Часть 1 - http://proza.ru/2020/11/08/161
Официальное отношение советской АН, которое на много лет определило вектор исследований этого артефакта (Слово о полку Игореве), было заложено Сперанским М.Н.
Апогеем этого направления отечественной палеографии стала книга А.А. Зализняка ««Слово о полку Игореве»: Взгляд лингвиста», которая не только не устранила сомнения Зимина А.А. и других исследователей в аутентичности «Слова», но и породила сонм новых.
Сперанский Михаил Несторович (1863 - 1938) - историк литературы и театра, славист, византолог, этнограф, археограф, фольклорист.
Чл.-корр. АН (1902), акад. АН СССР (1921), чл. Болгарской АН (1926).
Окончил Московский университет, историко-филологический факультет (1885).
Профессор Нежинского историко-филологического института (1896 - 1906) и Московского университета (1907 - 1923), зав. Отделом рукописей Государственного исторического музея (ГИМ) (1921 - 1929).
В работе Сперанского над «Словом» можно выделить два периода.
Первые публикации, посвящены памятнику, представляют собой соответствующие разделы в курсах лекций по истории русского устного народного творчества и древнерусской литературы. Особенно подробно в этих работах ученый рассматривает вопрос о взаимоотношении «Слова» и фольклора.
В 1920 вышло факсимильное воспроизведение Первого издания «Слова о полку Игореве». К этой публикации Сперанский подготовил статью, в которой подробно описал и проанализировал найденные Е.В. Барсовым (1836 – 1917) бумаги А.Ф. Малиновского. Исследование этих материалов привело Сперанского к следующим выводам:
1) «...бумаги эти представляют несомненный интерес, но не для палеографической критики текста «Слова о полку Игореве», а главным образом для истории первого его издания...» (С. 23);
2) при подготовке издания 1800 под рукой редактора Малиновского был не только текст Екатерининской копии, но и перевод самого А.И. Мусина-Пушкина, который и лег в основу перевода, помещенного в Первоиздание «Слова» (позднее переводу Мусина-Пушкина Сперанский посвятил и отдельную статью, которая была найдена в его архиве и опубликована в 1967 В.Д. Кузьминой).
Издание «Слова» 1920 г. вызвало многочисленные отклики и рецензии.
Работу над бумагами Малиновского можно считать началом второго периода в исследовании Сперанским текста «Слова». Теперь он отходит от общетеоретических литературоведческих рассуждений о памятнике, и обращается к рукописным материалам, связанным с ним. Этому, вероятно, способствует то, что в это время ученый заведует Отделом рукописей ГИМ.
В 1932 им было закончено исследование о русских подделках древних рукописей, в том числе подделке А.И. Бардиным /1/ списков «Слова». Автор указывает, что, несмотря на разные методы и типы фальсификации (Бардин - Московская школа, А.И. Сулакадзев – Петербургская), всех фальсификаторов характеризует общее поверхностное знакомство с особенностями древнерусского письма и языка, а порой и полное их незнание, что ведет к хронологическому несоответствию языков и однообразным приемам письма в подделках.
В 30-х XX в. Сперанский М.Н. выявил в хранилищах Москвы и Ленин-града 24 рукописи, являющиеся бардинскими подделками.
Сюда входят 4 списка «Слова», 5 - «Русской Правды», «Поучение Владимира Мономаха», «Устав о мостах», «Устав о торговых пошлинах», «Летопись», «Сказание об основании Печерской церкви», «Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть о иконе Николы Зарайского», «Житие Иосифа, творца канонов», «Послание Александра Македонского славянам», «Заповедь 7-го Вселенского собора», «Правило Иоанна, митрополита русского», «Канон на Рождество Христово», «Сказание о Данииле пророке», «Житие Александра Невского» и послесловие, написанное Бардиным на подлинной рукописи XVII в. с сочинениями Псевдо-Дионисия Ареопагита.
Для части текстов Сперанский указал печатные источники.
Подделки, по мнению Сперанского воспроизводят:
«Слово» - текст Первого издания 1800;
«Русская Правда» — изд. 1792 и 1799, а также изд. Синодального списка в «Русских достопамятностях»;
«Поучение Владимира Мономаха» списано с изд. 1793;
«Летопись» представляет собой выписку из первого изд. Никоновской летописи;
«Сказание об основании Печерской церкви» взято из киевского изд. Печерского патерика 1661.
Источниками других подделок скорее всего были тиражированные рукописи.
Сперанский предполагал, что Бардин сам изготовлял эти «древности» и даже сам украшал некоторые из них миниатюрами в иконописном стиле. Как правило, он использовал промасленный пергамен, на котором писал жидкими рыжими или более темными чернилами.
Сперанский создал сравнительную таблицу почерка бардинских подделок, и определил почерк как устав, соединенный иногда с полууставом и скорописью. /20/ Е.Э. Гранстрем (1911 – 1991), описавшая четыре пергаменные бардинские рукописи, хранящиеся в РО ГПБ, назвала их почерк скорописью, имитирующей древнее письмо. Бардин пытался разнообразить почерк своих подделок, в приписках применял глаголицу; есть и рукопись, целиком написанная глаголицей.
Предполагается, что создавая свои рукописи, Бардин не знал, что почерк каждой эпохи имеет свои особенности, рукописи, датированные им XIV в., по почерку совершенно не соответствуют подлинникам того времени. Он изготовлял пергаменные столбцы (свитки), не существовавшие в Древней Руси, его рукописи сложены из четырех листов при любом формате, рукописи в 4 доли писаны в два столбца. Бардин не знал правил сокращения слов под титлами и вводил свои сокращения; «і» применял согласно орфографии XIX в. В оформлении рукописей он подражал миниатюрам XVII в., рисовал фантастические инициалы, применял в заголовках руны и золотую вязь. Сделанные им рукописи выглядели нарядно, чистый прозрачный пергамен мало походил на материал древнерусских рукописей, новый вид имели переплеты. Не были лишены подделки и фактических ошибок.
Разоблачение подделки «Слова», ставшее широко известным в научных и литературных кругах, сильно ограничило возможность продажи таких подлогов. Не исключено, что впоследствии Бардин, ставивший на изготовленных им рукописях свое имя и современную дату, и не рассчитывал на обман, а создавал просто копии известных артефактов, красивые книги, отвечавшие вкусу некоторых коллекционеров, желавших иметь у себя если не древние рукописи, то похожие на них копии. /21/
Д.С. Лихачев (1906 – 1999), отмечая роль подделок в начале XIX в. для изучения особенностей эпохи, писал: «...их можно изучать как явление истории книжной торговли, и как явление истории русской литературы, и как явление исторических знаний, связанное с оживлением научного интереса к прошлому России и к собиранию документального материала в начале XIX в.».
Итак, к настоящему времени доподлинно известно о четырёх рукописях «Слова» /2/:
1) Музейный экспонат Государственной национальной библиотеки (ленинка) с подлинной датой (1818 г.) и подписью А.И. Бардина; /19/
2) неизданный экземпляр А.Ф. Малиновского, который был им приобретен за 170 рублей;
3) экземпляр П.Я. Актова неизвестного происхождения;
4) Екатерининский список, рукопись Малиновского.
Относительно первого экземпляра царит неестественная тишина в научных и околонаучных кругах. Найти исследования этого экземпляра не удалось, а между тем, этот экземпляр вполне мог быть двойником второго экземпляра («Список М»), который Малиновский распознал как подлинник, но он не имел атрибутированной подписи.
Малиновский, относительно приобретённого «Списка М» (второй экземпляр) у московского мещанина Петра Архипова сообщал:
«Почерк букв настоящий уставный; препинаний никаких нет, а токмо в семи местах поставлены точки киноварью и прописные за ними буквы той же краски.»
Таким образом, Малиновский указывает на конкретные маркеры списка, который он признал за подлинный. В «ленинке» имеется экземпляр «Слова» 1818 г, руки Бардина, и возникает естественный вопрос о совпадении или не совпадении его с маркером указанным Малиновским.
Сперанский по этому вопросу хранил гордое молчание, но при этом отметил, что бардинские варианты соответствовали первой публикации «Слова», но, Малиновский один из немногих, кто держал в руках и список Мусина-Пушкина, по которому осуществлялось первое издание «Слова» в 1800 г., и «не обратил» внимание на этот маркер (!?!).
Понимание своей ответственности за введение в оборот второго списка «Слова» подтолкнуло Малиновского обратиться к начинающему тогда археографу Петру Михайловичу Строеву (1796 – 1876), издававшему в 1815 собственный журнал «Современный наблюдатель российской словесности», который подтвердил ему подлинность представленного списка. Но уже в 1834 г. он пересмотрел свое отношение вообще к «Слову», и назвал его «проблемой русской словесности». /3/
Сомнения в подлинности «Слова» высказывал и Каченовский Михаил Трофимович (1775 - 1842) - историк и литературный критик. Доктор философии и изящных наук, профессор теории изящных искусств и археологии (с 1811). С 1837 - ректор Московского университета, член РАН (с 1819), академик (1841).
Писатель и литературный критик И.А. Гончаров (1812 – 1891) описал встречу А.С. Пушкина с Каченовским М.Т., и их спор о подлинности «Слова», отметив при этом, что Каченовский считал «Слово» «позднейшей подделкой, кажется XIV века». /4/
Судьба второго экземпляра («Список М») не менее загадочна, чем судьба подлинного списка «Слова», который лёг в основу первой публикации. Он также бесследно исчез. /17/
Судьба третьего экземпляра («Список А») владельцем которого был П.Я. Актов, прослеживается условно. /18/
Екатерининская копия «Слова» - текст «Слова» с переводом и примечаниями, предположительно перепись Малиновского для Екатерины II.
Копия была обнаружена адъюнктом (впоследствии - академиком) П.П. Пекарским (1827 - 1872) в 1864 в Государственном архиве среди черновых рукописей императрицы, собранных в нескольких фолиантах. /5/
«Между ... собственноручными заметками и выписками Екатерины, - писал Пекарский, - в описываемый фолиант переплетены некоторые материалы, относящиеся до русской истории. Все они переписаны набело разборчивым почерком писцов прошлого столетия…
… писанные рукою одного переписчика, были доставляемы императрице гр. Мусиным-Пушкиным…»
Пекарский опубликовал ее «буква в букву, с сохранением всех знаков препинания». Отличия «Списка Е» от текста «Слова» в Первого издания Пекарский приводил в скобках. /22/
Изучение «Списка Е» развивалось по двум направлениям.
Во-первых, предпринимались попытки установить его место в ряду последовательных этапов подготовки и интерпретации текста «Слова», осуществлявшихся А.И. Мусиным-Пушкиным и членами его кружка.
Лихачев установил, что текст Первого издания «генетически восходил к протографу Екатерининской копии, с поправками непосредственно по по-гибшей рукописи» Эти наблюдения были продолжены и подтверждены Дмитриевым Л.А. (1921 – 1993 гг.), который в книге «История первого издания...» опубликовал текст «Списка Е», а в критическом анализе текста «Слова» учел все разночтения между Первым изданием и «Списком Е», вплоть до отличий в пунктуации и расхождений в написании прописных и строчных букв.
Во-вторых, исследователей интересуют отношение текста «Списка Е» к тексту Первого издания, причины их многочисленных различий и, самое главное, отношение обоих списков «Слова» к древнерусскому оригиналу, читавшемуся в Мусин-Пушкинском сборнике.
Первым произвел систематическое сравнение обоих списков П.П. Вяземский (1820 – 1888), посвятивший этому вопросу книгу «Исследование о вариантах» (1877). Однако характерное для этого автора многословие, чрезмерное привлечение постороннего, отвлекающего от решения основной задачи материала, отсутствие строгой системы в отборе примеров и доказательств — все это привело к тому, что колоссальный материал, собранный Вяземским, не получил оценки в научном мире.
Затем в 1890 г. к тому же вопросу обратился И.И. Козловский (1866 - 1889), но его наблюдения, построенные на ограниченном числе примеров, лишь позволили существенно поколебать точку зрения Н.С. Тихонравова (1832 - 1893), объяснявшего разночтения между списками тем, что в оригинале имелись сходные начертания разных букв. /6/ Однако ни Тихонравов, ни Козловский не объяснили, почему отличия в списках столь велики. Этот вопрос во всей его сложности исследовал Лихачев. Он пришел к выводу, что оба списка «отразили определенные приемы передачи текста древних рукописей, свойственные А. И. Мусину-Пушкину и привлеченным им ученым». Лихачев подчеркнул, что исследователи «должны считаться с тем, что в ошибках Екатерининской копии и издания 1800 г. отразилось не простое неумение прочесть текст погибшей рукописи, а некоторая, правда, не совсем последовательная и четкая система передачи текста рукописи»
О.В. Творогов (1928 – 2015), обратившийся к анализу указанных разночтений (он насчитал их около 300), пришел к выводу, что «унификация несомненно имела место и в П, и в Е, но она не была ни в том, ни в другом варианте доведена до конца, и каждая тенденция сочетается с многочисленными исключениями».
Ряд исследований был посвящен переводу «Слова» в «Списке Е».
Так М.Н. Сперанский полагал, что в ней содержится перевод Мусина-Пушкина, Р.О. Якобсон - что это переделка мусин-пушкинского перевода, А.В. Соловьев - что в «Списке Е» мы имеем перевод Мусина-Пушкина в редакции Н.Н. Бантыша-Каменского.
Основательно исследовавший этот перевод Дмитриев отметил, что перевод в «Списке Е» «наиболее близок к древнерусскому тексту произведения в смысле повторения явно устаревших и непонятных уже в то время слов и грамматических форм оригинала». Он установил, что этот перевод восходит не к древнерусскому тексту, содержащемуся в «Списке Е», а отражает иной, позднейший этап его обработки.
Примечания к переводу в составе «Списка Е» находятся в иных соотношениях с примечаниями в других переводах XVIII в., чем тексты самих переводов. Они не соотносимы с этими примечаниями и в свою очередь являются источником для примечаний, написанных А.Ф. Малиновским, а эти последние были использованы для примечаний в составе Первого издания «Слова».
Вопрос о характере примечаний в «Списке Е», о принципах их построения и их источниках наиболее подробно рассмотрен В.П. Козловым (р. 1949 г.). Он показал, что эти примечания, восходят к рукописному словарю Болтина И.Н. (1735 – 1792) к «Истории» Татищева. Кроме того, Козлов предполагает, что одним из источников примечаний в «Списке Е» мог быть «Толковый славяно-российский словарь» на букву А, составлявшийся Болтиным, и его материалы к этому «Словарю». Все эти материалы находились в распоряжении кружка А.И. Мусина-Пушкина, одним из участников которого был и Малиновский.
Николаев С.Л. /7/ в своей книге «Слово о полку Игореве»: реконструкция стихотворного текста» (2020), в частности, пишет:
«В переписке с А.Ю. Черновым /8/ я предположил, что Екатерининская копия может принадлежать руке А.Ф. Малиновского. Изучив особенности почерка Малиновского в архиве ГИМ, Чернов пришел к этому же мнению - иными словами, Екатерининская копия является третьей по счету копией, а оригиналом ее является копия, подготовленная в печать и ставшая Первоизданием.
…
Неизвестно, кто был писцом мусин-пушкинской копии, - не кажется столь уж невероятным, что она принадлежала руке всё того же А.Ф. Малиновского.»
Кроме этого Николаев отмечает, разное применение в списках оконча-ния ого/аго. В Первоиздании отмечена только одна адъективная форма с -ого: «поганого кощея», в то время как в «Списке Е» форма –аго не использовалась вовсе. По мнению Николаева, форма –ого с точки зрения писца конца XVIII в. считалась более архаичной и более грамотной для письма XII века. /9/
Таким образом, анализ материалов относящихся к «Списку Е», позволяет с высоким уровнем уверенности отнести его к авторству А.Ф. Малиновского. И тогда мы сталкиваемся с очень интересной ситуацией.
Малиновский не просто член научно-литературного кружка Мусина-Пушкина, а наиболее его активный участник в работе над «Словом», он не только работал над оригиналом Мусина-Пушкина, но и создал свою собственную его версию в «Списке Е», то есть он непросто мельком видел оригинал, но скрупулёзно с ним работал. И вот, этот человек, получив в руки второй экземпляр оригинала в 1815 г. не представляет его на суд кружковцев, что было бы логично, а направляет выдержку из него графу Н.П. Румянцову. /10/
Решающее слово в судьбе «Списка М» сказал А.И. Ермолаев.
Ермолаев Александр Иванович (1779 - 1828), художник-археолог, палеограф, сотрудник (помощник хранителя манускриптов) Императорской петербургской библиотеки 1811 – 1828 гг.
Считался одним из лучших знатоков древней письменности, советами и помощью которого пользовались Е. Болховитинов, Н.М. Карамзин, А.Ф. Малиновский, Н.П. Румянцев, П.К. Фролов и др.
Ермолаев расшифровал тайнопись — «тарабарскую грамоту», употребляемую иногда в древних рукописях.
Ермолаев не оставил после себя ни единого опубликованного научного труда.
Ермолаев видел оригинал «Слова» до пожара 1812 г. А.А. Глаголев (1872 – 1937), ссылаясь на рассказ A.X. Востокова (1781 – 1864), передавал, что Ермолаев датировал рукопись XV в. /11/
Сохранилась записка Востокова, написанная, очевидно, для Жуковского. В ней он писал: «Мне сказывал знаток (покойный А.И. Ермолаев), видевший рукопись до истребления ее в 1812 году, что почерк ее был полуустав XV века». /12/
В письме Г.И. Спасскому от 24 марта 1844 г. Востоков писал: «Что касается до Слова о полку Игореве, оно дошло до нас в списке XV века» /13/
Сообщения Востокова подкрепляются свидетельством типографщика С.И. Селивановского (1772 – 1835), который печатал «Ироическую песнь». Он говорил Калайдовичу, что «видел в рукописи песнь Игореву. Она написана, точно, в книге, как сказано в предисловии, и белорусским письмом, не так древним, похожим на почерк Димитрия Ростовского». /14/
Возможно, к этому рассказу восходит известие Д.Н. Бантыша-Каменского о том, что Мусин-Пушкин нашел Слово в «одном белорусском сборнике». /15/
Итак, анализируя корпус сведений о «Списке Е» и «Списке М», можно сделать следующие выводы:
1) А.Ф. Малиновский знал о неаутентичности оригинального списка Мусина-Пушкина, и в рамках работы над его публикацией пытался внести в него свои коррективы, которые были отвергнуты Мусиным-Пушкиным и Бантыш-Каменскоим, результатом этого противостояния и явился «Список Е», который Малиновский отправил в обход своих коллег в Императорский секретариат в 1794 г. До Екатерины этот манускрипт не дошёл и к публикации был допущен вариант Мусина-Пушкина и Бантыш-Каменского;
2) После 1812 г. Малиновский решил воспользоваться якобы утерей оригинала, и появляется на свет «Список М». /16/ Вполне возможно, что «Список М» не был точной копией оригинала Мусина-Пушкина в шрифтовом исполнении, изготовленный одним и тем же автором, на что, очевидно, и указал Ермолаев Румянцеву;
3) Эта версия находит своё подтверждения, что не смотря на настоятельные просьбы разных исследователей, Мусин-Пушкин, так и не сделал официального заявления о происхождении оригинала «Слова»;
Все версии «Слова», известные в настоящее время, являются редакторской правкой неизвестного источника.
То, что до настоящего времени АН не провела комплексный глифологический анализ сохранившихся копий «Слова» указывает на ангажированность официального исследования этого вопроса, основной посыл которого: ни при каких обстоятельствах не допустить официального признания «Слова о полку Игореве» новоделом XVIII.
АНОНС.
Дальнейшие публикации по этой теме приведут убедительные доказательства, того, что «Слово», как и предполагал Зимин А.А., написано в XVIII веке. В тоже время представляется маловероятным авторство Архимандрита Иоили (в миру Иван Быковский, 1726 – 1798), которое он предполагал в своём исследовании. Но об этом вопросе в следующих публикациях.
Основной аргумент неаутентичности «Слова» даёт глифологический анализ «Списка Е» и первой публикации «Слова», в которых вместо средневекового алфавита использован шрифт XVIII века, хотя по сообщению Малиновского «Список М» был выполнен уставом (Почерк букв настоящий уставный), как и тексты первых русских летописей, и его Ермолаев, который видел подлинник Мусина-Пушкина, судя по Первоизданию выполненный современным шрифтом, признал фальшивым.
Вообще тема глифологического анализа никогда не поднималась при обсуждении «Слова», хотя именно он должен был лежать в основе доказательства аутентичности его текста.
Сличение «Списка Е» с Первоизданием указывает на то, что средневекового списка «Слова» никогда не существовало, так как трудно себе представить, что авторы перевода утаили от Императрицы средневековый подлинник.
Почему этот факт не нашёл своего отражения в многочисленных публикациях по этой теме, для меня остаётся неразрешимой загадкой.
Примечания.
/1/ Антон Иванович Бардин (? - 1841) - московский мещанин, продавец антиквариата, фальсификатор древнеславянских рукописей.
/2/ Сперанский указывает на четыре бардинских списка, из которых в настоящее время доподлинно известен только экземпляр Государственной национальной библиотеки.
/3/ Рецензия на брошюру С.В. Руссова (1768 - 1842) «О подлинности древнерусского стихотворения, известного под назв. "Слово о полку Игореве, Игоря Святославля, внука Ольгова“» (Северная пчела, 1834, № 294, с. 1269 - 1272).
/4/ Воспоминания. I. В университете // ВЕ. 1887. № 4 (Собр. соч. М., 1954. Т. 7. С. 207 - 208)
/5/ Ныне хранится в ЦГАДА, ф. 10, разд. X, № 366, ч. 7.
/6/ «Памятники отреченной литературы», 1863, т. 1-2 (позже - в работе «Отреченные книги древней России». Собр. соч. М., 1898, т. 1, с. 178-179).
/7/ Николаев Сергей Львович (р. 1954) - российский лингвист, специалист в области сравнительно-исторического языкознания, славянской акцентологии и диалектологии. Автор ряда книг и статей по индоевропеистике, акцентологии, славянской диалектологии. Доктор филологических наук, возглавляет Группу славянского глоттогенеза Института славяноведения РАН.
/8/ Чернов Андрей Юрьевич (р. 1953) - русский поэт, переводчик и историк литературы, пушкинист.
/9/ Надо полагать, что это намёк на традиционное русское оканье, присущее для большинства русских говоров. Если в Первоиздании Мусин-Пушкин и Бантыш-Каменский опирались на лексический норматив XVIII века и акали, то Малиновский понимал, что в XII века акать не могли, и был ближе к норме XII века.
/10/ Румянцов Николай Петрович (1754 – 1826) - граф, российский государственный деятель, дипломат, коллекционер, меценат, государственный канцлер (1809), первый председатель Государственного совета и Кабинета министров (1810). В 1813 г. вышел в отставку.
Иными словами, в 1815 г. Румянцев обладал лишь своим авторитетным влиянием, как чиновник Российской империи высшего уровня, который мог использовать его для продвижения вновь обретённого списка «Слова» (Список М). Но, очевидно, по совету Мусина-Пушкина, так как до 1818 г. в Императорской Академии наук не было председателя, решил провести экспертизу представленного Малиновским фрагмента. На этом история этого списка фактически и закончилась, так как Малиновский не решился представить его на обсуждение кружковцам.
/11/ Глаголев А. Умозрительные и опытные основания словесности. СПб., 1834. Ч. 4. С. 24 - 25.
/12/ Рукою Пушкина. М.; Л., 1935. С. 385.
Замечание Востокова относительно полуустава вызывает множество вопросов без ответа:
1) Если экземпляр Мусина-Пушкина, был записан полууставом, то почему его не воспроизвели в Первоиздании, а переиначили под послепетровский шрифт;
2) Почему Малиновский, работавший с полууставом подлинника, отправляет императрице текст выполненный послепетровским шрифтом?
3) Если экземпляр Мусина-Пушкина был выполнен полууставом, то как Малиновский признал список «Слова» Архипова выполненный уставом, подлинным?
4) Если Малиновский не знал, что Ермолаев видел экземпляр Мусина-Пушкина, выполненный полууставом, который, очевидно, и Малиновский не видел, то понятно, почему он безбоязненно предъявил Румянцеву копию со списка выполненного уставом. Ермолаеву в этом случае достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что предъявленная копия не имеет ничего общего с экземпляром Мусина-Пушкина.
/13/ Государственный архив Красноярского края, ф. 805, on. 1, д. 358, л. 14 об.
/14/ Полевой. Любопытные замечания. С. 17.
Димитрий Ростовский (в миру Данила (Даниил) Саввич Туптало (1651 – 1709).
/15/ Бантыш-Каменский Д.Н. Словарь достопамятных людей Русской земли. СПб., 1847. Ч. 2. С. 457 458.
/16/ Сомнение в утере оригинала вызывает сообщение о спасенной в это время библиотеки Н.Н. Бантыш-Каменского, которая вместе с другими московскими архивами была вывезена в Нижний Новгород, и легенда, которой окутано её исчезновение.
Так, например, во время эвакуации удалось вывезти важнейшие доку-менты Московского архива Коллегии иностранных дел: по инициативе директора архива Н.Н. Бантыш-Каменского; 120 подвод покинуло город 23 августа. Эвакуировали часть Разрядно-Сенатского архива (300 подвод), МГА СД (40 подвод) и Межевого архива (900 подвод). Документы были направле-ны во Владимир, Нижний Новгород и Казань. Возвратились архивные доку-менты в Москву уже в январе 1813 г.
Те документы, которые остались в Москве, а это Московский архив старых дел, большая часть Разрядно-Сенатского архива, Поместно-Вотчинный архив очень сильно пострадали от солдат Наполеона и варварства местного населения. Документы выбрасывались на улицу, их жгли в кострах, из странных книг и дел вырывали картинки и пр. Специально созданная комиссия 20 лет затем разбирали эти пострадавшие архивы.
Представляется мало вероятным, что спасая собственный архив Н.Н. Бантыш-Каменский не оказал помощь в этом вопросе Мусину-Пушкину.
Более вероятно, что это было их совместное решение об уничтожении оригинала, зная его оценку Ермолаевым, и отношение к этому вопросу брата Румянцова.
Карамзин, одержимый патриотическими чувствами, тоже лишился части своего архива, но при этом значительную его часть ему удалось спасти: «Библиотека моя имела честь обратиться в пепел вместе с Грановитою палатою, однако рукописи мои уцелели в Остафьеве». Возможно, что этому спо-собствовал Н.Н. Бантыш-Каменский, с которым Карамзин находился в личном контакте.
/17/ Со слов Сперанского в 80-х гг. XIX в. у наследника А.И. Мусина-Пушкина В.В. Мусина-Пушкина хранился некий свиток «Слова», возможно, экземпляр Малиновского («Список М»). Затем он попал в антикварную торговлю, в лавку П.П. Шибанова (1864 – 1935), где его Сперанский сам видел в 1927 г. (Каган-Тарковская М.Д. Легендарные списки «Слова о полку Игореве»)
Где сейчас хранится список Малиновского, неизвестно, хотя известно пожелание Малиновского, занимавшего с 1814 пост гл. начальника Моск. Гл. Архива министерства иностранных дел: «...останется сей свиток навсегда в библиотеке Московской государственной коллегии иностранных дел архива».
Вполне возможно, что «Список М» до 1917 г. действительно хранился в коллегии иностранных дел, но не попал в поле зрение исследователей, а после революции вместе с другими документами был выкинут на антикварный рынок. То, что, Сперанский не предпринял попытки выкупить его через АН, наводит на размышления о подлинности самого «Слова».
/18/ После смерти Актова в 1842 г. его библиотека была по частям продана вдовой. Как сообщал в Отчете Московского Публичного и Румянцевского музеев (ныне РГБ) за 1870 - 72 гг. А.Е. Викторов (1827 – 1883), описавший этот список, рукопись поступила в хранилище от В.Ф. Миллера (1848 – 1913).
Миллер - автор работ по сравнительному языкознанию, истории литературы, славистике, фольклору, мифологии, этнографии. Впервые он обратился к «Слову» в 1872 в небольшой заметке «Синтаксические замечания», сопровождавшей издание текстов собранных им литовских наречий песен.
Учитывая, что «Список А» был продан вдовой в 1842 г., а Миллер ро-дился в 1848, то приобрести его он мог не ранее 1868 г. В своей фундаментальной работе «Взгляд на «Слово о полку Игореве»» (1877), да и в других материалах о «Слове», Миллер не разу не упоминал о имеющемся у него списке «Слова», хотя очень подробно сравнивал Первоиздание со «Списком Е», трудно поверить, что он избежал соблазна поработать с вновь обретённым списком. Поэтому возможно он приобрел «Список А» (?) незадолго до того как передал его Викторову, возможно, оценив его как бардинскую копию, что и отразилось в его молчании относительно этого списка.
Таким образом, в РГБ должно хранится как минимум два списка «Слова», тогда список Бардина («Список Б») и список Актова («Список А») это разные списки. Если в РГБ хранится всего один список «Слова», то это может означать, что «Список Б» и «Список А», это разная атрибуция одного и того же списка Бардина. В настоящий момент, у меня нет сведений сколько рукописных списков «Слова» хранится в РГБ.
/19/ Государственная национальная библиотека (РГБ, ГБЛ, ленинка), Музейное собрание, Собрание Румянцева, № 1368.
Энговатов Н.В. Криптограмма на рукописи «Слова о полку Игореве» // Археографический ежегодник за 1965 год. - М., 1966.- С. 104-106.
Энговатов писал: «в начале XIX в. часть историков полагала, будто древнейшим русским письмом могли быть скандинавские руны; это учел Бардин, употребив для тайнописи рунические знаки в сочетании со славянскими и латинскими буквами.»
/20/ То есть, Бардин выполнял свои копии с использованием средневекового алфавита, очевидно, тем же, на который указывал Малиновский в своём письме Румянцову.
В этом свете становится совершенно не понятно, почему Бардин использовал устав, если подлинник «Слова» был выполнен шрифтом 18 века. Но если подлинник все же был выполнен средневековым алфавитом, то почему Мусин-Пушкин, Бантыш-Каменский и Малиновский опубликовали его с использованием современного им шрифта?
/21/ В конце XIX - начале XX веков, такие копии изготавливал и Иван Гаврилович Блинов (1872 – 1944 гг.) - русский каллиграф, иконописец, книгописец.
/22/ Судя по публикации Пекарского, «Список Е» был выполнен тем же шрифтом, что и Первоиздание. Отсюда можно сделать вывод, что средневекового текста рукописи никогда не существовало, и Малиновский вновь обретенным списком, хотел подправить ситуацию, но Румянцев, совместно с Мусиным-Пушкиным приняли единственно правильное решение: не допустить к публичному обсуждению список, отличающийся от Первоиздания.
Часть 3 http://proza.ru/2023/10/17/28