Начало:http://proza.ru/2023/08/31/1678
Обратил еси плачь мой в радость мне: растерзал еси вретище мое, и препоясал мя еси веселием. Яко да воспоет Тебе слава моя, и не умилюся: Господи Боже мой, во век исповемся Тебе. (Псалтирь 29:12)
Переночевали на постоялом дворе, и наутро Кауле повёз Аксинью с Ильёй в родную деревню. Дэвис остался в городе, так как у него сил не было куда-то ещё тащиться. Кауле всё утро был мрачен, как утёс, всё у него из рук валилось.
- Тяжко тебе, брат, с ней расставаться? - тайком спросил его Дэвис.
- Я слово дал – довезти её до дома. Я слово сдержу, - буркнул Кауле и пошёл запрягать лошадей. Аксинья тоже всё утро была сама не своя, суетилась, прихорашивалась.
До деревни они ехали медленно, как на казнь, долго искали, а когда приехали на место, то обнаружили, что самой деревни уже и нету. Стоят полузасыпанные снегом остовы изб, да торчат в небо пики колодезных «журавлей». Растерянная, застыла Аксинья посреди той пустоши, что некогда была её родной деревней.
- Точно то место? – который раз спросил у Аксиньи Кауле, - Двенадцать лет прошло, может запамятовала?
- Точно, - отвечала она, - каждую ночь во сне её видела, деревню свою, свой дом.
Ни единого человека, ни единой живой души, как на погосте. На краю деревни над одинокой землянкой курился дымок. Туда и направились. В землянке обнаружился старик, в одиночку доживавший свой век.
- Так двенадцать лет уже как нет деревни, - поведал он, шамкая беззубым ртом, – Как татары пожгли – все, хто живой, ушли за реку. Один я здеся остался, думал помру, а Господь меня не берёт.
- А Ефим – шорник? Знаешь? Гордея шорника сын? Слыхал чего про него? – с надеждой спросила Аксинья про своего мужа.
- Ну тож, за реку ушёл. Там дом себе новый отстроил.
Поехали за реку в новую деревню, расспрашивая по пути каждого встречного, пока нашли дом шорника с большими дубовыми воротами.
- Я здесь подожду, на всякий случай, - сказал Кауле, останавливаясь в конце улицы. Он ни разу не вспомнил Аксинье её тогдашний порыв, когда она пыталась его удержать, чтобы он не ходил на выручку Дэвису, потому что понимал - это было проявление страха, а не любви. И сейчас, душа его рвалась на части, но он не просил и не уговаривал, даже не предлагал Аксинье остаться. Он считал, что это должно быть её решение и её выбор.
Калитка в воротах была открыта, и Аксинья с сыном зашли во двор. Залаяли собаки. Из избы вышел бородатый мужик, в котором Аксинья сразу признала своего Ефима. Несмотря на то, что прошло двенадцать лет.
- Ну здравствуй, Ефим! Вот я и вернулась. – нерешительно сказала Аксинья, теребя кончик шерстяной татарской шали.
Мужик ошалело смотрел на неё, как на привидение.
- Не узнаёшь? Я жена твоя – Аксинья. Ягодка-малинка, помнишь? А это сын твой – Илья.
Что-то переменилось у Ефима в лице, он вытер руки о полы рубахи, огляделся по сторонам, - Жена моя дома и сыновья тоже, - тихо, словно таясь, ответил он.
- Я твоя первая жена, - Аксинья не могла поверить, что он не помнит её.
- А у меня другой жены никогда и не было. Так что, ступай, милая, с Богом.
Аксинья стояла в замешательстве, не зная, что и говорить.
Дверь избы приотворилась и оттуда выглянула молодая женщина, - Ефим, кто там пришёл?
- Да нищие, подаяние просят. Иди в избу, а то простынешь. – Ефим перегородил дверь и явно не хотел, чтобы жена его видела Аксинью.
- Так дай я им хлеба вынесу! – не унималась женщина.
- Иди, иди, я сам тут, - Ефим сперва хотел прикрыть, потом сам скрылся за дверью.
- Мам, давай пойдём, - Илья дёрнул оцепеневшую Аксинью за руку, - Там дядя Коля ждёт, - сын повернулся и пошёл прочь со двора.
- Да, пойдём… пойдём, - Аксинья стряхнула оцепенение и пошла вслед за сыном.
Завидев их идущими обратно, Кауле, который понуро сидел на облучке саней, встрепенулся, - Ну что, не признал? – с надеждой спросил он.
Аксинья растерянно развела руками, - Не признал. И куда мы теперь?
- Как куда? С нами! Слава Богу! Слава Богу! – Кауле радостно забегал, засуетился, устраивая Аксинью в санях. – У нас дом в Москве, большой. А хозяйки нету. Мы с Давидом два бобыля, много ли с нас толку?
- А он против не будет?
- Он? Да нет, какое против! Илья, садись со мной, вместе лошадьми править будем! – Кауле подвинулся, освобождая место для мальчишки на санях, потом хлестнул вожжами лошадей и сани помчались так, будто за ними гналась погоня.
Аксинья вдруг почувствовала облегчение. Двенадцать лет она думала о том, как вернётся в родные края. Думала, как её примут, что скажут, как посмотрят. А теперь всё навсегда осталось в прошлом. И нет больше того ласкового, светловолосого парнишки, который называл её ягодкой и нет больше той озорной девчонки, которой она была когда-то. Прошлое, наконец, отпустило её и открыло дорогу будущему. С людьми, с которыми свела её судьба, с которыми она делила опасности и лишения. Хорошее ли, плохое, главное – оно было, это будущее, и никто у неё больше его не отнимет.
- Курей заведём, скотину, - мечтал внезапно ставший счастливым, Кауле вслух, пока Илья правил лошадьми.
- И петуха? – озорно подначила Аксинья.
- И петуха, а как же?
- То я смотрю ты раскудахтался!
И они все дружно рассмеялись.
Вернувшись в Рязань, Кауле хотел поделиться своей радостью с Дэвисом, но тот спал. Кауле не стал его будить, а отправился в корчму, где до полночи пировал и праздновал.
Наутро Дэвис еле заставил себя встать. Действие мокшанских снадобий закончилось и хворь навалилась с новой силой. И теперь уже он чувствовал, что смерть ухватила его крепко. Перед глазами всё плыло, болела голова и мучало удушье вперемежку с тяжёлым, глубоким кашлем. До Москвы оставался всего день пути и этот день надо было продержаться.
Москва тем временем праздновала Масленицу. «Неделя о страшном суде» - подумал про себя Дэвис, когда вечером они въехали в крепостные ворота. И ему стало ещё больше не по себе. Кауле настаивал везти его домой, но Дэвис был непреклонен: «Езжайте без меня, протапливайте дом, а я – к Протасию. Погляжу хоть в глаза этому змею».
В доме у Вельямина Протасия было полно гостей. Столы ломились от яств, музыканты дудели в дудки, скоморохи плясали. Однако, когда тысяцкому доложили о прибытии Дэвиса, тот немедленно оставил гостей и вышел к нему.
- Как я рад! – Протасий сердечно обнял Дэвиса, - Уже не чаял тебя живым увидеть! Пойдём, пойдём в мой кабинет, расскажешь.
Дэвиса бил озноб. В кабинете он сел на лавку и в изнеможении прислонился к тёплым изразцам печки.
- Ты плохо выглядишь, – обеспокоенно заметил Протасий.
- Простыл в дороге.
Протасий велел принести тёплого мёду.
- Рассказывай.
- Да что рассказывать. Я всё провалил и сам подставился. Княжна погибла, княжич Александр мёртв, Тула-Буга и пятеро его братьев – тоже мертвы. В Сарае началась резня, мы насилу ноги унесли.
- Да, ещё третьего пришли такие вести. Гонец прибыл из Орды. Как это случилось с княжичем?
- Меня там не было. Говорят, его нашли мёртвым в бассейне. Хотел поймать золотую рыбку, да оступился, ударился головой и захлебнулся.
- Сам захлебнулся или помогли? – Вельямин пытливо взглянул на Дэвиса.
- Знаешь, княжич был из тех, кому и помогать не надо, - Дэвис подумал, что, пожалуй, версию Туда-Менгу озвучивать не стоит, насчёт Тохты.
- Говорят, Тохта ему помог.
- Меня там не было. Я свечку не держал.
- А должен был, – жёстко ответил Протасий, сверкнув глазами, - Тебя за тем туда послали.
Дэвис закашлялся, потом, отдышавшись, встретил взгляд Протасия, и ответил с сарказмом - Я тогда занят был, погреба князя Чёрного исследовал. А кстати, что случилось с воеводой Димитрием?
- Его убили прошлым летом, а хоромы его сожгли.
- Прошлым летом… И ты меня не упредил?
- Не успел. – на лице Протасия промелькнуло замешательство, и Дэвис это приметил.
- А Карай-хана успел. И князя Чёрного успел. Ты меня ему сдал, потому что думал, что он станет великим князем, умастить ему хотел, да? Думал, я выйду из игры и больше тебе не нужен? Интересно, на что ты меня обменял? – его снова охватил приступ удушья.
Вельямин посмотрел на него с нескрываемым сожалением, потом ответил,
– Ты это...сейчас такой бред несёшь. Отдохнуть тебе надо, езжай домой. Я прикажу тебя отвезти.
- Сам доберусь, - попытался возразить Дэвис, но спорить с Протасием у него уже не осталось сил. Тот проводил его до ворот, усадил в свои обитые ковром сани и отправил домой.
Дома Дэвис забрался на печку и погрузился в пучину горячечных бредовых сновидений. Временами он будто всплывал на поверхность, видел людей вокруг себя, что-то говорил им и снова уходил в однообразное забытьё мучительных мыслей и образов. Тяжко было дышать, хотелось вдохнуть полной грудью, да воздух вокруг будто был вязкий, как смола. Он ждал, когда, наконец, за ним придёт смерть и думал, какая она будет. Его путь закончился, он был в этом уверен и теперь стремился к тому прекрасному райскому саду, который ему привиделся в холодной степи, где его ждут и будут рады.
Дэвис всё чаще терял связь с реальностью и это тревожило его, потому что оставалось ещё одно дело. После его смерти Кауле и Аксинья оставались обездоленными. Поэтому ранним утром, он собрался с мыслями, попросил у Кауле перо с чернилами и бумагу и нетвёрдой рукой написал завещание, по которому жмудин Кауле становился наследником дома, маленького имения под Москвой и боярского титула.
- Позови Протасия, - попросил он, - он мне нужен, чтобы заверить этот документ.
- А что за документ?
- Тебе пока знать не надобно. После узнаешь.
Кауле не понравилось слово «после» и он незамедлительно погнал к Протасию. Протасий тоже вскорости явился, прочитал завещание, посмотрел в каком Дэвис состоянии и набросился на Кауле.
- Раб неблагодарный! Что ж ты сидишь и ничего не делаешь, когда у тебя хозяин помирает!
- А я его на смерть не посылал, - невозмутимо отвечал Кауле, глядя Протасию прямо в глаза.
- Что ты сказал?! – вскинулся Вельямин.
- Ничего. Откуда я знаю где тут у вас в Москве лекари?
- Так не знаешь – спроси!
Вельямин буравил жмудина гневным взглядом, но лицо толстяка оставалось по-прежнему невозмутимым, ни тени страха на нём не уловил тысяцкий.
- Ладно, - сказал Протасий сердито, - ждите, пришлю кого-нибудь.
И ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь.
А Кауле присел в изголовье у Дэвиса, прислушался к его тяжёлому, хриплому дыханию, дотронулся до пылающего лба и горько запричитал шёпотом,
- Что ж ты, дружище делаешь, неужто покинешь меня? Ты, единственный, кто во мне человека видел, а не скота за всю мою сиротскую жизнь. Как мы бы хорошо вместе жили, курей бы завели, порося. Хочешь, я грамоте выучусь, тоже книги читать буду?
Дэвис с трудом разлепил глаза, улыбнулся кончиками потрескавшихся от жара губ и произнёс,
- Когда я очередной раз очнусь и не увижу твоей рожи, пойму, что, наконец, попал в рай.
Продолжение:http://proza.ru/2023/12/31/1582