ОТ ВОЙНЫ ДО ВОЙНЫ
повесть
1. Братаны.
За день до Покрова Пресвятой Богородицы подтянулись на берега Кана западные дожди. Ливневые дожди с ветерком сняли оранжевые и желтые одежды с прибрежной ольхи. Земля обнажилась непорочной и потрясающей красотой. Именно в такие дни и часы октября особенно остро ощущается всё преходящее всему сущему свой час и срок под небесами. Приехал друг. Мы стояли на балконе и молчали. Глубоко и чуть слышно вздыхали. Живем в одном городе, а встречаемся редко. Армейские «братаны» полвека. Так долго не живут, сколько мы дружим. И в молчании нашем хранилась правда минувшей жизни нашей между армейской юностью и неумолимой старостью. И вздохи наши не о себе любимых. У Родиона сын Павел военный... Муж старшей внучки Ирины Андрей на войне в «штурмовой» сибирской роте. Наша служба в Советской армии завершилась началом войны и вводом советских войск в Афганистан. Нашим детям досталась война с нацистами НАТО на Украине. Павел и Андрей в СВО на Донбассе. О детях теперь печаль наша. Печаль от войны до войны.
Четверть века прожиты на Полюсе холода, в поселке на берегах реки Индигирки. Друг родился в Казахстане в поселке Панфиловский, на границе с Китаем. Советский союз от Орши на Памире и до чукотского поселка Уэлен на мысе Дежнёва населяли мирные и просвещенные народы. В армию Родька Фокин пришел в «учебку» на Каштаке в Читу из Алма-Аты. Отслужив два года, Родька поклялся через год приехать из Алма-Аты на Индигирку. Прилетел Родька на Индигирку в апреле. Прилетел ровно через год после службы. Как договаривались. Меня призывали на службу в Советскую армию с Индигирки. Я работал в Верхне-Индигирской геологоразведочной экспедиции техником-геофизиком, женился. Чувство долга перед Родиной, как важная жизненная задача, было естественным и неотвратимым. На два года я покинул берега Индигирки. Ровно через два года, как и написано на роду, судьба вернула меня на Индигирку.
2.«Факир».
- А теперь курсант Факир покажет нам «танец живота».
Старшина вызвал из строя Родьку Фокина. Погоняло «Факир» Родька получил благодаря умению» глотать бритвочку», лезвии «факир» ловко прятал под язык. «Танец живота» Родька показал нам в бане, когда пришли в полк по гражданке, и нас переодевали после бани в летние гимнастёрки и галифе. Теперь Родька стал любимцем старшины роты Дубова. Родька в моём взводе, наши армейские кровати рядом. Во взводе я единственный их «женатиков». На два года старше Родьки. Старшина Дубов ровесник мне. Сибиряк. Родом Дубов из Тайшета. Могучий, как сибирский кедр. Добродушный, как сытый медведь. «Дедовщины» в роте нет. Полгода курсантов учат водить БМП, командовать взводом. Строевая. Дежурство в столовой и в «карауле». Через полгода весенний набор курсантов уйдет «сержантами» в войска. Родька всегда рядом. Худой «панфиловец» крепкий и выносливый, как верблюд. «Азият». До службы Родька работал «рубщиком мяса» на городском рынке. Русский Родька знал пять «азиятских языков». И был Родька своим парнем с казахами, понимал он и азербайджанский язык. Говорил на туркменском и на уйгурском. Память Родька имел феноменальную. И «факир» он был выдающийся. Знал фокусы с игральными картами. Таланты Родьки не пропадали зря. В карты он выигрывал у старослужащих, от меня «приварок» не зажимал, сигареты покупал, в солдатской «Чайной» бутерброды ели. Братанами нас назвал старшина Дубов после дежурства роты в столовой. Меня Дубов поставил выдавать «ложки». Родька со мной на раздаче. В «учебке» «ремрота» из старослужащих. Выдал я ложки по счету. Возврат был не полный. Май завершается. Готовились в «летние лагеря» и крали алюминиевые ложки. Я встал на дыбы за недостачу ложек. Получил от рядового «котелка» в ответ наглый смех.
- Ну и что ты мне сделаешь? – спросил злобно механик из ремроты.
Окно раздачи огромное. Я подтянулся на руках, перебросил тело через прилавок и приземлился перед обидчиком. Нанес ему удар в подбородок. От стола спешили уже старички из ремроты. Факир Родька перевалился животом через прилавок окна раздачи и кувырком спрыгнул на помощь ко мне, уперся свей худой спиной в мою спину. Досталось нам. Старшина Дубов вовремя расшвырял «старичков» из ремроты. - Ну, погодите?! – пригрозил механик – наставник.- На полигоне рассчитаемся. - Ну и что мне делать с вами, братаны? – спросил Старшина. – Ну и рожи у вас.
Так мы стали с Родькой Фокиным «братанами».
Вечерком в кабинет ротного пригласил меня «особист». Предложил «служить» в «особом отделе».
- Доносить не буду. Я женатый человек. Что скажет жена? Мои друзья – геологи, когда узнают, что служил в «стукачах»?
Стоял я на вытяжку перед столом командира роты с разбитым лицом так, что и в зеркало себя узнавал с трудом. Родьке досталось не меньше. Но теперь мы братья, скрепленные «кровью». На войне, как на войне: война – план покажет.
В Каштаке армейские казармы из белого силикатного кирпича. Наша рота на втором этаже. Четыре взвода курсантов в роте. Я и Родька Факир в первом взводе. Окна казармы нашего взвода открыты солнцу с востока. Между двухэтажными железными кроватями узкие проходы, тумбочки у каждого курсанта в изголовьях кровати. Для построения взвода общее место для построения роты в центре казармы. Заместитель командира взвода сержант Тарас Нестюричев. Родом из Львова, за пухленькие ягодицы курсанты смачно звали за глаза Тараса Нестюричева: «Был в селе – Тарас. Теперь зовут – педерас…». За что так не любили курсанты «замка» Нестюричева? Идет взвод по полевой дороге на полигон. Впереди огромная лыва после дождей, мутная от глины. Взвод шагает в лыву.
-Взвод, стой! «Вспышка с тылу»! – командует сержант Нестюричев.
Взвод два отделения падает грудью в воду. Я не выполняю команду садиста Тараса, рядом стоит по колено в воде и мой верный Факир Родька. - А вас команда не касается?- визжит сержант Нестюричев. Повторяет команду: - Вспышка с тылу! - Не вижу вспышки с тылу, - отвечаю спокойно. Мне, взрослому мужику, женатому, не до глупостей на военной службе. И издеваться над собой не позволю.
Командир взвода Исаев Володя. Лейтенант новоиспеченный. Хамовитый, наглый, ироничный. Пузо висит над офицерским ремнем. Здоровый увалень. Службу Исаев не любил. Были в наряде патрулем на Железнодорожном вокзале. Володя Исаев напился так, что пристегнул меня наручниками к батарее. - Ты почему не исполняешь приказы моего «замка»? Застрелю! — И вынул пистолет из кобуры. Командир взвода Исаев Володя и трезвый умом не блещет. Пьяный, точно застрелит, решил я.
- У вас жена, товарищ лейтенант, есть?
- Есть, - ответил Исаев.
- Вот и мне стыдно жены, если узнает, как над ее мужем в армии издеваются командиры.
Лейтенант Исаев как сидел, заснул мгновенно, белокурая голова завалилась набок и свесилась подбородком до ремней поверх офицерского кителя на груди. Я осторожно вынул из его пальцев пистолет. Ключи от наручников лежали на столе рядом, дотянулся до ключей. Освободился от желез. Пристегнул руку лейтенанта к батарее. Из пистолета вынул обойму, проверил «казенник». Пистолет сунул в кобуру. Все-таки уроки Магадана и Индигирки властно руководят характером и поступками. «Медведей – валил! Не боялся. А тебя, суку, и подавно проучу».
Утром надо возвращаться на гарнизонную гауптвахту в центре Читы. Лейтенант Исаев не бесился. Буркнул.
- Дурной я пьяный. Жена свяжет меня поясом от халата сонного пьяного. А утром, когда проснусь, моим офицерским ре нем порет от души, приговаривая: «Со всех жилочек, со всех косточек, с чёрных бровей, с ясных очей — изыди нечистая сила!». И мне легче живётся долго после этого «урока». На меня, солдат, не таи зла. Убить меня мало за такие шутки над солдатом.
Я был не просто рад такой концовкой, а рассмеялся в ответ:
---Так и меня так же жена лечила от пьянства. После бани приду чуть тепленький. Сплю на полу. А утром такая же битва с изгнанием бесов и причитаниями молитвы от сглазу.
С Володей Исаевым после этого случая, в гарнизонном карауле на железнодорожном вокзале, мы понимали друг друга без слов. Сержант Нестюричев жаловался командиру взвода лейтенанту Исаеву. И тот ржал от его рассказа, когда Тарас пытался положить в лужу взвод «вспышкой с тыла».
Заместитель командира второго взвода - «замок» грузин Дженалидзе, сутулый высокий мужичище, мощные руки длиннее обычных, свисают плетьми до коленей. Черные брови, сросшиеся на переносице. При взгляде на Дженалидзе сразу вспоминается роман Виктора Гюго «Собор Парижской Божьей Матери». И горбун Квазимодо, звонарь собора. Сутулость Дженалидзе могла показаться и чуть выпирающим горбом.
"Квазимодо", - стал я звать мысленно "замка" второго взвода грузина Дженалидзе.
В коптёрке старшины Дубова дым коромыслом от сигарет. Золотые фиксы на передних зубах во рту Дженалидзе блестят и в полумраке коптёрки. Боялись «замка» Дженалидзе курсанты второго взвода до икоты. Но уважали за справедливость, не позволял сержантам - командирам отделений издеваться над курсантами, забирать у них деньги. После отбоя из второго взвода пришел боец от Квазимодо Дженалидзе. Заметив мои сомнения, боец пояснил:
- В каптёрку старшины Дубова зовут.
Ротная каптерка с имуществом – особое помещение в роте. Здесь хозяин не ротный, а старшина Дубов. Май завершается. На столе яблоки. В оплётке лозой — в пузатой бутылке «чача». Старшины Дубова не видно. Дженалидзе с неподдельным интересом рассматривал меня. Родьку не пригласили.
- Слушай, курсант. Ты кто такой? Старослужащих не уважаешь.
- Якут.- В армии принято называться по месту призыва.
- Якут, а русский? - переспросил Квазимодо.
Я не стал ждать вопросов и внятно рассказал свою историю короткой моей двадцатилетней жизни.
- Особист приглашал служить? - спросил Дженалидзе.
- Приглашал. Я отказался.
- Почему? - похоже, именно этот вопрос его и интересовал больше всего.
И слово в слово повторил «замку» Дженалидзе, что сказал «особисту».
- Мужчина. Никто тебя больше не тронет. Служи спокойно. «Факир» у тебя хороший брат.
Я ослабил внимание и заметил в сумраке коптёрки курсанта с гитарой. Сидел солдат у стеллажей с противогазами, привалившись спиной, тихо пощипывая струны семиструнной гитары. Узнал его. Земляк грузина Дженалидзе Тамаз Маклакиладзе приходил из соседней казармы, где размещался второй батальон. В полку быстро узнаешь многих по лицам. Тамаз часто сидел на улице в курилке рядом с нашей казармой с гитарой. И всегда со мной здоровался:
- Гамарджоба!
Чуть позже я узнал, что Тамаз Маклакиладзе — мой ровесник, и тоже женился до армии. И это каким-то образом нас «роднило».
3. По законам военного времени
По законам военного времени похоронили Дениса Таптуна на вербной неделе. Старший сын друга Валерия Таптуна. Гроб с Донбасса привезли в пятницу. Выходные морг не работал. На дворе апрель. Сибирь. Промёрзла зимой земля глубоко. Три дня мужики жгли кострище, снимали слой за слоем суглинок, били на кладбище могилу для лейтенанта танкиста, убитого снайпером – наёмником в боях за Бахмут на Донбассе. В понедельник городской Военкомат доставил «груз двести» в село Бражное, цинковый гроб поставили в сельском Доме культуры. Бражное - село сибирское старинное, на берегу Кана лежит вольно и широко под холмами. Церковь над селом видится издалека. Богатый «совхоз» в советское время. Славился в Красноярском крае» героями социалистического труда». Народ жил зажиточно. Но сгинула «советская власть». Избылась, будто её и не было в двадцатом веке. А минул двадцатый век в разрухе и в безвременье. За тридцать лет «капитализма» уже в двадцать первом веке старинное село Бражное смотрелось теперь с холмов умирающим стариком. Война докатилась и сюда, в Канский район. И вот он, октябрь. Верный мой армейский братан Родион молчит, желваки на скулах перекатываются. Андрей, муж внучки Ирины, был серьезно ранен в боях под Бахмутом. Не подавал о себе вестей три месяца. Внучка объявила розыск. Нашли Андрея в Ростове в военном госпитале. После госпиталя Андрей приезжал в отпуск. Опять воюет на Украине с нацистами в штурмовой роте. Так и живет русский народ в России от войны до войны.