(Предыдущая часть - http://proza.ru/2023/10/05/664)
Фото из личного архива
(«Будет лес». Текст и исп. В.Золотухин - https://www.youtube.com/watch?v=sbqvkrtI3fE )
Неожиданно и как-то очень резко прекратился ставший уже привычным шелест дождя, в комнате стало заметно светлее. Тишину нарушала затихающая капель с крыши, а место серой бумаги в окне заняли разноцветные пятна растительности дачного подворья.
Из-за почти полной слепоты даже не пытаюсь вглядываться, чтобы разглядеть детали. Но этого и не требуется – за десяток лет хозяйствования так изучил весь участок, что умудряюсь обихаживать растительность на нём с завязанными глазами, когда слишком уж допекает головной болью белый свет.
К тому же, обострившаяся зрительная память уточняет-дополняет видимое глазами, приукрашивая его и скрывая мелкие изъяны. Невольно возникают крамольные вопросы, на которые с момента возникновения человечества и по сей день нет ответов в земных науках-верованиях:
Что такое зрение вообще?
Чем, как и что на самом деле видит человек?
И где хранится просто невероятный и непрерывно пополняемый объём информации о том, что видели и видят глаза каждое мгновение (если судить по тому, что в определённых обстоятельствах с фотографической точностью вспоминаются события, подтверждённые очевидцами, из самого раннего возраста жизни или даже раньше)?
Впрочем, эти же вопросы относятся не только ко всем остальным пяти официально установленным органам чувств, как то: слух, обоняние, осязание, вкус и пространственная ориентация, - но и к самой памяти в любых её формах.
Распахнул дверь избушки, выходящую на сторону восточную, и замер на пороге в немом восторге от увиденного и густых запахов омытых дождём трав и цветов.
Небо вернулось на своё место, и аккурат при моём взгляде на него сквозь прореху в сплошной серой гуаши туч яркой вспышкой пробился солнечный луч. Разрыв стал удлиняться-расширяться в обе стороны от светила, строго следуя руслу реки и даже повторяя её изгибы. Точь-в-точь так же, как при ломке льда на реке во время ледохода, извилистая трещина окончательно поделила надвое облачность на небе. Северная её часть, облегчившись дождём, светлела и растворялась буквально на глазах, а основной тёмно-серый массив туч стал торопливо, словно удирая, смещаться к югу.
Пришлось отвернуться от ставшего нестерпимым света в северную сторону, где за считанные секунды после окончания дождя не осталось ни единого облачка.
Какой же сказочно-манящей выглядит с земли небесная голубизна после длительного её отсутствия!
«О ветеран в лохмотья одетый,
Небо, ты служишь нам столько веков,
Твой солнечный орден – источник света,
Твоё одеянье – тряпьё облаков» … - Невольно всплыли в памяти строки Гийома Аполлинера.
Чем и подтвердили, мне и на моём же очевидном примере, давнюю и, похоже, неистребимую пагубность познаний в области литературы, музыки и прочих средств отображения этой самой действительности – средства эти, в совокупности именуемые «культурой», напрочь убивают живое и непосредственное восприятие действительности и норовят занять её место.
Все употреблённые в стихотворении слова-понятия, как и само стихотворение, обязаны своим рождением небу. Но даже когда находишься наедине с ним, в нём и ближе некуда (например, «обнимая небо крепкими руками» во время затяжного парашютного прыжка), почему-то в памяти всё равно всплывают сочинённые кем-то и редко, когда сочиняются самим, стихи, музыка и песни.
Спасением от всех этих вторичных искусственных придумок, подменяющих собой действительность, лично для меня является взгляд на всё происходящее сверху, со стороны звёздного неба, которое неизменно обнаруживается выше неба голубого, когда поднимаешься «всё выше, и выше, и выше» подалее от земной поверхности.
С четырёхлетнего возраста стали для меня регулярными такие полёты-путешествия, во снах ли, в болезненных состояниях, когда толком не поймёшь, где явь, где сон… Они-то и не дают забывать, «кто в доме настоящий хозяин».
В подлунный мир меня вернуло нетерпеливое карканье ворона, чернеющего размытым пятном на верхушке лиственницы за забором участка выше по склону.
На его месте я бы тоже возмутился и даже обиделся, пожалуй: после стольких лет знакомства в упор не видеть старого приятеля, тем более, что как раз в его сторону была повёрнута моя голова!
Интересные у нас с ним сложились отношения.
С тех пор, как обзавелась наша семейка дачей, и когда на выходные оставались в ней ночевать, стал я замечать по утрам ворона всегда на одной и той же самой высокой лиственнице в округе. Позиция была выбрана неслучайно и очень грамотно – восседал он на верхней точке сопки, откуда ему во все стороны, как поётся в песне: «Мне сверху видно всё. Ты так и знай».
Ничем не примечательный. Ворон, как ворон. Посидит себе непродолжительное время, как рекрут на часах, понаблюдает, повертит клювом, после чего снимается с лиственницы и в плавном вираже планирует-спускается к реке, исчезает за деревьями.
Так бы всё и продолжалось, не вздумай я года три-четыре тому назад с вороном поздороваться. Как-то вышел на крыльцо поутру, увидел его на лиственнице и сказал приветливо:
- Крр.
Ворон вытянул шею, удивлённо повертел головой с боку на бок, разглядывая меня, но смолчал. Очень уж его повадки напомнили мне куриные, и я довольно насмешливо повторил своё пространное к нему обращение:
- Крр!
Этого гордый птах стерпеть не смог и ответно каркнул мне во всё своё воронье горло: Кра!
После чего расправил хвост, оттолкнулся лапами от ветки, энергично взмахнул крылами и стал пикировать прямиком на меня.
Я в панике уже, было, собрался либо отбиваться, либо прятаться от него. Но он пролетел почти над самой моей головой, посвистывая крыльями при быстрых взмахах ими (знай, мол, наших!) , удовлетворённый моим испугом каркнул в полёте ещё раз, после чего продолжил свой обычный облёт территории.
С тех пор при утренних встречах традиционным стал у нас с ним обмен мнениями о текущих внешне-внутриполитических событиях.
Вот и теперь на его возмущенное приветствие я ответил:
- Крр. – и в виде извинения добавил ещё раз: Крр.
Сочтя извинение достаточным, Каркуша (так я стал его кликать сразу после знакомства) тоже каркнул повторно и убыл восвояси.
До прикармливания его с целью более близкого знакомства дело не дошло, поскольку визиты кошки на участок происходили регулярно, и не раз обнаруживал я кучки перьев, оставшиеся от утративших бдительность белых куропаток и зазевавшихся мелких пёстрых пичужек отряда воробьиных.
Дождь, судя по отсутствию туч со стороны преобладающего северного ветра, прекратился на длительное время. Пора было уделить внимание моему «окружающему миру».
До чего же благодарные и воспитанные человеки, эти растения! Проявишь о них заботу –зеленеют, цветут и пахнут, наливаются соком, плодоносят, радуют твои обоняние, осязание, глаз и вкус. И поговорить с ними душевно всегда есть о чём.
Для «выхода в люди» я празднично приоделся – надел выцветшую до белизны и порядком истрёпанную армейскую панаму. Просто удивительно, как она вообще сохранилась, единственная из всего комплекта «афганской» летней формы одежды, полученного мной сорок лет тому назад!
Впрочем, поллитровая алюминиевая кружка, верой и правдой служит мне уже более полувека со времени прохождения «курса молодого бойца» в самом начале службы, и на десяток лет старше.
Спустился с крыльца и похромал к шатровой теплице из металлических дуг, покрытых поликарбонатными листами. На всякий случай, по пути прислушивался: нет ли автотранспорта на проходящей ниже участка грунтовой дороге.
Раньше, при наличии зрения, было проще соблюсти условности-приличия – дорога далеко просматривалась в обе стороны, и, при обнаружении кого-либо на ней, времени было предостаточно, чтобы надеть на себя что-нибудь кроме панамы. Пользуясь уединенным расположением дачи в безлюдном месте, летом я одежду и обувь напяливал лишь при появлении званых-незваных гостей и в поездках в город за покупками.
С комарихами, громким писком оповещающих о своём приближении, с течением лет удалось как-то договориться, и они либо стали облетать меня, как несъедобное препятствие, либо пили кровь мою без излишней злобы и фанатизма. Хуже дела обстояли с оводами – те подлетали незаметно и жалили без предупреждения, невзирая ни на какие доводы и уроворы. С тучами мошки и мокреца, и подавно, договориться не удастся, и с вечера до утра с ними лучше не встречаться.
Невольно припомнился самый первый августовский поход в лес по грибы-ягоды после прибытии в благословенные эти места. По стародавней своей привычке, чтобы не стеснять движения и зря не потеть, скинул я куртку-брюки «энцефалитки» и переоделся в десантную маечку и шорты из толстого брезента. Прошёл с десяток метров, провёл руками по плотному слою комаров-мошки у себя на руках-ногах, полюбовался на оставшиеся после этого густые и обильные кровавые следы, какие бывают после глубоких ран, переоделся обратно в «энцефалитку» и долгое время не рисковал повторять процедуру кровопускания. «А не подставляй», —как гласит народная мудрость.
Самый крайний в садовом товариществе участок, площадью в семь соток, я выбрал очень удачно. Хоть на не очень большом удалении от города (можно было бы подалее и не на одну сотню километров), но расположен он в непосредственной близости у дороги, связывающей город со стратегически важным объектом - плотиной водохранилища, из которого осуществляется городской водозабор. И дорога, и проходящая вдоль неё ЛЭП, и трубы водопровода большого диаметра, от которых запитаны водой все садовые товарищества по пути в город, находятся под неусыпным контролем военизированной охраны и круглогодично поддерживаются в идеальном состоянии соответствующими службами.
В сторону плотины, а также ниже и выше по склону, сразу за оградой участка находится лес. В сторону города – три пустующих заросших дачных участка, освоить которые никто из населения так и не решился из дремучего суеверия.
Все, кто становился хозяином любого из этих участков, один за другим умирали по разным причинам, не прожив и года. Кто спивался и сгорал от пойла, кто – в настоящем огне вместе со всеми дачными постройками. Кто угорал от печного газа, а кто, наоборот, замерзал насмерть.
Особое впечатление на городское население произвёл случай с хозяином соседнего с моим участка – мало, что его медведь задрал, так ещё неделю ходил доедать, как в столовую, пока коллеги не хватились его отсутствия на работе и не отправились проведывать. Поднятый для прочёсывания леса полк полиции истребил не только медведя-людоеда, но и не одну стаю одичавших собак в ста верстах окрест города.
После этого живи себе в лесу, наслаждайся безлюдьем, ещё и при самых главных благах цивилизации – почти бесперебойном электричестве и водоснабжении в летнюю пору – и в ус не дуй!
- Здравствуй, белый свет. Здравствуй, небо. Здравствуй, солнце. Здравствуйте, лес и речка. Здравствуйте, все жители речные-лесные-земные-воздушные. – По пути к теплице традиционно поздоровался с «окружающей природой» устами её составной части.
Как же всё вокруг изменилось, едва только явило себя во всей своей красе утреннее солнышко! Шёл и любовался-наслаждался-впитывал в себя это «всё» каждой клеткой организма, всем своим существом и безо всяких выдумок.
Солнечный свет становился ярче, вызывая боль в глазах, пришлось сначала защититься полями панамы, а потом и отвернуться от него.
В южной стороне до самого горизонта, кое-где размытого космами ещё не прекратившегося дождя, блестит и прямо-таки светится отмытая до необычайной яркости зелень безбрежного «моря тайги».
Невесёлым диссонансом этому великолепию является видимый на горизонте оранжево-красный факел сжигаемого природного газа одной из трёх скважин и мерцающие багрово-красные отсветы всех трёх факелов в тёмных тучах, по форме похожие на «грибы» наземных атомных взрывов.
Уныния добавляет и непрерывно доносящийся с той стороны тонкий свист-вой, с которым вырывается и горит газ из скважины.
В западной стороне сверкнула серебром меж деревьев и стала извиваться-переливаться, как живая, излучина реки. Подогретая солнцем, она тут же окуталась поднявшимся от воды туманом - и берега реки ожидаемо соединила высокая тройная радуга, настолько широкая и яркая, что даже я смог её разглядеть!
Бесчисленными искорками засверкали капли на траве и листьях кустарников – жимолости, малины, красной и чёрной смородины.
Так заманчиво они сверкали, что не удержался от соблазна, свернул с дощатой дорожки на подготовленную под будущие грядки лужайку с подросшими сидератами на ней и от души повалялся в пахучих травах, мокрых от дождевой воды: фацелии, редьки масличной, горчицы белой, гречихи, льна и галеги восточной.
Прямо обхихикался сам с себя, представив, как выгляжу со стороны: голый, мокрый с ног до панамы на голове, весь лохматый от прилипшей травы, седобородый старик со счастливой улыбкой на лица, какая бывает только у младенцев или полоумных, катается-возюкается в траве на лужайке, что тот щенок - на копне сена.
Однако, делу время подошло. В предбаннике, разделяющем теплицу на «огуречник» и «томато-перчишник», под душем простейшей конструкции из двадцатипятилитровой пластиковой бутыли, подвешенной вверху теплицы горловиной вниз, смыл с себя растительный мусор и приступил к утреннему обходу.
- Здравствуйте. Как поживаете-можете себе? Нет ли жалоб? – Традиционно обратился я к огуречной поросли.
И, вглядевшись как следует, остолбенел от увиденного – огуречные листья, вымахавшие размером больше моей растопыренной кисти, на всех растениях были подняты вертикально вверх, словно в знак приветствия! И по краю каждого листа искрилось-переливалось непонятно как державшееся там изумрудное ожерелье из капелек выделенной влаги.
Самодельная система полива и проветривания безотказно работала за счёт расширения-сжатия воды в зависимости от температуры – открывала-закрывала одновременно и краны подачи воды и форточки в крыше теплицы. Чем и освобождала от необходимости постоянного личного участия в процессе и требовала лишь изредка пополнять запас воды в поливочных ёмкостях.
За те дни, что не наведывался в теплицу, над огуречными грядками образовались дремучие заросли. Подвязанные к шпалерам плети сильно прибавили в росте, разукрасились множеством жёлтых звёздочек цветов с крохотными зеленцами в каждом междоузлии по всей высоте и выпустили пасынки, тоже порядком вымахавшие и готовые зацвести. И это при том, что растения солнца почти не видели, температура в теплице не поднималась выше восемнадцати градусов днём, и бутыли с водой, подвешенные под крышей теплицы над каждой грядкой, не опустошились даже до половины!
С детских лет люблю простую, монотонную, понятную и полезную работу руками, которая освобождает голову для воспоминаний, дум и мечтаниями, к тому же.
Вот и сейчас с превеликим удовольствием обвивал вокруг тесьмы подвязок верхушки огуречных стеблей, безжалостной рукой ослеплял наметившиеся и обламывал уже отросшие пасынки, при этом отбирая из них самые крупные в целях селекции и последующего укоренения.
Давно уже не покупаю семена овощей, и рассаду для посадки весной следующего года начинаю готовить из самых лучших-крепких экземпляров имеющихся растений. Всего-то и делов:
отломанный пасынок здесь же, на стеллаже в теплице, поместить в банку с водой,
дождаться появления у него корешков и пасынков и,
в итоге, получить и саженец для посадки на грядку и новый пасынок для укоренения.
Таким образом сохраняю-оздоравливаю понравившиеся гибридные сорта и даже зимой имею возможность возиться с растениями, к которым уже прикипел душой, надо признаться.
Беру я саженцы в росе
И в землю их кладу,
Чтоб кто-то прятался в тени
В двухтысячном году. – Закрутилась в голове песня Валерия Золотухина из далёкого начала 70-х годов. Напомнила она мне ещё более ранние пионерские времена, когда каждой весной брал саженцы дальневосточного кедра и высаживал их в лесопосадках.
Такая же картина и, соответственно, работа ожидала меня в другой половине теплицы, определённой для обитания томатов и сладких перцев в ней.
Неторопливо в такт работе разматываются клубки воспоминаний. Совсем ничего осталось обработать перцев-томатов и уложиться по времени до полудня.
(Продолжение - http://proza.ru/2023/10/22/1438)