Папа

Лазаревич
Помню, что здание больницы всегда было пустым и холодным. Каменный пол, выложенный плиткой с выщербленными от времени краями, оконные рамы в потрескавшейся облупленной краске. Палата в самом конце коридора, в торце, кровать в дальнем левом углу от входной двери.

Наркоз из целлулоидной маски пах сладким красным яблоком, мне резали мои любопытные глаза, вокруг них и, возможно, парочку другую тонких ниточных связок за ними, уже внутри головы. Вероятно, это всё произошло очень быстро, а вот томительное нескончаемое ожидание после было бесконечным. За окнами стылой больницы свинела поздняя леденистая осень, медсёстры меняли повязки быстрыми безжизненными пальцами, скрюченный покосившийся кран сплёвывал в раковину медленные капли.

А вечером приходил папа. Присаживался на краешек постели, складывал на одеяло потёртую кожаную папку коричневого цвета с документами. Он работал в министерстве обороны. Мы разговаривали про то, как у меня дела, потом прогуливались медленным шагом по длинному коридору. По сто моих маленьких шагов в одну сторону и столько же обратно. И папа уходил, а я оставался в палате ждать, когда чёрные ветки дотянутся из-за ветра до оконных стёкол и начнут царапать их, стремясь проникнуть внутрь. Вокруг больницы был небольшой сквер со скрюченными стариками-деревьями. Видимо меняли трубы водоснабжения, и сквер был перекопан траншеями с перекинутыми через них дощатыми мостками.

В один из вечеров я попрощался с папой у входа в палату, стоял, держась за дверную ручку, провожал его взглядом, пока он не повернул за угол, на выход. Когда я медленно подошёл к своей постели, на ней лежала забытая папой коричневая папка с документами. Я схватил её и быстрым семенящим шагом просквозил по длинному коридору мимо поста дежурной медсестры. Она даже не заметила меня. Я выскочил на крыльцо. Старики-деревья скрипели под порывами холодного ветра, а я закричал в непроглядную темь: «Пааапа!». И увидел, как он торопится ко мне обратно, перепрыгивая через раскопанные траншеи.

Я отдал ему важные бумаги и отчего-то плакал потом, возвращаясь в палату. Как оказалось, от счастья.