В одном лестничном марше двенадцать ступеней. Между двумя этажами – двадцать четыре. Мы с Ритой живём на четвёртом этаже, значит, чтобы выйти из подъезда, ей надо спуститься на три этажа, или на шесть пролётов, или на семьдесят две ступени, а потом ещё на семь до входной двери. У Риты невысокие (я настоял), но очень звонкие каблуки. Когда она спускается по лестнице, я слышу каждый её шаг, ловлю каждую паузу, каждый сбой ритма, каждый неуверенный отзвук. Двенадцать ступеней, затем три шага по лестничной площадке, потом снова двенадцать ступеней и так, пока не хлопнет дверь в подъезд. Тогда я бросаюсь к окну, чтобы проследить, как Рита идёт до магазина за углом.
Этот угол, признаться, сводит меня с ума. За ним – я это чувствую – пространство для измены. За ним можно назначить встречу, улыбнуться или кокетливо кивнуть другому мужчине, а то и завести разговор, который закончится у него на квартире, а может быть, даже в номере гостиницы. И никто не узнает, даже я. Хотя я что-то почувствую. Я всегда это чувствую, когда Рита выходит за порог. А после вчерашнего ещё и думать ни о чём другом не могу. Сидели с мужиками, выпивали. Тут разговор зашёл о жёнах. Лёня между делом подмигну мне, сказал, что в прошлый четверг видел мою с другим. И ведь не ошибся, но без доказательств я что могу ей предъявить?
Вот она скрылась за углом, а я беру в руки будильник с прикроватной тумбочки и слежу за секундной стрелкой. Каждый оборот длиной в вечность. Я уговариваю себя, что в магазине может быть очередь, а Рита долго ищет пакет молока со свежей датой, но через восемь минут лопается всякое терпение. Что там можно так долго делать? Я уже вижу, как симпатичный продавец улыбается моей Рите и заводит с ней непринуждённый разговор, как он намекает ей, что скоро у него перекур, и можно пообщаться на крылечке у магазина, а то и тут же покупает для неё киндер-сюрприз, будто она какая школьница, а не взрослая женщина. Но кто его знает, я сам когда-то ухаживал за ней и делал смешные глупости, чтобы понравиться.
Но вот доходит девятая минута, и Рита появляется из-за угла. Даже отсюда, из окна четвёртого этажа, я вижу, как она улыбается! Как она легко ступает на своих невысоких каблучках, как колышется её юбка, открывая колени, на которые смотрят все вокруг. Надо запретить ей в таком виде выходить на улицу. Надо раз и навсегда покончить с этим развратом. И потом юбка – это же так удобно: не надо расстёгивать ремень, потом молнию и пуговицу, не надо искать даже какого-то отдельного места, чтобы совокупиться. Нет! Достаточно задрать подол и всё! Непорядок! Как я раньше не догадался? Почему мне не пришло это в голову? Но теперь-то всё будет по-другому.
Рита идёт к нашему дому, вот она под козырьком крыльца, я снова подлетаю к входной двери, чтобы приоткрыть её и слушать, как каблучки моей Риты стучат о ступени, пока она поднимается пролёт за пролётом. Вдруг – голоса. Я отчётливо слышу мужской голос, но от возбуждения не могу разобрать ни слова, а потом – о горе мне! – слышится голос Риты.
Я уже не могу сдерживаться и буквально выскакиваю из квартиры, несусь вниз, к площадке первого этажа, пролёт за пролётом. Мне уже слышатся вздохи и трепетный шёпот, но тщетно. Я опоздал. Рита перехватывает сумку из левой руки в правую и с улыбкой поднимается мне навстречу. Я чувствую запах тёплого дерева, который всегда исходит от неё в минуты близости. Теперь уже никаких сомнений.
- Пойдём, - резко, вырываю сумку из её рук и поднимаюсь, впечатывая в ступени каждый шаг.
- Что с тобой? – как ни в чём не бывало спрашивает Рита.
- Как будто не знаешь, потаскуха!
- Ты опять за своё?
- Быстро домой, я сказал.
Этого достаточно, чтобы она умолкла и поплелась следом. Я слышу, как медленно и тяжело она переставляет ноги. Знает кошка… Ничего, мы сейчас с ней быстро разберёмся.
Захлопнув дверь, я ставлю продукты на тумбочку и крепко хватаю Риту за запястья:
- В глаза мне смотри, и только попробуй увильнуть от ответа! Что это сейчас было?
- Не понимаю тебя, - Рита прикидывается, будто ничего не произошло.
- Что? Это? Сейчас? Было? С соседом. Ещё до дома не дошла, а уже нашла себе развлечение, так получается? Это я ещё не спросил, где ты неделю назад ошивалась. А ведь тебя видели! Мне Лёня вчера всё рассказал.
- Пусти, мне больно!
- Пущу, ты только сейчас же мне расписку пиши, что двадцать восьмого апреля, в такое-то время ты мне изменила с… сама знаешь с кем. Тогда я тебя не трону, так уж и быть.
- Но это неправда! Твои приятели специально тебя настраивают против меня!
- Напиши расписку – и мы закроем эту тему, обещаю.
- Хорошо, только отпусти, - в глазах у Риты появляются слёзы, но меня так просто не разжалобишь.
Лист бумаги, на обратной стороне квитанция за прошлый месяц. Рита утирает слёзы и пишет под мою диктовку: «Я, Васильева Маргарита Павловна, 1986 г.р., 28 апреля текущего года изменила своему мужу, Васильеву Степану Алексеевичу, 1981 г.р., со знакомым, пользуясь тем, что мой муж работал в ночную смену. Дата, подпись».
Я беру в руки листок – вот и доказательство! А дальше эмоции вскипают, и моя рука сама собой совершает возмездие, а дальше – как будто пустота. Помню только момент, когда вместо Риты на меня смотрит высокий широкоплечий мужчина в халате (так и знал – её любовник!), а потом ещё двое меня связывают, задают какие-то дурацкие вопросы и пытаются вытащить из квартиры. Ага, чтобы без меня тут непотребства устраивать, знаю я их! Но я так просто не сдаюсь: вырываюсь, бодаюсь, одного мне даже удаётся укусить, но их-то трое, а я один. В общем, вытаскивают они меня из квартиры и везут куда-то. Сквозь бушующие эмоции мне слышится фраза «бред ревности», но она смешивается с потоком мыслей, образов и подозрений. Даже страшно представить, что сейчас будет дома. Без меня.