Игорь Петров ехал в поезде из командировки вторые сутки, и ему было скучно. Попутчица попалась неразговорчивая. Девушка принесла с собой кучу женских журналов и активно их «поедала» — один за другим. Поедала — это потому, что она читала их, как заметил Игорь, от корки до корки. И даже что-то подчеркивала.
Ему не хотелось читать женские журналы, но интернет не работал, и мужчина, смущаясь, спросил: можно ли ему взять то, что попутчица уже прочла. Она разрешила. Кипа журналов перекочевала на его полку.
До сего дня хирург челябинской больницы Петров не читал таких журналов. Потому принялся за дело не без любопытства. Страницы с рецептами понравились — блюда оказались несложными, но выглядели красиво и аппетитно. Мода не произвела впечатления. Модели были слишком худые и с лицами инопланетянок. Героиновый взгляд, голубые губы… Однажды Петров видел модель вживую. Он сидел за столиком в кафе, а девушка прошла мимо. Точнее, прошли ноги в капроновых, телесного цвета колготках. Большие, мощные ноги. Как у жирафа, только толще. На эти ноги все посетители уставились — головы так и повернулись, но не от их красоты, а оттого, что голое тело в морозы всегда обращает на себя внимание. Уставились и потому, что ноги были необычные — как столбы, которые проносятся мимо, когда едешь в поезде.
Когда Петров учился в школе, высокие девушки не считались красивыми. Их обзывали каланчой или оглоблей. Красивой считалась Венера Милосская, у которой все пропорционально. И по сей день, в свои сорок восемь лет, Петров считал, что главное в фигуре — пропорциональность. Мера. Чтобы не высокая, не низкая, не худая, не полная. Est modus in rebus. Всему есть мера.
Рассмотрев картинки, Петров принялся за чтение. И оказалось, что во всех журналах главной темой является — как охмурить мужчину и как его удержать. Петров даже не подозревал, что женский пол так агрессивно настроен на охоту. Что она составляет суть бытия. Мужчина в статьях преподносился как олень. Дичь. Которая не имеет ни своего вкуса, ни мнения, а легко управляется по тем или иным законам, как машинка на дистанционном управлении. Рассказывалось, на какие кнопки нажимать…
Некоторые советы были неожиданны. «Если страсть мужчины поутихла, нужно разнообразить вашу с ним сексуальную жизнь. Перед тем, как он придет с работы, снимите трусики, наденьте короткое платье, и на коленях мойте пол». Петров оторвался и посмотрел в окно. Если бы кто-то его увидел в этот момент, то потом хвастался бы, что видел человека с глазами на лбу. Петров представил. Что входит в квартиру, а там его супруга, старший научный сотрудник одного из институтов РАН, Мария Николаевна Петрова, на карачках, без трусов, пол моет.
Мысли забегали. Первое что возникло в душе врача, это неестественное для представителя его профессии желание схватить Машу за волосы и шибануть головой о стену… Потому что — а вдруг первым в дом вошел бы шестнадцатилетний сын? С друзьями.
Нет, наверное, Петров подумал бы, что Машка сошла с ума. Такое бывает. Когда в человеке дремлет душевная болезнь и он находится всю жизнь в пограничном состоянии. Если жизнь складывается благополучно, так и проживет всю жизнь здоровым. А если начнутся испытания, тяготы, то человек нередко выпадает туда, за черту, на больную свою сторону.
Читая дальше, Петров узнал, что не так тяжело соблазнить мужчину, как удержать. Потому, что мужчина изначально настроен на бегство. Полигамен и точка. А потому женщине, «в борьбе за это», нельзя ни спать, ни есть, уверяли журналы. Утром женщина должна проснуться пораньше — чтобы мужчина не увидел ее без макияжа и с нечесаными волосами. Надо умыться, накраситься, почистить зубы и лечь рядом. Чтобы любимый думал, что ты всегда такая… Утром и в течение дня есть не следует. Ну, или можно съесть морковку, сырую овсянку (запарив ее в воде), на ужин — листик салата. Как женщина будет работать на этом топливе, писаки не сообщали. Из статей как-то так выходило, что все женщины не работают, а ходят по спа, парикмахерским или, в крайнем случае, занимаются йогой и медитацией.
Утром спать нельзя, но и ночью тоже, учили журналы. Ты спи, но не до конца. Потому что в течение ночи надо прижиматься к своему партнеру «невзначай» выпуклыми частями тела. Чтобы к утру он сделал свое мужское дело и уходил на работу равнодушным к сексуальным сигналам других женских особей. Домашняя одежда, объясняли журналы, должна быть призывной. Непременно купите себе тапочки на каблучке, с помпонами, и прозрачный пеньюар.
C этим Петров согласился, но вздохнул: не по климату совет. Не Калифорния, чай. А мохеровых пеньюаров в Челябинск не завезли… Он вон в перестройку ковер со стены снял, так как СМИ ухохатывались над коврами на стенах, и с тех пор жена спит, прижавшись к холодной стене. Точнее, одеялко колбасой свернет и кладет между собой и стеной. Их квартира — угловая. А как раньше, при СССР, хорошо было — стена теплая, ковровая, лежишь — узоры разглядываешь. И никакой тебе бессонницы, под это разглядывание непременно уснешь.
Далее журналы уверяли, что невыспавшаяся, голодная, встретив мужа без трусов, женщина еще и не должна говорить с ним о проблемах. Говорить нужно только о приятном. Рассуждать на темы, которые ему нравятся. О рыбалке, охоте, футболе, машинах… Но при этом, предупреждали, журналы, «нельзя себя терять в любви к нему», потому что мужчины любят не только ухоженных, но и самодостаточных женщин. И если мужчины-коллеги (ааа, так все-таки предполагается, что читательницы работают!) оказывают тебе знаки внимания, не следует уклоняться от флирта, так как он стимулирует…
Почему-то сразу после этого совета в журнале шла статья «Как сказать партнеру, что у вас генитальный герпес». О, это была статья познавшего жизнь человека! Журналистка предупреждала, что в первую очередь надо правильно выбрать время и не говорить все в лоб. То есть нельзя позвонить мужчине на работу и выпалить: «А между прочим, у меня генитальный герпес!» Или заявить ему об этом средь шумного бала — на 23 февраля или на День десантника. Надо выбрать такой день, советовала автор статьи, чтобы у вас обоих было свободное время и спокойный настрой. Не плохое настроение, но и не очень хорошее (чтобы партнера кондратий не хватил от перепада температур).
Лучше всего не сообщать плохую новость на его территории. Но и на своей тоже — не лучшее. Хотя на своей лучше, чем на его. Потому что (это Петров уловил между строк) на вашей территории вас хоть с лестницы не спустят, а с проклятиями удалятся. Но все же, рассуждала журналистка, лучше новость о герпесе сообщать в общественном месте. В кафе, парке — в общем, там, где вас могут спасти.
А как сообщать? Начните издалека, советовала сотрудница редакции.
Петров представил, как он издалека начинает…
«Знаешь, к нам в больницу сегодня приезжала делегация из Германии. Долго мы с ними говорили, опытом обменивались… Телевидение нас снимало… А потом я почувствовал, что голова болит, и жжение какое-то в половых органах, отечность… и подумал: а не генитальный ли у меня герпес? Ну, конечно же, нет… Ведь это заболевание, которое передается половым путем, так что какое это имеет ко мне отношение? Никакого… Но провериться тебе надо бы».
А учитывая, что Маша — историк, можно было бы начать не просто издалека, а из глубины веков. Так ей будет интереснее. «А знаешь ли ты, Машенька, что у вирусов тоже есть своя история? Вот, например, ты знаешь, что про генитальный герпес есть упоминания у Геродота и Гиппократа? Болезнь также упоминается в источниках семнадцатого века, как свойственная парижским проституткам». И тут, не давая Маше передохнуть, надо сказать безмятежным голосом:
— И у меня, ха-ха, как у Геродота…
После всего этого женщина, как учили ее женские журналы, не должна была ревновать. «Ревность — путь к разрушению брака, — писали журналистки черным по белой, глянцевой бумаге. — Ревностью вы убиваете доверие, а без доверия — не жизнь. Если вы заподозрили своего возлюбленного, не надо за ним следить. Следите за собой. Потому что от ухоженной женщины муж не уйдет».
В общем, предполагалось, что в ответ на Геродота и герпес, Мария Николаевна Петрова улыбнется и купит себе абонемент в фитнесс-центр.
Далее Петров просмотрел статьи на темы: как отбить мужа у любовницы; как отбить мужа у его мамы; как отбить мужа у его друзей; как заставить женатого любовника жениться на вас; как подружиться с бывшей женой твоего мужа; как снять порчу; как действуют заговоры-«присушки» и заговоры-«отсушки»; что делать с «венцом безбрачия»; как найти любовника на выходные; как избавиться от любовника; «Чакры и яйца-тренажеры» (яйца подразумевались каменные. Из малахита или оникса); «Что делать, если он спит с твоей подругой», «Что делать, если тебе нравится его друг?», «Как поднять самооценку», «Как спуститься с небес на землю», «Почему я все еще не жена миллионера?», «Зачем нужен муж?».
Последнюю статью Петров прочел до конца. Там все было — мудрей не скажешь. Говорилось, что глупые женщины ждут от мужчин детей, отцовства, денег, защиты и всего такого прочего. А это неправильно. Потому что когда мужчина не дает ни того, ни другого, ни третьего, что происходит сплошь и рядом, женщина ощущает себя обманутой и разводится. А не надо никаких хотелок! Мужчину надо любить «за то, что он есть». Без-условно. Тогда если он вас осеменит — блеск, если еще и содержать будет своего ребенка — зайдетесь в восторге. Если полку прибьет — радости не будет предела.
Петров хмыкнул и подумал: интересно, а западных женщин тоже учат минимализму? Потом представил себе этот рай. Что никто с него дома ничего не спрашивает. И он, как пес в мультфильме: «Хочу — котлеты ем, хочу — кисель пью, хочу — на транзисторе играю».
— Н-да, — в задумчивости сказал Петров и тут же спохватился и замолчал. Собрал журналы в аккуратную стопку и, поблагодарив, положил перед попутчицей.
— Понравилось? — спросила девушка.
Петров замешкался, потом взглянул ей в глаза:
— Нет.
— А почему? — заинтересовалась попутчица. Петров уже рассмотрел ее: на вид лет двадцать семь, ухоженная. Стрижка — каре черного цвета. Свитер с воротом почти до носа — девушка в него утыкалась, читая. Длинные рукава, закрывающие кисть почти до середины. Длинная юбка. Деревянные украшения.
Петров не доверял женщинам, на которых деревянные украшения. У них всегда революции в голове. Коллонтаевщина. Свободная любовь. Феминизм. Но самое страшное — это украшения кожаные. От таких передовых женщин можно ожидать склонения к перемене пола.
— Они аморальны, эти журналы.
— Что именно там аморального?
— Все, кроме рецептов. Пошло, вульгарно и вредно. Вы не обижайтесь, их же не вы писали…
— Вы ошибаетесь, их писала я. Я работаю в одном из этих журналов, но под псевдонимами пишу еще для нескольких.
Петров усмехнулся:
— Ах, вот оно что! Надеюсь, про генитальный герпес написали не вы…
— Какая именно статья вам показалась вредной? — не унималась попутчица.
— Вредным мне показалось общее направление. Но, хорошо, давайте разберем некоторые тезисы, — Петров поерзал, устраиваясь поудобнее — С вашими «венцами безбрачия» — черт бы с ними… Но ведь у вас там и серьезное есть… В паре журналов я встретил пропаганду идеи «никто никому ничего не должен». В последнее время она активно навязывается через СМИ. Вы внушаете ее женщинам, девушкам. Но разве же эта идея — правда? Нет. Мы все друг другу должны, и вы это прекрасно знаете. Я должен заплатить за билет на поезд и вести себя в нем хорошо, не буянить и не мусорить. Проводница должна принести мне обед и выдать чистую постель. Вы должны сдать своему журналу статью, он должен вам ее оплатить. Но, конечно, пропаганда «отсутствия долгов» была затеяна не с целью формализации отношений пассажира и проводника… Это работа по разрушению семьи.
Девушка закатила глаза и улыбнулась.
— Да, да, — улыбнулся в ответ Петров. — Ваши журналы печатаются на неизвестно какие деньги… Разных НКО, фондов с сомнительным доходом, каких-то воров, которые настреляли людей в девяностые и теперь стали издателями… Некоторые, конечно, на рекламу живут. Не самые роскошные.
— Да вы коммунист! — воскликнула попутчица. Она улыбалась, но большие, похожие на перезревшую вишню глаза смотрели пристально и почти враждебно. — Еще про скрепы расскажите!
— Ах, вы не любите патриотов, — кивнул Петров. — Но куда деваться, мы есть… Можете называть меня коммунистом, если угодно, хотя я не коммунист. Вот у вас в статье доказывается, что родители не должны детям, а дети — родителям. Вы стыдите матерей, которые на старости лет хотят, чтобы дети о них заботились, ждут внимания. «Вы же не для себя их воспитывали, не для своих эгоистических целей», — внушаете вы. Но это же демагогия! Да, растили детей не для того, чтобы они кормили в старости, но значит ли это, что дети должны бросить немощных родителей, наплевать на них, сбежать? Вы рвете связи поколений. И делаете это умышленно. Чтобы выросло хладнокровное поколение, которое считает, что оно никому не должно — ни родителям, ни Родине, ни мужьям, ни женам. Вы разрушаете семью. А вместе с семьей разрушится страна. Потому что человек, идя на войну, в первую очередь думает о защите своих близких, потом — своего двора, города. И народа в целом. А вы внушаете, что он «никому не должен». Читай: ни родне, ни родине. Ни коллективу, в котором трудится. Вот обучило меня государство хирургии бесплатно, а я — никому не должен!
Петров рассмеялся и хлопнул себя по обтянутым джинсами ляжкам.
— Лежит передо мной на операционном столе пациент, мне доверившийся… А я ему — ничего не должен!
— Вы неправильно поняли, — холодно пресекла его девушка. — Мы имели в виду, что родители слишком вмешиваются в жизнь детей, мы призывали к тому, чтобы дать детям столкнуться с последствиями их ошибок, чтобы дети сами поняли, что были неправы, если что…
— Да, я читал. Как журналистка описывала, что она позволяет своей шестнадцатилетней дочери уйти когда угодно и куда угодно, дружить с кем угодно, делать что угодно… С чем вы хотите, чтобы девочка столкнулась? С сексуальным насилием в подворотне? С ребенком, зачатым спьяну на молодежной гулянке? Родитель не просто должен, а обязан контролировать жизнь ребенка! Как ангел приставлен к человеку, так и мать с отцом приставлены к ребенку. Это — семья. А вы рвете эти связи, вы толкаете ребенка к непослушанию, а родителей — к равнодушию.
Дверь открылась, появился проводник. Он бросил взгляд на Петрова и спросил девушку:
— Все в порядке?
Видимо, Петров говорил слишком громко.
— Да. У нас тут митинг, — иронично отозвалась она.
— Чаю принесите пожалуйста, — попросил Петров. Проводник скрылся.
— Вы простите, что я так прямо и, может быть, слишком горячо. Не умею облекать слова в дипломатические одежды. Не считаю нужным. Слишком мало времени. Не у нас с вами мало, а вообще. Жизнь коротка.
Петров замолчал.
— В невинной фразе, что никто никому ничего не должен, вы видите вражий умысел? — спросила собеседница — Может, и в масонов верите?
Петров проигнорировал вопрос. Своими глазами видел масонские клубы, когда ездил за границу. Да и в Петербурге на зданиях то всевидящее око, то циркуль и молоток. Не инопланетяне же их изобразили.
— Во всем мире сейчас идет борьба с семьей, — продолжил он. — С обычной семьей. Ее разрушают разными способами. В основном, подменяя моральные ориентиры. Например, из обихода пытаются выкинуть слово «стыд». Стыда, де, нет, есть только комплексы. И этот постулат, что ничего не стыдно, — это трамплин, посредством которого человек должен взлететь к разврату. А там, где разврат, — там нет семьи. Если стыда нет, значит все можно — изменять, участвовать в оргиях, рожать детей и бросать их в детдомах, спать с отцом, братом, другом мужа. Детям в школе можно рассказывать о чем попало…
— Так я не поняла, — тряхнула волосами девушка. — Окей, мы зовем к разврату…
— К разврату и анархии. К хаосу. Чтобы каждый делал что хотел и никого не слушал. Чтобы для человека не было авторитетов…
— И такие выводы вы делаете только из-за невинной фразы «никто никому ничего не должен»?
— Она не невинная. Она разрушительная. А еще у вас там есть другое активно внушаемое заблуждение: «Полюби себя». Дурам, конечно, понравится.
— Дурам? — переспросила собеседница, и Петров почувствовал сарказм.
— Я не имел в виду, что все женщины — глупые. Просто про «полюби себя» обычно повторяют недалекие женщины… О любви к себе талдычат в сериалах, в ток-шоу. Я полгода назад был в санатории, насмотрелся телевизора… Казалось бы, что общего между «полюби себя» и «никто никому не должен»? Общее — отрицание русского уклада жизни, в котором главное — общинность.
— Вы националист? Черносотенец… как же я сразу не догадалась…
— Нет, — удивился Петров. — Я просто рассуждаю о своем народе… Перестаньте навешивать ярлыки. Эк вы меня… И все оттого, что я считаю себя должным — семье, родине, обществу… Итак, мы — коллективистский народ. У нас общественное выше личного, потому что наш народ всегда работал на земле, пахал и сеял. А на земле в одиночку мало что сделаешь. Так вот, если мы поставим личное выше общественного, то не соберем урожая, не выиграем войн, то будет… да вот то, что случилось в девяностые, и будет! Когда десяток ушлых людей наворовал, а остальные, глодая корку, сидели и слушали пропаганду, что «права индивида превыше всего и уважение к частной собственности — главное условие для развития успешного, демократического общества».
Девяностые были больным местом в душе Петрова. Удивительно, что это была его молодость, но он почти не вспоминал эти годы. Как будто закрыл за ними дверь и опечатал. Настолько они были горькими. Не хватало лекарств, каждый день привозили пациентов со стреляными ранами, с ножевыми ранениями и самоубийц. Помнил, как ходили на рынок за одеждой, а поскольку жулье резало сумки, деньги клали в стеклянные банки, и только потом в сумку. Попробуй, вырежь! «У нас — самые надежные банки», — смеялись.
К счастью, прошло это время. Но некоторые проблемы, им порожденные, остались.
Петров видел, что девушка к нему плохо относится, и ей не нравится что он говорит, но ему хотелось почему-то до нее достучаться. Ну, не может же журналист не интересоваться мнением «противоположной стороны»? Должна же «дорогая редакция» слушать народ…
— У нас изревле общественное выше личного, — сказал Петров. — И любить надо — ближнего своего. И «жизнь отдать за други». На том, простите за пафос, стояла и стоит русская земля. И сейчас полно примеров, когда люди исповедуют эти постулаты и побеждают. Не они лично, а страна — благодаря им! Александр Прохоренко, например… Да многие, многие… И не сосчитать сколько у нас героев! Ежедневно совершаются подвиги, которые не попадают в СМИ. Человек отдает другому почку… Омоновец закрывает гранату террористов своим телом, спасая детей на утреннике. Водитель подставляет под удар себя, чтобы спасти пассажиров. Да, вот такие мы! Считаем свою жизнь копейкой, по сравнению с десятками или сотнями жизней. А вы внушаете: «Полюби себя»… То есть не падай на гранату. Не вызывай огонь на себя. Не говори правду, даже если она поможет многим.
— Что вы такое говорите? Мы пишем для женщин. Чтобы они просто заботились о себе, ухаживали за своим телом!
— Так и пишите: «Мойте лицо перед сном! Мажьтесь кремом! Купите новые босоножки!», но не пишите: «Полюби себя». Потому что себялюбие — грех. Себялюбие — путь к отчужденности. Любовь — это ведь…
Петров протянул вперед руки, сложенные ковшичком.
— Любовь — это ведь сгусток энергии, тепла и света. Это божественное. И вы можете отдать этот сгусток сыну, можете отдать мужу, можете поделить на них двоих. А если вы заберете сгусток себе, то им уже ничего не достанется.
— Но почему бы не поделить этот сгусток на троих?
— На троих любовь не делится, — мрачно ответил хирург. — Это не бутылка водки.
— Любовь к себе — это не любовь, — через минуту задумчиво продолжил он. — Если я буду любить себя, то не буду делать бесплатных операций, а перейду в частную клинику, а на мое место придет молоденький и неопытный и пополнит кладбище своим «браком». Неопытные к нам в больницу приходят и сейчас, но я их учу, есть преемственность поколений… Если я буду любить себя, а не жену, то она уйдет и заберет сына. И сын будет расти безотцовщиной, а жена будет, по вашим советам, бегать по женатым мужикам и думать о том, как не подхватить генитальный герпес.
Он сказал это почти зло.
— Совок останется совком, — заключила собеседница, которую в темноте Петров уже почти не видел. — Когда вы уже все передохнете, чтобы можно было построить новую жизнь… Все учите, всех судите…
Ему вдруг стало смешно.
— Вы еще скажите: «Не судите, да не судимы будете». Либеральная интеллигенция страсть как любит эти слова. Как их судить начинают, так сразу вспоминают. А как они других — так забывают.
— Почему вы считаете, что ваша жена без вас бегала бы по женатым мужикам? — вызывающе спросила девушка. В вопросе чувствовалась феминистическая нотка: дескать, вы считаете, себя таким пупом, что помимо вас ваша женщина не нужна будет никому?
— Потому что у нас в стране на 12 миллионов женщин больше, чем мужчин, — ответил Петров. — Не знаю, насколько правдива эта цифра, но такую увидел в газете. Это значит, что 12 миллионов девушек и женщин никогда не выйдут замуж. Что же им остается? Встречаться с женатыми. Отбивать. По вашим рецептам. Причем, обездоленных не 12 миллионов, а по крайней мере в два раза больше. Да что там в два, в три! Считаем: сама незамужняя девушка плюс ее женатый кавалер плюс жена кавалера. Итого, 36 миллионов страдающих.
И вот отбить не удалось. И девушка бежит к другому женатому… И делает еще двоих несчастными… Вы спросили насчет моей жены… А куда ей деваться в сорок с лишним лет, если бы она ушла от мужа? «Замуж поздно, сдохнуть рано». Остается довольствоваться женатыми. Я не злорадствую. Сострадаю. Это все-таки женщины моего народа одиноки.
Оба молчали. Ехали так долго, слушали стук колес. Потом включился свет, проводник принес чай, стали ужинать. Ели молча и мирно, подвигая друг другу снедь.
Потом улеглись.
— Знаете, что я о вас думаю? — вдруг спросила девушка.
— Что?
— Вы ненормальный. И я бы не хотела попасть к вам на операцию.
— А зря, — весело ответил Петров. — Я хорошо оперирую. У меня куча студентов. И студенток. И некоторые даже в меня влюблены.
— Они вас плохо знают.
— Заигрываете? Напрасно. Я не трачу силы на интрижки.
— Потому что вы зануда.
— Потому что сексуальная энергия, не найдя выхода, трансформируется в творчество, — засмеялся Петров. — А операции — это творчество. Хотя и кажется, что они похожи друг на друга.
— Но жена же у вас есть…
— Жены оставляют мужчине часть своей энергии. А любовницы высасывают ее.
— А зачем вы мне рассказали про 12 миллионов одиноких женщин?
— Чтобы вы в своих журналах решали эту проблему, а не несли ахинею про венец безбрачия.
— И как ее решить?
— Страна должна заняться здоровьем мужчин. Да! Все время говорится о здоровье матери и ребенка — это, конечно, правильно. Но теперь надо заняться здоровьем мужчин. Чтобы они не погибали от алкоголя и наркотиков до тридцати лет. Чтобы на производстве соблюдалась техника безопасности… А то… вы видели, как рабочие на крышах четвертого этажа работают? Я видел недавно. Без тросов, в тапках! За границей на стройку не пустят без каски, страхующего троса и ботинок с железными носками. Чтобы если кирпич упал, ноге ничего не было. А у нас рабочие падают, ломают позвоночники, лежат в коме… И все списывают на несчастный случай, никто не виноват… Пропаганду против курения надо вести повсеместно и вырезать, не жалея, из фильмов куски, на которых положительные герои закуривают. И наливают… Правда, тогда от фильмов останутся рожки да ножки… У нас ведь, вы не заметили? — постоянно в кино закуривают и наливают. С горя, с радости, в раздумьях…
— Удавиться с вами можно от скуки, — сказала девушка. — Вы хоть пьете, или совсем положительный?
— Пью. Спирт. Мы все пьем. Работа стрессовая.
— Ну, хорошо. А то я думала, вы совсем…
— Это вы так за мою любовь к родине? Претит она вам?
— Такую родину не за что любить. И всякий образованный человек это понимает. Такую родину надо разрушить и отстроить заново. Но надо, чтобы сначала такие динозавры, как вы, вымерли. Со своими советскими штучками. «Америка — враг, западные ценности — лживые, деньги — зло», — передразнила кого-то девушка. — Вы не умеете жить, вы умеете только страдать. За родину, «за други», за Сталина.
— Но ведь жизнь и есть страдание, — задумчиво произнес Петров. — Если б вы видели то, что вижу я… Одно сплошное страдание. И священники видят то же самое… Причем, не только у нас, а и в Америке тоже. Там тоже страдание сплошь и рядом. Нет, можно, конечно, жить дураком и не замечать…
— А я вижу радость и гламур. Богатство и счастье. О чем думаешь, то и будет.
— Сперва гламур, потом рак мозга. Легкий прыжок от вас к нам.
— Не хочу вас слушать.
— Не слушайте. Просто любите нашу страну. Это неестественно — не любить родину. Девиантное поведение. Ненормальное.
— Пошла она… У меня гринкарта, я скоро уеду.
— Вот и хорошо… Там и пропагандируйте ерунду.
И оба сразу уснули. А поезд несся и стучал колесами, и даже изредка гудел, но ни мужчина, ни женщина ничего не слышали. Они ехали по огромной, темной, освещенной лишь луной, стране, которая для кого-то — мрачная и угрюмая, а для кого-то — единственная и неповторимая, и за которую один из них готов был отдать жизнь, а вторая не дала бы и ломаного гроша. И страна выталкивала ее, как женский организм на ранних стадиях выталкивает неправильно развивающийся плод. Так было нужно для ее, страны, женского выживания.
Выкинуть урода.
* * *
К обеду следующего дня, выспавшись, Петров приехал в больницу. А там — суматоха. В пригороде случился пожар. И какой-то парень вытащил из огня троих детей. С последним малышом его придавило балкой. Ребенка удалось спасти, парень — в тяжелом состоянии. Обо всем этом вкратце рассказала ассистентка.
Петров шел на операцию и пытался не слишком сострадать. Сострадание к больному — не лучшее состояние. Лучше вообще не воспринимать его как личность. Это знают все хирурги — что с обезличенным больным работать спокойнее. Шансов на волнение, а значит на ошибку, меньше.
Он вошел в операционную и превратился в механизм — в тонкий и опытный человекоприбор по спасению жизни. Все оказалось не так плохо. Жить пациент будет и, скорее всего, будет и ходить, и говорить. Конечно, гарантий никаких, но шансов на нормальное развитие событий — много. Как оно и что — станет ясно через несколько часов.
* * *
— Игорь Олегович, Ларин глаза открыл, динамика положительная. Понимает что ему говорим, закрытием глаз отвечает, — радостно сообщила медсестра о прооперированном герое. Она сидела за столом в больничном коридоре. Рядом с ней — с воспаленным взором, напряженная, с красным от слез лицом, видимо, мать парня.
— Вы не представляете, как мы вам благодарны — она приложила руку к груди и замерла, не в силах найти слова.
Петров кивнул ей и попросил медсестру:
— Сообщите мне через три часа, как его дела. Я домой…
…Он ехал по чистой, умытой дождем улице, по бокам которой стояли, как медсестры у операционного стола, тонкие березки. Сквозь открытое окно в машину входил нежно и незаметно, словно анестетик, воздух, полный запаха трав и деревьев. Петров остановился у маленького базарчика, на котором четверо пенсионерок торговали соленьями, яблоками, ягодами и грибами, и купил у каждой всего помаленьку. Покупал и чувствовал, что любит их — этих бабок-пересмешниц, которые пока предлагают свой товар, беззлобно подкалывают друг друга. Одна из них когда-то давно, в девяностые, когда из магазинов исчезла туалетная бумага, продавала ее здесь, сидя на чурбачке.
— Мягкая? — взял тогда в руки рулон Петров.
— Ага, всю ночь для тебя мяла, — хихикнула бабка. Все вокруг засмеялись, и он, Петров, громче всех.
Вот и сейчас пенсионерки попрекали друг друга несуществующими «амурами» и смеялись.
Мимо пробежала собака, и Петров, проводив ее взглядом, почувствовал, что и ее любит, эту собаку. Животные пошли какие-то… как люди. Плачут, спасают друг друга, обнимаются… Сын иногда показывает ему такие видео из интернета. Игорь вспомнил слова прабабушки, которая говорила, что «перед последним концом все перемешается, и звери, которые охотились друг на друга, будут друг друга любить». Так ей священник рассказывал. Еще батюшка говорил, что к тому времени «девки будут бесстыжими, юбки будут по колено носить».
А уж давно носят куда короче. Выходит, мы перед самым, что ни на есть, распоследним концом.
Ну, и ладно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. А сегодня Петров рад. Потому, что больной жив и, есть большая надежда, выздоровеет. И как же хорошо, что все друг другу должны! Ларин, идя мимо горящего дома, должен был спасти детей, а он, Петров, должен был сохранить жизнь парня. И сейчас он придет домой, и Маша должна ему — непременно! — соорудить наилучший ужин и обеспечить покой. Нет, в обществе, где все друг другу должны, жить намного удобнее!
* * *
…Через три часа ему сообщили, что больной Ларин в порядке, осложнений не предвидится.