Лес стоял почти вплотную к окнам больницы. Аввакум стоял у окна шестого этажа, пристально разглядывал верхушки елей, сосен и выбежавших вперёд берёзок, думал о красоте его окружавшей. Несомненно, в свое время это место не зря было выбрано для лечения крупных чинов государства и партийных бонз. Их одолевали неожиданные, казалось, хвори, но они страдали от оставленных в своих кабинетах делами в виде папок, не наложенных на бумаги резолюций. Аввакум Семенович недавно узнал, что он, якобы, потомок из рода самого царя Ирода, который был в действительности, а не только в библейских сюжетах.
Чушь, конечно, кто такое может доказать и зачем тебе это надо? Сказал бы со смехом Иван Андреевич Круглов заведующий сектором пропаганды ЦК КПСС. Он сейчас здесь, лечится в домике у терапевтов. И слава Богу!
Подумав, что он из знатного рода, Аввакум вздрогнул. Об этом ему, снизив голос, поведал родственник, позвонив из Израиля.
Какой там Ирод? Давно он жил, да нехорошая история сложилась у него с Христом.
Он вздохнул. Солнце скрылось за верхушками деревьев. Стало быстро темнеть. Пришлось включить свет.
Перед сном к нему заскочил заведующий отделением. Поговорили про его беспокойство ночью. Вслед за ним появилась медсестра, сделала укол димедрола.
Аввакум заснул быстро и безмятежно. Лишь под утро он увидел себя в золотой короне и огромном халате, шитом серебряными и золотыми нитками. На теле ничего под халатом не было. А как же, он накинул его на себя, выходя в нём, а на шелковых простынях спала его любимая наложница Фатима.
Ирод был обеспокоен результатами ночного поиска младенца по имени Иисус. Налет на город проводил начальник корпуса стражников Хуссейн. Уж его то правитель государства хорошо знал. Тому, что баранов перебить, что детей умертвить ничего не стоило.
Хуссейн ждал в низкой беседке, обычно используемой во время ливней или жаркого полудня.
- Мой господин, я выполнил все, что должен был сделать. Никто не говорил по мессию. Не зная причины твоего сражения с младенцами, люди скорбели, гневались, и только одна женщина кричала, что мессия придёт и тебя накажет. Однако её ребенок оказался трехгодовалым мальчиком. Его мои воины, не колеблясь, лишили жизни.
Аввакум понимал, что он не царь, что это понарошку, и никакого Хусейна он не знает. Но его затянула игра в библейском сюжете. Правда ли было такое кровавое избиение младенцев? Или это фантазии религиозных писателей?
И вот он, гражданин страны диктатуры пролетариата, должен быть в центре двухтысячный давности.
И сейчас эта древность перед ним гудела. Гудела болью, стоном и проклятиями. Множество семей скорбело по безвинным ангелочкам, каковыми были убиенные младенцы родителей, бабушек и дедушек, сестер и братьев, тётушек и дядек, прислуги в богатых домах. И все их голоса, вой и причитания сливались во вселенский стон.
- И ты его убил? - переспросил Ирод Хуссейна.
- Кого? Ах этого мальчонка, что прикрывала его бабушка? Конечно, вдруг он есть миссия?
- Идиот, - вспылил царь, - младенец должен быть новорожденным! А у бабушки Бахрамы, трехлетний внук! Какая же от него угроза?
Аввакум был зол на этот бестолковый сон, да и на свою жизнь, которую он создавал годами, вкладывал силы, деньги, шел на унижения, подкуп. А сейчас всё ему показалось мелким, ничтожным, и, порой, глупым. Чем он отличается от этого урода в короне и халате на голое тело? Ничем!
Ради того, чтобы остановить историю, продлить считанные дни своей власти этот его "родоначальник" стал истреблять самую что ни есть невинность человечества! Чем этот Хуссейн отличается от еврейских вояк в секторе Газа?
Сон как-то сам собой распался смешался с мыслями о своей семье и растворился в первых лучах солнца.
Утром Аввакум позвонил в Израиль своему родственнику по двоюродной линии, Абраму. Именно его дядя прислал схему его родового древа, что, наверное, и вызвал этот неприятный сон. Аввакум рассказал израильтянину, эти видения под утро.
- Ты пугаешь меня, Аввакум, нормальному еврею такое никогда не приснится. Это ты в короне и богатом халате? Такого не простят в твоей стране!
- Знаю, значит, я не нормальный, - вздохнул Аввакум.
И неожиданно попросил:
- Помолись за меня, Абраша своему богу!