В Изумрудный город за хлебом

Игорь Фёдоров 77
Не всем гостям бываешь искренне рад. Это такой же факт, что ожидаемых гостей приходится долго упрашивать и уговаривать заглянуть на вечерний уютный огонёк. Мироновы фиг когда заглянут, чем не заманивай. Гуруновичи тоже, а с ними всегда приятно побеседовать за кружкой чего угодно, хоть чая, хоть вина. И дети наши дружно играют. Но приходят эти люди крайне редко. Настолько все заняты, что и к нам не идут, и к себе не ждут.
Но вот Ватрушкины (дал же бог фамилию!), запусти их в дом на час, вообще не уйдут, дай волю. И дети наши настолько разные, что даже в компьютер не играют. Сидят у телевизора и смотрят мультики. А с маленькими Мироновыми такие бои подушками бывают, что вся квартира в перьях, как в снегу. Да, несколько накладно, зато весело! А тут?
Итак, Ватрушкины. Папа, мама, сын и дочка. Крепкая, хорошая и неимоверно нудная семья. И да простят меня татары (люди, между прочим, с отличным чувством юмора), но Ватрушкины реально хуже. И даже тот факт, что приходят не с пустыми руками, особой чести им не делает.
А отказать нельзя. Гости же!
Вот и сейчас они всем семейством забрели на огонёк тёмным зимним утром в субботу, то есть в день, когда нормальные люди отсыпаются после рабочей недели. Даже не позвонили, дабы не испортить сюрприз! Ну, хоть коробку конфет принесли.
Супруга, хмуро оценив содержимое холодильника, размер угощения и степень своего гостеприимства, бросила:
— Мужики, дуйте за хлебом.
— Магазин закрыт ещё! — громко объявил я, намекая, что визит оказался очень ранним.
— До Изумрудного города сходите!
Ватрушкины переглянулись. Ещё бы! Откуда им знать, что Изумрудный город не один в своём роде! Только мозги, храбрость, сердце и чувство такта там не продадут. А хлеб можно.
Демонстративно зевая и протирая глаза, я вышел с Ватрушкиным во двор.
— Это далеко? — спросил он.
— Ближе, чем в книге, — пространно ответил я и побрёл по усыпанному снежной крошкой асфальту, меньше всего похожим на жёлтую дорогу. Но мы и не за чудесами собрались.
— Это магазин такой?
— Ну, конечно.
— Ха! А я уж подумал!
Подумал он…
Пятнадцать минут под еле светлеющим небом, вместо тёплой постели, ради хлеба, с не самым приятным человеком на пару — что может быть нелепее! И не предупредил, не позвонил! Припереться с детьми, чтобы хозяева не имели морального права отказать! Но это в доме. Теперь я был готов высказаться, чем бы это не обернулось в будущем.
— Послушай…
— Вон он! — закричал Ватрушкин, — Изумрудный город!
Магазин, действительно, был прекрасен снаружи. С вывески улыбались классические изображения советских Страшилы и девочки с собакой, не помню, как зовут.
— Элли и Тотошка! — радостно объявил Ватрушкин.
Точно!
Я посмотрел на его улыбающееся лицо и даже немного проникся такой искренности. Ещё чуть-чуть, и он запоёт ту самую песенку, а я, не в силах устоять, подхвачу. А следом присоединятся все люди, из окон будут выглядывать удивлённые лица и мощных нестройный хор накроет город.

Мы в город Изумрудный
Идём дорогой трудной,
Идём дорогой трудной,
Дорогой не прямой!

Мы вошли внутрь уже в приподнятом настроении. Что-то из далёкого детства включило в наших взрослых душах волшебный фонарь, тёмные углы очистились, плесень просохла, пыль выветрилась.
Мы купили только хлеб, но это была самая лучшая покупка за последние лет тридцать, будто два друга-школьника, не спешащие домой после уроков, сейчас будут идти по солнечной улице и поедать мякиш, попутно споря о чём-то своём. А дома вечером будет мультик. Да-да, тот самый.
— Погоди, я сейчас, — Ватрушкин, с лицом, расцвеченным детской улыбкой, повернул назад.
— Зачем?
— Хочу сфоткаться! На память!
— Вот делать нечего, — пробормотал я, улыбнулся и достал телефон, отчитаться перед супругой о покупке.
И тут позади послышался визг тормозов, удар и крики.
— Алло! — послышалось в трубке.
Я смотрел на экран телефона, молчал и боялся обернуться назад. Знал, что ничего хорошего там нет. Знал, что жизнь — стерва жуткая и управляет людскими судьбами, как игрушками. Что жизнь человеческая хрупка, как ёлочная игрушка. Знал, что у нас дома есть хлеб, купленный вчера вечером.
— Алло! Ты где там?
Я молчал.