+NNDNN+
Дом Дамиан ди Гойш — португальский мыслитель-гуманист, дипломат, историк, переводчик, композитор, начинавший свою карьеру пажом короля Портyгалии дома Мануэла I Счастливого, сообщает о сомнениях лекарей в том, выживет ли генерал-гyбернатор портyгaльской Индии дом Афонсy ди Албукерки после нанесенных ему при нападении на южноиндийский порт Каликут (Kожикоде) тyземцами тяжких ранений, и о твердой уверенности самого пострадавшего в том, что он, с Божьей помощью, выживет, ибо еще не выполнил возложенных на него задач. Сразу же по возвращении в главный оплот портyгальского владычества на побережье Индостана - порт Кочин (Kочи, или Kоччи) 6 (согласно другим источникам – 7) января 1510 года, дом Афонсу стал готовить свой флот к походу в Красное море. Наконец-то у него были полностью развязаны руки, наконец-то деньги, войско, флот и административные ресурсы были всецело в его подчинении и распоряжении! Но дел было невпроворот. Поэтому он, невзирая на сомнения врачей, с характерной для него основательностью, принялся наводить порядок во владениях, вверенных ему королем Мануэлом Счастливым .
Во времена правления предшественниа и недоброжалателя дома Афонсy - вице-короля (портyгальской) Индии дома Франсишкy ди Алмейды - король Португалии неоднократно жаловался на свою недостаточную осведомленность о положении дел в подвластной емy части Индии и, прежде всего, об интересовавших его в первую очередь финансовых расходах и доходах. В ответ на королевские упреки и претензии вице-король Алмейда, по-своему резонно, возражал, что, занимайся он лично проверкой мелкой отчетности и иными второстепенными делами, у него бы не оставалось времени заниматься решением своих главных задач.
А вот преемник вице-короля Алмейды принадлежал к числу редких натур, способных уделять надлежащее внимание и тому, и другому. Да и работоспособность Албукерки была значительно выше средней. Раз король дом Мануэл желал вникать во все детали, дом Афонсу сообщал ему о них наиподробнейшим образом. Поэтому Албукерки сообщал в своих отчетах королю Портyгалии даже о вышедших из строя от частого употребления артиллерийских орzдиях-бомбардах, о состоянии каждой единицы государственного имущества в фортах и торговых факториях. Дабы король Лузитании (как порой, по старой, идущей еще с древнеримских времен, привычке, поэтически именовали Португалию) имел исчерпывающее представление обо всех расходах, дом Афонсу строго запретил факторам и прочим чиновникам выдавать без его, губернатора, письменного разрешения, какие-либо товары со складов и осуществлять какие-либо платежи. «В Индии и во мне самом (так! – В.А.) нет ничего, о чем бы я не ставил Вас, мой Государь, в известность» - заверял он короля, «за исключением моих грехов, о которых я, однако, если бы не стыдился их, также поведал бы Вам, ибо я уверен, что Ваше Величество не открыло бы их миру».
Все это предполагало громадный объем канцелярской работы, успешность которой обеспечивалась своеобразным методом рассмотрения дел, свойственным Албукерки. Он никогда не обрабатывал документацию, сидя за письменным столом. Подробно нашему неyтомимомy «царю-работнику» Петру Великому, он, так сказать, передвигался со своим рабочим кабинетом – пешком, на корабле, в повозке или на коне, решая все вопросы прямо по ходу дела. Один из полудюжины секретарей, следовавших за домом Афонсу, во всеоружии чернил, бумаги, перьев, по пятам, бойко записывал то или иное отданное им устно на ходу распоряжение, которое губернатор затем столь же бойко подписывал, буквально на колене. Написание писем и отчетов королю Португалии требовало, разумеется, более продолжительного времени. И Албукерки выполнял эту важную работу по ночам. Что, впрочем, не мешало ему всегда подниматься с утренней зорькой. Очевидно, его деятельная, неукротимая натура обходилась без долгого сна, а вот его секретарям, надо думать, приходилось нелегко с таким начальником – «совой» и «сурком» в одном лице…
Хотя Албукерки и не носил (еще), в отличие от Алмейды, вице-королевского титула, он ничуть не уступал своему предшественнику в объеме властных полномочий, и получал одинаковое с Алмейдой жалованье в размере шестисот мильрейсов (шестисот тысяч реалов) в год. А портyгальская Индия, которой Албукерки правил в качестве не вице-короля, а генерал-капитана и губернатора, была передана дому Афонсу его предшественником под расписку!
Тогда, в начале XVI века, португальскую Индию было бы правильно называть еще не колониальной державой, а скорее сферой португальского влияния: блестящие возможности и перспективные начинания, но крохотные земельные владения…Фундаментами, на которых зиждилась верховная власть Португалии над индийском побережьем, были оснащенные отличной по тем временам артиллерией португальские форты в Кочине-Коч(ч)и и Каннанури-Каннуре, под чьей зашитой осуществляли свою коммерческую деятельность португальские торговые фактории.
Кочин превосходил Каннанури по важности, поскольку обладал более удобной гаванью и был главным пунктом вывоза из Индии в Португалию перца – самого важной статьи индийского экспорта, ибо торговля перцем была монополией португальской короны.
Раджа Кочина, первый союзник Португалии в Азии, появлялся на торжественных приемах и празднествах в золотой, европейского типа, короне, полученной им от короля Португалии дома Мануэла Счастливого в награду за верную службу. Кроме того, раджа получал ежегодную ренту в размере шести тысяч крусаду и пользовался привилегией чеканить собственную монету (которой так и не сумел в свое время добиться от правителя Kожикоде - самурима - в свою бытность вассалом каликутского владыки). Гордый оказанной ему честью и безмерно благодарный дому Мануэлу Португальскому, раджа Кочина всеми силами старался оправдать доверие португальцев. Он, в прошлом – царек карликового (по индийским меркам), государства, занимал теперь, под защитой своих могущественных португальских союзников, единственное в своем роде положение на Индостанском полуострове. Никакая другая держава Индии, индуистская или мусульманская, не дерзала вмешиваться в кочинские дела.
В Кочине подданные короля Мануэла I Счастливого чувствовали себя, как дома, и вели в своей «особой экономической зоне», включавшей факторию, больницу и церковь, довольно-таки безмятежное существование, в которое лишь раз в году вносило некоторое оживление прибытие в порт очередного «перечного флота». Отплыв ранней весной из далекого Лиссабона, он в августе-ноябре (в разные годы – по-разному, в зависимости от погодных условий) достигал Малабарского побережья, после чего жизнь португальской колонии на несколько месяцев заметно оживлялась. Прибывшие в Индию, прохудившиеся за время плавания, португальские корабли тщательно отскребались от налипших водорослей, ракушек и прочего океанского мусора и ремонтировались, чтобы выдержать тяготы ожидавшего их шестимесячного обратного рейса. Приняв на борт в Кочине груз перца – важнейшего фрахта -, но не заполнив им трюмы целиком, они по пути обратно в Португалию заходили еще в Каннанури, где догружались имбирем.
На раджу Каннанури португальцы не могли всецело положиться. Постоянно пребывавшие при его дворе многочисленные магометанские купцы, не жалели денег и использовали свое влияние и свои связи, чтобы настроить раджу против «неверных». Тем не менее, в Каннанури также, видимо, имелась португальская больница, судя по замечанию хрониста: «(Пребывание в – В.А.) Каннанури превосходно способствует выздоровлению инвалидов».
Третья португальская фактория на индийском побережье располагалась значительно южнее – в Квилоне (Квиллоне, Kолламе). Кроме того, ежегодную дань португальцам платили расположенные севернее индийские порты Онор, или Онур (сегодняшний Гонавар) и Чаул.
Этим, собственно, и ограничивалась в 1510 году португальская сфера влияния в Индии. Но подлинной португальской империей был Индийский океан. Этой империей Португалия овладела в начале столетия, когда ее капитаны объявили изумленным арабским мореходам, что море-океан принадлежит португальцам. До сих пор никто не осмеливался оспаривать эту претензию. Султан мамелюкского Египта, осмелившийся принять вызов португальцев, был наказан уничтожением египетского военно-морского флота портyгaльской эскадрой Алмейды в морском сражении при Диу. И с того времени ни одному иноземному кораблю не дозволялось ни ходить по Индийскому океану, ни грузить и перевозить перец без письменного разрешения губернатора португальской Индии. Справедливости ради, следует заметить, что каликутские торговцы не обращали внимания на португальские запреты. Доходы от торговли перцем были так велики, что алчные купцы охотно рисковали жизнью, лишь бы добраться до Красного моря.
Португальское господство над морем-океаном обеспечивалось двумя эскадрами:
1)Индийским военным флотом (Армада да Индия), крейсировавшим между островом Цейлон и Камбейским заливом,
и
2) «Военным флотом дальнейшего побережья» (Армада да Кошта д'Алем), державшим под контролем морское пространство между Гуджаратом и мысом Гвардафуй.
Командующий этим «флотом дальнейшего побережья» - Дуарти ди Лемуш, самый высокорослый из подданных короля Португалии, ставший притчей во языцех благодаря своим необычайно длинным передним зубам, был сам себе господином и не имел над собой вышестоящего начальника, как в свое время Албукерки. А вот Индийский военный флот подчинялся губернатору Индии. Он состоял главным образом из кораблей, не годившихся, по причине своей крайней изношенности, для обратного рейса с фрахтом в Португалию, и кое-как, с грехом пополам, залатанных на кочинских верфях (представлявших собой, по тем временам, фактически просто открытые строительные площадки со стапелями). Последствия сражения при Диу весьма серьезным образом сказались на их мореходности или, иначе говоря, плавучести. Поэтому Албукерки счел своей важнейшей и первоочередной задачей провести капитальный ремонт всех своих кораблей.
Оставляло желать много лучшего и состояние корабельных команд. По традиции каждый капитан предпочитал сам набирать (и подбирать) себе команду, но не все капитаны обращались со своими людьми одинаково. Отпрыски «хороших семей» питались за столом капитана и сопровождали его на всех его путях с утра до вечера. А вот о моряках незнатного происхождения - «подлом народе» (как тогда именовали простолюдинов), капитан, как правило, вообще не заботились.
Вступив в должность, Албукерки принялся искоренять эти никуда не годные, по его убеждению, порядки. Он приказал составить поименный список всех своих офицеров и матросов, разделив их на роты – «орденансы», или «ординансы», именуемые, в память о наемниках-швейцарцах, высокий уровень военной организации которых принес им всеобщее уважение в годы Итальянских войн – также «суисаш». В штат каждой «орденансы», чьи бойцы были вооружены единообразно копьями с древками, длинными, как у швейцарских пик, входили несколько капралов, два знаменосца, два флейтиста, профос и писарь. Возглавлял «орденансу» опытный в военном деле командир, учивший своих подчиненных копейным приемам и передвижению в правильном боевом порядке. На содержание каждого солдата Албукерки выделял по одному крусаду в месяц. Выплата солдатского жалования производилась, по распоряжению дома Афонсу, ежемесячно, под барабанный бой, в присутствии ротных командиров и одного из его секретарей.
При внедрении своей военной реформы дом Афонсу столкнулся с сильной оппозицией. Его подчиненные были готовы драться, где, когда и с кем угодно, но совершенно не желали подчиняться строгой воинской дисциплине. Обязательные ежедневные занятия строевой и прочей подготовкой воспринимались ими (особенно бойцами дворянского происхождения), как тирания и притеснение. Дело дошло до того, что некоторые ротные командиры были вынуждены доложить губернатору об открытых проявлениях недовольства со стороны своих людей, жалующихся на жестокость и несправедливость начальства.
«Это – целиком Ваша вина!» - ответил Албукерки командирам рот. «Ваши люди разболтались, потому что Вы совсем ими не занимались! Между тем, им совершенно необходимо научиться, наконец, сражаться не как прежде, беспорядочными толпами, а правильным, регулярным строем. Это умение – гораздо важнее для достижения победы на войне, чем численное превосходство или личные выдающиеся боевые подвиги, совершая которые, молодые дворяне стремятся оказаться достойными славы и доблести предков! А если кто-то не желает служить в рядах орденансы, что ж – пусть отправляется обратно в Португалию! Здесь, в Индии, ему делать нечего! Мне не нужны солдаты, не готовые служить исправно!»
Его последние слова разрядили обстановку. Таковы уж сыны человеческие! Услышав, что их в Индии никто не держит, они – все, как один! - предпочли остаться. Всякие проявления недовольства «жестокой муштрой» разом прекратились, и в скором времени введенные домом Афонсу «орденансы» превратились в небольшую, но образцово вышколенную армию, отличавшуюся высочайшим боевым духом и безупречной, «швейцарской», дисциплиной. Нет, не зря сказано, что «усердие все превозмогает».
И если раньше Албукерки был постоянно вынужден бороться со своекорыстными поползновению подчиненных ему родовитых капитанов, упорно не желавших слушаться своего начальника, воспринимаемого ими лишь, как «первый среди равных», то теперь его постоянно окружали офицеры и чиновники, которым он мог вполне доверять и на которых он мог вполне положиться. «Вернейшим их верных» был Перу д'Алпойм, следовавший за губернатором, как тень, не выходя при этом из тени дома Афонсу и настолько слепо преданный ему, что один недовольный фидалгу как-то не удержался от едкого замечания: «Перу д'Алпойм – безвольное орудие губернатора!» Другие просили назначить их на ту или иную должность либо, если представлялась такая возможность, сами выбирали себе сферу деятельности; лишь он один был доволен любым назначением, стараясь сделать все, что было в его силах, на всяком посту, на который губернатор соблаговолит его назначить.
Перу д'Алпойм стоял у изголовья умирающего Албукерки и выполнил последнюю волю дома Афонсу. После чего бесследно исчез, как бы выполнив свое жизненное назначение.
Не менее верными и надежными во всем соратниками Албукерки были Фернанду ди Бежа, Каштеллу Бранку (не сгинувший в далекой Малакке, кyда он был в свте время отправлен Алмейдой на вернyю смерть, как приверженец дома Афонсy, и благополучно возвратившийся в Индию!), а также племянник дома Афонсу – Антониу ди Нуронья, умный и способный человек, отличавшийся такими незлобивостью и тактом в обращении со всеми, что – единственный из всех! – ухитрился не нажить себе врагов по обе стороны моря-океана.
Губернатор портyгальской Индии считал то обстоятельство, что под его началом служат собственные племянники, весьма способствующим пользе дела, ибо мог всегда рассчитывать на их лояльность. Молодой, особенно – знатный, фидалгу вполне мог, хотя бы ради демонстрации своей фамильной гордости, или желая показать, что он – не робкого десятка, ответить губернатору «противным словом». Но он никогда не осмелился бы проявить по отношению к нему непослушание, если этот губернатор Индии был в то же время его собственным дядей…Такова обратная сторона справедливо критикуемого непотизма, о которой порой забывают.
Другой служивший под началом дома Афонсу племянник – его тезка Афонсу ди Нуронья, был комендантом портyгальсого форта на острове Сокотра (доставлявшего, откровенно говоря, больше хлопот, чем приносившего пользы). Этот форт, чисто теоретически способный, в силу своего удачного расположения, парализовать всю арабскую морскую торговлю (для чего, собственно, и был построен), в действительности – увы! - почти не ограничивал плавание мусульманских «купцов» по Красному морю. В то же время необходимость снабжать провизией и лекарствами его гарнизон, сильно страдавший от местного климата, лежала тяжким бременем на губернаторе портyгальской Индии. Монахи, занимавшиеся душепастырской деятельностью среди островитян (чьим душевным спасением был так озабочен король дом Мануэл Счастливый), переселились, один за другим, в лучший мир. Да и молодой Нуронья все три года своей комендантской службы на Сокотре почти не вставал с одра болезни. При посещении Сокотры портгальской эскадрой Дуарти ди Лемуша, тяжело больной Афонсу ди Нуронья умолил его предоставить ему корабль, который отвез бы его в Индию. Но предоставленный ему домом Дуарти «от щедрот своих» двухмачтовый парусник был настолько источен червями, что затонул прямо в гавани. Так что пришлось хворому Афонсу ди Нуронье запастись терпением еще на несколько месяцев…
Между тем дом Дуарти ди Лемуш, вознамерившийся нанести удар по центpy восточной транзитной торговли - Ормузу в Персидском заливе -, отправил одного из своих капитанов в Кочин, чтобы попросить подкреплений у генерал-губернатора Индии. Албукерки, рассматривавший Ормуз, как свое личное «охотничье угодье», ответил без особого восторга, что, как только закончит капитальный ремонт собственного флота, сам отправится в Красное море. И вот тогда, если сеньору ди Лемушу будет угодно, обе эскадры смогут соединиться у Сокотры, совместно дойти до Суэца, а на обратном пути общими силами разобраться с Ормузом.
Через четыре недели капитальный ремонт всех кораблей дома Афонсу был наконец завершен. В первую неделю февраля 1510 года Индийская армада подняла якоря. Флот Албукерки был усилен несколькими каравеллами убиенного при нападении портyгальцев на Каликут (в ходе которого был тяжко ранен Албyкерки) местными «голыми карликами» злосчастного маршала Португалии Фернандy ди Koyтинью, или Kоyтиньо, (что отнюдь не привело в восторг капитанов этих кораблей, рассчитывавших, после гибели своего предводителя, вернуться домой, в Португалию). С учетом каравелл покойного Коутинью, Индийский флот портyгальцев состоял из двадцати многомачтовых парусников, двух гребных судов и одной бригантины (двухмачтового парусного корабля), с общей численностью команд более тысячи человек. Вне всякого сомнения, дому Афонсу Албукерки удалось бы без особого труда (скорей всего – даже без боя) восстановить власть Португалии над отпавшим было от нее Ормузом. Однако визиту в Ормуз, радостно предвкушаемому губернатором портyгальской Индии, не было суждено состояться в 1510 году. Виной тому был некий «мавр» (как портyгальцы называли, со времен Реконисты, всех магометан «и иже с ними») по имени Тимойя (или же Тиможа). Но о нем - позднее, может, в следyющий раз...А теперь пора спать...
ПРИМЕЧАНИЕ
В заголовке миниатюры - гравированный портрет дома Афонсy ди Албyкерки, рыцаря Ордена меченосцев Святого Иакова (Сантьягy).