У зверя должен быть след. У собаки – хозяин. У реки – берег. У живого существа – подруга.
Рык всосал эти истины с молоком матери, когда был слепым бестолковым щенком. Сейчас он был взрослый двенадцатилетний пёс. Потрёпанный и стареющий, но ещё крепкий.
След, хозяин, берег, подруга. Эти вещи были неоспоримы. Незыблемы, как замшелый камень над Пяточкиным болотом, откуда хозяин по осени стреляет уток.
Запах и следы есть у всего, даже у птиц. Дом Рыка пахнет сухим калёным деревом и печным дымом. Хозяин Тимофей – соляркой, ружейным порохом и табаком. Его жена Анна – больничными коридорами и антисептиком. А их деревня Пяточкин Камень пахнет всем понемногу. Росой, берёзовыми жердями, дорожной пылью, подсолнухами.
У Тимофея была Анна. У Рыка – собака Дичка. Это было правильно. Иначе, по разумению Рыка, и быть не могло.
Большей частью Рык жил на воле под крыльцом. На цепь Тимофей сажал его только к приходу чужих, но чужие в Пяточке – редкое явление. Может, зимой понаедут на снегоходах, пить водку и охотиться на лося, например. А в основном в Пяточкином Камне все свои.
Хозяйство дало трещину, когда в деревне закрыли больничку, где работала Анна. Ей предложили перейти на больничную должность в райцентр, за тридцать километров.
Анна согласилась – до пенсии далеко, куда деваться. Тимофей купил ей маленькую машинку, похожую на божью коровку. Получив права, Анна стала ездить на смены в районную поликлинику, возвращалась усталая и злая.
Главное слово, которое произносила Анна, было «невыносимо».
- Невыносимо сидеть в глуши, - говорила Анна. – Невыносимо, что торговый ларёк открывается всего дважды в неделю. Невыносимо, что я выбираюсь на работу по бездорожью! Ну скажи, что это не так?
Тимофей ничего не говорил. Их сын вырос и жил в городе. Навещая родителей, сын называл родную Пяточку «пятой точкой», намекая на её отдалённость и убогость. Сыну не нравилось, что в деревне у родителей нет магазинов, заправок и хорошего интернета.
- Ты права, мама, - говорил сын, выкладывая гостинцы. – Раньше тут хоть что-то было – фельдшерский пункт, станция, школа – а теперь? Медвежий тупик! Все умные люди уже в городе!
Сын с матерью наседали на отца. Тимофей молча снимал со стены бушлат и шёл в свой леспромхоз. Или доставал из ящика ружьё с патронташем и уходил с Рыком бродить по лесу, пока всё не уляжется.
В семейные распри пёс не встревал, но целиком был на стороне Тимофея. Зачем город? Их место здесь – среди синих гребней сосняка, камышистых берегов и говорливых речушек, бегущих под Пяточкин Камень. Летом он приятно холодит усталые лапы, а по весне оттаявший взлобок вбирает за день столько тепла, что можно спать на нём до рассвета.
В один из вечеров, когда они вернулись с Тимофеем, нагруженные тремя птицами, Рык издали почувствовал, что дома чего-то не хватает. Он беспокоился и ускорял шаг, а хозяин ничего не понимал, неспешно шёл позади, пуская табачный дым в стынущий воздух.
Машины – божьей коровки возле дома не было. Анны тоже не было. Она забрала какие-то вещи, сняла со стены свадебную фотографию и оставила мужу записку.
Тимофей долго смотрел в эту записку. Рык понял – хозяйка написала, что так жить невыносимо, и уехала в город.
Разгладив записку и сунув под бумаги, Тимофей достал из шкафа разведённый спирт. Начал пить и ощипывать принесённую птицу, будто ничего не произошло. Но завтра он тоже пил. И послезавтра тоже.
Хозяйская тоска передавалась Рыку, словно по электрическим проводам. В доме стало пустынно и грязно, как на вокзале, откуда только что ушёл последний поезд.
Иногда пьяный Тимофей брал телефон и подолгу смотрел на него, но никому не звонил. Иногда ему самому звонил сын, но разговор не клеился. Сын твердил отцу, что маме ни к чему медвежий угол. Ей нужны пол с подогревом и оперный театр, губные помады и шёлковые кимоно после душа. А в Пяточкином Камне жизнь давно кончилась.
С этим Рык бы поспорил. Ему казалось, что когда лежишь во дворе, глядя в небо с налипшей железной стружкой звёзд и слушая крики далёких сов – именно здесь начинается жизнь. Большая, мудрая, справедливая жизнь, которую не объяснить словами, зато можно почуять сердцем. Если оно у тебя есть.
***
Тимофей опять пил. Рык принял решение. Он постоял у кровати со спящим хозяином, наказал Дичке присматривать за ним и вышел за околицу. У Рыка не было карты, но она ему не требовалась. Не задумываясь, пёс взял курс на запад, куда уехала маленькая машинка Анны.
Рык шёл по траве вдоль дороги. На обочине трассы было хуже – в лапы впивалась гравийная крошка, а лапы ему были нужны целыми.
Его вело чутьё. Все звери оставляют след, даже если он неслышен и невидим. У Анны тоже был след. Рык просто знал, что ноги ведут его прямо к ней.
Пса обгоняли машины, похожие на грохочущих быстрых щук. Он ловил ящериц, гревшихся на пеньках. За придорожной закусочной Рык поел какие-то отходы – сморщенные чебуреки и остатки липкой каши. Он не любил отходы, но еда придавала сил. Набив желудок, пёс немного дремал и отправлялся дальше.
Пёс шёл.
В попутном посёлке Рык украл и съел курицу – дома он себе такого не позволял, однако впереди ждал далёкий путь. Несколько раз он дрался с незнакомыми собаками. Однажды ему пришлось плюнуть на гордость и спасаться бегством, потому что вражеских собак было три – и все крупные.
Рык не боялся трёх собак, но в неравной драке ему могли повредить лапы. А с прокушенными сухожилиями ему тут делать нечего. Лапы нужны, чтобы идти. Поэтому пёс бежал, пока враги не отстали, затем продолжил путь экономным полушагом-полутрусцой.
Пёс шёл…
…Выйдя из пятиэтажного дома, Анна зацокала каблуками к своей «божьей коровке» и вдруг попятилась. У переднего колеса лежал Рык – измотанный, пропылённый, со впалыми боками и стёртыми в кровь лапами.
- Пёс! – Анна бросилась тормошить, присела на корточки. – Ты откуда? Как ты меня нашёл? Девяносто пять километров! Долго искал? Или тебя везли? Не понимаю… а как там отец? Он тебя выгнал?
«Тимофей не придёт, - сказал ей глазами пёс. – Он гордый до чёртиков. Я тоже гордый, но пришёл. Возвращайся к нему, так лучше вам обоим. Знаешь, как он обрадуется?»
Анна затаскивала пса в дом. Похудевший, он был лёгким, но сопротивлялся. Хватал хозяйку за рукав и звал идти, идти, идти… Анна мазала ему лапы противной мазью и глаза её были мокрыми.
***
«Божья коровка» въехала в Пяточкин Камень. Тимофей курил на крылечке, рядом грелась Дичка. Она первой подхватилась, счастливо залаяла, когда машины ещё не было видно за поворотом.
Хлопнув дверью, Анна встала перед Тимофеем – красивая, грозная, почти городская.
- Оброс, как леший, - сказала она вместо приветствия. – Опух. Кочка таёжная. Сам позвонить боишься – собаку в такую даль отправил? Совести у тебя нет. Хоть бы слово написал!... хоть бы сыну передал!...
- Люблю я тебя, Анька, - сказал Тимофей невпопад.
Дальше Рык не вслушивался. Он дремал на заднем сиденьем машины с забинтованными лапами и до хозяйских разговоров ему не было дела.
Он только знал, что у зверя должен быть след, у реки – берег, а у живого существа – подруга. Это было правильно. А иначе, по его разумению, и быть не могло.
(использована иллюстрация из открытого доступа)