Настоящие мои хождения по мукам начались после того, как я отработал 23 года в СКБ псковского завода ТЭСО (Тяжёлого электросварочного оборудования) и был уволен по сокращению штатов с должности ведущего конструктора и заведующего сектором сварочных точечных машин, в июне 1995 года.
Правда три года, пока завод ещё дышал, я работал в тех же стенах, в новообразованном «Коммерческом центре», в должности ведущего инженера – маркетолога. Жили мы тем, что искали по стране заказчиков на ширпотреб, выпускаемый заводом, в частности на масляные радиаторы.
Откуда в августе 1998 года, когда всё развалилось, я уволился по собственному желанию.
Потом полгода работал заведующим рекламного отдела в издательстве «Курсив». Потом четыре месяца главным специалистом издательско-полиграфического отдела в ЦНТ. (Центре Народного Творчества).
И вот в июне 1999 года я встретился с моей старой сослуживицей Коверзневой Натальей Николаевной. Когда-то вместе работали на заводе ТЭСО. А сейчас она работала заведующей спиртохранилища на «Псковпищепроме» и ей нужен был слесарь-оператор.
- Валер, пойдёшь?
- Конечно, пойду.
И я пошёл. Обстановка в стране была такой, что выбирать не приходилось и я готов был ухватиться за любую предложенную мне работу, даже не по моей специальности. Закрывались предприятия и заводы, и сотни безработных выбрасывались на улицу, оставаясь без средств существования. Квалифицированные специалисты – инженеры, проработавшие на должностях всю жизнь стали никому не нужны. Многие становились купцами, торгашами на рынке, уходили в предприниматели, а большая армия неудачников становилась просто бомжами. Ломались судьбы, ломались жизни. Многие в эти годы умерли от стрессов и от инфарктов. От развала Союза страна несла колоссальный урон: экономический, физический и нравственный. Несправедливость была вопиющей, но кому пожалуешься, все оказались в таком безвыходном положении:
От нынешних диких примеров
Я плачу, как мальчик, навзрыд.
Гляжу, как страна инженеров,
К помойкам за пищей стоит.
Работы лишился, - как дома –
Мурашки бегут по спине.
Зачем у меня три диплома,
Когда я не нужен стране?
Готов я был век, между прочим,
В отделе «мозгой шевелить».
Не думал, что стану рабочим
Я в винном цеху слесарить.
Простую «ручную» работу
Под старость послал мне Господь.
Чтоб я не пропал от зевоты
И, чтобы не старилась плоть.
Скоплю я до пенсии силы,
Коль здесь от вина не сгорю…
И всё же не Богу «спасибо».
А власти, - за всё, говорю.
А через год и три месяца я был переведён в заведующие спиртохранилища. По рекомендации той же Натальи Николаевны, вместо себя, когда её переводили начальником в винный цех.
Заведующим спиртохранилища я отработал два года и снова был переведён слесарем, но уже в механический цех. А просто главному инженеру надо было устроить на блатное место свою знакомую из обанкротившейся тогда в Пскове дочерней фирмы «Лагуна». Вот меня и подвинули. А я что – я человек подневольный, к тому же всегда любивший поработать ручками (ну и головой, конечно).
Бригада в механическом цехе была дружная. Всех ребят я хорошо знал и легко вошёл в рабочий ритм цеха. Некоторые меня знали, как поэта, читали мои книжки, и вскоре я посвятил бригаде своё стихотворение «Ода рабочему».
Ода рабочему
Ах, всё-таки душевные ребята,
Едрёна-мать, в России слесаря!
Владимир Костров
Кого я удивлю? Тому примеров
Есть тысячи. Нет дыма без огня…
И жизнь сложилась так, что с инженеров,
Под старость лет, спровадили меня.
Ни «новым» я не стал, ни депутатом.
(И не хотел). Вот – слесарем я стал.
Ругаться стал отборным крепким матом,
Поскольку не ругаться я устал.
Устал чертить… Скажу и буду точен:
Свой цех любил я, будто отродясь,
И слесарей – весёлых и не очень,
Что делали работу, матерясь.
Но как бы, ни ругались, ни ворчали
На бога, на работу, на судьбу,
За дело – головою отвечали,
И на лентяев ставили табу.
Они по чести жили – не наживой,
Ковали свет и отрицали тьму.
Политику считали бабой лживой
И даже вредной здравому уму.
В бригаде был Петрович – старший Коля,
Был Николай – парнишка молодой,
Был сварщик Лёха, три Сергея, Толя,
И я, восьмой, с седою бородой.
Особняком от всех был токарь Саня,
Он никогда права нам не качал.
Я уважал его. В Афганистане
Он был когда-то, но о том молчал…
Механик был нам выше президента:
Иваныч не давал спокойно жить.
Он мог легко убавить часть процента,
А иногда всей премии лишить.
Он приходил в каптёрку спозаранку,
Наряды на день каждому давал;
Двоих при мне уволил он за пьянку,
Но в душу к работяге не влезал…
Мне нравился когда-то Ростропович,
Он музыкой меня завоевал.
Теперь же я ругался, как Петрович,
И, как Петрович, я на всё чихал.
В бригаде слесарей талантов много.
У каждого есть «пунктик» за душой.
Я водку пил, как маленький Серёга,
Шутил, как средний, мыслил, как большой.
Как молодой Никола – был я дока,
Как Анатолий всех критиковал,
И вкалывал, как наш сварной Алёха,
Но, как Петрович – я на всё чихал.
Мне каждый вскоре стал дороже брата,
За брата всё готовые отдать,
Они могли из хаоса и мата
Прекраснейшие вещи создавать.
Умели всё рабочие их руки.
Нехитрому, казалось, ремеслу
Они служили в радости и муке,
И заслужили славу и хвалу.
Любой наряд верша легко и смело –
Рубили, жгли и резали металл…
Я слесарей за их святое дело
Сегодня возвожу на пьедестал!
Мне было где-то 60 лет, когда я работал слесарем в механическом цехе завода «Псковпищепром». И в это самое время у меня появился хороший друг-приятель, почти мой одногодок Николай Иванович Мартынов.
Он пришёл к нам в цех и тоже устроился слесарем.
Был он роста немного выше среднего, полноват, но крепок и широк в плечах. Походка у него была прямой и твёрдой. Словом, - настоящий русский богатырь – Илья Муромец, да и только. Держался просто, но с достоинством знающего человека. Был отзывчивым и дружелюбным и сразу располагал к себе своей открытостью и каким-то неунывающим оптимизмом.
Его уверенный, приятного тембра басок, внушал собеседнику спокойствие и взаимное расположение. Его врождённая вежливость иногда казалась чересчур приторной для такого мужественного человека, но к хорошему люди тоже привыкают и со временем в цехе его стали принимать за этакого большого и странного добряка и шутника одновременно.
В самый первый свой рабочий день, когда он появился у нас в цехе, он степенно прохаживался по всему цеху, оглядывался, приглядывался, пока не выбрал из всех почему-то меня. Он подошёл и, глядя своими чистыми глазами, прямо мне в лицо уверенно спросил:
- Послушайте, дорогой мой человек, покажите, где тут, что у вас и расскажите, как вы тут живёте.
- Хорошо, давайте знакомиться – Валерий.
- А по отчеству?
- Михайлович.
- А я Николай Иванович Мартынов.
Мы быстро сошлись и подружились и, казалось, вскоре, что дружили всю жизнь и были знакомы вечность. У нас было очень много общих интересов: машины, гаражи, дачи, но главный самый, это то, что оба увлекались рыбалкой и летней и зимней, и впоследствии много раз рыбачили вместе. А рыбалка, как известно, сближает очень крепко и тесно.
Он тоже очень любил народные песни и частушки и, оказавшись зимой на ледяном просторе, на озере, нас с ним так и подмывало что-то петь во всё горло. Бывало, пока идём от берега до места ловли, километра четыре, а то и более, перепоём всё, что знаем. Ребята только смеются – опять наши старики шумят-веселятся. А нам - только хорошо: идём, раскраснеемся, и радостно, и весело поём на всё озеро:
Раскинулось море широко-о-о
И волны бушуют вдали-и-и…
Чаще всего, зная нашу дружбу, механик Курчавов давал нам наряд на двоих: починить транспортёр, наладить остановившийся конвейер, заменить сгоревший двигатель в приводе и т. д. Так мы и ходили вместе по заводу от объекта к объекту, делая совместную работу, всегда с хорошим настроением, быстро и весело.
Механику, Валерию Ивановичу Курчавову, нравился наш союз, и он в шутку окрестил нас «стариками-разбойниками». А с его лёгкой руки и все на заводе стали нас так величать. Бывало, идём и слышим: «привет старики-разбойники» или «как дела старики-разбойники, куда сегодня идёте работать?» и т.д.
Эта дружба наша с Николаем Ивановичем, это время нашей совместной работы, я и сейчас вспоминаю с чувством нескрываемой радости и теплотой. И люди, окружавшие нас, молодые и пожилые, простые работяги: слесари, сварщики, токари, жестянщики, наладчики, строители, плотники, электрики – все были какими-то особыми людьми, выполнявшими, казалось, какую-то очень важную работу.
Механик у нас был Человек с большой буквы – не столько добрый, сколько справедливый. На него почти никто и никогда не обижался, потому, что он всегда поступал по справедливости.
Ну, уволил он при мне пару человек за пьянку. Ну, так ведь – справедливо и уволил. Не можешь пить – уходи. И не обижайся, сам виноват.
А пили все. Все кто хотел. Как не пить, когда кругом – это самое питьё. Водка – в водочном цехе, вино – в винном, пиво - в пивном. Куда не пойдёшь работать по наряду – везде друзья, везде хорошие приятели. Везде нальют и ещё даже зажевать дадут, чем ни будь. А ты уже сам смотри – сколько выпить. Тебе жить. А можешь и вовсе не пить, никто не неволит. Чаще всего так и было.
Никто никогда никого не нюхал – пахнет изо рта или нет. А если отработаешь пару часов в винном цехе, налаживая линию, то так пропахнешь, что и от одежды исходит такой винный запах, будто её выкупали в вине.
А были случаи, что и вправду купались. Были такие аварийные случаи, когда прорвёт винный провод или водочный, или по ошибке в ёмкость перельют. Вот и плаваем в этом самом питье, пока не устраним неисправность.
Так было один раз в спиртохранилище. Это когда я, ещё по неопытности, первый год там работал. Перелили в ёмкость со спиртом, думали она пустая. А она была полная! Сидим с начальницей в аппаратной – качаем и качаем, а когда в спиртохранилище заглянули – там спирта по щиколотку на полу. Так и пошёл я, по щиколотку в спирту, переставлять шланг из полной ёмкости в другую пустую.
Ну, что же, давай всё с пола подбирать насосом. Хорошо, что пол в спиртохранилище сделан как своеобразное корыто, что бы в таких случаях ни капли не пропадало. Сами же свою ошибку и исправляли, да так, что порой и начальство ничего не знало. После этого случая моя Наталья Николаевна тоже мне написала стих, мол, не только ты умеешь:
Слесарь мой Валерий Мухин,
Он - разбойник, хоть куда,
В спирте он купает руки,
Даже ноги иногда.
Но поскольку виноваты, я считаю, мы были оба, и чтобы загладить свою вину я ей тоже ответил стихотворением, которое для меня самого было и новым, и странным. Дело в том, что когда работают насосы и идёт процесс закачивания или выкачивания - стоит такая «музыка», так воют спиртопроводы, что говорить уже почти невозможно – понимаешь друг друга только по губам.
В спиртохранилище
Слышу крики взбесившихся Джиннов,
И по телу, и по сердцу – стон…
Содержимое чудо-кувшинов
Угрожающе просится – вон.
В этом мире безмолвных вопросов
Каждый звук – гипнотически груб:
И надрывная песня насосов
И тугая симфония труб.
В этом мире безмолвных ответов
Ошибаются только лишь раз.
Чтобы не было острых сюжетов –
Не закрой настороженных глаз!
Вот и молишься летом и в стужу,
Сохраняя волшебный кувшин,
Чтоб не вырвался с криком наружу
Огнеликий взбесившийся Джинн.
Если в чём-то, меня упрекая,
Что-то взять вы не можете в толк, -
Я отвечу: работа такая,
А работа, она ведь не волк.
Но вернёмся к нашему механику, уважаемому, если не сказать, всеми любимому Валерию Ивановичу Курчавову. Ведь есть же, всё-таки люди, во всех отношения хорошие. Его и начальство заводское любило за всегдашнее выполнение плана, за слова, которые он никогда не бросал на ветер. Уж, если сказал - все были уверены, что так и будет.
С нами, стариками-разбойниками, был всегда приветлив – знал, что и мы его никогда не подведём. И знал, что если что – мы ночью встанем с постели и придём ему на помощь. И поэтому разрешал нам делать такие вольности, как например, во внерабочее время, сделать какой ни будь работнице тяпку или грабли.
Потихоньку этим благом мы нередко пользовались. Да и не только мы.
Смотришь, кто-то себе делает рыболовный ящик или коптильню для рыбы или мяса, а однажды зимой кое-кто заболели эпидемией изготовления финских санок. И всё проходило. А я, помню, делал себе блесны из нержавейки, для летней спиннинговой рыбалки. Конечно, Иваныч знал, но знал также, что основная работа не пострадает. Всё будет выполнено точно и в срок. И все будут довольны. Было какое-то взаимопонимание и взаимоуважение.
Был на «Псковпищепроме» у нас с Николаем Ивановичем один общий друг – начальник котельной Владимир Васильевич Дорохов. Раньше они работали на мясокомбинате и уже тогда были друзьями. Дорохов там был тоже начальником котельной, а Николай Иванович – начальником транспортного участка. Жизнерадостный никогда не унывающий и даже весёлый человек, Дорохов, знал всегда множество анекдотов и всяких басен. Он обожал Пушкина и знал наизусть всего Евгения Онегина, часто демонстрировал своё искусство на озере во время зимнего лова. Однажды, во время плохого клёва он нас веселил своими познаниями. И, хотя он был моложе нас лет на десять, его тоже всегда причисляли к нашей когорте «стариков-разбойников».
Но у Дорохова – выдумщика и весельчака – была своя система отсчёта в нашей дружественной связи. Ему пришла в голову идея дать нам другие «имена», и с его лёгкой выдумки Николай Иванович стал «Большим Биллом», я – «Средним Биллом», а он – «Маленьким Биллом».
Будучи заядлым рыбаком, он всегда был не прочь разделить с нами эту радость очередной рыбалки. К тому же, благодаря Дорохову, мы всегда знали, какая нас ждёт завтра погода. Ему – начальнику котельной - был всегда известен прогноз на несколько дней вперёд.
Если у кого-то была какая-то проблема с машиной, то лучшего специалиста, чем Большой Билл не было. Он каким-то чутьём распознавал любую неисправность и часто выручал своих друзей даже в самых сложных ситуациях. Например, на рыбалке, на озере, уже после того, как отрыбачили, вечером, у кого-то вдруг не заводилась машина, Большой Билл всегда приходил на помощь.
Он постоянно ремонтировал старенькую «Оку» Маленькому Биллу, пока однажды не сказал:
- Всё, Маленький Билл, от твоей «Оки» осталась одна труха, пора менять на новую.
И как накаркал. Поехали мы как-то зимой все втроём на рыбалку на этой «Оке» Маленького Билла. На озеро приехали ещё затемно. Немного посидели, подождали, пока рассветёт, и стали рыбачить. А где-то с обеда решил Маленький Билл завестись. Видно душа-то болела. Машина не завелась. Тогда за дело взялся Большой Билл. Тот же результат. А я ловил пока они «заводились». Мне даже жалко их стало – приехали на рыбалку, а мучаются с машиной. Ну, делать нечего, хорошо позвонили друзьям, кто был поближе, приехали и дотащили нас на «галстуке» до самого Пскова.
Сам же Большой Билл ездил на когда-то списанном, на мясокомбинате, уазике - «буханке» и не хотел покупать никакую иномарку, за что ему часто доставалось от Нины Ивановны, жены, которой хотелось машину покомфортнее. А Большого Билла «буханка» устраивала во всех отношениях: и на работу, и на дачу, и на рыбалку, и хоть куда…
Иногда, чтобы ехать на рыбалку, у нас собиралась на «буханку» дружная компания человек 8-10, но об этом я расскажу несколько позднее.
Но вот однажды на заводе появился новый главный инженер и стал поголовно увольнять с завода всех работающих пенсионеров. Мы с Николаем Ивановичем попадали под эту категорию работников, но увольняться не хотели. Тогда новый главный инженер, противно называть его фамилию, стал настаивать и даже угрожать, дескать, сами не уйдёте – я найду сто способов и причин, чтобы вас уволить. Но уже по статье.
Что делать? Мы, ещё полные сил и желания работать, вынуждены были уволиться по собственному желанию. Но зато в эту зиму мы отвели души на рыбалке. Нас не радовало то, что мы остались без работы. К тому же мы не сомневались, что без работы мы не останемся. Так потом и случилось: и он, и я нашли-таки себе новый «хомут» на шею. Но зато нас радовала свобода и возможность рыбачить даже в будни. Возможность выспаться, наконец, тоже была одним из положительных качеств, но долго ею мы не злоупотребляли.
И, наконец, выспавшись, отдались с головой любимому делу.
Как-то выбрались на рыбалку. Погода была ветреная и снежная. Мело. Пробурили по лунке и стали ждать поклёвок. Стала клевать плотва, но вяло и редко. Как говорили – «редкая уха». Но ходить, искать новые места, не хотелось из-за метели. Так и сидели рядышком, потягивали понемногу плотву. С накинутыми на бушлаты не продуваемыми резиновыми плащами, с поднятыми капюшонами, жить можно. Мороз небольшой, главное – руки не мёрзнут, а к метели потихоньку привыкаешь. Сидим спиной к ветру. Ну и что же, что метёт? Метёт в спину, плащи спасают. Да и клевать стало немного почаще. Плотва, правда, не крупная, но и не совсем уж мелкая – средняя.
Так за разговорами и не заметили, как время прошло.
- Что-то всё-таки поймали – уже мы с тобой рыбаки! – сказал Николай Иванович.
- Но что же с ней делать? Ведь жена чистить откажется, скажет мелкая.
- А ты её завяль.
- Как это?
- Ну, я, например, так делаю. В ведре засолю, три дня постоит, а потом на балконе, в лоджии, развешу при помощи скрепок на лески. Сейчас на закрытой лоджии уже тепло. Солнышко пригревает и вялится чудесно.
И мух пока нет.
- А как это – при помощи скрепок?
- Да очень просто. Берёшь скрепку, плотвичку за глаз, и на леску, головой кверху, и висит. Очень ловко и быстро получается. Скрепка по леске скользит, и нанизываешь вскоре целую гирлянду.
Так я и сделал. Плотву засолил, купил коробку канцелярских скрепок в «канцтоварах» и через три дня стал развешивать рыбу в лоджии. Скрепкой за глаз и на леску, за глаз и на леску. Вскоре три лески, натянутые в лоджии, параллельно окну, были полностью завешаны тремя гирляндами рыбы. Оставалась последняя рыбка. И надо же – в коробке как раз оказалась последняя скрепка.
Вот чудеса – угадал, так угадал. Красота! Кончилась рыба, и кончились скрепки. Когда взял пустую коробку и посмотрел с удивлением на количество – на коробке было написано – 100 шт.
Это было в воскресенье 24 февраля. Несколько дней стояла тёплая погода: днём +4, а ночью -1. В субботу вечером кто-то из друзей позвонил
(кто порыбачил в субботу) и сообщил о состоянии льда, дескать – хороший, и куда нужно ехать, чтобы удачно поймать.
Утром, встретившись с Большим Биллом, решили ехать в Кривск. День выдался такой же тёплый, но пасмурный. С утра в городе был сильный туман, а по мере удаления от города он постепенно рассеивался и на озере совсем пропал.
Когда приехали в Кривске на берег, то обнаружили, что машин на берегу почти не было – одна или две - все уехали по льду рыбачить кто куда. Закраек тоже пока не было и мы уверенно выехали на лёд и поехали в сторону острова Семск. По навигатору пять километров.
Вскоре по пути, то слева, то справа, стали попадаться машины, а рядом фигурки сидящих рыбаков. Мы не доехали до острова метров 300 и остановились недалеко от четырёх машин, рыбаки из которых рыбачили рядом. Впереди, правее острова, белел, уходящий в сторону берега, залом.
Мы пробурили по две лунки и стали рыбачить. Клевало постоянно, но это была такая мелочь, что диву даёшься – откуда она такая взялась, почти невозможно было подсечь. Метрах в 400-х от нас мы заметили местных рыбаков. Их сразу отличишь. У них «собаки» или вездеходы и они наверняка знают, где должна быть рыба. И мы переехали поближе к ним.
Стала клевать рыба покрупнее и настроение у нас поднялось. Но, зная нетерпеливый характер моего друга, я был уверен, что он долго не отсидит на этом месте. И точно, вскоре он смотал удочки и сам «смотался» поближе к местным рыбакам, бросив на ходу:
- Будет хороший клёв – я позвоню.
Я остался ловить возле машины. Меня устраивала такая рыбалка и такая рыба, а сидя возле машины с подветренной стороны, не так ощущался начинавший крепчать северный ветерок. Прошло около полутора часов, и Николай Иванович возвратился на старое место, сказав, что здесь всё же лучше:
- Да, там меня ерши замучили. Посидел, потому что получил заказ от Нины Ивановны на ершей.
- А моя Валентина меня всегда предупреждает, чтобы ершей не выбрасывал. Говорит – это самое полезное лекарство – ершовая уха. Особенно полезно больным и ослабленным людям.
- А ты почему мне не ответил, когда я тебе позвонил?
- Не знаю. Да не было никакого звонка.
Но, когда я достал из кармана мобильник и хотел его включить, он не включился.
- Вот досада, он у меня разрядился. Я ещё хотел вчера подзарядить, да забыл. Это плохо. Теперь и Валентина не сможет дозвониться, будет волноваться. И всё же, как ни хороша эта новая техника, но иногда так подводит и, порой, в самый не подходящий момент.
Так мы досидели почти до пяти часов. Машины с рыбаками стали по одной уезжать домой и мы тоже стали об этом подумывать. И тут я заметил, что из-за Семска прямо к нам шёл человек. Он шёл, быстро приближаясь, весь взлохмаченный и красный от быстрой ходьбы. По всему его виду можно было предположить, что у него что-то случилось.
И действительно, когда он подошёл ко мне, он прямо и без проволочек сказал:
- Ребята, выручайте. Сдох аккумулятор, машина не заводится.
Я сказал, что я не хозяин и взглядом показал на Большого Билла, сидящего метрах в сорока от нас. Парень пошёл туда и через какое-то время мой Николай Иванович стал сматывать свои удочки.
Когда они подошли ко мне Билл сказал:
- Михалыч, ты посиди, пока, полови. Надо помочь ребятам. Я съезжу, выручу их.
Я предупредил, чтобы они не ехали через залом – откуда пришёл парень, а объехали остров слева. Пусть это будет дальше, но зато безопасней.
Так они и сделали. Завелись и поехали объезжать остров с левой стороны и минут через десять скрылись за ним.
Так я просидел один, наверное, больше часа. Потом забеспокоился. Вокруг меня, на несколько километров в округе, уже не было ни одной машины.
И вдруг меня охватило чувство страха. Оно пришло из детства.
Я вспомнил, как мы часто с мамой переезжали куда-то. (Скорее всего, это было, когда она меня, дошкольника, увозила на летние каникулы к тётке в тверскую область). Она меня оставляла сидеть с вещами, на вокзале, посреди снующей куда-то толпы, которой до меня, конечно, не было никакого дела, а сама уходила покупать или компостировать билеты. Её всегда не было очень долго, а голову мою сверлила одна мысль: «что я буду делать, если мама не придёт?». И когда она приходила, я уже сидел весь в слезах.
Но самое интересное, то, что этот страх, оказывается, всегда был со мной. Он жил во мне и никуда не исчезал. Случилось непредвиденное – он тут же вылез наружу и овладел всем моим существом.
Я сидел в небытие и ждал. Ловить уже не хотелось. Я смотал обе удочки, убрал рыбу в ящик, сложил бур.
С Биллом явно что-то случилось.
Может, попал в трещину или тоже что-то с аккумулятором. Да мало ли что?
А главное – у нас нет связи. Ни я ему, ни он мне позвонить не может. Мой мобильник разрядился так некстати.
Что мне делать? Идти его искать? А вдруг он поедет или пойдёт «другой дорогой»? А голову уже сверлит всё та же мысль: «что я буду делать, если Билл не приедет?». Какая-то ерунда, хоть плачь. А ещё немного и, чувствую, заплакал бы.
И в этот момент, с той стороны, куда и уехали, показались две точки. Они были едва различимые в уже наплывающих сумерках. Они двигались очень медленно, почти стояли на месте, но всё же приближались, и через несколько минут одна отделилась, и поехала в сторону Кривска, а вторая направилась в мою сторону.
Это был Большой Билл.
Он подъехал и, выйдя из машины, сразу стал зачем-то извиняться.
Я ещё не успел ничего сказать, а он уже поведал всю историю, произошедшую с ними по ту сторону Семска.
- Ну, попали ребята в беду. Оказывается, это за остров ещё километров пять будет. И рыба у них хорошая – и беребра, и подлещики были. Стал я ему аккумулятор подзаряжать, не выключая мотора, от генератора, значит. Ну, минут пятнадцать подзаряжал…
- А что от аккумулятора твоего нельзя было прикурить?
- Михалыч, никак нельзя, у меня аккумулятор тоже старый. А вдруг бы последний заряд ему отдал, ну и что бы мы тут с тобой потом делали? Надо было подстраховаться. Но, как говорят, беда не приходит одна. Пока я их завёл, стоим, а он мне и говорит:
- А у меня ещё и термостат полетел.
- А как ты знаешь?
- Да пока мы ехали по озеру утром, движок перегревался.
- Ну, ребята, вы даёте.
Посмотрел в радиатор, а тосол весь выкипел.
- Ну и как же вы хотите ехать? Движок же загубите. А случись – на озере - и что? Ночевать здесь будете. Вот что. Я сейчас хомуты отсоединю, термостат выну, его всё равно менять надо, подсоединю напрямую без термостата, зальём радиатор водой из лунки и поедете спокойно домой.
- Николай Иваныч, ты им прямо, как подарок с неба свалился.
- Что ты… Ребята молодые, их трое там было, меня чуть не целовали.
А тебе, (забыл про твой мобильник) звоню-звоню, не могу дозвониться. Долго меня не было? Знаю, напугал тебя, прости, пожалуйста…
- Да, под конец уже стал волноваться, понял, что что-то не так. А главное – бессилен, хоть что-то изменить. Но, хорошо, что всё позади.
На-ко, выпей-ка чайку, замёрз наверно – предложил я, доставая термос.
- Чаем душу не обманешь, ну, да ладно, давай.
- Ну, и сколько же они тебе дали?
- Давали, но я не взял. Что ты - грешно. Ведь с каждым может случиться такая беда, да и не по-человечески это – наживаться на чужом горе.
И в этот момент он был, сам не зная этого, просто красивым человеком и внешне, и душевно – внутренне. Смотреть на него было приятно, и мне казалось, что от него исходит какой-то свет и вселенская доброта, что бывает у человека в минуты душевного подъёма. Я смотрел на него с нескрываемым восторгом и гордостью, и думал, что возможно вот такие моменты в жизни человека и даются ему для того, чтобы ощутить себя, в полной мере, совершенным и главным существом на земле.