Хоть я и вырос на Красной Двине, промышленном и достаточно старом районе Риги, со множеством достопримечательностей и интересной историей, этот район я никогда не любил, меня всегда тянуло на Московский форштадт. Трущобы форштадта казались мне живописнее. Во время вторжения наполеоновских войск, которые к Риге так и не подошли, весь форштадт был сожжен по приказу генерал-губернатора Эссена, он боялся, что враги подберутся под стены Риги незамеченными, прячась среди строений Московского форштадта. Предместье начали отстраивать заново после войны, когда в семнадцатом году в Лифляндии и Эстляндии в качестве эксперимента отменили крепостное право, намного раньше, чем в остальной империи.
Преимущественно в этом районе жили евреи и русские купцы, была старообрядческая община, купца Гребенщикова, которая выстроила себе златоглавую церковь, единственную в Риге церковь, помимо Кафедрального собора, с позолоченным куполом. Церквей на Московском форштадте очень много и в основном православных, есть даже семинария около церкви Всех Святых на Католической улице рядом с костелом святого Франсиска, при котором тоже есть семинария. Когда начали приезжать туристы из Западной Европы, им был не особенно интересно смотреть старый город, как и Центральный район в основном состоящий из украшенных лепниной домов в стиле Югенд, которые похожи на торты, их тянуло на Московский форштадт, который до развала СССР имел репутацию самого опасного района Риги. Во время нацистской оккупации функционеры национал-социалистической рабочей партии Германии устроили там еврейское гетто, при содействии местных нацистов, из которых сформировали полицейские команды. На перекрестке улиц Гоголя и Дзирнаву (Мельничной), сожгли хоральную синагогу вместе с прихожанами. Руины этой синагоги были превращены в памятник…
В начале двухтысячных на перекрестке Гоголя и Лачплеша, стоял киоск лезгина Яши, где было очень много разных сортов пива, были и образцы крепкого алкоголя, которых в других магазинах не было. Яша охотно отпускал алкоголь и всякий фаст-фуд вроде чебуреков в кредит и принимал стеклянные пивные бутылки аж по пять сантимов. И вечно он кричал на бомжей за то, что они ставили ящики с бутылками на его любимую стойку, у которой обычно стояли разные мутные личности и пили пиво. За этой стойкой всегда было много народу, в любое время суток. Часто внутри киоска всем любителям пива места не хватало, и они выходили пить наружу, где к стенам киоска были прикручены узкие доски, на которые можно было поставить бутылку, но некоторые умудрялись на эти доски присесть, и тогда Якуб выбегал наружу и вопил, что он их поит, а они ему киоск ломают. Продавая пиво, он всегда приговаривал, что в пиве есть те витамины, без которых люди не могут жить, потому они бесценны, и он работает себе в убыток. Туда приезжали торговцы краденым, цыгане наркодилеры, туда часто заглядывали проститутки, которые ловили клиентов по ночам около светофора. Рядом было много баров, где можно было сидеть в тепле, и пить разливное пиво, но всех почему-то тянуло именно в этот киоск.
Впрочем, в киоске часто толклись и вполне приличные люди, вроде сварщика дяди Валеры, который утверждал, что варил купол какой-то церкви, повиснув кверху ногами, так же очень эмоционально рассказывал, как его заварили в газопроводе. Часто туда заходил Станислав, со своей собакой, он был учителем физкультуры, очень интеллигентный мужик за сорок. Он очень любил поболтать о философии, попивая пиво. Там часто всю ночь стоял Виктор, бывший инженер и главный механик с какого-то завода. Он тоже слыл тамошним мудрецом и эрудитом, любил устраивать для посетителей викторины, и клеймил позором всех, кто не хотел вместе с ним восхищаться Олегом Митяевым и группой «Воскресенье». С ним разговаривать было иногда трудно, он был слишком озабочен своей интеллигентностью, хотя в ней никто и не сомневался, ведь у него были очки с толстыми линзами и блестящая лысина с венчиком длинных, кудрявых волос. Часто туда заглядывал и Ваня грузчик из молочного павильона, сгорбленный мужик, вечно опасливо оглядывавшийся вокруг. Ему тоже нравилось пофилософствовать.
Но одной из самых ярких звезд этого киоска была Людмила Васильевна, жена этого Вани. Он опасливо оглядывался именно потому, что опасался, что жена застанет его врасплох, за бутылкой пива, а если рядом ещё будет какая-то женщина, то это будет вообще трагедия для него. Ростом эта Людмила была выше моего друга Игорька, который был метр девяносто. Она постоянно лузгала семечки и пила водку с горла, зимой ходила на распашку, сверлила всех встречных мужиков пристальным взглядом и жаловалась на то, что мужиков настоящих нет, все взгляд в землю устремляют, когда её видят, автопилоты какие-то, да и водка её не берет.
Как-то я стоял на улице с Игорьком, Станиславом и Виктором, мы говорили о том, чем отличается восточный и европейский образы мышления. Я был наслышан о Людмиле Васильевне, и когда увидел, что она шла мимо, громко засвидетельствовал ей свое почтение. Игорек прошипел, что убьет меня за это, сказал, что я не ведаю того, что натворил. Овчарка Станислава поджала хвост и заскулила, а у самого Станислава голова как-то ушла в плечи, и он принялся быстро допивать свое пиво. Людмила подошла к нам, и ущипнула Игорька за пузо, обтянутое рубашкой, в знак приветствия. Потом она упрекнула Виктора в том, что он бездельничает и переводит деньги на пиво вместо того, чтобы вкалывать и пить водку на рабочем месте. Но тот смело выпятил грудь и заявил, что он такой пьяный, что она от него ничего не добьется ни в каком плане. Мне она сделала мне замечание по поводу небритости и потребовала купить ей хоть четвертушку водки. И я подло купил ей самую ужасную водку, хотя она и не была самой дешевой. Она прикончила фляжку одним глотком, и попросила у меня хлебнуть моего пива, чтобы протолкнуть эту ужасную жидкость поглубже.
Виктор и Станислав ушил, а Игорек начал суетливо делать Людмиле комплименты, сказал, что у неё вязаное платье такого же цвета, как и её прекрасные глаза. Она засмеялась, ущипнула его за пухлые щеки, и сказала, что он аккуратненький и холеный, что ей хотелось бы его завалить и примять, но у неё принцип – она не использует друзей в сексуальном плане. А вообще ей его комплимент не понравился, она заявила, что знает о том, что весь район называет её танком, и вот это ей нравится. Игорек быстро посмотрел на меня, вытаращив глаза, помотав головой. Я сказал, что это платье она наверняка связала сама, и ей есть чем похвастаться кроме могучего телосложения и кипучего темперамента. И она начала рассказывать, как она хорошо готовит, как она прекрасно вяжет и шьет, а Ванька, этот изверг её избивал, гадина, своими тяжелыми сапогами по лицу. И тут Игорек не выдержал и сказал, что Ваня ростом примерно метр семьдесят, а она выше его минимум на голову. Тут она быстра смахнула театральные слезы, заулыбалась, и предложила нам послушать рассказ о том, как она насилует своего мужа. Игорек взмолился, чтобы она избавила нас от таких интимных подробностей, но она все равно не могла не говорить о том, что её сильно беспокоило. Она сказала, что сочинила анекдот про бабку, которая шла через мост, за что-то зацепилась интимным местом и испытала оргазм. Игорек нервно захихикал, а я смеялся от души, но не над анекдотом, а над ужасом в глазах Игорька.
Пока наша собеседница ходила в кусты, Игорек говорил, что он меня придушит за то, что я не дал этой женщине пройти мимо, просил как-то побыстрее попрощаться и уйти в какой-то бар. Но только Людмила вернулась, я предложил ей пойти в бар вместе с нами. И в баре она громко восклицала о том, почему она не имеет права "обосраться в танке", а её муж это делает постоянно и никто его в этом не упрекает. Она сказала, что работает в столовой в госучреждении за двести лат в месяц, а её муж работает за сто и ему не стыдно, и его не беспокоит то, что у них уже большой долг за эксклюзивную квартиру в молодежном жилищном комплексе, и их могут выселить оттуда. Игорек заметил, что триста лат в месяц – это очень даже хорошо, и в принципе, если пить хоть немного меньше, то никаких долгов даже за большую квартиру не будет. Но она сказала, что много денег уходит на выросших дочерей, которым надо прилично одеваться, чтобы мужей себе найти. И тут она опять всплакнула, заявив, что вероятно её Ваня ей изменяет. Она рассказала, как пришла проведать его на работе в молочном павильоне, и услышала, как одна из продавщиц назвала её мужа Ванечкой, прося подвезти ей побольше сметаны. Женщина танк подошла к ласковой торговке со смазливой мордашкой и сказала, что если она на Ваню ещё раз только посмотрит, то ей придется съесть все, чем она торгует, и для убедительности плеснула ей сметаной в лицо. У Игорька глазки панически забегали, когда он это услышал.
Потом мы переместились в другой бар, который назывался «Четыре ступени». Там за стойкой стоял молодой парень в манишке, жилете, и манжетах, но без пиджака. По телевизору начали трансляцию боя Майка Тайсона, много мужиков пришли туда, чтобы насладиться зрелищем, хотя бы глядя в небольшой телевизор под потолком. Но не суждено было этим людям увидеть этот бой, их ждало более страшное зрелище, потому что Людмила захотела потанцевать с Игорьком, и никто не посмел ей перечить, бармен включил какую-то ужасную попсу и два тела в супертяжелом весе начали пляску в тесном помещении, отодвинув в угол стол, который был посередине. Кто-то пытался игнорировать эксцентричный танец с прыжками, во время которых посуда на стойке звенела и трещали полы, кто-то допил пиво и ретировался. А я давился от смеха, наблюдая за тем, как Игорек, тряся пузом и ягодицами скачет вокруг женщины великана, с бородавкой на щеке, он очень боялся бородавок.
Уморившись от танцев, Людмила заговорила с парнем за стойкой, и напросилась к нему в гости, причем вместе с нами. И мы оказались в просторной квартире над этим баром в доме времен Столыпина. Там были просторные комнаты с высокими потолками и большими окнами, печи с рельефными изображениями на изразцах. Но туалет почему-то был посреди большой кухни, и унитаз в этом туалете был жутко заражен. Хозяином квартиры был однорукий мужик цыганской внешности. Бармен в манишке улегся на диван, заваленный разным тряпьем, и глядя на свои блестящие туфли начал нам рассказывать, кто в каком баре, что и чем разбавляет. На другом диване лежал человек в спецодежде и перемотанный страховочным снаряжением промышленного альпиниста. Хозяин отвел нас в одну спальню и показал полную женщину, лежавшую на тахте в белом платье, сказал, что это невеста его сына, и к полудню сын повезет её в загс. Игорек, слушая это, глядя на спящую женщину в белом платье, прикрыл рот своей пухлой ладонью с толстыми, как сардельки пальцами. Надо сказать, что после того, как явился очень тощий сын хозяина, и принялся будить свою невесту, я решил, что мне впечатлений уже хватит, и пора мне собираться на работу. Людмила милостиво нас отпустила, а сама, одолжив у меня лат на спирт с точки, осталась в этой сюрреалистической квартире. На прощание она сказала, что есть люди, а есть люди. Игорек не мог понять, в чем различие между людьми и людьми.
А потом я развелся, бросил пить, и ночами начал мирно спать, а не стоять в том киоске с бутылкой пива. До киоска Якуба вскоре докопался городской архитектор, и его убрали, а на его месте поставили очень странный монумент непонятно чему, отдаленно напоминающий гнездо на трех столпах, над чем-то напоминающим головной мозг. Рядом поставили скамеечки, но редко на них теперь кто-то сидит. Сам Якуб открыл продуктовый магазин на Московской улице неподалеку, пробовал рядом и бар открыть, но его достали земляки кавказцы, которые требовали радушного приема, а платили за него непостоянно на сугубо добровольной основе, потому бар пришлось закрыть. Людмила Васильевна, чтобы рассчитаться с долгами за коммунальные услуги, продала свое жилище и купила квартиру в скучном панельном доме на окраине, а дочери её уехали работать в Англию. Игорек видел её дочерей, говорил, что одеты они были в шаровары с тремя лампасами и туфли на шпильках, но были достаточно симпатичными и не такими крупными, как их мать, но по поведению сильно её напоминали.