой помощи заставил вздрогнуть и напрячься, принеся с собой необъяснимое чувство опасности и тревоги. По пустынной улице, сверкая мигалкой, двигался автомобиль с надписью «Реанимация». Рядом с ним неистово лая стремительно бежал лохматый пёс. То пытался укусить машину за заднее колесо, то вырывался вперёд на уровень водительской дверки, заглядывая в окно. Словно говоря: «Ну что, родимый, телишься. Поспеши! Поторопись, а то укушу!» Водила - молодой парень, поглядывая одним глазом на собаку, ухмыльнулся: «Смотри, какой настырный, от самого дома гонится! Это же, сколько сил! Ишь, словно подгоняет! Смотреть забавно…»
«Да, ополоумел что ли?» - недовольно буркнул в ответ, сидящий рядом усатый санитар: «собака и то понимает! В салоне врач с фельдшером, только что на головах не стоят, стараются пацана успеть довезти до больницы! А этому всё игры!». Сердито и громко добавил: «На педальку то газа надави – чай нога не отвалится!»
Машина, не притормаживая на повороте, визжа шинами об асфальт, резко рванула вперед, и затерялась в утреннем холодном тумане. Только где-то вдалеке, тревожные всполохи огня, синего света, виделись ещё некоторое время…
***
Пёс уткнулся мордой в осеннюю листву придорожного кювета, прерывисто дыша, и закрыл глаза.
Его - молодого забавного щенка, год назад, подобрал возле помойного ящика белобрысый весёлый мальчуган Сашка. Родители, всем на удивление, были не против присутствия в доме собаки. Правду сказать, радости появление пса окружающим не доставило, за исключением хозяина - пацана, Но и это уже много значило.
Сашкиным родителям было не до собаки, и не до сына – единственно, что волновало – работа. Трудились с утра и до позднего вечера. Никто не мешал Сашке и его лохматому дружку весело проводить время. Могли днями бесконтрольно прыгать ползать и скакать не только на улице, но и в квартире. С приходом родителей всё преображалось. Тимка становился степенным псом, у которого и в мыслях не было запрыгнуть в кресло или на диван. А уж, каким послушным становился Сашка! ***
Двухэтажный дом, со скрипящими лестницами, как ветхое и непригодное жильё, доживал последние денёчки. Домашних животных в нём почти не было. Из восьми квартир подъезда обитали только в трёх. В первой бестолковый заносчивый попугай Кеша, постоянно ругающийся со стариком-дебоширом, которого мало кто видел, зато постоянно слышал весь подъезд. В восьмой рыжий кот - гуляка по кличке Кузя. Если уходил, то возвращался только через неделю: ободранным, растерзанным и голодным, с потухшим взором. Хозяйка кота - Маргарита Павловна (Кузькина мать - так её называли соседи) причитая, обнимала его, отмывала, откармливала, и дня через два… тот важно гулял возле дома, ни в чём себе не отказывая, помечая лестничные пролёты, углы, скамейки не обращая внимания на ворчание старушек, сидящих у подъезда.
Тимка в отличие от Кузи гораздо сообразительнее. Сразу смекнул, что гадить у себя дома или возле него – последнее дело, чем и завоевал одобрение жильцов. Знал, когда можно носиться стремглав вместе с малышней, а когда лучше посидеть или полежать возле скамейки глядя на Сашку преданным взглядом. ***
Если бы собаки умели говорить… Пёс почувствовал неладное с самого вечера и бродил за маленьким хозяином из комнаты в комнату, тёрся у ног. Запрыгнул на кровать, прижался к хозяину.
Сашкиной маме не спалось... День выдался тяжёлым. Всё валилось из рук. Вымоталась так, что единственное желание было – доползти до кровати, упасть и уснуть. … Но…На душе неспокойно… Сон не шёл, встала и заглянула в комнату сына. Согнала с кровати обнаглевшего Тимку, прикоснулась губами к Сашкиному лбу: «Вроде холодный, а что-то не так». Вернулась в спальню…
Проснулась от того, что пёс стащил с кровати одеяло и тянул в коридор. Это уже наглость. Разбудила спящего мужа. «Николай! Так всё проспишь! Вставай, отбери у Тимки одеяло!» … «Санька просыпайся! Смотри, как лохматого друга распустил! Сынок, ты меня слышишь?». Сашка метался в горячечном бреду, с губ слетали бессвязные обрывки фраз: «Мамка, мамочка помоги! Тимошка, какой ты ласковый!» Собака лизала то в ухо, то в щеку прыгая на кровати вокруг мальчугана. ***
Болезнь оказалась серьёзной. И понеслось: скорая – больница – анализы – звонок в областной медицинский центр и снова длинная дорога. Сашка то приходил в сознание, то снова терялся, между небом и землёй. Если бы не своевременная помощь… через пару недель пришёл в сознание и, увидев у кровати мать, первое что спросил: «А Тимка где?». «Ясно где! Конечно дома. Кто же сюда в больницу пустит!» - погладила по голове и ласково улыбнулась. «А мы, Сашка, пока ты болел, в новый дом переехали. Знаешь, какие там комнаты большие и светлые! Заживем, наконец, то! Вот окончательно поправишься и сам увидишь!» Сашка шёл на поправку семимильными шагами. С каждым днём становилось лучше. Как мечтал о встречи с лохматым другом! Ночью лежал. Смотрел в потолок и представлял, как будет гладить, и трепать своего любимца. *** Отлежавшись в придорожной канаве, Тимка встал и пошел искать хозяина. Машину, что увезла, запомнил хорошо. Безрезультатно, день за днём гонялся за похожими, пока случайно не набрёл на станцию скорой помощи. … Вот она с яркой надписью «Реанимация». Перепутать не мог. Она. Точно она! Обошёл обнюхал. Сашкиного запаха конечно, не было. Но машина та и водитель тот же. Пёс лёг возле неё и задремал…
-Смотри Петрович! А собака то знакомая! Узнаешь? - жестикулируя руками пытался доказать парень усатому санитару: «ну, та, из заречного посёлка…, пацана то в реанимацию везли недели три тому, а она бежала? Ты ещё меня шуганул? Вспомнил? Видать заблудилась. Может домой подбросить? Я помню адрес».
-Вот сморю на тебя Артёмка и думаю….Здоровенный парень, армию отслужил, семью завел, машину водит – дай бог каждому! А всё одно ребёнок ещё! Мысли детские!» - погладил задумчиво усы и продолжил: «Вот с чего решил, что это тот пёс. … А если и тот… Собаки они… они дорогу домой и сами найдут… Я, слышал, что и через годы приходят…Да и смена уже закончилась… И не позволят на служебной машине…». -Да я и не говорю про служебную. На моей девятке отвезём. Помоги, а то одному неловко. Дорогу она, конечно, найдёт – только через год не поздновато будет? Укусить не должна. Не переживай Петрович – я рядом! Если что укол тебе от бешенства поставим…
От них пахло добром и теплом. Тимка поверил. Лежал на резиновом коврике, положив лохматую морду на потёртые ботинки усатого санитара.
Не прошло и двадцати минут как машина домчалась до того места откуда забирали больного…
-Ну и что теперь делать? - спросил усатый Петрович, глядя в сторону дома. - Да загадка – без окон, без дверей, и без людей, но не огурец – грустно пошутил Артём. Посовещались и решили оставить пса здесь. Адреса хозяев спросить не у кого. А если ищут, то обязательно сюда наведаются. ***
Выскочив из машины, Тимка, крутя хвостом как пропеллером, полетел к родному подъезду. Дом сиротливо посматривал на него пустыми глазницами окон. Не дверей, не перил на скрипучих лестницах. В квартире пусто и тоскливо. Только озорник – ветер играет на грязном полу страницами старого журнала. Покрытая пылью, забытая впопыхах, а может оставленная за ненадобностью хозяевами Тимкина миска и коврик...
День за днём лежал и ждал, что за ним придут. Раз оставили здесь и коврик, и миску - значит здесь и ждать, … дни менялись ночами. Время текло... Однажды вечером появился Кузя хромая на переднюю лапу, ободранный и голодный, с такой тоской в глазах…
Несколько дней ютились вдвоем на Тимкином коврике, изредка уходя из квартиры в поисках пищи.
В окно со двора донёсся голос: «Кузя… Кузенька! Где ты мой Пушистик! Кот стремглав понёсся по лестнице вниз, прямо в объятья заплаканной Маргариты Павловны.
Так и должно быть думал Тимка, лежал и ждал, боялся уйти. Верил и знал, что хозяин Сашка заберёт обязательно...
***
Сегодня выпал первый снег. Ровным чистым покрывалом покрыл землю, крыши домов и тротуары, … Конечно, растает, но в памяти останется надолго. Сашку выписали! Как он ждал этого! Вот сейчас… сейчас откроет дверь новой светлой квартиры, … а там! - Где Тимка? - Видишь ли, сынок… так получилось, что побежал за скорой помощью и потерялся. Мы с папой искали, но так и не нашли. Найдется обязательно. Завтра папа отремонтирует машину, и съездите в наш старый дом. Может он уже туда вернулся.
Ты куда собираешься сынок? На дворе уже вечер. Давай завтра…
- скажи мама, а если бы я потерялся, тоже ждали, когда папа отремонтирует машину и завтрашнего дня…
***
К машине такси бежал счастливый Сашка, крепко прижимая к груди лохматого друга, от переполнявшей его радости по щекам текли слёзы. «Так и должно быть» - думал Тимка: «Ведь я ждал». А первый снег так и не растаял - остался лежать до самой весны…
5.
Анастасия Логинова г.Санкт-Петербург
Настя-не Настя
— Мама! Поиграй со мной в «Настю-неНастю»!
Мик просил, как приказывал. Честно говоря, за последние дни он испробовал все варианты: просил, как просил, просил, как заинтересовывал, просил, как ныл, просил, как умолял. Ильга покосилась на потёртую коробку на полке шкафа и, не скрываясь, вздохнула. Игру передал им свёкор. И Мик был готов играть в неё с пробуждения до отбоя без перерыва на переодевание, еду или туалет.
Мальчик подошёл к маме, обнял её и ласково посмотрел снизу-вверх: — Пожа-а-а-алуйста…
Сердце Ильги дрогнуло и сдалось. Как всегда, против детских капризов и истерик у неё был встроенный иммунитет, но против ласки… Увы. — В последний раз. И на самом лёгком уровне.
Мик подпрыгнул и издал торжествующий вопль. Не ожидал, что она согласится. Улыбка чуть приподняла уголки губ Ильги. В очередной раз она изумилась, как могла настолько увлечь её сына игра с унылым названием «Походно-погодный симулятор». Три недели назад робот-курьер доставил им уродливую коробку болотно-коричневого цвета. Свёкор тогда позвонил по голографической связи и, захлёбываясь от восторга, рассказывал про игру. Ильга попыталась вежливо отказаться от сомнительного подарка, но голографический свёкор решительно заявил: «Раз уж мальчику не удастся посмотреть настоящий лес…» Ильга начала в очередной раз убеждать старика, что карантин скоро снимут, и можно будет снова выходить на улицы, в парки, и даже в лес, как это было раньше, но свёкор уже отключился. Даже слушать не захотел. Не верил, что доживёт до этого счастливого дня.
Когда Мику объяснили, что прежде всего нужно выбрать, будет ли в игре хорошая погода или ненастье, он тут же решил, — раз есть «неНастя», то должна быть и «Настя». Так «Погодно-походный симулятор» или «ППС» стал для Мика, а затем и для всех остальных, игрой «Настя-неНастя». Ильга отложила ноутбук, за которым работала. Мик уже достал коробку, поставил на пол и нажал на крышку. Коробка тут же расстелилась по полу плоским ковриком. Ильга со вздохом — не хотелось тратить время на очередную прогулку по виртуальному лесу — склонилась к панели параметров игры. — Мик, Настя или неНастя? — НеНастя, — не раздумывая, ответил Мик.
Ильга бросила взгляд за окно. Уже два с лишним месяца стояла изнуряющая жара. Даже с учётом того, что на улице никто, кроме роботов, не появлялся уже третий год, дождика действительно хотелось. Ильга быстро установила настройки: погода — ненастье, уровень сложности — минимальный, рельеф местности — смешанный лес, противники — самые лёгкие. При таких настройках навряд ли на поиск кнопки возвращения они потратят больше пятнадцати минут. Ильга снова вздохнула. Она никогда не любила походы.
В центре карты уже струился призрачный силуэт портала. — Бегом собираться! — строго сказала Ильга. Мика как ветром сдуло. Сборы он любил не меньше, чем сами походы. Каждый раз снаряжался так, как будто ему предстояла охота на белых медведей на Северном полюсе, а не прогулка по лесу, где самыми страшными противниками были муравьи и бурундуки.
Долго ждать не пришлось. С тех пор, как дома появилась «Настя-неНастя», рюкзак у Мика всегда был собран. Ильга зашнуровала ботинки, не удержав очередного вздоха. Переодеваться не стала, только набросила дождевик. Взяла бутерброды и чай. Проголодаться они не успеют, но традиция есть традиция. Подошла к порталу. Подождала, пока сын подбежит к ней. Взяла Мика за руку, и они одновременно шагнули в портал. ***
Тут же пришлось зажмуриться. В лицо ударил сильный ветер, хлестнул по щекам и голым ногам жёсткими льдинками. Охнула, покрепче ухватила сына за руку. Откуда снег? Мело так, что Ильга с трудом различала макушку Мика, хотя он стоял вплотную к ней.
Ильга сделала нерешительный шаг. Под ногами захрустело. Посыпались камни, загрохотали вниз, в обрыв. Горы? Снежная пурга? Да как же так? — Мик? — строго окликнула сына. — Что происходит? — Я немножко исправил настройки, — немедленно признался Мик. В голосе его не слышалось ни капли раскаяния. — Мы столько раз ходили в лес, а в горы — ни разу! — И уровень непогоды выкрутил до предела? — Выбрал самую сильную неНастю, — поправил сын.
Ильга покачала головой. В такой пурге кнопку возвращения можно искать несколько часов. И вдруг сердце кольнуло предчувствием: — Мик, скажи честно, а настройки противников ты не менял? Мик замялся. Только не это! Впереди вроде что-то темнело. Пещера? Нора дикого зверя? Ловушка? На этом уровне сложности Ильга не знала, чего ожидать от «Насти-неНасти». Осторожный шаг. Ещё один. Хорошо, что она поленилась идти в кладовую за резиновыми сапогами. В ботинках хотя бы ноги не скользили. А вот Мик был в резиновых сапогах. Они не дошли до тёмного отверстия. Сын поскользнулся, вскрикнул, вскинулся, невольно выдернув свою руку из руки Ильги, и исчез.
По щекам текли струйки слёз, тут же замерзая в лёд. Как это возможно? Только что мальчик был здесь! Ильга присела, пытаясь разглядеть сквозь буран что-нибудь, похожее на тело ребёнка. Стала щупать вокруг. Снег, лёд, камни. «Мик, Мик, где же ты?» — шептала Ильга. Кричать не получалось, горло сжало спазмом. Нащупала что-то мягкое. Рюкзак! Лямка перерезана как будто бритвой. Крови вроде бы не видно. Надела рюкзак на одно плечо, опустила лицо почти к самой земле. Невнятные проталины, полузанесённые снегом. Наверное, Мик упал, проехался по снегу… И рядом… следы? Похоже, что да.
Ильга застонала. Да что же это за игра такая! Неужели здесь можно пострадать? Заблудиться и остаться? Даже погибнуть? Ильга тихо подвывала от страха за сына. Снег залеплял глаза. И слёзы никак не прекращались, ещё сильнее туманя зрение. Но смотреть было не на что: следов уже почти не осталось. Они скрылись под слоем снега.
Шатаясь, Ильга поднялась. Осталась одна надежда: найти кнопку возвращения, вызвать спасателей и вернуться сюда за Миком. Кнопка всегда находилась в надёжном, укрытом от сырости и воздействия непогоды месте. Нужно идти в пещеру. Видимо, вернуться можно только оттуда.
Ильга шла, машинально переставляя ноги. Не стараясь быть осторожной, не выбирая дорогу. Не ощущая опасности. Не чувствуя страха. Не чувствуя. Как будто сын, исчезнув, забрал с собой её жизнь и душу.
Тёмная дыра оказалась довольно узким лазом. Ильга протиснулась внутрь, ободрав колено. Ранка была несерьёзной, но струйка крови неприятно холодила ногу. Стоило войти внутрь, и метель как отрезало. Завывания ветра доносились словно сквозь подушку. В темноте шорох камней под ногами казался оглушительным. Машинально потянулась, чтобы взять сына за руку. Не нащупала его маленькую ручку. И снова потекли слёзы, мешая дышать.
Ильга села на пол, прислонившись к стене. Обняла колени. Запрокинула голову. Дышала ртом, нос был забит. Сбросила оттягивающий плечо рюкзак. Это вернуло её к действительности. Времени рыдать не было. С каждой упущенной минутой всё больше вероятность того, что сына не найдут. Не выручат. Не спасут.
Открыла клапан рюкзака, пошарила на ощупь. Сухое горючее. Спички. Длинные, охотничьи. Ильга горько усмехнулась. Сын всегда мечтал о приключениях, готовился к ним, заказывал доставку самых лучших товаров для путешественников. Ильга с мужем ещё смеялись, что, когда снимут карантин, никто не отважится пойти в лес, привыкнув к домашней изоляции, и эти покупки станут не нужны. Вот и пригодились. Только Мика нет, чтобы ткнуть её носом в то, что она была неправа.
Ильга осторожно зажгла спичку и поднесла огонь к таблетке сухого горючего. Сосредоточилась, выжидая, пока таблетка займётся. Покопалась в рюкзаке, нашла свечи. Зажгла парочку. Свет понадобится, когда она будет искать кнопку возвращения. Огляделась вокруг, нашла пару плоских камней. Установила на них свечи. Подняла голову — и упёрлась взглядом в круглые жёлтые глаза.
Зверя почти не было видно. Чёрная шерсть сливалась с темнотой пещеры, куда слабый свет свечей не доходил. Невыносимый прямой немигающий взгляд из почти абсолютной темноты внезапно включил в Ильге все чувства, которые, казалось, были заморожены и похоронены. Надежда: если зверь здесь, вдруг и Мик рядом? Отчаяние: неужели это конец? Удивление: почему зверь не отводит взгляд? Животные же боятся смотреть людям в глаза? Страх: кровь из разбитой коленки всё ещё сочилась. Что может удержать учуявшего кровь хищника от нападения? Вся эта причудливая смесь эмоций придала Ильге решимости. Она осторожно встала, держа в руке камень со свечой. Сделала шаг в сторону зверя. Потом второй. Пятнышко света трепетало, прорываясь сквозь непроглядную тьму. Зверь не двигался с места, не отводил глаз от Ильги.
И вдруг свеча в руке Ильги задрожала. Другой рукой она зажала себе рот, запрещая издавать хоть звук, душа невольный крик. Между передними лапами зверя виднелась светлая макушка мальчика с тонкой косичкой сзади. Мик! Живой? Здоровый? Или?..
Свет потревожил спящего малыша. Он пошевелился. Зверь тут же склонил голову к нему и открыл зубастую пасть. Ильга приготовилась прыгнуть на огромного хищника, защитить, спасти, забрать ребёнка. Но зверь лениво высунул широкий розовый язык и лизнул мальчишку.
Мик хихикнул и перевернулся набок. Приоткрыл глаза, увидел женщину со свечой. Резко сел, просветлел лицом: — Мама! А я упал! И меня спас котик! Мальчик обернулся и обнял гигантское животное, почесал его за ухом. Зверь замурлыкал как средних размеров трактор и зажмурил свои жёлтые глазищи.
Чай и бутерброды пришлись как нельзя кстати. Двухметровому котику скормили колбасу и ветчину. Зверь благосклонно отнёсся к предложенному угощению, но от огурца, которым с ним пытался поделиться Мик, отказался. Котик обнюхал рюкзак Мика и сумку Ильги, удостоверился, что больше ему ничего съедобного не светит, и выскользнул гибкой тенью в снежный буран. Мик рвался за ним, но Ильга рявкнула так, что и котик бы присел на задние лапки, если бы ещё был с ними.
Потом минут двадцать искали кнопку возвращения. Нашёл её Мик. Ему вообще везло чаще. В одну из вылазок он даже смог найти кнопку в старом заброшенном гнезде высоко на дереве! Ильга крепко держала руку сына. В другой руке были сумка и рюкзак Мика. Нажимать кнопку возвращения пришлось локтем. ***
Час спустя Ильга пила горячий чай на кухне. Руки ещё немного дрожали, а разбитое колено саднило. Вдруг прямо посередине стола появилась знакомая голограмма. — Иленька, детка, ты слышала новости? — голограмматор у свёкра был старенький, древней модели, поэтому изображение слегка мерцало, а голос был словно надтреснутый, с хрипотцой, которой у настоящего свёкра не было. — Что за новости? — как можно спокойнее спросила Ильга. Она всё ещё не могла отойти от пережитого приключения и ужасно злилась на свёкра за подсунутую «Настю-неНастю». Кроме того, она терпеть не могла, когда её называли деткой. — Карантин-то! Сняли! Вернее, снимают потихоньку. На первом этапе разрешены посещения родных и близких. Ну, и открываются салоны красоты, кафе, рестораны и, кажется, театры. — Да неужели? — Угу. С завтрашнего дня. Можно, я к вам загляну? — Соскучились? — усмехнулась Ильга. — Соскучился, конечно, — радостно согласился свёкор. — Да и дело у меня есть. Симулятор надо бы вернуть. — Настю-неНастю? — Её. Это ж не детская игра, честно говоря. — Да? — деланно удивилась Ильга. — А я-то думаю, что с ней не так.
Свёкор иронию не распознал: — Это программа для военных, обучающая выживанию в разных климатических зонах и погодных условиях. Мне старый товарищ подсунул, чтобы я в изоляции умом от скуки не рехнулся. А раз карантин сняли, надо симулятор вернуть. У них в части возвращение к службе наверняка с ревизии начнётся. За недостачу по голове не погладят. — Приезжайте, — хмыкнула Ильга. — Только с одним условием. — Каким? — с готовностью откликнулся свёкор. — Вы поиграете с Миком в СДХ. — Что за СДХ? — Симулятор домашнего хозяйства! — рявкнула Ильга. — Будете завтра готовить и убираться! — А ты? — робко уточнил свёкор. — А я навещу салоны красоты, рестораны и театры. Мне нужно нервы лечить после вашей «Насти-неНасти»! ***
Когда свёкор отключился, Ильга невольно посмотрела на шкаф, где лежала злополучная «Настя-неНастя». Хорошо, что она не бросила коробку в камин или измельчитель, как хотелось сделать сразу же. После того, как они с Миком выбрались из портала, Ильга, даже не сняв дождевика, пинками собрала разложенный коврик до состояния коробки и с силой швырнула её через всю комнату. Мик грустным взглядом проследил за полётом любимой игры и понял, что дело безнадёжное. Не уговорить. Вздохнул и пошёл в свою комнату.
Завтра свёкор избавит их и от Насти, и от неНасти. Хвала всем богам, существующим и выдуманным! А пока… Ильга опустила взгляд в чашку и взболтала остывший чай. Пока надо уложить Мика. Дождаться мужа. Нажаловаться на дурацкую игру. Получить у мужа поддержку и порадоваться осуждению свёкра. И на ночь, уже перед сном… ненадолго… они вдвоём заглянут на море. Побывают на пляже, пока не отдали симулятор. В конце концов, кто знает, когда власти разрешат реальные путешествия.
21. Валерий Неудахин г.Бийск
Радуга над Чуйским трактом.
Напросилась Евдокия в поездку неспроста. Давно побаливало вечерами сердце, засыпала с корвалолом. Ночью и подавно прихватывало крепко. Тихо, чтобы не слышали родные, поднималась, в темноте комнаты пила нитроглицерин. Днем держалась, работала по дому, а ночью барахлил мотор, давал сбои возрастные. Три дня назад днем в огороде прихватило. Собирала малину, дух ароматный над кустами, пыльца от прикосновения летит, собирает пчел в округе. Только ойкнула и осела в тень, хватая открытым ртом воздух, руками столбики ограждения. Малина рассыпалась и алыми каплями закатилась в следы в грунте, окрасила запашистыми пятнами траву у забора. А в глазах черно, света белого не видно, боль давит на виски.
Напротив, замерла ящерица, выпучив глаза-бусины и подрагивая длинным языком. Тоже от жары глубоко проваливаются бока при дыхании. Словно с укоризной давала понять: удерживала тебя соседка от работы в жаркий полдень. Кто же виноват, что так вышло. Сидит Евдокия без движения, не в силах пройти несколько шагов до веранды, где на столе лежит спасительное лекарство, да и прохлада дома так близка. Сознание туманится, отказывается управлять телом, совсем худо!
Паучок, почуяв обездвиженность женщины, бесстрашно спустился в свое кружевное хозяйство и принялся поправлять ниточки. Быстро перебегая, соединял нарушенное в вековой узор круговой сети. Деловито крепил соединения. Она равнодушно смотрела на тонкую работу, на это неповторимое природное творчество, пока насекомое не справилось с порывами и не скрылось в листве. Всяк в своей жизни создает необычное и особое кружево, никем неповторимое.
Ужели вот так нелепо придется завершить жизненный путь? Среди кустов ягоды, рассыпанной из ведерка малины, под полуденным солнцем, ласкающим мир. Запекшимися губами попробовала подать голос, может, услышит кто? Да только хрип вырвался. Бороться нужно, нельзя сдаваться. Пальцы не чувствуют движения, руки и ноги не желают шевелиться. Дыхание судорожно короткими вдохами выталкивает небольшие порции воздуха. Легкие без того слабые, при согнутом теле и вовсе не желают разворачиваться.
Вдруг потянуло прохладой, словно приоткрыл некто калитку к реке и оттуда ворвался живительный воздух. Приподнялась стеблями трава, ботва на грядках развернулась, малина свернутые листья раскрыла и топорщилась, потянулась вверх. В минуты набежало белесое облачко, почернело и налилось влагой, превращаясь в тучку, сыпанул крупный солнечный дождь. Пришло облегчение, удалось повернуться на бок, распрямиться и вздохнуть. Тягучая боль в области сердца подалась в стороны к пальцам рук и ног, позволила шевелиться. Спустя время, поднялась в полный рост, почуяв, что отпустило, и рассмеялась под дождем. Мокрая до последней нитки от крупных прохладных капель. - Мишка! Провези меня по Чуйскому тракту,- вечером настоятельно прося, обратилась к внуку. - Ну, бабуля, ты даешь! То отказывалась, говорила, что терпеть не можешь этой дороги. И вдруг – поехали. Что случилось? - а вот знаешь, время пришло.
Сегодняшним туманным утром выехали на трассу на коммунальный мост и зашумели знакомо шины по асфальту. Запели дорожную трудную песню детства Евдокии…
Деревня, где родились и жили ее родители, находилась в стороне от тракта. Казалось, ничто не связывает семью с шоферской судьбой. Куда не шло, стать трактористом-комбайнером, что в деревне являлось престижной профессией. Только постаралась судьба разнообразить повседневную деятельность деревенских парнишки и девчонки. К концу подходила большая война, водителей, некогда работающих на тракте, повыбивало на фронтах. Кто погиб, кому-то досталась доля калеки. Такого разве посадишь за руль на столь трудной дороге? Работы же предстояло много, рейсами необходимо наполнить жизнь Чуйского тракта и оживить взаимовыгодную торговлю с дружественной республикой. Где взять шоферскую братию, готовую к испытаниям на столь сложной трассе? К жизни в командировках. К холодному металлу на зимнем полотне и невыносимой обморочной жаре в короткое лето. Кто поведет транспорт на крутые перевалы, достающие до самых белков? Сумеет отремонтировать автомобиль посреди горной долины, продуваемой ветрами, спускающимися с гор вдоль Чуи и Катуни?
Пришло время воспитать когорту водителей, готовых к испытаниям. Людей, способных в ущерб себе отдать кусок товарищу по работе. Тех, кто не проедет мимо и остановится у замершей посреди дороги машины.
Предложил председатель Ивану в конторе, при народе, на учебу поехать. Разве откажешь, коли трудно всем. Следом и Марья увязалась, их давненько не мыслили отдельно: Иван да Марья. Казалось, по-другому невозможно. Ведь прослышала где-то, что и девчонок берут готовить шоферами. Полные сироты - жили в людях; а тут устраивали в общежитии, питание и при хорошей учебе стипендию выплачивать обещали. Отучились, поженились. По окончании учебы предложили работу в автоколонне на Чуйский тракт рейсами ходить. Интересно и трудно.
Ивану думалось, что Марья откажется от своей затеи – в горы авто водить, вернется в деревню, будет, как положено жене, дожидаться его с рейса. А работа? Что ее мало в родной деревне? Да запала в сердце услышанная в первом рейсе на ночевке песня «Есть по Чуйскому тракту дорога, много ходит по ней шоферов…», про любовь Кольки Снегирева к Раечке. Как пропиталась роба шоферская, а с ней и кожа, и сердце этой романтической историей. Прикипела Мария к дороге, уже вдвоем мотались от Бийска до границы, далее в Монголию. Вместе в кабине нельзя, отдельно ездили, радовались рейсам, когда удавалось в одной колонне двигаться.
Где-то в такой поездке и зародилась новая жизнь от шоферской любви, понесла жена и выбыла на какой-то срок с тракта. Но работала в автоколонне до самых родов. Кто тогда давал отпуска, увозили рожать от станков и прессов, с поля и сенокоса. Да и после рождения ребенка не сидели дома. Родина ждала, народ понимал – иначе нельзя. Месяц дома Ивана не было, возвращается, а на тракте жена голосует – подбирай семью в полном составе.
Сколько километров Евдокия намотала за свою жизнь? Богу известно. Это родителям версты считали и оплачивали за пробег, а она бесплатным приложением каталась. Вначале с матерью, отец грудью кормить не может, а далее – как получится: то с мамкой, то с папкой. Дом кабиной стал: положат сверток на сиденье и в рейс. На остановках накормят с бутылочки, а то и во время движения: руль одной рукой удерживают, а другой баюкают да соску дают дитяти малому. Ну, а коли не ко времени раскапризничается, песню поют «был один там отчаянный шофер, звали Колька его Снегирев», руль бросать нельзя, дорога не позволяет. Ребенок порой заливается, мокро ему, а как быть, коли за бортом минус тридцать, и ближайшая деревня километрах в пятидесяти.
Так пеленки и впитали в себя запахи бензина, машинного масла. На уровне подсознания осталось в каждой клеточке тела – натруженная работа двигателя на подъем. Машины Ивана и Марьи знали и помогали во всем: пока отец стирает обмаранные пеленки, с девчонкой друзья водятся. Все от дома оторваны, хочется с ребенком позаниматься, хотя бы с чужим. Чем еще заниматься в шоферском общежитии, когда на улице холод: одни авто прогревают, другие сказки рассказывают. С пониманием братва шоферская – не с кем оставлять, родных нет. Где-то посреди трассы от Ташанты до Бийска встретятся, передадут дочь от одного родителя к другому. Минута на то, чтобы рассказать о проблемах. И побежали машины в разные стороны.
Подрастала Евдокия и запоминала происшествия на дороге.
Подъем на Семинский перевал, самую верхнюю точку Чуйского тракта, затяжной и трудный. В те времена специально не асфальтировали, чтобы сцепление колес с дорогой надежнее складывалось. Натужно поет двигатель, мать напряженно вглядывается в утреню поземку. Дочь проснулась, но еще додремывает, крепко вцепившись в поручень. Из-за поворота вылетает неуправляемый лесовоз, не держат тормоза. Удар в кочку, лопается стяжка, пачка бревен рассыпается на дороге. Одно из них ударяет в передок машины Марии, следует резкая остановка, тело бросает вперед, на панель приборов. Разбито лицо у матери, в крови шаль, повязанная на подбородке у дочери. Из разбитых губ Евдокии кровь струйкой бежит под воротник.
Мария не кричала так никогда. Вцепившись в штурвал, откинувшись после удара назад всем телом, упиралась в педаль тормоза, стараясь удержать машину на дороге. А авто неудержимо тянуло под откос в кювет. Наконец, замедлившись, начала опрокидываться на бок. Мать схватила дочь за воротник пальтишка, сбросила дочь на пол кабины и упала сверху, прикрывая телом ребенка. Обошлось тогда. Водители, проезжавшие мимо, остановились, поставили машину на колеса и вытащили на дорогу. Монтажками и ломиками правили кабину, чтобы вытащить людей. Сквозь разговор людей и скрежет металла слышался только крик матери
- Доченька! Ты жива!? Доченька голос подай! -
А Евдокия, перепуганная произошедшим, с полным кровью ртом, молчала, боясь говорить. Все думалось, что виновата именно она. И страшно неудобно признаться, что обмочила единственные штанишки. От страха. Как теперь поедут дальше? Молодой парнишка, водитель лесовоза удерживался со сломанной ногой на четвереньках на полотне, и так же сорванным в шёпот голосом просил: - Жива? Жива?
Они действительно двигались дальше, все сладилось: разбитой оказалась только кабина. Холодно, да живы. В ближайшей мастерской остановились на ремонт и мать вечерами после работы, прижимала голову дочери и все целовала жаркими, воспаленными губами. И жар этот Евдокия чувствовала через волосы. На третий день в мастерскую ворвался отец, с воспаленными от бессонницы глазами. Он двое суток без остановки гнал машину по трассе из Монголии, передали ему известие о происшествии. Прижал к себе своих девочек, что-то горячее капнуло на голову, дочь подняла глаза и увидела, как плакал отец. И от отчаяния, что так переживал он за них, заревела во весь голос.
Втроем, обнявшись, понимали, что судьба оберегла их от страшного. Понимал это и маленький человечек, ищущий поддержки у взрослых, и все прижимавшийся к ним, не в состоянии что-либо сказать разбитыми в кровь губами.
Затем она поехала с отцом. Там в начале пути есть больница. А мать продолжила рейс в глубину Алтайских гор.
Белый Бом! Дорога, уходящая в поднебесье. Евдокия помнила непролазную грязь, дожди лили несколько дней. Вздыбилась Чуя и понесла коричневые, перенасыщенные землей воды. Грунт смывало с полотна. Раскисшая поверхность и буксующие авто создали затор на дороге, превратив все это в хаос. Машины не вытягивали взваленный на них человеком груз через высшую точку. Подождать, да не терпит время, оправданий на грязную дорогу начальство не принимало. И только заостренные лиственницы, и ели свечками смотрели в небо, торжествуя испытаниям, устроенным для организма, оставаясь свидетелями победы человеческого разума. - Нужно перегружаться, - говорит старый шофер дядя Вася. Его дед ходил с купцами по Чуйской тропе. Из рассказов вся братия знала, как торговый люд разгружал лошадей в этом месте, переносил за несколько ходок груз на спине и после этого переводил лошадей. - С кого начинаем, командуй. - Так кто первый на подъем стоит, того и разгружать.
Работа растягивалась на длительное время. Наполовину разгруженная машина с трудом уходила в низкие дождевые облака, спускалась с перевала, где ее разгружали до пустого кузова. Возвращалась и повторно перевозила вторую половину груза. Вымазанные в грязи, уставшие от непомерной тяжести, в мокрых телогрейках падали к вечеру у костра и засыпали, забыв поужинать. С утра новые машины. И так, пока последнюю не перегонят. Выкатится солнышко порадовать шоферов, а они уже в кабины садятся и начинают движение. Не дождались, когда дорога подсохнет.
Это место Дуня любила. Заработаются мужики, на нее внимания никто не обращает, она сидит в кабине, куклами играется. Заглянет отец узнать надобности дочери, она спит уже. Подкармливали в такие дни обществом: у кого пряник, конфета заваляются – вспомнят о ребенке. Чай согреют или каши наварят, обязательно принесут. Умается – заснет: неважно, кто заглянет в кабину, заботливо укроет.
Однажды машину отцову вместе с Евдокией чуть не унесло рекой. Случай выручил, а то ловили бы у порога по названию Бегемот. Несколько авто стояли у спуска в сторону границы с Монголией. Девочка играла в кабине, шофера ушли на ту сторону перевала. Куда ребенок денется, тайга кругом. Да и привычная, не первый год с отцом, с матерью катается. И невдомек мужикам взрослым, что надоела дорога поворотами, подъемами и спусками, переправами. Поначалу интересно казалось: как на паром заезжали в большую воду, как из тумана горы вырастают. Красивыми водопадами реки падают с высоты, камни катятся с кручи через дорогу.
Задремала девочка, надежно машины стоят. Дождь барабанит по крыше, усыпляет. Никто из взрослых и не подумал глянуть на грунт, нависающий над полотном дороги. А капли дождя, собираясь в ручейки, незаметно углубляли щели в грунте. Покачнулась, но устояла коренастая лиственница, да так и поехала с призмой грунта вниз. Оползень образовался. Отрывая все больше земли от близкого камня, захватывая с собой мелкие и средние обломки, вся эта каша поползла, ускоряясь вниз. Противостояло этому бедствию несколько машин на стоянке, которые оказались отодвинутыми в стороны, словно спичечные коробки. Единственная машина, подхваченная селем, пронеслась несколько метров и оказалась в воде. Огромный валун пропустил с боков грунт и удержал авто от движения на середину реки. Иванов грузовичок стоял по борта в воде.
Евдокия проснулась от холода, увидела много воды и попыталась открыть дверь. Хорошо, что ей этого не удалось, камнем подперло. Она забралась на сиденье и подняла голову к крыше кабины, пытаясь в холоде дышать. Сколько времени прошло, она не вспоминала. Увидела лишь, как по дороге на спуске бегут мужчины, впереди отец. Он падал, кувыркался через голову, вновь соскакивал и бежал. Грязный и мокрый, с разбегу бросился в воду, подхватил на руки дочь.
Тело растирали спиртом возле костра, который пламенем поднимался, чудилось, выше неба. Затем она забылась, и во сне поплыли картины: страшный дед, смешно наряженный в балахон, стучит в большой бубен. От звука раскалывается голова, жарко телу. Она сбрасывает с себя тряпки, укрывающие худенькое тельце, а ее бережно укутывает отец. Чем-то отвратительным поят, сквозь сжатые зубы. После всего тишина и темнота, окружившие безнадежно ее маленькое тело.
Шофера вытащили машину, очистили от грязи агрегаты и механизмы. Когда отец вернулся от кама с еще слабой Евдокией, авто готово в путь. Лишь скопившаяся местами грязь, высохшая в пыль, от нанесенного волной грунта напоминала о происшествии.
В лучах восходящего солнца, проглядывающего из-за гор, они спускались по Чике Таману. Далеко внизу затянуло долину туманом, расстилающимся от реки Большой Ильгумень. Еще пять минут назад машина с трудом преодолевала подъемы и серпантины дороги. Бортовые огни впереди идущей машины то наплывали при торможении, то удалялись на ровных участках и таяли в тумане. - Держись крепче, Дуня, самый опасный поворот! После него нам ничего не страшно.
И словно наваждение: огни вынырнули из белого молока и, нарастая угрожающе черным комом, приближающийся борт. Мария почувствовала – тормозить передний не может, двигатель не вытянул, неправильно выбрана передача. Выжала сцепление и медленно покатилась назад, пока не уперлась бампером в фаркоп. Не торопясь и не суетясь, притормозила. Вот только не хватило сил удержать, и груженые машины стягивало вниз. Вывернув руль до упора вправо, почувствовала остановку, открыла дрожащими руками дверь. От передней машины уже бежал шофер, молоденький мальчишка.
Убедился, что благодаря опыту и умению Марии не свалились с кручи. Посмотрели назад, оказалось, уперлись в камень. За очередным поворотом вынырнули из тумана.
Дорога вниз приятна, но трудна: успевай притормаживать. Плавное закругление поворотов и скорость прижимали тело, словно на карусели: Евдокию водили как-то в городской сад, где она каталась на лошадке. Разноцветные гипсовые кони несли по кругу детей, мелькало солнце в деревьях, кружилась голова. Так радостно в ее жизни не случалось. Вот и здесь возникли ощущения бега по кругу. Когда же дорога нырнула в густой туман, пришлось сбросить скорость. - Тещин язык, называют серпантин. - Почему? - Потому, что он длинный. Словно язык. - А кто такая теща? - Подрастешь, узнаешь.
От этого простого разговора и после снятого напряжения на душе весело и невесомо. Думалось, что можно ехать далеко и долго, всю жизнь. Так редки совместные часы пребывания.
Вскоре девочка оказалась в детском саду на круглосуточном содержании: это когда детей из садика родители не забирали, и они вынуждены оставаться на ночь. Дуне в рейсах тяжело, но уж лучше с родителями в кабине машины, чем без них. А маму с папой всецело забирал Чуйский тракт. Хотя по выходным и с выпавшим на это время рейсом, она продолжала кататься в горы и обратно.
Попали они с отцом в замес, так водители говорят об остановке на тракте по какой-либо причине в плохую погоду. Высоко в горах привольно раскинулась Чуйская степь. Местность, близкая к солнцу и высоко над океанами. Солнечных дней здесь больше, чем в Крыму. Да близкое расположение к вечным снегам на макушках гор холодит: летом, когда удивительно холодные ночи, а особенно зимой, когда отрицательные температуры опускаются до шестидесяти градусов. В этих степях простывали купцы, пришедшие торговать на Рождественскую ярмарку, потом носившие в себе болезнь, что сгрызала организм, иссушивала и убивала. Разве легко создать комфортные условия в палатках на открытом месте. Позже уже построили заимки и склады, дома жилые.
Задует ветер и ну разгоняться по голой степи. Задержаться негде, каменистая почва, да лед замёрзших рек и озер. Ни куста, ни деревца. Камень остывает быстро от наружного воздуха, от вечного льда, залегающего на небольшой глубине. Снега мало, здесь редки осадки, понесет поземкой тонкий слой его, словно смазки кто налил на дорогу. Под вечер на подъезде к Кош Агачу занесло машину и сбросило с трассы. Отец вышел, осмотрелся. Страшного не произошло. Заводить, а машина не слушается. Молчит двигатель и не схватывает, чего-то не хватает. Кабины в те годы нарошечные, не греют, выветриваются моментально. Уже через пять минут пар изо рта пошел и иней посыпался с крыши. А вокруг тишина, ни одной встречной или попутной машины. Отец крутился вокруг машины, открыл капот, голыми руками крутил мелкие винтики и гаечки. Колотил себя по бокам, чтобы как-то отогреть кисти, запихивал их под мышки. Дело не подавалось.
Дуню укутал, собрав все тряпки. Разводить костер бессмысленно. На таком ветре пламя сбивает, и гаснут дрова, топливо, слитое с бака. Долго нет проезжающих мимо авто. Небо почернело ночной темнотой, внезапно прекратился ветер, и высыпало по горизонту белым-бело звезд. В такой красоте и умирать не больно. В очередной раз отец забрался в кабину, растормошил ото сна дочь
- Дунечка, доченька! Не засыпай. Шевелись, авось Господь поможет.
А она не в силах удержать веки закрывала глаза, смыкая ресницы. С неба слышался колокольный звон, песнопения. Откуда-то появился холодный свет, голоса ангелов. Ее взяли на руки и понесли. Она поняла, что это шофера, приехавшие на подмогу отцу. Ее раздели и растирали как тогда, на Белом Боме. Затем уложили на горячую лежанку, и она сквозь слезы видела, как мазали бараньим жиром красные от мороза руки отца…
В обратный путь машина и бежала быстрее, как-никак с гор спускались. Евдокия под разговор внука задремала, открыла глаза перед самым городом Бийском. Зеленая полоса соснового бора нежилась в лучах закатного солнца. Теплые волны воздуха разливались над луговиной. В кабине уютно, совсем не жарко, радостно на душе, что вот оно – окончание маршрута.
Как можно не любить эту дорогу? Дорога есть ее жизнь. А жизнь обожать нужно, тогда она красками расцветится на всю глубину. Раскинется радугой над полотном и пропустит в будущее.
Специальный Диплом:
25. Антонина Шагова г. Камень-на-Оби
Лунная волчица
Сумерки зимой не те, что летом. Летом, бывало, завидишь закат, и идешь не спеша до деревни, ничто не тревожит, пускай и сядет солнце – все равно не страшно. Зимой тьма опускается резко, словно от испуга все вокруг замирает и замолкает. Бьет мороз, тени строже и гуще, тонкая красная линия на горизонте напоминает, что дома уже ждут. Борька давно это подметил
Лес был ему другом при свете дня. Делать маленькие домики в сугробах, строить горки, забираться на сосны куда веселее, чем болтаться у деревни. Но ночь вновь и вновь застигала его вдали от дома. Тогда Борька бежал, закрыв уши и глядя лишь под ноги, только бы не слышать ночного гула и не видеть того, что может его издавать. Потом долго выслушивал от взволнованной матери, как опасны дикие звери и мороз. - Опять в лесу один слонялся? Смотри, уйдешь когда-нибудь в лес поглубже и сам того не заметишь. А если дороги не вспомнишь, нам где тебя искать? - Не волнуйся, я места знаю. А забреду в чащу, и что? Охотники найдут, они только туда зверя стрелять и ходят. - А медведь тебя там встретит, вот что! И добегаешься как-нибудь до темноты, тебя не только медведь, тебя волчица дождется. Помнишь сказ про волчицу? Огромная, под самые сосны, ночью из норы выходит на охоту, а там и ты. Подкрадется бесшумно и сцапает. - Опять ты про нее, мам. Мне уже скоро одиннадцать, а я все сказкам верить должен? Не встречал я в лесу ни разу никого. - Мудрые люди говорят: ты сказку слушай, а к присказке прислушивайся. С волчицей или без неё, а все в лесу опасно.
Свет в доме погасили, взрослые ушли спать, а Борька все глядел сквозь морозные узоры окна на едва различимый вдали лес. Вдруг что-то замаячило около сенец. - Как же мы Мурку в дом забыли пустить? Оставили на морозе! Я сейчас, Мурка, ты только не убегай! – прошептал мальчик, накинул свой полушубок, натянул шапку, прыгнул в сапоги и выскочил за кошкой.
Она домой не собиралась, увидела мальчонку и бросилась от него бежать.
Ему показалось, что он гнался за кошкой совсем недолго, но когда опомнился, его уже со всех сторон окружали деревья. С какой стороны сюда забрел он, уже и неизвестно, мрак спутал все дороги. Стало неспокойно. Пытаясь выбраться к деревне, Борька, похоже, только сильнее отдалялся от дома. Вдруг показались впереди два огонька. - а вот меня уже и ищут с фонариками! – подумал он и прибавил ходу.
Но то были два глаза какого-то огромного зверя, горящие желтым светом, которые глядели прямо на него. Когда зверь распрямился, мальчику показалось, что макушкой он задел кроны сосен. Белоснежная шерсть искрилась в полной темноте, будто снег на свету. Животное принюхалось и раскрыло пасть. Это была волчица! Она схватила зубами мальчика за полушубок, рывком закинула себе на спину и одним прыжком перенеслась в свою нору недалеко за рекой.
Когда Борька смог открыть от страха глаза, то увидел, что в глубокой, сырой, но просторной норе он был не один. Их с волчицей встретила девочка. Выглядела она ровесницей Борьке. Было холодно, но девочка стояла на земле босая, одетая лишь в белую нижнюю сорочку. Она была простоволосая. Волосы, как смоль, да и ресницы с бровями черны, как сажа. Кожа бледная, словно прозрачная. Глаза темные, веки синие. Глянул на нее Борька – сразу страх его одолел, по спине побежали мурашки. На душе нехорошо сделалось. Стал он ее осторожно расспрашивать: - Скажи, отчего ты здесь и как звать тебя?
- Своего имени не помню, да и было ли оно, не знаю, а люди Мавкой зовут. От зимы здесь прячусь, больше мучаюсь, весны жду. - Давно ты здесь? - продолжал расспрашивать Борька. - Много лет тому назад от матери с отцом в лесу отбилась и все дороги не найду. Да и не ищу уже, по нраву мне и летом на траве резвиться. Ты любишь лес? Останься здесь со мной да с волчицей, дождемся Троицы и будет нам свобода и радость! – стала она его упрашивать, и глаза ее заблестели не по-доброму. - Еще чего! Уж мне-то дорога домой известна, я тут не останусь. - Днем из норы не выберешься, зверь с тебя глаз не спустит. А там уж, известна дорога или нет, в ночи домой ты не вернешься, снаружи черт ногу сломит. Все сливается во тьме с тех пор, как народ волчицу прогневал. Раньше ночь была светла, путники искали дома по звездам, луна освещала им дорогу. Однажды родились волчата. Мать ушла за добычей, а детенышей стал одолевать мороз. Охотники, блуждавшие под лунным светом, сжалились над ними, решили отогреть волчат в своих домах. Возвращавшаяся с охоты волчица увидела, что уносят люди ее детёнышей. Вот и подумалось ей, что хотят они сгубить малышей. Тогда она взметнулась ввысь, поглотила луну и звезды, чтобы путники не добрались до своих жилищ. Стала шерсть ее искриться лунным светом, а глаза звездами гореть. Тогда тьма спрятала охотников от ее взора, вместе с ними и волчат. Теперь каждую зимнюю ночь она выходит из норы на поиски своих детенышей. Природа злится на нее за кражу, оттого солнце днем жжет ей шерсть, обрекая скитаться лишь в ночи. «Так дело не пойдет, не останусь я здесь с этой полумёртвой девицей!» – подумал Борька и попытался было выкарабкаться из норы, цепляясь за сухие, торчащие из земли, как иглы, сучья. Вдруг девчонка точно взбесилась, стала хватать его за ноги и одежду. - Зиме долго еще быть, до первой зелени мне одной в норе скучно. Не пущу, со мной останешься! Своими мертвенно холодными руками она все продолжала цепляться за Борьку. Все сложнее было ему отбиваться. Вдруг правой рукой она задела крест серебряный, что висел у него на шее. Ее руки словно обожгло, Мавка зашипела и отпрянула, достать Борьку больше уже не пыталась. Лишь злобно смотрела ему вслед.
С большим трудом мальчик всё-таки оказался снаружи. Его сразу обдало ветром, снег залепил лицо. Погода бесновалась, поднялась буря. Борька пробовал бежать, но ветер сбивал его с ног. В этой борьбе со стихией он не заметил появления Лунной волчицы. - Стой, человек, не уйдё-ёшь! за всё-ё ответишь, - провыла она как-то особо печально. -Люди не желают тебе зла, и твоим детям не сделали худого. К чему охотникам волчата? Как добыча? Из добра они их подобрали, отогреть хотели. Дай мне уйти, я расспрошу в селе, найду детёнышей и уговорю людей отпустить их к тебе.
На горизонте уже занималась заря, волчица не могла больше ждать, и потому, ничего не ответив, ушла к себе в нору.
Встало солнце. Все тропы замело ночной метелью. Долго шел Борька до деревни. Приближался полдень и, наконец, показался вдали родной дом. Выбежала ему навстречу маменька, гневаться не стала, обнимала сына, спрашивала, где тот пропадал, отчего средь ночи из дому вышел. Мальчик рассказал матери все, как есть, да стал расспрашивать, есть ли в деревне волчата. Она поведала ему, что на самом краю деревни охотничью сторожку стерегут три волка. Хозяин их нелюдим, давно уже отшельником живет.
Люди говорят, что иногда можно и не найти его жилища, как будто колдовство какое-то от непрошенных гостей его прячет. Решил Борька найти ту сторожку, да только мать его одного не пустила, с ним пошла.
Шли они, шли, уже деревне конец, а избушки все не видать. Обратилась тогда женщина с молитвой к Божьей Матери. Вдруг на снегу показался волчий след, да не один, а три, и рядом следы мужские. Привели они их к невысокому, темному, на один бок завалившемуся домику. На тяжёлых цепях сидели три волка. Вышел из сторожки мужик. Обратился к путникам, спросил, зачем пожаловали. Рассказал ему мальчик и про волчицу, и про то, что она детенышей своих ищет, что надобно бы их отпустить, а охотник ответил: - Помню, в ту ночь я ходил на охоту не один, а с товарищами. Злой мороз и тьма проклятая не дали остальным из лесу выбраться, вернулся я один, с волчатами только. Тогда месяц был, как дочь потерял, и два месяца, как жену схоронил. В лесу дочурка заплутала, не нашли. Жена с горя заболела, не спасли. Совсем один остался. Волчат на цепи посадил – они тихими и спокойными сделались. Хату водой святой окропил, чтобы недруги да нечисть не достали, и стал так жить. Отпущу я их – опять один останусь, тоска и горе меня погубят. - Приходите к нам в деревню жить, будьте нам добрым другом и помощником, - воскликнула Борькина мама. - А за дочь на Троицу свечу надо в деревенской часовне поставить, чтобы душа её успокоилась и с миром отошла ко Господу.
Согласился охотник. Спустил с цепей волков, те встрепенулись и убежали резво в лес. С той поры вернулись на небо луна и звезды, а в деревню мир и покой.