Без оружия на Украину

ВОЛКОВ БОИШЬСЯ - ДОМА СИДИ
(пролог)

...А небо надо мной – синее-синее! От этого небесного синего цвета – сочного, яркого – даже в глазах рябит. Под высоченным небесным сводом раскинулось бескрайнее жёлтое поле. Ветерок колышет колосья пшеницы, и колыхания эти похожи на переливы морских волн. Я пробираюсь сквозь летний зной и колосящуюся плотно траву. Стебли высокие – почти до плеч. Поле вытянулось за горизонт, оно и взаправду как море. Но я должен успеть выбраться с этого поля. Обязан выбраться для того, чтобы жить. Я чувствую их – крадущихся вслед за мной преследователей. Пшеница скрывает серые спины, но по движению стеблей, по едва различимому звериному рыку я знаю – они тут, они меня окружают, всё ближе, ближе. Прибавляю шаг, бегу, прорываясь сквозь пыльные жёлтые заросли. Задыхаюсь. Пот, стекая со лба, застилает глаза. Тру глаза на ходу, чтобы можно было хоть что-то видеть. Слышу рычание, они слишком близко! В ужасе обернувшись, я вижу сквозь стебли оскал серых морд. Рядом со мной волчья стая. Тяжёлое звериное дыхание, клацающие клыки, слюна свисающая из пасти вожака – громадного волка, подобравшегося вплотную. Секундная пауза. Волк бросается на меня...
Этот сон проживал я ночами десятки раз. Он снился мне с детства – не часто, но регулярно. Примерно раз или два в год я бежал от волков по жёлто-пшеничному полю, а небо давило сверху всей тяжестью синевы. Каждый раз тот кошмарный сон обрывался одним и тем же. Волк бросался, и я подскакивал на кровати в ужасе и холодном поту. Но однажды – случилось это, кстати, на территории Украины – сон не прервался. Я увидел его продолжение. И, знаете, с тех пор – слава Богу! – кошмар про волков мне больше пока не снился.

***
Слухи о том, что нам маячит «прогулка» на Украину курсировали в Отряде ещё чуть ли не с прошлого года. Перспектива заманчивая. Россия давно уж изъезжена вдоль, поперёк. Армения, Казахстан, Белоруссия... Хотелось чего-то нового. Но вот и сюрприз: пересечь всю территорию Нэзалэжной* предстояло нам без оружия.

[ * Украинские слова в данном произведении написаны в русской транскрипции, в таком виде, как автор воспринимал их тогда на слух.]

А груз-то серьёзный, других мы не возим. И вот приблизилось лето. Начальник нашей Группы сопровождения грузов (сам по фамилии Бесарчук, хохол из хохлов, усы висячие при разговоре шевелятся, правда вместо чуба надо лбом залысина) на инструктаже нам и говорит:
– До границы, ребятки, с оружием вчетвером. Восемь вагонов с пиротехникой, изделия крупногабаритные. А помимо того ещё кое-что из мелочи с вами в теплушке поедет.
«Знаем мы вашу “мелочь”, одним ящиком можно небольшой городок вдребезги разнести, ёлы-палы!» – мысленно отвечал я начальнику. Бесарчук между тем продолжал:
– Охраняете, значит. Всё как обычно. А в Брянск мы «Газель» к вам пришлём. Одному из вас пушки сдадите по описи, шмотки лишние, и он на «Газели» домой. Остальные трое – дальше через всю территорию Украины без оружия едут. Груз в Николаев везёте, в порту там сдадите, его уже дальше по морю без вас отправят то ли в Индию, то ли в Индонезию... Короче! Поскольку Украина – это как бы другое государство, вы на её территории будете официально уже не военизированная охрана, а как бы проводники грузовых вагонов. Удостоверения железнодорожные вам оформим. Но за грузом вы там смотрите в оба, всё ж это... как бы... как бы...
Выражение «как бы» было любимой присказкой Бесарчука. Мы за глаза его иногда даже так называли – Какбыч.
– И кто же из нас от границы домой вернётся? – спросил я, напуская и в голос, и на лицо максимум равнодушия.
Парни запереглядывались. Каждому из нас хотелось на Украину сгонять хоть с оружием, хоть без. Ведь это уже зарубежье, пусть и не очень дальнее. А значит, суточные светят совсем другие: полтос баксов в рублях по курсу. Да и открыть пляжный сезон купанием в Чёрном море желали все.
Начальник уставился на меня, долго смотрел, что-то прикидывая. Настроение моё быстро портилось. Но Бесарчук, окинув медленным взглядом и остальных, изрёк:
– Сами, ребята, решайте. Вы как бы жребий бросьте – кому возвращаться.
Какбыч нам доверял. И (я потом уже это понял) доверял слишком сильно...
Жребий благополучно выпал мимо меня, и в понедельник 3-го июня 2013 года ровно в 12:00 по московскому времени, будучи членом экипажа, состоящего из четырёх охранников, выбыл я по маршруту Киров (Россия) – Николаев (Украина) со спокойной душой. Жена на дорожку перекрестила. Дома с ней ждать моего возвращения оставался наш маленький первенец-сын.
Поначалу ехали-похахатывали: для чего нам летом буржуйку в вагон воткнули? Но в ночи стало влажно, свежо. Дежурный чуток подтопил – нормально, можно даже сказать, комфорт. Из комфорта имелись ещё деревянные нары, наспех сколоченный столик и настенный подсвечник. Свечами мы как-то не пользовались – прошлый век, да и пожароопасность. К чему свечи тусклые жечь, если у каждого из нас на лбу по диодному фонарику? В дальнем углу дырку в полу прорубили, чтобы надобности на ходу испражнять. К стене примастырили умывальник, сделанный из пластиковой пятилитровки. На предприятии – особо секретном военном заводе – нам выделили три оцинкованных столитровых бака из-под пороха. С помощью волшебного средства «Сказка» мы их отмыли почти до блеска, наполнили из артезианской скважины, так что с наличием воды проблем никаких. Плитка с газовыми баллончиками у нас имелась, хоть по инструкции это запрещено. Но на газу летом в вагоне готовить гораздо правильнее, чем на буржуйке. Чугунную печь ведь ещё растопить надо, а в летние дни в теплушке и без того жарко.
В общем, выехали мы с попутным ветром и дней через пять добрались до приграничного Брянска. Почему долго ехали? Если вы никогда не путешествовали в грузовых вагонах, я поясню. Состав грузовой – это не литерный поезд. Путешествие теплушкой в основном состоит из ожидания отправки на полустанках больших и малых. Пассажирские, электрички – мы всех пропускаем. То тут, то там – смена экипажа, замена лошади (так мы называли локомотив) и т.д. А ещё в каждой области – сортировочная станция, где весь ваш состав распускают, а затем формируют по новой. На сортировке вы можете проторчать от нескольких часов до нескольких дней, это зависит от того, насколько быстро набираются вагоны в попутном направлении. Вот и выходит, что на месте стоять приходится во много раз дольше, чем ехать.
Но всё ж таки добрались почти к самой границе. В Брянске, как уговорено, ждала нас «Газель». Втроём мы переоделись в старую камуфляжную форму со споротыми нашивками. Отныне мы не охрана, а команда проводников. Настоящую нашу форму и кое-что из вещей, ставшее лишним, сгрузили в «Газель». Наш четвёртый напарник, с которым мы отправляли домой оружие и красные корочки, отозвав меня в сторону, украдкой шепнул:
– Санька, слушай, ты там за Николаевичем присматривай, особенно, если гроза случится.
Напутственные слова прозвучали довольно странно, но уточнять было некогда. Я лишь кивнул:
– Разберёмся.
«Газель» с лишними шмотками, спецсредствами (дубинками, наручниками, газовыми баллончиками), а так же с нашим оружием (пистолетами, автоматами) укатила в Киров. Следующим утром мы втроём – липовые проводники грузовых вагонов – въехали на территорию Украины. Честно скажу, сопровождать такой груз, как у нас, без оружия (ножовка и молоток не в счёт) было нам не привычно. Чувство такое – как голый едешь. Но это лишь поначалу, вскоре обвыклись.
Младшим из нашего экипажа был Сергей Виноградов. Серый – так мы его называли. Здоровенный парняга, в прошлом году ефрейтором дембельнувшийся из ВДВ. Серый был рыж и голубоглаз, возрастом – чуть за двадцать. Задиристый малый, дух десантуры так и бурлил в его венах.
Старшим по возрасту (уже под полтинник) был Евгений Буторин – жилистый, худощавый и лысоватый мужичок, майор ВВС в запасе. Выслужив положенное в авиации, он устроился в Группу сопровождения грузов. Майора мы звали всегда по отчеству – Николаевич. Был он товарищ себе на уме.
Ну и я. В ту поездку Бесарчук назначил меня старшим наряда охраны. По возрасту же и комплекции был я в то время что-то среднее между двумя моими напарниками. Да, раз уж начал рассказывать о том, кто из нас где служил, скажу сразу и за себя. Срочную я проходил в стройбате и был рядовым если что. А командовать нашим нарядом предстояло именно мне по самой простой, но веской причине – из нас троих я был наиболее опытным в деле охраны грузов. Не хвастовства ради, а чисто для понимания – за плечами моими на тот момент числились две с половиной сотни успешных командировок за почти двадцать лет в Группе сопровождения.
Добавлю ещё несколько слов о напарниках. Оба устроились в наш отряд прошлой осенью. Охранять груз вместе с ними отправился я впервые. И парни – старожилы отряда – мне намекали, посмеиваясь, чтобы держал с новичками ухо востро. Своеобразные они типа личности, оба ершистые да ещё и не особо сошлись характерами. Серёга успел прослыть пареньком одновременно и слишком резким, и туповатым. А Николаевич – было видно – мужик с хитринкой, и всё с него словно с гуся вода. По службе без нареканий, однако, слухи ходили про него, что начальству стучит. Но то были лишь домыслы, а не конкретные факты.
Конечно, напарники мне достались, как бы помягче, немного не те... Ну а что теперь? Ведь я и сам далеко не подарок! Не отказываться же от выгодной командировки из-за всяческой ерунды. Главное – груз довезти в целости, а остальное... Я и не предполагал тогда, каких горьких щей мне придётся хлебнуть с такими напарничками.

Глава первая.
БУДЬ ЛАСКА

Первая ж/д станция на территории Нэзалэжной именовалась Хутор-Михайловский или Хутир-Мыхайливськый на местном наречии. Украинское звучание мне показалось прикольным. И ради смеха я начал вставлять в свою речь исковерканные на хохляцкий манер слова. Поскольку Николаевич родился и рос в Киеве, то я и его переименовал на украинский манер. И стал он теперь у нас Мыколаич. Такое звучание отчества ему вроде нравилось.
Теплушку и все восемь наших вагонов с взрывоопасным спецгрузом украинцы загнали в тупик и принялись волынку тянуть, что-то на счёт оформления документов. Я расчертил на картонке новый график дежурств и прибил над столом, чтобы всегда его видеть. Требовалось круглые сутки за грузом присматривать, мало ли...
Так началось наше пребывание на гостеприимной земле Украины. Пастернаковский «Доктор Живаго», что выехал вместе со мною из Кирова, был уж прочитан к тому времени от корки до корки. «Зелёную милю» от Стивена Кинга тоже я одолел. Оба номера православного журнала «Небесный сад», сунутые в сумку женой, успешно окучил. Сканворды поднадоели, и я убивал время, прогуливаясь вдоль наших вагонов. Точнее полувагонов – так правильно именуются грузовые вагоны без крыши.
Взобравшись на бетонный пешеходный мост, перекинутый через два десятка железнодорожных путей, я подолгу разглядывал окрестности. Смотрел, как по станции взад и вперёд снуют местные мотовозы, как вороны с карканьем проносятся мимо. Наблюдал за редкими облаками – те медленно уплывали за горизонт. Следил за солнцем, скользящим с востока на запад. Всё в этом мире двигалось, кроме наших полувагонов – стояли они, как прикованные, прямо под пешеходным мостом. Опустив взгляд, я смотрел на лежащие в вагонах контейнеры с взрывоопасными изделиями. Огромные сигарообразные контейнеры цвета хаки, вытянувшись во всю длину, покоились они, намертво прикрученные стальными стяжками по две штуки в каждом полувагоне. Думаю, любому прохожему хватало ума понять что это за «изделия». Террористам, водись они тут, лучшей цели было бы не найти.  Немного успокаивало лишь то, что Украина – всё-таки не Кавказ и не Ближний Восток. Здесь обстановка была спокойная, даже сонная.
Подолгу торчал я на свежем воздухе. Серый же с Мыколаичем из теплушки спускались редко. Дежурили в основном у зафиксированных в открытом положении дверей, облокотившись на вставленные поперёк проходов перекладины. Они угрюмо посматривали на местных жителей и меж собой почти не общались. Лётчик с десантником, как я уже говорил, характерами малость не совпадали. С самого начала поездки жили они в вагоне ровно кошка с собакой, и всё общение их сводилось к редким попыткам друг друга подначить. Серёга подначивал в основном грубо, топорно, одно слово – вэдэвэ. Мыколаич, напротив, колол десантуру исподтишка, словно тонкой спицей.
Но оказалось, что иногда и Серёга может прикольнуться с изыском. Там же, в Михайловском, вытащив из неизвестных закромов замызганный чёрный блокнотик, принялся он составлять русско-украинский разговорник. На полном серьёзе Серый нам объяснял, что словарь необходим ему по работе, чтобы правильно понимать местных погранцов, таможенников и работников зализныци (то бишь железной дороги). Экспертом же по украинской мове (и объектом Серёгиных подколов), конечно, стал Мыколаич.
– Вот объясни мне, – помечая что-то в блокноте, спрашивал Серый. – Ежели кот по-украински будет кит, то как же тогда по-вашему будет пёс? Пис, что ли?
– Сам-то ты пис, – ворчал в ответ Мыколаич. – И при чём тут по-вашему? Я русский вообще-то, такой же как ты, хоть из-пид Кыиву.
– А если пёс по-вашему будет пис, – не унимался Серёга, – значит, собака будет... писа!
– Осторожно! Во дворе злая писа! Звучит весьма устрашающе, – вставлял я в их разговор свои пять копеек.
Мыколаич плевался. А Серёга с самым серьёзным видом чёркал что-то в блокноте.
Между тем время шло. В документах на груз, по утверждению украинских служак, наличествовали неточности. Не сходилась цифирь в нумерации изделий, в общем, какая-то странная ерунда. В связи с этим дальше вглубь Украины нам ехать не позволяли. Уже на второй день простоя мы дотенькали, что хлопцы украинские тянут волыночку неспроста.
– Що-то кислятинкой вид вас тхне, – почти извиняющимся тоном говорили таможенники. – Бражку пьетэ? А на зализныци выпывати не можна.
– Да какая ещё бражка?! Откуда? – искренне возмущались мы. – Это п;том от нас воняет, вторую неделю в вагоне киснем!
– Та ни, ни, – махали руками таможенники и голосом ласковым-ласковым продолжали. – Ми ж тилько попереджати, а вдруг провирка. Так-то ви пийте соби на здоровья, будь ласка.
А вообще на Украине нам хорошо жилось в эти дни. Правда, бражки и в самом деле у нас не водилось. Зато ясное солнышко припекало нежно, не перегревая железную крышу теплушки. Цены на рынке и в магазинчике радовали. Поменяв рубли на гривны, поняли мы, что жить можно. Ещё и суточные по заграничному тарифу капают! Ночи тут были тёплые, и буржуйку мы не топили. Решили при случае толкнуть её местным. А что? Не переть же эту чугунную дуру на себе обратно в Киров. А так – вещь что надо, практически новая, только-только «обкатку» прошла. В общем, жили мы – не тужили и никуда не спешили. Задержка с оформлением документов начала меня даже радовать. Таможенники этого не просекали и продолжали мариновать нас на запасном пути.
– Чули ми, що в Росии у вас зарплаты дуже хороши, – вздыхали они чуть не жалобно. – И, нибы як, вам их ще пиднимати збираються.
Не очень тонкий такой намёк. Но мы, сделав каменные лица, им отвечали:
– Так и цены у нас повыше. А что, денег на жизнь не хватает?
Те только лишь улыбались застенчиво и мямлили:
– Треба с документиками вашими що-то виришувати. Кажите, будь ласка, кильки ви тут торчать збираетесь?
– Решать-то, конечно, надо, – соглашались мы. – Только документы на груз у нас в полном порядке, на предприятие мы звонили, там проверили, всё сошлось.
– А у нас чомусь не сходыться.
– Н-ну... Проверяйте дальше.
После этого разговора я прозвал украинских таможенников за ненавязчивые их манеры «ласковые вымогатели». Названивать Бесарчуку лишний раз я не собирался – тариф в заграничном роуминге был заоблачный.
Наступило 12 июня – День России. По случаю праздника в нашем меню появилось разнообразие – пельмени из местного магазинчика. Варили мы их с помощью газовой плитки, установленной на самом удобном, самом ровном для этого месте в теплушке – на том самом ящике с «мелочёвкой», способной разнести вдребезги всю местную ж/д станцию. Прознай про такую «технику безопасности» Бесарчук – поувольнял бы всех на фиг, а увидь нашу «кулинарию» представитель МО – точно отправил бы под трибунал.
После пельменей был ещё и бисквитный торт. Но праздничное настроение так и не появилось, возможно, в связи с отсутствием в меню спиртного. Шёл пятый день простоя. И теперь неопределённость и долгое торчание на одном месте сделали-таки своё дело – микроклимат внутри нашего экипажа нагрелся до опасной черты. Серый с Мыколаичем теперь пикировались с утра до вечера, и я чувствовал, что из-за склок этой парочки мозг у меня начинает медленно закипать. Под вечер снова явилась таможня, но не с целью поздравить нас с праздником. И на сей раз меня пробило, я сходу на них попёр:
– Долго ещё собираетесь с документами нас мурыжить?
Тут и казавшееся безграничным терпение братьев-славян видно всё же иссякло. Их было двое в тот раз (по одному они никогда к нам не подходили). Старший у них – длинный такой, как Дон Кихот. Младшой – пузатый, как верный друг и оруженосец его Санчо Панса. Таможенники переглянулись, и тот, что высокий, прокашлявшись, заявил:
– Есть такое слово: магарыч.
При этом «синьор Дон Кихот» задумчиво похлопывал боковой карман кителя. Там, очевидно, прятался изголодавшийся его портмонет.
– Как-как вы сказали? – брови мои поползли вверх.
– Ма-га-рыч, – повертев головой, вполголоса повторил «Санчо Панса» и добавил, застенчиво улыбаясь, – будь ласка.
– Ах, ма-га-рыч?! – зарычал я амурским тигром.
Украинцы заоглядывались – не слышит ли кто, но пути вокруг нас пустовали. Включив заднюю, таможенники отошли от вагона на всякий случай. Я же, войдя в раж, продолжал гневным рыком:
– Вот що кажу вам, будь ласка! Пока вы магарыч нам не принесёте, ребятки, мы так и будем у вас тут торчать! Ни-ку-да отсель не уедем!
Таможню как ветром сдуло. Видели б вы их лица! Уходя, посматривали они в нашу сторону, как обиженные дошколята, обманутые злобным дядей. Мне даже стало их чуточку жаль.
Следующим утром наши вагоны без лишних слов были подцеплены к «лошади», и мы «поскакали» по украинским степям. Через Конотоп прямиком на стольный град Киев (местное произношение Кыив звучит, по-моему, как-то неблагозвучно). Колёса вагона перестукивались о чугунные рельсы. Поезду здесь было просторно. С большой кружкой в руке стоял я в дверном проёме теплушки, опираясь на деревянную перекладину, и каждая клеточка моего организма радовалась движению. Вперёд, вперёд! Дымящийся кофе болтался на дне посудины и, чтобы сделать глоток не облившись, требовалась сноровка. Под грохот железной дороги я всматривался в пейзаж.
Синее-синее небо! Сочное, даже до рези в глазах. Под синим небом бескрайние поля. Скоро, скоро подымутся в полный рост колосья пшеницы. Зашелестит, зажелтеет поле, и всё станет точно как в моём страшном сне. Возможно, даже будут и волки...

***
К вечеру прибыли в Дарницу. Тут Мыколаич малость расчувствовался. Глядя на сортировочную станцию запруженную вагонами, чего-то ударился в воспоминания:
– Я ж на Подоле в Киеве рос. Там наша квартира была в доме старинном. Потолки высоченные, огромные окна. Родительский дом, начало начал... А после лётного училища меня под Читу направили, дальше в Карелии послужил, в Таганроге, так и до Кирова добрался... Когда не стало родителей, квартиру их я продал. Это в конце девяностых случилось. Тогда мне казалось: хорошую цену взял. Домик в Ганино прикупил с участком и гаражом... А сейчас цены-то на Подоле о-го-го! Исторический центр Киева! Та квартирка сейчас гору долларов стоит! Да, Подол, знаю, здорово изменился, таких там дворцов теперь понастроили!
– Выходит, ты пролетел, Мыколаич, как фанера над Киевом, – прервал его излияния Серый. – Лётчик-пролётчик. Не зря же в учебниках писано, мол, редкая фанера долетит до средины Днепра!
Мыколаич напрягся, даже чуть покраснел, но из себя выдавил только:
– Ну, ты дождёшься, Серуня! Погоди, груз сдадим, остограммимся, я тя в полёт отправлю!
Серёга встрепенулся, повернулся ко мне:
– Саша, ты свидетель! Эта морда бандеровская что-то недоброе замышляет!
– И за бандеровца тоже ответишь! – продолжал свой наезд Мыколаич. – У нас на Подоле, Серуня, с такими дуриками, как ты, знаешь что делали?
– У нас на Подоле, у нас на Подоле, – передразнил Серёга. – Подол – это что, бабская нижняя юбка что ли?
– Сам-то ты юбка! В десанте своём, наверное, слишком много пустых бутылок о черепушку разбил! Подол по-украински значит «низ». У Днепра место там, под высоким речным берегом, короче – низина!
... Всю ночь наши вагоны таскали по Дарнице взад-вперёд, сортировали. Отдежурив своё, я забрался на нары и долго не мог сомкнуть глаз. Наблюдал, как в продолговатом оконце под самым потолком мелькают тусклые фонари, слушал звуки гудков и свистков. Скрипели неразборчиво где-то поблизости рации путевых обходчиков, издалека доносились глухие звуки постукиваний молоточками о колёса вагонов. Под эти мерные звуки я и уснул.
А утром мы двинулись дальше. Вначале пересекли по мосту их хвалёный Днепр. Река как река, ничего особенного, разве что курица до средины не долетит либо страус. Затем долго ехали вокруг Киева. Мы пытались рассмотреть красоты украинской столицы, но издали мало что можно увидеть. Наконец, когда городские постройки окончательно уплыли за горизонт, Серёга воскликнул:
– Киев, прощай!
И тут же, спохватившись, извлёк блокнотик.
– Мыколаич, эта-а... будь ласков! Кажи-ка мени, як по-украински будэ «Киев, прощай»?
Немного подумав, Мыколаич с умным видом ответил:
– Кыив, прощай.
Серый так и застыл с блокнотом, не зная записывать или нет. Затем с растерянным видом ещё спросил:
– Ну а как тогда будет... «прощай навсегда»?
Ещё подумав, Мыколаич с ещё более умным видом ответил:
– Прощай... э-э... до кинця...
Серый опустил руки с блокнотом и ручкой. И кажется, десантник наш разозлился. Взгляд его, устремлённый на Мыколаича, спрашивал: «До конца? Издеваешься, да?» Рыжие Серёгины волосы ощетинились, веснушчатые щёки стали пунцовыми. Но тут в Серёгиных синих глазах полыхнула надежда:
– Ладно, допустим, все эти слова хохлы у нас спёрли, только малость перековеркали. Ну или мы у них, не важно. Но давай тогда по-другому. Вот у нас при встрече говорят «здрасьте», по-украински это, я знаю, «здоровеньки булы», так?
– Ну так, – мрачновато отвечал Мыколаич.
– Хорошо. А как же тогда по-вашему «будьте здоровы»?
– По-украински это будет... то бишь цэ будэ, – Мыколаич довольно долго соображал, вспоминал, пыжился, и, наконец, изменив сколько мог интонацию, выдал:
– Будьте здорови!
Тут мы с Серёгой в осадок выпали. Долго смеялись, даже до слёз. Серёга захлопнул блокнотик и сквозь приступы смеха изрёк:
– Не-е, не могу-у, слишком сложный язык, не осилю-ю!
Мыколаич, сплюнув, ругнувшись, полез на нары. А я открыл старый «Атлас железных дорог СССР» от 1987 года, который был всегдашним спутником в наших поездках. Из него следовало, что мы приближаемся к городу Белая Церковь. Название показалось мне интересным, и я, заняв позицию в дверном проёме теплушки, наблюдал. Мимо меня вслед за будками да семафорами плыли бер;зы и тополя. Деревья выпячивали ко мне ветви с зелёной листвой, словно здоровались, протягивая для пожатия руки. Проплывали дома – большие и малые, но никаких церквей – ни белых, ни серых – я не приметил, обычные окраины обычного населённого пункта. «Обично мисто», – мысленно передразнил я украинский сленг Мыколаича и, покинув наблюдательный пункт, взгромоздился на нары. Место в проёме занял Серёга.
Поезд ехал неспешно, наш «вагон-люкс» покачивался равномерно, колёса железно постукивали на рельсовых стыках. Бу-бух, бу-бух... Бу-бух, бу-бух... В метре от меня справа подхрапывал по-украински ласково Мыколаич, да и мои глаза начинали слипаться – время-то как-никак послеобеденное. Вдруг громкая ругань встряла в этот убаюкивающе чудной ритм. Мы с Мыколаичем подскочили: что там ещё? Матерился Серёга весьма смачно, хоть и недолго. А как следует выругавшись, стал он каким-то задумчивым.
– Да что там такое? – требовали мы объяснений. – Ну! Говори уже!
– Там... это... – Серый замер, он словно раздумывал: не показалось ли ему. Наконец решил, что не показалось.
– Нацика видел.
– Какого такого нацика? – спросил Мыколаич.
– Нацика, говорю, натурального видел, в смысле фашиста, – на лице Серёгином блуждали растерянность и смятение.
Я рассмеялся:
– И что он, нацик этот, страшный такой?
– Да не. Пацан молодой, вроде малость поддатый. Худой, длинный, на переезде стоял. Увидел меня в дверном проёме, как я мимо него проезжаю. И руку так вскинул в нацистском приветствии, типа: «Зиг хайль!». Не знаю – чего он.
– Может, он тебя в камуфляже-то за украинского вояку с пьяных глаз принял? – предположил я.
– И что? Вояки же местные тут друг друга так не приветствуют, – неуверенно возразил Серёга. – Вроде бы.
– Да пьянь это, сопливая шушера, – вклинился Мыколаич. – В армию служить пойдёт, там ему мозги вправят.
– А что, Мыколаич, много на Украине у вас таких шизонутых? – поинтересовался Серый.
– Да не, это всё в основном западенци, галичани. Львив там, Ивано-Франкивсьск. А так... Клоуны везде есть, даже у вас в Кирове.
Клоуны и вправду везде имеются. Подумаешь, пьяный придурок зигует. Но настроение этот мимолётный и вроде бы незначительный эпизод нам подпортил. Нужно усилить бдительность, нужно быть начеку!

***
Но усиливать бдительность нам не пришлось. Ближе к вечеру где-то в Черкасской области наши вагоны были воткнуты в новый состав. И вскоре обнаружилось: посреди Украины с опасным грузом мы теперь не одни. И впереди, и позади нас в составе виднелись теплушки с армейскими караулами. Это были наши российские солдаты, вооружённые... автоматами! Мы и обрадовались, и удивились. Коротко пообщались с вояками, тут и выяснилось: все они, как и мы, держат путь в Николаевский порт, все они, как и мы, везут туда нечто очень взрывоопасное.
Почему российские грузы, да ещё и военные, идут плотным потоком на экспорт через украинский порт – это для нас осталось загадкой. Не проще ли было, к примеру, через Новороссийск отправить? Поразмыслив, решили мы – не иначе, там наверху кто-то с такой логистики бабки немалые пилит.
И вот ещё что: оружие для сопровождения спецгрузов по межправительственному соглашению на Украину российским военным оказывается можно было ввозить. Не просто ввозить – применять в соответствии с Уставом! Но наша контора к армии отношения не имела. Уставы армейские писаны не для нас. А начальники наши вовремя не подсуетились, вот и отправили нас с голыми руками охранять высокоточный спецгруз. Впрочем, и без оружия было нам теперь хорошо!
Не стану вам объяснять, как мы были довольны попутным соседством с вояками. Думаю, вы и так понимаете. Теперь нам до самого пункта назначения можно было спокойненько спать без ночных дежурств. Со всех сторон за своими (а заодно и за нашими вагонами) круглосуточно присматривали автоматчики. Наши российские автоматчики!
Тем же вечером – не успело ещё стемнеть – мы всем нарядом дружненько завалились на нары. Мыколаич и Серый с боков, я по центру, как уставший рефери, примостившийся между взаимно нокаутированными боксёрами. О, как меня их словесные поединки достали. И ладно, пока словесные! От их перепалок в вагоне становилось всё жарче, всё неуютнее. Но тем вечером было тихо. Наш состав замер на рельсах где-то на полустанке в районе Звенигоровки. Бойцы мои один за другим захрапели размеренно, ну и я успокоился. Помню, проваливаясь в забытьё, я почуял покачивания и медленный перестук кол;с. Поехали, сонно подумал я.
Как говорится, ничто не предвещало беды.
Вновь плыл пред глазами сине-жёлтый пейзаж. Ни единого облака в ясном небе. Колосья ещё не пожаты на жёлтом поле. Вновь солнце зажгло пшеничное море таким ярким блеском, что можно ослепнуть. Казалось, колосья сами как солнце светятся. И вновь кто-то за мной крадётся. Но это ведь было уже! Что там? Волки! Бегу. Оборачиваюсь. Пасти, зубы...
Я дёрнулся что есть мочи, и кошмар оборвался – снова на том же месте. Но в долю секунды я ощутил, что из одного кошмара – иллюзорного – попал я в другой кошмар – настоящий. В вагоне было темно и тихо, как в вакууме, но самое страшное – начисто отсутствовал кислород! Словно кувалдой по темечку меня шибанул оглушительно-резкий запах, что-то типа нашатыря, но в сто раз ядрёней. Пытался вдохнуть, но воздуха не то чтобы не хватало, его – воздуха, как мне почудилось, просто не было. Счёт шёл на секунды. Не стану вам врать про то, как верно действовал в критической ситуации. Скажу честно: в панике я просто бросился к выходу, как очумелый олень. Единственное, что успел (и то благодаря каким-то рефлексам), – это пихнуть лежащих рядом напарников. Они, ошалевшие, пытаясь хватать ртами воздух и не находя его, ринулись кувырком к выходу вслед за мной. Я в тот момент ни о чём не думал – где я, кто я, несётся наш поезд или стоит на месте. Мне всё было фиолетово. Мозг отключился. Только дыхательный рефлекс управлял мной, как и остальными. Лишь бы разок вдохнуть! И повинуясь рефлексу, в мгновение ока все трое мы вылетели из вагона наружу. К счастью, состав стоял.
Отскочив вдоль путей от теплушки шагов на двадцать, мы, наконец, задышали, закашляли, заплевались. Я чувствовал себя ныряльщиком, погружавшимся в озеро нашатырного спирта. А потом у ныряльщика кончился кислород, но он сумел из последних сил выплыть к поверхности из пучины, правда, хлебнул-таки нашатыря. Слезились глаза. Мы их т;рли, пытаясь врубиться в произошедшее. И очень скоро нам стало понятно. На соседнем пути прямо напротив нашей теплушки стоял одинокий вагон – цистерна, подцепленная к пыхтящему мотовозу. Цистерна белела в ночи, по боку во всю длину её тянулась жёлтая полоса. На полосе этой «чорним по жовтому» значилось: «Аммиак». Мы кинулись к мотовозу. На наши гневные окрики из окна высунулись недоумённые лица работников зализныци. Один из них, перекрывая гудящий движок, проорал:
– Що за справи, хлопци?
– Какие тебе ещё справки?! – орал я в ответ. – Вы в курсе вообще, что мы чуть не склеили ласты из-за вашей цистерны.
– А-а, да есть такое, – мотовозник неожиданно перешёл на чисто русскую речь, – цистерна вроде подтравливает чутка.
– Ну, так какого хрена?
– Так мы же не знали, что в этой теплушке люди. В составе-то вон сколько теплушек и у каждой солдат с автоматом дежурит, а тут никого, мы и подумали, что вагон пустой. Скомандуют нам сейчас, куда цистерну тащить, так уедем.
– Вам что ли мало места на станции, чтобы команду ждать? У нас тут вагоны с опасным грузом! Зря, что ли, ромбики оранжевые нарисованы?
– Ну ладно, ладно, хлопци, – мотовозник с русского снова вернулся к мове, – вибачте якщо що, ми вже идемо.
Издав гудок, мотовоз поволок злополучную цистерну дальше по станции. Мы же с некоторой опаской вернулись к себе в вагон. Вымыли с мылом физиономии. Глаза перестали слезиться. Была середина ночи, однако ложиться нам что-то не захотелось. Поставили чайник.
– Слушайте, мы же ведь в самом деле могли окочуриться, – в голосе Серого слышалось удивление. По-настоящему до него это только ещё допёрло. – Лежали бы тут сейчас на нарах. Три трупа. Как в фильме ужасов.
– Вовремя ты растолкал нас, – Мыколаич смотрел на меня как-то очень внимательно. – Тут же секунды решали. Ты разве не спал?
– Спал. Фильм ужасов про волков смотрел.
Мне пришлось в подробностях поведать напарникам о ночном кошмаре – про синее небо и жёлтое поле, про серых хищников, периодически преследующих меня с детства во сне.
– Бросился на меня их вожак, я и проснулся, а тут...
Серёга глазел на меня удивлённо. Затем, что-то припомнив, спросил:
– Так это примерно как в фильме том – «День сурка» называется, все же смотрели?
– Скорее наоборот, – поправил я. – Герой той комедии просыпался вс; время в одном и том же месте и времени, а действие там каждый раз начиналось с утра наяву. У меня же напротив – вс; действие происходит во сне.
– И вместо сурка у тебя – волк, – добавил многозначительно Мыколаич. – Значит, твоё «кино» можно называть не «День сурка», а «Ночь волка», и жанр у него вовсе не комедийный.
Я не ответил. Задумался. Понял вдруг, что никогда никому ещё не рассказывал про этот мой сон да ещё и со всеми подробностями. Ни родителям в детстве, ни друзьям в юности, ни жене в настоящем. И с чего это я так разоткровенничался с Серым и Мыколаичем? Ведь не кореша же мне эти двое. Что на меня так подействовало? Теплушка, дорога, чужая сторона? Скорее, недавнее совместное спасение от смерти. Пусть так, но мы слишком разные люди, друзьями нам никогда не быть! Случайно мы оказались в одной упряжке, но скоро пути наши разойдутся. Наверное, ни к чему было рассказывать напарникам все подробности про мой повторяющийся кошмар. Такие думки я думал. Но долго размышлять мне не дали.
– Так, значит, Саша, спасибо за наше спасение тому волку? – усмехнулся Серёга.
– Да, Александр, если бы эта хрень тебе не приснилась, – глубокомысленно изрёк Мыколаич, разливая кипяток по кружкам, – не пить бы нам больше чаю.
Мы пили чай, разговаривали за жизнь. Парни рассказывали, как в своё время сами оказывались на волоске – один в авиации, другой в ВДВ. Казалось, совместное избавление от нежданной смертной опасности примирило моих компаньонов. Но нет, я ошибся. К концу чаепития они, слово за слово, снова ударились в склоки.
Отправил их досыпать на нары, сам же остался дежурить (да, круглосуточные дежурства решили возобновить). И вот торчал я в дверном проёме теплушки, поглядывал на солдат, охранявших вагоны слева и справа, и всё думал. Неужели аммиак ядовит настолько? Или в цистерне было что-нибудь посерьёзнее? Почему бы и нет? Знаем ведь мы, как по железке секретные грузы возят.

***
Розоватый солнечный диск всплывал медленно над станционной конторой. Пять утра, самый центр Украины. Российские автоматчики, сбившись ото всех теплушек в одну кучку, поз;вывая, сторожили взрывоопасный состав. Над ними клубился сигаретный дымок.
Положенные два часа уж давно оттрубил, но сон у меня капитально отшибло. Вот и не стал я будить себе смену, пусть парни получше выспятся. Рассматривая окрестности, я подрасслабился, как иногда бывает в конце дежурства. Вдруг из-за спины раздалось резкое:
– Значит, волки?
От неожиданности внутри меня что-то дёрнулось, но виду я не подал – понял, что это сзади так тихо Мыколаич подкрался. Не оборачиваясь, всё так же обозревая станционные виды, я пробурчал:
– Ну да, ёлы-палы, волки.
Подвинулся, и мы, облокотившись о перекладину, стали глазеть на вагоны, стоящие на соседних путях.
– И что же, Александр, твой кошмар означает? В сонниках хоть смотрел?
– Ну смотрел, было дело, – нехотя сознался я во грешке. – Так-то не верю ни в сновидения, ни в приметы, но чисто ради интереса... Короче, волки, написано там, к неприятностям снятся. Стая преследующих волков – к очень большим неприятностям. Когда волк на тебя бросается – это к предательству близких людей. Если грызёт тебя волк, то к болезни. В общем, как-то так.
– И не страшно тебе?
– В этом деле главное – проснуться, – я улыбнулся. – Как очухаешься, уже и не страшно. Говорю же, во сны я не верю. С детства волков в сновидениях вижу. И что? Пока, вроде, всё слава Богу.
– Ты оптимист, Александр. Завидую.
– Да, в сонниках ещё сказано, если волка убить, то в жизни будет большая победа над чем-то или над кем-то очень злым. Жаль, что кошмар мой всегда обрывается на одном и том же месте, а вот бы продолжился сон, вот бы волчару того...
– Но, но, но, погоди убивать!
– Почему бы и нет? Я хочу!
– Потому. Потому что... это там у тебя вовсе не волки, – голосом заговорщика вдруг произнёс Мыколаич.
Я удивился теме нашей утренней беседы – бредятина, да и только! – однако спросил:
– Если не волки, то кто же?
– А вот послушай. Пока наш Серуня дрыхнет, я тебе кое-что расскажу. Ты только не перебивай.
И он стал рассказывать. Правда, начал уж слишком издалека, и поначалу мне было не интересно. Поз;вывая, я размышлял о чём-то сво;м и слушал вполуха, как когда-то давно получил он квартирку по армейской линии. Тогда-то и переехал Мыколаич к нам в Киров, в район парка Победы. Как раз родилась у них младшая дочь, и молодому папаше частенько приходилось нарезать километры с коляской по извилистым парковым дорожкам. То лето выдалось солнечным, жарким. Поэтому офицер, гуляя естественно в гражданском прикиде, рубаху всегда расстёгивал нараспашку. Скоро и грудь, и живот его покрылись плотным загаром.
Однажды Мыколаич малость поддал с сослуживцами. Вернулся домой поздновато, к тому же устал, да и в сон клонило. Но жена твердила настойчиво, что ребёнку необходим кислород. Спорить с женщиной офицер не стал, решил, что один час прогулки всё-таки сможет осилить. Выходя из квартиры, взглянул на электронный циферблат – 19:01. С коляской спустился на лифте, перешёл дорогу и углубился в парк. Рубаху в тот раз не расстёгивал – вечер. Он шёл не спеша меж ветвистых деревьев. Тут-то и началось.
Мыколаич, понизив голос, стал рассказывать, как неожиданно резко стали сгущаться тучи. Они побежали по небу быстрее, ещё быстрее, словно невидимый режиссёр им включил ускорение. Офицеру стало не по себе, он вдруг понял – парк пуст. Обычно же летними вечерами всегда там хватало народу. А тут на весь парк только он да в коляске дочка. Его беспокойство усилилось. Чёрные тучи меж тем окончательно затянули небо. Солнце померкло, казалось, оно зашло, наступила ночь, хотя физически этого быть никак не могло. Где-то вдали за чернеющими стволами клёнов и тополей мерцали слабые отблески. Это вечный огонь, сообразил Мыколаич. К этому времени, кроме тех слабых отблесков, разглядеть хоть что-то было уже невозможно. Ветер усилился, брызнули первые капли, Мыколаичу они показались предвестниками какого-то ужасного природного катаклизма. Сердце молодого папаши забилось тревожно, часто. Что там сейчас обрушиться на них с дочуркой – ураган, буря? Нужно было спасать от ненастья ребёнка, и Мыколаич припустил в сторону дома. Коляска тряслась на неровных дорожках, но дочка не просыпалась. Вскоре Мыколаич сообразил, что движется не туда. Он никак не мог сориентироваться, уж и отблесков вечного огня не видать. Всё кругом поглотил Мрак. Мыкаясь в кромешной тьме, Мыколаич не мог отыскать выход из парка. Из того самого парка, в котором знаком был ему каждый бугорок, каждый кустик. Он словно попал в лабиринт да ещё и с завязанными глазами. И тут...
Молния сверкнула так ослепительно ярко, будто разом зажглась сразу сотня аэродромных прожекторов. И офицер ВВС застыл на месте как вкопанный. Прямо пред ним в самом центре парка Победы возвышался космический инопланетный корабль!..
«Чего-чего-чего? Вот так загнул!» – я осторожно покосился на Мыколаича, всё ли в порядке с его головушкой? Уж всяких нелепых басен доводилось мне слышать в поездках, когда у людей вдали от родных стен медленно едет крыша, но до таких небылиц даже близко никто не додумывался.
Да уж, оригинальный переход, неожиданный! С этого места рассказ Мыколаича стал для меня, мягко говоря, интереснее. Конечно же, я не верил ему. Решил, что, возможно, он шутит, прикалывается надо мной. Но никаких признаков шуточного настроя в Мыколаиче я не приметил. Мы с ним стояли в дверном проёме теплушки на полустанке, затерянном где-то в степях посреди Украины. И он в пять утра втирал мне историю про контакт с НЛО. Такие моменты надолго врезаются в вашу память.
Все выводы относительно Мыколаича я решил сделать чуть позже, когда до конца выслушаю его бред. Мыколаич между тем на полном серьёзе, спокойным и ровным тоном, со всеми подробностями и незначительными деталями рассказывал мне, как в тот раз он на мгновение потерял сознанье, а очнулся уже внутри космолёта. Признался дрогнувшим голосом, что про оставленную за бортом дочь в коляске он в тот момент даже не вспомнил. Пришельцев на корабле было двое – высокий полный мужчина, похожий на киношного мушкетёра Партоса и фигуристая женщина, напоминавшая своим величавым обликом императрицу Екатерину II. Вот только лица их были серые с л;гким зеленоватым оттенком. Гуманоиды были в блестящих, облегающих их крупные телеса комбезах, общались телепатически, не открывая ртов, примерно как в старых дешёвых фантастических фильмах. Ничем новеньким в этом плане Мыколаич не удивил.
Постепенно сюжет истории, льющейся из уст напарника, начал закручиваться всё туже. Его байка обретала черты художественного произведения – фантастической повести. Я слушал теперь его с интересом, воспринимая этот трёп, как пересказ не написанной им пока ещё приключенческой книжки. И я удивлялся выдумкам Мыколаича – надо же, как фантазия из него прёт, ему бы действительно податься в писатели ну или в сценаристы.
Дальше поведал он мне о своём путешествии в замороженном состоянии на другую планету, где цивилизация ушла далеко вперёд. Там серо-зелёные гуманоиды живут мирно и дружно, все в одинаковых шарообразных домиках. Нет у них там ни войн, ни болезней. Землян изучают они примерно, как наши учёные исследуют муравьёв или пчёл. И ещё инопланетяне беспокоятся там, как бы мы тут случайно не самоуничтожились, не разнесли на куски нашу собственную планетку. Мыколаичу гуманоиды предложили добровольно отдаться на полное изучение человеческого организма. Пообещали в ходе исследования заодно пролечить от всех обнаруженных заболеваний. В общем, снова его усыпили. В ходе экспериментов, пребывая во сне, Мыколаич чувствовал тёплый шар, крутящийся у него в животе.
А потом он резко очнулся от оглушительного громового раската. Причём Мыколаичу показалось, что это звучит как раз гром после той самой молнии, что высветила внеземной корабль. Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим на том же месте в парке Победы, крепко сжимающим ручку коляски. По его ощущениям от молнии до раската прошли секунды. Но за эти секунды он успел спутешествовать на другой край вселенной, пообщаться там с гуманоидами, совершить экскурсию по чужой планете, принять участие в тамошнем научном эксперименте и вернуться к коляске, в которой продолжала мирно сопеть его дочь. Вот только никакого космолёта в центре парка он уже не увидел.
Я скептически про себя поулыбывался. Мыколаич же продолжал втирать как по писаному.
Ветер в парке Победы стих так же неожиданно, как начался. Тучи сами собой растворились, открыв светлые ещё небеса. И когда Мыколаич пришел наконец домой, жена стала ныть, что он погулял слишком мало. В такой погожий вечерок мог бы хоть часик-то погулять с ребёнком. Тут Мыколаич увидел время на циферблате – 19:29. Учитывая дорогу туда и обратно, получалось, что на контакт с пришельцами и вправду ушли у него мгновения. Пугать жену рассказами про инопланетян он не стал, а просто тупо лёг спать. Следующим утром, став «мудренее», Мыколаич объяснил сам себе всё случившееся просто: померещилось с пьяных глаз, с устатку. Хоть на «померещилось» вчерашнее происшествие вовсе не походило, требовалось как-то не слететь с катушек, а других объяснений он просто не мог придумать.
И всё было бы ничего. Вот только жена тем же утром указала Мыколаичу на его живот: «Что это у тебя?». Кожа живота, как раз над тем местом, где крутился внутри него в ходе эксперимента тёплый инопланетный шар, была девственно белой. Ровный круг размером с крупное яблоко с пупком в центре. И в круге том ни загара, ни волосинки. Казалось даже, что пор нет на новой коже. Такой белый кружочек на животе, гладкий как лист мелованной бумаги. В то утро жена Мыколаича решила, что он во время солнечных ванн прикрепляет что-то круглое к животу ради смеха, чтобы его вот так же спрашивали: «Что это у тебя?», а он мог бы разыгрывать любопытных собеседников.
Я слушал всё это, кивая. И думал, уже еле сдерживая зевоту: «Ну откуда у людей столько фантазии? И ведь охота выдумывать, спал бы лучше!». Байка вроде бы шла к концу, и теперь мне хотелось вздремнуть после бессонной ночки. Но тут Мыколаич задрал футболку:
– Смотри, Александр.
Я нехотя глянул. На первый взгляд – ничего. Тогда Мыколаич обвёл указательным пальцем вокруг пупка, и я увидел! Кожа там действительно отличалась от остальной, она словно была... моложе.
– Теперь, с годами, не так заметно, как раньше. Давно я уже не ловлю вопросительных взглядов на пляже и в бане. А поначалу долго приходилось всем объяснять, что кожу мне на живот пересадили от донора в ходе научного эксперимента. Вот только подробности о том, что эксперимент проходил на другой планете, приходилось всегда опускать.
Я понимающе улыбнулся. Мыколаич ещё раз обв;л пальцем живот и добавил:
– Только не в этом главное, дело не в пятнышке на мо;м животе, а в том, что с тех пор я ещё не болел. Ни разу!
Не зная как реагировать на рассказ, я подумал, что после решу – шутит он или нет. Мало ли у кого какие на коже дефекты. А про богатырское здоровье и набрехать несложно. Хотел идти спать, но из вежливости ещё спросил:
– Один у тебя был контакт?
– Такой плотный, как в тот раз – один. Доводилось мне видеть их корабли ещё пару раз, но издали, во время плановых авиавылетов, – Мыколаич резко понизил голос до шёпота. – Там Серуня уже просыпается, лучше об этом в другой раз как-нибудь. А ты мне вот что скажи, понял ли что-нибудь про свой сон?
– Э-э... Про волков? – уточнил я, толком не догоняя сути. – А что собственно...
– Не волки то были!
– А кто, инопланетяне что ли?
– Тихо ты, – прошипел Мыколаич. – Ладно, я после, всё после тебе объясню.
С нар в это время спустился Серый. В семейниках, с голым торсом, почёсывая одной рукой зад, а другой помахивая рулоном туалетной бумаги «Листик», продефилировал он мимо нас в дальний угол к дыре. Вскоре оттуда донеслись трубные звуки. Стены вагона задребезжали, и воробьи, занятые под теплушкой утренним моционом, испуганно разлетелись в разные стороны.
Окончательно потеряв интерес к выдумкам Мыколаича, я ушёл досыпать. Но сон получился рваный. «Инопланетный разум» голосом радиодиктора периодически повторял в моей полусонной башке: «Как бы земляне случайно не разнесли на куски планету... Как бы не разнесли планету... Как бы не на куски...»

***
О происшествии с аммиачной цистерной я телефонировал в центр, нашему Какбычу. Звонил на последнем дыхании батареи. Пусть будет в курсе начальство – в каких экстремальных условиях мы выполняем задание по охране спецгруза, может, премию чуть повыше начислят. Телефон после этого сдох, а розетки в теплушке отсутствуют. Но живы остались – и ладно! Для полного счастья теперь нужно было загнать местным аборигенам пару пустых оцинкованных баков и ставшую ненужной печку-буржуйку. Этим и занялись мы с утра пораньше.
Но не тут-то было. Жители городков, расположенных рядом с железной дорогой были не в меру мнительны. Опасались, наверное, как бы не лохануться. В глазах их читали мы интерес к товару: печурка новенькая, современная, дачу отапливать – самое то! А баки столитровые оцинкованные из-под пороха – тоже ведь на дороге не валяются. Можно для летнего душа такой приспособить или под хранение ГСМ.
– Недавно же в Новосиб гоняли. Так там местные прапора почти по магазинской цене буржуйку купили, баки вообще вырывали у нас чуть не с руками, а тут! – возмущался Мыколаич.
– Это хохлы нас объегорить хотят. Ушлый народ! Знаете ведь, что случилось, когда хохол родился? – отвечал Серёга. – Цену скидывают.
– Куда ещё скидывать? И так уже треть от реальной цены прошу, – кипятился я. – Ну и что теперь? Не даром же отдавать буржуйку. Я лучше утоплю её в Чёрном море, как доберёмся!
И вот на семнадцатый день нашего путешествия прибыли мы в морской порт города Николаев (он же Мыколаив, как прозывают его на местной мове). Ехали мимо большой синей вывески.
– Специализованый морськый порт Октябрьск, – ломая язык, прочитал я.
– Что же назван-то порт по-русски? – спросил Серый. – Мыколаич, як по-вашему будэ октябрь?
– Жовтень, – нехотя отозвался тот.
– Так, получается, по-украински нужно писать: морськый порт Жовтеньск!
Я малость подумал и улыбнулся:
– А если обратно Жовтеньск на русский перевести, то получится Желтышевск. Жовтый ведь значит жёлтый. Получается, что жовтень значит желтыш или... желток.
Мы немного поржали над всей этой русско-украинской языковой путаницей.
В порту всё было чётко: прямо с утра пораньше у нас быстро приняли груз и отметили документы, не как на таможне в Михайловском! Никаких застенчивых Санчопанс с Донкихотами тут не бродило. Но больше всего поразило другое. Работницы портовой конторы, женщины возрастом от сорока до шестидесяти, ведомые материнским инстинктом, прошли многочисленной делегацией вдоль состава. Останавливаясь у теплушек, они угощали российских солдатиков срочной службы домашней снедью, ещё и гривнами в небольших суммах пытались их одарить. Так дошёл и до нас черёд, и мы тоже не стали исключением. Хоть солдатами и не являлись, но, одетые в потрёпанный камуфляж, наверное, производили соответствующее впечатление. Женщины угостили нас пирожками, соленьями и бутербродами. И мы, хоть и не были голодны, не отказались – заворожили нас портовые работницы гостеприимством, так радушно всё это они предлагали! Ещё и банкноты мятые стали совать.
– Возьмите, ребятки, грошики. Сами на них какую-нить мелочишку себе в магазинчике сможете прикупить.
Говорили они чисто по-русски, без всяческих там «що цэ такэ». Признаюсь, к стыду, что моя рука чуть сама собой не потянулась к купюрам. Но тут гипноз, вызванный добродушием сердобольных тётушек, всё же рассеялся.
– Спасибо огромное, но деньги у нас имеются.
– Гривны?
– Да, ваши местные гривны.
– Когда ж поменять-то успели?
– Да было время, – я снова припомнил ласковую украинскую таможню.
Немного разочарованные нашим отказом от денег, дамы-железнодорожницы двинулись к следующей теплушке. В пакетах у них ещё оставалось много нехитрой снеди.
– Мы что, так на солдат-срочников, что ли, смахиваем? – недоумевал Мыколаич.
– Конечно, смахиваем, особенно ты, – Серый ржал, как конь Пржевальского. – Да-да, Мыколаич! Похоже, сердобольные бабы тебя-то за салабона и приняли, гы-гы-гы!
Майор ВВС нахмурил густые брови. На худощавом лице смотрелись они особо зловеще. А Серый всё продолжал:
– Больше всех тебе пирожков отвалили. Наверно решили, что ты тут у нас душара!
Мыколаич сверкнул зло глазами. И мне пришлось снова пытаться сгладить углы:
– Серый, скажешь тоже! Просто Мыколаич у нас хорошо сохранился. Молодо выглядит, зашибись!
Наш лётчик малость обмяк и задумчиво произнёс:
– В этом ты прав, Александр. Сохраняюсь я хорошо и на здоровье да-а-авно не жалуюсь, – он многозначительно посмотрел мне в лицо, улыбнулся заговорщицки и подмигнул даже. – И молодо выгляжу, это да. Но только тут дело в другом. Почувствовали местные женщины во мне что-то родственное. Земляка ощутили! Женщины, они же, бывает, толком и не понимают, а нутром чуют... Впрочем, что я вам объясняю? Салаги! Особенно ты, Серуня! – Мыколаич, схватив кочергу, как-бы в шутку замахнулся ею на Серого. – А ну, признавайся сколько раз в своих «Войсках Дяди Васи» с нераскрывшимся парашютом вниз башкой приземлился?
Сер;га надул щеки. Довольный собой Мыколаич бросил кочергу обратно к буржуйке. Я посмотрел на не;. И тут вдруг меня осенило:
– Парни! Не пропадать же добру! Давайте буржуйку и баки женщинам этим подарим? Сами они и решат, что с ними делать. Мужьям отдадут, в семье всё сгодится. Да хоть, если на то пошло, продадут!
И через минуту я уже мчался вприпрыжку за уходящими женщинами, а Серёга с Мыколаичем споро откручивали буржуйку от пола вагона и разбирали трубу-дымоход. Одарив добродушных работниц порта, мы резво собрали вещи. Грязные камуфляжи – в сумки, одёжку цивильную – на себя. Задание выполнено, можно и отдохнуть перед обратной дорогой. Впереди нас ждала самая приятная часть путешествия, так мы думали. А вот обернулось всё...
Впрочем, лучше я по порядку.

Глава вторая.
ЧУДЕН БУГ ПРИ ТИХОЙ ПОГОДЕ

Груз сдали – и скорее в гостиницу (по-украински – готель). Мудрить не стали, у таксиста спросили, какой отель здесь у них самый центровой, самый лучший, наикращий (последний эпитет принадлежал Мыколаичу). Ну таксист и привёз нас (скорее всего туда, куда ему было выгоднее) в готель «Континент».
Помпезное тр;хэтажное здание всем видом своим обещало предоставить усталым путникам максимально комфортный отдых. Вот только рекламный плакат, висевший слева от входа, вносил дисгармонию в респектабельный облик отеля. Плакат заронил в меня некоторые сомнения. Изображены были на той рекламе в обнимку солидный зрелый мужчина и юная девушка, а вокруг них облако розовых сердечек и надпись из двух непонятных мне слов на английском. В остальном же было вс; – высший класс. Ступени, колонны, двери – всё очень солидно. И мы – в шортах, мятых футболках, с рюкзаками за спинами, с потрёпанными клетчатыми баулами в руках и с «лёгкой» небритостью на лицах – входим в белоснежный сияющий холл.
Неподалёку от стойки регистрации кучковались возрастные мужики иноземного вида. В свежих сорочках, отутюженных брюках и лакированных туфлях, выглядели они, словно только из фирменного бутика. Тут же в ряд выстроились их большие кожаные чемоданы. Лопотали господа не по-нашенски (и не по-украински). Не иначе, как зарубежная делегация на какой-то симпозиум в Николаев пожаловала. От делегатов тех во все стороны расползался приторный аромат дорогого парфюма. Я очень надеялся, что импортные одеколоны перешибут наши отечественные запахи пота, мазута и креозота. Девушка-администратор – загорелая красавица-брюнетка с горящим взором – искренне улыбалась дорогим иноземным гостям, кивала им вежливо и учтиво.
И тут она увидала дешёвых гостей – нас. Блеск её карих глаз сразу потух, а улыбка хоть и осталась висеть на губах, но стала какой-то неискренней, чисто профессиональной. Оно и понятно, видок наш восторга вызвать не мог. Что называется «встретила по од;жке». Наверное, девушка приготовилась к нудной беседе с нами. Ну что-то типа: «А сколько стоит трёхместный номер? А не найдётся ли у вас что-нибудь подешевле? Не, это дорого, досвидос!». Губки её поджались заранее: готель «Континент» – не ночлежка для малоимущих.
Однако же хоть контраст между нами и интуристами был велик, но иногда внешний вид обманчив, денежки-то у нас водились. И денег мы не жалели, ибо проживание в гостинице, как и суточные, оплачивалось нам по повышенному заграничному тарифу. Поэтому – каждому отдельный номер со всеми удобствами (требовалось уже чуточку отдохнуть друг от друга), да чтобы «всё включено» (питание в ресторане, прачечная, парикмахерская, и т.д. – всё в счёт за номер, который оплатит нам наша контора). Девушка за стойкой ресепшена сразу повеселела. Мне показалось даже, что рада она нам теперь даже больше, чем всяческим иностранцам. Всё-таки мы свои люди, хоть и тоже в какой-то мере из-за границы.
Отмылись, побрились и, наскоро перекусив, отправились на ж/д вокзал – билеты в обратный путь требовалось купить. С интересом разглядывали из окон такси (расходы на которое мы также включили в счёт проживания) украинский город: зелёные улицы, дома, люди – всё почти как у нас. Даже вывески большей частью на русском: продукты, столовая, аптека.
– А почему вывесок на украинской мове так мало? – спросил я у таксиста.
– Ну а зачем это нам? – ответил он на вопрос вопросом. И уточнил: – Так-то у нас русскоязычный город.
Мы с Серым переглянулись, заулыбались. Серый прогоготал:
– Значит, зря я старался, словарь составлял. Так и не понадобится, Мыколаич, нам твоя мова. Всё тут у них по-нашенски!
– Ну нэ понадобывся, пуст як и будэ, – буркнул в ответ «коринный кыевлянин».
Я заметил через зеркало заднего вида, как от мовы нашего киевлянина брови шофёра поднялись удивлённо домиком. От нечего делать мне захотелось ещё «подывыть» местного водилу и я, узрев в окне проплывавшую мимо очередную вывеску, спросил Мыколаича:
– А як же на мове будэ столовая?
– Столовая... – Мыколаич крепко задумался, губы его плотно сжались, он почесал переносицу и, наконец, выдал:
– Столовая на мове будэ... харчивня!
Мы с Серым переглянулись весело, хотели уже посмеяться над дуже иностранным словом, но таксист нам не дал.
– Не правильно, – неожиданно веско сказал водитель. – Какая ещё харчевня? Так-то столовая по-украински будет едальня.
Едальня! Тоже словечко то ещё, даже смешнее харчивни. Но мы с Серым не засмеялись, а в четыре глаза уставились на Мыколаича. Тот, явно чувствуя себя не в своей тарелке, усиленно разглядывал городские пейзажи.
– Ах, ты ж обманщик! – первым сказал Серёга.
– Так, значит, Мыколаич, ты слова украинские те, которых не знаешь, сам на ходу выдумывал? А мы их учили, учили, – добавил я и глянул в зеркало заднего вида. Глаза таксиста в нём отражались весёлые.
Билеты на поезд в Россию взяли на послезавтрашний поздний вечер (решили, что двое суток отдыха в первоклассном отеле мы вполне себе заслужили). Вообще-то с билетами вышло не слишком гладко. Купейных мест, на которые рассчитывали, вовсе в продаже не было. А плацкартные полки – да чтобы все рядышком – нашлись лишь на проходящий поезд «Одесса – Москва». Места нам достались с 13-го по 15-е, вагон № 13 выезд в пятницу (хорошо, хоть двадцать первого, а не тринадцатого числа). Мыколаич с Серым набычились, число «13» каждому из них было не по душе. Наверное, это бывшая служба в рискованных видах войск (ВВС, ВДВ) такой отпечаток в мозгах оставила. Но мне – отставному стройбатовцу – приметы были по барабану. Парням обещал я, что лично сам на тринадцатое место лягу, и это их несколько успокоило. Покупая билеты в вагон № 13, я еле сдерживал смех, глядя на кислые рожи моих компаньонов.
А готель «Континент» нас действительно впечатлил. Особенно после теплушки! Такие вагоны, как наш, не зря скотовозами прозывают. А в «скотских» условиях, напомню, мы провели две с половиной недели. После теплушечных «удобств» даже обычный унитаз становится выдающимся благом цивилизации, душ – гениальным изобретением, а про белоснежные накрахмаленные простыни я вообще молчу. Но не смогу умолчать про местную кухню.
Раз уж мы оказались на Украине, естественно, предпочтение отдавали борщу с пампушками, грибным дерунам со шкварками, вареникам с вишней. Запивали мы всё это объедение вкуснейшим фруктовым узваром. Чего только стоили названия блюд в местной «едальне», каждое из которых мы в те дни перепробовали! Полядвиця и вуджанина, крижавки и меживо, мачанка и драгали, мацик, гурка, сальцесон и много, много чего ещё. Яства эти, созданные руками шеф-повара украинского ресторана, да ещё и поданные в оригинальных глиняных горшках и тарелках официантками в национальных украинских костюмах, воспринимались особенно вкусными. Помятуя о том, что «всё включено», еды мы заказывали очень много. Халява, сэр! – и этим всё сказано. После теплушечного меню, состоявшего в основном из трёх блюд на выбор – картошки с тушёнкой, рожков с тушёнкой либо гречи с тушёнкой – наш караул отрывался на славу.

***
Вернувшись с вокзала, мы сели «малость перекусить» на открытой террасе, выходящей с торца готеля на тихую пешеходную улочку. Было ещё не поздно, ярко светило солнышко. Мы заняли столик в центре террасы. Народу в заведении было полно, однако мы поначалу внимания на посетителей не обратили. Но тут с разных сторон понеслась иностранная речь, причём шпрехали все кругом исключительно по-немецки: Fantastisch, praktisch! Ja, ja. Das Wetter ist heute sehr gut! Да что за нашествие тевтонов такое? Мы поприглядывались, и картина нарисовалась безрадостная. За всеми столиками вокруг нас происходило примерно одно и то же. Лощёные возрастные бюргеры оживлённо о чём-то болтали с молоденькими девочками-украинками. И те, и другие были увлечены так, что внимания на нас абсолютно не обращали. Непрерывно о чём-то трёкая, перемещались от столика к столику, записывали что-то в блокноты и гаджеты, присаживались, пили кофе и сок, отходили в сторонку перекурить. И снова перетасовывались будто в колоде карты: дамы, валеты, тузы...
– Что происходит? Что за симпозиум тут у вас? – с нервным смешком спросили мы официантку.
– А, так то женихи до девчат наших прибыли. Очередная партия. На этот раз дойчи вот прикатили, – официантка пожала плечами. – Турфирмочка местная почти каждую неделю в нашем отеле тусовку устраивает. «Ярмарка невест» называется. Такой вот «симпозиум». Три дня только прошло, как америкосы слиняли. Гляньте вон.
И она махнула рукой в сторону улицы. Там во всю ширину от столба к столбу тянулась растяжка Bride Fair разноцветными буквами, а по бокам вновь эти розовые сердечки.
Мы пооглядывались ещё, на этот раз исподлобья. Обидно и унизительно наблюдать, как потомки немецких оккупантов деловито выбирают себе для утех наших девок. А девки наши – внучки да правнучки партизан и бойцов Красной Армии – охотно себя «на торги» выставляют.
– Куда только местные хлопцы смотрят? – зло процедил Серёга.
– Что, десантура, слабо гансам репу начистить? – поддел Серого Мыколаич.
– Ещё не вечер, – ответил наш вэдэвэшник и пырнул зло столовым ножиком толстую котлету по-кыивськи.
И понял я, что Серёга не шутит. И решил, что литраж намечаемых поздним вечером посиделок следует ограничить до минимума, иначе несдобровать будет вначале немцам, после и нам. Литровича за глаза – по пузырю им на рыло – и точка! Себя-то я не считал, потому как давно уже пребывал в завязке. Знать бы, чем дело кончится, может, продлил бы сухой закон и для парней до самого возвращения в Киров. Но сильны мы бываем лишь задним умом. А в тот момент повода лишать личный состав заслуженной радости вроде бы не имелось. Всю дорогу, все семнадцать дней парни честно тянули лямку. С момента получения и до сдачи груза спиртного даже не нюхали. Вроде как заслужили. Да и не хотелось мне слышать за спиной недовольное бурчание, не хотелось прослыть слишком правильным, типа «сам не пьёт и другим не даёт».
Сидя на свежем воздухе, мы подкрепились изрядно. Даже немецкие «оккупанты» не смогли аппетит испортить, ибо каждый из нас помнил два волшебных слова – всё включено! А поскольку вечер только лишь начинался, решили мы после сытного ужина жирок растрясти – прогульнуться по Николаеву. Пешая экскурсия! Благо находился готель «Континент» в самом центре.
Двоякое впечатление произвёл город. Кирпичные высотки перемежались тут с многочисленным частным сектором. Низкие домики-мазанки по окна вросли в асфальт. И прямо над ними – жилые многоэтажки и новые, как с иголочки, торговые центры. Тут и там пестрели расклеенные по стенам однотипные объявления.
– Обе-реж-но, свы-ня-чый грып! – прочёл по слогам Серёга.
– Свиной грипп свирепствует, – зачем-то перевёл Мыколаич.
– Дожили, что даже летом от всякой заразы покоя нет, – проворчал я.
Николаев напоминал наш родной Киров середины девяностых: мозолили глаз разномастные – кто во что горазд – коммерческие ларьки. Тупые и нелепые рекламные вывески пестрели повсюду.
Приметив вывеску «Сувениры – дешевле, чем в Одессе», зашли в маленький магазин. Была у нас в ту пору мания – в каждом городе, где оказывались, купить сувенирный магнитик. У меня уже весь холодильник увешан такими был сверху донизу, но я не останавливался, жена в то время как раз раскручивала меня на приобретение большого морозильника, так что новый простор для коллекционирования намечался. Думал я: вот доживу до пенсии, сяду на кухне чаи гонять, гляну на холодильник, на морозильник, тут и вспомнятся мне все поездки. Или, к примеру, гости придут, увидят две-три сотни магнитиков, спросят – ты что, во всех городах этих был? Во всех, отвечу, да тут ещё многие не вошли. Тогда гости будут качать в удивлении головами и восхищаться, восхищаться.
Вот по этим причинам к выбору сувенирных магнитиков я подходил ответственно. Приглядывал самые необычные, чтобы не были все они на одно лицо, потому магнитик «глобус Украины» мне сразу понравился. Ещё я пытался подобрать сувенир с изображением города. На прилавке их было много, но всё не то.
– Есть тут у вас магнитик, чтобы название города было по-украински написано? – спросил я у пожилой продавщицы.
– Как это? – удивилась она.
– Ну... Мыколаив что ли...
– Нет у нас тут такого, у нас город русскоязычный, – отрезала продавщица.
Пришлось брать что дают. Без экзотики. Николаев.
Мы прошлись по скверу имени 68-и героев-десантников, тех, кто во время Великой Отечественной участвовал в освобождении города от немецких захватчиков. Глядя на вечный огонь, помолчали с минуту. После прогулялись по набережной Южного Буга, пофоткались у старинной пушки, отлитой ещё при русских царях-императорах. На небе сгущались тучи. Кажется, намечался дождь. Мыколаич, словно заправский экскурсовод, указывал нам вдоль реки:
– Во-о-он в той стороне находится судостроительный завод, на котором раньше авианосцы строили. Теперь один «Адмирал Кузнецов» остался и тот толком не ходит, а... плавае як гивно. Ещё дальше Днепровский лиман и выход в Чёрное море. Смотреть тут особо нечего. Давайте-ка лучше завтра в Одессу сгоняем, тут на автобусе пару часов. Привоз покажу вам, на пляже в Аркадии искупаемся. Когда ещё «жемчужину у моря» посмотрите?
Предложение прокатиться в Одессу нам пришлось по душе.
В этот день, невольно присматриваясь к Мыколаичу, я утвердился во мнении: с головой у него всё в порядке. Ну да, л;тчик наш – фантаз;р ещё тот! Контакт с гуманоидами, понимаешь ли, выдумал... Но рассказ про НЛО – лишь плод буйного воображения Мыколаича помноженного на природную тягу его к артистизму.
Уже начинало смеркаться, и мы повернули обратно. Шли себе, никого не трогали, в готель поспешали, чтобы под дождь не попасть, как вдруг из переулка выскочила растрёпанная и какая-то ошарашенная женщина средних лет. Она бросилась к нам.
– Хлопчики, помогите!
– Что с вами?
– Беда у меня!
– Да что случилось?
Женщина чуть перевела дух и объяснила, что нужно помочь ей затащить холодильник, доставленный из ремонта, на пятый этаж. Лифта в хрущёвке, понятно, не было. Ну, мы помогли, затащили. Что для нас холодильник? Так, небольшая разминка. Мне и самому морозильник по возвращении покупать; правда, у нас в доме лифт... Женщина стала благодарить, гривны достала, но мы отказались. Разговорились.
– Так вы из России значит? Москвичи? На глинозёмный завод прибыли?
– Не, мы из Кирова, вятские-хватские. И не на глино... как там... Короче, специально проехали две тыщи кэмэ, чтобы вам помочь.
– Ха-ха-ха, ну спасибо, спасибо. А я и не подумала, что вы иностранцы, ха-ха-ха.
– Так и вы без акцента по-нашему говорите, в России вас тоже за иностранку не примут. Сами так научились по-русски шпарить или на курсы языковые долго ходили?
– Да в детстве как-то само собой получилось; правда, два репетитора всегда рядом были – мама и папа.
Так мы шутили над тем – кто кому теперь иностранец, про язык и про мову. А потом, отсмеявшись, женщина завздыхала:
– Теперь вот навязывают на работе украинский учить. Против-то я ничего не имею, только никак не пойму – к чему он? Все у нас говорят по-русски.
Мы вновь с превосходством смотрели на Мыколаича, тот лишь развёл руками. В благодарность женщина нам вручила литровую банку консервированных абрикосов. Отказаться мы не смогли, взяли, чтобы уважить.

***
– Ну что, попробуем абрикосы в качестве закусона? – осведомился Серый.
– Давай. Не переть же их в Киров! – одобрил Мыколаич, расставляя стопки. Культурно провести посиделки мы собрались в его номере. Апартаменты Мыколаича ничем не отличались от наших. Все три номера – как близнецы: обстановка в серых и бежевых тонах. Главное – стол был достаточно велик, чтобы три мужика могли скоротать за ним время. За окном потихоньку темнело, а наш вечер переставал быть томным.
Я извлекал из пакетов продукты, купленные в супермаркете «Велика кишеня». Серый строгал колбасы и сыр. Сало он резал тонкими дольками, буханку делил на большие куски. Красиво ножом орудовал – спец, настоящий десантник! Первый из двух пузырей с яркой надписью «горилка украинська медова з перцем» блеснул в руке Мыколаича. Лётчик действовал решительно и умело. Перевернув бутылку, шлёпнул зачем-то её «по попке». Тут же лёгким движением крутанул пробку и с меткостью, отточенной между полётами за годы службы на полигонах, наполнил два стопаря. Жидкость янтарного цвета легла ровнёхонько. Точно по пятьдесят. В третий стопарь – по моему заказу – он плеснул «негазовану минеральну воду».
Тут обратил я внимание на одну причуду Мыколаича, которую ранее пропускал мимо глаз. Каждый раз, приступая к трапезе, он трижды дул на тарелку. Раньше в теплушке или в столовой казалось мне, что он остужает таким образом пищу. Но горячего в этот вечер у нас на столе не водилось, и Мыколаич три раза дунул на бутерброд. Примета, что ли, у него такая?
Не успели мы осушить по первой, так сказать «за доехали», как Серёга, словно бы продолжая начатый разговор, спросил Мыколаича:
– Вот ответь нам тогда, раз хвастался, мол, всё знаешь. Почему говорят: «Киев – мать городов русских»? Я понимаю, Одесса – мама, но Киев-то – он. Правильнее было б отцом называть!
Вопрос вроде невинный, но чувствовалась в нём лёгкая провокация, вызов к очередной словесной баталии. Мыколаич сначала слегка опешил:
– Я вроде не утверждал никогда, что всё знаю.
– Вслух может и не произносил, но точно так полагаешь. И всем своим видом всегда нам показываешь.
– Да? Тебе, Серуня, опять мерещится. Ну а вопрос твой несложный. Ответ на него я действительно знаю. Если ты в школе учился, то должен бы тоже знать, что выражение это взято из старинной летописи.
– Допустим. И что?
– А то! Древнее греческое слово «метрополия», которое, по сути, обозначает «главный город», «столицу», перевёл летописец на русский язык буквально – «мать городов». Вот так и оказался Киев матерью. После пошло гулять выражение из древней летописи по всем умным книгам, последующие авторы его подхватили, стало оно крылатым.
Я с интересом слушал. Честно сказать, не задумывался никогда, почему это Киев – мать. По начитанности Мыколаич определённо превосходил меня, не говоря уже про Сер;гу. Но молод;жь не сда;тся, пробует брать нахрапом.
– Э, да ладно, кончай умничать, – Серый плеснул по стопкам, вышло не слишком-то виртуозно и это будто его разозлило. – Киев-Куев, мать-перемать, ну раз стало оно крылатым, давай хоть за крылья тогда бухн;м, вэвээс!
Мыколаичу тост не понравился. Он чокался с Серым, скрипя зубами.
Что тут сказать? Не понравился тост и мне, точнее, слова, которыми смысл его был озвучен. Слишком быстро напряжение возрастало. Опорожнив стопки, оба они замолчали. Молчание напрягало, чувствовалось – это затишье пред чем-то грозным. Я пробовал сменить тему:
– Мыколаич, скажи, ты же л;тчик, поэтому знаешь наверняка. «Редкая птица способна долететь до средины Днепра» – это кто написал?
Но Мыколаич не отвечал, вперился тяжеленным взглядом в Серёгу. Я предпринял вторую попытку, обратившись на этот раз к Серому:
– Про птицу-то говорю... Кто писатель? Некрасов, что ли?
Тот, не отведя взора от Мыколаича, нехотя процедил:
– Может и Красов, а может не Красов.
Дуэль взглядов, устроенная напарниками, внушала мне некоторые опасения. Как бы отвлечь балбесов?
– Или всё-таки Салтыков-Щедрин? – продолжал я свои потуги.
– Ну, тут уж одно из двух, – проскрипел Мыколаич, мрачно разглядывая Сер;гину челюсть, – либо Салтыков, либо Щедрин, третьего не дано.
В этот момент стало ясно – эти двое мне такой «вечерок на хуторе близ Диканьки» устроить могут, что маловато не покажется. «Страшную месть» готов был осуществить каждый из них. И тут за окном так всполохнуло, что на секунду яркий свет с улицы осветил наш гостиничный номер ярче зажжённых ламп. Вскоре послышался раскатистый грохот, а за ним громкий шелест дождя. Гроза! Погода за бортом добавила ситуации антуража, но настроения мне совсем не добавила. Под гром и молнии Серый снова наполнил рюмки и вдруг, неожиданно улыбнувшись, кивнул на окошко.
– Да уж, чуден Днепр при тихой погоде!
– Когда плавно мчит полные воды свои, – подтвердил Мыколаич. – И ни прогремит; ни зашелохнет.
Я облегчённо выдохнул и поднял свой стопарь с минералкой:
– Хоть до Днепра тут не очень близко, однако же, выпьем за Николая Васильевича.
Две пары глаз непонимающе уставились на меня.
– За Гоголя говорю, ёлы-палы. Вам в падлу что ли?
– Третий тост пьют не чокаясь, – с пафосом произнёс майор ВВС.
– За тех, кого с нами нет, – добавил ефрейтор ВДВ.
Ну, Гоголя тоже нет с нами, но озвучивать эту мысль я не стал. Правда же, вылетело из головы – третий тост, не чокаясь, стоя. Выпили, помолчали, и после этого атмосфера в номере совсем разрядилась. А когда в первой из двух бутылок оставалось горилки на донышке, Серый с Мыколаичем общались уже как ни в чём не бывало. Они вспоминали службу – каждый свою. Их разговорчивость подогревал алкоголь. Минералкой же вряд ли чего подогреешь, поэтому я, как всегда в таких случаях, чувствовал себя малость в чужой тарелке.
– Ефрейтор Виноградов! – глаза Мыколаича озорно сверкнули.
– Я! – весело отозвался Серый.
– Вы не в курсе, чего это рядовой стройбата пытался в дороге нами командовать?
– Не в курсе, товарищ майор! Надо бы выписать ему две пары нарядов вне очереди!
– А вы, парни, оказывается два сапога пара, причём два кирзовых сапога! – я улыбался их плоским шуткам. Кивал им, ну типа давай, давай. Развеселились. Хреновы юмористы. Ладно, пусть лучше так, чем конфликты устраивать в командировке. Мы тут хоть без оружия, но всё же «как бы в другой стране», по выражению нашего начальника Бесарчука.
– Смейтесь, смейтесь, – я подбодрил парней. – Всё у меня записано. Будут вам завтра наряды, будет и очередь к травматологу.
После таких моих слов они, видимо, испужавшись, быстро ретировались из номера. На самом деле Мыколаич, бросивший накануне поездки курить, не вытерпел – сдался пагубному пристрастию под воздействием алкоголя. Он пошёл здоровью вредить на улицу, а Серого утянул с собой за компашку. Одному было мне хорошо. Я прислушивался к затихающим звукам дождя, к удаляющимся громовым раскатам и предвкушал намечаемую на завтра поездку в Одессу. Собирались мы туда на весь день, лишь бы погодка не подвела.
Парни вернулись не в меру весёлые. Вернулись гораздо раньше, чем мне хотелось.
– Ну, Александр, давай теперь тост говори, – Мыколаич потёр в нетерпении руки.
– Ты, Саша, за кого там хотел? – лыбился Серый. – За Гоголя, за Горького...
– За кое-кого! Вы чего, блин, такие весёлые?
Недолго поусмехавшись, напарники рассказали о том, что Серёга времени даром зря не терял. Пока я торчал «в нумерах», а Мыколаич травился на крыльце никотином, Серый умудрился склеить ту самую девушку, администратора на рецепции, которая нас заселяла.
– У неё как раз смена сейчас заканчивается, – Серый разлил по стопкам остатки горилки из первой бутылки, взглянул на часы, – через десять минут смугляночка освободится. Давайте-ка дёрнем по-быстрому на посошок, и я пойду её провожать. Она мне сказала, что рядом живёт, так-что...
Энтузиазма Серёги я не разделял. Мало ли в какую историю с пьяных глаз может вляпаться этот оболтус. Мы же в чужом государстве, хоть и «как бы», поэтому не до историй! Серый же, радостно замахнув горилки, проглотил абрикос из банки, поразглаживал перед зеркалом рыжую шевелюру и ушёл, напихав полный рот жвачки. Ну что его, силой, что ли, держать? Взрослый уже, сам за себя отвечать обязан. Но и меня, как старшего наряда, ежели что-то плохое стрясётся, по голове гладить не станут. А плохое с Серёгой случиться могло, и, глянув на Мыколаича, понял я – думает он точно так же.
Как мог отпустить я Серёгу? Пьяного, к почти незнакомой особе, в чужой стране? Вот так и мог! Честно признаюсь, я не был идеальным начальником караула. Человеческий фактор. Нервы мои тоже имели свой запас прочности, бесконечно растягивать их я не умел...

***
Завтракали мы с Мыколаичем  на террасе. Солнышко отражалось в подсыхающих с ночи лужах, оно словно пыталось яркими бликами взбодрить нас – невыспавшихся гостей города. Горячие круассаны и кава з вершкамы, ну то есть кофе со сливками – еда не самая украинская, но по утряни вполне покатит. Мыколаич выкурил сигарету. Стоило вчера ему с пьяных глаз дать слабинку, как пагубная привычка вернулась с удвоенной силой. Он успокаивал сам себя: «Как возвернусь из поездки – снова брошу». Ну-ну, знаем мы это дело, проходили. Я и сам в своё время сумел завязать с табаком только с третьей попытки, да и то мне было легче – ведь я перед этим уже со спиртным покончил.
Долго стучались к Серому в номер. Думали – то ли ещё из гостей не вернулся, то ли случилось чего с донжуаном нашим. Но к моему облегчению, Серый дверь, наконец, отворил. Видок у него был, мягко сказать, далеко не парадный. Ехидные вопросики Мыколаича о том, «как прошла ночь любви?» пропускал Серый мимо ушей. Видно было – хреновато прошла. Он молча собрался и, вытащив из холодильника жестяную баночку, засосал вместо завтрака пыво.
Часа через три мы из автобуса вышли в Одессе. Погода стояла солнечная, но не жаркая – самое то. Мыколаич ещё при советской власти, будучи молоденьким лейтенантом, летал пару раз по армейским делам во всесоюзную столицу юмора, поэтому право построения экскурсионных маршрутов передали ему. И он, вспомнив, наверно, совдеповскую привычку, первым делом потащил нас на знаменитый одесский рынок – Привоз. Обещал небывалый ассортимент всего, что только возможно и смешные цены. Эх, только зря потратили драгоценное время! Может, в былые времена оно так и было, как живописал наш экскурсовод. Мы же увидели самый обычный рынок. Ну да, он довольно большой с крытыми павильонами, но кого этим сейчас удивишь? А товары, цены – всё как везде. Я приобр;л по случаю зонтик китайский, Серый купил китайские тапочки. Короче – ерунда! Мыколаич упорно искал чего-то в подарок для дочерей. Но потолкавшись часок меж прилавков, мы с Серым тв;рдо решили – довольно с нас и чуть ли не силой вытащили Мыколаича с Привоза.
У выхода с рынка, словно нас поджидая, стояло такси. Малиновая «Лада» десятой модели украинской сборки. О том, что машина «зроблена в Украини» говорил хромированный шильдик «Богдан» на багажнике.
– Шеф, на Аркадию, к пляжу!
И поехали мы открывать купальный сезон. В машине пахло пылью и пережаренными семками. Таксист – жирный небритый дядька – считал, очевидно, что как коренной одессит, он обязан развлечь пассажиров юмором в местном неповторимом стиле. Узнав откуда мы прибыли, голосом под Жванецкого он вещал:
– Ой, що же вы говорите, я вас умоляю! Я знаю Киров, да!
Приятно было это услышать, но тут таксист выдал первый перл:
– Да, знаю. Это же тот самый город, где рабочие не встают к станку, пока не примут на грудь стакан водки!
Мы недоуменно переглянулись. Плоская шутка, да и явно не экспромт. На Comedy Club не тянет и даже на «КВН». А таксист (видимо, с прицелом на чаевые) всё косил под одесского джентльмена, ему бы ещё белый шарфик на шею. Весь путь он нас потчевал явно заученными остротами. Вещал про погоду да про дороги и сумел-таки к концу поездки выжать из наших губ пару улыбок, а из карманов наших парочку лишних гривен.
И вот – Аркадия, курортный район Одессы. Через парк пешеходной дорогой спустились мы к пляжу. Отличное место! Вы уж поверьте, в пляжах я знаю толк. Белоснежные шезлонги, шатры и бунгало стройными рядами вдоль живописного берега. Отдыхающих было полно на пляже, но не в воде. Когда заходили в море, Мыколаич с Серёгой поёживались, я же с ходу нырнул.
– Чего вы там мнётесь? Айда за мной!
– Ты, Александр, что ли, морж? – стуча зубами, спросил Мыколаич.
– В том-то и дело, – ответил за меня Серый. – Он же зимой в проруби окунается.
Всё-таки мы от души накупались. Настроение поднялось. И всё было б совсем замечательно, если бы не... То ли вода в Чёрном море была чересчур солёная, то ли солнышко начало припекать сверх меры... В общем, что на моих спутников так подействовало – я не знаю, но нескончаемая перепалка между Серым и Мыколаичем, которая прошлым вечером вроде уже затихала, после купания начала разгораться с новой силой. Сегодняшние споры были у них в основном на армейскую тему.
Весь оставшийся день мы гуляли по живописным местам Одессы. Я старался отвлечься от словесной войны моих спутников, разглядывая достопримечательности. Французский бульвар полнился историческими строениями. Доходный дом Рабиновича, Мавританская арка, особняк Рено...
Когда добрались до центральных улиц, вспомнилась мне недавно прочитанная книга о Великой Отечественной войне. В книге той был эпизод – люфтваффе бомбят Одессу. Перед моими глазами вдруг встала картина: люди, спасаясь от бомб, бегут по одесским улицам. Над их головами с воем проносится Фокке-Вульф. Грохот взрыва, дым, огонь и вопль раненой женщины. Неужели так было? Прямо тут, прямо на этих улицах! Я вглядывался в лица улыбающихся одесситов и думал – хорошо, братцы, жить во времена мирные. Гуляем мы по цветущим улочкам и кажется нам, что по-другому и быть не может, что мир был и будет всегда...
Однако в нашем небольшом коллективчике до мира было ещё далеко. Негромкая, но весьма едкая ругань Серого с Мыколаичем действовала на нервы. Эти двое, словно взявшись за ручки железной пилы, целый день – вжик-вжик, вжик-вжик – пилили мою черепушку. Признаюсь, я далеко не Махатма Ганди, поэтому в какой-то момент не сдержал эмоций:
– Парни, как же вы задолбали оба! От споров ваших крыша уже съезжает. Вернёмся в Киров – ругайтесь там, сколько влезет. Дайте командировку спокойно закончить!
Коллеги мои поначалу опешили, примолкли даже. Но ненадолго.
– Опять рядовой в разговор старших по званию лезет, – пробурчал Мыколаич себе под нос, но так чтоб и остальные услышали. Сказал вроде в шутливом тоне, но все эти шутки меня достали. Пришлось ответить.
– Ты в авиации у себя был майором, но это в прошлом. Сейчас ты младший инспектор, а я твой начкар, – ответил я тоже, как бы шутя, но твёрдо.
– Правильно, – тут же поддакнул Серый. – Слушай, авиация, что начальник тебе говорит. Ты, Саша, в Группе сопровождения с какого года?
– С декабря 93-го.
– Ого, то-то же! Почти уже двадцать лет. А я в 91-м только ещё родился.
– Вот ты, салабон, и слушайся старших, – Мыколаич смерил презрительным взглядом Серёгу. – Ты по возрасту мне в сынки годишься.
– И чё теперь?
– А то теперь. Вот женишься, заведёшь детей, дом построишь, посадишь дерево, тогда и дадим тебе право голоса. А пока молчи в тряпочку!
Но Серый так просто не сдался. Начал что-то вещать про оборзевших старп;ров. А Мыколаич ему в ответ про охамевших салаг...
Выход был только один – заткнуть уши, чтобы всё это не слышать. Но не станешь же гулять по чужому городу с заткнутыми ушами. Приходилось терпеть. Я дал себе зарок – больше никогда, ни в каком виде, ни при каких обстоятельствах не соглашаться ехать в командировку с этими двумя брюзгами. По отдельности были они вроде люди как люди, но вместе – просто гремучая смесь!
Так под звуки их взаимных упрёков и оскорблений, мы подошли к Куликову Полю – площади в центре Одессы. Название интересное, но, как оказалось, к Куликовской битве отношения не имеющее. Когда-то давным-давно здесь и в самом деле были поля, принадлежащие помещику Куликовскому. Теперь же над площадью высился Дом Профсоюзов – помпезное сооружение советской эпохи. Высокие окна, величественные колонны. Чем занимались тут профсоюзные чиновники, какие такие важные задачи решали, и сколько их могло поместиться на пяти этажах монументального здания – для меня загадка. Впрочем, думаю, если пару чиновников (даже не обязательно «М» и «Ж») разместить в любом здании, то каким бы большим оно не было, все его кабинеты вскоре заполнятся. Чиновники – такой вид, плодятся геометрически. Возможно даже почкованием.
Миновав Малую и Большую Арнаутские улицы, добрели до Оперного театра. Оттуда – к памятнику основателям Одессы. Екатерина II стояла на пьедестале, высокая и мощная, словно Екатерина Гамова занявшаяся вместо волейбола метанием ядра. Четверо бронзовых мужиков-основателей, что пристроились вокруг пьедестала, казались просто пигмеями по сравнению с императрицей всея Руси. Старинными одеяниями мужики походили на четырёх мушкетёров, а бронзовыми серо-зелёными лицами на гуманоидов из НЛО.
Пофоткавшись, мы спустились Потёмкинской лестницей к морвокзалу. Понаблюдали, как мимо Воронцовского маяка уходит в море многоэтажный круизный лайнер с западными туристами. Они уплывали к далёким чужим берегам. Наступал тёплый южный вечер. Пора было и нам уезжать. Прямо сейчас уезжать из Одессы, а назавтра из Николаева, с Украины.

***
В готель «Континент» мы вернулись поздно. Устали за этот день, у напарников даже для ругани сил не осталось. Я и подумал, что, наскоро перекусив, мы разбредёмся по кубрикам спать. Но у Мыколаича в номере с прошлого вечера томилась непочатая бутылка горилки, и два моих компаньона решили, что просто обязаны её уничтожить. Опасений у меня не возникло. Всего-то одна бутылка. Я помнил, как вчера, приняв за воротник, Серый и Мыколаич на время забыли о ссорах. Значит, выпивка их сближает.
Пожевав бутербродов с чаем, собирался уже на выход, но парни завыкомыривались. В стопках у них плескалась горилка, наполнив и мой стопарь минералкой, они уговаривали посидеть за компанию.
 Я поднял посудинку.
 – За что пьём?  – спросил Серый.
 – Да. Скажи уже тост, командир, – ухмыльнулся Мыколаич. – Ведь ты вчера вечером что-то уже начинал...
 – Ладно, – я на секунду задумался, вспомнил, как Одессу бомбили фрицы, ну и сказал первое, что пришло на язык, – давайте тогда, парни, что ли, за мир. Ну, чтоб войны никогда больше не было. И... короче... за дружбу России и Украины.
Выпили. Тут Мыколаича понесло.
– А дружбы-то всё меньше и меньше. Если такими темпами дальше пойдёт, не далеко до вражды и до драки.
Слова его нам казались блажью. На Украине мы чувствовали себя как дома.
– В смысле до драки? – полез снова в спор Серёга. – Типа до войны, что ли?
– Ну, до войны-то – это уж слишком, не думаю, что такое возможно. Но крупный конфликт вполне вероятен. Я имею в виду вооружённый конфликт. – Мыколаич отошёл к окну и попытался рассмотреть что-то в сумерках, но кроме собственного отражения ничего не увидел. Зато услышал редкий стук капель о подоконник. – Дождик опять накрапывает. Вы, ребятки, молоды ещё. Да и не бывали на Украине до этого. А я жил здесь и вижу, как было раньше и что теперь. Местный народ отдаляется от России, то есть его искусственно отдаляют. И мне, приехавшему на ридну Украину после многих лет отсутствия, заметно это особенно чётко.
– Зоркий ты наш! Чингачгук! – Серый снова плеснул горилки – Выпей лучше, Зелёный Змей! Давай за нашу Победу!
Мыколаич вернулся к столу, и они дёрнули за Победу.
– Это всё тонкие штуки, ребята, – умяв абрикосину, вещал Мыколаич. – На первый взгляд кажется – всё как раньше, всё без проблем. Но я почитал местную прессу, телебаченье посмотрел и понял – украинцам потихоньку внушают, что во всех неприятностях их виновата одна Россия.
– И что же? – встрепенулся Серёга. – Даже если пытается нас стравить дядя Сэм или кто там ещё... Фиг чё у них получится! Что нам делить-то? Мыколаич, мы же братья.
– О! Между братьями, Серуня, тоже бывают конфликты. Про Каина с Авелем историю слышал?
А вот тут уж и я не смолчал:
– Зачем далеко так копать? Каин, Авель... Я вижу наглядный пример вражды перед собственными глазами! Ежедневно. С утра до вечера. Уже третью неделю кряду.
Парни примолкли, переглянулись. Серый поджал недовольно губы. Мыколаич, слопав ещё абрикосик, продолжил тему:
– Ну а делить, говоришь, что? Это всегда найдётся. Есть в отношениях наших братских стран мины замедленного действия. Это и территориальные темы, и языковой вопрос, и заморочки по газу. Да мало ли?! В курсе ведь про разборки пограничные на Тузле? Вот! А это лишь первая ласточка, ребятки. Крымчане-то не забыли, как Хрущёв, не спросив, их полуостров хохлам подарил. Так что всё ещё впереди.
– Да ну тебя! Пей лучше, – Серый снова плеснул по стопкам. – Сами же хохлы теперь Януковича президентом себе избрали, а это не Ющенко и даже не Кучма. Янукович к России ближе.
– Да-да. Конечно. То-то бандеровцев здесь в открытую восхваляют.
– Хрен на них, Мыколаич. Ежели заварушка начнётся, хохляцкую армию мы в два счёта уделаем!
– Ой ли?! Шустёр ты, Серуня! Но хохлы, между прочим, не хужей москалей драться могут. И вообще оба вы зря всю дорогу посмеиваетесь над украинцами, смотрите на них типа так, свысока. Типа, вы тут такие... Великороссы приехали в Малороссию. Знаете ли, вообще-то, что термин «Малороссия» означает? Это то, чем Россия была изначально, она же не сразу стала большой. Малороссия – это и есть самый центр древнего государства, Киевской Руси. А всё остальное приросло уже позже, и получилась большая страна, в старину говорили – великая, то бишь Великороссия. Так что Малороссия – самая древняя часть страны, можно сказать, её сердцевина.
– Круто загнул, умно;! – усмехнулся Серёга. – А я университетов не кончал, поэтому проще скажу: украинами в старину называли окраины, у края они, вот и всё.
Мыколаич вскипел моментально. Не на шутку разгоношившись, он готов был чуть ли не с кулаками ринуться на Сер;гу. Я решил, что пора бы его чуточку остудить:
– Спокойствие, только спокойствие! Мыколаич, не принимай ты всё близко так к сердцу. Если я и посмеивался над братьями-славянами, то по-доброму. Я и над собой – вятским лаптем – так же могу посмеяться.
– Саша, постой! – на этот раз возмутился Серёга. – Ты чего перед ним оправдываешься, будто украинцы все сплошь такие ласковые и пушистые? Не хохлы ли теперь свысока на нас сами смотрят? Возомнили себя охрененными эвропэйцами, мы для них типа кацапы немытые, варвары. А сами только и могут, что наш газ из трубы тырить.
– Опомнись, Серуня, ну кому нужен вонючий твой газ! – возразил Мыколаич.
Я попробовал свести словесную баталию к шутке:
– А газ-то твой, Серый, и вправду вонюч.
– Ага, особенно, когда он гречки с туш;нкой нажр;тся, – уточнил Мыколаич.
И увидав, что чувства юмора он ещё не утратил, я спросил:
– А сам-то ты, Мыколаич, кто будешь? Москаль али хохол?
– Судя по росту, он малоросс, – вставил Серый.
Мыколаич выдохнул и ответил вполне спокойно:
– Я такой же, как вы, придурки.
На этом тема дружбы братских народов была исчерпана, и парни мои вернулись к дискуссии о родах войск. Крылья или парашюты. Фуражка с синим околышем или голубой берет. Авиация или десант.
Как же мне надоело слушать их бесконечный спор! Я поднялся из-за стола полный решимости покинуть недружную компашку. Несмотря на мои опасения, с уговорами остаться ещё посидеть ко мне приставать не стали. Наверное, малость поддав, Серый и Мыколаич почувствовали себя на одной волне. И этот спор, и словесная дуэль нужны были им обоим. Я же теперь стал пятым колесом в их телеге.
Под долетавшие с улицы громовые раскаты я вошёл в полумрак своего номера. Включать электричество не хотелось. Время от времени пейзаж за окном озарялся вспышками молний, было красиво, опять начиналась гроза. Дождь уже вовсю барабанил по подоконнику. Спать ложился со спокойной душой. А зря, ночка выдалась ещё та!
Вырубился я довольно быстро. Однако посреди ночи меня разбудил настойчивый стук. Дверь номера содрогалась. Стрелки настенных часов показывали начало третьего. Выругавшись, отыскал я свои тапки резиновые и пошёл открывать. За дверью обнаружился Мыколаич. Губы его были расквашены, а он всё прикладывал к ним гостиничное полотенце. Некогда белоснежная ткань перепачкалась кровью. Глаза Мыколаича заволокло туманом. Даже стоя на одном месте, он пошатывался, как от ветра. Таким окосевшим он предстал предо мною впервые. Выругавшись ещё раз, я впустил его в номер.
– У вас же на донышке оставалось, когда я спать уходил.
– А м-мы это... курить пошли. Ка-а-ароч... мы ещё литру взяли.
Плюхнувшись в кресло, Мыколаич уставился в пол. Он долго икал и как будто забыл, где находится и зачем пришёл.
– Так что стряслось? – спросил я его, хотя и так всё мне было понятно. – С губами твоими что?
Он осмотрел меня с головы до ног долгим и мутным взглядом. Потом что-то припомнил, нахмурился, замычал:
– Серуня... К-козёл!.. Понимаешь?.. Я, грит, пойду налаживать дружбу России с Украиной. И пошёл, гнида, яйца к к-костелянше подкатывать. Ну, ты же помнишь её, ту девчушку. Я его не пускал. Вот нахрена он всё это затеял?.. Гад!.. Девчоночка та на мою младшую дочку похожа. А... А-а-а... Алекс-сандр-р! Я как представил, ч-что этот подонок её лапает грязными своими ручищами... Т-ты-ы прикинь!..
Тут Мыколаич даже прослезился. Наверное, снова вообразил, как вэдэвэ покушается на его дочурку. Пьяные слёзы смахнул он всё тем же полотенцем, от чего нос и щ;ки его перепачкались кровью. Мыколаич прищурился, кулаки сжались. Вид он имел зловещий.
– Ка-а-ароч... я ему с левой влепил. Он скопытился. И... И-и-и...
– И?
– И!
– Дальше-то договаривай! Он, ёлы-палы, скопытился. И?
– И... надо мне было добить паразита. Ногой бы в лобешник! А я, мудозвон старый, щенка этого пожалел. В итоге во.
Мыколаич опустил от лица полотенце и выпятил на обзор разбитые губы. Но что мне их было смотреть? Обезьяньи губищи – зрелище так себе, не из приятных. Лёд надо было раньше прикладывать. Кровь уж остановилась, поэтому с пластырем можно повременить. Наказав строго-настрого Мыколаичу оставаться на месте, я погасил свет. Очень надеялся, что он прямо в кресле уснёт. Сам же отправился на поиски пьяной десантуры.
В холле гостиничном – тишина. За стойкой регистрации – пусто. Я даже, запрыгнув, перегнулся через неё, чтобы проверить, будто там мог кто-то прятаться. Но и с той стороны под стойкой на полу никого не было.
Странное дело! В таком крупном отеле круглосуточно должен кто-то дежурить. Шаги мои отдавались эхом. Чуть не на цыпочках я подобрался к стеклянным дверям. Заперты, на улицу не попадёшь. Попахивает нарушением служебных инструкций, а что если вдруг пожар? Или у постояльца срочное дело возникло? Впрочем, мне-то сейчас на улице делать было нечего, там дождь вовсю барабанил по лужам, чернеющим на асфальтовых тротуарах. Я смотрел сквозь стекло и думал, может, всё это мне лишь снится? Чёрные лужи исчезнут, нужно только сконцентрироваться и открыть глаза. Но «сон» не желал прекращаться.
Так где же этот буян? Неужели смог уломать украиночку? И ладно, если она «сдалась» добровольно. По обоюдному согласию чудите вы как хотите. Но лишь бы по пьяной лавочке Серый палку не перегнул. С этим делом таких дров наломать можно, что замучаешься их потом разгребать.
Парадной лестницей я поднялся до самого верха. Двери на чердак и на крышу заперты. Обойдя все коридоры на третьем, спустился к нам на второй этаж. Везде было тихо и ни души. Даже храпа нигде не услышал, хоть останавливался и навострял уши у каждой двери. Похоже, все иностранные секс-туристы спали в своих люльках, словно младенцы, убаюканные дождём и гарными украинскими дивчинами. Я постучал в номер Серого, затем на всякий случай и к Мыколаичу, но и тут, и там никто не ответил. Хорошо хоть, что двери их номеров заперты, а то мало ли... там же ценные вещи и документы оболтусов.
В общем, я возвратился несолоно похлебавши. Мыколаич сопел в полумраке на кресле. Осторожненько притворив дверь, я тихо-тихо покрался к кровати. А что ещё оставалось делать? Только надеяться, что утро окажется лучше вечера. Рассчитывал, что удастся немного поспать, но...

Глава третья.
ГРОМЫ И МОЛНИИ, НЛО

– Ну что он там? Жив ещё мой вражина?
От неожиданности я подпрыгнул. Мыколаич не спал. За окном полыхнуло, и кривой отблеск молнии на мгновение осветил развалившуюся в кресле фигуру. Насколько позволял полумрак, я всмотрелся в его лицо. Поразительно, теперь Мыколаич выглядел много лучше – взгляд стал вполне осознанным. Даже губы теперь походили на человечьи, хоть опухоль так быстро и не могла сойти. С улицы донеслись громовые раскаты, только тут я и вспомнил слова нашего четвёртого напарника, того, что с оружием на «Газели» нас в Брянске покинул. «Ты там присматривай за Николаевичем, особенно если случится гроза», – так он тогда сказал, отозвав меня в сторону. Оказалось, присматривать нужно не только за ним – за обоими! Вот только при чём тут гроза?
Мыколаич уставился выжидающе. Пришлось приземлиться в кресло напротив.
– Серого я не наш;л. Администраторша тоже куда-то запропастилась... Вижу, ты малость очухался?
Но с этим выводом, похоже, я всё-таки поспешил, потому что вместо ответа, он начал твердить:
– Бедный, бедный Серуня. Жаль мне его. Зря, зря он со мною так...
Да, язык Мыколаича перестал заплетаться, и говорил он довольно внятно, хоть и негромко. Но, честное слово, нёс какую-то ахинею! Я решил, что пьяный дурман из его башки всё ещё толком не выветрился.
А Мыколаич, вперив взор куда-то сквозь стену, тихим и ровным голосом заладил что-то про своё трудное детство. Что-то такое нудное-пренудное про детский сад. Как он – пятилетний такой Мыколаич (я попытался представить его карапузом в колготках и маечке) – как-то там нашалил, сломал, в общем, стульчик. А воспитательница – крупная дама предпенсионного возраста – взяла да нахлопала его по заднице. Бедному мальчику было не столь больно, сколько обидно, ведь за процессом наказания наблюдала вся детвора их группы, в том числе девочки. Про девочек подчеркнул Мыколаич, как мне показалось, особо.
Поначалу мне даже вникать не хотелось в этот странный ночной монолог. Что ещё за ночка воспоминаний? Зачем мне всё это знать? Но я решил проявить такт – дослушать дурацкую историю про тяжкое детство, а затем уже вежливо намекнуть Мыколаичу о том, что ночами я так-то обычно сплю.
Он рассказал, как ревел, обижаясь на воспитательницу. Я сочувственно покивал (ни фига себе психотравма, с детства всю жизнь это помнить!) и уже открыл было рот, чтоб прощаться, но тут Мыколаич выдал:
– Короче. Не прошло и недели, как та воспитательница умерла. И случилось это прямо в садике, прямо на глазах всех ребят нашей группы, поэтому и врезалась та история ярко так в мою память. Дело было в начале мая. Резвились мы на дневной прогулке, а тут – бац! – гроза. Воспитка нас давай загонять на веранду. Мы бежать, а она... То ли поскользнулась, то ли запнулась... Как сейчас помню – громко так вскрикнула. Я оборачиваюсь и вижу – ноги е; в синих резиновых полусапожках высоко подлетают, словно в замедленной кинохронике, и соломенная шляпка летит в сторону. А она – бах! – затылком о дорожку бетонную. Я чётко помню густую багряную лужицу крови на мокром бетоне, бледнеющее лицо её в каплях дождя. И тихий хрип, и закатившиеся глаза – помню. Да, грохнулась воспитательница знатно. Пока скорую вызывали, она уже и тю-тю.
Мыколаич примолк, отвернулся, наконец, от стены и вперился мне в глаза. Что ж, концовка истории меня, честно скажу, впечатлила. И тут я, кажется, стал понимать, про что намекал мне напарник в Брянске.
Поднявшись, нетвёрдой походкой подошёл Мыколаич к окну и, вглядываясь в темноту украинской дождливой ночи, продолжал говорить.
Следующая его история была из школьных времён. И вновь в ней присутствовал обидчик – ушлый раздолбай, учащийся параллели, который постоянно докапывался до Мыколаича-семиклассника. Плевался на переменах, подножки ставил, прозвище дал обидное (какое именно – Мыколаич не стал озвучивать). А однажды после уроков дов;л Мыколаича до нервного срыва, даже до сл;з. Испинал его, пальтишко порвал (зимой дело было), шапку в сугроб засвистнул. Но это ещё полбеды. Главное – всё происходило на глазах одноклассницы, которую юный Мыколаич ш;л провожать. Само собой, он не просто так решил проводить эту девочку – нравилась она ему. И – вот странное дело – после того случая, обидчик до Мыколаича докапываться перестал. Но, так или иначе, а с девочкой той у Мыколаича ничего не сложилось. Обидчик же припеваючи жил себе, не тужил, на каникулах летних укатил в пионерлагерь. Но с отдыха возвратиться ему было не суждено. Что же случилось? С такими же безбашенными раздолбаями он смотался на речку во время тихого часа. В тот день было пасмурно, и вожатые не хотели вести их купаться. А запретный плод сладок. Вот и полезли пионеры в речку, не смотря на мелкий дождик, закапавший из сгустившихся туч. Купаться под дождиком было им весело. Но тут громыхнуло, сверкнуло. Все повыскакивали на берег, чтобы в лагерь бежать. Обидчик же Мыколаича что-то замешкался. И следующая молния, ударившая прямо в реку, поразила того электрическим током. Насмерть.
От рассказов Мыколаича, от дребезжащего его голоса стало мне как-то не по себе. А Мыколаич, повернувшись от окна, вновь посмотрел мне в глаза долгим взглядом.
– Я уж окончил школу, когда мне впервые пришло на ум сопоставить эти два случая, – продолжал он. – Что получалось? Дважды меня очень сильно обидели, и оба моих обидчика впоследствии умерли во время грозы. Совпадение? Ну а что ещё?! Я тогда так и решил. Ведь не только с двумя этими людьми в жизни моей случались конфликты, а никто от грозы вроде больше не умер.
Мыколаич снова сел в кресло и на сей раз принялся разглядывать собственные ногти. Пристально их разглядывал, ровно в первый раз видит. За этим никч;мным занятием он и поведал мне следующую историю. Была она из армейской жизни, случилась в военном городке Домна, что находится под Читой. Будучи молоденьким выпускником лётного училища, прибыл туда Мыколаич для прохождения службы. В этом эпизоде в роли обидчика выступил сослуживец – старший офицер, отбивший невесту, которая как декабристка приехала за Мыколаичем в Забайкальский край. Отличие заключалось в том, что на сей раз возмездие совершилось быстро. Ни несколько месяцев, ни даже одну неделю ждать не пришлось.
Как-то недобрым утром объявила та декабристка Мыколаичу о том, что всё между ними кончено. Без утаек (не от большого ума) рассказала и о причине. Мыколаич был потрясён глубже некуда, ведь до этого злополучного разговора молоденький лейтенант ВВС не догадывался о том, что с неделю уже как он стал рогоносцем. А до намеченной свадьбы оставалось всего ничего, уж и приглашения родственникам разослали. Нажрался в тот день Мыколаич шила (так на флотский манер называли в их эскадрилье спирт, разведённый водой). Шило не успокоило, а лишь сильней растревожило лейтенантика. Весь день коридор офицерской общаги оглашался воплями и стонами Мыколаича. Небогатую мебель своей комнатушки с горя он покрушил. Дефицитные апельсины, к свадьбе уже приготовленные, в форточку повыбрасывал. Лишь к вечеру успокоился – уснул на поломанной койке под звуки начавшегося дождя. Да так со спиртяги вырубился, что даже раскаты грома не в силах были его разбудить. В темноте под окном на асфальте мокли разодранные апельсины. Всю ночь гремела грозовая симфония, Мыколаич внутри общаги «подыгрывал» ей своим мощным раскатистым храпом.
Очухавшись поутру, он позаимствовал молоток у соседей, сколачивал трясущимися руками шкаф да стулья. Тут и узнал новость о том, что у майора Истомина (того самого, что отбил его декабристку) вчера поздним вечером случился инсульт. Скончался майор той же ночью, так и не приходя в сознание. Впрочем, на окончательный и бесповоротный разрыв Мыколаича с бывшей невестой это уже никак не влияло.
И вновь, покончив с изучением ногтей, Мыколаич вперил в меня свой пристальный взгляд.
– Ты всё ещё думаешь, что это случайные совпадения?
– Не знаю, что и сказать... – я пожал плечами. – А что, у тебя в рукаве, как у фокусника, что-то ещё припрятано? Имеются у тебя в запасе ещё подобные истории?
– Нет. На этом всё. Разве мало?
– Три случая. Да, возможность таких совпадений крайне ничтожна. Но чем ещё объяснишь ты всё это? Вероятность сорвать джекпот в лотерее, думаю, ещё меньше. Однако же эти джекпоты время от времени кто-то срывает. Значит, это всё же возможно.
Я вдруг поймал себя на том, что тщательно подбираю слова, чтобы Мыколаича вдруг чем-нибудь не обидеть. Совпадения совпадениями, но кто его разбер;т, вдруг и вправду он обладатель какого-то неизвестного науке опасного для жизни окружающих феномена. Моя рука теребила через футболку нательный крестик, вкрадчивым голосом я продолжал:
– Вот если бы случаев таких было больше. Было б, к примеру, их пять или шесть...
– Я привирать не стану. Случаев было три. Но это те, о которых мне точно известно. Могли ли произойти другие? Вполне! Вот, например...
И тут Мыколаич поведал о случае, что произош;л, когда он ещё был курсантом. Л;тное училище он уже заканчивал, и угораздило же его однажды, будучи в увольнении, схлестнуться в ресторане с пьяным бугаем. Бугай тот был местный, гражданский. До выявления победителя в драке дело тогда не дошло, обоих драчунов менты повязали. И что же вы думали? Бугай накатал заяву на Мыколаича. Якобы курсант на него первым полез с кулаками, а он лишь оборонялся. Это потом уже выяснилось, что у бугая того старший брат – зам. нач. отдела милиции. Ну и пришлось Мыколаичу неприятностей хапнуть! Чудом не угодил под суд, чудом из училища перед самым выпуском его не турнули. Но исключили из комсомола, а для построения приличной военной карьеры в те времена это было убийственно. И служить перенаправили Мыколаича вместо светившей ему благоустроенной Прибалтики в ту самую Домну. Невеста по этой причине чуть было его не бросила, но всё же решилась поехать за ним в дыру под Читой (впрочем, лучше б она не ездила, про то, что случилось далее, я уже знал).
Тяжело дались все эти удары судьбы, свалившиеся неожиданно на голову молоденькому лейтенанту. Переживал Мыколаич, ясное дело, сильно. Но стал служить себе дальше в Забайкальском военном округе, и неприятности постепенно остались в прошлом. Прошли годы. После очередных размышлений на тему теории вероятности в его жизненных совпадениях, решил Мыколаич выяснить, как поживает бугай тот, его обидчик. И оказалось – никак. Погиб в ДТП тем же летом.
– Но разузнать была ли гроза в тот момент, когда ДТП случилось, я не сумел. Поэтому данный эпизод к делу не подошьёшь... 
В этот миг за окном полыхнуло неожиданно ярко-ярко. И не успел жуткий свет погаснуть, как вдарил гром. Долбануло так, будто под окном батарея гаубиц залп дала. Мне показалось, что наш номер вместе со всем зданием подбросило на полметра. «Где Серый? – тревожная мысль пронзила. – Жив ли?» Молнии продолжали сверкать одна за другой, но грохотало теперь с запозданием, всё дальше.
Чувствуя, как сердце мо; громко тикает где-то в пятке, я разглядывал лицо Мыколаича. Вид его был ужасен – густые брови нахмурены, разбитые губы поджаты насколько возможно, а нос походил на клюв хищной птицы. И мне стало страшно за Серого. Да и немножечко за себя – не скрою, но больше всё же за Серого. Честное слово, в тот миг мне за него стало страшно!

***
Всё следующее утро я мысленно возвращался к откровениям Мыколаича. Заправлял постель, сидел на унитазе, принимал душ, а картинки, как иллюстрации к шокирующим признаниям отставного майора, сами собой всплывали в воображении. Особенно ноги падающей воспитательницы, обутые в резиновые полусапожки. Как наяву видел я их подлетающими вверх очень медленно и очень высоко – чуть ли не к хмурому небу, на котором сверкали молнии.
Фантастически зловещий рассказ, услышанный ночью, врезался в память, не отпускал. Раньше я думал, что такое возможно только в кино или в книжках. Но мы-то с вами в реальном мире живём! А что если Мыколаич просто решил поприкалываться, страшилками попугать? Мало стало ему баек про НЛО! Но на прикол это вовсе не походило. Я вспоминал его лик, озарённый вспышками молний. Да и события, предшествующие рассказу – их конфликт с Серым, драка, кровь – на шутейный лад не настраивали. Нет, Мыколаич говорил о себе (о сво;м даре, феномене или проклятии – можете называть это как угодно) абсолютно серьёзно.
Что есть общего во всех этих случаях, рассказанных Мыколаичем, приведших к смерти его оппонентов? В каждом эпизоде так или иначе фигурировал противоположный пол. Начиная с девочек в садике, перед которыми воспитка его стыдила, продолжая школьной подругой и заканчивая несостоявшейся невестой. Да и в ресторане, по-видимому, без дам дело не обошлось. Из-за кого ещё в кабаке махаться? Ну и вот. Получается, во всех этих случаях имели место сильнейшие негативные эмоции Мыколаича: боязнь быть униженным в женских глазах, ревность, стыд, что-то ещё. А сейчас? Что мы имеем? В нашем случае тоже есть девушка, и теперешняя ситуация с местной красавицей тоже ведь заставляет Мыколаича нервничать, да ещё как! И чего мне теперь от этого нервного субъекта прикажете ждать?
Однако есть и ещё кое-что. Я припомнил рассказ Мыколаича о его путешествии на другую планету, услышанный мной в теплушке несколько дней назад. В тех обстоятельствах байка о контакте с пришельцами казалась мне этакой выдумкой, фантазией, озвученной чисто для развлечения. Я и сам, скажем так, творческий человек и зачатки любого творчества в людях мне любопытны. Вот и слушались мною байки про крутящийся шар в животе Мыколаича с интересом. Только теперь до меня дошло, что и в тот раз, вещая про контакт с пришельцами, был Мыколаич настроен совсем не шутейно.
Но ведь и это ещё не всё. Волки! Что означает фраза, брошенная вскользь Мыколаичем о том, что во снах преследуют меня под видом волков пришельцы? Чушь какая-то. Хотя... Вспомнилась тут же статья из читанного в теплушке журнала «Небесный сад». Автор е; – священник – утверждал, что когда человек усиленно ищет чего-то необычного, каких-то ярких, неизведанных ощущений, ему под личиной внеземных пришельцев могут явиться бесы, чтобы сбить человека с истинного пути. А что если эти самые бесы и Мыколаича так же с пути сбили? Но если он своим обострённым чутьём понял, что под видом волков скрываются инопланетяне, то... Получается, что волки в кошмарах моих это бесы и есть?
Фу-у-у! До чего досоображался! Нужно срочно притормозить. Обычно ведь как? Самое простое объяснение бывает ближе всего к истине. Так, может, Мыколаич просто малость того? Малость психический? Это бы все его «чудеса» и видения объяснило.
Но... как?! Он же всю жизнь в погонах, а в армии психов не держат. В смысле психически нездоровых людей. Тем более в ВВС с этим делом должно быть строго. Да и у нас при оружии служба. Регулярно на медкомиссиях проходим мы и психиатра, и нарколога. Нет, он не псих, не похож. А тем более и наркотиками тут не пахнет. Бывают, конечно, такие фантаз;ры, которые со временем сами начинают верить в свои выдумки, особенно если выдумки эти они часто рассказывают другим. Но так фантазировать обычно способны лишь малые дети, у нас же военный пенсионер. С другой стороны, может, он и не фантазировал. Допустим, пришельцы в тот раз ему просто, как он сам предположил, «померещились». Устал, перенервничал, выпил чуть больше нормы и вот такой кратковременный глюк. Померещилось, только и всего. Мне вот волки снятся периодически, я ж из-за этого психом пока не стал. Ну а с грозами что? С грозами и со смертями обидчиков? Тут, скорее всего, совпадения большей частью, а к совпадениям что-то Мыколаич ещё и прифантазировал. Он в плане фантазии мужик у нас даровитый. Эх, знать бы – какова в его рассказах доля выдумки. И какова доля правды?
Все размышления эти выматывали морально. Отъезд у нас поздно вечером. Торчать в номере? Нет уж! Я решил прогуляться. Проходя коридором мимо номера Мыколаича, сбавил шаг, прислушался. Тишина. Ну отсыпайся, несостоявшийся сценарист ужастиков! Лишь бы пришельцы больше тебе не виделись. Притормозил и у номера Серого. О, радость! Мне даже прислушиваться не пришлось. Храп из-за двери доносился отч;тливый, ровный. Гора с плеч!
Много ли старшему наряда нужно для счастья? С такими напарниками как мои – вовсе нет. Добраться бы до дому без происшествий и забыть всю поездку, как нехороший сон, как будто она мне... привиделась!
На прощальную прогулку по Николаеву шёл, чтобы мозг прочистить. С неба не капало, но сырость, казалось, висит прямо в воздухе. Огибая причудливые лужи, брёл наугад хмурыми улочками. Разномастные ларьки тут и там, набитые всякой всячиной – снова они мне напомнили мой родной Киров конца девяностых.
Увидав очень вычурный, очень крупный храм, я вспомнил, что давно не захаживал в церковь. А с такими напарничками, пожалуй, не лишним будет зайти, свечку затеплить за здравие каждого из нашей троицы и за благополучное возвращение домой.
Перекрестившись, еле сдвинул массивную дверь, а там, как по заказу, шла служба. Священник и дьякон возносили молитвы, местами им подпевал с балкончика женскими голосами хор. Но странное дело – во всём храме не было ни одного (ни единого!) прихожанина. Кроме меня. Ну да, сегодня четверг, разгар рабочей недели. Люди работают, у всех дела. Кроме меня. Однако тут что-то не так. Что-то меня настораживало. Прислушался, пригляделся и до меня дошло. Священник произносил молитвы не на церковнославянском языке, а... на мове. Иконы же были все сплошь украшены жовто-блакитными рюшечками. Так значит, вот куда меня занесло – на территорию раскольнической ПЦУ.
Надолго я там не задержался. Пошёл гулять дальше. Увидав большое и некрасивое, серое и угловатое здание – местный шедевр административного зодчества – прочёл вывеску над входом. Она извещала, что здание занимает Управлиння служби безпеки Украини в Мыколаивський области. Ого, это вам не какая-нибудь там «Миська рада»! На память сам себя сфоткал на фоне здания СБУ. У меня вообще много фоточек интересных с той поездки осталось.
Вскоре попался мне и храм Украинской православной церкви – настоящей, Московского патриархата. Выглядел храм не так помпезно, как его собрат, отошедший раскольникам. Зато и народу в нём было в избытке, и служба шла подобающим образом. Я постоял пред образом Николая Чудотворца – покровителя всех путешествующих, а заодно и покровителя этого града, наречённого в своё время русским князем Потёмкиным в честь святителя Николая. С иконы смотрел на меня Божий угодник, а я вглядывался в его мудрый лик: большие серые очи, высокое с залысинами морщинистое чело, тонкий нос и впалые, прикрытые седой бородкой, ланиты. В руках Николая Чудотворца лежала раскрытая книга. Вчитавшись, я смог понять лишь начало текста: «Во время оно...», далее шла непонятная мне абракадабра на церковнославянской кириллице.
Строгий взгляд Чудотворца внушал уверенность в скорой помощи свыше каждому, кто молится искренне. Но вот поможет ли моя неумелая молитовка сгладить вражду Серого с Мыколаичем, об этом мне предстояло вскоре узнать. В готель же я возвращался, прикидывая на ходу, как бы мне их после вчерашнего происшествия состыковать так, чтобы до Кирова им мира хватило. Да-а, братцы, за все годы в Группе сопровождения с такими заботами столкнуться пришлось мне тогда впервые. Да и после таких проблем я не припомню. «Ну и командировочка выдалась!» – думал я. Получалось, что я типа Леопольд такой. Типа, давайте-ка, парни, жить дружно. А двум мышам этим великовозрастным – что в лоб, что по лбу. Допились до мордобоя! Горилка превратила их в горе-горилл! Помню, поймал себя на мысли – хорошо, что хоть без оружия нас отправили на Украину.

***
Вернувшись к полудню в номер, я по внутреннему гостиничному телефону обзвонил напарников. Они, в самом деле, как мыши, прятались по номерам. Тырились друг от друга (хотя называть их друзьями можно было лишь с о-очень большой натяжкой). Каждого из них по отдельности мне удалось выманить на обед. Вечером этим уже в путь дорожку, требовалось как-то меж ними мосты наводить.
Первым ко мне за столик всё на той же террасе плюхнулся Мыколаич. Он был гладко выбрит, губаст, но не так ужасен, как прошлой ночью. Официант, принявший наш заказ на обед в украинском стиле, ушёл. Мы молчали. Нужно было с чего-то начать, и я начал:
– Вот размышлял тут с утра... про то, что ты ночью понарассказывал. Случаи необычные, это да... Гроза – смерть, гроза – смерть… Но, в общем, я думаю...
– Да не, – перебил Мыколаич и улыбнулся. – Зря я жуть на тебя нагонял. Совпадения это, ты прав, Александр. Просто случайности. К тому же, – тут он, подмигнув, чуть понизил голос, – к тому же, я малость присочинил. Не удержался, ну чтоб интереснее было. Помнишь ведь, обстановка располагала.
– Хе-х, да, помню, – я облегчённо выдохнул. – Такие байки только ночью в грозу, находясь в тёмной комнате, слушать. А рассказывать ты, однако, умеешь!
Мыколаич кивнул утвердительно. Мне бы радоваться, но... Что-то меня настораживало. Слишком убеждённо настаивал он на своей правоте ночью, а сейчас слишком легко шёл на попятную.
– Так значит, ты всё придумал? – уточнил я.
– Ну не всё, конечно. Но кое-что.
Пытаясь аккуратно прощупать, что он там замышляет, я как бы невзначай спросил:
– А помнишь, ты мне в теплушке про контакт с НЛО рассказывал?
Он недоумённо пожал плечами:
– Так это ж привиделось мне. Разве я не сказал? Пьяный морок, не более. Всякая ерунда может кому угодно почудиться и не только под действием алкоголя. За тобой вон... волки всё время во сне гоняются.
– Волки? – испытующе переспросил я.
– Ну а кто ж ещё? Не пришельцы ведь.
Припухшие его губы расползлись в широченной улыбке. Ну и Гуинплен, честное слово! Мыколаич смотрел мне в лицо преданными глазами. Всем своим видом пытался он выразить своё расположение. Я почувствовал в этом фальшь. Такой же преданный вид имел менеджер автосалона, когда пытался мне впулить в придачу к «Акценту» комплект доп. оборудования по двойной цене.
Тут принесли нам еду, Мыколаич трижды дунул в тарелку с борщом, и наш разговор прервался. Мы заработали ложками и челюстями, а вскоре подошёл и Серёга.
Мои опасения по поводу их сегодняшней встречи оказались напрасными. Про ночной инцидент – ни звука. И вообще друг с другом (правильнее, пожалуй, ворог с ворогом) мои напарники теперь не общались. Я стал для них посредником, этаким передаточным звеном, говорил то с одним, то с другим. Они меж собой – нет. Если требовалось им перекинуться парой фраз, то один из них обращался ко мне, но так, чтобы другой его реплику хорошо расслышал. И таким же макаром как бы «через меня» получал ответ. В этом их новом способе коммуникации был для меня один несомненный плюс – так Мыколаич с Серым не могли свою словесную полемику развернуть во всю мощь. И я, пожалуй, даже и согласился бы до конца поездки выступать в роли передаточного механизма, лишь бы только не начинались снова их невыносимые перепалки.
Пользуясь случаем, я проч;л небольшую лекцию о правилах поведения в служебной командировке. Вначале озвучил им краткий обзор инструкций, а дальше последовала «непереводимая игра слов с использованием весьма экспрессивных идиоматических выражений». Вот такие замысловатые фигуры речи доходили до моих компаньонов, кажется, лучше всего. Парни понуро кивали, глядя в разные стороны. Эх, да сами они вс; прекрасно знали.
Покончив с обедом, Мыколаич «откланялся». Серый же за трапезу только принялся. Я решил посидеть с ним, чтобы узнать взгляд на ночную разборку с его стороны. Не успел Мыколаич скрыться из виду, как Серый, кивнув вслед ему, промычал с полным ртом:
– Козлина! – и прожевав, проглотив, продолжил. – Прикинь, Саша, он гад каков! Чучело бандеровское! Ведь он же вчера первым начал. И за добавкой идти – это он меня раскрутил, когда у нас топливо кончилось. А потом, гад, нажрался и давай докапываться – не даст, мол, тебе украиночка, рожей, мол, ты не вышел. Меня завести очень трудно, ты знаешь. Но когда тебе в челюсть бьют ни за что, тут уж даже любой пацифист не удержится. – Серёга, отложив ложку, потрогал щёку ближе к правому уху, поморщился. – До сих пор ноет, даже жевать больно!
Я сочувственно ухмыльнулся:
– Да уж, тебя-то, пацифиста нашего, завести о-очень трудно!
– Ладно, не смейся. Я от Мыколаича честно не ожидал такой прыти! А он, оказывается, тот ещё заводной апельсин – первым мне врезал.
Тут я что-то чутка расчувствовался. Стало мне нашего вэдэвэшника малость жаль – за прямоту его, за неотёсанность.
– Ты, Серый, много чего от него не ожидаешь. А он, между прочим, типчик довольно мутный.
– Да слыхал я про Мыколаича краем уха. Говорят, он начальству стучит тихой сапой.
– Ну, это пока всё на уровне домыслов, – я сомневался, стоит ли пересказывать Серёге ночные страшилки, но припомнив сегодняшнее подозрительное поведение Мыколаича, всё же решился предупредить. – Ладно, слушай сюда...
И я поведал в общих чертах то, о чём ночью услышал из уст майора. Про намёки на угрозу для жизни поведал. Но реакция Серого меня обескуражила.
– Я так и знал! Ну и Мыколаич, ну и клоун! Тоже мне экстрасенс доморощенный. Значит, и тебе он мозг своими способностями выносил. Про грозу, про громы и молнии. А про пришельцев тебе он рассказывал? А про древних укров, которые Чёрное море выкопали?
Я нахмурился.
– Про древних укров пока от него не слышал. Про НЛО – было дело. Так получается, он и тебе про те случаи с грозами…
– Саша! Мыколаич мне «по секрету» все уши уже прожужжал, какой он ужасный!
– На тво;м месте я бы всё же серьёзней к угрозам его относился.
– А я вот как считаю, – Серёга придвинулся, облокотился. – Мыколаич – НЛО ему в тощую задницу! – да, типчик, конечно, опасный. Но максимум на что он способен – это стучать начальству. Всё! Ах да, он ещё может в челюсть исподтишка заехать. На этом его паранормальные способности заканчиваются.
В общем, как мог, я предупредил. Но словам моим Серый не внял, отмахнулся.
– Видал ведь, как он на тарелки вс; время дует? – продолжал возмущаться Серёга. – А как в Одессе вчера через трещинки на асфальте скакал?
– Как дует, видел...
– Так это же не нормально! Это ж кукушкой слегка попахивает!..
Не задался у нас разговор. Я даже забыл спросить Серого – что у него там с украиночкой, склеилось ли?

***
Но тема эта сама собой всплыла вечером.
Местом общего сбора перед отъездом был назначен мой номер. Первым явился вновь Мыколаич. Он пришёл раньше срока – довольный, спокойный, в руке дорожная сумка размером со стиральную машину. Когда в отель заселялись, она вроде раза в четыре меньше была.
– Подарки купил, – пояснил он. – Подушки с натуральным наполнителем из...
– Странные подарочки, – перебил я бесцеремонно.
Укладывая вещи в рюкзак, говорил с Мыколаичем, даже не обернувшись. В ответ донеслось обиженное мычание:
– Нормальные подарки. Для дочек. Каждой по две штуки. И почему это вдруг сразу странные?
– Охота тебе тащить за тридевять земель целых четыре подушки? Их что, разве в Кирове продавать перестали?
– С подобным наполнителем подушек в Кирове нет. Говорю же, в этом деле главное – наполнитель. От правильности наполнителя зависит правильность сна, правильность того, что тебе приснится, – речь из уст Мыколаича полилась медленно и расплывчато, словно нагретый клейстер. Казалось, как опытный зверолов, расставляет он вокруг меня словесные сети. Гипнотизирующей речью своей он будто пытался меня на что-то проверить. Я бы не удивился, если б узнал, что подушки эти он приобрёл специально лишь ради того, чтобы завязать соответствующий разговор. Прощупать мою реакцию, вот что он хочет. Или я с такими напарничками становлюсь уже параноиком?
Натянув на лицо маску безразличия, я оторвался от рюкзака и как бы так мимоходом спросил:
– А что, у дочерей твоих тоже проблемы со снами случались?
Вид я имел самый невозмутимый. Но, похоже, мой poker face не ввёл Мыколаича в заблуждение.
– Нет. У дочек проблем в этом плане нет. Да и что ты всё время про сны да про сны, может хватит?
– Так ведь ты же подушки припёр. С наполнителем.
– Ну да, да. Ладно. Я вот что хочу. Давай-ка забудем мы тот мой рассказ о контакте с пришельцами, не хочу вечно про это долдонить. Да и ни к чему посторонним знать про тот мой... э-э... пьяный морок. И ещё. Те несчастные случаи во время грозы – совпадения. И точка! Про совпадения те тоже лучше никому не рассказывать. Иначе...
Он многозначительно смолк.
– Иначе что? – переспросил я, закипая от этого разговора.
– Иначе люди нас с тобой не поймут, сочтут ненормальными.
– Вот так раз! – повысил я голос. Своей нагловатой простотой Мыколаич доводил меня чуть не до белого каления. – Ловко ты это про «нас с тобой» завернул. Но лично я ни во сне, ни наяву на другие планеты не путешествовал, и никто из моих недругов во время грозы ласты не склеил. Так что нет никаких «нас с тобой» в этом деле.
– Ты уверен? – Мыколаич улыбался залеченными губами. – Ну-ну.
– Что ну-ну?! – мои кулаки сжались. Ещё немного и губы пришлось бы ему лечить повторно. – Что ещё за ну-ну?!
Чуть помолчав, Мыколаич шепнул одно слово:
– Волки.
Я замахнулся было, чтобы от всей души ему врезать, но тут без стука в номер ввалился Серёга. Взъерошенный, морда красная, глаза круглые. Не удостоив вниманием нас, он бросил у двери сумку, изрёк:
– Ну и сучка, я вам доложу, эта ваша украинская фифа!
Мыколаич вначале опешил, затем обрадовался:
– Что? Так до сих пор не далась? Отшила! Не по Серьке шапка!
Но рано он радовался. Смерив противника снисходительным взглядом, Серый ответил:
– Свидание мне назначила на прощанье. Иду к ней в каптёрку прямо сейчас.
Мыколаич аж побелел. Взгляд потух. Беспомощно посмотрев на меня, как на старшего наряда, имеющего полномочия, он проблеял:
– Выезд же у нас через двадцать минут.
– Управлюсь за девятнадцать, – гаркнул Сер;га. – Засекайте время!
После этого заявления Мыколаич скис окончательно. На него теперь стало невозможно смотреть без жалости. Серый же, до ушей улыбаясь, пригладил пред зеркалом рыжий вихор и, выйдя из номера, из-за порога уже подмигнул мне, добавил громко:
– Слыхали? На ночь опять обещают грозы!
Про грозы он помянул специально, чтоб Мыколаича ещё сильнее поддеть. С издёвкой сказал. Паршивец! 
Вечерело. На улице за окном – сумерки, уж и фонарики начали зажигаться.
Серёга ушёл, а Мыколаича затрясло мелкой дрожью. Возможно, прогноз погоды, озвученный Сер;гиными устами, так на него подействовал. Но, скорее всего, переживал он за украинку, похожую на его младшую дочь.
– Не дастся она ему. Вот увидишь, не дастся. Не по Серьке шапка, – твердил Мыколаич, как заклинание. – Отошьёт его украиночка, отошьёт. Слышь, Александр, ты смотри на часы. Плейбой наш сейчас воротится таким же голодным, как уходил.
И точно! Вскоре дверь номера распахнулась. Серый старался не подавать виду, но пунцовая морда его и чуть дёргающийся кончик носа свидетельствовали – парень не в духе. На ехидные расспросы Мыколаича Серый ответил коротко:
– Сучка – она и в Африке, и на Украине сучка.

***
Вы знаете этот голос дикторши, объявляющей поезда? Везде – на вокзалах всех городов, всех станций – он одинаково неразборчив. Их – дикторш этих – будто специально учат в одном ПТУ вещать заунывно, сливая слова целого предложения в одно длинное, словно поезд, слово, вибрирующее многократным эхом по всем закоулкам вокзальным. Блабла;бла-блабла;-блабла;блабла-бла;бла. Вдобавок ещё – украинська мова. Дублированием объявлений на русский язык укрзализныця не заморачивалась.
Короче, когда из балалаканья дикторши мы с Серым уразумели, что поезд такой-то «Одесса – Москва» прибывает на другой путь, то нашей мгновенной реакцией был тихий шок. Как на другой? Почему? Нет, это ладно, пусть на другой, всякое может случиться. Но! Почему не сказала она, на какой именно? Стоянка всего пьять хвылын! И где, на каком пути нам искать теперь наш состав?
К счастью Мыколаич нам быстренько объяснил, что «другий» по-украински значит «второй». Похватав рюкзаки с сумками, мы выскочили из зала ожидания наружу и легко отыскали наш поезд, пыхтящий на втором пути. Вот же он – чумазенький наш – заждался своих пассажиров. Перрон освещался лишь тусклым светом из окон стоящего вдоль него состава. Мы пронеслись по бетонному парапету, огибая лужицы, и с ходу нырнули в вагон № 13.
Знаете, в ту тёмную пятницу я чуть было не начал верить в приметы. Нет, поначалу всё вроде бы шло тип-топ. За окном темень, морось, в тринадцатом же вагоне нашем – сухо, светло. Да, внутреннее убранство смотрелось весьма допотопно, в России такие вагоны давно уж все списаны. Я помнил эти серые плацкарты с толстыми деревянными оконными рамами. По детским семейным путешествиям помнил...
Эх! Золотые восьмидесятые, и я с родителями еду в гости к далёкой родне за Урал. Но с головой окунуться в приятную ностальгию я не успел. Тут сразу же обнаружилось, что места, указанные в наших билетах, ещё с Одессы заняты компанией в меру упитанных пенсионерок. Не успели мы объясниться с подошедшим проводником, как состав тронулся. Отвыкший от пассажирских поездов, я даже не почувствовал, что мы едем, понял это лишь по «движущимся» деревьям и зданиям за вагонным окном.
Проводник пожимал плечами – да, такое у них случается, но дуже ридко. Что ж поделать? Сбой система дала, и на одни и те же места проданы двойные билеты. Просто не повезло.
Пройдясь по вагону, мы быстро выяснили, что свободных мест нет совсем. Просто не повезло, ёлы-палы! Более того, тут же обнаружился ещё один бедолага – пожилой седовласый дядечка – с билетом на место, занятое рядом с нашими. Я пригляделся к этому дядечке. Товарищ наш по несчастью был худощав, впалые щёки его покрывала небольшая седая бородка, а в глазах мелькали проблески интеллекта. Возмущался тот дядечка так энергично, что нашему экипажу оставалось только кивать да поддакивать. Негодований попутчика хватало и за него самого, и за нас троих. Но, к сожалению, досадовал он в пустоту. Все мы вчетвером – обилеченные, но безместные пассажиры – столпились в проходе у проводницкого купе. А проводник отсутствовал, как испарился. То ли дела у него, то ли спрятался.
Наконец, когда проводник появился, и дядечке седовласому, казалось бы, пришло самое время наброситься на него с упрёками, всё неожиданно перевернулось. Дядечка, почесав бородку, стал заискивать. Как овечка блеял про то, что «может в Херсончике-то кто-нибудь вдруг сойдёт, глядишь, и освободится мене местечко». Проводник же неожиданно дерзко рявкнул, что «свободных мест нет и не будет» и, громко хлопнув дверью, закрылся в своём купе. Парни мои занудели:
– Говорено было, Саша, тринадцать – число несчастливое. Ну и чё теперь?
– Нет. Всё правильно, Александр, так держать! Ну для чего тебе старших слушать? Старшие ведь все дураки, верно?
– Идите-ка оба лесом, – ответил я им.
Но послать напарников лесом – не выход, требовалось что-то предпринимать. Вот так ситуация! Помню, однажды мне с Эмбы-5 довелось возвращаться подобным образом. Казахстанские проводники всех подряд без билетов пускали в поезд, знай только денежки на карман им отстёгивай. Вот и ехал наряд наш тогда целый день до самого Оренбурга, стоя в проходе меж полок плацкартных, словно в автобусе в часы пик. Все коридоры, все третьи полки (что для вещей предназначены) были народом забиты плотно. А уж баулов, баулов-то сколько было – не протолкнуться. Почти как в фильмах про гражданскую войну тогда ехали, разве что только на крышах вагонных народ не сидел, да басмачи по казахской степи на лошадях за нами не гнались. Но то был Казахстан, самая что ни на есть Средняя Азия, и то была середина лихих девяностых.
С той поры минуло почти двадцать лет. Цэ ж Эвропа, цэ ж двадцять перше столиття, ну нельзя же терпеть такое! Против откровенного хамства проводника я решил применить метод ласковой угрозотерапии. Требовательно постучался. Вопрос, заданный мной вышедшему с недовольной миной работнику укрзализныци, звучал так:
– Значит, по-вашему, получается, мы должны до самой границы с оружием тут в проходе торчать?
Невинный вопрос, заданный нахрапистым тоном, содержал сразу два «очень тонких» намёка. Раз «с оружием» – значит силовики (на бандитов мы вроде не походили). А «до границы» значило, что уж после въезда на свою территорию российские силовики (то бишь мы) с ситуацией обязательно разберутся. Как именно разберутся – это уж сам пусть додумывает, но виновные в причинённых неудобствах понесут наказание однозначно! Проводник соображал медленно. Я внимательно следил за шевелящимися морщинками на его узком лбу и очень надеялся, что извилины в его черепушке тоже немножко шевелятся. Да, верно, я самую малость приврал – в тот раз мы ездили без оружия на Украину. Но кто ж проверит? Наконец, проводник попросил:
– Зачекайте одну хвылынку.
И ушёл в соседний вагон. Я подмигнул седовласому дядечке и моим парням – всё на мази! Правда, проводника пришлось ждать ещё минут десять. Вернувшись, он пригласил нас следовать за собой. Мы пошли. Впереди он, потом я, следом Серый, за ним Мыколаич со своей громадной сумкой, набитой дефицитными подушками. Ну и седовласый дядечка вслед за нами, а куда же его девать? Я всё ещё привыкал к комфорту пассажирского поезда. В товарном вагоне на ходу постоянно рывки да грохот, тряска такая, что временами кишки к подбородку подскакивают. А чтоб пообщаться, напарнику нужно на ухо кричать. Свист, лязг, из щелей ветер дует. Хорошо, вся романтика теплушки осталась уже позади.
Узкими проходами меж переполненных плацкартных полок мы продвигались – вагон за вагоном – куда-то на северо-восток. Публика ехала самая разношерстная, и хоть в основном нашими попутчиками являлись пересичные громадяне – студенты, барыги, заробитчане, однако и без сюрприза не обошлось. В одном из вагонов чуть ли не половину плацкарт занимал табор – небольшой, но самый настоящий. Цыгане с гитарой ехали, с заунывной песней. Было их там человек пятнадцать, не считая детей и женщин. Раньше я думал, цыгане за звездой своей кочевой только на лошадях да белых «Жигуликах» путешествуют. Оказалось, нет – на поездах тоже могут.
Миновав с десяток вагонов, мы подобрались ближе к началу поезда. Купейный вагон. Красная ковровая дорожка во весь пустующий коридор. Тишина, только мягкий перестук колёс. Тудух-тудух, тудух-тудух. Проводник отворил дверь купе, готового к приёму дорогих гостей.
– Размищуйтесь, будь ласка, – он пропустил нас и, перейдя на чисто русскую мову, прибавил, – не обессудьте за доставленные неудобства.
Я осмотрелся. Белоснежные занавески висят на окнах, постели аккуратно заправлены накрахмаленным бель;м. Из динамика звучит попсовая музычка...
В центре всей обстановки – на столике у окна – стоял литровый графин. Прозрачная жидкость покачивалась в его горлышке в так перестука колёс. Пузатый графин возвышался гордо, как господин, можно даже сказать, как граф над прислугой, над четырьмя гран;ными стопками, над порезанным караваем и тарелкой с салом. Сало двух видов – копч;ное и сол;ное – тонкими ломтиками было с фантазией выложено в виде замысловатых узоров.
Тут музыка доиграла, и из динамика лихим ручь;м полился голос Верки Сердючки:

Если нам скажут: «Ваш поезд ушёл!»
Мы ответим просто, что подождём другой.
И чтоб на перроне скучать не пришлось,
Мы накроем стол и выпьем за любовь...

Мои спутники переглядывались, лица их расцвели. Меня же полный графин в сочетании с закусоном наводил на весьма тревожные мысли.
– Это что ещё тут такое?
– Это? Э-э... Магарыч... Ну это значит...
– Знаю, что это значит. Я спрашиваю, зачем магарыч?
– Это... Это вам компенсация за моральный ущерб, – рот и щёки проводника расплылись в елейной улыбке. – Самогончик домашний, собственноручного производства... Или... Или вам не положено? Что, убрать?
Дядечка седовласый взглянул на меня встревожено, его бородка встопорщилась. Мыколаич же с Серым загалдели наперебой:
– Нет, нет! Отчего убрать? Мы ж не при исполнении! Значит, по тридцать капель чисто для дегустации – можно.
Сердючка словно поддакивал им:

Хорошо! Всё будет хорошо!
Всё будет хорошо, я это знаю, знаю!
Хорошо! Всё будет хорошо!
Ой чувствую я, девки, загуляю!

Да, не хотелось бы, чтоб парни мои загуляли так же, как прошлой ночью. Чувствовал, добром такое не кончится.
– Знаю я ваши дегустации, – тяж;лый вздох вырвался из моих л;гких помимо воли. – И знаю я ваши тридцать капель.
Я взгромоздился на верхнюю полку и будто назло драчунам-пьянчугам вырубил радио. Но на самом деле мне просто очень хотелось спать, ведь в предыдущую ночку два горилочных горе-дегустатора отдыха мне не дали.
Парни расположились за столиком, дядечка седовласый с ними. Ну а куда же его девать?

Глава четвёртая.
БЕЗОРУЖНЫЙ СПЭЦВЗВОД

Дело шло к ночи, стук кол;с убаюкивал, и временами др;ма одолевала. Но окончательно провалиться в сон почему-то не получалось. Сквозь дремотную пелену до моего сознания доносились негромкие звуки – чоканье, чавканье и обрывки фраз. Наш седовласый попутчик что-то вещал про политиков – и российских, и украинских – что-то не слишком лестное. Мыколаич ему в ответ несколько невпопад рассуждал про преимущества жизни на Украине – про мягкий климат, про спокойный и добрый здешний народ. А чуть поддав, он и вовсе во всеуслышание заявил, что не хочется ему покидать Украину. Он, видите ли, вновь вдруг обрёл здесь свою настоящую родину. И вообще, говорил он, хорошо было бы снова сюда жить вернуться.
Удивительно – к этим словам Мыколаича Серый не прицепился, что, в общем-то, подтверждало мою теорию о том, что спиртное сближает этих двоих. Главное – не дать им нажраться сверх меры, чтобы сближение их резко не переросло в столкновение!
Возможно, спокойствие Серого и благодушие нашего неожиданного попутчика (да и, конечно же, самогон!) способствовали тому, что вскоре язык Мыколаича развязался до такой степени, что он, бахнув ладонью по столику, совершил, как теперь выражаются, coming out:
– Мужики, а ведь я украинец! Да, хохол, хоть и не чистокровный, не стопроцентный.
Тут всю сонливость мою как рукой сняло. Я стал прислушиваться. Уж сейчас-то Серёга точно выскажется на тему украинского лазутчика, проникшего в доблестные наши ряды. Тогда, как пить дать, потянется вновь вся их нудная словесная канитель. Мыколаича же несло всё дальше:
– Только один из дедов моих – со стороны отца – и был русским. Буторин Мстислав Иванович. Другой же дед – Нечепуренко его фамилия – украинец. И обе бабушки – тоже хохлушки были. Но у отца в паспорте значилось – русский. У меня соответственно в документах – тоже. Всю жизнь во всех анкетах я указывал национальность «русский» и даже не задумывался никогда об этом. А вот сейчас, посетив снова родину, задумался. И понял – нет, украинец я, так-то! Уж лучше поздно осознать свою идентичность, чем никогда. Так выпьем же, хлопцы, за ридну мою Украину!
«Ну и торкнуло же тебя, родимый, – подумалось мне. – Вот ведь что сало да самогон могут сотворить с чоловиком».
Они дерябнули, закусили. Со своей верхней полки я обратил внимание, что дядечка – наш попутчик – лишь капельку пригубил из рюмашки, зато гримасу скривил такую, словно полный кружбан одолел. Мои же напарнички «не марались» – пили до дна, как положено и не морщились.
– Так, значит, ты хохол на три четверти? – спросил, закусив, Серёга.
– Значит, так! – в голосе Мыколаича прозвучал вызов.
– Ну-ну. Понятно теперь, откуда на мове ты так замечательно шпрехаешь.
Я про себя усмехнулся. Беззлобная Сер;гина шутка меня успокоила. Расслабившись, я готов был снова поддаться др;ме. Но порция новых рассуждений, выданная на-гора Мыколаичем, мирному отходу ко сну не способствовала.
– Вот ты, Сергей, пойми меня правильно. Ты думаешь, с чего это я до тебя докопался в гостинице, ну из-за девушки той, из-за кастелянши?
– Не кастелянша она, а администратор на ресепшене, – ответил Серый. – Разницу знать бы надо, кастелянша – это которая бельём заведует.
– Администратор? Не важно! Я в эти дебри не лезу. По-нашему, по-украински, все эти администраторши как раз кастеляншами и зовутся... э-э... ну, то бишь, может быть, так зовутся... если не ошибаюсь. Тут не в названии суть, а в самой девушке. Кстати, как хоть имя её?
– Алеся.
– Олеся! Красивое украинское имя.
– Де не О-леся, а А-леся!
Громкость их голосов возросла, в интонациях появилась жёсткость.
– По-украински пишется через «О».
– А в паспорте у неё написано по-русски через «А»!
– Да откуда ты это зна...
– Да я собственными глаза...
– А ну, оба вы, успокоились живо! – вмешался я со своей высоты в эту «дружескую» беседу.
Две пары слегка замутившихся самогонкой глаз уставились на меня снизу вверх. А дядечка седовласый тихо и мирно жевал себе сало с хлебом, вглядываясь в черноту за окном, да аккуратную бородёнку свою поглаживал. Его наши разборки совершенно не беспокоили. У меня же, кажется, назревал бунт в команде. Первым открылся рот Мыколаича:
– Вообще-то, я майор ВВС!
– А я, вообще-то, ефрейтор ВДВ! – поддакнул ему Серёга, но по сравнению с майором звучало это не шибко солидно, поэтому он, чуть подумав, добавил: – Я замкомвзводом служил в разведроте!
– А я зампотех эскадрильи был! – рявкнул Мыколаич.
Облокотившись на верхней полке и собираясь с мыслями, я спросил:
– Значит, зам, говоришь?.. потех?..
Эти двое выжидательно на меня таращились. Пришлось включить командный голос:
– А я рядовой стройбата. И я вам, раздолбаям, как старший наряда, приказываю нахрен заткнуться!
Серый с Мыколаичем сделали зверские рожи и, пристально посмотрев друг на друга, расхохотались.
– А ведь не зря в стройбат таких головорезов набирают, что даже оружие им не дают, – сострил Мыколаич.
– Как не дают? – подыграл ему Серый. – А штыковая лопата, чем не оружие?
 Поржал вместе с ними и я:
– Видите, как помогло нам в этой поездке умение обходиться без автоматов?
Даже дядечка, наш попутчик, оторвавшись от черноты за окном, вежливо посмеялся нашим «интеллигентским» шуткам.
Отсмеявшись, я уже вполне серьёзно продолжил:
– Ну что вы раздули проблему на ровном месте? А-леся, О-леся – какая разница? Во, придумал! Зовите её меж собой просто Леся, чтобы не ссориться.
– Это как Леся Украинка? – заулыбался Мыколаич. – А що, добре! Была у нас такая знаменитая поэтесса.
– Не стану я её никакой украинкой звать! – набычился Серый. – Нормальная русская девка, чё выдумывать?
– Так, слушайте снова оба сюда. У Мыколаича в паспорте как написано отчество? Ни-ко-ла-е-вич! Но мы называем его на букву «М». И мало ли, как там написано, это же не меняет сути.
– Вот именно, что сути это не меняет, – Мыколаич вполне успокоился и продолжал рассуждения. – А суть, хлопцы, знаете в чём? Суть, хлопцы, в том, что паспорт-то у неё украинский. Верно? Ведь украинский паспорт?
– Ну, допустим, что украинский, – нехотя согласился Серый. – И что с того?
– А то!
И тут Мыколаич стал рассказывать Серому, что кастелянша, ну то есть администраторша – вылитая его младшая дочь, поэтому он почувствовал к ней нечто родственное. Я уже слышал про это раньше, но оказалось, что тема родственного чувства – лишь только цветочек. Ягодкой же стала метаморфоза, произошедшая в сознании Мыколаича прошлым вечером. Тогда, возможно, под воздействием ударной дозы горилки вся Украина представилась ему в образе этой девушки. Серёга же в голове Мыколаича стал олицетворять собой образ русского солдата и даже сверх того – всей нашей российской армии. И вот Мыколаич решил, что он обязан не допустить, чтобы русский солдат смог отыметь его родину – Украину.
– Что ж сразу грубо так – отыметь? – деланно возмутился Серый. – А может, у нас любовь?
– Яка любовь? – взвился, словно змей, Мыколаич.
– Така любовь! Обыкновенна! – передразнил Мыколаича Серый.
– Даже сегодняшний вечер взять. Ты же за двадцать минут собирался с Олесей расправиться!
– За девятнадцать, дубина! Эх ты, я же над тобой, старым пнём, подшутил. Просто позлить тебя захотелось, вот и брякнул, мол, засекайте время. Ты мне лучше ответь, разве нормально, что бросаешься ты на меня постоянно, даже пообщаться с девушкой не даёшь? Между прочим, с Алесей у нас всё серьёзно, вот и адресок она мне в блокнотик черкнула, и телефончик. В августе отпуск дадут – в гости поеду к ней.
– В феврале тебе дать надо отпуск.
– Уж больно ты, Мыколаич, лютый, – ухмыльнулся Серый. – И вообще. Это ж надо было додуматься до такого! Ведь русский солдат завсегда Украину освобождал. А если приспичило тебе спасать украинских девок, так и рыпался бы тогда на импортных секс-туристов. Вон сколько там их из блока НАТО в гостиницу понаехало! Что же ты именно на русского солдата так ополчился?
Вопрос Серого так и повис в воздухе. Мыколаич молча смотрел в окно, и постепенно все мы туда уставились вслед за ним. А там за стеклом в темноте всё чаще стали мелькать огоньки – то дальше, то ближе. Стало понятно – мы приближаемся к крупному городу.
– Херсон, – негромко произнёс название дядечка, доселе долго молчавший.
– Да-а, Херсон, – повторил я, задумчиво потягиваясь наверху. – И вчера ночью был у меня полный «херсон», и в эту ночь, похоже, вы тоже мне спать фиг дадите.

***
Поезд остановился, и парни сбегали на перрон – Серый проветриться, Мыколаич курнуть. А когда возвратились, то снизу донеслись до меня их приглушённые голоса:
– Пойдёмте-ка лучше в вагон-ресторан, – предлагал Мыколаич, испуская вокруг себя зловоние табачных флюидов, усиленное самогонным душком.
– Да, точно, айда туда, мешаем здесь спать командиру, – поддержал идею Серёга.
– Нет уж, сидите, – я резко прервал их поползновения. – Мне так спокойней, а в ресторан уйдёте – я тем более не усну.
– Саша, ты решил присматривать за нашим «облико морале»?
– Так вы же те ещё «руссо туристо», за вами глаз да глаз требуется.
– Раз так, выпьем здесь.
Чуть пошатываясь, вся компания распределилась вновь по своим местам.
– А ты, Александр, выпей хоть аморальной воды за компанию.
Но минералку я и так попивал прямо из горлышка, вне компании, не слезая со своей верхней полки.
И снова бульканье, чоканье, чавканье, тихие голоса. Однако через пару минут громкость их разговора вернулась из приглушённого в обычный режим. Серёга слегка заплетающимся языком повторил свой ранее уже прозвучавший вопрос:
– Так значит, говоришь, ты хохол на три четверти?
– Значит, так, – подтвердил ещё раз Мыколаич.
– Ну-ну. А вот у меня прабабка была с западной Украины. Даже девичьей фамилии е; я не знаю, только имя – Василина. Беженкой, ещё в Первую Мировую, когда там бои шли, перебралась она с родителями в Вятскую губернию. Родители вскоре умерли, осталась она – молодая девчушка в то время – одна. Вскорости замуж за вятского парня вышла, и сын у них родился – дед мой... И что получается? На сколько процентов я в таком случае русский?
– На восемьдесят семь с половиной, – после недолгих вычислений объявил Мыколаич довольно токсичным голосом. – А на двенадцать с половиной процентов, другими словами на одну восьмую, ты украинец, Серунечка, к тому же ещё и западный!
Установилось гробовое молчание. Я даже выглянул сверху, чтобы понять к чему мне готовиться на сей раз. Но оказалось, что едкий тон Мыколаича, которым тот озвучил свои подсчёты, Серого ни капельки не смутил. Широко улыбаясь, Серёга ответил:
– Брешешь, падла! Я русский ровно на сто процентов, но тебе, потомку древних укров, эту арифметику не понять.
Сказано было сильно. А Серый не унимался:
– Вот тебе, Мыколаич, ещё один интересный вопросик. Скажи, разве сам ты всю жизнь не был русским солдатом?
 Мне сверху казалось, лицо Мыколаича стало серо-зелёным, как у тех гуманоидов из его баек. Наконец, пошевелив мозгами, Мыколаич наш;лся с ответом:
– Я был советским солдатом! А когда СССР развалили, сделали вместо него СНГ, тогда всем нам казалось – особо ничего не изменится, будут и впредь дружно жить республики наши братские. Но что-то пошло не так, что-то политики перемудрили. И с каждым годом российско-украинские отношения становятся вс; прохладней, прохладней...
От слов Мыколаича повеяло холодком, я даже поёжился. И разговор на этом остановился, будто бы заморозился.
Наш пассажирский поезд тронулся плавно, почти незаметно. Я всё ещё никак не мог отделаться от сравнений с теплушкой, ведь трогание грузового состава – это всегда неожиданный резкий рывок, сопровождаемый раскатистым железным грохотом соседних вагонов. В такие моменты ты судорожно хватаешься за что-либо, пытаясь удержать себя от падения, но не всегда это удаётся.
Выбравшись из Херсона, поезд ускорился. Мы переехали по мосту над ночным Днепром, теперь редкие огоньки полустанков метеорами понеслись мимо. Мои парни выпили вместе с дядечкой по последней. Графин опустел, сало с хлебом тоже они доели. И тут, хорошенько прокашлявшись, наш седовласый попутчик вернулся к разговору, который он уже заводил поначалу. Рассуждать про политику – не моё, но разговор завернул дядечка вовсе не скучный. Невольно я стал прислушиваться к его рассуждениям.
– Мужики! Как вы не понимаете? – вещал наш попутчик, и в этот момент походил он на школьного препода, объясняющего ученикам предмет. – Тут же всё очень просто. Англичанка гадит, стравливает украинца с русским. Ну и белоруса сюда же впрягает. У англосаксов какая цель? Править миром! И что они делают? Разделяют и властвуют! Зачем англосаксам самим на рожон лезть, когда можно других стравливать? Стравливают они народы не только здесь, а по всему миру. Но я говорю сейчас лишь конкретно про нас. Америка всегда от чужих войн выигрывала – мощь набирала и на поставках оружия богатела. А уж если начнут русский с украинцем друг друга дубасить, то-то порадуются правители на Капитолийском холме.
– Не-е, чушь, ерунда полная! – снисходительно улыбаясь, ответил Серый. – Русские с украинцами воевать никогда не станут! Я понимаю, можно малость с хохлами поцапаться. Из-за той же Тузлы, к примеру, поцапались, но до выстрелов ведь не дошло, переговорами все вопросы решили. А по-настоящему воевать – ракетами, пушками, танками... С украинцами? Не-е, такого просто в природе не может быть никогда.
Мыколаич был менее категоричен:
– Серуня, не зарекайся. Как там Джеймс Бонд говаривал? Никогда не говори никогда! Однако и я что-то слабо представляю, как российские и украинские генералы смогли бы воевать друг против друга. Они же вышли все из одних рядов – из единой Советской Армии. Всё армейское руководство, высшие офицеры России и Украины – все они когда-то учились в одних и тех же войсковых училищах, служить начинали бок о бок в одних частях. И почти каждый из них, если бы обстоятельства так сложились – при распаде СССР, при разделе армии, – вполне мог оказаться на другой стороне границы.
Тут уж и я не удержался:
– Слушайте, а ведь это касается не только высоких чинов, тех, что служить начинали четверть века назад, верно это и для молод;жи. Вот Серый пьяного нацика видел, когда мы ещё в теплушке ехали. Молодой парень. Откуда в его дырявой башке взялись бандеровские идеи – этого мы не знаем. Ну да, родился он в самостийной стране. Но вот представьте только, что ещё во времена Советского Союза его родители, например, по работе переехали бы в Россию. И родился бы тот самый парень, и вырос бы где-нибудь на Урале. Кем бы он был сейчас? Уж не бандеровцем, точно! Скорее, русским националистом.
– Вс; решает среда обитания! – сказал Мыколаич. – Поэтому, Александр, пример твой действителен и в обратную сторону. Возьми какого-нибудь русского национал-патриота. Родись он не восточнее Белгорода, а западнее Киева, вырасти он в окружении соответствующем, тоже, наверное, зиговал бы сейчас в пьяном виде.
Сер;га поморщился, вспомнив того нацика на ж/д переезде за городом Белая Церковь, и пробурчал:
– Не, я всё же думаю, российские и украинские политики как-то договорятся, не дадут америкосам себя одурачить. Да и связываться с нами америкосы зассут. Там наверху у них ведь не глупые люди сидят.
– В том-то и беда! – встрепенулся дядечка. – Там наверху люди не глупые, там люди злые. Добрых людей там нет, добрых наверх не пропустят. И даже если захочет вдруг добрый человек с благими намерениями к власти пробиться, то пока пробивается, столько ему злых дел натворить придётся, что самого его после этого добрым уж точно не назовёшь. А чтобы удерживать власть – тут и подавно – нужно всё время кого-то из себе подобных топить.
Мне становилось всё интереснее, я навострил оба уха.
– Значит, все кто у власти – плохие, а как же тогда вам такая цитата? – это решил блеснуть эрудицией Мыколаич. – То ли она из Библии, то ли ещё откуда. Короче, где-то в Священных писаниях сказано, что всякая власть даётся свыше, то есть имеется в виду, что как бы от Бога. Так, по-вашему, получается, что это Бог специально власть даёт людям злым, чтобы те управляли миром?
Особой религиозности я в Мыколаиче не замечал никогда, однако слова о том, что «всякая власть от Бога» и самому мне не раз доводилось слышать.
Дядечка уточнил:
– Вы, очевидно, апостольские послания Павла к римлянам сейчас толковали?
Мыколаич уставился удивлённо-осоловевшим взглядом на дядечку и как-то не слишком уверенно кивнул.
– Тут ведь смотря как трактовать, – продолжал дядечка. – Смотрите, Бог даровал людям свободную волю. Вы согласны? Без этого дара все мы были бы почти как животные. Бог даровал каждому человеку право свободного выбора между злом и добром. Следовательно, если человек сам выбирает зло, то это не Бог ему так велит, а сам человек идёт против Божьих заповедей. Поймите же, Бог не принуждает человека быть злым или добрым, насильно ведь мил не будешь.
Дядечка теперь говорил с энергией, как давеча при встрече, когда возмущался тем, что заняты наши места. Своим напором его речь напомнила мне проповеди настоятеля нашего храма; отец Михаил тоже всегда начинает неспешно, а потом... От энергетики дядечкиных слов оба моих напарника чуточку ошалели. Не ожидали они услышать от случайного попутчика лекцию на религиозную тему. Да и для меня подобная тема стала сюрпризом. Но сейчас, когда заканчивалась уже третья неделя командировки, любая новая тема была для меня отдушиной. Лишь бы не слушать споров Серого с Мыколаичем о том, чьи войска круче и чья родина лучше, кто старше и кто моложе, кто умнее и кто сильнее, о еде и вине, про балет и про выслугу лет, о субординации и половой ориентации! За все предыдущие дни я накушался их спорами по уши, поэтому с интересом поддерживал дядечкин разговор:
– Так и что там с правителями?
– А всё то же самое. Бог даёт всякому правителю власть, и в этом смысле можно сказать – все существующие власти от Бога установлены. Или, яко во времена оны глаголили – несть бо власть, аще не от Бога. Но ежели человек совершает злой поступок, то он, будь хоть правитель, хоть раб, идёт сам по собственному желанию против воли Бога. Ведь заповеди даны для всех одинаковые. Отдельных заповедей для правителей Бог не придумывал.
– Ой, что-то вы нас совсем запутали, – пьяненько замотал головой Мыколаич. – Я же про власть, данную свыше...
– Тогда вот вам простой пример, чтоб не путаться, – перебил его дядечка. – Сейчас мои рассуждения вам станут яснее. Вы, как я понял, немного знакомы со Священным писанием. Помните царя Ирода? Того самого, по чьему приказу были убиты тысячи невинных младенцев. Само имя его стало нарицательным – иродами называют людей злых, жестоких. Скажите, как думаете, власть Ироду дана была свыше?
Мыколаич глянул вопросительно на меня, потом на Серого. Я ухмыльнулся, Сер;га пожал плечами. Дядечка, не дождавшись ответа, ответил сам:
– Да, это Бог попустил властвовать Ироду, но не для того, чтобы тот зверствовал. Убивая младенцев, Ирод пошёл против Бога.
– Так почему же Бог не остановит всех этих иродов? – спросил с возмущением Мыколаич.
– Молнией бы им всем в башку! – рубанул воздух ладонью Серый.
Тут уж не выдержал я:
– Слушайте, парни! Даже до меня на верхней полке и то понемногу дошло. Это ж как дважды два! Бог не посягает на человеческую свободу. Он мог бы запрограммировать всех нас исключительно на добро, но добренькие биороботы, похоже, Ему не нужны. Богу нужны люди, свободно выбравшие Его сторону, то есть добро. Правильно я вас понял?
– Да, всё примерно так, – подтвердил мои рассуждения дядечка. – Вот и царь Ирод сам принял сторону зла. И, получается, по своей собственной воле он выбрал ад, выбрал для своей бессмертной души страшнейшую участь – вечные муки в геенне огненной. А души безвинных младенцев уже блаженствуют в райских чертогах. Понятно ли в общих чертах теперь?
– В общих да, – Мыколаич неуверенно почесал затылок. – Но всё это с вашей точки зрения. Я же слова про власть, которую дают всем земным правителям свыше, понимаю иначе. Вы же не станете отрицать существование внеземных цивилизаций? Так вот, слова «власть дана свыше» и означают, что от них! – и он тыкнул пальцем в сторону потолка.
– Вы верите в НЛО и пришельцев? – удивился дядечка. – Знаете, это не моя тема. Спорить с вами, переубеждать – я не стану. Я вообще про другое пытаюсь сказать. Вот послушайте, – он ненадолго задумался, собираясь с мыслями, чтобы продолжить. И выдал: – Вся политика – это грязь. Главные преступники в мире во все времена – те, кто у власти, политики, властолюбцы. Вспомните Гитлера, Наполеона, Калигулу...
– Так что, хороших правителей и вовсе не было? – спросил Серёга.
– Может и были, но я что-то таких не припомню. Знаю, что были очень плохие и не очень плохие правители, а совсем хороших – нет, не было. Правитель ещё может, к примеру, для какой-то определённой группы людей делать благо, тогда исключительно в этой группе будет он слыть хорошим. Но для общества в целом, а главное – сам по себе, по отношению к Богу – правитель просто физически не может быть хорошим человеком, – тут наш попутчик сбавил обороты и с учительского тона перешёл как бы к дружеской беседе. – Поймите же, наконец, все эти люди – властолюбцы, это что-то вроде отдельного вида. Чтоб оказаться там, на вершине власти, нужно по людским головам пройти, без этого не получится. И они идут. Так что добрых людей наверху нет, к сожалению.
– Что-то совсем мрачную картину рисуете вы, – пробормотал Мыколаич.
– Какая уж есть, такую рисую, – развёл руками дядечка. – Ведь ни один грабитель не сможет ограбить разом тысячу человек, правители же ограбили миллионы. Ни один злодей не способен лишить крова сразу тысячу семей. Политик же, развязавший войну, запросто. Ни один серийный убийца не убивал людей десятками тысяч. На такое способны только правители. А политики мирового уровня уничтожают людей миллионами. И вот что страшно – совершают преступления они не напрямую, а руками простого люда, то есть нашими же руками. Одни властолюбцы отбирают власть у других властолюбцев. Но сами они сидят в замках, дворцах и бункерах. А убивать друг друга за них, за их власть посылают простых людей.
Дядечка смолк обессилено. Ни Мыколаич, ни Серый поддерживать разговор не пытались. Видно, вместе с иссякнувшим самогоном иссяк у них интерес к беседе. Но пробудился голод. И отправились они вместе с дядечкой в вагон-ресторан по пельмени, пообещав предварительно ничем крепче чая не запивать. Я отпустил их не со спокойной душой. Знаю, знаю, я был не самым ответственным начкаром. Ответственный начальник дал бы команду «Отбой!» караулу, а я... Почему отпустил? Почему не пошёл в ресторан вместе с ними? Да просто устал. Говорю же, человеческий фактор. Понадеялся я на авось, вымотали они меня до предела.

***
Остался, наконец, в одиночестве. Аппетит у меня отсутствовал начисто, и это был тревожный сигнал. Ещё в самом начале дядюшкиной лекции о политиках я почувствовал лёгкий озноб, а сейчас он сменился жаром. Определённо я начинал заболевать. Лишь бы только не H1N1, не хотелось мне привезти с Украины в Россию в собственном организме свынячый грып.
Ворочаясь на верхней полке в молчащем купе, я всё никак не мог вспомнить – кого мне напоминает дядечка. Ещё я пытался размышлять над его словами. Удобную формулу придумал для себя наш попутчик – во всём плохом виноваты правители. А все остальные, значит, как бы не при делах. Но, если вдуматься, как люди смогут жить без управления? Без власти порядка не будет точно. Всеобщий хаос – что может быть хуже? А может ли правитель вообще быть хорошим и добрым? В какой-нибудь маленькой захудалой стране – возможно. Но если страна большая и по-настоящему суверенная – тогда вряд ли. Да и где нам найти такого добренького? Да и куда он страну заведёт со своей добротой, когда кругом на международной арене стаи хищников рыщут. Достаточно вспомнить первого и последнего советского президента. Вроде бы и не злой дядька был, может он и хотел жить со всем миром по-доброму, а что получилось? До сих пор последствия той его «доброты» расхлёбываем.
Тут дверь резко сдвинулась, и в купе по-хозяйски вошёл человек в железнодорожном мундире. Вид он имел начальственный. И сразу было понятно, вошедший точно на должность правителя подошёл бы. Из-за его плеча выглядывал проводник, тот самый, что привёл нас сюда. Проводник за спиной начальника отчаянно подавал мне какие-то знаки, что-то изображал беззвучно губами, а потом просто приложил палец ко рту – молчи! Ни слова не говоря, начальник поезда (а, судя по всему, это был именно он) кивнул мне. Я кивнул в ответ. И работники укрзализныци уселись на нижнюю полку прямо подо мной. Начальник достал бортовой журнал и, сдвинув к окну пустую посуду, раскрыл свой гроссбух на столике. Затем они что-то вполголоса по-своему обсуждали. Сверху я видел только журнал на столе, волосатые кисти начальника и его массивные золотые часы. Начальник, переворачивая листы, делал пометки. А я, не пытаясь понять, о чём идёт речь, просто прислушивался к негромкой украинской мове. Прислушивался с удовольствием. Всё-таки до чего же красив сей язык – мелодичный, певучий. Тут бортовой журнал захлопнулся, и слова, произнесённые тихим голосом, мне вдруг стали понятны. Начальник спрашивал проводника:
– Цэ хто такий?
О, ёлки зелёные, это ж он про меня там внизу спрашивает! Молчание подчинённого несколько затянулось. Похоже, проводник там соображал так интенсивно, что даже я малость занервничал. Наконец, я услышал ответ:
– Цэ... так цэ... спэц... взвод!
– А-а, – понимающе протянул начальник. – Вони зи зброею?
– А як же! Пры выконанни службовых обовьязкив.
Я чуть не выпал в осадок. Спэцвзвод! Что это? Откуда такое выдумал проводник? И главное – начальник с пониманием так «а-а». Знали б они, что всю нашу зброю оставили мы в России, и что вместо оружия у нас сейчас только липовые проводницкие корочки. Начальник и проводник помолчали. Думаю, они о чём-то переглядывались там подо мной. Если бы поезд стоял в это время на месте, они бы точно учуяли, как дрожит моя полка, ведь я буквально катался по ней, еле сдерживаясь, чтоб не смеяться в голос.
Железнодорожники ушли, напарники не возвращались. Идти проверять – чем там они запивают пельмени – сил у меня не осталось. С ними ведь дядечка-пацифист, вот он за собутыльниками своими пусть и присмотрит. Порывшись в сумке, я отыскал аптечку, проглотил таблетку ибупрофена и, даже не раздеваясь, завалился спать. То ли таблетка так быстро подействовала, то ли вся накопившаяся усталость нахлынула разом, но я тут же почувствовал – засыпаю. При этом в голову лез всякий стрёмный бред: «Херсон позади, значит, сон, будет сон... Скоро Днепропетровск... Чуден Днепр... Чуден при тихой...»
Вдруг сквозь закрытые веки увидел я вспышку. Молния! Её отблеск ярким коротким всполохом ворвался в купе сквозь окно. Грохот грома перекрыл стук колёс. «...Чуден Днепр при... Гроза! Опять, блин, гроза... – я уже почти спал, а в голове продолжало крутиться тревожное: – Гроза... Лишь бы проклятие Мыколаича сейчас не сработало. А после... Мы что-нибудь с Серым придумаем. Может молебен какой-то ему заказать? Наверняка существуют способы избавления от проклятий – пост там, молитва, чего-то ещё... Нужно спросить у отца Михаила, он-то знает... Лишь бы не этой ночью... Лишь бы не...»
И тут мне привиделось небо – синее-синее! От этого небесного синего цвета – сочного, яркого – даже в глазах резануло. Под небосводом блакитного цвета лежало бескрайнее жовтое поле. От ветерка колыхались колосья пшеницы, и колыхания эти походили на переливы морских волн. Я пробирался сквозь летний зной и колосящуюся плотно траву. Стебли были высокие – почти до плеч. Поле тянулось за горизонт, казалось бескрайним, как море. Но я должен был успеть выбраться с этого поля. Обязан выбраться для того, чтобы выжить. Я чувствовал их – крадущихся вслед за мной преследователей. Пшеница скрывала серые спины, но по движению стеблей, по едва различимому звериному рыку я знал – они тут, окружают, всё ближе, ближе. Прибавил шаг, побежал. Прорываясь сквозь пыльные жёлтые заросли, я задыхался. Пот, стекая со лба, застилал глаза. Я тёр глаза на ходу, чтобы можно было хоть что-то видеть. И когда услыхал совсем близко рычание, в ужасе обернувшись, я увидел сквозь стебли оскал серых морд. Разъярённая стая волков была теперь совсем близко. Я ощущал тяжёлое звериное дыхание, видел клацающие клыки, слюну, свисающую из пасти вожака – громадного волка, подобравшегося ко мне вплотную.
Всё случилось мгновенно. Вожак бросился на меня. Инстинктивно я вскинул навстречу руку. Грохнул выстрел. Волк по инерции вцепился в моё предплечье. Я взвыл от боли, но тут же почувствовал – волчья хватка слабнет. Хищник, сражённый чьим-то метким выстрелом, испустил дух, не разжав челюстей. Из зарослей появился охотник, но вместо охотничьего ружья в руках он сжимал автомат Калашникова. Ствол автомата дымился, это из него был убит зверь одиночным. Охотник принялся разжимать зубы мёртвому волку. Действовал он не слишком-то аккуратно, от накатившей повторно боли я даже зажмурился. Охотник, освободив мою руку, не отпустил, а – странное дело – стал тянуть е; на себя. Я попытался вывернуться, вырвать руку, но он крепко вцепился и всё тянул, тянул. Да что ещё за напасть?! В гневе открыл я глаза и увидал пред собой перепуганное дядечкино лицо. Это он тянул за руку, пытаясь меня разбудить. Тут громыхнул новый выстрел, но окончательно отгоняя остатки сна, я быстро сообразил – это грохот грома. Поле с волками исчезло, снова я был в полутёмном ночном купе.

***
Поезд стоял на месте. Снаружи доносились крики, свистки, звуки дождя.
– Там беда с вашим напарником, с тем, который моложе, – причитал дядечка, продолжая тянуть мою руку.
– А? Что? – сердце оборвалось. – Сер;га! Что с ним?
Новая вспышка молнии осветила взволнованное дядечкино лицо. Перекрикивая громовые раскаты, он сообщил:
– Там цыгане напали на нас с ножами. Помните, мы их табор в одном из вагонов видели? Избили они Сергея и в тамбур поволокли, чтобы выбросить на ходу. Я стоп-кран дёрнул и сюда прибежал.
Высвободив, наконец, руку, я соскочил с полки вниз. Впрыгнул в тапки резиновые и, отпихнув дядечку, рванул к вагону-ресторану. Сзади послышался дядечкин вопль:
– Не туда!
Точно! Спросонья всё перепутал. Сделав полицейский разворот, бросился в другую сторону. Дядечка едва успел отскочить с дороги. Я нёсся по узкому коридору, готовый снести любое препятствие. Хорошо – пассажиры не попадались. Впервые за всю поездку жалел я, что нет оружия. И плана у меня тоже не было. Да и какой ещё план в такой ситуации? В башке роилось лишь беспорядочное: «Эх, Серый, Серый, как же тебя угораздило? Ёлы-палы! Цыгане?! С ножами?!» Мне живо представились усатые смуглые мужики в кожанах, вооруж;нные тесаками – огромными, острыми, сияющими холодным стальным блеском в ночи.
«А табор-то их на волчью стаю похож! – пронеслось в голове, и ещё: – Ну, Мыколаич, экстрасенс хренов, ответишь ты мне за все свои громы и молнии!»
Как угорелый ворвался в очередной вагон и сразу же сбавил ход. Навстречу мне по пустующему в ночной час коридору шли оба моих напарника. Точнее так – Мыколаич волочил побитого Серёгу. Ноги тот сам переставлял, хоть и не слишком уверенно. Однако причиной нетвёрдой походки Серого являлось не столько его избиение, сколько повышенная концентрация алкоголя в крови. Я облегчённо выдохнул. Вместе с Мыколаичем мы доставили потерявшего боеспособность десантника к месту временной дислокации нашего «спэцвзвода».
Из сбивчивых объяснений по горячим следам мне удалось выяснить, что Мыколаич спас (да, да – спас!) Серого от коварных цыган. Впрочем, никакими стальными ножами там и не пахло. По показаниям Мыколаича в деле фигурировал лишь обычный туповатый столовый ножик, которым в вагоне-ресторане один цыган;нок махнул пару раз, да и то только лишь для острастки, не приблизившись к Серому ближе трёх метров. В общем, как понял я, Серый с Мыколаичем сами хороши – связались по пьяной лавочке с представителями древнего кочевого племени, а те – люди горячие, заводные. Да и дядечка – пацифист седовласый – тоже хорош, не смог своими умными речами конфликт погасить. Хорошо хоть, никто не видел, что это именно он стоп-кран сдёрнул.
Взвесив все за и против, я принял решение – верное или нет, не знаю. Обстакановку нагнетать не хотелось, разборки с украинскими официальными лицами из-за пьяной драки были мне ни к чему. До границы-то уж чуток дотянуть оставалось. Поэтому, заперевшись в купе, весь наш спэцвзвод, включая прикомандированного к нам дядечку, начал усиленно спать. Типа мы знать ничего не знаем, не при делах.
«Спали» мы, напряжённо прислушиваясь к нарастающей активности в коридоре – шаги, голоса и так далее. Пару раз в нашу дверь постучали, впрочем, не слишком настойчиво. Я показал с верхней полки кулак сотоварищам. Те дисциплинированно, лёжа по стойке смирно, помалкивали.
Минут через десять наш поезд тронулся и споро помчался вдогонку за графиком. Только лишь миновала опасность, как снизу послышался заплетающийся голос Серёги:
– Щас спою! – и он затянул заунывно, неповоротливо – Всё будет хорошо, я это зна-а-ю... Ой, чувствую я, девки, загуля-а-ю...
Пьяная песнь его быстро переросла в храп, и тут все мы наконец-то заснули по-настоящему.
Когда я открыл глаза, солнце вовсю светило. Я глянул в окно. Проплывавшие мимо леса и поля казались невероятно яркими, краски насыщенными до невозможности. Всё за окном радовало глаз свежестью, веселило, дарило радость душе и бодрость телу. И только стук колёс успокаивал. Выспавшись, я почувствовал прилив сил. От вчерашних озноба и жара не осталось даже следа. Кроме меня, все в купе продолжали дрыхнуть. Посмотрев на часы и покумекав, я понял – давно мы уже в России. Слава Богу!
И, поняв, что мы в России, я подскочил как ужаленный. Так подскочил, что чуть не снёс головой третью полку, заваленную подарочными подушками Мыколаича. Наверно, подушки подлетели от удара до потолка, во всяком случае, в глазах у меня потемнело. Напарники начали шевелиться.
– Что там за шум? – прохрипел Мыколаич.
– Есть ли чего попить? – просипел Серёга.
– Печати, – простонал я, держась за затылок. – Печати-то не поставили!
Неприятность ситуации заключалась в следующем. При пересечении госграницы нам требовалось сделать отметки в командировочных удостоверениях – дата, время, печать, подпись. Занимались этим пограничники. Конечно, в те времена на украино-российском рубеже погранцы, мягко говоря, вовсе не зверствовали. Всё-таки не Афган же у вас под боком, не сектор Газа и не какое-то там Сомали. Украина с Россией – братские государства, в недавнем прошлом одна страна! Но как получилось, что границу пересекли мы вообще без какого-нибудь, пусть хоть формального досмотра? Это я скоро выяснил. Оказалось, снова расстарался наш проводник. Пограничники – сначала украинские, затем наши, российские – пытались нас разбудить, стучали в купе. Но проводник сумел отговорить и тех, и других. «Тут спэцвзвод видпочывае! Хлопци зи зброею. Вони дуже втомылыся, вже не заважайте йим». Что там у нас за спэцвзвод – ГУР? СБУ? ГРУ? ФСБ? – за точным ответом лезть к нам никого не приспичило. Ясно ведь, люди с оружием – государевы люди, а значит просто так, от нечего делать из страны в страну кататься не станут.
Проводник жаждал похвал за свою расторопность, и я его поблагодарил, конечно, хоть на душе скребли кошки. Отметки с печатями проставил я у начальника поезда. После, правда, пришлось объясниловками Бесарчуку отписываться, но всё же в итоге отметки те прокатили.
Окончательно парни очухались, когда до Москвы оставалось всего ничего. Повспоминали события прошлой ночи. Серый выглядел неважнецки: фингал под глазом, ухо опухшее, а губы разбиты похлеще, чем давеча у Мыколаича. И вот, шевеля своими расхвастанными губищами, Серёга в деталях рассказывал, как Мыколаич (и тут я ещё раз порадовался!) спас его от верной смерти. Как вырвал из рук стаи цыган, когда те его в тамбур тащили выкидывать на ходу, а после уже и стоп-кран сработал.
Тут надо сказать, что против цыган я ничего не имею. Претензий к ним никаких, дело тут не в национальности. С такими «друзьями», как Серый и Мыколаич, нервы не выдержали бы даже у бульбашей. Я и сам в какие-то моменты нашей поездки готов был повыкидывать этих двоих из теплушки.
При упоминании стоп-крана наш седовласый дядечка скромно потупил взор. И только тут вспомнил я, как дядечка меня разбудил, вспомнил свой бесконечный сон про волков, вспомнил, что у сна этого прошлой ночью конец, наконец, случился! И я не мог смолчать, поделился радостью, рассказал весь свой сон до конца: про волка, вцепившегося в мою руку и про нежданного охотника с оружием в руках, поразившего зверя.
С минуту молчали.
– Так вот, значит, коим образом завершилась твоя так долго тянувшаяся «ночь волка», – вымолвил Мыколаич задумчиво.
– Ну что тут сказать? Хэппи энд! – скривил улыбку Серёга. – Почти как в голливудском блокбастере.
– Скорее, как в стародавней пьесе, – ответил я. – Охотник вывалился в последнем акте, словно античный бог из машины*, а ружьё перед тем ни на какой стене даже не повисело.

[ * Бог из машины (пер. с лат. – «Deus ex machina») – термин, пришедший в искуство из античного театра, означает нарочито неожиданную развязку повествования, к примеру чудесное спасение героев, считается многими критиками признаком плохой проработки сюжета.]


Серый с Мыколаичем недоуменно переглянулись, явно не понимая, о чём я им тут втираю, но переспрашивать не решились. Сер;га по-прежнему давил улыбку. А вот дядечка в стороне не остался.
– Деус экс машина? Ну, да, так и есть. Но ведь это же сон, а во снах по-другому и не бывает, – сказал он. – Да и автомат вовсе не обязательно вешать на стену в первом акте, чтобы под конец из него в волка выстрелить.
Автомат! От одного этого слова по спине у меня пробежали мурашки. Дядечка именно так и сказал – не оружие, не ружьё. Автомат, я не ослышался! А ведь я, рассказывая сон, точно не упоминал автомат в руках охотника. Я говорил просто – оружие. Но откуда он...
Я кивнул, Мыколаич зевнул, Серый по-прежнему улыбался криво. А дядечка медленно со значением произнёс:
– Да не на мнозе удалюся общения Твоего, от мысленного волка звероуловлен буду.
Теперь уже в непонятках были все мы трое. Дядечка, видя это, коротко пояснил:
– Цитата из Иоанна Златоустого, а мысленный волк – это дьявол.
Мы молча переглянулись. Серый перестал улыбаться.

***
Столица России встретила нас солнышком и теплом. Простившись с дядечкой, мы перебрались на Ярославский вокзал. По дороге заметил и я, как Мыколаич избегает ступать на трещинки в асфальте, и как старательно на станциях метрополитена перешагивает через стыки гранитных плит. Чудит экстрасенс, однако.
Настроение, несмотря на всё плохое, произошедшее за последние дни, поднялось высоко. Правильно говорят – что прошло, то прошло, а кто старое помянет – тому вырви глаз (как-то так). Перед нами лежала финишная прямая – одна только ночь в фирменном поезде «Вятка», и мы, наконец, будем в Кирове!
Наш «домашний» поезд порадовал. С прошлой моей поездки «Вятка» здорово изменилась – новенькие комфортабельные вагоны, современные интерьеры в стиле хай-тек, электронные табло, телевизоры в каждом купе и множество приятных плюшек: подсветки, розетки, полочки – всё под рукой, всё в нужном месте. Туалеты вообще лучше не сравнивать. Пересев с украинского поезда, мы словно переместились из восьмидесятых годов двадцатого века в свой двадцать первый век, причём по инерции перелетели ещё лет на десять вперёд тогдашнего 2013-го. От поезда «Вятка» мы, честно, таких наворотов не ждали и испытывали чувство гордости за медвежий наш Вятский край. А ещё нам приятно было просто поговорить с проводницей. В её дикции улавливался лёгкий оттенок вятского говорка. Речь проводницы ловко переплеталась вятскими озорными словечками, по которым мы, как оказалось, очень и очень соскучились. Родные «лико» и «чё» радовали наши сердца. Чувствовалось, что теперь мы одной ногой уже дома.
Стучали колёса. Словно большой механический таймер отсчитывал время, оставшееся до нашего возвращения к родным берегам. А я пытался себя понять. Да, честно признаюсь, с самого начала мне не нравились оба напарника, доставали они меня всю дорогу. Мыколаич – старпёр, повёрнутый на летающих тарелках, ещё и лезущий с поучениями. Серёга – молодой дуболом, неуправляемый пофигист. А ещё этот их вечный конфликт! Однако была у них общая черта, на которую я сейчас обратил внимание. После очередного конфликта у каждого из моих напарников возникали чувства неловскости и вины. И чувства эти их временно примиряли, сближали. И вот эти черты их характеров вселяли надежду, что не всё потеряно, что конфликт их рано или поздно закончится.
Да, непростая вышла у нас поездочка. Мне выпало быть старшим наряда, а значит, я должен был сам держаться, да и напарников, которые друг друга не переваривают, нужно было держать в узде. Всю поездку я кое-как умерял свой внутренний пыл. Внешне едва оставался спокоен, внутри же кипел, как чайник. Но теперь я с удивлением вдруг обнаружил, что моё отношение и к Серёге, и к Мыколаичу, да и ко всему нашему путешествию, кажется, начинало меняться. Возможно, просто меня успокаивал близкий конец этой истории.
Соседа по купе в этот раз нам не дали, ну и славно. Распихав вещи (больший объём которых составляли всё те же целебно-сувенирные подушки Мыколаича), уселись за столик. Властию, данною мне свыше (надеюсь, не от пришельцев), я объявил строгий сухой закон. До нашего возвращения даже пиво безалкогольное под запрет попало. С утра – к начальству, Бесарчук как бы ждёт. Физиономии увидит кривые, побитые, так пусть хоть перегаром вонять не будет. Парни восприняли ситуацию с пониманием. Похоже, пьяные приключения им и самим уже опротивели. Сидели они, уткнувшись в сканворды. И рожи их были кислы, словно мои товарищи тухлой капусты объелись. И рожи их были смурны – то ли из-за боевых припухлостей, то ли из-за того, что парни только что возвернулись к трезвому образу жизни. Долго молчали. Мне как старшому нужно было что-то сказать. Речи толкать не умею, но какой-то итог поездки подвести всё же требовалось.
– Да-а... Странная у нас получилась командировочка, – посматривая в окно, озвучил я свою мысль. – Много чего случилось не шибко приятного, но есть ведь и плюсы: в конце концов, вы парни, кажется, помирились. Надеюсь, теперь надолго.
– Саша, а ведь мы уже давно в России! – каким-то неестественно-радостным тоном воскликнул Серый.
– И что? – осторожно спросил я.
– Так пора Мыколаича обратно в Николаевича переименовывать.
Я рассмеялся. Глянул на нашего лётчика, тот тоже повеселел. Спросил его:
– Мыколаич, ты как, не против?
– Я всегда только за, придурки!
– Значит, единогласно, – подвёл я итог и полез на верхнюю полку.
Вот и вся моя речь. Командировка действительно странная – это факт, и я его подчеркнул в заключительном слове. О чём тут ещё разглагольствовать?
Я снова забрался наверх, не нравится мне лежать в поездах внизу – вечно там прямо над тобой кто-нибудь что-то делает. Сверху смотрел на своих товарищей и чуть ли не любовался ими. Сканворды отложены в сторону. Лица просветлели. Теперь они говорили друг с другом, улыбаясь непринуждённо. Причём говорили вежливо, никаких споров или подколов. Ну прямо друзья, друзья.
Смотрел на парней, а вспоминался мне почему-то наш случайный попутчик – тот седовласый дядечка в украинском поезде. И верилось мне, что попался в дороге он нам совсем не случайно. Как его звали, кто он – так и осталось загадкой. Уже в поезде «Вятка» мы обнаружили, что никто из нас не припомнит его имени. Странно! То ли он не представился, то ли «с памятью моей что-то стало...» В общем, он так и остался для нас просто «дядечка».
И вот ещё странное, что скажу вам. Серёга утверждал, что дядечка – хохол, и в Москву он поехал в гости. Николаевич наоборот уверял, что дядечка – чистокровный русак, и что он из гостей с Украины домой возвращался. Мне же вообще он своей дикцией напоминал Лукашенко, и я в шутку предложил сойтись на том, что попутчик наш – белорус, и пусть он не «батька» нам, но... «дядечка». На том и сошлись.
Но главная странность была в другом. Я вспоминал внешность дядечки: строгий взгляд его больших серых глаз, высокий и морщинистый лоб с залысинами, тонкий нос, впалые щёки, прикрытые седой бородкой. И хоть некоторые его выражения так и остались для меня непонятной церковнославянской абракадаброй, но я почему-то теперь был уверен, что это благодаря дядечке смог, наконец, досмотреть мучивший меня сон про волков. И (только не смейтесь!) что именно дядечка был тем охотником, грохнувшим мысленного волка в концовке сна. А ещё верил я, что проклятие Мыколаича, ну то есть, конечно же, Николаевича, отныне не действует, и что Серёге теперь не грозят грозовые кары.
…Тот наш последний совместный вечер в поездке я вспоминаю всегда с теплотой.
Вот я смотрю на своих товарищей с верхней полки и радуюсь – десантник и лётчик, русский и украинец, москаль и хохол – ведь могут дружить и нормально общаться. Могут.
– А ты, Сер;га, и вправду женись-ка на Лесе, – говорит Николаевич. – Дивчына вона гарная.
– Я с удовольствием. А ты свидетелем будешь на свадьбе! – отшучивается Сер;га.
– Меня пригласить не забудьте, – влезаю в их дружескую (без кавычек!) беседу я.
И мы решаем – то ли в шутку, то ли всерьёз – теперь, после всех испытаний, после полученного опыта, мы просто обязаны ехать следующим летом на Украину вместе. Ведь по информации нашего руководства командировки в Николаевский порт должны стать теперь регулярными...
В тот памятный вечер Серый и Николаевич долго смеялись над тем, что прошли они вместе огонь и воду, ну то бишь горилку и водку, и что спэцвзвод наш теперь спаян и споен. Шутили, в общем, по-доброму, посмеиваясь над собой. Такими они мне запомнились – мои два напарника. Никто из нас не догадывался, что совместная та поездка была первой и последней для нашего коллектива.
Всё меня тогда радовало, наверное, от предчувствия скорой встречи с женой и сыном, нашим маленьким первенцем. Немного лишь портило впечатление от поездки только одно. Помните того зигующего нацика, который пересёк нам дорожку где-то под городом Белая Церковь? И вот интересно что – сам я этого нацика даже в глаза не видел, но представлял его живо со слов Серёги. Такой долговязый пьяный чертило, на переезде стоит, задрал руку в фашистском приветствии. Деревенщина местный, ну чего он мне дался так? Но я почему-то снова и снова мысленно возвращался к нему. Что у него творится в башке? Идейный бандеровец он или просто дебил? Много ли их теперь там таких оболваненных? Как быстро растёт их число? И я пришёл к выводу, что в следующую командировку ехать на Украину обязательно нужно с оружием.

ЧТО ДАЛЬШЕ?
(эпилог)

Но человек лишь только предполагает.
Тем летом ездили мы без оружия на Украину. Стенка в теплушке над нарами, где обычно висят у нас автоматы, пустовала в тот раз. Однако ружьё на стене не висело тогда и в переносном смысле. Так нам казалось. А уже к осени на Украине всё забурлило, вспыхнул евромайдан, за ним революция гидности (она же – госпереворот), далее началась АТО. В общем, долбануло – так долбануло!
В связи со всеми пертурбациями российские военные грузы пошли на экспорт в обход Украины. На территорию Нэзалэжной – ни с оружием, ни без оружия – мы больше не заезжали. Взрывоопасные изделия, предназначенные для доставки то ли в Индию, то ли в Индонезию, отправлялись теперь вместо Николаева через Новороссийск. Я катался туда много раз, но, как сказал уже выше, в состав моего наряда Николаевич с Серым больше не попадали.
Да может оно и к лучшему.
В следующем году Николаевич не прош;л медкомиссию. Не слишком-то я удивился, узнав, что психиатр разрешение на работу с оружием ему не продлил. Обессивно-компульсивное расстройство – кажется, так назывался диагноз. Я не специалист и не смогу сказать точно, что это за расстройство, вроде что-то не слишком тяж;лое. Но всё же недаром Николаевич втирал по ночам мне про контакты с пришельцами, про громы и молнии, про НЛО. А ещё мне припомнилось, что во время прогулок старался он не ступать на трещинки в асфальте и на стыки тротуарных плит, как трижды дул всегда на еду, перед тем как её отведать. Мне эти странности его поведения казались лишь безобидными чудачествами (ну, кроме угроз кар небесных Серёге), но психиатр посчитал иначе.
Так чем же были рассказы Николаевича о неоднократных смертях его обидчиков во время грозы? Сколько было в тех историях выдумки, случайных совпадений? И сколько правды? Не раз размышлял я над этим впоследствии, но принять, что те рассказы его – лишь только больная фантазия, я не смог. Да и одними случайными совпадениями всё это не объяснишь.
А ещё я не удивился, когда через пару лет (кажется, в 2016-м) получил от Николаевича весточку с Украины. Он всё же осуществил то, о чём заикался в командировке – перебрался обратно к себе на родину. Приобрести квартиру в Киеве на Подоле – понятное дело, позволить себе он уже не смог, однако двушечку в Ирпене (пригороде украинской столицы) осилил и был вполне этим счастлив. Время от времени мы писали друг другу – нечасто, в год пару писем по электронке, и ничего странного, психически-ненормального в его посланиях я не увидел. Обычный трёп. Он сообщал, что так и не смог бросить курить, а ещё приглашал в гости. Я же за то, что он переехал на Украину, снова в шутку стал называть его Мыколаичем.
Но вот что в Мыколаиче меня всегда удивляло – так это его способность к перемене национальности. Бросилась мне в глаза эта его особенность ещё во время нашей совместной поездки, когда на Украине он стал вдруг хохлом, Мыколаичем, а стоило въехать обратно в Россию и он опять – Николаевич, русский. Теперь вот снова он украинец до мозга костей. С чем связаны эти метания? Может с тем, что разницы между русским и украинцем почти никакой. А может это общая черта характера коренных уроженцев тех мест, связанная с их историей? Сколько столетий пытались присвоить ту землю разные иноземцы – монголы, турки, литовцы, поляки, немцы... Лишь временами Великой и Малой Россиям удавалось соединяться.
Вот так и Мыколаич метался. Постепенно он становился вс; самостийней и нэзалэжней, в тоне его посланий проявлялось всё больше неприятного для меня. Всё чаще ругал Мыколаич Россию – крыл за Тузлу, за Донбасс, за уголь, за газ. Он даже тему голодомора педалировать начал... Короче, вы понимаете, что может творить с людьми пропаганда. Или это болезнь всё ж таки начала у него прогрессировать? В общем, когда в президенты на Украине пробился «слуга народу», Мыколаич в посланиях своих совсем распоясался. Мне пришлось его заблокировать.
Теперь о втором бойце. Когда мы вернулись тогда с Украины, я всё-таки заикнулся о том, что неплохо бы Серому съездить к отцу Михаилу. Настоятель нашего храма мужик башковитый, в молодости через Афган проршёл и вообще... Надо было Серого, этого пожизненного раздолбая, как-то на путь истинный направлять. Но Серый от предложения отмахнулся. По понятным причинам отправиться в гости к украинской девушке у Серёги не получилось. Но и ни позвонить, ни написать ей он так же не смог – исчез чёрный блокнотик, в котором помимо русско-украинского разговорника записаны были адрес и телефон Леси. Пропажа блокнотика обнаружилась сразу по возвращении в Киров, и догадайтесь сами на кого грешил в этом деле наш вэдэвэшник.
Серый смог продержаться в Группе сопровождения грузов дольше, чем Мыколаич, но не намного. Парень больше дружил с алкоголем, чем с головой. И со временем ситуация только усугублялась. Опоздания на работу, недвусмысленный запашок изо рта по утрам, без труда пробивающий даже термоядерный аромат жвачки «двойная морозная мята» – всё это действовало начальству на нервы. Однако же Бесарчук терпел. Терпел до тех пор, пока не случился серьёзный залёт. В одной из автомобильных командировок десантник наш перепил и устроил дебош в придорожной кафешке. На рыпнувшихся усмирять его дальнобойщиков Серёга направил ствол пистолета и, крикнув: «Никто кроме нас!» – передёрнул затвор. Хорошо хоть, пальнул только разик, и единственной жертвой выстрела стала настенная лампа. Инцидент постарались не раздувать. Однако после этого случая пришлось парню покинуть наши ряды. Он ещё помыкался пару лет по различным ЧОПам. Брали его неохотно, на должности, где не требовалось оружие. Стройку он сторожил с дубинкой, с перцовым баллончиком охранял психбольницу. Там поработает, сям... Тут загуляет, здесь с начальством поцапается... Успел он жениться за это время, быстро родить с женой дочку и развестись.
На Донбасс он уехал в 2018-м. Вступил в народное ополчение. Звонил мне оттуда несколько раз. Рассказывал, что происходящее на Донбассе иногда кажется ему не настоящей войной, а какими-то затянувшимися учениями, это потому что украинцы по ту сторону линии фронта – точно такие же русские, как и мы, только с замусоренными как у Мыколаича мозгами. С мусором в головах расстаться они не хотят, а значит, придётся вычищать его силой. Серый советовал мне читать Лимонова и Прилепина. Собирался освобождать Одессу и Николаев с Херсоном в придачу. Услышав, что Мыколаич живёт теперь где-то под Киевом, сказал, что со временем и его обязательно от хунты спасёт. Я пытался представить это себе: да уж, не хилая у них получилась бы встреча!
Следы Серёгины затерялись. Слухи ходили, что он то ли погиб, то ли был тяжко ранен при миномётном обстреле где-то под Горловкой летом 2021-го. Подробности мне не известны, но хотелось бы очень знать – гремела ли в это время в небесах над Донбассом гроза, сверкали ли молнии.
И пару слов о себе. После того как нашу Группу сопровождения грузов вместе со всем Отрядом переподчинили Росгвардии, все мы – сопровожденцы – поувольнялись один за другим. Не смогли согласиться с методами работы новых руководителей. Ушёл из Группы и я, но это уже совсем другая история. Три сотни сувенирных магнитиков из разных городов Россиии и ближнего зарубежья пылятся теперь в большой коробке на антресоли. На холодильник и морозильник так их и не повесил – мода на магнитики прошла, а выкинуть жалко. Если в коробке той хорошенько порыться, отыщется там и магнитик из Николаева. В личной жизни, в отличие от работы, всё складывалось неплохо. Мы с женой продолжали начатое нами дело – повышали в стране рождаемость. Наша семья росла, и к первенцу-сыну постепенно добавились ещё трое мальчишек.
А потом наступило 24 февраля 2022 года. Ракеты летели по целям на Украине. Интерактивные карты показывали, как от российской границы к Киеву, Харькову и Херсону тянутся тонкие щупальца бронированных колонн. «Ютуб» заполнился страшными кадрами взрывов и разрушений. А с телеэкрана генерал Конашенков с пуленепробиваемым выражением на лице докладывал об успехах военной спецоперации, командным голосом озвучивал он огромные цифры бесконечного списка поражённых целей. И казалось, что не пройдёт и месяца, ну максимум двух, как...
Серёга-то где? Жив или нет? Он бы порадовался.
А вот Мыколаич навряд ли был сильно рад приближающемуся освобождению. Меня бы не удивило известие о том, что Мыколаич в составе украинской теробороны бегает где-то там у себя по Ирпеню, готовый пулять из АКМ в наступавших российских освободителей.
В те дни частенько мне вспоминалась наша поездка без оружия на Украину. И возвращение вспоминалось – Серёга и Мыколаич, москаль и хохол – сидят за столиком и ведут беседу по-дружески. Могли же, когда хотели! Под громовые раскаты далёких взрывов, транслируемые в новостных телевыпусках, я пересматривал фотографии нашей украинской гастроли и думал: «Да, без оружия на Украину теперь и вовсе не сунешься, не как тогда».
Но вот фотографии. Вот «вагон класса люкс» – наша теплушка, наш шикарнейший скотовоз. Вот наши рожи торчат из дверного проёма. Вот Хутир-Мыхайливськый и его обитатели – украинские таможенники, те самые ласковые вымогатели, что не желали нас пропускать вглубь территории Нэзалэжной. Вспоминались они мне теперь по-доброму, особенно их застенчивое: «будь ласка». А ещё вспоминал я Николаевский порт и добрых тётушек, работающих там в конторе. Как с угощениями встречали те женщины русских солдатушек. Ждут ли они теперь их так же? Вспоминал прогулки по Одессе и по Николаеву, встречи с местными жителями, их удивлённое: «Зачем нам украинскую мову учить? У нас русскоязычный город!» Смогут ли повторить они эти слова? Вспоминал и готель «Континент», где мы жили, красавицу Олесю (или Алесю?). Где она, с кем теперь? В одном был уверен на сто процентов – взрывные волны ракетных ударов сдули оттуда всех «женишков» иностранных. Любители клубнички вычеркнули Нэзалэжную из списка приоритетов, и едут туда теперь со всего мира абсолютно другие «туристы».
Всё изменилось на Украине. Да и Россия уже не та.
А если вернуть бы то время, когда ещё ничего не случилось? Когда ещё не было ни кровавого евромайдана, ни заживо сожжённых людей в Одесском Доме профсоюзов, и от обстрелов в Донецке не гибли люди, а малазийский «Боинг» ещё не был сбит ракетой. И не шёл ещё брат на брата. Могли ли политики всё это предотвратить? Не известно. Ответа нет.
Но вот, что известно. Когда я был маленьким мальчиком, точно знал, Украина – братская союзная республика. Мы были одной страной. Теперь же я, став уже многодетным папашей, слышу, как мои сыновья, играя в войнушку, своих игрушечных врагов называют украинцами. Не фашисты враги, как у нас было раньше, а украинцы – вот что страшно! А ведь по ту сторону баррикад ситуация ни чем не лучше. Но если русские и украинские дети будут считать врагами друг друга чуть не с пел;нок, то какое же будущее ждёт наши народы?
Мне иногда кажется, мы попали в большую ловушку. Нас – русских и украинцев – столкнули лбами. Мне хочется крикнуть – братья, как получилось, что мы стреляем друг в друга?! Ведь мы же всегда были вместе, мы были почти что один народ, наша кровь перемешана. Что же случилось? Теперь мы дубасим друг друга по прихоти настоящего нашего врага. Кто общий наш враг? – вопрос риторический. Знаете, мне порой кажется, мы воюем – за Крым наш, за Донбасс, за ридну Украину – воюем геройски и не очень, воюем сами с собой.
И знаете что ещё? Я всё чаще теперь вспоминаю то, о чём нам вещал седовласый дядечка, наш «случайный» попутчик в поезде «Одесса – Москва». Что говорил он про англосаксов. И что говорил про правителей мировых, про тех властолюбцев, что жертвуют жизнями тысяч людей ради сохранения гегемонии, ради собственных властных амбиций. Властолюбцы там наверху пирамиды, на Капитолийских своих холмах решают свои вопросы, а страдают и гибнут за их выгоды люди. Гибнем мы, русские, украинцы, которым делить-то по сути нечего.
Что дальше – никто не предскажет. Вокруг такое сейчас творится: война, эпидемия, глады, моры... Может ли быть ещё хуже? Боюсь, что да, может. Корявые пальцы властителей мира тянутся к красным кнопкам. Кто дал им власть, об этом они позабыли; не верят правители, что придётся за всё отвечать; об участи царя Ирода не желают думать; сидят на фальшивых тронах, готовые жертвовать миллионами пешек в большой игре. Однако же, нам, простым людям, свойственно верить в благоприятный исход. Вот я и надеюсь на то, что политики не разнесут на куски наш маленький голубой шарик, несущийся по безграничным просторам вселенной. Всё-таки он ведь один такой на весь космос.
А пока все мы, как в том моём страшном сне, бежим по бескрайнему полю, и небо тяжелеет над нами, только оно не синее. Тучи сгустились почти до космической черноты, грохочут вдали громовые раскаты. Будет гроза? Будут молнии? Мы продираемся, только не сквозь колосья. Лезем мы через груды костей, через трупы, которыми усеян наш дивный мир. Спастись надеемся, убежать, от мысленного волка скрыться. Получится? Или нет?
Во сне моём всё закончилось хорошо. «Бог из машины» поразил зверя. Но это не значит, что в реальности будет так.
Волки близко.

     Киров (Вятка), 2023 г.

     Повесть опубликована в альманахе «ВЯТКА ЛИТЕРАТУРНАЯ» № 8, 2023 год.