Роман Модистка

Посвящается моим детям и внукам
Предисловие.
   Тщательно упаковав платье, над которым трудилась
больше недели, преимущественно в ночное время,
она погладила пакет ласково рукой и поцеловала.
Работа была ручная, что особенно ценилось и стоило немалые деньги.
Но не деньги её занимали, хотя она в них очень нуждалась.
Она представила, как обрадуется молодая госпожа, развернув пакет.
Какой красавицей она предстанет перед всеми, когда наденет это платье.
Её будут спрашивать: кто та модистка и, как она нашла такую искусную швею?
Будут просить её адрес.
А она скажет: «Не я её нашла, а она меня и предложила сшить мне платье».
Она не знала и не могла знать, что это модистка, подошедшая к ней
и предложившая сшить платье, была её родная мать.

Глава 1
   Отдав пакет с платьем молодой госпоже,  она возвратилась домой необыкновенно счастливая.
Изба, в которой она жила двадцать с лишним лет состарилась, как и она сама и подсела. Теперь окна были почти вровень с землей, в них были видны только ноги тех, кто проходил мимо.
   Возле одного из окон, стоял небольшой стол, покрытый скатертной клеенкой, которая со временем износилась и выцвела так, что не видно было прежнего рисунка, с красивыми цветами по краям и ее середине, которые так нравилась Анне. Вместо цветов теперь на середине красовался большой белесый, точно лысина круг, с огромными трещинами, расходящимися во все стороны, напоминая паука, сидящего в своей паутине. Клеёнку давно надо было выбросить и купить новую, но она не выбрасывала ее, и не потому, что не имела возможности и средств купить новую, а потому, что продолжала любить эту старенькую, которая напоминала ей о счастливых годах ее детства в доме родителей.
   Сев на стул возле окна, она оглядела всю свою убогую хижину, которая состояла  из одной комнаты, с низким потолком; беленым, когда-то известью, а  теперь почерневшим от копоти, и представлявшим собой ужасающий вид. Он давно требовал побелки, но у нее до него не доходили руки, да и времени не было, так же, как и на стены, оклеенные, обоями, потерявшими свой цвет. Все ее время уходило на шитье, которое было ее единственным кормильцем.
    Посредине комнаты стояла русская печь, за ней, на небольшом пространстве,  располагалась кухня с неприхотливой домашней утварью.
Кровать, что стояла, у противоположной стены, завешанная ситцевой занавесью и убранная, покрывалом, сшитым из разных цветных лоскутков, в последнее время, не разбиралась для сна хозяйки, её заменила лежанка русской печки.
Окончив осмотр своего жилья, она извлекла ухватом, из  не остывшей еще печи,  котелок с картошкой, сваренной в мундире, и, достав из него вилкой несколько картофелин, положила их на тарелку, быстро очистила от кожуры, полила пахучим подсолнечным маслом, посыпала мелко нарезанной зеленью лука петрушки, укропа и солью и принялась за еду. Это было ее каждодневной пищей, но два раза в неделю она позволяла себе съесть несколько кусочков мяса, запеченных в печи или выпить крынку молока и съесть яйцо, сваренное вкрутую.
    Насытившись и быстро, убрав со стола, тщательно помыв посуду и, вытерев клеенку чистым сухим полотенцем, она разложила на столе  неоконченное шитье и, взялась за иголку.
Это была ее основная работа, на которую уходили все дни, а иногда и ночи, если заказ был срочный.
    Сидя за шитьем, она часто вспоминала свою жизнь. Родилась она в крестьянской семье. Кроме нее у родителей было еще два сына, погодки — Иван и Владимир, на одиннадцать лет старше Анны. Так назвали свою дочь мать и отец, когда на десятый день от рождения, понесли малютку в церковь для крещения. Священник, крестивший малютку, одобрил выбор родителей, так как девочка родилась восьмого августа, в день Святой Анны — матери Богородицы Марии.
    Отец Анны, Илья Савельевич, мужчина работящий, в деревне своей считался  одним из зажиточных крестьян. В хозяйстве его было две лошади, корова, куры и утки. Дом, который он построил своими руками, когда влюбился в мать Анны, первую красавицу на деревне Евдокию, был добротным, с большими окнами и высоким крыльцом. Он стоял особняком и выделялся среди низеньких, с маленькими окошечками, почти касающимися земли, избами крестьян.
    Брак отца с матерью был основан на большой обоюдной любви.
Многие парни сватались к Евдокии, но она выбрала Илью.
Аннушка, как ласково называли ее мать с отцом, росла послушным и довольно активным ребенком. Она хваталась за любое дело, желая помочь матери по хозяйству и делала все старательно, с любовью. Евдокия не могли нарадоваться, на любимое дитя, глядя на дочку, как та тщательно выскабливает ножом  дощатую поверхность кухонного стола, на котором только что матерью разделывалось тесто, для выпечки хлеба, вдруг перестала улыбаться, подумав, как бы девочка не перетрудилась, ведь ей всего-навсего девять годочков.   
   — Довольно, Аннушка, утомилась небойсь, столько дел переделала, сядь, отдохни, иль поиграй что ли? Наработаешься ещё за жизнь-то свою. Но, видя что неугомонная дочка, готова ей возразить: мол,  — нисколечко я, матушка, не устала. — Постаралась её  опередить: — Надо ж и мне, дочка, что-то оставить, а то скучно без  дела-то будет, как ты все за меня-то переделаешь. После этих слов матери,  Анна послушно оставляла  работу, садилась за стол и принималась шить для своей тряпичной куклы новое платье.
   За этим занятиям как раз и застала ее молодая барыня – хозяйка имения, Ольга Васильевна, которая любила внезапно появляться в деревушке, расположенной недалеко от ее загородного дома. Она бесцеремонно заходила в избы своих крепостных, чтобы собственными глазами увидеть, как живут и чем заняты ее люди, а не полагаться на доклады приказчика, которому не очень доверяла, из одного соображения, что все приказчики врут своим господам, скрывая от них истинное положение вещей.
   Зайдя в дом родителей Анны, она обнаружила, что в нем никого нет. Отец семейство в это время года трудился с двумя сыновьями в поле на барских хлебах, а мать чистила коровник.
В доме было чисто и убрано. В комнате за столом она увидела хорошенькую, опрятно одетую девочку, лет десяти, склонившуюся над кукольным платьем, старательно пришивая к его рукавчикам нежные кружева. Рядом лежала самодельная тряпочная кукла, которой, очевидно, и предназначалось это платье,  На столе рядом с куклой лежали  пяльцы с незаконченной вышивкой. Взглянув на  вышивку, барыня сразу отметила ее высокохудожественное исполнение, она даже поднесла к глазам лорнет, чтобы убедиться, не ошиблась ли в своем суждении.
    Аннушка, увлеченная своей работой, заметила барыню только тогда, когда та спросила громко:
    — Кто это вышивал ты, девочка?
Анна испуганно вскочила, увидела перед собой барыню, которую раньше видела только в щелочку дверей чулана. Мать всегда закрывала ее в нем, когда в деревне появлялась и, начинала обходить избы их госпожа. Почему ее закрывали в чулане, Анна не знала, но мать всегда наказывала ей сидеть тихо.
   Вскочив, она упала на колени, как это делали ее мать, отец и братья и тихо сказала:
   — Я вышивала, барыня.
   — Встань с колен, девочка, — повелительным тоном сказала барыня, — и внятно повтори, то, что ты только что прошептала.
Анна встала и повторила:
   — Это я вышивала, барыня.
Барыня с минуту молча рассматривала ее в лорнет.
Затем спросила: — Кто тебя научил вышивать?
    — Моя мама? — ответила Анна, уже не так робко.
    — Кто же твоя мама и где она?
    — Она была только что дома, — ответила Анна.
    В эту минуту не вошел, а вбежал в комнату перепуганный управляющий. Он был на полях, проверял работу, когда ему сообщили, что его хозяйка в деревне.  Вскочив в седло, он тотчас же пустился в деревню.
Взглянув на него, барыня раздраженным голосом, указав на Анну, своим лорнетом приказала:
    — Немедленно разыщи ее мать. Я хочу ее видеть!
    Управляющий Аким Сергеевич, поклонился и вышел. Он нашел Евдокию в хлеву, чистящую коровник. Ему очень нравилась эта статная, красивая женщина. Влюбившись в нее сразу, как только увидел, когда стал работать приказчиком, он продолжал ее любить, тайно стараясь это скрыть даже от себя. Он не доложил барыне, когда у Евдокии родилась дочка, хотя обязан был докладывать о каждом родившимся и умершим в ее деревне человеке. И, зная, что Евдокия прячет девочку, всякий раз, как барыня наведывается в деревню, тоже умалчивал. Барыня иногда брала от матерей и увозила с собой девочек, тех, которые ей понравились. Они служили в качестве горничных и служанок в ее городском доме. Она любила, чтобы ее окружало все красивое: вещи, люди, наряды, украшения.
    Увидев Акима Сергеевича перед собой, Евдокия сразу все поняла и, вытерев фартуком руки, заохала и застонала, и словно раненная лань, облокотилась о стойку коровника, боясь упасть.
   — О-о-о-ох, не уберегла я свою девочку, как ни старалась, не уберегла! Заберет мою красавицу, заберет барыня к себе. Не будет у моей касаточки личной жизни, не сможет она познать ни любовь, ни радость. Будет она служить барыне, выполнять ее прихоти и капризы.
Что делать, Аким Сергеевич? Невольный мы народ, не свободный. С нами хозяин что хочет, то и делает, может продать, подарить кому-либо, женить на ком захочет, задрать за провинность до смерти и лишить жизни.
   — Успокойся, Евдокия, или ты не знаешь – так было всегда; ничего не поделаешь. Надо терпеть, — посмотрев ей в глаза, проговори Аким Сергеевич,  затем добавил, — хозяйка ждет тебя, поспеши, как бы худа не было и тебе и мне. Но я – вольный человек. Уволит, за то, что покрывал тебя, ну и пусть! Ничего, что материально пострадаю, уйду спокойно. Где — наша не пропадала. А вот ты, Евдокия?.. Я тебе советую перетерпеть, промолчать и смириться!
   С замирающим сердцем переступила Евдокия порог своего дома и неслышными шагами вошла в кухню. Она остановилась возле двери в комнату, не решаясь войти, прислушавшись, она услышала спокойный разговор барыни с ее дочкой:
   — А эти кружева, дала тебе мама? — спросила барыня, рассматривая нежные кружева на кукольном платье.
    — Нет, барыня, — спокойно отвечала Аннушка, — я их сама сплела.
    — Как сама? — с удивлением в голосе, проговорила барыня и, внимательно посмотрев на Аннушку, добавила, — не кажется ли тебе, девонька, что тут ты врешь, не хорошо обманывать свою барыню!
    — Ничего не вру, это не трудно могу показать. Вот берем иголку и самые тонкие нитки, делаем петлю, закрепляем ее узелком, пропускаем иголку в эту петлю и делаем еще одну петлю и, снова закрепляем ее, — бойким голоском объясняла Анна.
Услышав этот бойкий голосок своей дочери, Евдокия сразу успокоилась. Она вспомнила также слова Акима Сергеевича, которые он ей сказал:
« Ступай, Евдокия, и ни чего не бойся. Если барыня тебя спросит: почему прятала дочь, притворись: — не прятала мол, и не думала прятать. А я сумею оправдать и себя и тебя».
 Открыла решительно дверь и, войдя в комнату, Евдокия упала на колени перед барыней.
    — Встать, милая, — сказала ей барыня. У тебя прекрасная дочь, и ты — молодец, заметив дарование у девочки, научила тому, что сама знала, но для такого таланта этого недостаточно. Девочку надо дальше учить, чтобы не пропало дарование, а развивалась дальше. Я отдам ее хорошим учителям. Готовься, милая, расстаться со своей дочерью, во имя ею блага. На следующей неделе я приеду за ней.
После этих слов Евдокия, упав на колени, подползла к барыне и целую подол ею платья в слезах стала умолять не увозить любимое дитя от неё.
   — Зачем ей обучаться наукам, достаточного и того, что она умеет, — говорила Евдокия, и глаза ее, полные слез, с надеждой устремлялись на барыню.
Но барыня в сердцах отдёрнула своё платье, приказала Евдокии немедленно встать с колен.
   — Не любишь ты свою дочь, Евдокия, себя больше любишь! Ты благодарить меня должна, а не упрашивать на коленях оставить ее у своей юбки.
Неделю даю на прощание и сборы. Видеться не запрещаю, но не так часто. —
Твердым голосом сказала Барыня и вышла из комнаты.
Глава 2
    Барыня приехала, как и обещала ровно через неделю. Евдокия с самого утра ходила с красными глазами от бессонницы, всю эту неделю до самого утра, ревела она, уткнувшись в подушку, чтобы никто не слышал.
   При прощании же с дочкой она не проронила ни одной слезы, только тяжело вздыхала, прижимая ее к своей груди.
 Илья Савельич еле оторвал ее от Аннушки, когда барыня выявила свое нетерпение и недовольство по поводу затянувшегося прощания.
   Аннушка еле сдерживала слезы, хотя они предательски выступали на глаза. Одернув занавеску окна кареты, она уставилась в него, боясь, что хозяйка, которая что-то искавшее в своей сумочке, взглянув мимоходом на нее, может заметить на глазах её слезы.
   Но то, что открылось там, за окном ее взору – сразу отвлекло Аннушку от грустных мыслей, и слезы перестали катиться из глаз. Дети быстро забывают свои горести и печали, если их вниманием завладевает что-то интересное, до этого ей незнакомое. Она никогда не видела города, с его большими домами с яркими вывесками и на которых красовались вкусные калачи и сладкие пряники, красивая обувь: сапоги, дамские туфли, а на других, шляпки, украшенные лентами и цветами, и все это — подсвечивалось фонарями, от света которого сверкало, лоснилось, переливалось всевозможными яркими красками.
Карета остановилась возле одной из таких вывесок, которая сообщала о том, что только здесь можно заказать красивое модное платье из дорогой материи, по последней французской моде. Кучер подал руку барыне, когда та спускалась по ступенькам кареты, помог выйти Аннушке.
   Барыня позвонила в колокольчик, дернув два раза за дверной шнурок, тотчас дверь отварилась и перед ними предстала престарелая горничная в белоснежном чепце и переднике с многочисленными кружевами на них. Почтительно поклонившись, она сказала, что мадам сейчас выйдет и, предложила присесть..
указав на кресло. Барыня плюхнулась в кресло, а Анне велела встать возле нее.
Ожидать пришлось недолго, через две минуты, из двери, что напротив кресла, в котором сидела Аннушкина хозяйка, вышла средних лет женщин, передник которой был утыкан иголками и булавкам. Она извинилась за то, что ее пришлось ждать, и, глянув на Аннушку, проговорила на ломанном русском языке:
   — Так это и есть та самая девочка! —
Что ответила барыня – Аннушка не знала, и не могла знать, так как ответ хозяйки прозвучал на французском языке, как и весь дальнейший разговор, который велся между барыней и Жюли, так звали хозяйку этого заведения.  Только собравшись уходить, прощаясь, барыня сказала на русском:
   — Откладывать учение в долгий ящик не будем, завтра ровно в 9 утра Степан привезет к вам Анну на первое занятие и вечером в 17 часов, заберет.
   Так для Аннушки начались дни учебы, которые должны были закончиться по договоренности между барыней и владелицей этого заведения не раньше, чем через год.
Теперь карета направлялась к усадьбе барыни. Аннушка это поняла, когда хозяйка сказала кучеру:
   — Едем домой, Степан.
Как только карета тронулась с места — Аннушка снова уставилась в окно.
По широкой, мощеной булыжником городской дороге, кроме их кареты двигалось много другого транспорта: повозки, пролётки, таратайки, кабриолеты и разные кареты небольшие и огромные. Одни ехали им навстречу, другие обгоняли их. Одна из  карет проехала так близко, что Аннушка увидела в ее окне хорошенькую девочку, она улыбнулась Аннушке и помахала ручкой, как бы приветствуя, и Аннушка успела ей ответить таким же жестом.
   Начинало вечереть, когда они подъехали к усадьбе помещицы. С крыльца большого двухэтажного дома по мраморным ступеням будто слетел, а не сбежал лакей, и, отворив дверцу кареты, улыбаясь во всё лицо, покорно-заискивающей улыбкой, протянул руку своей госпоже, помогая сойти со ступенек кареты и, не обращая не только внимания на  Аннушку, но даже не удостоив ее взглядом, бережно повел свою барыню к дому, учтиво склонившись над ней.
   Аннушка сама выбралась из кареты и, выбравшись, остановилась, возле нее, не зная, что делать дальше? О ней как будто забыли.
 Степан, достал с кузовка ее узелок с вещами, положил рядом.
    — Подожди, девка, распрягу коней, поставлю в конюшню, да карету в гараж, тогда и отведу тебя в дом, — сказал он Аннушке.
Загородный дом барыни имел два входа — парадный для господ и черный – для слуг. Обойдя, со Степаном дом, они оказались в большом дворе со всевозможными хозяйственными постройками, которые Аннушка смогла рассмотреть чуть позже, когда обвыклась с житьем своим в барском доме. Сейчас же, в полумраке вечера, их было не очень-то разглядеть.
    Открыв дверь черного входа, они прошли по длинному коридору, в котором располагались комнаты для прислуги и вошли в кухню. Это была огромная комната с печью и многочисленной кухонной утварью, занимающей большое пространство.  Посреди кухни стоял длинный стол, предназначенный для трапезы слуг.
    Возле печи возилась высокая полная женщина, переворачивая на пышущей сковороде румяные куриные куски мяса, от которых исходил такой вкусный запах, перед которым невозможно было устоять. Аннушка ощутила голод и проглотила набежавшую слюну. У Степана тоже очевидно потекли слюнки он, плюхнулся на стул, и, отодвинув за столом соседний стул, сказал Аннушке, чтобы садилась; затем обратился к  стряпухе:
   — Дуся душенька, не дай помереть с голоду, накорми двух оголодавших странников. Повариха оглянулась, раскрасневшееся от жаркой печи ее лицо, расплылось в улыбке.
   — Ой, Стёпушка, а я и не заметила, как ты вошел, да не один, где же ты нашел это прелестное дитя?
   — Не я нашел, а барыня нашла, да с устатку-то, видать забыла о девоньке, вот и пришлось взять заботу о ней на себя. А как вспомнит, осерчает, что не накормили до сих пор ее подопечную, так давай накорми нас — да, поскорее, рассуждать потом будем.
   — Сейчас, сейчас, Стёпушка! Борщ будешь, али только второе подать?
   — Чего спрашиваешь, али не знаешь, что я без первого не обхожусь, подавай все по порядку.
   Они уже доедали второе, когда в кухню вошла молоденькая, миловидная девушка и сказала, что Степана и Анну желает видеть у себя госпожа.
   — Но вы не торопитесь, спокойно доедайте свой ужин, — добавила она, — я скажу, что застала вас в кухне за ужином, это ее успокоит, она волновалась за Анну, вспомнив, что девочка голодная.
   Глава 3
   По узким ступенькам, по которым можно было пройти одному, а не вдвоем, с кем-то рядом, они поднялись на второй этаж, где находились покои их госпожи, Ольги Васильевны, и остановились возле двери. Степан дернул за шнурок, сейчас же появилась горничная, та самая девушка, что заходила в кухню сказать, что их желает видеть госпожа.
   — Немного подождите, — тихим голосом сказала она, — я скажу, когда можно будет заходить — и скрылась за дверью.
Степан переступил с ноги на ногу, вздохнул, хотел что-то сказать, но, очевидно, раздумал и многозначительно посмотрел на Анну. Лицо девочки было спокойно и ничего не выражало, кроме покорности и послушания.
   Через несколько минут, дверь снова отворилась и горничная сказала:
   — Заходите – госпожа ждет вас.
Они вошли, Степан впереди, Аннушка за ним.
   Такой красивой комнаты Анны никогда не видела и не могла видеть. Стены ее были драпированы розовым шелком, обивка мебели соответствовала цвету стен, но использован был не шелк, а бархат.
На полу красовался серебристый ковер, середину его и края украшали прекрасные красные розы.
   Барыня полулежала на софе в шелковом пеньюаре, отороченным по горловине и рукавам нежными кружевами. Прекрасные длинные волосы, распущенны и еще не совсем просохшие от только что принятой ванны, спускались до самого пола.
    — Степан, — обратилась она к кучеру, немного пристав и облокотившись  на мягкие подушки, — с завтрашнего дня ты будешь каждый день возить Анну к девяти утра к француженке Жюли и забирать ее вечером в семнадцать часов. Для поездки возьмешь кабриолет, запряжешь в него Ласточку, она самая спокойная из всех лошадей. Ступай и приготовь кабриолет, давно на нем не выезжали, все ли в порядке. Степан поклонился и вышел.
  — Подойди ближе, Анна. Ты слышала: завтра с утра ты поедешь на первое занятие к мадам Жюли. Будь внимательной, все запоминай и записывай. Я дам тебе для этого альбом.
   — Я не умею ни читать, ни  писать, барыня — тихо сказала Аннушка, потупив глаза.
   — Тогда пока зарисовывай что ли? — с некоторым раздражением в голосе, — сказала Ольга Васильевна и, помолчав с минуту, добавила: — придется тебя обучить письму. По воскресным дням с тобой будет заниматься Федор Иванович. Ты девочка способная, как я поняла, быстро обучишься писать и читать. А сейчас иди и хорошо выспись, Вера покажет тебе твою комнату.
Она позвонила в колокольчик, вошла горничная Вера и выслушав свою хозяйку, сказала Аннушке: — иди за мной, Аня.
   Комната Анны находилась на первом этаже, рядом с комнатой Веры. Это была небольшая комната, всего пятнадцать квадратных метров с одним окном, выходящим в зеленый двор.
Возле окна стоял небольшой туалетный стол с зеркалом и свечой; напротив деревянная кровать, над ней, на стене, висела небольшая икона Христа Спасителя, у двери небольшой шкаф для одежды, за ним табурет с тазом и кувшином для умывания, — вот все содержимое этого скромного жилища, но Анне пришлась комната по душе. У неё еще никогда не было своей комнаты.
   Она развязала свой узелок с вещами и достала из него свое любимое платье для завтрашнего первого дня занятия у мадам Жюли; остальные вещи, которые ей положила мама, убрала в шкаф.
Затем умылась, причесала волосы у зеркала, помолилась перед иконой и легла в кровать. Уснула Анна не сразу. Она вспомнила мать отца и братьев и, ей стало грустно.
Мама перед сном всегда ее целовала и, перекрестив, желала хорошего сна и приятных сновидений. Вспомнив это  – Аннушка заплакала.
Она не знала, когда заснула, ее разбудил стук в дверь:
    — Аня, ты проснулась? Вставай, умывайся и приходи на кухню завтракать, я жду тебя, — проговорила Вера за дверью. Вскочив, как ошпаренная, Анна быстро заправила свою кровать, подошла к табурету с тазом, плеснула из кувшина в ладошку воды и провела ею по лицу и приложила к глазам, затем надела приготовленное платье и, расчесав волосы перед зеркалом, вышла в кухню.
Было уже восемь двадцать. Вера сидела за столом и доедала свой завтрак, рядом стояла чашка с чаем и хлеб с сыром для Анны. Аннушка поблагодарила Веру за то, что она разбудила ее. Быстро выпив чашку чая с бутербродом, она вернулась к себе в комнату, чтобы положить в сумочку свой обед: хлеб с сыром, завернутый в полотняную салфетку, приготовленный для нее поварихой. У дверей комнаты ее уже ожидал Степан.
   — Где ты, девка, ходишь? Ехать давно пора.
   — Я в кухне была, завтракала, — сказала Анна, чувствуя себя виноватой.
   — Раньше надо было вставать и завтракать раньше, а теперь, мы опаздываем, придется гнать лошадь, а барыня не велела быстро ехать, — недовольно выговорил Степан. Если готова, то давай пошли, лошадь уже ждет у подъезда.
  Глава 4
   Июльское утро 1804 года было прекрасным. Солнце еще не жгло, как днем (в этом году было очень жаркое лето), а нежно лило свой свет, освещая и лаская землю, и все что на ней находилось и росло. цвело и благоухало
Степан сидел рядом с Анной, боясь, что при быстрой езде она может вылететь из пролетки.
   Они не опоздали и вошли в приемную мадам Жюли ровно в девять.
Урок начался с того, что мадам Жюли показала Анне самый простой сметочный шов: — Он применяется при сметке отдельных частей любого изделия,  для того, чтобы ткань не сдвигалась во время шитья, — объяснила она. Затем дала Анне два небольших лоскута, чтобы она потренировалась. Аннушка быстро справилась с заданием. Она уже раньше знала этот шов, когда шила нарядные платья для своей тряпичной куклы.
    Удивившись, что девочка так быстро справилась с заданием и справилась на отлично, будто всегда этим занималась, мадам доверила ей сметку целого дамского платья из дорогой материи, и когда Анна сделала все как надо, Жюли показала ей, как надо обрабатывать швы у сыпучей материи. Анна работала быстро и аккуратно.
    Прошла всего одна неделя, как Анна превратилась в подручную мадам Жюли, а не в ее ученицу. Так продолжался целый месяц. Анна выполняла всю предварительную – черную работу и, как только она заканчивала одно платье, ей тут же выдавалось другое.
   Анну утомляла эта однообразная работа. Она очень уставала, выполняя за день по три заказа, но девочка не жаловалась и терпела. Прекратилось это только тогда, когда вмешалась ее хозяйка, которая спрашивая Анну о том, чему она научилась за день, обнаружила, что Анна ничему новому за целый месяц не научилась. Возмущению ее не было предела: за что она платит свои деньги, когда девочку используют, как подручную?
   После грандиозного скандала, который она учинила мадам Жюли, стала учить  Анну выкройке. Аннушка узнала, что перед тем, как начать выкройку материю надо замочить, чтобы ткань не дала усадку; высушить и хорошо разгладить утюгом. Она узнала также о том, что для каждой модели составляется своя выкройка. Ей были показаны рисунки разных моделей, которые составляются заранее. Мадам Жюли предложила  Анне придумать, и нарисовать свою модель платья и по этой модели составить выкройку. Девочке пришлось, как следует попыхтеть – две модели, которые она нарисовала, были, раскритикованы в дребезги и, только третья, нарисованная ею модель, была принята и то с большими поправками.
   Трудность для Анны еще состояла в том, что надо было написать рядом с моделью  – какая материя лучше всего, подходит для этой модели. Анна не знала не только название тканей, но даже не представляла, как они выглядят. Письмом за те четыре дня занятий с Федором Ивановичем, занимаясь с ним только по выходным дням, она тоже пока не владела.
    Анна проснулась рано утром от грохота, такого сильного, что казалось, будто небо раскалывается на две половины. Громко лаял, с каждым очередным ударом   грома – Трезор и гремел своей цепью, выскакивая из будки и залезая в неё снова.
    Она встала и подошла к окну, яркая молния ослепила ее, совсем рядом прогремело еще два раза, но уже не так сильно. Хлынул дождь, его большие капли заторобанили по карнизу подоконника, ударили в окно и, проникнув через форточку, которую Аннушка открыла с вечера и, забыла закрыть, ложась спать, упали на пол, образовав лужицу. Анна вытерла ее и поставила на то место таз.
   Было восьмое число августа, день субботний. В этот день не надо было ехать к мадам Жюли на занятия, а Федор Иванович начинал свои уроки только в десять часов.
Аннушка зевнула и, решив еще немного поспать, подошла к кровати и нырнула под одеяло. Так приятно лежать под теплым одеялом и ни о чем не думать, а только слушать, как шумит за окном дождь.
 С форточки веяло приятной прохладной свежестью, к которой примешивался запах земли, хвойных деревьев и еще какой-то непонятный, неизвестный ранее, но понравившийся ей, и она с наслаждением вдыхала его.
Незаметно для себя Аннушка вскоре заснула…
    В тот же день, восьмого августа, и в то же время, в которое проснулась Аннушка, разбуженная громом, встали ее родители, Евдокия и Илья, но не гром их разбуди, как Анну. Они поднялись рано специально, потому что еще с вечера так решили.
    Дождь все еще шел, но уже не такой сильный, когда они вышли из дома и направились в церковь, в которой одиннадцать лет назад крестили свою дочь Анну.
    Скинув с себя мокрые плащи из холстины, отряхнув их и, повесив на гвоздь в небольшом коридоре церкви, они осенили себя крестом и вошли внутрь.
В небольшом, слабо освещенном помещении, никого еще не было, если не считать двух женщин – молодую и, довольно престарелую; они усердно молились, стоя на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы.
   Евдокия и Илья подошли к иконе Иисусу Христу, поставили свечки, встав на колени, помолились. Затем подошли к иконе Праведной Анны — матери Пресвятой Богородицы и, поклонившись, прочитали перед иконой Святой Анны молитву. Затем Илья отошел, чтоб не мешать молиться своей жене, сам же подошел к Иконе Николая Чудотворца и, упав на колене, стал молиться.
Евдокия молилась долго, со слезами на глазах, она просила Святую Анну защитить дочку Аннушку от всех жизненных перипетий, от невзгод, недобрых и завистливых людей.
   Постепенно церковь стала наполняться людьми шли к 5:30, чтобы исповедаться и причаститься, и после остаться на служение. По выходным и праздничным дням в церкви всегда было столько прихожан что «некуда было яблоку упасть», люди стояли даже в коридоре, дверь которого была распахнута настежь.
   Ровно в 5:30 вышел к аналою священник, положил на него Евангелие и крест. Миряне по одному стали подходить для исповедания. Илья и Евдокия подошли сразу же, как священник исповедовал тех двух женщин, которые так долго молились Пресвятой Богородице.
После исповедания и причастия, Илья и Евдокия не остались на литургию, а возвратились домой и погрузив на телегу бидон молока, крынку со сливками и корзинку с дюжиной яиц, отправились к загородному дому помещицы, где теперь жила их дочь.
   Было только семь часов утра, когда они  въехали во двор дома. Во всех окнах здания было темно и, только в одном кухонном окне горел свет. Илья слез с
телеги, подошел к двери и постучал в неё.
   — Кто бы это мог быть? — вопросительно глянув на истопника Егора, который в это время подкладывал березовые поленья в печь, — спросила повариха Дуся, —  пойди, спроси.
   — Это люди из деревни привезли продукты, — доложил Егор; — впустить, иль как?
   —  Чего спрашивать, открывай, — сказала Дуся — видать управляющий Аким, послал людей. Трезор не залаял,  почуял – своих.
Войдя в светлую, теплую кухню, Илья и Евдокия поздоровались, и поклонились в пояс.
   — Чего это управляющий послал вас в такую рань, да ещё и в дождь,  аль другого дня не мог дождаться? — увидев как с плащей их стекает ручейками вода на пол, — в сердцах, проговорила раскрасневшаяся от жаркой печи,  Дуся.
    — Да мы не от Акима Сергеевича, а сами по себе, — сказал Илья. — Днесь у нашей дочки Аннушки день рождения, так вот мы и приехали, чтобы поздравить ее. А что в такую рань приехали, так, чтобы  не отвлекая от работы людей, да и вернуться пораньше, нас тоже работа ждет.  А барыня не запрещала нам видеться с дочерью — добавил он, — но только сказывала, чтобы навещали не так часто. Так мы это впервой приехали, чтоб поздравить ее, да узнать, как   она здеся проживает и здорова ли, что очень для нас важно.
   — Скидывайте ваши мокрые плащи, добрые люди, да садитесь к столу, промокли небойсь до нитки, вона, как ручьем с плащей-то ваших вода текла. Я вам сейчас чайку горяченького с оладушками да, с мёдом подам, чтоб согрелись и не простудились. И не беспокойтесь, успеете и с днем рождения поздравить свою дочь, и наговориться с нею досыта, и наглядеться на свою Аннушку.
   По дому у нее никаких дел нет, — продолжала она. — Живет она, будто барыня какая. По будням ездит в кабриолете на занятия по шитью к мадам Жюли, с кучером Степаном, а по воскресным дням ее обучает грамоте Федор Иванович – учитель, тот, что барчонка, сына барыни в свое время учил.  Тепериче,  Николай Николаевич ужо взрослый, на Кавказе служит, приезжает только в отпуск и то не всегда. Скучает о нем барыня очень. Муж-то ее, барин наш Николай Афанасьевич помер, на охоте. Несчастный случай на ней с ним приключился. Хороший был барин, добрый. Царство ему небесное! Хороший   был человек и, барин он был, добрый, — сказала она. Так барыня наша, Ольга Васильевна очень сильно об нем горевала, а потом всю свою любовь на сына переключила. Баловала его страшно, во всем, все ему позволялось, так он опасля командовать ею пытался, но тут она его пресекла, не позволила командовать, и отдала на учение в кадетский корпус, но потом стала скучать о нем. Может, поэтому она стала так  заботиться о вашей дочке. Накупила ей разной одежды и осенней, и зимней и разной обуви согласно погоде.
   Услышав это Илья и Евдокия, переглянулись — верить ли им,  услышанному?   Но в глазах их засветились огоньки радости.

Глава 5

   Аннушка спала так крепко, что еле открыла глаза, услышав сквозь сон настойчивый стук в дверь.
   — Вставай, Анюта, быстрёхонько одевайся и иди на кухню, — это была повариха Дуся. Кроме нее больше никто так не называл Анну.
Аннушка откинула одеяло и вскочила: «Проспала завтрак? — в страхе подумала она. Тетя Дуся никогда раньше не будила ее».
   — Я сейчас, я уже одеваюсь, тетя Дуся, —  отозвалась Анна.
Она знала, что эта с добрым лицом полная женщина была очень недовольна, когда кто-нибудь опаздывал на завтрак и, строго отчитав опоздавшего, говорила:
    — Не пришел во время, пеняй на себя, я ухожу, завтракай сам, тем, что найдешь на кухне.
Анна быстро оделась, умылась и, кое-как причесав свои волосы, стремглав выбежала из комнаты, не заправив даже свою кровать, — «после заправлю», — сказала она  себе.
   Открыв дверь кухни, она остолбенела: за столом сидели ее родители, лица их были красными, лоснящимися от пота. На столе перед ними стояла большая тарелка с горкой румяных и пышных оладьей, а рядом — небольшой деревянный бочоночек с медом.
   Увидев вошедшую дочку, Евдокия и Илья встали и, подойдя, заключили ее в свои объятия, целуя, в щеки с обоих сторон и поминутно вытирая платком слезы, которые лились из глаз помимо их воли. У Аннушки тоже на глаза невольно набежали слезы.
   — Чего ж вы ревете-то? — подошла к ним Дуся, — радоваться надо, что все хорошо, дочка ваша жива, здорова, живет здесь, как у Христа за пазухой, — и, помолчав немного добавила:
   — Я вот, что подумала — вам лучше пройти в комнату Анюты.
Там вам будет удобней обо всем поговорить. Заодно увидите, как она живет. Завтрак ее я принесу в комнату, а то девочка и не позавтракает с радости—то и голодной останется.
Сюда, на завтрак, сейчас будут приходить все слуги и вам не удастся с дочкой пообщаться и поговорить, как следует.
    — Анюта, — ласково глянула она на Аннушку, — приглашай своих родителей к себе в комнату.
   Войдя вместе с родителями в комнату, Аннушка сразу бросилась к неубранной кровати, извиняясь и оправдываясь, перед родителями, что это впервой так случилось, потому что тетя Дуся ее поторопила, сказав, чтобы она быстро шла на кухню.
Заправив кровать, Аннушка с облегчением вздохнула, — «хорошо, что еще тетя Дуся не увидела не убранную кровать, — подумала она?  Может, она и не сказала бы ничего, но мне все равно от этого было бы неловко».
Только она так подумала, как открылась дверь и появилась тетя Дуся с сияющей улыбкой и с подносом в руках, на котором стояла тарелка, доверху наполненная пышными оладьями, рядом, с ней керамическая миска с медом и пузатый фарфоровый чайник с чаем, да три чашки.
Поставив все это на стол, она приветливо улыбнулась и сказала, — любые разговоры приятны за чашечкой чая.
   От оладушек исходил такой аппетитный аромат, перед которым невозможно было устоять, и, как только за Дусей закрылась дверь, Аннушка плюхнулась на один единственный стул, взяв с тарелки самую поджаренную оладушку и, обмакнув ее в миску с медом, зажмурилась от удовольствия. И, только проглотив ее и запив глотком душистого чая с мятой, спохватилась, вспомнив о своих родителях. А они сидели на ее кровати и с умилением смотрели на свою дочь.
   — Ой, чего же это я, ем одна-то, а вы сидите и смотрите, как я ем?
Она стремительно встала со стула и придвинула стол к кровати:
   — Мама, папа помогайте, мне одной ведь не съесть такую огромную гору, хоть они очень вкусные.
   — Да мы уже сытые, Аннушка, — сказала Евдокия. — Дуся накормила нас досыта, как только мы приехали и вошли в кухню.
    — Тогда хоть чаю выпейте. Она придвинула к ним пузатый чайник и две чашечки.
Выпив две чашки чая, Евдокия положила перед Аннушкой, две пары  шерстяных носков и варежки, а Илья — деревянные бусы, выточенные им и покрытые светлым лаком.
Это наши подарки тебе, доченька, ко дню твоего рождения, — сказала Евдокия. — Носи, доченька, на здоровье и не забывай нас. Аннушка встала из-за стола, подошла к родителям и обняла их.
Поговорить им так и не пришлось. В комнату постучали.
Вошла Вера, горничная барыни и поздоровавшись,  сказала:
    — Аня, ты не забыла, что у тебя сегодня занятия с Федором Ивановичем
    — Спасибо, Вера, — сказала Аннушка, — Я помню.
Родители встали из-за стола:
     — Аннушка, доченька дорогая, нам пора, мы и так долго засиделись, давай прощаться. Теперь мы будим приезжать почаще, а в следующую субботу собираются к тебе приехать твои братья. Они хотели с нами поехать, но мы их оставили дома за хозяев. Как хозяйство без присмотра оставлять?!
    — Я провожу вас, до кухни, — сказала Аннушка и стала собирать на поднос посуду.
    — На занятия-то не опоздаешь? — спросил отец, — посуду и мы можем отнести, нам все равно заходить в кухню надо, плащи свои забрать и с Дусей попрощаться.
    — Не опоздаю, папа, еще есть время.
    Дождь  прошел, когда Аннушка вместе с родителями вышла во двор. Небо было голубое, без единого облачка. Светило яркое солнце и его лучи играли, переливаясь маленькими радугами в капельках, свисающих с листьев деревьев и кустарников. Воздух был чистым, свежим и душистым, наполненный ароматом, который источали цветы и зелень, омытые дождем.
   Это был самый счастливый день для Аннушки из всех тех дней, в её жизни. Только она проводила своих родителей, приехавших поздравить ее с днем рождения, о котором, если бы не их приезд, она даже бы не вспомнила, как посыпались многочисленные поздравления от всей прислуги, жившей в барском доме. Об этом хорошо позаботилась Дуся, сообщив за завтраком, как новость сегодняшнего дня, всем, кто пришел к столу; по этому случаю, она испекла большой вкусный торт, на котором Аннушка задула все одиннадцать свечей.
О дне рождении Аннушки узнал и учитель Федор Иванович. Он поздравил Анну, как только она вошла в классную комнату. Он подарил Анне книгу сказок, Занятия по случаю дня рождения, им были отменены. А в три часа дня, как только Ольга Васильевна — госпожа Анны, открыла после сна свои глаза, и Встала с постели, горничная Вера сообщила ей о дне рождении Анны. И барыня тут же велела Вере, позвать Анну, еще до своего завтрака. И когда Аннушка явилась, она не только поздравила её, но сделала ей подарок. Она подарила Аннушке красивую заколку для волос. Такого, Аннушка никак не ожидала от барыни, она даже растерялась.
Аннушка всегда внутренне содрогалась, когда барыня вызывала ее к себе. Среди всей прислуги барыня слыла строгой и требовательной госпожой и многие интуитивно ее, боялась ее и Анна. Теперь же она решила, что госпожа добрая и незачем ее бояться.
Глава 6
    Ольга Васильевна была пятой по счету дочерью своих родителей, Аграфены Марковны и Василия Захаровича, когда-то богатого и знатного дворянина, но с рождением последней младшей дочери, потерявшего почти все свое состояние. Старшие дочери все были пристроены им — выданы удачно замуж в те годы, когда имя его, как богатого знатного дворянина еще продолжало блистать в обществе таких же богатых и влиятельных господ, как он. Но, когда он обеднел и овдовел, о нем забыли. Его больше не приглашали на собрания, как и на обеды и разные увеселительные мероприятия, такие, как отмечание всевозможных праздников и дней рождений богатых особ.
  Безрадостно и тихо проходила жизнь его, но он смирился со своей участью и не сетовал на свою судьбу, во всех бедах он винил только одного себя, когда сделался заядлым любителем игральных домов, где и оставил почти все свое состояние.
Единственной отрадой его жизни была младшая дочь Ольга, которая после смерти жены осталась на его руках, и, которой от роду было всего восемь лет. Василий Захарович положил все силы для того, чтобы дать любимой дочери хорошее воспитание. С большим трудом он определил ее в Институт Благородных девиц, где воспитывались дочери богатых и знатных господ. И чтобы оплачивать восьмилетнее обучение в нем, он влез в большие долги, всякий раз унижаясь, что было далеко не в его характере, перед мужьями своих дочерей, выпрашивая у них деньг.
     Когда же Ольга закончила в свои шестнадцать лет, институт и вернулась в родительский дом, Василий Захарович потерял голову, думая днем и ночью о том, как бесприданнице, какой являлась его дочь, найти состоятельного жениха, чтобы обеспечить ей в будущем безбедную жизнь. Но ничего путного придумать он так и не мог.
   Оставалась одна единственная мысль, которая все это время не переставала вертеться у него в голове: просить своих старших дочерей, приглашать сестру на обеды, где присутствовали знатные особы, а также на концерты и на балы, которые устраивались в их домах. Заняв опять денег, он справил ей несколько приличных платьев, чтобы она могла довольно выгодно выглядеть, на фоне богато разодетых светских дам, являвшихся в гости со своими титулованными мужьями.
   Дочери не могли отказать в просьбе своему отцу, и по очереди стали приглашать младшую сестру на обеды и все приемы, стараясь, как можно скорее, найти для нее жениха. Не сговариваясь между собой, они взяли за правило, приглашать не только супружеские пары, но и состоятельных неженатых молодых людей и вдовцов.
Ольга намного превзошла по красоте своих сестер. Ростом она была выше всех четырех на целую голову, имела красивую, статную фигуру, роскошные густые волосы каштанового цвета и большие карие глаза. Кроме всего этого, у нее был отличный музыкальный слух и красивый голос. Когда она по просьбе гостей, исполняла романсы под собственный аккомпанемент рояля, все слушали ее с затаенным дыханием, боясь пошевелиться, а по окончании восторженно аплодировали, рассыпаясь в похвальбе, и просили ее спеть еще.
Все присутствовавшие дамы, в тайне завидовал ее красоте, молодости и красивому голосу, а мужчины теряли свои головы, влюбляясь в нее с первого взгляда.
Завидовали ей и ее родные сестры, и не только завидовали, но ревновали, беспокоились за своих мужей, которые, забывая всякие приличия, устраивали между собой очередь, страстно желая станцевать хотя бы один танец со своей обворожительной родственницей. Ольга прекрасно вальсировала и, когда объявляли  вальс, желающих покружиться с ней в вальсе, положив свою ладонь на ее изящную тонкую талию, было очень много, как среди молодых людей, так и среди мужчин почтенного возраста.
   Восхищались и любовались ею все, но мысль о том, чтобы жениться на ней, если у кого-то, в порыве безудержных чувств и возникала, то разум верх над ней брал разум и моментально гасил ее: никто не хотел жениться на бесприданнице.
   Поэтому, когда в Ольгу влюбился состоятельный вдовец, о большом богатстве которого ходили легенды, и не только влюбился, но и сделал ей предложение, Ольгины сестры, перебивая друг друга принялись уговаривать ее, ни в коем случае не отклонять его предложение, и незамедлительно дать согласие. — Это тот единственный случай, — говорили они — который никак нельзя опустить, сама судьба посылает его тебе.
    Ольга была умной девушкой, она и сама хорошо понимала, что в ее положении смешно надеяться, что кто-нибудь из молодых людей захочет жениться на ней, бесприданнице. Скорее состаришься, чем дождешься такого.
   Николай Афанасьевич, правда, уже далеко не молодой, но не такой и старый, к тому же, он довольно приятной наружности, он может еще понравиться любой женщине, — рассуждала про себя Ольга, — да и сестры советуют, не пропустить такой случай и отказать было бы  непростительной глупостью!   Рассудив так, она дала свое согласие.
    Николай Афанасьевич был безумно рад! Получив согласие Ольги, он проигнорировал досужее суждение, что нельзя жениться, если не прошел год после смерти жены, и через две недели объявив о своей свадьбе, разослав всем знакомым свои приглашения.
    После свадьбы, он сразу же увез свою молодую жену в свой загородный дом.
Жить в городе он не любил, так как, не переносил его шума и суеты, душного воздуха, наполненного разными запахами и пылью, поднимаемой с дорог и бульварах ветром. То ли дело, дышать свежим воздухом, напоенным ароматом цветов, трав и деревьев, жить в спокойствии и тишине, слушать по утрам пение птиц, шелест листвы, напевы высоких сосен.
 Ольга же, поначалу скучала по городской жизни, но со временем свыклась, успокоилась и даже полюбила, как и ее муж, свой красивый загородный дом, который она называла, не иначе как дворцом.
   Прошло чуть больше года после их свадьбы и Ольга, неожиданно для себя, влюбилась в своего мужа. Это прекрасное чувства до времени спало в ее душе, никак не проявляя себя. Теперь же оно проснулось и выплеснулось наружу с такой невероятной силой, что даже испугало ее, но вместе с тем, обрадовало — Ольга ощутила себя женщиной. Жизнь, дарованная ей Господом, наполнилась совершенно другим содержанием: она любила и была любима!
С каждым днем Ольга открывала в своем муже все новые и новые качества. Но прежде всего, она увидела, что он — необыкновенно красив!
   Николай Афанасьевич был довольно высокого роста и могучего телосложения. Черты его лица являли мужество и благородство. Крутой, бритый подбородок, говорил о силе воли и твердом характере. Он не носил ни бороды, ни усов, только бакенбарды, которые красиво обрамляли его лицо. Из-под густых бровей открыто глядели на мир серые глаза, в которых проглядывался незаурядный ум, это подтверждал и большой его лоб, когда-то чистый и гладкий, теперь же испещрённый морщинами. Его густая черная шевелюра, не изменилась, не поредела с годами, а только, кое-где, покрылась серебром. На вид ему можно было дать, не больше пятидесяти, при его полных — шестидесяти лет.
Николай Афанасьевич был честен, правдив душой, верен и в дружбе, и любви. Ко всем людям относился всегда с вниманием и уважением, не зависимо от их статуса, богатства, чина и занимаемой должности. Он любил животных, особенно собак. Всю свою сознательную жизнь, он был военным, участвовал в походах и сражениях, теперь же, уйдя в отставку в чине генерала, увлекся охотой,  которая, особенно в последнее время, сделалась его страстью.
    Через два года, что прошли со дня свадьбы, Ольга родила Николаю Афанасьевичу сына, которого назвала именем любимого мужа. Николай Афанасьевич был безумно рад появлению наследника. Он мечтал о сыне все время, и, наконец, мечта его сбылась! С  первой женой у него не было детей, по причине её не дееспособности. Николай Афанасьевич счастливый рождением сына, не переставал благодарить Ольгу за столь дорогой подарок. Но радость его была недолгой.
Николай Афанасьевич погиб на охоте, когда его сыну Николеньки, исполнилось
пять лет. И погиб он при очень странной случайности – Он упал с лошади, когда та понесла, очумев от страха, испугавшись волка, внезапно вынырнувшего из чаши леса; не удержавшись в седле, падая, он наткнулся на торчащий из земли острый сук, который врезался ему в грудь и пронзил артерию. Кровь фонтаном хлынула из горла. Николай Афанасьевич скончался сразу же на месте.
    Похоронив любимого мужа, Ольга Васильевна дала обет безбрачия. И не нарушила его, несмотря на то, что многие мужчины настойчиво добивались руки красивой молодой и богатой вдовы.
Глава 7
   Осень 1805 года, была дождливой, холодной и ветреной. Дожди шли чуть ли не каждый день. Аннушка ездила на занятия к мадам Жюли – теперь на коляске, с поднятым капюшоном. который закрывал не всю коляску, а только верхнею ее часть и, поэтому полностью не спасал от дождя, отчего чулки, обувь и подол юбки – были всегда мокрыми. Так было, пока Аннушка не догадалась брать с собою зонт, чтобы закрывать им свои ноги.
   Во всех комнатах дома с высокими потолками и большими окнами, было очень холодно. Печки и камины еще не топили, и Аннушка очень страдала от холода. Особенно холодно было ночью, одеяло не согревало. Аннушка залезала под него с головой, чтобы согреться, но это не помогало. Вспомнив о шерстяных носках, подаренных мамой на день рождения, она стала надевать их на ночь. Становилось немного теплее, но совсем согреться, все равно не удавалось, она просыпалась от холода, ее одолевал озноб. ужасно  болела голова саднило и першило в горле. Частый кашель не давал заснуть.
Но сон все-таки сморил ее и под утро она заснула. Разбудил ее голос тети Дуси, 
    — Анюта, что с тобой? — Губы тети Дуси прикоснулись ко лбу Аннушки, — Боже мой! Ты вся горишь! — Ты заболела, где у тебя, болит, девочка моя?
     — Мне больно глотать — хриплым голосом проговорила Аннушка и голова тяжелая.
Рука Дуси пролезла под одеяло и пощупала ноги Аннушки.
   — Ноги, как ледышки, — ты точно заболела, — вынесла она свой вердикт. — Но ничего, милая, я тебя вылечу. Ты лежи и не вставай, ни в коем разе, не вставай, слышишь! Сейчас я тебе принесу горячего молока с маслом гусиного жира, и с липовым медом, а чуть позже заварю лечебной травки.
   Сказав это, она поспешно вышла и направилась в кухню. У дверей кухни она столкнулась с Егором, который проспав, опоздал на завтрак.
    — Вот что, Егор: — без предисловий, приказным тоном, сказала она, — сею же минуту, затопи печь в комнате Анюты.
    — Дык... указания-то от барыни не поступали, топить-то, — сказал он.
    — Не поступали, так поступят сразу, как встанет. Делай, что говорю, ребенок заболел, а в комнате холодина страшная.
    — Вота,  когды они проснутся и дадут указания, тогды и топить буду. 
    — Тогда оставайся без завтрака! Ты опоздал, а я, как ты знаешь, не кормлю тех, кто опоздает.
Почесав свой затылок, и, переступив с ноги на ногу, он проговорил:
    — Ладно, затоплю, а отвечать, ежели чего, не буду, ответ ты держать будешь.
    —   Зажигай! Надо будет, отвечу.
Весть о болезни Анны обошла всю прислугу, и достигла барыни, когда она встала с постели.
   — Найди Степана и скажи ему, — велела она Вере — чтоб тотчас же ехал за доктором.
    Через два часа Степан привез доктора, который осмотрев Анну, выписал кучу рецептов, а барыне сказал:
   — Ничего страшного нет, простая простуда, с неделю пропьет все, что я выписал и будет здорова. Но уже через три дня Аннушке полегчало, температура спала до нормальной, горло и голова перестали болеть. То ли лекарства помогли, выписанные доктором, то ли лечение, которое применила   Дуся. Она каждый день заставляла Аннушку пить, приготовленные отвары трав, поила ее горячим молоком с медом и гусиным жиром, а на ночь натирала ей грудь жиром барсука и завязывала ей грудь своим пуховым платком, который бережно хранила и надевала только в зимние холода и то только по большим праздникам.
Она ухаживала за Аннушкой, точно мать за своей дочкой. Полюбилась ей эта девочка, прикипела ее душа к ней. Своих детей у Дуси никогда не было, по той простой причине, что замуж она никогда не выходила.
Смолоду, будучи шестнадцатилетней девушкой, была она влюблена в парня, и сама была ему люба. Хотели они пожениться, завести семью, только не разрешил им барин. Другие у него, видать были планы на них. Ослушаться они не могли, крепостными были того барина. Погоревала, поплакала она, да и успокоилась: видать судьбе было так угодно!
    Барин вскоре взял ее к себе в дом и определил кухаркой; прежняя-то его кухарка состарилась и стала не справляться со стряпней, вот и определил он Дусю ей в помощницы. От нее Дуся и научилась готовить так вкусно — искусная была та повариха, владела многими тайнами приготовления вкусной еды.
Работала Дуся кухаркой у барина Андрея Васильевича Попова семнадцать лет. Пока не собрался он уехать во Францию, тогда и продал он ее своему другу Николаю Афанасьевичу. Теперь пошел уже шестнадцатый год, как Дуся живет  в этом доме.
    Оправившись от болезни Аннушка многое поняла, и, прежде всего то, что дом, в котором она живет и, в котором ей предстоит прожить, может быть, всю жизнь — стал таким же родным, как дом, в котором она родилась. В нем она окружена не меньшей заботой, вниманием и любовью людей, живущих с ней рядом, и, поняв это, она меньше стала скучать о матери, отце и братьях. С наступлением зимы, когда дел по хозяйству поубавилось, они стали приезжать к ней довольно часто. И только, когда барыня, затеяв капитальный ремонт своего загородного дома, переехала в городской дом, взяв с собой почти всю прислугу, оставив только мажордома и нескольких слуг, свидания с ними стали редкими из-за большого расстояния, отделяющего деревню от города.
    С переездом в городской барский дом, Аннушка больше не ездила со Степаном к мадам Жюли, а ходила пешком. Дом ее барыни находился всего в трех кварталах, от мастерской Жюли.
Аннушка выходила из дома пораньше и шла неспеша, останавливаясь у каждой витрины и, подолгу рассматривая ее оформление. Она теперь умела читать и читала довольно-таки неплохо, и ей нравилось прочитывать все, что попадало в поле ее зрения. В одной из афиш она узнала, что приезжие артисты будут в эту субботу давать бесплатное показательное представление на базарной площади и загорелась желанием посмотреть его.
   В субботу, когда Дуся послала свою помощницу Полину на базар за мясом, овощами и приправами, Аннушка напросилась пойти с ней. Как только они с Полиной вошли в вороты базара, она, сказав Полине, что будет на базарной площади, где вот-вот состоится показ, попросив Полину не ждать ее, стремглав побежала вперед, боясь опоздать к началу, не зная еще, где находится эта площадь. Но она без труда нашла ее, так как увидела, людей группами и по несколько человек, направляющихся, как она поняла именно к ней: они громко разговаривали между собой о предстоящем представлении.
   Представление еще не началось, но у сцены, закрытой занавесом стояла огромная толпа людей, заполняющая почти всю площадь. Поняв, что она ничего не сможет увидеть из-за спин людей, Аннушка попыталась пробраться вперед, и ей это удалось с помощь высокого мужчины, который раздвигая толпу и, пропуская Анну вперед постоянно повторял:
   — Люди милые, дайте пройти девочке ближе к помосту.
Когда Аннушке, благодаря этому доброму мужчине, удалось пробраться к самой сцене, где уже гурьбой толпились дети разного возраста, громко споря между собой из-за места стоять ближе к сцене, увидев ее, они прекратили спорить и пропустили Аннушку вперед на то место, за которое чуть не подрались. Чему она была немало удивлена. А причиной, очевидно, была ее одежда.
На Анне было полупальто, с воротником-стоечкой, из серебристого меха норки, таким же мехом были оторочены рукава и его низ. На голове — шапочка из такого же материала, как и полупальто, с отворотами из меха норки. Длинная шерстяная юбка закрывала щиколотки ног, и из-под нее выглядывали носки кожаных сапожек.
    Ольга Васильевна обожала все красивое — вещи, одежду, украшения. Аннушка была красивой девочкой, и барыне доставляло большое удовольствие, одевать ее так  красиво! — дорогой камень требует дорогой оправы.
Лелея свое самолюбие, она не задумывалась о том, каково будет Анне, когда повзрослев, она из девочки превратиться в девушку.
Наверняка, на нее будут заглядываться многие богатые мужчины, оскорбляя чуткую девичью душу, своими сладострастными взглядами, отнюдь, не имея   серьезного намерения, жениться на ней
   Ольга Васильевна забыла, что когда-то в молодости, она сама находилось в таком же положении, будучи бесприданницей. Со временем, как не печально – все забывается.
Как только Анна встала на место, которое ей уступили дети, занавес слега раздвинулась и, в раздвинувшуюся ее щель, выглянула голова с ярким колпаком на ней, с красным круглым как, яблоко носом, с такими же ярко красными щеками и большим улыбающимся, чуть ли не до самых ушей, густо накрашенным помадой ртом. Оглядев зрителей и, подмигнув им глазом, обведенным, по краям черной краской, голова поздоровалась со зрителями.
Все радостно захлопали, выкрикивая в ответ слова приветствия. Под звуки литавр занавесь стремительно поползла в стороны и, перед глазами зрителей предстал во весь свой рост петрушка в разноцветном кафтане, с ажурным большим воротником, круглыми разноцветными пуговицами, спускающимися до самых панталон, каждая штанина, которых была другого цвета, и с разными по цвету башмаками, носки который круто загибались вверх.
   Заиграла музыка, и на сцену выкатились красные, синие, зеленые обручи, и следом за ними выбежали артисты в таких же по цвету трико, каждый из них схватил свой обруч, не дав ему упасть на пол, и поднял его над своей головой. Музыка на мгновение смолкла, затем обручи спустились на талии артистов и закрутились синхронно, под возвратившуюся вновь музыку. Зрители восторженно зааплодировали.
   После них вышел балалайщик, который продемонстрировал чудеса своей игры. Он играл на балалайке стоя, лежа, и танцуя в присядку. Балалайка опускалась под коленку его ноги и там продолжала издавать чудесные звуки. Он подбрасывал ее верх и поймав, продолжал играть. Ему восхищенно кричали «Бис! Браво!» и не желая отпускать, долго аплодировали.
Но больше всего публику восхитило выступление фокусника: что он только не вытворял на сцене! — Связывал за кончики разноцветные платки, а они потом, каким-то образом,  сами развязывались, падали на пол. Он подбирал их, складывал в пустой ящичек, который перед этим показывал зрителям, со всех сторон, чтобы они убедились, что он пуст; затем закрывал его, а, когда чрез секунду открывал, из него вылетали белые голуби.
Но, когда он зажег факел и положил его, горящим в свой рот, а потом выпустил, сложив трубочкой губы, изо рта дым — публика замерла от изумления, впала в оцепенение и только через несколько секунд, разразилась аплодисментами.
Концерт был недолгим, он длился не больше тридцати минут, так как представление было показательным. Люди требовали его продолжения и не желали расходиться.
    Домой Аннушка возвратилась в приподнятом настроении. И, как только она открыла дверь комнаты, Полина бросилась к ней, оставив свою вышивку. Девушки теперь жили вместе в одной комнате. Городской дом барыни был не таким большим, как загородный.
   — Вижу по твоим сияющим глазам: представление тебе понравилось, — сказала она, — раздевайся скорей и рассказывай.
   — Очень понравилось, Полиночка! Жалко, что так быстро оно окончилось, ведь это было всего-навсего показательное выступление, а люди все равно не расходились и требовали продолжение, хотя Петрушка в конце концерта сказал, что вся программа  будет показана в цирке, здесь не позволяют условия показать полностью всю программу — Аннушка  вздохнула: — Как хотелось бы посмотреть все номера! Но теперь показ будет не бесплатным, — сказала она, и снова вздохнула.
    — Ну чего же сожалеть-то и вздыхать об этом, Анечка, разве от этого что-то изменится? Радуйся, что тебе удалось посмотреть хоть то немногое, что они показали. А мне вот не удалось, а очень хотелось — надо было нести продукты домой. Дуся не потерпела бы, когда бы я пришла не вовремя. Ну да, ладно! Ты давай рассказывай все по порядку и ничего смотри, не пропусти.
    Аннушка с воодушевлением принялась рассказывать. Перед ее глазами вновь вставали друг за другом все номера, показанные артистами. Она опять удивлялась виртуозной игре балалайщика на балалайке и необычайно магическими трюками иллюзиониста. Глаза ее при этом, расширялись, делаясь большими, светящимися от восторга.

Глава 8
   Полина, светловолосая девушка с большими голубыми глазами была старше Аннушки на целых десять лет, но такая разница в возрасте не помешала им подружиться и искренне полюбить друг друга. Они доверительно делились обо всем, что волновало и трогало их души. Увидев однажды, как Аннушка красиво вышивает, Полина попросила Аннушку научить ее вышивать. Анна с радостью взялась за обучение. В начале, она показала ей самый простой стебельчатый шов и сказала, чтобы Полина попробовала вышить небольшую веточку шиповника с двумя листиками и цветком, и дала ей зеленые нитки для листиков, красные для лепестков розы, и коричневые для корешка.
    — Когда освоишь этот шов, перейдем к другим, — только после этого я покажу тебе, как вышивать крестиком и гладью, — сказала она, — так что запасись терпением.
   После ужина, когда, все расходились по комнатам, Полина, вымыв столовую посуду и кухонную утварь, затем выскоблив дощатый стол и половицы пола до желтизны яичного желтка, спешила в свою комнату, где ее уже ждала Аннушка.
Подруги усаживались за стол, зажигали огарок свечки, Полина доставала свою вышивку, а Аннушка сборник сказок и продолжала читать неоконченную сказку, на том месте, где остановилась вчера.
Этот сборник сказок подарил ей Федор Иванович на день рождения; вручив его,  он настоятельно просил Аннушку читать только вслух, а не про себя и не торопиться, и четко стараться произносить каждое слово. И она всегда помнила и выполняла эту просьбу учителя.
Как-то одна из девушек, прислуга барыни, по имени Маруся, проходя мимо комнаты Аннушки, услышала звонкий голосок девочки и остановилась, в недоумении: «с кем это она разговаривает?»
Любопытство взяло над нею верх, и Маруся приоткрыла дверь. То, что она увидела, очень удивило ее: на столе перед Анной лежала открытая книга и она, водя пальцем по ней, что-то рассказывала Полине, а та слушала, ее с таким интересом и вниманием, что даже позабыла о своей вышивке.
   «У ворот стояла принцесса. Боже мой, на кого она была похожа от дождя и непогоды! — читала с выражением Аннушка. — Вода стекала с ее волос и платья, стекала прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она говорила, что она настоящая принцесса».
   — Ну все! — сказала Аннушка, — на этом придется остановиться, свечка совсем догорает — вот-вот потухнет.  В этом момент из-за приоткрытой двери послышалось:
   — Я принесу свою свечку, Аннушка, разреши и мне послушать сказку.
   — Приходи, Машенька! Я снова начну читать сначала эту сказку.
Машенька пришла ни одна, а с девушкой Асей, соседкой по комнате; девушка  принесла свою свечку и попросила Анну позволить и ей присутствовать при чтении сказки. На второй день, небольшая комната Аннушки едва вмешала, пришедших со своими табуретками людей. На столе лежала целая куча свечек.
   Время шло так стремительно, казалось, что только вчера переселились в городской дом из-за ремонта в загородном доме, и вот уже ремонт окончен и пора снова перебираться в загородный дом.
Стоял ноябрь, 1806 года. Он был на редкость снежным. Снег, выпавший в первых числах ноября, не растаял, как бывало раньше. Он шел каждый божий день и, к середине ноября его намело столько, что из него образовались целые снежные горы. В городе они были не заметны — дворники убирали улицы в день по несколько раз, но когда подъехали к загородному дому невольно вырвалось: «Ух ты! Ничего себе!» Дорога к дому была расчищена, а по обеим ее сторонам, высились стены плотного снега.
    Комната Анны, когда она вошла в неё, показалась ей намного больше, чем была раньше, из-за светлых стен и потолка. Стены теперь были покрыты нежно-розовой краской, вместо прежних пестрых обоев, потолок был белым. На окнах висели новые шелковые шторы розового цвета с рисунком белых лилий. Железная печка, топка которой была в коридоре, а в комнату выходил только обогреватель, была заменена камином.
Аннушки очень это понравилось: можно будет вечерами сидеть перед ним, смотреть на языки пламени, слушать, как потрескивают поленья и читать книгу, не зажигая свечки.
   Страсть к книгам в ней пробудилась после того, как она прочла все сказки Христина Андерсена и Пьера Перо. Теперь она читала «Путешествие Гулливера», Джонатана Свита, эту книгу с цветными иллюстрациями ей также подарил учитель Федор Иванович.
    После ужина к ней в комнату заглянула Полина. — Аня, можно войти?
     — Ух, ты! У тебя камин. А у нас, как была железная печь, так и осталась. Ради бога, не подумай, что я завидую, — вдруг спохватилась она.
      — Я живу по-прежнему, как и раньше вместе с Марией и нам хорошо с ней вдвоем. А пестрых обоев у нас теперь тоже нет, вместо них, комната теперь не розовая, как у тебя, а голубая, потому, стены покрасили в голубой цвет.  Комната теперь кажется светлой и нарядной. Шторы на окнах тоже заменили, — без устали тараторила она. 
    Аннушка почти не слушала. Ее мысли в эту минуту были направлены на дальнейшее продолжение рассказа Гулливера. До этого, как, вернулись снова в загородный дом, она успела прочитать немного больше страницы, и остановилась на самом интересном месте, когда Гулливер, проснувшись почувствовал, что его руки и ноги с обеих сторон крепко привязаны к земле, а его длинные и густые волосы прикреплены к колышкам тонкими бечевками, так, что ему не повернуться и не поднять было головы. Вскоре он почувствовал, как что-то живое задвигалось у него по левой ноге, мягко поползло по груди и остановилось у самого подбородка. Опустив глаза как можно ниже, он различил перед собой человеческое существо, ростом не более шести дюймов.
Теперь ей не терпелось узнать, что же было дальше? Она достала книгу и, найдя ту страницу, по вложенной в нее закладке, стала искать строчку, на которой остановилась.
   Полина увидев, что Аня ее не слушает, а сосредоточенно водит пальцем по строчкам, все поняла и замолчала. И, когда Аннушка, не отрывая пальца от книги, уселась за стол – девушка быстро, придвинув стул к столу— села  слушать продолжение сказки. Но в этот момент в дверь постучали:
   — Можно, Аня, и нам послушать?
   — Входите и рассаживайтесь поскорее, — сказала Аннушка.
    Узнав от Веры, что Аннушка читает вслух книги и собирает в своей комнате почти всю прислугу, барыня сказала горничной, — немедленно позвала к ней Анну! — и, когда Аннушка вошла, строго спросила — правда ли то, что ей сказала Вера.
    — Да это правда, — просто ответила Аннушка, — они просятся послушать, и я не отказываю им.
    — А откуда ты берешь книги?
    — Мне их дает учитель — Федор Иванович, чтобы я тренировалась в чтении и наказывает: — читать непременно вслух, — ответила Анна.
   — Теперь ты будешь читать только мне перед сном, поняла, — строго глянув на Анну, — сказала барыня, и немного помолчав, добавила, — читать будешь то, что я тебе скажу.
   — Поняла, барыня, — поклонившись, покорно ответила Аннушка.
   Таким образом, навсегда был положен конец нежелательному скоплению дворовых  в одном месте, и пресечению появляющегося у них интереса к книгам.
    Аннушка из этого разговора с барыней, сделала для себя вывод — барыне не нравится, что она читает вслух, привлекая тем самым, девушек к себе. Раз так — она не будет читать больше вслух.
 Анна стала  стараться приходить на ужин раньше всех, к самому его началу, ровно к восьми часам. Быстро поужинав, она уходила к себе и, садилась за книгу. Эти немногие часы, принадлежавшие ей, она вся отдавалась чтению полюбившегося ей Гулливера, но читала она теперь шепотом, а не в голос, как раньше, чтобы никто не слышал, а к одиннадцати часам поднималась к хозяйке, чтобы читать ей.
Когда без опоздания, в назначенный барыней час, Анна вошла в её будуар, Ольга Васильевна дала ей один из любовных французских романов, легла на тафту и, сказав, — начинай с десятой главы, приготовилась слушать. Держать тяжелую книгу в руках, и читать стоя, было невозможно, и Аннушка поискала глазами, куда бы ей сесть. Возле тафты стояла круглая баретка, с изящно изогнутыми ножками, обтянутая розовым бархатом, она села на нее и, положив книгу на колени, устремила вопросительный взгляд на барыню.
   — Открой там, где закладка, — сказала барыня. Аннушка открыла и начала читать. Она читала медленно и выразительно, стараясь произносить четко каждое слово. Барыня, слушая ее приятный бархатистый голосок и удивлялась, — как эта девочка смогла за какие-то полтора года так хорошо овладеть навыком чтения, когда иному ребенку потребуется не один год учебы. Какая способная во всем девочка; видать господь наделил ее не только красотой, но и необыкновенной красотой. Ольга Васильевна смотрела на раскрасневшиеся от волнения щёки Анны, на небольшой рот, с прекрасно очерченными губами на ее густые черные ресницы, которые бросая густую тень, на нежное, мраморное
личико девочки, подчёркивали и без того прекрасную его белизну; она также обратила внимание на красивые аристократические руки Анны. И немало при этом, удивилась, — откуда могут быть у крепостной девочки, родившейся в семье крепостных крестьян такие руки?! Этого не может быть! Это – просто невероятно! Объяснение этому можно найти только в том, если кто-то из ее родственников согрешил с кем-то из потомственных князей или дворян…
    Аннушка прочитала две страницы, открыла третью, и, глянув на строчки, представшие перед глазами, вдруг замолчала и подняла глаза на барыню; в них  отражалась полная растерянность.
   — В чем дело, Анна? — почему ты остановилась, продолжай дальше.
    — Я не могу продолжать барыня, — сказала Аннушка, — дальше идут не буквы, а какие-то  крючочки и завитушки, — смутившись, проговорила она.
    — Что ты выдумываешь, какие крючочки и завитушки? Дай сюда книгу!
Аннушка встала и подала ей раскрытую книгу.
Взглянув на страницу, Ольга Васильевна вдруг разразилась смехом; она смеялась долго, вытирая платком слезы и каждый раз повторяя: — крючочки и завитушки! — Ой, девонька, ты меня уморила!
 Аннушка глядела на нее и не понимала, что так могло рассмешить барыню.
Наконец, перестав смеяться, Ольга Васильевна сказала Анне, чтобы она налила в стакан воды и подала ей; сделав несколько глотков, она с улыбкой произнесла:
   — То, что ты назвала крючочками и завитушками — это тоже буквы, но не русские, а французские, конечно, ты не могла прочитать разговор,  который шёл по тексту между героями на французском языке, так как не знаешь французского языка.  Замолчав, на какое-то время, очевидно, обдумывая внезапно возникшую мысль,  она вдруг, глянув на Аннушку каким-то загадочным взглядом, произнесла:
   — Я приглашу для тебя, девочка, учителя французского языка. Будешь изучать теперь французский, так как уроки с Федором Ивановичем у тебя закончились.
 Я уверена, ты быстро его освоишь, в этом можно не сомневаться, ты очень способная девочка.
Аннушка ничего не ответила, а только спросила, продолжать ли ей читать дальше.
   — Нет, на сегодня достаточно, уже поздно, иди, отдыхай, ведь тебе завтра на занятия к мадам Жюли, и приготовься к тому, что по воскресным дням ты будешь изучать французский язык, чтобы потом читать мне французские книги не в переводах, а в подлиннике.
    После того, как Аннушка, вышла, Ольга Васильевна долго еще предавалась возникшим внезапно в ее голове мыслям – сделать из этой девочки светскую барышню.
Она тут же решила, что теперь девочка будет обедать не в кухне, как вся прислуга, а с ней за сервированным по всем правилам столом, чтобы привились и выработались у неё навыки хорошего тона, присущее высшему светскому обществу. Она обучит Анну хорошим манером, научит танцам – всему, чему ее саму обучали когда-то в Институте Благородных Девиц. А когда Аннушка повзрослеет, она постарается выдать ее замуж за кого-нибудь достойного, пусть не очень богатого господина, предварительно, сделав ей документы, якобы Аннушка из когда-то бывшего дворянского рода, пришедшего со временем в упадок, до полного разорения, и, что для их семьи, она приходится очень дальней родственницей.
   Для чего она это будет делать – она и сама не знала; она просто развлекалась, играя, как с понравившейся ей новой куклой и будет играть до тех пор, пока   кукла ей не надоест.
Глава 9
   Анна вернулось в свою комнату, когда было уже около часа ночи. Глаза ее слипались; ей невыносимо хотелось спать. Она очень устала от напряжения, которое испытывала, читая барыни, боясь ошибиться, прочитать не так какое-нибудь слово. Быстро раздевшись и помолившись перед иконой Христа Спасителя, она юркнула под одеяло и моментально заснула.
   Ночью Аннушке приснился необычайный сон. Она видела себя маленькой комнатной собачкой и гуляла с хозяйкой в каком-то парке. Хозяйка была очень добрая, она любила свою собачку; разговаривала с ней, играла, ласково называла: моя  Красотка — эта была кличка, которую она дала ей, за красоту сразу же, как купила.
    К хозяйке подошла какая-то модно одетая женщина, они стали о чем-то разговаривать. Увлекшись разговором, хозяйка совершенно забыла о своей маленькой собачке.
Откуда не возьмись к Красотке подбежала огромная лохматая собака. Сначала Красотка испугалась ее, но поняв, что эта собака предлагает поиграть, с радостью приняла предложение. И все шло прекрасно, они бегали и резвились, пока этому лохматому псу что-то не понравилось, он вдруг ощетинился и укусил собачку. Это было так больно, что Красотка, громко взвизгнув, пустилась со всех ног наутек. Она неслась так быстро, что ветер свистел у нее в ушах, страшась, что лохматый кобель догонит ее и снова укусит. От быстрого бега она задыхалась, ее сердце так сильно билось, что готово было выпрыгнуть из груди.
Вскоре Красотка почувствовала, что силы ее покидают, она не может больше бежать, вот-вот она рухнет на землю, и распластавшись на ней, бездыханная будет лежать не в силах подняться, тогда тот пес с радостью наскочит и разорвет ее на клочки. И только она представила это ужасное зрелище, как увидела слева, совсем близко от себя какую-то нору Она сделала над собой последнее усилие и, добежав до норы, стремительно юркнула в нее, упав от изнеможения, часто дыша.
   Какое-то время Красотка лежала, на дне норы без движения, стараясь сдерживать свое частое дыхание, вырывающиеся из ее груди и прислушивалась, не бежит ли  за нею пес. Но вскоре она поняла, что погоня  прекратилась; злая собака потеряла  её след. И она мало-помалу стала успокаиваться.
Как долго она находится в этой норе, она не задавалась этой целью. –  Покидать это убежище ей не хотелось, и она решила остаться в нем навсегда.
   Проснувшись, Аннушка подумала, что приснившийся ей сон был вещий, но, что он означает? Как его истолковать? — она не знала. Целый день она находилась под впечатлением этого сна. Она не могла забыть о нём даже в мастерской  мадам Жюли. В голове все время крутилась одна и та же мысль: — «что означает этот сон? И почему она видела себя в образе маленькой собаки?»
     Вытеснило это наваждение из головы внезапное обращение к ней мадам Жюли:
     — Анна, скажи сегодня своей барыни, что обучение твое окончилось, пусть приедет, я отдам ей остаток ее денег. Мне нечему тебя больше учить. В своем мастерстве ты превзошла меня, теперь мне впору учиться у тебя. Ты стала модисткой  высшего класса.
    Эти слова Жюли смутили Анну так, что она дже потеряла дар речи, и ничего не могла сказать в ответ, а только растерянно проговорила:
    — Что же теперь мне делать?
 Жюли улыбнулась, — что делать?.. Открывать свою мастерскую, что же еще! Давать рекламу и приступать к работе.
    Аннушка хотела сказать, что она не вправе это сделать, она крепостная, и полностью зависит от барыни, но не сказала, почему-то и промолчав,  стала горячо благодарить Жюли за обучение.
    — Если бы я знала, — сказала Жюли, — что буду обучать мастерству ту, которая превзойдет меня вдвое, а то и больше, я бы не за какие деньги не согласилась готовить, себе же на голову, опасную конкурентку.
Глава 10
    Был первый день Рождественского поста. Было еще темно, рассвет только зачинался, когда Аннушку разбудил настойчивый стук в дверь.
    Протерев заспанные глаза, которые никак не хотели открываться, не совсем еще пробудившись, она поднялась с постели и поплелась к двери.
    Это была Полина. Она вихрем влетела в комнату, как только Аннушка отодвинула засов.
     — Ты еще не одетая?! —   воскликну она, — скорее одевайся, а то Степан уедет без нас, и нам придется с тобой идти пешком. Дуся сказала, что не будет кормить завтраком никого, пока все до одного не исповедуются. Так Степан вызвался всех довести до церкви, — тараторила она, пока Аннушка одевалась.
     Когда они с Полиной вышли на улицу, все уже сидели в повозке и ожидали только их с Полиной и Дусю. Пришлось потесниться, но Дуся выразила желание сесть вместе со Степаном на козлы. Вскоре они подъехали, но не к церкви, что стояла не более одной версты от барской усадьбы, а к большому храму. Дуся пожелала исповедаться в храме;  Степан не мог не выполнить ее желание, так, как давно, втайне от всех, но только не от нее самой (женщины всегда чувствуют это,  каким-то своим, только им данным чутьем), был влюблен  в эту пышущую здоровьем высокую, с добрым, улыбающимся лицом женщину. 
    У храма, несмотря на ранний час – было уже много народа, но люди не толпились, а неспешно входили, осенив себя, перед тем, как войти крестом. Следом за всеми вошла и Аннушка, осенив себя тоже крестом.
Внутри царила необыкновенная тишина. Она была торжественно-волнующей, обволакивающей со всех сторон, и вместе с тем, пугающей чем-то  может необъятным простором помещения храма, высокими потолками, их красочными росписями на библейские темы, а может изящным великолепием его убранства и тем необыкновенным свечением что исходил от лика святых на иконах, взирающих со всех сторон на Анну строгими глазами, проникающими в самую глубь  души и, невольно заставляющими замирать сердце.
   Аннушка подошла к священнику со сложенными крестообразно перед собой руками и поклонилась. Затем приложилась к Распятию, которое священник потом поднял над ней, поцеловала Библию. Священник накрыл ее голову  покрывалом и спросил ее имя.
   — Анна, — ответила она тихо.
   — Я слушаю тебя, Анна, — сказал он.
   Анна растерялась, Она не знала, что говорить, в горле и во рту у нее пересохло; она не помнила ни одного слова, хотя готовилась накануне, вечером к предстоящему причастию очень тщательно.
   Поняв  ее замешательство, вызванное волнением, этой юной и еще не запятнанной никакими греховными делами девушки, священник сказал:
   — Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай одним словом — да или нет.
   — Совершала ли ты хулу перед Богом?
   — Нет, — ответила Анна.
   — Насмехалась ли над церковью, ее церемониями, над церковными таинствами, обрядами?
   — Нет, — опять сказала Анна.
   — Давала ли клятвы, согрешая этим перед Богом? Причиняла ли кому-нибудь обиды? Завидовала ли кому? Лгала ли?
На все вопросы Аннушка ответила: — нет.
И только на один, она ответила: — да.
Это был вопрос: — совершала ли ты ежедневные молитвы?
     Затем, когда все вопросы были исчерпаны, священник произнес молитву, и, сняв с головы ее покрывало, дал поцеловать Распятие и Библию. На этом покаяние было окончено.
После того, как все покаялись и причастились, они отправились с легкой душой домой, и по приезде, каждый занялся своим повседневным делом.
    До завтрака оставалась еще целых два часа. Аннушка навела порядок в своей комнате, и села за неоконченное шитье. Это был первый заказ барыни, экзамен своего рода, который Ольга Васильевна учинила Анне, чтобы убедиться – не напрасно ли были потрачены деньги на ее обучение.
    Платье, которое она шила, предназначалось для выездов на званные обеды. Оно должно было быть нарядным и изящным. Материю для него — зеленый бархат — барыня выбрала сама. Нарядным его делала драпировка из салатного атласа, которая шла по круглому вырезу горловины и по подолу платья. Высокую талию его опоясывала широкая атласная лента с бантом в центре, длинные концы ее, красиво спускались вдоль прямой юбки.
    Аннушка так увлеклась работой, что забыла о завтраке, и, наверное, осталась бы без него, если бы, не Полина.
Девушка, приоткрыв дверь комнаты, и, увидев, что Анна сидит за шитьем, сразу поняла: почему она не пришла на завтрак.
    —  Сидишь, занимаешься рукоделием, — с укоризной сказала она, — а Дуся беспокоится, почему ты не пришла на завтрак? Послала меня узнать не заболела ли ты?
   — Полиночка, скажи ей, чтобы не беспокоилась, я здорова, а есть не хочу, — не отрываясь от шитья, сказала Анна.
  — Не выдумывай, Аня, в пост и так пища, считай голодная, так что не стоит отказываться от завтрака, так можно отощать и помереть, ступай, поешь. У нас сегодня на завтрак овсяная каша, такая вкусная, что язык можно проглотить, хоть она совсем без масла. Чай тоже без сахара, но зато — черный хлеб сверху намазан был медом. Всем завтрак очень понравился, одна ты не позавтракала. Иди, поешь, твоя порция не тронута, тебя дожидается.
    Но Анна, покачала головой, —  Полина, я же сказала, что есть не хочу, и потом мне так некогда, что не до еды. Я должна успеть закончить платье, барыня наказала, чтобы оно готово было непременно сегодня.
   Полина ничего не сказала, и вышла, а через несколько минут пришла с подносом, на котором стояла тарелка с овсяной кашей, чашка с чаем и рядом –  блюдце, на котором лежал кусочек черного хлеба, с тонким слоем на нем меда.
   — Дуся тебе послала, наказав мне проследить, чтоб ты все съела. Полина поставила поднос на стол. — Я не уйду, пока ты не поешь, — и, демонстративно сев, добавила, — мне посуду давно пора мыть, ты меня задерживаешь. И Анна сдалась! Улыбнувшись и отложив шитье, она принялась завтракать. Быстро, съев кашу, не ощутив вкуса, она опорожнила тарелку и съела хлеб, запивая его чаем. Покончив с завтраком и поблагодарив Полину, она опять села за шитье.
    Ровно в три часа дня к ней нова пришла Полина:
     — Аня, ты и обедать отказываешься?
     — Ой, Полиночка, некогда мне, спешу закончить ко времени заказ.
    — А к какому часу ей нужно платье?
    — Сказала, чтобы к пяти часам было готово.
    — Много тебе еще осталось.
    — Не так много, но самая нудная работа, надо обметать все швы петельным швом, а потом проутюжить.
     — Я тебе помогу тебе, Аня, идем, пообедаем!
     — Спасибо, подруга, но чем ты можешь мне помочь?
     — Что скажешь, то и делать буду, ну хоть бы нитку в иголку вдевать.
Аннушка улыбнулась.
      — Спасибо тебе, Полина, это  помощь немалая, ты мне очень поможешь, — работа пойдет в два раза быстрее. Пойдем обедать.
 Они вошли в кухню, в ней уже никого не было, кроме Дуси, которая ждала Анну и увидев ее сказала:
     — Молодец Полина! Уговорила тебя пообедать. Негоже, Анюта, голодать из-за работы. На голодный-то желудок никакая работа не пойдет. Садись скорее за стол, да отведай моего грибного супа. Хоть он и не приправлен сметаной, но все равно очень вкусный: за уши не оттянешь. Она поставила перед Анной тарелку, наполненную до краев супом, а рядом с ней другую, с отварной картошкой и солеными огурцами.
    От супа, исходил такой душистый запах грибов, петрушки и укропа, что у  Анны сразу разгорелся аппетит, и она мигом опорожнила тарелку. Рассыпчатая картошка с солеными огурцами, тоже была мгновенно уничтожена. На десерт был компот из сушеных фруктов без сахара, но сахар был и не нужен, он был и так сладким из-за изюма: Дуся не скупясь, положила в компот его довольно много.
    После обеда они вернулись в комнату Анны и принялись за дело. Работа с помощницей пошла сразу быстрее; как только у Анны заканчивалась нитка в иголке, Полина тут же подавала ей другую, — со вдернутой в нее ниткой.
Оставалось еще целых полтора часа, когда Анна, сделав последний стежок и, закрепив нитку, вздохнула с облечением, встала и потянулась, расправляя уставшие плечи, затем сказала:
    — Спасибо тебе за помощь, Полина, теперь осталось только прогладить, как следует, надо только разжечь утюг.
    — Это я сейчас быстро устрою. Возьму угли из кухонной топки и, мигом его продую, чтобы угли в нём разгорелись, как следует, — с прежней готовностью помочь Анне, она и выбежала из комнаты.
    Когда платье было хорошо проглажено, Анна, прихорошившись перед зеркалом, с замиранием в сердце, понесла его барыне: — «Как барыня отнесется к ее работе?  Может платье вовсе не понравится ей?» — думала она, неспеша поднимаясь по лестнице.
Но тревожные мысли были напрасны. Платье очень понравилось Ольге Васильевне. Надев его, она долго вертелась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон, и убедившись, что платье сидит на ней превосходно и очень идет ей, похвалила Аннушку за хорошо исполненную работу.
    Обратно Аннушка неслась, не замечая ступенек крутой и узкой лестницы, и, влетев в свою комнату, чуть не сбила с ног Полину, которая с нетерпением дожидалась ее.
    — Понравилось, платье! Ей понравилось, платье! Она похвалила мою работу!    — со слезами радости на глазах, воскликнула она и обняла подругу.
Полина радуясь за Анну, вытирала ей слезы и целуя ее, словно мать успокаивала: — чего ж тогда плакать-то, Аня, так никаких нервов на жизнь-то твою не хватит.
   
Глава 11
   Полина, девушка скромная и тихая, родилась в очень бедной крестьянской семье. Она была в ней седьмым, последним ребенком. Ее шесть старших сестер, были намного старше ее.
   Три средних сестры вышли замуж за таких же бедных крестьян и у них были уже дети, у одной – Пелагеи было три девочки, а у второй – Марии четыре мальчика, которые родились в тот же год, когда родилась Полина. У третей – Татьяны была только одна дочка.
Жили они также бедно, как и их родители, Иван Савельевич и Агафья Филипповна.
Другие три сестры, старшая Меланья, идущая за ней, ее погодка – Прасковья, как не старались, замуж так и не вышли. Среди сельчан они уже считались старыми девами. Третья их сестра Груня – некрасивые, с грубыми чертами лица и нескладными фигурами, да еще вдобавок –  завистливая, тоже никому были не нужна.
     Сознавая, что им придется остаться на всю жизнь старыми девами, они сделались ужасно злыми. Не возлюбив свою младшую сестру, за то, что девочка по мере того, как растет, с каждым годом становилась все красивее и красивее, они завидовали ей, и злились на нее, словно она в том была виновата. Они заставляли выполнять ее всю работу, которую им поручали родители.
Полина не прекословила им и делала все, что они ей приказывали, выполняя и свою и их работу; девочка уставала, но никогда не жаловалась родителям. Но они и сами знали об этом, но делали вид, что не знают, боялись очередных истерик своих старших дочерей. Тотчас бы от них посыпались в их адрес куча обвинений: — "зачем надо было рожать их такими уродливыми, лучше было бы задушить, как только они родились, чем делать несчастными на всю жизнь.
    Поэтому, когда четырнадцатилетнею Полину, взял к себе в дом, в помощь Дуси барин Николай Афанасьевич, родители были безумно рады.
Рада была и сама Полина, наконец-то она освободится от домогательства и издевательства над ней ее старших сестер.
А сестры еще больше озлобились на нее. — «Теперь она будет жить в добротном барском доме, будет сыта и ухожена», — говорили они, пылая к ней  лютой ненавистью.
     Дусе Полина понравилась с первого взгляда своей кротостью и смирением.
«Но какая же она, тощая и бледная», — думала она про себя, глядя на девочку — Придется о ней как следует позаботиться и откормить ее, — сейчас же решила она, и стала подкладывать ей больше мяса в суп, за обедом, а после ужина, давала еще с собой, что оставалась от него, ласкова говоря:
     — Бери! Не стесняйся, вечер еще длинный, есть захочется, вот и поешь.
Полина, все же, смущаясь и краснея, брала, но съедала все задолго до того, как ложиться спать.
   Через два месяца – Полину уже было не узнать. Девушка поправилась, формы ее тела приобрели округлость, щеки порозовели; она расцвела, как цветок, которого долгое время не поливали, и, который уже засыхал, а потом, когда стали поливать вдруг ожил, поднялся и раскрылся во всей своей красе.
Полине очень нравилось жить в барском доме. Первые дни, когда она появилась в нем, она боялась всех: хозяев, их многочисленных слуг и, в особенности свою наставницу — Дусю. Строгая и принципиальная во всем, что касалось дел по кухни, она, вызывала в душе Полины панический страх, сердце ее сжималось при каждом слове и взгляде этой высокой и полной женщины. Но потом она поняла, что Дуся только с виду кажется такой строгой. В душе эта женщина — сама  – доброта и она, полюбила ее всем сердцем, как родную мать. С  прислугой, которая в основном состояла из молодых женщин, она тоже нашла общий язык и со многими подружилась.
     Когда же в барском доме появилась Аннушка, Полине сразу понравилась эта красивая тихая и скромная девочка. И когда им выпал случай жить вместе в одной комнате в городском барском доме, узнав ее больше, она полюбила ее и привязалась к ней.  Анне Полина тоже пришлась по душе. Между ними, несмотря, на то, что Полина была старше Аннушки на десять лет, завязалась настоящая дружба, которая не прекращалась потом много лет.
    Теперь Аннушка встречалась с Полиной только по вечерам. Весь день ее был расписан буквально по часам.
 Утром, после посещения церкви, она завтракала с барыней в ее столовой за столом, покрытым белоснежной скатертью. С правой стороны лежала, сложенная вчетверо салфетка, такая же белоснежная, как скатерть.
   — Салфетку надо развернуть, сложить пополам и положить на колени, — сказала барыня, которая сидела напротив Анны. Так для нее было удобней преподавать урок хорошего поведения.
    — Никогда не надо брать салфетку за ее кончик и эффективным взмахом раскрывать ее, — продолжала она свой урок, — а также, заправлять ее за пояс или закладывать себе за ворот. Сидеть за столом надо прямо, но не напряженно, слегка опираясь на спинку стула. Руки лучше держать подальше от лица, не поправлять прическу, не потирать ими свой лоб. Во время еды не класть руки на стол. На нем должны быть только кисти рук. Уметь правильно пользоваться вилкой, ножом, ложками.
    — С минуту передохнув, барыня продолжала свою лекцию:
    — Столовую ложку надо держать между большим и указательным пальцами,  — она взяла ложку и продемонстрировала. —  Вот так! Ко рту ее подносят не острым концом и не боком, а слегка наискось.
Вилку нужно держать в левой руке, а нож, в правой. Ни в коем случае, не накладывать им пищу на вилку. Ножом можно лишь слегка подправлять то, что собираешься взять вилкой. Вилку всегда держат выпуклостью кверху. Нож и вику держать надо в ладони, кончиком указательного пальца можно опереться на нижнюю часть ручки ножа. Разрезая в тарелке ножом мясо, вилку держат под небольшим углом к тарелке, а не перпендикулярно к ней.
    — Теперь, о том, как надо держаться за столом, — сказала она, продолжая свои наставления:
   — В процессе еды не склоняться низко над тарелкой, а держаться и лишь слегка наклоняясь вперед. Если кушанье оказалось очень горячим или наперченным и обожгло рот — надо выпить воды из фужера. Изо рта можно вынимать лишь рыбьи косточки или косточки фруктов.
Во время обучения, я специально буду садиться — напротив тебя, чтобы ты видела, как правильно пользоваться столовыми и чайными приборами, — добавила она.
    Для каждого блюда существуют свои правила: бутерброды, сандвичи берут руками, если они подаются с напитками до начала обеда. За столом же бутерброды едят с помощью вилки и ножа.
    Вошел лакей в белых перчатках с подносом.
    — Ну на сегодня, пожалуй, хватит, — сказала барыня, — не все сразу. Пора приняться за еду.
    После завтрака у Анны начался урок с учительницей французского языка, потом начались музыкальные занятия: освоение музыкальной грамоты и проигрывание гамм на фортепьяно, а по окончании, начиналось, обучение вокалу. Потом два часа — танцы в танцевальном зале. У Аннушки многие фигуры не получались, но учитель успокаивал ее, он говорил, что со всеми так бывает в самом начале обучения — поэтому, не стоит волноваться по этому поводу. Затем наступал отдых. Приведение себя в порядок, к предстоящему обеду: освежения прохладной водой, которую поливала на нее из кувшина над тазом горничная Вера, причесывание и переодевание к предстоящему обеду.
 Обедала барыня не в пятнадцать часов, как вся прислуга, а в семнадцать. Когда же, она была приглашенной к обеду, в какую-нибудь знатную семью, Ольга Васильевна вовсе не обедала у себя дома, как случилось и в этот день. Барыня уехала на званный обед и вернулась только ночью.
В этот день Аннушка обедала  с Верой. Прислуживал им, тот же лакей в белых перчатках. Поднося, на приборе то одно, то другое блюдо, он каждый раз, учтиво наклонял голову, и, клал на тарелку серебряной ложкой немного того или другого кушанья, сам оставался стоять, в ожидании, не попросят ли добавить, и только, когда ему показывали жестом руки, что достаточно, так же учтиво, наклонив голову, удалялся.
   Вечер у Анны тоже был весь занят: ей надо было повторить то, что она проходила по музыкальной грамоте с преподавательницей. Повторить урок, проиграв на рояле  и пропеть песенку на французском языке, разученную сегодня с Жанной – учительницей французского языка. А также вспомнить несколько новых танцевальных движений, показанных учителем танцев, и протанцевать их несколько раз, чтобы заучить.
    Время проходило быстро, наступал час ужина и надо было приготовиться к нему, снова привести себя в порядок и одеться соответствующем образом.  После ужина она садилась за вышивание у себя к комнате. Барыня поручила ей вышить бисером красные розы на её атласных баретках.
     Вышивка была единственным, приятным и любимым для Анны занятием, за вышиванием она отдыхала.
     В этот вечерний час после ужина к ней приходила Полина. Они сидели и спокойно беседовали, Полина нанизывала на нитку с иголкой необходимые по цвету бисеринки, которые нужны были Анне, и подавали их ей, а Аннушка рассказывала подруге, чему научилась она в этот день на занятиях.
     — Зачем  барыне, — тихо, чуть ли не шепотом, спрашивала Полина у Анны — всему этому тебя учить? Анна пожимала плечами, и отвечала так же тихо:
     — Не знаю, Полиночка, я и сама до сих пор не пойму, для чего ей это надо.
     —  Здесь что-то не так, — говорила Полина, — во всем этом, непременно кроется какая-то тайна, которая до определенного времени скрывается. Придет время и она – откроется.
    — Да нет, Полиночка, — отвечала Анна, — какая, может, быть тайна? Просто забавляется барыня, от нечего делать.
    — Нет, Аня, это не так, — тутже, возражала Полина, — тайна все-таки существует. Может, ты ей какой-то родственницей доводишься?  И об этом, возможно, она узнала совсем недавно, вот поэтому она теперь и проявляет к тебе такое внимание! — «просто забавляется»? Как бы ни так! Стала бы она тратить такие деньги на тебя — все богатые, было бы тебе известно, очень жадные — копейки зря не потратят. А она немало, наверное, потратила на тебя, и продолжает тратить и тратить. Нет, здесь определенно что-то таится тайное, — заключила она. И откроется это, как мне думается – лет через пять-шесть, когда тебе исполниться 16-17 – не раньше.  Подыщет она тебе состоятельного женишка и отдаст тебя за него замуж, чтобы совесть свою очистить.
    — Ну и фантазёрка ты, Полина, такое сочинить! — рассмеялась,
 Аннушка. — Забыла, что я, как и ты – крепостная. — Это пока крепостная, — ответила Полина, а потом, окажется, что вовсе не крепостная, — и добавила, — Аня, прошу тебя, когда станешь барыней, обещай взять меня к себе горничной, я буду служить тебе верно до самой смерти.
    — Ну, Полина, ты уж совсем договорилась, до несусветной чепухи, — сказала, снова рассмеялась Аннушка, — никогда я не стану барыней, что за чушь ты несешь? Я родилась в крепостной семье, и дед мой и прадед, бабушка и прабабушка, были крепостными тоже, вся родня, до пятого колена, сплошные крепостные и это хорошо известно барыне.
Давай, подруга, прекратим этот ненужный разговор, я тебя очень прошу.
    — Ладно, я больше никогда не заговорю с тобой об этом, но я остаюсь при своем мнении: во всем этом кроется, несомненно тайна, — сказала Полина.
Глава 12
Время быстро листало листки календаря: прошел декабрь, январь, февраль и наступил — март. Уверенно шагая по земле, он каждый день вносил изменения в окружающий мир. Природа возрождалась после холодной лютой зимы, весна чувствовалась во всем — и в сияние солнца, заливающего янтарным светом всю комнату, и в пении птиц, которые уже вовсю заботились о воспроизведении своего потомства, хотя снег лежал повсюду еще плотным полотном, и только в некоторых местах он заметно осел, слегка оттаяв на пригорках.
    Был вторник — первый день начала Масленицы. С самого раннего утр из кухни шел запах блинов, распространявшийся по коридору, он проникал в комнаты, щекотал ноздри, будил, не давая спать.
   Проснувшись, Аннушка лежала какое-то время в кровати.. Вставать было еще рано, а спать уже не хотелось. Она вспомнила, как отмечали приход Масленицы, когда она жила с родителями в деревне.
Мама с раннего утра, как и Дуся, начинала печь блины, потому что их надо было напечь не просто много, а очень много — огромная горка блинов исчезала с блюда в считанные минуты.
   Блины любили поголовно все – ее старшие братья, отец и она сама. Их ели со сметаной, вареньем, медом и просто так, без ничего, запивая сладким душистым чаем с мятой и чабрецом.
    Масленица был любимым праздником не только для Анны. Ему были рады все люди в деревне, да и не только в ней! Это был по истине – веселый, задорный и радостный праздник для всех! Народ радовался уходу зимы, с ее морозами, холодами и метелями, и радовался приходу весны. С ее приходом в природе все оживало. Напухали на деревьях почки и, лопаясь под яркими солнечными лучами солнца, выпускали на волю молоденькие, липкие листочки,
радующие глаз своей яркой, блестящей, будто покрытой лаковой краской зеленью. На лугах появлялась травка,  а за ней – первые весенние цветы – подснежники и одуванчики, мать и мачеха, а чуть позже, зацветала черемуха,  и вся деревня, наполнялась ее терпким приятным, и в то же время, слегка дурманящим ароматом белоснежных цветов, от вдыхания, которых, иной раз,  кружилась голова.
 На многочисленные озера, какими богаты Питерские окраины и окрестности, прилетали утки, а в леса – первые птицы и все вокруг наполнялась
гомоном, веселым пением пернатых  и радостным движением, которое  говорило о приготовлении птиц к выводу своего потомства.
   С приходом весны и праздника Масленица, не найти было ни одного взрослого или ребенка из детей, кто-бы не любил игры, устраиваемые в честь её. Анна вспомнила катание на санях, бои парней за взятие снежной крепости, которая строилась из снега заранее перед самым праздником; разжигание костров и прыганье через огонь. Но такое зрелище являлось далеко, не из приятных, Аннушка, всякий раз, закрывала глаза и открывала их, только тогда, когда отважный смельчак, уже перепрыгнул через огонь костра и, люди, хлопали в ладоши,  крича громкое – Браво!
    То ли дело – катание с горки на соломенном коньке!
Конек изготавливался из твердой ржаной соломы. Ей, заранее, накануне Масленицы, делал  отец. Он обливал его, после того, как тот был готов, холодной водой и выставлял на всю ночь до утра на мороз, чтобы конь обледенел. На таком коне было кататься — просто здорово!  Он далеко и лихо летел с обледенелой горки.
    Масленица длилась шесть дней, и все эти дни народ ликовал. Повсюду пелись песни, частушки колядки, устраивались всевозможные игры, и соревнования,  об одном из них уже рассказывалось выше. Эти соревнования демонстрировали ловкость, силу, смелость и выносливость участников. Масленица был поистине, настоящий праздник провода зимы и встречи весны.
По окончании его торжественно сжигали чучело, а пепел от него рассыпали по полям, чтобы быть хорошему урожаю!
    Воспоминания Аннушки прервала, доносящаяся  из кухни до ее слуха колядка  –  песня, которая пелась под гармошку и звон бубенцов. Слова ее Анне были хорошо знакомы:
«… На семи верстах, осями столбах,
Посреди двора, посреди широка,
Стоят три терема,
Три терема златоверхие,
В первом тереме красно солнышко,
Во втором терему часты звёздочки,
Сам хозяин в дому, господин в терему»…

    Аннушка мгновенно соскочила с кровати. Быстро умывшись, одевшись и, причесав волосы,  выбежала в коридор и, очутившись возле двери кухни, распахнула ее, и вдруг застыла на месте, не закрыв за собой дверь.
    Напротив небольшой кучки, ряженных, поющих колядку, стоял, опираясь на трость незнакомый в военной форме мужчина и, с неподдельным интересом, слушал исполнение колядки.   
    — Анюта, что же ты стоишь? Проходи, и поздоровайся с барином, — вывел ее из оцепенения голос Дуси, — да, дверь закрой.
 Николай обернулся:
     — Откуда, скажите, мне появилось это прелестное создание природы, — проговорил он, подходя к Анне, хромая на левую ногу и опираясь всем телом на
    — Аннушка покраснела и, опустив глаза, слегка склонилась в поклоне, но он, сделав вид, что не заметил этого ее приветствия и протянул руку:
     — Давайте знакомиться прекрасная незнакомка! Она робко протянула свою маленькую, совсем еще детскую руку и смущено проговорила: — Анна. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, от чего, она еще больше смутилась, краска залила все ее лицо.
    В эту минуту в кухне воцарилась небывалая тишина: певцы закончили петь колядку, ожидая подарков, а Дуся, опешив, от наблюдения этой увиденной ей только, что сцены, забыла обо всем на свете. — Виданное ли дело? — Барин целует ручку своей крепостной!
    Разрядила эту тишину Полина; открыв дверь в кухню и, увидев барина, целующего Анне руку, она радостно вскрикнула и упала на колени.
Дуся, очнувшись будто ото сна, тут же принялась собирать в сумку из холста подарки для ряженных:  пряники, две головки сахара, турецкие сладости, которые привез, и угостил ее барин (все равно она ни за что на свете, не будет даже на зубок, пробовать это турецкое лакомство) – велела Полине, достать медовуху, и, когда девушка достала ее, она разлила ее по керамическим стаканчикам, и угостила гостей. Ряженные, выпив и приняв с  благодарностью подарки, все равно не уходили, они стояли, ожидая денег и в знак этого, запели:
« Млады девушки в дому, как орешки в меду,
Виноград, красно зеленая моя!
Благодарствуй хозяин, на хлебе; на соли и жалованье.
Виноград, красно зеленая моя!
Накормил, напоил, со двора пустил,
Виноград, красно зеленая моя!
    Барин подошел к ним, достал из кармана кошелек и высыпал горсть мелочи в подставленную шапку.
Ряженные, довольные поблагодарив и, поклонившись, ушли, а он обратился к Дусе:
    — А не нальешь ли нам ты, Дуся, в честь праздника и моего приезда в родной дом по чарочке медовухи, да не угостишь ли своими вкусными блинами со сметаной!
     — Негоже барину, — ответила Дуся — сидеть за одним столом с дворней.
Да, и дворне неловко сидеть с барином, медовуху они не пьют, дабы, не положено девицам. — Ежели угодно, пошлю ее наверх вам, как прикажите.
Вошло несколько дворовых к завтраку и сними горничная Вера, которая сказала, обращаясь к барину:
    — Ваша матушка желает видеть вас и ждет к завтраку, Николай Николаевич.
Увидев  Анну, она повернулась к ней:
   — Аня, хорошо, что я застала тебя здесь. Барыня велела с сегодняшнего дня завтракать и обедать тебе, как и раньше в кухне.
    — Хорошо, — тихо произнесла Анна.
    Вера вышла, а за ней следом, стремительно вышел Николай.
    Появившись, перед матерью,  сидевшей уже в столовой, Николай, не оказав ей должных знаков внимания, не поцеловав, ей руку, не спросив,  как ей спалось в эту ночь, сразу  задал ей вопрос:
    — Почему вы отказали Анне к столу?
    — Она вскинула на него удивленные глаза, — когда  это ты успел с ней познакомиться?
    Пропустив ее вопрос, мимо ушей, он повторил  свой вопрос:  — вы не ответила,  я  хочу знать,  — почему вы отказали Анне?
Его тон оскорбил и возмутил ее, не дав ему закончить фразу, она с гневном в голосе перебила его:
    — Ну, во-первых, мой дорогой сын, дворовой девчонке не положено сидеть за одним столом со знатью. Ее место, с такими же дворовыми; а во-вторых, — тон ее резкого голоса сменился на ласковый. — Сыночек дорогой, я очень соскучилась по тебе, ведь я не  виделась с тобой так долго и, теперь, когда ты вернулся домой, я хочу сидеть за столом только с тобой,  и видеть только тебя, мой дорогой.
Но он снова пропустил ее слова и сказал приказным тоном:
    — Сею же минуту, пригласите Анну к столу. Я без нее, за стол не сяду. — Скажите, что отменяете свое прежнее решение.
    — Николя! Ты сейчас напомнил мне моего дорогого капризного мальчишку — Она заставила себя улыбнуться, — которого я безумно любя, исполняла все его желания и ты, негодник, зная, что я тебе не могу отказать ни в чем, зная о моей безумной любви к тебе и моей слабости, вил из меня веревки. Неужели, Николя, ты став мужчиной,  офицером, воином, участвующим в сражениях с турками, где смерть поджидает каждый день, за каждым углом, где, получив тяжелое ранение в ногу, чуть не распрощавшись с жизнью, так и не изменился, а остался все тем же капризным мальчишкой? Вот так же, как в детстве, стоишь сейчас передо мной и требуешь исполнить свой каприз.
   — Вы пошлете Веру или мне спуститься самому вниз — только и сказал он в ответ.
Ольга Васильевна тяжело вздохнула, и послала за Анной. «Позабавилась на свою голову», — с горечью подумала она про себя.
Глава 13
   Завтрак проходил в полном молчании. Никто не проронил ни одного слова, каждый был погружен в свои мысли.
 Ольга Васильевна, исподтишка поглядывала на Анну, и в ее взгляде не было, как прежде снисходительной доброты, в нем чувствовалась неприязненность и даже злоба.
Из-за этой  дрянной девчонки, она сегодня, утром имела неприятный разговор с сыном. Николя был беспредельно груб и, если бы она не уступила ему в его требовании – вернуть Анну к столу, они бы поссорились, ссоры она не желала,   поэтому, отменила свое решение, вернула Анну, как он просил. И теперь Анна,  их крепостная сидит за одним столом с ними, как будто член их семьи,   — скажи кому, не поверят.
Чем эта девчонка могла с первой встречи с ней Николя — покорить его настолько, что он чуть не поссорился с родной матерью, в первый день своего приезда домой, с матерью, которую не видел почти двенадцать лет? — Задавала она себе вопрос и не могла на него ответить. И вдруг она вспомнила, как сама, увидев первый раз Анну, сразу же прониклась к ней симпатией и решила взять ее с собой, как красивую понравившуюся игрушку, чтобы всегда находиться с ней, — она, опытная женщина, в возрасте, далеко перевалившим за сорок. Но и Николя, ведь уже не мальчик, а взрослым мужчиной, ему в декабре этого, 1806 года, исполниться двадцать три. Он уже повидал немало в свои-то годы разных красивых женщин и, наверняка, приобрел опыт в общении с ними. Не может быть, чтобы он не понял, чего хотят эти женщины? Все они хотят одного: завлечь свой красотой богатого мужчину так, чтобы он взял их в жены. Он — зрелый мужчина, побывавший на войне, видевший много смертей, и вдруг попадает в плен чар этой, тринадцатилетней девчонки, — просто невероятно! Трудно в это поверить.
      Аннушка сидела с опущенными ресницами, боялась поднять глаза от стола на барыню или барина. Она не могла знать, что за несколько минут до завтрака, мать и сын чуть не поссорились и, причиной была — она.
   Да Анна не знала и не могла знать всего этого, но каким-то чутьем, свойственной ее впечатлительной натуре, она почувствовала, что перед матерью и сыном пробежала черная кошка, и что все это связано как-то с нею.
 А Николая сидел за столом тоже с опущенными ресницами Он не смотрел на Анну, но все его мысли были обращены к ней. Он чувствовал ее рядом, всем нутром своим и, всеми фибрами души своей от этого она сидит здесь, рядом – ему было хорошо.
    За период своей жизни, с семнадцати до двадцати двух, он видел немало в жизни грязи: ложь, лесть предательство друзей и женщин. А в лучистых глазах этой тринадцатилетней девочки, когда первый раз вдруг, его глаза встретились с её лучистыми глазами, он увидел необыкновенный свет чистоты, правды. И ему захотелось  с головой окунуться в  эту святую чистоту, как в чистое озеро или речку, чтобы очиститься от всего нечистого, что встречалось ему раньше на жизненном пути. Уверовать в правду, которая еще есть в жизни.  И есть  в ней чистые душой, честные люди. Эта девочка необходима ему, она нужна ему, как воздух вода, и солнце для человека!  Встретив ее, он захотел быть с ней рядом,  не расставаться, как можно дольше, если не всю жизнь. Без нее он не сможет выжить в этой жизни.
Он вспомнил свое детство. Мать довольно часто обращалась к нему с вопросом: любит ли он ее, и когда он говорил, что любит, — непременно просила поцеловать ее. Отец никогда не задавал ему подобного вопроса, и он любил отца,  любил его не меньше, чем мать, и даже казалось, больше. Николенька обожал отца.
   И Николай Афанасьевич безумно любил сына. Он любил его уже тогда, когда тот еще не родился, а только подавал о себе знаки, легонько ударяя своим кулачком в животик маме. О том, что родится именно сын, а не дочка — Николай Афанасьевич был почему-то уверен. Может потому, что мечтал о сыне всю жизнь. Но Судьба не благоволила его и не давала ему ни сына, ни дочки. Первая жена его не способна была к деторождению.
И вот, наконец, под старость лет судьба сжалилась над ним и подарила ему сына.
Николай Афанасьевич сразу же решил, что сын его будет солдатом и поэтому с самых ранних лет, как говорится с пеленок, стал воспитывать в нем необходимые качества для солдата, такие, как выносливость смелость, стойкость — готовя его к любым непредвидимым испытаниям в жизни.
   С первых дней жизни мальчика, он принялся закалять сына. И, когда его молодая жена, пеленая сына, заворачивала его сначала в батистовую пеленку, а потом в теплую фланелевую и сверху еще прикрывала теплым ватным одеяльцем, Николай Афанасьевич, негодуя про себя, откидывал одеяло в сторону, открывал форточку и, распеленав месячного ребенка, говорил:
    — Не дело это, душенька, кутать так ребенка, тельце должно дышать.
 Ольга возражала мужу: — Николай Афанасьевич, Николенька еще совсем маленький, заболеть может. На это — Николай Афанасьевич всегда отвечал:
    — Вот, если так кутать, его, конечно, заболеет, а если закалять с малых лет — никогда болеть не будет — это факт, проверенный жизнью!
   Как только Николенька стал ходить, Николай Афанасьевич стал обливать его по утрам холодной водой. А в свои пять лет Николенька вместе с отцом выходил, в любую погоду, и даже зимой, во двор по пояс голыми. Николенька делал вместе с отцом зарядку, после чего отец обливал его водой из кувшина, а зимой они вместе после зарядки растирались, снегом, потом по очереди друг другу снегом растирали спины, отец при этом приседал на корточки, чтобы Николенька мог достать до его спины. В дом они возвращались с красными, как маков цвет телами, но довольные и веселые.
   Как только Николеньки исполнилось пять лет, отец купил ему маленькую лошадь, и стал обучать сына верховной езде. Николенька был в восторге от этих занятия. Он обожал отца, слушался его во всем, и старательно выполнял все, чему он его учил.
    Когда отца внезапно не стало, мальчик очень сильно переживал его утрату. Он два дня, после похорон отца отказывался от еды. Ольга Васильевна со слезами на глазах, упрашивала его  съесть хотя бы одну ложечку супа или каши, но, когда  она подносила ее к его рту, он, отказывался, мотая головой. Когда же она настаивала, устав его уговаривать, он выбивал из ее рук тарелку и ложку и убегал в свою комнату, закрывался на защелку, и не выходил из комнаты весь день. Никакие уговоры и слезы матери выйти, не действовали на него. Ольга Васильевна говорила сыну, что отец погиб на охоте от непредвидимой случайности. Но сын не верил ей, и винил, мать в смерти отца; мстя ей за это, идя во всём наперекор, чего бы она ни делала, и чего бы ни сказала, о чем не попросила бы его. Даже ее слезы не могли растопить его сердце, они напротив, вызывали в нем еще большую неприязнь к ней.
 Поэтому, когда в семь лет, она отдала его на учебу в кадетский корпус, он был рад: «отец хотел, чтоб он стал военным», и впервые искренне поблагодарил мать за это.
    Учился он хорошо и все восемь лет, был впереди почти всех курсантов по всем показателям.
Он окончил кадетский корпус, когда ему исполнилось пятнадцать лет с половиной, и сразу был определен на службу.
Перед отправкой в часть, всем выпускникам давался недельный отпуск, на то, чтобы побыть с родителями и попрощаться с ними перед службой. Но он не зашел домой, а поехал сразу же к месту службы.
Глава 14
    Поразмыслив наедине с собой, Ольга Васильевна поняла, как избавиться от присутствия Анны за столом: — Надо чаше в своем доме устраивать званные обеды, приглашать на них богатые семьи, в которых есть дочери на выданье. Так скорее можно будет найти для сына невесту и женить его. Но на этих обедах – Анна присутствовать ни в коем случае не должна.
На первый свой обед, она решила пригласить семью Министра юстиции Генерал-прокурора. В этой семье была единственная дочь, восемнадцатилетняя красавица Екатерина. Ольга Васильевна была частой гостьей в и этой добропорядочной семье. Теперь настало врем пригласить их к себе в гости. Она тотчас же послала к ним слугу с конвертом, в который вложила пригласительный  билет.
На дорогой бумаге с изображением семейного герба, ею был написан следующий текст:
   «Ольга Васильевна и Николай Николаевич Лиховские приглашают достопочтенных Егора Арсеньевича с супругой Александрой Сергеевной и их дочерью Екатериной Егоровной, отобедать у них в эту субботу».   
 Отправив пригласительный билет, она успокоилась:
     — Одно дело сделано, — сказала она вслух сама себе и, улыбнулась, довольная собой. Затем она велела своей горничной Вере срочно позвать к ней повариху Дусю.
   Дуся поднималась по крутой лестнице на второй этаж, неся с трудом свое большое тучное тело. Она останавливалась после каждых двух-трех ступенек, переводила дух и вытирала с лица пот, пыхтя, и отдуваясь, и недовольно ворча, про себя. «Зачем это она так срочно понадобилась барыне,  устроив ей такую пытку — подниматься наверх по такой крутой лестнице, когда можно было все распоряжения передать с Верой, как это делалось всегда».
    — Я позвала тебя, — сказала Ольга Васильевна Дусе, как только та вошла, —  чтобы обсудить с тобой очень важный для меня вопрос. В субботу у нас  на обеде будут присутствовать очень влиятельные и знатные господа, и я хочу, чтобы им не просто понравился стол, и они остались не только довольные, но и восхитились изысканностью приготовления каждого блюда. Как ты думаешь, сможешь ли приготовить, что-то необычное, изысканное, чтобы удивить и восхитить наших гостей?
   — Так надо для этого знать, барыня, вкусы ихние, — ответила Дуся.
Ольга Васильевна, про себя отметила, — как она права, а я об этом даже не подумала, хотя часто была званной гостей в их доме. Они всегда угощали тем, что любили сами.
Она стала вспоминать — что она ела, когда была у этих господ на обеде.
и, вспомнив – стала перечислять все те многочисленные блюда, чем ее потчевали, описывая их. В заключении спросила:
     — Ну как, Дуся, справишься?
     — Не сумлевайтесь, Ольга Васильевна, все будет как надо и даже лучше, — ответила Дуся.
    Как только повариха вышла,  Ольга Васильевна отправилась в покои сына известить его о предстоящем банкете.
   — А по какому поводу затевается банкет, матушка? — позвольте полюбопытствовать.
Ольга Васильевна несколько стушевалась, но быстро справилась с собою и тут же нашлась, что ответить:
    — Это очень милые и интересные в общение люди, ты сам увидишь, Николя, когда познакомишься с ними. Я у них была на обедах много раз, и мне просто неудобно перед ними, что я ни разу не пригласила их к себе. Теперь выдался подходящий случай для приглашения: познакомить со своим, только что вернувшимся с фронта. А также познакомить тебя с этими влиятельными людьми, имеющими большой вес в высших кругах общества. Я уверена в том, что, познакомившись с ними, и узнав их ближе, ты проникнешься, несомненным, к ним уважением. Он ничего не ответил, и только, как-то особенно посмотрел на мать.
И, тут она, приняв его взгляд не иначе, как за доброжелательный, решилась попросить его о том, о чем давно хотела его просить, но не знала, как начать об этом разговор, боясь того, что снова между ними может возникнуть непонимание и неприязнь, с его стороны к ней.
    — Николя, — начала она, стараясь придать своему голосу, как можно, больше мягкости, — на этом обеде Анна, я думаю не должна присутствовать. Ведь она не является членом нашей семьи.
    — Что? — вдруг резко повернулся он к матери, — почему это не должна.., — она перепила его, не дав ему досказать, 
    — Я же сказала, Николя, она не член нашей семьи. С какой стати ей быть? Как ее представить гостям? — Наша крепостная? Смешно, не правда ли? — она увидела, что лицо его приняло после этих слов другое выражение, в нем появилась чуть заметная растерянность, и это ее обрадовало.
    С минуту Николай молчал. Молчала и она, радуясь в душе, что победила.
Но вдруг он заговорил:
    — Мне, кажется, — сказал он, — ее можно представить, как нашу дальнею родственницу.
    — Но это же будет обман, прямая ложь! Ты хочешь, чтобы я опустилась до обмана?  О.., Николя, вгонять свою родную мать в такой грех, — это чудовищно! Ты не любишь меня, Николя! — она всхлипнула, губы ее исказились и, она демонстративно поднесла платок к своим глазам.
Николай не терпел никаких слез и истерик, тем более, таких наигранных.
Быстро подойдя к двери, и взявшись за ее ручку, он, глянул на мать, и твердым  голосом произнес:
    — Если Анны не будет на этом обеде, то не будет на нем и меня, — и вышел.
    Ольга Васильевна оставалась ещё какое-то время в комнате сына, после того, как за ним захлопнулась дверь. Тяжелые, беспокойные мысли одолевали её, не давая успокоиться; сын стоит на своем. Что означают его противостояния, как может он идти  наперекор всему родной матери? Теперь он прицепился к этой Анне, отстаивая ее присутствие повсюду рядом с ними и даже  на этом званном обеде?  Как это объяснить? Что это – очередной каприз, который он  часто устраивал ей в детстве, добиваясь исполнения своего,  при этом настойчиво упорству, пока она, устав сопротивляться, уступит. Или это не каприз, а гораздо, что-то большее, чего она так боится и опасается, если это произойдет.
 Анна понравилась ему, в этом она уверена, так как она не могла не понравиться! Вот, почему он так упорно настаивает на ее присутствии.
И только несколько минут назад, предъявил ей матери ультиматум, бросил в лицо, что если Анны не будет на банкете, не будет и его.
Выход остается один единственный: разрешить Анне присутствовать на этом обеде. Она тут же вспомнила, что сын предложил представить Анну гостям, как дальнею родственницу.
Чего же она расстраивается и ломает голову? Надо согласиться с его предложением – представить гостям Анну, как  дальнею родственницу и, принять. Она ведь и сама думала о том же, когда полюбив Анну, решила представлять ее, обществу, как свою очень дальнею родственницу из  обедневшей дворянской семьи, имение которой пришло в упадок до полнейшего разорения. Она намеривалась даже – сделать ей соответствующие документы, подыскать жениха, пусть небогатого и, выдать ее за него замуж. Чего она так испугалась, когда увидела, что ее сыну, понравилась Анна?  Может испугалась того, что он  влюбиться в неё так, что захочет на ней жениться? Но сын ее далеко не  дурак, чтобы жениться на девчонке, которая является его крепостной. Анна красива — этого от нее не отнять! Она, благодаря моим стараниям, сделать из нее светскую барышню,  имеет, хорошие манеры поведения, кроме того владеет  не только русским, но и французским языками, играет на рояле и хорошо поет, имея от природы красивый, прекрасный голос; но это все, не о чем не говорит –  она  крестьянка из низкого сословия, а не барышня из потомственного дворянского рода, имеющего титулованных предков из поколения в поколение, каким является он сам. Жениться на своей служанке, потерять уважение всего светского общества, нет! Её сын на это не пойдет никогда, она в этом уверена. Он позабавиться с ней какое-то время, пока она ему не наскучит и оставит её. И пусть позабавится, пока не женится на богатой девушке из знатного княжеского или дворянского рода. Прокрутив это все в своей голове, Ольга Васильевна совсем успокоилась и с нетерпением стала дожидаться своего сына. Но ей долго пришлось дожидаться его. Николай не вышел к ужину. Ольга Васильевна подождав еще какое-то время, больше не стала ждать возвращения сына, решив навестить его утром…
      Выйдя из свой комнаты, хлопнув дверью, оставив в ней свою мать Николай, спустился по мраморной лестнице вниз, и вышел в сад.
Небольшой мартовский, ветер, напоенный ароматом, распускающейся зелени,  пахнул ему в лицо. День был пасмурным. По небу плыли тяжелые мрачные тучи, обещающие вскоре пролиться дождем.
    Так вот почему ночью у него ныла больная нога, не давая уснуть, и он почти не спал, часто просыпаясь за ночь. Но встал, как всегда в положенное время и, сделав небольшую зарядку, он привел себя в порядок. До завтрака еще оставалось целых два часа, когда в его комнату, со славами— Николя, ты уже проснулся? — вошла, его мать.
«Что ей надобно от меня, —  с раздражением подумал он про себя. В слух  же сказал:
     — Матушка, я же, кажется, ясно сказал, что меня на банкете не будет. И вообще, все эти званные обеды, которые  вы  решила довольно часто устраивать в  доме — с целью женить меня, на какой-нибудь знатной особе —  не имеют под собой почвы. Затея ваша все равно, с треском провалится, так что, дорогая матушка, зря стараетесь!
 Я не собираюсь жениться; в мои планы женитьба не входит, к тому же, я дал себе залог: никогда не жениться, и не женюсь. Я — солдат и тихая семейная жизнь со всеми ее светскими развлечениями: званными обедами, играми, балами, интригами, с женскими прихотями, их капризами, напускными ласками и истериками — всем этим букетом, от которого дурно пахнет, –  меня, солдата, привыкшего жить в походных условиях и подвергать свою жизнь риску почти каждый день, не прельщает.
    Как только заживет моя нога, я снова вернусь в свой полк. Так что, хочу вас заранее предупредить, любезная моя матушка: затея ваша обернется неудачей!
   — О, Николя! —  произнесла она, вдохнув. — В душе, я не одобряю твое решение – не жениться, но и не собираюсь уговаривать тебя отменить его, это твой выбор. Ты взрослый мужчина и вправе сам решать свою судьбу: быть женатым или на все жизнь оставаться холостяком. Я пришла к тебе не за тем, а для того, чтобы сказать, о следующем. – После того, как ты демонстративно ушел, оставив меня одну в своей комнате, у меня было достаточно времени, чтобы успокоиться и обдумать весь наш разговор. Твое предложение, представить гостям Анну, как нашу дальнею родственницу, тогда было мной воспринято в штыки.  Опускаться до лжи и брать на свою душу грех ради того только, чтобы наша крепостная присутствовала на обеде вместе с нами, тогда меня возмутило и расстроило до глубины души,  — тебя не волновало и ты не мог понять, что я чувствовала при этом. Ты думал, только о девушке, красота, которой тебя очаровала.  Признаюсь, тебе, Николя, мне тоже нравится Анна, скажу даже большее:  увидев первый раз Анну – эту необыкновенно красивую и очень одаренную способностями девочку, я прониклась к ней уважением и даже любовью.  Я не могла допустить, чтобы такая красота зачахла в нищете и исчезла. Поэтому я взялась обучать ее грамоте и всем светским правилам поведения, чтобы потом ввести ее в общество богатых и знатных людей, представляя её свой очень дальней родственницей. Я даже стала думать, ломая себе голову, как ей сделать документы, которые говорили бы о дворянском её происхождении. Но так ни до чего и не додумалась, придумала лишь в  подтверждении своей версии, что она из дворянского рода, историю, её прадеда,  заядлого игрока в карты, который промотал все свое состояние, оставив своих наследников нищими. Она замолчала и с минуту сидела так, будто обдумывая  сказанное. Затем продолжила:
    — Я не считаю это грехом, Николя, как сказала об этом, давеча, я так сказала лишь потому, что была в расстроенных чувствах. Ты прав, Николя! Доброе дело не может быть грехом.
Она посмотрела на сына, ища в нем одобрение.
 «Ох, хитра матушка! До чего же  — хитра», — подумал он про себя, давясь от смеха. А вслух сказал:
    — Добрые дела не считались никогда грехом, — а если все же это грех, я, думаю, Бог простит и меня и вас, матушка.
    — Так Анна будет присутствовать на этом банкете? — спросил он с улыбкой.
    —  Разумеется, Николя, — улыбнулась она ему в ответ.
    В субботу с самого утра начались приготовления к предстоящему банкету. Все тщательно чистилось, мылось, натиралось и полировалось, хотя и так — Сверкало, сверкало, блестело. В доме творился настоящий переполох, вся прислуга бегала, суетилась, выполняя то одно, то другой приказание, поступавшие один за другим от хозяйки, и, только они приводились в исполнения, как отменялись и заменялись другими; в столовой три раза заменялись скатерти на столе. В начале была постелена совершенно белая, без всякого на ней рисунка, через полчаса ее велено было заменить на другую, с рисунком, а спустя двадцать минут, барыня вдруг сочла, что и она не подходит.  Нужна скатерть, которая бы соответствовала цвету обоев, когда же ее постелили на стол, выяснилось, что надо менять всю сервировку стола, ибо она не подходит к скатерти.
    Дуся на кухни не отходила от плиты, Полина помогала, исполняя все ее указания, боясь ошибиться и сделать что-нибудь не так.
Барыня в своей спальне перебирала свои платья, ища какое ей надеть к званному обеду; на кровати уже лежала целая гора платьев, не удостоивших ее внимания, в шкафу еще оставалось висеть с десяток, но и они ее не устраивали.
   Устав от этой утомительной работы, она плюхнулась на кровать, смахнула в сердцах, всю эту гору на пол, сказав, что все это не годится, ей совершено нечего одеть и, от досады чуть не расплакалась.
    Но Вере удалось ее успокоить: она посоветовала надеть платье, из зеленого бархата, которое совсем недавно сшила ей Анна, сказав, что именно это платье, как ни одно другое, подходит к банкету, кроме того, оно очень идет барыне,  делая ее, на десять лет моложе. Это последние замечание горничной, возимело свое действие. Ольга Васильевна, подошла в платье к зеркалу и, глянув в него, , удивилась, — как это она сама не поняла, что именно это платье надо надеть, в нем она действительно выглядит на много моложе своих лет. Настроение ее вошло вновь в прежнее русло, направленное на заботу хозяйки дома: ничего не упустить и все предусмотреть к предстоящему празднику, и она разу же дала распоряжение Вере: позвать к ней Силантия — слугу барина.
Силантий незамедлительно явился и предстал перед барыней. Она спросила его,   
     — Приготовил ли он парадный костюм своего барина?
Силантий ответил, что он приготовлен был им еще с вечера.
     — А награда барина — Золотой крест, пожалованный ему за боевые заслуги, прикреплен ли к костюму? — спросила, она.
      — Прилеплен, прилеплен, барыня, как можно без креста-то, этой дорогой награды самого главнокомандующего в общество являться, — ответил он и подкрутил усы, довольный своим ответом.
    — Ну, ступай, Силантий, — сказала она.
После его ухода, она послала Веру к Анне, с поручением помочь ей,  выбрать, что лучше надеть и, как красиво причесаться к обеду.
 Затем, она проверила сервировку стола и осталась ею довольная. За всеми этими приготовлениями, время промелькнуло быстро и приблизился час, когда надо было приготовиться к встрече дорогих гостей.
    Ровно в пять часов слуга доложил о прибытие гостей, Ольга Васильевна встретила их с сияющей улыбкой, представила своего сына, затем Анну, назвав ее своей очень дальней родственницей, о которой она узнала совсем недавно.
   Она заранее продумала, как рассадить за столом гостей. Сына она посадила рядом с Екатериной Егоровной, она сидела по левую руку от него, с права  сидел прокурор и его жена — Александра Сергеевна, за ней — она сама. Анну она посадила рядом с собой, так ей было удобно держать ее под своим контролем, а также наблюдать за всеми сидящими за столом, общаться с ними, обмениваясь разными новостями, происходящими в городе.
   Наблюдая за Екатериной Егоровной, она, к своей радости, заметила, что та бросает восхищенные взгляды на ее сына, когда тот, беседует с ее отцом. Прокурор  просил рассказать о некоторых эпизодах, происходивших на полях сражений с турками, ему интересно было их услышать со слов очевидца. Николай с одушевлением рассказывал обо всем, при этом его глаза светились необыкновенным светом, в котором была видна гордость за удаль своих солдат и восхищение перед их смелостью и боевой смекалкой.
   От Ольги Васильевны также не ускользнули постоянные взгляды девушки, которые она исподтишка бросала, смущаясь и краснея, на Николая и, каким блеском при этом сверкали ее глаза.
   Это очень радовало Ольгу Васильевну и давало надежду на осуществление ее замысла.   
   Обед удался на славу. После его окончания перешли в зал. Мужчины собрались сесть за игру, но Ольга Васильевна прервала их намерение:
    — Господа, Екатерина Егоровна согласилась спеть нам романс, — сказала она и захлопала, — просим вас, милейшая Екатерина Егоровна. — Просим, просим, — зааплодировали все.
Екатерина Егоровна с важным видом села за рояль и под свой аккомпанемент, спела романс. Ее исполнение всем понравилось и ее попросили спеть еще что-нибудь. Но она, взглянув на Анну, сказала:
    — Теперь очередь Анны. Пусть она что-нибудь споет, и первая захлопала в ладоши, ее тут же поддержали.
    — Я могу спеть одну детскую песенку, которую я разучила с моей учительницей Жанной Михайловной. Я исполню ее на французском, как и разучивала, —после этих слов, она грациозно полуприсела в поклоне, и села за рояль. Простота и непринужденность, с какой она держалась и ее прекрасное сопрано, восхитили присутствующих. Послышались дружные, одобряющие аплодисменты.
    — Браво, — первым произнес Николай. — Браво! — Раздались голоса.
Одна только Ольга Васильевна не высказала своего одобрения: «Надо же! — подумала она, — какова, примадонна?! — всех сумела обворожить пением и красотой». Ее изумило также чистое произношение Анной французского: «Можно подумать, она с ранних лет, говорила только на французском и жила в Париже! Всего за два года занятий с учительницей французского языка, так освоить язык просто — невероятно! Надо отдать ей должное: на редкость способная во всем девица; не до конца я ее еще оценила, — заключила она; жаль, что она крепостная».
   «Что за чудо — эта Анна, — подумал Николай, — если бы я вдруг решился жениться, то женился бы только на ней».
    Вошел слуга с подносом, на котором стояли фарфоровые стаканчики с мороженым и, рядом с ними на салфетке — фарфоровые ложечки.
 Слуга обходил всех господ, предлагая десерт.
      Николай не дожидаясь, когда он подойдет к Анне, взял с подноса стаканчик, и, подавая его Анне, поцеловал протянутую за мороженым ручку. Лицо ее залилось краской, от смущения, опустив глаза, она забыла даже поблагодарить его.
В ту же минуту он почувствовал на себе взгляд матери, в нем сквозило не только явное недовольство его проступком, но и осуждение. Он подумал: «Наверное, мать  права: по правилам гостеприимства, он должен был проявить прежде всего, внимание гостье — Екатерине Егоровн».
Извинившись перед Анной, что оставляет ее, он подошел к Екатерине Егоровне. Она ела мороженое,  держа подолгу его во рту, прежде чем проглотить.
   — Как Вы находите, мороженое? — не зная, что сказать, осведомился он. — О, оно — великолепно, — произнесла Екатерина Егоровна, — я специально ем неторопясь, не потому, что оно очень холодное, я хочу продлить удовольствие.
    — Я рад буду принести вам второй стаканчик, — сказал он.
Она рассмеялась в ответ:
    — Благодарю вас, но я, простите,  вынуждена, к сожалению, отказаться, –  боюсь простудить горло и на время потерять свой голос.
«Напрашивается на комплемент. Как все эти светские барышни похожи друг на друга — подумал он. — Хочешь похвалы?! — ну что же, получай!»
    — Очень разумно, Екатерина Егоровна, такой прекрасный голос надо беречь! Я восхищен вашим исполнением романса. Лицо ее, от его слов просияло, а губы, — и, так очень большие, растянулись почти до самых ушей в улыбке.
   — Если пожелаете, Николай Николаевич, —  кокетливо улыбаясь ему,  — сказала она, — я могу спеть для вас романс, который разучила совсем недавно.   «Только этого мне и не доставало», — подумал он про себя. Но вслух сказал:                —Буду очень признателен вам, Екатерина Егоровна. Она — довольная, отдала ему стаканчик и поспешила к роялю. Он поставил его на поднос и провозгласил:
   — Внимание, господа! Екатерина Егоровна выразила желание порадовать нас новым, недавно разученным ею романсом. Все зааплодировали и, приготовляясь слушать, сели, кто на кресло, кто на канапе, кто на стул. Екатерина Егоровна, пропев один куплет романса, вдруг остановилась: — она забыла слова, которые идут дальше. Извинившись, она начала романс сначала, и спела потом без остановки до конца. Взволнованная, с покрасневшим лицом, извиняясь за свой повтор, она встала из-за рояля, чуть не плача от досады.
    Ей зааплодировали, и стали успокаивать, говоря, что извинения ее излишние,  спела она очень хорошо, романс всем понравился. Но лицо ее все равно являло недовольство собой, краска не исчезала с лица. Ее снова пришлось уговаривать перестать винить себя, убеждая, что всем понравилось, как она пела, после чего Екатерина Егоровна, наконец, успокоилась; лицо ее приняло вновь  самодовольное выражение.
    Екатерина Егоровна была единственным ребенком в семье, и родители очень баловали ее, так как знали, что у них больше детей не будет. У Александры Васильевны были очень тяжелые роды, и врачи советовали ей больше не иметь детей.
   Вскоре гости, поблагодарив Ольгу Васильевну за прекрасный обед и проведенный вечер, откланявшись, собрались уходить. Ольга Васильевна что-то тихо сказала сыну. Николай Николаевич соблаговолил проводить Екатерину Егоровну, и подал ей руку, а когда подошли к карете, помог ей сесть. Когда он вернулся, Ольга Васильевна встретила его с улыбающимся и довольным лицом:
    — Неправда ли, Николя, Екатерина Егоровна очень мила?!
Он ничего не ответил, а лишь учтиво наклонил голову
    — Мне кажется, Николя, ты ей очень понравился, — не обращая внимания на то, что он  не ответил, — добавила она.
   — Я знаю, зачем вы затеяли этот разговор. Я вам уже говорил, что ваши старания напрасны. Женитьба в планы мои не входит. Как только нога поправится, я тут же отправлюсь в свой полк.
    — О, Николай, может довольно тебе воевать, достаточно ты повоевал, с пятнадцати лет в армии, пусть другие теперь повоюют, а тебе надо подумать о себе, и о своем наследнике, чтобы было кому продолжить нашу фамилию и наш род. И потом, я тебе скажу — жить без семьи очень трудно, это начинаешь понимать только тогда, когда приходит старость, вот тогда, ты с печалью осознаешь, как ты одинок и будешь ругать себя, что вовремя не обзавелся семьей.
   — Опять вы за свое! Ваши уговоры и приводимые доводы для меня не убедительны. Я, солдат и долг мой, прежде всего в том, чтобы служить и защищать свое отечество, а не жениться. Я еще успею родить себе сына, когда выйду в отставку. Я вас очень прошу прекратить этот бессмысленный разговор, — сказал он с заметным раздражением в голосе, и хотел уже удалиться в свои апартаменты, как она остановила его.
   — Твои тетушки, Николя, очень хотят тебя видеть. В это воскресенье они приглашают нас, на обед; все собраться решили у моей старшей сестры, Елизаветы. К пяти часам ты должен быть готов.
    — Хорошо, — ответил он, — я буду готов.
Глава15
    Тетушке Елизавете Васильевне пошел восьмой десяток. Ее лицо было испещрено многочисленными морщинами. Когда-то прекрасные черные волосы, были редкие и абсолютно седые, глаза потеряли прежнею зоркость, и она с трудом разглядывала пришедших, поднося к ним лорнет, но и через него, она не сразу узнала Николая и только, когда он наклонился и поцеловал ее костлявую руку с морщинистой тонкой кожей, она радостно воскликнула:
    — Николя! — и, обняв его, поцеловала в обе щеки, глаза ее, при этом, наполнились слезами. Осушив их, вынув из рукава платок, она усадила его возле себя, держа его руку своей и только, когда слуга поднес на подносе вино, отпустила ее и, взяв рюмку, сказала:
   — За твое возвращение, дорогой племянник! — и выпила, к его удивлению, все до капли.
    Через несколько минут слуга объявил:
     — Наталья Васильевна Ламантина — это была вторая сестра Ольги Васильевны. Ей было шестьдесят пять. Она вошла бойкой походкой, седые волосы ее, покрашенные хной, при множестве свечей, которыми была в этот вечер освещена зала, в честь ожидаемой встречи с племянником, они казались огненно-рыжими. Наталья Васильевна была модницей, она искусно одевалась, и тщательно старалась скрыть свои морщины на лице, накладывая на него слой различных кремов и румян; брови и глаза ее были подведены черным карандашом.
    — Каким ты стал красавцем, Никола! — всплеснула она руками, с аккуратно отполированными ногтями — если бы я была моложе то, непременно бы влюбилась в такого бравого офицера. Поди, от барышень-то отбою нет? Но ты не женат? Почему? Все еще никак не можешь выбрать невесту? — задавала она с улыбкой вопрос за вопросом, не ожидая ответа. — Правильно делаешь, племянничек! Жениться для мужчины никогда не поздно, это — барышням надо торопиться выйти скорее замуж, ведь залежавшийся товар, мало кого интересует. А мужчине — это не грозит. Ну давай я тебя наконец обниму, — она прижала его крепко к своей груди. От нее так сильно пахло какими-то пряными духами, что он чуть не задохнулся.
Оставив его, она подошла к своей старшей сестре, Елизавете Васильевне,  поприветствовав и поцеловав, справилась о ее здоровье. Затем подошла к матери Николая и заговорила с ней.
    Все с нетерпением ожидали появление еще двух сестер, которые задерживались,  без них за стол не садились.
Это был сугубо семейный обед, посвященный, возвратившемуся с войны, племяннику. Сестры Ольги Васильевны видели ее сына семилетним мальчиком.  Теперь это был взрослый мужчина, воин, закаленный в боях, отмеченный за верную службу и геройство правительством наградами, среди которых был золотой крест.
    Первой из запаздывающих, пришла Екатерина Васильевна. Это была высокая сухопарая женщина с высокой прической седых волос, со строгими чертами лица и несколько выдвинутым вперед подбородком. Екатерина Васильева была непохожа ни на одну из сестер, ни лицом, ни характером. Одета она была скромное черное платье с закрытым воротом. Она носила все еще траур по своему умершему мужу, хотя прошло уже три года после того, как он умер. За ней следом пришла и самая младшая из них, Елена Васильевна, которой отроду было пятьдесят восемь лет. Она пришла ни одна, а со своим вторым супругом (ее первый муж скончался два года назад от болезни легких), который был почти на двадцать лет моложе ее. Она представила его: — мой муж, Моторов Алексей Григорьевич. Алексей Григорьевич, подошел Елизавете Васильевне, поцеловал ей руку, справился о ее здоровье и только после этого поцеловав руку каждой и сестер, подошел к Николаю и пожав ему руку, поздравил его с возвращением с войны домой.
    Вошел лакей, узнав, что вся семья теперь в сборе, торжественно объявил, —    Кушать подано. Все прошли в столовую и сели за стол.

    В другое воскресенье, когда Ольга Васильевна с сыном собрались ехать на приглашенный обед, к другим знатным господам, у которых было три дочки, старшая из которых, засиделась в девках, к Аннушке приехал отец.
Он сказал, что мать весь февраль  болела, потом ей стало лучше, а в марте опять заболела. — Поэтому, дочка, мы и не приезжали к тебе, а теперь ей стало совсем плохо, она боится умереть, не попрощавшись с тобой, Аннушка. Надо ехать, доченька, исполнить волю больной матери.
    — Неужели так плоха, что может умереть? — спросила барыня, когда Анна пришла, чтобы просить разрешения поехать с отцом.
    — Да, опустив голову, — сказала  Анна, — отец говорит: очень плоха.
    — Ладно, поезжай, но через неделю, чтоб вернулась.
    Дорогой Аннушка попросила отца рассказать, как и от чего заболела мать.
   — Застудилась сильно и стала кашлять, врач сказал, что якобы воспалились легкие. Прописал кой-какие микстуры, да, только они ей не помогли, кашлять стала еще сильнее, жар появился, все ночи бредила, все тебя звала. Второй-то раз врача не стали вызывать, что толку, денег много берет за вызов, а лечение, что назначает, впрок не идет. К дому подъехали, когда уже  стемнело. Окна к нем светились слабым огоньком. Горели две свечи, у печки суетилась бабушка — мать Евдокии. Узнав, что дочка очень больна, она приехала из дальней деревни и привезла с собой всяких лечебных трав. В избе стоял терпкий запах этих трав, исходящий из разных отваров уже приготовленных бабушкой.
    Евдокия лежала на кровати, вся красная от высокой температуры, увидев дочь, она подняла голову с подушки:
     — Аннушка, доченька моя родная, ты приехала! Теперь мне и помереть не страшно.
     — Что ты такое говоришь, мамочка, — целуя ее, со слезами на глазах, проговорила Анна. —  Больше, чтобы я не слышала таких страшных слов, от тебя, я запрещаю тебе думать о смерти, слышишь, —  почти строго сказала она.
     Вошла бабушка, она принесла отвар: — На–ко вот выпей, Евдокинюшка, враз, почувствуешь улучшение.
     — Бабушка, маме бы на ночь грудь и спину медом натереть, это очень помогает, меня так лечила  тетя Дуся, наша кухарка, когда я простудилась и тоже сильно кашляла и жар тоже сильный был. Так она еще после того, как разотрет меня медом, платком своим пуховым укутывала,  да вот еще— добавила она, — Дуся кроме отваров,  давала мне пить теплое молоко с медом и гусиным жиром. Такое лечение мне очень помогло, я быстро поправилась, но микстуру, что выписал мне врач, я тоже пила.
    — Да, внученька, правильно она тебя лечила, видать Дуся, из нашей породы, из крестьян.
     — Да, бабушка, она крепостная, — сказала Аннушка и добавила, – добрейший души человек.
 Взяв в руки пузырек, что стоял  на табуретке, придвинутой вплотную к  кровати, на которой лежала мама, Анна  поднесла его ближе к свечке и прочитала: — Анисовые капли.
    — Это хорошие капли, их надо пить, я их тоже пила, когда болела. А это что? — беря, другой пузырек., поинтересовалась она, — жаропонижающее. На приклеенной к пузырьку этикетке было написано: — пить каждый час по одной чайной ложке. — Мама, ты пьешь это лекарство? — она подняла вверх пузырек.
   — Пью, пью, доченька, — успокоила ее Евдокия, — только не каждый час, как ты говоришь.
   — Вот поэтому и не помогает, мама, надо пить точно по предписанию врача, каждый час по чайной ложке, как тут и написано:
    — Доченька моя, мы же читать-то не умеем, — сказала Евдокия.
    — А ты — умница! Вон, как научилась читать! — Теперь ты одна из нашего рода грамотная.
Аннушка промолчала  и, налив в ложку лекарство, поднесла ее матери и попросила выпить.
   — Хоть пить его неприятно, — сказала она, — но я пила, и ты выпей, мама.         
    — Да, я что угодна выпью, Аннушка, лишь бы скорее поправиться.
    — Вот и хорошо, я засекла время, теперь будем пить через час. А пока отдохни.
Она намочила носовой платок и положила на голову матери. Евдокия успокоилась и закрыла глаза. Через минуту она уже спала, Аннушка наклонилась над ней, дыхание было ровное. Пусть поспит, это ей будет на пользу!
 Анна приложила палец к губам, бабушка, поняв, кивнула головой, и они тихонько закрыв дверь, вышли в кухню.
   — Как же ты смогла научиться читать, внученька? — Расскажу, бабушка, после. Я очень есть хочу, под ложечкой сосет, — сказала она.
    — Сейчас, сейчас внученька соберу тебе поесть. Отец твой и братья уже поели, но кое-что еще осталось. С этими словами, она поставила на стол глиняную миску с тремя картофелинами, миску с солеными огурцами и помидорами и положила два больших куска пшеничного домашнего хлеба.
 Анна села за стол, и вскоре было съедено все, на столе не осталось ни одной даже хлебной крошки. Таким был вкусный ужин в родном доме.
    — Ты просила, бабушка, рассказать тебе, как я научилась читать? У меня был хороший учитель, он меня научил читать и писать. Этот учитель, как я потом узнала, учил в свое время, сына барыни.
    — Интересно, для чего барыни надо было учить свою крепостную чтению? —
с удивлением проговорила бабушка.
    — Видишь ли, бабушка, вначале я обучалась шитью дамских платьев у мадам Жюли. Барыни надо было сделать из меня искусную модистку, чтобы я ей шила самые модные платья, каких у других богатых дам не могло бы быть.
Она заплатила за мое обучение немалые деньги и требовала от меня, чтобы я каждый день отчитывалась перед ней, чему я научилась за урок. Я должна была еще не только зарисовывать модели в альбоме, который она мне дала, но под каждой моделью писать из какой материи эту модель можно исполнить. Когда я ей сказала, что не могу ни читать, ни писать, она для меня назначила учителя, чтобы он в короткий срок научил меня читать и писать.
   Но это еще не все. Как только я научилась читать, она велела мне каждый вечер, перед сном читать ей романы, а когда в одном из них, я встретилась с непонятным мне французским языком, и не могла прочесть текст, она наняла мне учительницу французского языка, чтобы потом я читала барыне потом книги на французском языке.
    — Так что же теперь ты и на французском можешь читать?
    — Могу, бабушка, — сказала Аннушка, — и даже петь на этом языке могу. Я недавно, спела на господском вечере, который устроила барыня у себя в честь сына, возвратившегося из армии, перед знатными господами, небольшую детскую песенку на французском языке — всем очень понравилось. Мне аплодировали и даже кричали: «Браво»
    — Ой ли! — воскликнула бабушка, — но зачем тебе все это, внученька, ты ведь крепостная. Сегодня тебе аплодировали и «Браво» кричали, а завтра могут, запороть до полусмерти; они — господа, им все можно, мы их крепостные. Будь осторожна, внученька.
    — Я это знаю, бабушка, но барыня хочет сделать из меня светскую барышню, обучает игре на рояле, учит, как держаться за столом и разным другим светским правилам поведения. А совсем недавно представила меня господам, как свою   дальнею родственницу, из разорившегося, пришедшего в упадок дворянского имения.
Она даже задумала сделать мне документы: будто я дочь дворянина и выдать замуж за какого-нибудь, пусть не очень богатого, но из дворянского рода человека, а когда приехал из армии ее сын, Николай и обратил на меня внимание, спохватилась: «зачем обучала? Забеспокоилась: вдруг ее сын влюбиться в меня, — сказала Аннушка.
После этих слов Анны, в кухне на несколько минут воцарилось молчание. Бабушка была обеспокоена рассказом Анны.
    — Вот, что, внученька, пойдем сначала проведаем твою маму, как она там. А потом продолжим разговор.
   — Ой, бабушка, хорошо, что напомнила, маме скоро надо дать опять жаропонижающее лекарство.
    — Они тихонько открыли дверь, спальни, где лежала Евдокия и подошли к кровати. Евдокия спала, дыхание ее было ровное. Аннушка дотронулась до лба, матери, жар спал. До того, как надо было давать вторую дозу лекарства оставалось еще полчаса, она жестом поманила бабушку, и они тихонько прикрыли дверь, выходя из комнаты.
    — Мы с тобой будем спать вместе на русской печке, — объявила бабушка, когда они вошли в кухню.
Отец твой устроился на ночь в зале. Братья — на чердаке, — сказала бабушка.       —;Я не буду спать, эту ночь, я буду с мамой. — Ну, хорошо, а если сон свое возьмет?
    — Лягу с ней с краюшку, — ответила внучка.
    — А скажи мне, внученька, — вдруг спросила бабушка — Как ты относишься к молодому барину?
    — Я боюсь его, бабушка, — после минутного молчания, – ответила она.
    — Боишься? От чего же? Он очень строг к тебе?
    — Ничуть, бабушка, он очень вежлив со мной, и относится ко мне, как к светской барышне, целует каждый раз мне руку.
    — А как он тебе, внученька, по нраву ли?
    — Да, бабушка, не скрою, сознаюсь, очень даже по нраву, — сказала Аннушка, и залилось краской.
    — Внученька моя, выкинь его из головы, пока не поздно, и не допускай его до себя, иначе потом будешь жалеть всю жизнь и ругать себя, — сказала бабушка и добавила:
    — Послушай меня, внученька, я расскажу тебе историю, которую я много лет скрывала от всех. Но тебе я ее расскажу, настало время, когда ты должна ее узнать.
    В это время они услышали, голос Евдокии, она звала Аннушку. И только она вошла к ней, как услышала, радостный возглас матери:
   — Доченька моя, ты приехала! А я думала, что мне это все приснилось. Дай мне твою руку, Аннушка, чтобы я знала, что ты никуда не уйдешь.
Анна в недоумении протянула руку и почувствовала нежное пожатие руки матери, и — обрадовалась — рука не была горячей, как прежде, —  это говорило о том, что температуры спала.
   — Мамочка, я буду с тобой целую неделю, барыня отпустила меня, чтобы я полечила тебя. Давай, мамочка, выпей еще ложечку жаропонижающего. Хорошо, что жар спал, но отказываться от микстуры, пока рано.
    — Теперь, когда температуры нормальная, — сказала она, взглянув на бабушку, — можно растереть маме грудь и спину медом, и дать выпить отвар, а чуть позднее — молоко с медом и гусиным жиром.
   — Я сейчас все приготовлю, — тут же отозвалась бабушка, довольная, что Евдокии стало лучше, — а ты, внученька, поищи в шкафу чистую рубашку, чтобы надеть на нее сразу после натирания медом.
    На часах было уже 12 часов ночи, когда бабушка с внучкой вышли в кухню.
    — Пойду, лягу, внученька, — сказала она, — я что-то подустала за день, да и ночью почти не спала, когда твой отец сообщил мне о болезни и плохом состоянии Евдокии, только в дороге чуть прикорнула.
   — Бабушка, а как же с той историей, которую ты хотела мне рассказать?
   — Завтра, внученька, потерпи, милая, до завтра, она никуда не убежит. Рассказывать сейчас, никаких сил нет — двух слов не свяжу, ей богу, устала очень, пойду, лягу и, кряхтя, она  взобралась на печку.
    Аннушка с минуту постояла, сожалея, что не удалось услышать загадочную историю, и вернулась в комнату. Мать спокойно спала, лицо ее было потное, и не только лицо, она вся вспотела, то ли от молока с медом, которое выпела на ночь, то ли от жаропонижающей микстуры. Мать надо было переодеть в сухое белье, но Анна не решалась ее разбудить; сон не менее полезен лекарств для болеющего человека.
 — Пусть поспит, дам лекарство, когда  сама проснется, — решила Анна.  Самой спать ей не хотелось. Открыв шкаф, чтобы приготовить для матери сменную одежду, она наткнулась на пяльцы со своей вышивкой, которую тогда, в детстве так и не успела закончить. Она обрадовалась ей и, решив теперь закончить, взяла с собой: «будет чем заняться пока мама спит». Но вскоре глаза ее стали слипаться, но она все равно продолжала вышивать, превозмогая сон, а мама безмятежно спала. Когда же глаза Аннушки не стали различать стежков, она отложила вышивку и, раздевшись  — легла с краю, и, обняв маму, моментально заснула.
На следующий день, в пять утра, как обычно всегда вставала, Евдокия проснулась. Увидев, спящую дочку около себя, примостившуюся с краю, и обнимающую ее, она боялась пошевельнуться и лежала тихо, чтобы не разбудить Аннушку, разглядывала свою, повзрослевшую дочь, и счастливо улыбалась: как она повзрослела и стала еще красивее, чем была.  Вдруг приступ кашля, который она не могла сдержать, как не старалась, разбудил Анну.
   — Мамочка, — протирая заспанные глаза, проговорила, она  — Ты опять кашляешь? — это я виновата, уснула и не дала тебе вовремя лекарство.
    — Не вини себя, Аннушка, ты ни в чем не виновата, мой кашель запущенный, быстро так не пройдет, как бы мне этого не хотелось, но я стала откашливаться, и это меня радует.
   — Это, мама, анисовые капли помогли и бабушкины отвары. Надо продолжать пить и то и другое. Она быстро встала и, накапав в кружку пятнадцать капель и долив воды, дала выпить матери.
 Затем одевшись и умывшись, поднесла медный таз к постели матери и дала умыться, поливая ей на руки из кувшина. Осушив полотенцем ей лицо и руки, сказала, что принесет завтрак в постель; мать тут же возразила:
    — Нет, доченька, я хочу завтракать за столом, вместе со всей семьей, я чувствую себя вполне здоровой.
   — Хорошо, — сказала Аннушка, — ты пока полежи, я все приготовлю, и приду за тобой. С этими словами, она вышла в кухню.

    Бабушка уже хлопотала у печки, хотя было, еще начало шестого. Поцеловав ее, и спросив, хорошо ли она спала, Аннушка сообщила ей, что мать пожелала завтракать за столом со всей семьей.
   В это время в кухню вошел отец, увидев Анну и услышав последние ее слова, он обрадовался.
   — Доченька, маме полегчало?!
    — Да, папа, она сказала, что чувствует себя здоровой и поэтому хочет завтракать вместе со всей семьей.
    — Ей полегчало, Аннушка, от того, что  приехала ты, дорогая, — вытирая, набежавшую на глаза слезу,— сказал он. — Я, так и предчувствовал: увидев тебя, она непременно поправиться!
Евдокинюшку мою любимую женушку, я принесу на руках к столу. Как я рад, что ей стало лучше! Как  рад! — Он обнял и поцеловал дочку. — Пойду, проведую  мою жёнушку — сказал он и вышел.
   — Бабушка, чем тебе помочь? — спросила Аннушка.
   — Спасибо, внученька, у меня все уже готово, пойди, милая, найди в шкафу скатерть, чтобы постелить ее на стол. У нас сегодня — праздник! Евдокия пошла на поправку. Дай Бог! — Она перекрестилась трижды, глядя на икону Христа Спасителя, висевшую в красном углу. Аннушка тоже сказала: — Дай Бог! И осенила трижды себя крестом.
Затем она пошла к маме, та уже ждала ее, и, только она вошла в комнату, заулыбалась, глаза ее светились счастьем.
   — Отец твой сказал, что отнесет меня на руках к завтраку. Мне это, конечно, очень приятно, но я и сама могу дойти, — сказала она.
   — Нет, мама, не надо торопиться, ты еще не совсем поправилась, тебе стало лучше, это прекрасно! Но надо поберечь силы, ты еще очень слаба, надо совсем поправиться, и для этого нужно время. Давай лучше подготовимся к предстоящему завтраку, бабушка сказала, что у нее все уже готово.
Анна помогла маме надеть платье. Осторожно расчесала свалявшиеся волосы и заплела их в косы, которые красиво уложила на затылке, закрепив их гребенкой. И только успела привести и себя в порядок, как зашел отец.
   — Я вижу вы уже готовы, мои дорогие женщины — красавицы вы мои! Он взял Евдокию на руки: — какая же ты легонькая стала, словно перышко, — произнес он, — но ничего все придет в норму, как только совсем поправишься.
Стол уже был накрыт бабушкой. Вкусно пахло отварной картошкой, солеными грибами, помидорами и огурцами, ржаными лепешками, испеченными бабушкой. Продолжались еще дни великого поста, и пища соответствовала им.
За столом уже сидели Аннушкины братья. Увидев входящего отца с матерью на руках и свою сестру, идущую за ним. Они встали и поклонились, а когда отец посадил мать на приготовленное кресло, сделанное собственными его руками, они подошли к ней и обняли ее, высказали свою радость по поводу ее выздоровления. Затем подошли к Анне и каждый обнял по очереди дорогую сестренку.
Когда они сели на свои места, поднялся со стула отец, и вместе с ним встали все.
    — Помолимся нашему Господу Богу за хлеб и соль, которые Он дал нам на сей день, — сказал он и произнес первые слова молитвы:
   — Отче наш, еже еси на небесах, да святится имя Твое...
   — Все повторили за ним слова молитвы.
   Когда вся молитва была полностью исполнена, все приступили к пищи, ели молча, увлеченные вкусной едой.
Через двадцать минут с небольшим, завтрак был закончен. Все поднялись и сотворили благодарственную молитву Богу, благодаря за еду Его
Илья отнес на руках Евдокию в комнату.
    — Отдыхай, моя женушка, а я с сыновьями поеду в поле, весенняя страда идет во всю, работы много. Встретимся только вечером, и, поцеловав ее, вышел.
    Анна помогла бабушке убрать со стола и помыть посуду. Затем пошла в комнату матери. Евдокия уже засыпала, лежа на кровати прямо в платье, она пыталась его снять, но не смогла, слаба еще была и очень утомилась.
Анна раздела ее и укрыла одеялом.
    — Бабушка, — сказала она, войдя в кухню. — Мы остались одни, мама спит, отец с братьями, ушли в поле, придут только вечером. Сейчас самое время рассказать мне обещанную тобой историю.
   — Хорошо,  я расскажу, раз обещала. Но можешь ли ты пообещать мне, что все, что услышишь, сохранишь в тайне, и никому не расскажешь?
   — Да, бабушка, я обещаю, что сохраню ее в тайне и никому не расскажу. Ну. Тогда слушай!
Глава 16
 Это было давно, так давно, что я иной раз сомневаюсь: было ли это на самом деле? И со мной ли это случилось, или с другой какой-нибудь девушкой.
   Я была единственным ребенком у моих родителей. Других детей у них не было и не могло быть. Меня очень любили, баловали, как только могут баловать детей в обычной крестьянской семье. Но моей отец не был обычным крепостным своего барина Афанасия Степановича, он был определен им старостой над тремя близлежащими деревнями и слыл среди крестьян зажиточным, доверенным барина, с ним считались и уважали его.
   С малых лет я росла под строгим наблюдением своих родителей. Они очень любили меня и буквально тряслись надо мной, как над дорогим сокровищем своим, боясь потерять. Я была хорошенькой на личико девочкой и все, кто приходил к отцу или матери говорили, что у них красивая дочка.
    Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я расцвела и раскрылась, как бутон прекрасной розы во всей своей красе. Парни стали заглядываться на меня, а некоторые засылали к отцу сватов. Но отец всем отказывал, в его мечте было выдать свою любимицу за зажиточного парня, смекалистого и умелого во всем, каким являлся он сам.
 Но судьба распорядилось иначе, его мечта, осталась — мечтой.
Увидел меня, как-то барин, Афанасий Степанович и сразу же решил взять меня в дом служанкой для своей жены.
Барыня, — Елизавета Петровна, хоть не так еще и стара была, не интересовала его больше, как женщина, потому, я думаю, и взял он меня в дом служанкой — виды на меня, видать имел. Только ничего у него не вышло, и причиной тому был его сын, Николай Афанасьевич — красивый, статный молодой, девятнадцатилетний юноша, возвратившийся в отчий дом из Парижа, где обучался всяким наукам, в тот же самый день, как я стала в их доме  служанкой.
Николай Афанасьевич как увидел меня, так и влюбился сразу, и я в него влюбилась, сразу же тоже, хоть знала, что мне, крепостной девушке не положено было влюбляться в барина, а поделать ничего с собой не могла, спокойствия лишилась. Все дни об нем только и думала, ночью спать не могла, о нем грезила, но виду старалась не показывать.
    Помню, встретился он мне, как-то во дворе: барыня, Елизавета Петровна меня послала, котенка ее, убежавшего, отыскать. Нашла я этого проказника, несу его, глажу и выговариваю ему:
    — Шалунишка ты, этакий, разве можно убегать от своей хозяйки, а кабы, собаки попались? — Разорвали бы, мигом тебя, ты и пикнуть бы не успел!
Поднимаю глаза от котенка и вдруг вижу молодой барин, Николай Афанасьевич прямо на меня идет и улыбается. Сердечко мое так и ёкнуло, зарделась я вся краской, а он подошел ко мне и стал гладить котенка, гладит его, а сам смотрит не на него, а на меня и, улыбаясь говорит, так ласково:
   — Молодец, Устинья! Быстро котенка отыскала, иначе, собаки могли бы,  наверняка, его разодрать, и шкурки от малыша  бы не осталось— говорит он так, и котенка гладит, а сам смотрит не на него, а на меня, да нет, нет и коснется, как бы невзначай моей руки, на которой я держу котенка, и поглаживает ее так нежно, нежно; я молчу, будто не замечаю, а у самой волна по всему телу прокатывается.
Наконец я, спохватилась: «Да что же это я молчу? Что молодой барин обо мне может подумать? А если кто из людей увидит, иль того, хуже — барыня или, барин, Афанасий Степанович увидят?» —
Подумать подумала я, так, а что делать, не знаю, и никак не придумаю, — руку отдернуть — котенок тут же убежит. Может, второй-то раз словить мне его – вовсе не удастся, тогда барыня сильно осерчает, уж больно люб ей этот котенок. Вот в такое безвыходное положение я попала. Но вдруг откуда-то само собой слова нашлись.
   — Барин! — говорю, — Николай Афанасьевич, позвольте мне пройди, — барыня, ваша матушка давно меня дожидаются, осерчают  они на меня, за то, что так долго ловила котенка. — После этих моих слов, расставил он в стороны руки, манерно так, и говорит с улыбкой: — пожалуйте, Устинья, —  я вас не держу, — и отошел в сторону.
    Вошла я в дом, иду в покои барыни, а в ногах и во всем теле дрожь непонятная, и унять ее — нет никаких сил, а из головы все слова его не выходят: «пожалуйте, Устинья, — я вас не держу» — как вежливо он ко мне обратился. На «вы» назвал, будто я не крепостная и не служанка.
Весь день этот, до самого вечера я ходила под впечатлением этой внезапной встречи во дворе, а, когда легла в кровать, заснуть не могла, ворочалась с боку на бок, о нем все думаю, и о встрече той во дворе с барином, стоит она перед моими глазами и не проходит.
Вдруг слышу легонький, ели слышный стук в дверь, соскочила я с кровати, и на цыпочках к двери подбежала, ухо к ней приложила, дыхание унять не могу — чувствую, что это он за дверью стоит.
С минуту, наверное, так стояла, а может больше, прислушиваясь: не постучит ли снова?  — Ан нет, тихо! — и вдруг, слышу шёпот:
   — Открой, Устинюшка, не мучай меня. Затряслась я вся, от его слов, стою не живая, не мёртвая, и что делать не знаю.
Вдруг слышу пять его шепот:
   — Открой, Устинья, измучился я весь — ни спать, ни есть не могу, с ума по тебе схожу!
После услышанных этих его слов, рука моя потянулась к задвижке, но мне ее было никак не отодвинуть, рука не повиновалась, будто была не моя вовсе; несколько раз пыталась отодвинуть задвижку в сторону, и каждый раз, не получалось. Потом все-таки получилось, дверь распахнулась, я увидела его. Голова моя закружилось, перед глазами поплыло все, и я лишилась чувств, он подхватил меня, не дав мне упасть, и положил на кровать.
Когда я пришла в себя не помню, открыв глаза, я увидела его встревоженное лицо, он сидел возле меня и гладил мне руку. На лбу у меня лежал мокрый его носовой платок.
    — Устинюшка, как же ты напугала меня? — проговорил он. —  Как ты себя чувствуешь, голова не кружится, не болит? — нет, не болит и не кружится,  — ответила я, и сняла с головы своей платок, чтобы отдать ему, но он перехватил мою руку с платком и крепко сжал ее.
    — Скажи, нравлюсь я тебе хоть немного?  — спросил он еле слышно, и в глаза мне глядит, таким проникновенным ожидающим взглядом, что от него невозможно никуда деться и спрятаться, и нужно отвечать.
Покраснев до краев волос, — я тихо сказала — да, а потом, как-то само получилось, — добавила, — и очень даже.
    — Он схватил меня и стал покрывать всю, с головы до ног, поцелуями, приговаривая: — как я рад, как я рад!
В эту ночь у нас все и произошло, что и должно было произойти, и что мы оба очень желали, чтобы оно произошло.
    Мы стали встречаться после этого каждую ночь, теперь я не закрывала дверь на защелку, и он это знал — она для него всегда была открыта.
   Вскоре случилось так, что Афанасий Степанович узнал о нашей тайной связи, — продолжала свой рассказ бабушка. Сам ли догадался, иль кто подсказал — любовь разве можно утаить, — она сама себя выдает.
     Узнав, он, был до предела взбешен и велел своему слуге немедленно послать к нему сына.
Николаем Афанасьевичем, не стал отпираться и во всем признался отцу, — добавив при этом, что  любит меня и хочет на мне жениться.
Такой ответ сына, был для Афанасия Степановича, громом средь ясного неба.
    Что тут было, внученька, не передать. — Афанасий Степанович так кричал, что вся прислуга сбежалась. Перепуганная Елизавета Петровна старалась урезонить разбушевавшегося мужа, но ни какие уговоры и увещевания не действовали на супруга, он был не в себе, душу его обуяла дьявольская ревность: "красавица Устинья предпочла сына, и отдалась ему"
    — Вон из моего дома, вон, вон! — кричал он, взбешённый, — я лишаю тебя наследства! Ни одного рубля ты с этого дня не получишь! Я знать тебя не желаю! — Вон! А девку эту, я за волосы приволоку и брошу к ногам отца, пусть забирает свою дочь-паскуду до смерти!
Николай Афанасьевич выбежал на улицу. Елизавета Петровна сунула мне, со слезами на глазах кошелек:
    — Беги, милая, догони скорей барина и отдай ему мой кошелек, — сказала она мне.
Я догнала Николая Афанасьевича, хотя он был уже далеко за калиткой сада.
    Мы обнялись! — Не бойся ничего, Устинья, и помни — ты моя жена. Он не посмеет тебя отправить к твоему отцу, я не допущу этого, и сделаю все, для того, чтобы мы были вместе.
Он обнял меня и крепко поцеловал, — возвращайся к матушке и жди меня, — сказал он, прощаясь.
   Через день, другой после этих событий – кучер вез меня в деревню к отцу. Я сидела в повозке и ревела в три ручья, прикрывая лицо, съехавшим с головы платком; понимая, какой стыд, и гнев отца ждет меня впереди.
До нашей деревни оставалось всего полверсты, когда я увидела, что повозку догоняет какой-то всадник. Вглядевшись, я узнала в том всаднике Николая Афанасьевича и обрадовалась.
   Догнав нас и спешившись, он сказал кучеру Кузьме, что забирает меня, и чтобы он поворачивал назад к дому.
   Меня он обнял, вытерев своим носовым платком мне слезы, крепко поцеловал и сказал,
    — Чего же ты плакала, глупенькая моя, я же тебе сказал, что мы будем вместе.
Я ничего не отвечала ему, счастье переполняло мою душу!
    Мы долго скакали, минули, и оставили позади проселочные дороги, а потом,  дороги и здания города и въехали в лес. Куда он везет меня  — я не спрашивала, мне было все равно, куда, лишь бы быть с ним вместе. Он обнимал меня за талию, крепкой надежной рукой, другой — уверенно держал уздцы.

   Только поздно вечером, подъехали мы к избе с темными окнами, вокруг не было ни души, один сплошной лес. Он снял меня с коня, и на руках внес в избу. Зажег свечи, и сказал,
    — Вот здесь мы с тобой будем жить, моя Устинюшка, привыкай.
     Я огляделась, и мне все очень понравилось: комната была небольшая, но обставленная со вкусом  мебелью, по всей видимости, только, что приобретенной.
   Светлые обои, пахнувшие еще краской, придавали ей богатый вид, и создавали уют. Тогда обои только появились и немногие имели их, даже для очень богатых людей, они являлись дорогой роскошью. Плотные светлые портьеры на окнах и двери в тон обоям, являлись незаменимым дополнением к интерьеру. В серебряном подсвечнике горели три яркие свечи, освещая все это великолепие, и, бросая отсветы на полог из китайского шёлка, за которым скрывалась кровать.
    Как я потом узнала от Николая Афанасьевича — эту избу он купил у своего товарища по кадетскому корпусу — князя, Александра Северского, купил, как бы в залог будущей оплаты, отдав  из тех денег, что дала ему мать только четверть стоимости домика. Половину денег матери, он потратил на приобретение мебели; обои тоже были приобретены из пожалованных ему денег Елизаветой Петровной. У него еще оставалась значительная сумма после покупки  мебели, имелось немного денег и из своих сбережений. В конечном счете, можно было прожить безбедно месяца три-четыре. И он был спокоен, не жалея о произошедшем скандале; он считал, что поступил правильно! Он  был свободен и был счастлив! Он любил и был любим самой красивой девушкой на свете! Он мог наслаждаться своим счастьем свободно,  не  скрываясь ни от кого и ни перед кем не оправдываясь.
 — Я, тоже была очень счастлива!  Я жила с любимым человеком, а не была отправлена на позор и поругание. Целые дни мы проводили с любимым вместе, наслаждаясь любовью и ни о чем не думая. Нам было хорошо вдвоем, и больше нам ничего было не надо.  Но наступил день, когда Николай Афанасьевич крепко задумался: кошелек его становился тощим, надо было, что-то делать. Сказав мне, что он должен ненадолго отлучиться в город, и будет только к вечеру, он отвязал коня, вскочил в седло и пустился в путь.
   Николай Афанасьевич поздно осознал то безвыходное положение, в котором он оказался и решился на последний отчаянный шаг. Он взял в долг у своего друга князя Александра, небольшую сумму денег  и решительно открыв дверь в игральный дом, вошел и сел за круглый стол, надеясь, что ему повезет. Он играл  иногда раньше, и ему всегда везло, он никогда не проигрывал и часто срывал большой банк, забирая значительную сумму. — Если повезет и в этот раз, то он сможет не только вернуть весь долг князю Александру,  но и сам будет при деньгах, которых хватит на значительное время, а там, будет видно. В душе он надеялся, что отец простит своего единственного и любимого сына, каким он всегда был для него, остыв, и успокоившись, а также  соскучившись, вернет его в дом и даже разрешит ему жениться на Устинье.
Надо только в этот раз выиграть, непременно выиграть!
    Николаю Афанасьевичу, как ни странно, повезло и на этот раз, он выиграл огромную сумму. Сердце его ликовало, довольный он сгребал со стола деньги и рассовывал их по карманам, когда в игральный зал вошел его отец.
    — Ну, здравствуй сынок, с выигрышем тебя! — как ни в чём ни бывало, будто между ними ничего и не было, протянул  руку сыну.
     Николай Афанасьевич опешил, от такой неожиданной встречи с отцом. Он не знал, как принимать его приветствие, и непритязательный его тон, как шаг к примирению и прощению своего сына, или отец показывал перед всеми собравшимися здесь дружеские отношения, с сыном. Как бы это ни было, он любил отца и поэтому с радостью протянул ему руку со словами: — Благодарю вас, отец!
    — Ты я вижу, выиграл и собираешься уходить? — сказал Афанасий Степанович, — а я хотел сыграть с тобой, уважь отца, давай сыграем, — и он выложил на стол две  екатериновки — громко сказал, — ставлю на все!
   Николаю Афанасьевичу ничего не оставалась, как сесть за стол и начать игру с отцом. Стол сейчас же окружили со всех сторон многочисленные наблюдатели, всех заинтересовала эта партия — игра отца с сыном.
    Но на этот раз фортуна не благоволила Николаю Афанасьевичу, — он проиграл отцу, все выигранные только что им деньги. Встав из-за стола, вытирая платком с лиц пот, он поблагодарил отца за игру и пожал ему руку. Все захлопали в ладоши. Тут же явился официант с подносом, на котором стояли до краев наполненные вином рюмки. Когда все взяли рюмки и выпили, Афанасий Степанович небрежно бросил на поднос серебряный рубель,  сказал, — еще бутылку, милейший.  — Господа! — обратился он к присутствующим — я угощаю!
Вся компания, с удовольствием приняв угощение, благодарила Афанасия Степановича и  его сына — Николая Афанасьевича за интересную игру, какую им посчастливилось сегодня наблюдать.
    Из игрального дома отец и сын вышли вместе. Вид у Николая Афанасьевича был удрученный.
    — Вижу, что тебе не весело живется, сынок, хоть и живешь ты с красавицей Устиньей, — сказал Афанасий Степанович сыну.
Николай промолчал, проигнорировав  замечание отца, понимая, с каким намерением это было высказано.
     — Садись в карету со мной, я подвезу тебя,
     — У меня здесь конь, я приехал верхом, отец.
     — Ну и что? — коня, можно, привязать к задку кареты, — садись, поговорить надо.
В голове Николай Афанасьевич мелькнула надежда: «простил отец! Скажет, чтобы я возвращался домой, может и жениться на Устиньи разрешит и по-отцовски благословит» — и, залезая в карету с радостью сел, на сидение рядом с отцом. Но начало разговора не предвещало для него ничего хорошего.
   — Я не буду спрашивать тебя, где ты живешь? — мне не интересно это знать, а также не буду спрашивать, как живешь, я и так знаю, как. — Душа полнится красотой, а желудок все-таки есть просит.
    — Жить, не имея определенного капитала — паршиво, это известно всем.
Я сказал, что лишаю тебя наследства, но я могу взять свои слова назад, если ты послушаешь меня и сделаешь так, как я скажу. — Он немного помолчал, затем, откашлявшись, продолжил. — Сейчас идет рекрутский набор в армию для войны с турками. Ты знаешь, что по закону правительства, — дворянин обязан послать своего сына, а не только кого из своих  крепостных крестьян на эту войну. Я записал в список тебя.
Устинью — я не буду отсылать к отцу, как говорил в пылу гнева, а снова приму в дом служанкой, к твоей матери, — кстати, матери Устинья очень нравилась, она будет ей очень рада.
Отслужишь свой срок, вернешься героем, и я разрешу вам обвенчаться.
В твоем прямо скажу, безвыходном положении, я, бы согласился, — сказал он,   внушительно, посмотрев на сына.
Николай Афанасьевич молчал.
     — Можешь сейчас мне ничего не отвечать. Я понимаю тебя — такие вопросы с кондачка не решаются, поэтому подумай, даю тебе на это три дня, но по истечению их, ты должен, не задерживаться с ответом, и сообщить мне о своем решении.
А пока все остается по-прежнему в силе, сынок, — сказал он, и дернул шнурок звонка, давая знать кучеру. Карета остановилась.
  — Ну давай, прощаться, сын, жду тебя через три дня с окончательным решением.
    — Отец, прошу вас, дайте мне, немного денег и ту суму, которую я должен  князю Александру. Я обещал ему: незамедлительно вернуть долг, —проговорил, почти скороговоркой, взволнованно Николай Афанасьевич.
    — Ты же знаешь, сынок, что у меня правило: никому никогда не давать денег в долг, а своем долге князю не беспокойся, я завтра же отдам ему твой долг.
Николай поспешно отвязал коня.
     — Трогай! — крикнул отец кучеру. Карета тронулась с места.
     Какое-то время Николай стоял, обняв своего коня за шею, в отчаянном раздумье: что ему делать? Возвращаться домой с пустыми руками и плохом настроение, ему не хотелось.
    — Что же делать? — произнес он вслух несколько раз подряд, затем вскочил на коня и галопом помчался в направления леса.   
   
Глава 17
С каждым днем Евдокии становилось лучше и лучше. Вся семья радовалась этому. Евдокия уже вставала с постели, сама, умывалась, одевалась, причесывалась. Она даже хотела взяться за работу – постирать белье, помыть полы, но бабушка и Аннушка останавливали её. Всякий раз, говоря ей, что торопиться не следует, силы еще не те, она долго болела, надо как следует поправиться и окрепнуть, и все делали сами.
    Аннушка вставала рано утром доила корову и выводила ее со двора, отгоняя в стадо пастуха, которое он вел на пастбище, а вечером, когда стадо возвращалось, загоняла ее в хлев и доила. Выпускала во двор кур и уток, кормила их. Возвращаясь в дом, помогала бабушке на кухне. После завтрака мыла посуду, и полы в кухне и в комнатах, стирала белье, вешала его и гладила высохшее. За делами она не замечала, как проходили дни, а они и не требовали, чтобы их замечали, текли себе и текли по минутам, часам, суткам. До конца недели пребывания в родительском доме осталось всего четыре дня и, когда она это заметила, то невольно всплеснула руками:
    — Надо же как быстро пролетела неделя?
    — Бабушка, до моего отъезда осталась всего четыре дня, скоро я вернусь в дом своей барыни, а ты так и не рассказала мне до конца свою историю, я очень хочу знать, чем она окончилась.
     — Так времени все не было, внучка, и притом, так получалось, что мы были все время ни одни, кто-нибудь из семьи, да находился про меж нас с тобой, но взглянув на Анну и увидев опечаленное ее личико сказала:
     — Да ты не печалься, душа моя! — я расскажу, чем все кончилось, самой хочется тебе рассказать, вот как улягутся все на ночлег, так и продолжу дальше.
    Весь вечер Аннушка с нетерпением ждала, когда все заснут, чтобы послушать так заинтересовавшую ее бабушкину историю. А время, как нарочно, двигалось очень медленно. Так всегда бывает, когда чего-то очень ждешь — время движется медленно, создается впечатление, что оно совсем не движется, а стоит на одном месте.
Она еле дождалась того часа, когда в доме стало совсем тихо, только из большой комнаты раздавался мощный храп отца.
Бабушка уже сидела на кухне. Она только что заварила для Евдокии очередную порцию травки; Аннушка давала выпить маме этот настой травы, когда ночью она просыпалась от все еще мучащего ее кашля. В кухне стоял знакомый запах травы.
   — Бабушка, я проверила, все уже уснули, мама тоже спит.
   — Хорошо, внученька, тогда садись и слушай, — сказала она, — я, кажется, остановилась на том, если помнишь, что утром Николай Афанасьевич уехала в город. — Да. Бабушка, я хорошо помню! Ты остановилась именно на этом месте. — Так вот, Аннушка, слушай дальше.
Целый день я его прождала, заглядывая в окно, не едет ли? Приехал он только поздно вечером. По его лицу я сразу же поняла: не сложилось, у него то, что было задумано. Но спрашивать ни о чем не стала. Ужинать он отказался, сказав, что очень устал и желал бы умыться и лечь пораньше в постель. А на утро, после как позавтракали, сказал,
    — Тут вот какое дело, Устинюшка, — берут меня на войну с турками. Придется нам пока на время расстаться. Отец простил нас обоих, и пока я буду на войне, ты поживешь с моими родителями, а как вернусь с войны, мы с тобой поженимся; отец сказал, что даст свое благословенье. Так, что собирайся, завтра поедем в родительский дом.
    — Хорошо, — сказала я, — а душой почувствовала, что расстаемся мы навсегда. Весь день я проплакала, когда он сказал, что ему надо по каким-то неотложным делам опять отлучиться в город, сел на коня и ускакал.
    Вернулся он опять поздно, но на этот раз лицо его было не так сумрачно, как накануне. Я накрыла на стол, мы поужинали, а потом долго не спали.
Он был со мной беспредельно ласков, то и дело, целовал меня, и я поняла, что он прощается со мной. Сердце мое сжималось от боли, мне хотелось плакать, кричать: не отпущу тебя, не отпущу, ты мой, мой! Но я понимала всем своим нутром, что это бесполезно — так распорядилась судьба, и с ней не поспоришь, и поэтому полностью отдавалась всем его ласкам.
Уснули мы с ним только перед самым утром. А днем мы уже были в его родительски доме.
   Я была удивлена, первой встречей с его родителями: они встретили меня не как служанку, а как невесту сына — будущую невестку, и сноху. Мне была предназначена комната, убранством и интерьером не отличавшаяся от барских покоев. В этот же день Николай Афанасьевич, простившись с матерью, отцом и со мной, ушел на войну с Турцией.      
    Весь день я ходила, как потерянная, не находя себе места. Я чувствовала себя страшно одинокой, покинутой, никому не нужной.
К тому же меня все время одолевали думы: кто я здесь? Не служанка, и ни невеста, так как помолвлены мы не были с Николаем Афанасьевичем, а также не сноха и не невестка его родителям, и перед Господом Богом мы не муж и жена.
Так кто же я?  И каково мое положение в этом доме? — задавала я себе вопрос.
Случись, что с Николаем Афанасьевичем — война, есть война, на войне случается всякое.
  — О, чур-чур!  — испугалась я своих мыслей и перекрестилась трижды перед иконой. Но мысли снова лезли в мою голову, одолевая меня вопросами, и, не давали мне покоя.
Кем ты будешь тогда в этом доме? — спрашивали они меня. Хорошо, если останешься в нем служанкой, как была ей прежде, это как раз по тебе исполнять многочисленные приказания барыни, следующие один за другим: сделай это, подай то, сбегай туда, — не дают скучать, крутишься целый день, точно белка в колесе и не замечаешь, как он проходит. А сейчас он тянется и тянется так долго, что, кажется, ему не будет конца.
Вся прислуга в доме, с которой я раньше была в доверительных отношениях, как своя, теперь изменила ко мне отношение, я теперь была для всех барышней, невестой молодого барина, они относились ко мне с почтением и осторожностью, боясь сказать, то, что не понравится мне.
   Мать его — Елизавета Петровна не замечала меня, будто я и не существовала, отец, в отличие от нее, оказывал мне всяческое внимание, справляясь о том, всем ли я довольна и не нужно ли мне чего.
   Часто я ловила на себе его взгляды, которые были неприятными для меня: он смотрел на меня, как кот на масленицу, это пугало меня.
Я жила уже больше месяца в доме его родителей. Как-то под вечер, Афанасий Степанович зашел ко мне с приятной новостью: он получил от сына письмо.
     — Я решил тебя порадовать, — сказал он, входя. — Николай пишет, что жив, здоров и уже привык к армейской службе настолько, что полюбил ее. Тут есть строки и о тебе.  Сын беспокоится:  хорошо ли тебе живется?  Вот, послушай, я прочту тебе.
   «Устинюшка, любовь моя, здравствуй! Хорошо ли тебе живется с моими родителями?  Знаю, что скучаешь; я тоже каждый божий день думаю о тебе. Не скучай и жди меня, и знай, что я люблю тебя, ещё пуще прежнего».
    Как же я пожалела, что не умею читать!  Мне захотелось, хотя бы подержать этот небольшой листок в руках, поцеловать его, прижать к груди, и я набралась смелости и попросила Афанасия Степановича, оставить мне письмо Николая. Он удивлено поднял брови:
     — Для чего?  Не понимаю, ведь читать ты не умеешь. Я же тебе прочел те строки, которые предназначались для тебя, — сказав это, он вышел.
Я упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Уже совсем стемнело, когда я встала с кровати, чтобы разобрать её, для ночного сна. Умывшись и раздевшись и, надев ночную сорочку, я хотела уже лечь в постель, как внезапно почувствовала сильнейшую тошноту и ощутила позывы к рвоте. Я едва успела добежать до таза, над которым только, что умывалась, как тотчас меня вырвало.
  Всю ночь я почти не спала; тошнота и рвота наступали так часто, что мне уже и рвать-то было нечем. Заснула я уже перед самым утром и спала так крепко, что не услышала, как стучалась служанка, которая принесла мне завтрак. Встала я только к обеду. Меня больше не тошнило и не рвало, и я подумала, что причиной тошноты и рвоты, было то, что я долго ревела, но когда служанка принесла обед и я только съела одну ложку, как меня затошнило, боясь, что сейчас меня вырвет, я закричала:
    — Унесите скорее все назад! Я не могу смотреть на пищу! Закрыв рот ладошкой,  я бегом побежала к тазу, но, не успев добежать, как меня вырвало. Умывшись над тазом, я, извинилась за то, что меня вырвала на только что вымытый ее пол и пообещала, сама все убрать, — прибавив: наверное, я чем-то отравилась.
    Служанка, женщина, лет тридцати, сказала, что это её дело, а не
барское, и добавила,
     — Пообещайте мне, барышня, что не будете гневаться на меня за то, что я вам сейчас скажу.
     Я обещала.
     — Вы еще очень молоды, и не можете знать, что тошнота и рвота бывает, когда женщина понесет, — продолжила она; — через неделю-две, тошнота пройдет; у вас появится аппетит, и вы будите есть все, подряд. У вас возникнут прихоти: вас может, потянуть на солененькое: огурчики или селедочку,  и это будет подтверждением, того, что я  вам сказала правду.
   Точно так все и произошло, как сказала мне служанка, которая работала в этом доме всего несколько дней.
Через неделю у меня такой открылся аппетит, что я готова была съесть слона. Вскоре мне захотелось соленых огурчиков, они снились мне даже во сне. Когда  утром Стеша, так звали эту служанку, принесла тарелку с овсяной кашей, я отодвинула ее от себя и сказала, что хочу соленых огурцов. Стеша по доброму улыбнулась:      
     — Я, сейчас, я мигом, барыня, принесу вам огурчиков, — сказала она, и, взяв кашу, исчезла за дверью.
 Огурцы показались мне такими вкусным, что я опустошила всю миску не оставив ни одного огурца.  Мне казалось, что таких – я не ела никогда в жизни.
После этого я ела всё подряд,  как говорится с волчьим аппетитом. Я заметно прибавила в весе, и чувствовала себя бодрой и здоровой.
    Мысль, что у нас с Николем Афанасьевичем скоро будет ребенок, радовала меня. Я почему-то думала, что это будет непременно мальчик. И была счастлива, что рожу для Николая Афанасьевича сына. Я от кого-то слышала, что все мужчины мечтают первым иметь сына, и мне хотелось угодить своему любимому мужчине.
    Я опять пожалела о том, что не умею писать, если бы я умела, то тотчас же села бы за письмо, мне так не терпелось сообщить своему любимому эту радостную весть!  Теперь остается только одно — просить Афанасия Степановича, когда он надумает писать сыну письмо, приписать от меня, что я через девять месяцев подарю ему сына.
     — После ужина я, легла на диван и предалась радужным мыслям и мечтам.  Я думая, о не родившимся ещё сыне, я представляла,  какими счастливыми мы будем с  Николаем Афанасьевичем, когда он родится.  Я уже начала придумывать, ему имя, но вдруг вспомнила, что имя сыну должен дать отец, а не мать. Надо будет сказать Афанасию Степановичу, чтобы он в письме Николаю попросил его назвать имя, каким он хочет назвать своего скоро родившегося сына. Поскорей бы мне увидеться с тестем. И только я об этом подумала, как Афанасий Степанович без стука вошел, и, словно приведение возник передо мной.
    В голове моей словно молния, пронеслась тревожная мысль: «что-то случилось!» Я рванулась, чтобы встать, но тесть крепкой рукой повалил меня на диван со словами: — Лежите, лежите! И всей тяжестью своего тучного тела вдруг навалился на меня, лицо его приблизилось к моему, лицу, а рука полезла под подол моего платья. Не знаю, откуда у меня появились такие силы, я оттолкнула, приближающее ко мне его лицо  и, напрягшись всем телом, сбросила его на пол. Он, явно не ожидал такого поступка от меня; поднявшись с пола, ужасно оскорбленный им, тесть со злобой в глазах двинулся на меня.
Что он хотел сделать, я не знаю, но я очень испугалась и, отступив назад громко закричала: — Опомнитесь, Афанасий Степанович! Вы же знаете, что я ношу под сердцем вашего внука – сына Николая Афанасьевича! Мои слова очевидно отрезвили его:
    —  Соврала ты мне сейчас или нет, — сказал он, — не имеет значения, но нам с тобой после этого, вместе не жить! Весь красный, он с силой распахнул дверь и вышел из комнаты.
    Все дни, после этого происшествия,  я жила в страшном ожидании, что же будет со мной?
Через две недели он появился, и сказал, не называя меня никак;  раньше, обращаясь ко мне, он называл меня по имени.
    —  Собирайся, ты уезжаешь из моего дома.
     Я не спросила его куда? — Подумав, что он решил отвезти меня к отцу, как хотел раньше. Собирать мне было ничего, мне здесь ничто не принадлежало. Я вышла, в чем была. Афанасий Степанович ждал меня у кареты. Кучер помог сесть мне в карету, я села на скамейку напротив барина, и мы тронулась с места.
    Куда же он меня везет? — думала я, глядя в окно кареты, что не к отцу, я сразу поняла.  Местность мне была незнакомая, но я не спросила, а он молчал, на протяжении, всей дороги, пока мы не остановились около церкви, но выходить из кареты, он, кажется, не собирался. Помолчав  какое-то время, он заговорил:
   — Мы остановились здесь не случайно, я выдаю тебя сегодня замуж за хорошего человека. С ним ты будешь счастлива.
    Я была до того удивлена и ошарашена его словами, что некоторое время не могла вымолвить ни одного слова.
    — Чего молчишь-то, — спросил он, глянув, из подлобья на меня.
    — Как же так? — сказала я, — Николай Афанасьевич в своем письме, просил меня — ждать его. Вы, я думаю, помните о его желании, ведь вы сами читали мне его письмо.
    — Это было его единственное и последнее письмо, он погиб, нет больше Николая Афанасьевича, моего сына, и он поднес платок к своим глазам.
    — Неправда! — крикнула я, — вы врете, я вам не верю!
    — Не веришь? — Он поспешно вынул из кармана, сложенную вчетверо газету и, развернув ее, ткнул пальцем в одно место, — вон читай!
    Я уставилась на большой столбец, в который он ткнул, ничего не понимая. Слезы застилали мне глаза, даже, если бы я умела читать, я не смогла бы прочитать ни одного слова.
    — Это воинская газета, в этом столбце перечислены фамилии, тех, кто был убит в сражении с турками, мой сын — десятый в этом списке, — сказал он, и снова ткнул пальцем, но уже на десятую строку в столбце.
   — Ты должна понять, что после гибели сына, я не могу оставить тебя и ребенка, которого ты родишь в своем доме, — продолжал он. — Пойми, ты не жена моему сыну, и не невеста, ибо вы не помолвины с моим сыном. Следовательно,  ваша связь является порочной и название ей — прелюбодеяние! Она ложиться грязным пятном на погибшего моего сына — Героя, Отечества, погибшего в бою с врагами Родины! И, не только на него, а на весь наш дворянский, веками почитаемый, и уважаемый всеми род!
И всему виной ты, это ты соблазнила моего единственного сына, влюбив его в себя; ты ввела его в порочную связь. Поэтому я решил,  когда узнал о вашем свершенном прелюбодеянии, тебя, как пакостную дрянь, приволочь за волосы к твоему отцу, и бросить к его ногам. Я тотчас хотел осуществить принятое  решение, но остановило меня только то, что ты носишь под сердцем моего внука. Я не стал позорить тебя перед твоим отцом и перед всей деревней, а надумал женить тебя на добром и умном парне из зажиточной крестьянской семьи. Я договорился с его отцом пообещав,  дать за тебя хорошее приданное и деньги, на постройку дома, чтобы молодым жить отдельно от родителей.
Деревня, в которой ты будешь жить, стоит далеко от вашей, там тебя никто не знает. Парень, за которого, я тебя выдаю, будет хорошим тебе мужем.
К венчанию я все подготовил, — с этими словами, он кинул на сидение, где я сидела небольшой узел. — В нем все, что нужно для венчания, облачайся, быстрее в свадебный наряд, скоро подъедет жених, — сказав это, он вышел из кареты.

 Глава 18
    Все происходило, будто в дурном сне. Но я понимала, что это не сон, так распорядилась судьба и от нее никуда не уйти.
Я обвенчалась с человеком, которого не знала, и никогда не видела, но мне тогда было все равно.
    Матвей Егорович оказался очень хорошим человеком и мужем. Через девять месяцев я родила твою мать, Он был рад рождению дочери, он даже не подозревал, что она была не его дочь, и очень ее любил.
    Уже после, нескольких лет, жизни с Матвеем Егоровичем, я узнала, о том, что Николай Афанасьевич не был убит на войне, и о том, что он женился на очень богатой женщине, но детей от нее не заимел. А еще через несколько лет, узнала, что жена, которая не могла ему родить ему ни сына, ни дочки, скончалась, а он, не прошло и года после ее смерти, женился на молоденькой девушке, которая родила ему сына. Ты можешь спросить меня, откуда же я все это узнала? — отвечу: — Земля слухами полнится.
    — А почему же, бабушка, он тебя не разыскивал, ведь у вас с ним была такая сильная любовь.
    — Думаю потому, что его отец, сказал, что я умерла от неизвестной какой-нибудь болезни, не исключаю, что он обманул его, как обманул и меня, сказав, что сын его погиб на войне с турками. Афанасий Степанович был против нашей женитьбы, хотя и дал обещание, что как вернется с войны Николай, он не будет против и благословит сына на брак со мной.
     Бабушка замолчала, молчала и Аннушка. И вдруг глаза ее просеяли:
     — Бабушка,  выходит, — Моя мама, дочка Николая Афанасьевича?  — Тогда выходит, что Николай Николаевич — мой дядя? — а я его родная племянница?
    — Да, внученька, это именно так.
    — Ну и  д-е-л-а-а-а! — протянула Аннушка, на распев. Надо же! Во мне течет кровь богатого и очень знатного рода дворян Лиховских!
    — Чему ты радуешься, внучка, тут не радоваться, а плакать надо.
И через минуту добавила,
     —    Смотри же, не проговорись, иначе, беду навлечешь и на себя, и на мать, и на братьев твоих  — всех порешат,  никого в живых не оставят, чтобы не порочили их род. Держи язык, внученька, за зубами! Ты обещала мне хранить эту тайну.
   — Бабушка, ну, что ты мне не веришь, я же сказала тебе, что никому не расскажу, —  со слезами на глазах, —  сказала Анна.
    — Ладно, ладно, успокойся! Я верю, тебе дорогая. Это я так сказала, для острастки, чтобы ты помнила каждый раз, когда вдруг захочется кому-нибудь сказать.
Слаб человек на язык! В этом  все его неприятности.

    Неделя заканчивалась, Аннушке надо было возвращаться в барский дом;  она сожалела, что так быстро окончилось ее пребывание в родительском доме. Но ее радовало, то, что мама поправилась, у нее даже перестал кашель, он больше не мучил ее по ночам, она до самого утра спала спокойно.
Бабушка тоже была очень рада выздоровлению Евдокии, теперь, — говорила она, — я могу возвратиться домой со спокойной душой.
    Утром, неожиданно приехал дедушка, мамин отец. Он был очень рад, что его дочь поправилась. Встреча с Аннушкой его обрадовала. Последний раз, он видел внучку, когда ей пошел восьмой год, и он был немало удивлен, как она выросла:
   —  Ты стала, Аннушка совсем барышней и красавицей, дорогая, — сказал он.       — Устинья, — обратился он к своей жене, — ты не находишь, что Аннушка очень похожа на тебя? — нет, погоди, даже не пойму, — на кого она больше похожа, — на тебя, Устинья, или на Евдокию? — разглядывая внучку, — сказал он.
   — Матюша, Анна похожа на себя, — сказала бабушка с улыбкой. — Красота Анны особенная и принадлежит только ей, хотя не спорю, думаю, что у нее есть немного того, что она взяла от матери и от своего отца.
Дедушка не стал спорить и согласился с ней. — Ты, Устинья, как всегда права, за это я и люблю тебя, душенька.
    Когда с работы пришли отец и братья Анны, дедушка и тут был не меньше удивлен; он не узнавал своих внуков.
   — Как бежит время, — сказал он, — совсем недавно бегали вихрастыми мальчуганами, и какими добрыми молодцами стали теперь! — настоящие богатыри! Девки-то, небось, — головы потеряли.
    — А ты, Илья, постарел, вона голова – вся серебром покрылась.
    — Да и ты, Матвей, не помолодел за это время, — сказал отец, — и они оба рассмеялись.
    Бабушка поспешила накрыть стол к ужину. Сели за стол всей семьей. Отец встал, и, подняв кружку с медовухой:
    — Я предлагаю выпить за семью и за то, чтобы мы чаще встречались за одним семейным столом, не по случаю какой-нибудь болезни, как это случилось теперь, а по праву родства нашего, чтоб дети и внуки наши знали свои корни и чтили из поколения в поколение свой род.
    Одобрив речь отца, все выпили, за исключением Аннушки и Евдокии, которые только пригубили: Анне не полагалась по молодости, а Евдокии, потому что она после болезни, все ещё пила лекарства.
    Затем полились разговоры на житейские темы. Поговорили о посевной, о том, что зима в этом году была снежная — урожай должен быть добрый.
    Матвей пожаловался на то, что у него изба слишком подсела, и попросил своего свояка:
    — Приехал бы ты, Илья, посмотрел, может можно что-то сделать.
Отец заверил, что как только закончится посевная, обязательно приедет, да не один, а с сыновьями. Он их обучил всему, что сам знал и умел, теперь они неплохо разбираются, пожалуй, даже лучше его.
   Когда ужин был закончен, Матвей встал из-за стола перекрестился и  поблагодарил Господа Бога за хлеб, за соль. Затем поблагодарив хозяев, стал собираться в обратную дорогу, сказав Устинье, чтоб не мешкала и тоже собиралась.
   — Куда ж в ночь-то? — отдохнул бы, — сказал Илья,  — ночь ведь всю ехал и опять не спать всю ночь?  —  С утра бы уж поехали, — добавила к сказанному мужем, Евдокия, — Но Матвей, взглянув, ласково на дочь, сказал:
   — Али, ты не знаешь, доченька моя дорогая, что хозяйство не ждет. Ночь — самое то, — к утру дома будем.
    — Попрощавшись со всеми, бабушка и дедушка сели в телегу и уехали.
    — Пора и мне собираться, — сказала Аннушка — с тоской в голосе, ей так не хотелось уезжать из родного дома.
    — Но ты-то пока погоди, — у тебя целых два дня впереди, есть  время побыть еще дома и порадовать нас с матерью. Отвезу тебе вовремя, как и обещал барыне, — сказал Илья.
   Первый кого встретила Аннушка, была Полина, вышедшая из сарая с охапкой дров и направляющаяся к кухне.
Истопник Егор немного приболел,  как потом узнала Анна, и Полина заменяла его, пока он не поправится.
Увидев Аннушку, она бросила поленья и обняла ее.
   — Аня, дорогая, как я рада тебе! — вижу по лицу твоему, — сказала она, — матушка твоя выздоровела! Дай, Бог, ей долго жить и никогда более не болеть.
    — Спасибо, Полина, ну давай пойдем, Дуся, видно заждалась тебя с дровами, — сказав это, она принялась собирать с земли поленья.
    Когда они вместе вошли в кухню, Дуся радостно всплеснула руками.
    — Анюта!.. Приехала! — Она обняла Аннушку, расцеловала ее в обе щеки, прижав к своей пышной груди, затем отстранив, внимательно, и изучающе заглянула ей в глаза, — как матушка — поправилась? — И получив утвердительный ответ — вся просияла. —  Мы все переживали за нее. Слава Богу, что поправилась, перекрестившись, — сказала она, вытирая глаза.
  — Ну поспешайте, девоньки, приводите себя в порядок, через полчаса будем завтракать.
   Когда умывшись и переодевшись, Анна вошла в кухню, на плите у Дуси, все уже пыхтело, свистело и жарилось, а сама она с раскрасневшимся, улыбающимся лицом, лоснящимся от пота, выкладывала на большое блюдо, готовые румяные колобки, от которых шел изумительный запах.
   — Садитесь за стол, девчонки мои дорогие, — сказала она, — я вас угощу творожными пампушами, — она сдобрила пышные колобки, сладкой подливкой, поставила блюдо на стол и разлила по чашкам чай, пахнущий мятой.
Творожные пампушки оказались вкуснейшим лакомством.
Аннушка и Полина моментально опорожнили блюдо. На нем не осталось ни одной — все было съедено.
 — Вижу, мои пампушки пришлись вам по вкусу, не добавить ли еще? — Сказала Дуся с умилением, по-доброму, глядя на них. Аннушка и Полина в один голос сказали, что пампушки очень вкусные, но больше уже не съесть, так как в живот не поместятся, и горячо поблагодарили Дусю; и только поднялись из-за стола, как в кухню вошла Вера, увидев Анну, она тоже обрадовалась ей. Но тут же сказала, — барыня уже спрашивала про тебя, сейчас доложу, ей о твоем возвращении.
    — Прошу тебя, Вера, не торопись, я сама, поднимусь к ней, — сказала Аннушка и вышла из кухни.
    Со стороны казалось, что Ольга Васильевна внимательно слушает Аннушку, но это только казалось, на самом деле она думала о своем, и слушала ее только краем уха.
«Пока Анна была в деревне, Николя вел себя совсем по-иному, — рассуждала она, — он не дерзил ей, не капризничал, и соглашался с нею поехать, на обед когда их приглашал, кто-нибудь из знатных особ.
Они посетили несколько богатых семейств, в которых были взрослые дочери, на выданье. Теперь, же, когда  Анна вернулась из деревни, неизвестно, как поведет себя ее сын. И эта неизвестность волновала ее: Николя явно был неравнодушен к этой девчонке»...
    — Матушка поправилась, но еще очень слаба после болезни, — закончила, рассказ Анна.
   — Слаба, — подхватила Ольга Васильевна, — из всего рассказы Анны, именно этому слову, она придала особое значение,  уловив, его; — вот то на чем можно сыграть, и на снова удалить Анну, чтобы она не мешала ее плану: женить Николя.
   — В таком случае, — сказала она, — я даю тебе еще неделю, поезжай в деревню. Сейчас ты очень нужна своей матери, ты должна поддержать ее, дать ей, как следует окрепнуть и поправиться.
 Анна, не ожидавшая такой щедрости и милости от барыни, и в благодарность,
поцеловала ей руку.
    — Но кто меня отвезет в деревню, Степан?
    Входя в комнату, и, услышав последние слова разговора матери с Анной, Николай опередил ее ответ,
    — Я отвезу Анну!
Ольга Васильевна вскинула на него удивленные глаза.
    — Зачем, Николя? У нас для этого есть кучер.
    — Я давно, матушка, хотел посетить свои владения, проеду по деревням, посмотрю, как идут дела и заодно, отвезу Анну, — сказал он и добавил, —возражений не принимаю.
    — Собирайтесь, Анна, через полчаса, отправимся в путь.
 «Может это и хорошо, — подумала Ольга Васильевна, когда осталась одна, — он поехал проверить, как идут дела в имении, и это говорит о том, что сын ее задумал покончить с военной службой. Она давно хотела и мечтала, о том, чтобы он бросил службу и жил вместе с нею: хватит, ему служить, достаточно послужил. Как хорошо, что у него появился интерес к своим владениям.
Это не иначе, как визиты сыграли свою роль в перемене его решений, — подумала она. И в этом,  несомненно, как она полагала была ее заслуга.
    Увлекшись идеей женить сына, она старалась быть приглашенной, вместе с ним во все знатные семьи, в которых были дочери на выданье. Беседы Николая Николаевича с отцами, невест, часто касались такой темы, как ведение хозяйств, в дворах, принадлежащим им. Они не проходили даром, а оставляли свой глубокий след в душе ее сына.
Взгляды на жизненные ценности у него менялись и, меняясь, заставляли задуматься: не оставить ли ему военную службу и не заняться ли своим хозяйством?
Если это действительно так, как она думает, то она этому очень и очень рада, — подвела итог Ольга Васильевна в конце своих размышлений.
Глава 19
    Когда через полчаса Аннушка вышла из парадной, она увидела кабриолет, с откинутым верхом, красивая пегая лошадь,  нетерпеливо, перебирая передними ногами, била копытом по земле.
Николай Николаевич, одетый в дорожный костюм, который сидел на нем, так же ладно, как и офицерская форма, подчеркивая ничуть не хуже великолепную, стройную его фигуру, поспешил ей навстречу, она заметила, что он без тросточки и, почти не хромает.
   Он помог ей сесть в коляску и, опустившись на сидение рядом, натянул
поводья; молодая лошадь порывисто тронулась с места. Через несколько минут, усадьба далеко осталась позади, они въехали в черту города.
    Этой ночью шел дождь, было прохладно и зябко от сырости, хотя стояла уже середина апреля и солнце не только светило, но и грело, посылая тепло на землю. По голубому небу плыли белые пышные кучевые облака, подгоняемые северным ветром и там, где они набегали на солнце и закрывали его собой, все вокруг на какое-то мгновение погружалось в серую тень, когда же они оставляли его, вновь выглянувшее солнце и, опять  радовало своими лучами, даря свет и тепло, но плывущие за ними облака, вновь закрывали его и, тень– вновь возвращалась, — это казалось игрой света и тени, и игра эта – повторялась снова и снова.
    Проезжая мимо базарной площади, Аннушка увидела объявление, точно такое же, какое видела раньше, когда, научившись читать, она читала все подряд, что попадалось ей на глаза. В афише сообщалось о приезжем цирке и его выступлениях.
    В памяти промелькнули те его, немногие номера, что ей удалось тогда посмотреть на базарной площади. Глаза её при этом воспоминании, засветились восторженным светом и, она не заметила, как непроизвольно слетела с ее языка фраза, — опять приезжий цирк собирается показывать представление!
    — Так вы, любите цирк, Анна?! — глянул Николай на нее.
    — Не знаю, — смущено сказала она, — я видела только несколько его номеров и всего один единственный раз.
     А произошло это, когда с вашей матушкой мы все переехали в городской дом из-за ремонта загородного.
    Я тогда шла на занятия к модистке, и случайно увидела точно такую же афишу. Прочитав её, и узнав, что в субботу цирк дает один бесплатный показ  своих выступлений на базарной площади, решила, во что бы то ни стало, попасть на него. Я никогда раньше не только не видела ни одного представления, но даже не представляла, что такое цирк.
    Желающих посмотреть было много, так много, что мне не удалось бы пробраться к сцене через эту толпу зрителей, если бы не помог какой-то добрый человек. Представление было недолгим, они показали не все, а только несколько номеров.  Никто из зрителей не хотел уходить, когда клоун объявил об окончании, сказав, что полностью программа будет показана в самом цирке.
Как все присутствующие, я была в восторге от этих немногих номеров и очень сожалела, что не могу пойти в настоящий цирк, и посмотреть всю программу из-за неимения денег на билет.
   — В ближайшее время, я доставлю вам такое удовольствие. Через неделю, когда вы вернетесь, — у меня на руках уже будут билеты.
   Проехав еще несколько улиц города и, повернув направо, коляска покатилась по проселочной, мягкой дороге.
По ту и другую сторону ее расстилались луга, покрытые уже молодой яркой зеленью; в траве тут и там желтели цветы одуванчиков, мать-и-мачехи. Северный ветер вдруг исчез, облака плавно и не спеша совершали свой путь; солнце высоко стояло в небе, заливая луга, дорогу с быстро катившейся по ней коляской золотисто-янтарным светом.
    Вскоре вдали показался лес, и чуть вправо от него, еще не совсем ясно стали вырисовываться деревенские избы.
Николай Николаевич несколько сбавил ход — коляска покатилась медленнее.
    — Это, очевидно, уже дома вашей деревни, — повернувшись, и взглянув на Анну,  проговорил он.
    — Да, — сказала она, — и один из них, что ближе к лесу, наш. Я часто летом с подружками бегала за грибами и ягодами в этот лес. Видите, виднеется красная, черепичная крыша? — эта крыша нашего дома.
   — Так значит мы уже почти дома, — улыбнулся он, и сбавил бег лошади.
Она, почувствовав, настроения хозяина, бежала лениво, а вскоре  и вовсе перешла на шаг. Николай больше не проронил ни слова, он придался размышлениям, обдумывая свое решение, возникшее внезапно в его голове: в корне изменить свою жизнь, оставить службу и заняться хозяйством — привести в порядок все деревни своего  имения. Он собирался улучшить жизнь своих крепостных, построить школы, больницы.
    Анна тоже молчала, она думала о своем доме, о матери, о барыне, о том какая она добрая, как по-доброму она поступила, когда узнав, что ее мама еще очень слаба, пожаловала еще целую неделю, чтобы Анна поухаживала за ней и мама ее, совсем оправилась от болезни. Она думала также о цирке, программу которого так хотелось посмотреть полностью. Теперь мечта ее осуществиться уже через неделю, она сможет посмотреть ее в настоящем цирке, Николай Николаевич обещал ей это!
Коляска въехала во двор дома:
    — Как имя твоей мамы? — спросил Николай.
    — Евдокия.
    — А отчество?
    — Матвеевна, — и только она это сказала, как на крыльце показалась Евдокия.
    Увидев дочку и с ней неизвестного господина, она была удивлена.
    — Здравствуйте, Евдокия Матвеевна, — подойдя к ней и поклонившись, с доброй улыбкой, произнес он, — как вы чувствуете себя?
    — Слава богу, батюшка, оставила меня болезнь.
    — Я привез к вам Анну, — матушка, узнав, о том, что вы еще очень слабы, после перенесенной болезни,  отпустила ее еще на неделю, поухаживать за вами.
    Евдокия, осенив себя крестным знамением, поклонилась в пояс.
    — Дай, Боже, здравия матушке вашей, барыне Ольге Васильевне за доброту ее. А вы, значит, сынком ей приходитесь, батюшка? — как же звать вас прикажите?
   — Николем зовусь с рождения, по отцу Николаевич, — ответил он.
   — Пожалуйте в избу, Николай Николаевич, я живо самоварчик поставлю, чайком вас попотчую.
    — Благодарю покорно, Евдокия Матвеевна, только не утруждайте себя и извиняйте за отказ, как-нибудь в другой раз, спешу, дела ждут.
    — Бог в помощь вам, Николай Николаевич, не смею задерживать.
Попрощавшись, он отвязал лошадь, сел в коляску, выехав со двора, направил лошадь в самую дальнею деревню, решив с нее начать осмотр своих владений.
    Аннушка переодевшись в домашнюю одежду, взялась сразу за дела. На кухонном столе лежали три картофелины, лук, лавровый лист и квашеная капуста в глиняной миске — приготовленные матерью, собравшейся варить кислые щи, к обеду, но она не успела даже почистить  картофель и лук, увидев в окно, въезжающую во двор коляску.
    — Значит, на обед у нас будут кислые щи? — глянула на мать Аннушка. — Отдыхайте, матушка, я их сварю сама. Такие вкусные, что все пальчики оближут и добавки попросят.
    — Спросить хотела я у тебя, доченька, какое барину до тебя дело имеется?
    — Никакое, матушка, просто по пути подвез меня.
    — Ой ли, кабы так! Я заметила, когда собрался отъехать, он что-то тихо сказал тебе, а что я не расслышала, шибко тихо сказал. Сказывай, дочка, чтоб я была душой спокойна.
    — Он сказа, матушка, что через неделю будет возвращаться с осмотра деревень и заедет за мной, — вот и все, более ничего. Ваше беспокойство, матушка, излишне.
    — Смотри, доченька, будь с  ним осторожна, не доверяйся словам и обещаниям, от господ всего можно ожидать.
    — Знаю, матушка, мене бабушка то же самое уже говорила.
   Она утаила от матери то, что Николай обещал взять билеты на цирковое представление, и утаила для ее же, блага, чтобы не волновать мать. Но ложась спать, подумала, что это — не хорошо, надо было сказать правду. И долго не могла заснуть, мучаясь от сознания своей вины.
Глава 20
  Николай был в пути уже полдня. Коляска катилась среди лугов, перелесков, небольших рощиц, и снова лугов. Погода разгулялась, солнце нещадно палило с высоты голубых небес; не видно было ни единого облачка на чистом его небе, было тихо, не чувствовалось даже легкого дуновения ветерка. Только в воздухе раздавались пения птиц, жужжание пчел да шелест крыльев бабочек и стрекоз.
 
 Рубашка Николая давно взмокла и прилипала к спине, по лицу струился пот. «Надо бы сделать отдых, —  подумал Николай, — лошадь тоже вся потная».
   Вдали забелела березовая роща, а дальше, вправо от нее блеснуло серебром озеро.
 «Вот, где мы с Орликом устроим привал! — радостно воскликнул он и направил коня прямо к озеру.
Вскоре они достигли его. Николай быстро распряг коня, скинул с себя всю одежду и, оставшись в чем мать родила, ввел коня в воду, войдя в нее по пояс. Орлик тотчас с жадностью припал к воде, он пил долго, останавливаясь на мгновенье, чтобы передохнуть и снова припадал к ней. Николай терпеливо ждал, когда конь наконец утолит жажду, вымыл всего его с мылом и щеткой, и пустил в поле. — Пусть полакомиться молодой, сочной травой! И сам нырнул в воду. Как долго он находился в этой освежающей живительной влаге, наслаждаясь и радуясь ее удивительному свойству, моментально утолять усталость, возвращать бодрость, силу и радость жизни, он не знает.
Он плавал и кролем, и барсом, затем переворачивался на спину и долго лежал без движения, устремив взгляд в голубое небо. Наконец, насладившись вдоволь, он вышел на берег. Орлик ходил невдалеке и щипал траву.

Николай лег тут же на берегу, закинув руки, и, положив их под голову, блаженно закрыл глаза. Так он лежал еще неопределенное время, без всяких мыслей, и желаний, наслаждаясь отдыхом. Вскоре, его глаза посоловели, стали слипаться и сон начал одолевать им, но он, сделав над собой усилие, поднялся. — Пора ехать, надо до вечера добраться до деревни, не ждать, когда стемнеет. Быстро одевшись, он пошел за Орликом, запряг коня и пустился в дальнейший путь.
   Деревня эта стояла особняком на значительном расстоянии от других деревень имения. Она была всего в сто крестьянских изб. Неширокая речушка пробегала с одной ее стороны, за ней тянулся неизвестно как далеко — сплошной лес.
Народ ее живя вдали от всех, селений, чувствовал себя здесь свободно. Был трудолюбив, смирен и покладист. Господа в нее отродясь не заезжали из-за дальнего ее расположения, приказчик и тот наведывался нечасто, поэтому появление барина, шагающего по деревне рядом с лошадью, было для жителей, неведомым событием.
Крестьяне пугливо кланялись и старались скорей ретироваться, не зная, как расценивать приезд молодого барина и чего ожидать от него.
Ребятишки бежали за ним следом, разглядывая его, кожаный тарантас и дорогую сбрую на лошади, перешептываясь между собой, делясь впечатлениями.
   Николай остановился у дома, который был обнесен высоким забором, такой дом мог принадлежать зажиточному крестьянину или старосте. Уже надвигались сумерки и надо было позаботиться о ночлеге. Он стукнул два раза кольцом в дверь калитки. На его стук никто не отозвался, если не считать собаки, которая лениво раза два тявкнула.
   — Эй хозяева! — крикнул он, — есть кто дома? Теперь собака залилась хриплым лаем. Скрипнула дверь и на крыльце появился седой, как лунь старик.
   — Что надо, мил человек?
   — Переночевать с дороги не пустите?
   — Откуда ты и чей будешь? —  Подойдя к калитке, — задал он вопрос.  Глаза его внимательный рассматривал через щель Николая, затем дверь распахнулась.
  — Барин! — воскликнул он, — если бы вы не были так похожи на Афанасия Степановича, не признал бы за своего барина; ведь из всех господ я только одного его и видел, когда он сватал меня за Устинью.
Кем же вы им доводитесь, позвольте полюбопытствовать?
  — Я внук его, сын Николая Афанасьевича.
Старик тут же отвесил низкий поклон и, выпрямившись, проговорил:
   — Как вас по имени кличут?
   — Николаем, зовите.
   — Добро пожаловать в избу, Николай Николаевич, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома. Коня вашего распрягу, накормлю, определю в конюшню, будьте покойны.
Он завел его в просторную, чистую комнату и крикну:
   — Устинья, принимай дорогого гостя!
Сейчас же из дверей другой комнаты вышла Устинья и взглянув на гостя обмерла, сердце ее остановилось: перед ней стояла ее любовь — Николай Афанасьевич.
   — Ну чего встала как вкопанная, быстро накрывай на стол, неси все самое лучшее, что есть в доме, барин-то, чай весь день в дороге били, — вывел ее из этого состояния Матвей, я пока лошадь поставлю.
    Тотчас же на столе, как по волшебству, появилась чистая льняная скатерть, а на ней — тарелки и ложки; и, менее, чем через минуту, поднос с ломтями ржаного хлеба. А ещё через минуту тарелки наполнились горячими, щами, от шёл удивительно-приятный дух возбуждающий аппетит.
Поклонившись в пояс, Устинья обратилась к Николаю,
   — Не изволите ли, ваше сиятельство, умыться с дороги? Она полила ему из глиняного кувшина над медным тазом и подала свежее льняное полотенце с вышитыми на нем красными петухами.
   Вошел Матвей и обмыв над тазом руки, проговорил с поклоном,
    — Не откажите в милости, Николай Николаевич, испробуйте нашей крестьянской пищи.
    Матвей подвинул к столу самодельное кресло для дорого гостя. На столе кроме щей и хлеба стояли уже — соленые огурцы и помидоры; капуста, маринованные грибочки, моченые яблоки,  а также блюдо с ломтиками белого, с просвечивающими розовыми прожилками, ровно нарезанными Устиньей свиного сала и  кувшин с медовухой, да пара деревянных кружек.
    Матвей, встал и произнес на правах хозяина молитву.
  Затем, сев обратился к барину:
  — Благодарствую вас, за пожалование в мой дом и деревню, в которую из всех хозяев только дедушка ваш Афанасий Николаевич, лет пятьдесят восемь тому назад, заезжал, и то для того, чтобы посватать меня на Устинье. Добрый барин был! Он не только женил меня на красавице, каких в нашей деревне не сыщешь, а еще и приданное за ней дал, по нашим меркам к слову сказать, очень значительное.
   Но ни к слову он это сказал, умен был на Руси мужик, знал Матвей, что не просто так сосватал и женил его барин на своей крепостной, красавице Устинье, девушки из дальней от них деревне. Знал, что и дочка родилась не от него, все до месяца и дня высчитал и просчитал, знал, но только молчал, не выдал, что знает ни словом, ни намеком. И сейчас не просто так об этом сказал, а с умыслом: «пусть поймет, что я, зная это,  в какой-то мере причастен к барскому роду».
 Николай, выслушав его, улыбнулся,
   — Ну я, Матвей, — как вас по батюшке?— Егорыч, — подсказал Матвей.
   — Матвей Егорович, по-другому делу приехал. Хочу в деревне, и, не только в вашей, а во всех своих деревнях построить больницы, школы и церкви. Вы очевидно старостой являетесь?
  — Старостой меня никто не назначал и не выбирал, а народ им называет, слушается во всем и почитает.
   — Следовательно, вы и есть его признанный староста, — подытожил Николай.
    Как вы, Матвей Егорович, смотрите на эти новшества, которые я задумал построить?
Матвей Егорович, приосанился, гордо вскинул голову и с важным видом высказал свое мнение:
   — Постройку больницы и церкви одобряю. 
Врач — знающий, настоящий,  нам нужен. Покуда  моя Устинья наших сельчан травами, врачует, да роды принимает у всех рожениц. Церковь тоже очень необходима: приходится за три версты ходить, чтоб Богу помолиться или кому обвенчаться, иль ребенка крестить, да мало ли! Бывает, пока за священником едешь в такую даль, чтобы причастил умирающего, привезешь к нему священника а, он не дождавшись уж и представиться. А вот школа ни к чему — не пошлют крестьяне своих детей учиться грамоте, во-первых, они являются в каждой семье незаменимыми помощниками в хозяйстве, а во-вторых, из-за боязни, — как выучатся, загордятся перед родителями: мы, мол ученые, а вы кто? Неучи! И перестанут слушаться. Незачем их грамоте обучать, учение для крестьянских детей зло, — заключил Матвей.
   Николай удивился его рассуждению о ненужности постройки школы, но ничего на этот счет не сказал: Завтра утром, — решил он — поговорю с крестьянами. И с этими мыслями отправился на сеновал, где сам пожелал ночевать.
   Николай лежал на мягком душистом сене с открытыми глазами. Спать не хотелось.  На веревках, натянутых под самой крышей, висели пучки всевозможных трав, они издавали приятные запахи: пахло медуницей, и анисом, можжевельником и ромашкой, мятой и шалфеем, мать-и-мачехой, чабрецом, почками сосны и зверобоем, луком и чесноком; к ним примешивались другие запахи трав, название которых Николаю были неизвестны.
   Через соломенную крышу просвечивалось ночное небо с мигающими звездами. Он смотрел на него и думал: Как огромен мир и как прекрасен он!
Незаметно для себя он уснул. Его сон был спокоен и безмятежен. Проснулся он, когда заголосил первый петух, за ним — второй, третий и вдруг вся деревня огласилась многоголосным петушиным криком.
Он встал, оделся и спустился с крыши. Матвей, очевидно, встал еще раньше его, он уже возился у себя на участке, занятый поливкой. Устинья тоже была давно на ногах, она вышла из коровника с полным подойником молока.
   — Доброго утра вам, Николай Николаевич, — поклонилась она. — Хорошо ли спалось?
   — Благодарю, Устинья Никитична, — спалось так превосходно, как никогда в жизни, не спалось!
   — Не изволите ли выпить кружечку парного молочка, Николай Николаевич? Завтрак будет позже.
     — Увольте, Устинья Никитична, так рано не хочется. Пойду, окунусь в речке, да переговорю с народом, — сказал он и направился к калитке.
    Деревня жила уже полной жизнью: мычали коровы, квохтали куры, шли крестьянки, в основном девушки, кто от колодца, с полными ведрами воды, мерно раскачивающимися на коромысле, в так плавных движений, бедер, кто с пустыми ведрами только направлялись к нему. Поравнявшись с Николаем, девчата кланялись, краснея, как маков цвет и опускали глаза. Навстречу ехал мужик на телеге, груженной двумя мешками, видать с мельнице, — подумал Николай.
Мужик остановился перед барином, слез с подводы, поклонился в пояс.
    — Далече ли собрался, барин? — улыбаясь, одними глазами из-за лохматых бровей, — ничуть не смущаясь, задал вопрос.
    Знать не робкого десятка мужики в деревне этой,  — подумал Николай, — свободно себя чувствуют, независимо. Живут небедно, все на вид сытые, здоровые, довольные. Многие имеют в своем хозяйстве, кроме кур, коров лошадь, да бывает и не одну,  и всякой другой живности,  поэтому и ведут себя так свободно, смело.
   Затем ему встретились еще и другие  мужики. Они шли с косами за плечами, поравнявшись с ним, поздоровались с поклоном.
    — По какой надобности, пожаловали к нам, барин? — спросили
    — Да, вот хочу вам, больницу построить, церковь и школу. Как вы на это смотрите?
Переглянулись между собой, помедлили. Затем один из них ответил за всех
    — Больницу и церковь строй! Это — добре, а школа нам не надобна. Вместо нее мельницу бы новую выстроить, наше-то уже на ладан смотрит, того и гляди— развалится, а без нее, ох! Как худо будет.
    — Хорошо построю вам новую, — пообещал он, — но, скажите мне, мужики, почему же вы против школы-то? Детям вашим надо учиться грамоте.
    — Не надость, барин, зачем им учение? Всему их сама земля учит и природа, да опыт отцов и дедов. С рожденья знают, когда землю пахать, когда сеять,  можно хлеб, когда урожай собирать, когда землю пустить на отдых, чтоб набралась сил, отдохнула, как следует и потом опять родила добрый урожай.  Большей науки им не надобно, барин, от обучения грамоте, много ли толку? — один вред от неё токмо!
Вот, наш тебе сказ; извиняй, барин, нам надо идтись, на покос, пока еще роса. И поклонившись ему, они оставили его в полном недоумении.
   У речки он встретил старика, вместе с внуком, ловившим рыбу.
Николай подошел к нему:
   — Хорошо ли клюет? — поинтересовался он, поздоровавшись.
   — Грешно жаловаться, барин, поклонился ему в пояс старик. На завтрак ужо почти наловили,  Васютка, — обратился он к внуку лет пяти, — ну-ка, покаж барину улов.
    Васютка, не заставил себя ждать, с готовностью и горделивы видом, поднес он небольшое ведерко с плескавшийся в нем и поблескивая серебристой чешуей рыбой; здесь было несколько окуньков, красавцев карасей с красными хвостами, а так же  с десяток плотвичек и две большие щуки.
   — Неплохой улов, — похвалил Николай. — А на что ловите?
   — На червя, — ответил дед, —  а ты, барин, по какой надобности к нам заехал, сколько живу на свете, впервой барина вживую вижу.
   — Хочу в вашей деревне больницу возвести, церковь и школу, — ответил Николай.
   — Церковь — это ты хорошо надумал, что ж так долго сбирался-то, надость было раньше, теперче,  доживу ли до твоей постройке, аль помру, не исповедавшись.
   — Не помрешь дед, доживёшь, вон ты какой еще крепкий!
Старик дольно хмыкнул; — Тогды, строй поскорей свою церковь, мне скорость сто стукнет.
Больницу тоже хорошо, а вот школу — не надость строить. Не пошлют детей в нее родители, они в хозяйстве пособники первые. Жили все это время без школы и все ладно было. Детям с рожденья вразумляют, что только труд на земле человека кормит.
   Николай с минуту помолчал, — его поразило то, что все жители деревни, с которыми он успел поговорить единодушно, заявляли, — школа в деревне не нужна. Вот и этот мудрый столетний старик тоже против обучения крестьянских детей.
Может в этом, скрыта истина? Без толку учить того, у которого нет интереса к учебе — из него все равно ничего путного не выйдет, а тот, кто интерес к учебе имеет, сам найдет пути, пробиться к знанию, — подумал он. Каждому в жизни отведено свое место: дворянам — ученость, крестьянину — труд на земле.
От этих мыслей, проникнувших вдруг  в сознание, Николаю сделалось спокойнее.
    — Ну, а просьбы у тебя какие-нибудь к барину имеются, старик?  Не стесняйся, говори, обещаю все исполнить.
    — Нету, барин, никаких просьб. Хорошо живем, ни в чем не нуждаемся.
    — Так уж и хорошо? — глянул он на него.
    — Да, хорошо, — подтвердил дед, — сытые, ни почем не нуждаемся, и одеться во что есть, и зимой, и летом. А что нам еще надобно?
     — Значит, не голодаете, говоришь, а сам вон с раннего утра рыбу ловишь.
    — Так это, барин, от того, что свеженькой рыбки захотелось, вяленая-то за зиму поднадоела, а так же — мясо и сало, что на всю зиму запасено с осени.
   — Откуда же такие большие запасы мяса?  — удивился Николай.
   — Дык, мы на кабанов ходим, их в наших лесах за лето-то разводиться столько вся деревня вдоволь запасается. Раньше и я со всеми ходил, последнее время перестал, стар стал. Весной каждая матка рожает по десять, двенадцать поросят, к осени они подрастут, зажиреют, мяса накопят, тогды и забиваем их. Сало и мясо, засаливаем, спускаем в погреба и всю зиму, до следующей осени кормимся. Но ни одним только им питаемся, на нашем столе есть всегда яйца, молоко, сливки, творог, опять же — масло сбиваем. За ягодами разными все лето ходим, грибами, но и на дичь охотимся, зайцев, ежели свежего мясо захочется, и медвежатиной иной раз балуемся, мед дикий в дуплах собираем. Из шкурок зайца, лис и медведя шубы теплые на зиму шьем.
   Так, что, как видишь, барин, ни в чем не нуждаемся, за все благодарение Богу приносим, всем, что надобно для человека, он снабдил.
   Старик с внуком собрался уходить, поклонился Николаю в ноги, взял ведерко с наловленной рыбой, Васютке дал нести удочки, сказав при этом, чтобы попрощался с барином, и удалился. Николай посмотрел им вслед и тоже отправился к дому Матвея, пора было собираться в обратный дальнейший путь.
 
Глава 21
    Матвей радушно встретил его. — Ну как вам наша речка, Николай Николаевич по нраву пришлась, аль нет?
     — Еще как по нраву, Матвей Егорович, вода чистейшая, точно слеза, да  холоднющая такая, что дух захватывает!  Но – это самое-то что надо!  Сразу   взбодрит  и придаст силы на весь день.
     — Тогда к столу, Николай Николаевич, — завтрак уж давно вас дожидается. Устинью позвали роды принимать, никак молодуха Авдотья разродиться, не может, вдвоем завтракать будем, кажись, она не скоро возвратится.
    — Жаль, что уеду и с ней не попрощаюсь, — с искренним сожаленьем, сказал Николай.
   — А что ехать-то так скоро, надумали?  Погостили бы еще малость, Николай Николаевич.
   —  С великим удовольствием погостил бы, Матвей Егорович, понравилось мне тут у вас. Места хорошие и люди им под стать. С кем удалось побеседовать — все по нраву пришлись. Но надо ехать, чтоб до темноты до другой деревне добраться, и до конца этой неделе все деревни свои объехать, поговорить с людьми о намеченных мной в них постройках.
    — А нашенские, что говорят? Одобряют ваши задумки?
     — Постройку церкви и больницы ободряют, но насчет школы — все в голос, против, —  вздохнул с сожалением Николай, вместо нее мельницу новую просят построить.
    — Да мельница наша состарилась, еле-еле дышит, ни сегодня-завтра рухнет, ее в первую очередь строить надость. Послухай, барин, что я тебе скажу: не нанимай городских строителей для построек; чужаки нам не нужны, а пригласи ты моего свояка, мужа дочери Евдокии, Илью Савельича — это отменный мастер — золотые руки, он и сынов своих строительному делу обучил, жалеть не будешь. В короткий срок все в лучшем виде сделают, и тебе будет дешевле, и нам любо.
    — Так, Евдокия дочь ваша, и стало быть, Анна внучка, — удивился Николай.
    — Чему же тут удивляться-то, барин?
    — А, как мне не удивляться, Матвей Егорович, — вчера утром я познакомился с Евдокией Матвеевной, привез к ней Анну. Матушка моя, отпустила ее еще на неделю домой, узнав, о том, что мать ее еще слаба после болезни. А вечером этакого же дня, знакомлюсь с вами, не зная еще, что вы ее отец, и Устинья Никитична — мать.
    — В нашей деревне почитай все родственники, да и в других деревнях живут. Вот дочку Илья и пожелал взять в жены, когда разъезжая по деревням по строительному своему делу, заехал к нам в деревню, вмиг влюбился в нее как увидел, и стал просить меня, чтобы, дал я отцовское благословление на брак с нею. Долго я не соглашался, все присматривался к нему, пока не разумел, что лучшего жениха для Евдокии не сыскать. Парень — серьезный и дюже умный, на все руки мастер, и происхождением из семьи зажиточного крестьянина.   Отдал я ему свою дочь, отдал и до сего времени не жалею, не ошибся в нем. Люби он ее очень и она его тоже любит. Говоришь, барин, заезжал к ним утром,
обратил внимание какой у них дом? Это Илья своими руками построил для своей Евдокии! Так что не зря, любезный Николай Николаевич совет даю — взять его в дело.
    — Хорошо, Матвей Егорович, принимаю ваш совет, поговорю с Ильей Савельевичем, я как раз обещал, как буду возвращаться назад, заехать к ним за Анной, — сказав это, он поднялся и поблагодарил за завтрак. — Где мой конь, наверное, заскучал, засиделся?
    — Какой там, заскучал, Николай Николаевич, ему по нраву пришлась моя Красотка, влюбился ваш Орлик, видать в нее. Вот бы от него жеребеночка получить, барин!
    Николай от души рассмеялся. — Видать Матвей разбираешься ты в племенных рысаках. Не только по нраву твоей Красавке пришелся мой Орлик, но и тебе, жеребенка захотелось от него получить!
Матвей смутился. — Да, не для себя, барин, а для Аннушки, хочу ей подарок сделать. Очень она лошадей обожает, ужо небойсь, с шести лет, на коня моего просилась ее подсадить, когда одно лето у меня гостила. Тот конь стар уже, а Красавку я у цыган жеребеночком купил, когда они мимо нас проезжали и остановились ненадолго. Все сбережения, что были за долгие годы накоплены за такую малютку отдал, да еще кур с десяток взяли, ей год сейчас от роду всего. Добрая лошадь, цыгане толк в лошадях знают, только отменных воруют.
    — Ох хитер ты, Матвей! — снова засмеявшись, проговорил Николай, — ладно, так и быть задержусь, выводи свою Красавку вместе с моим конем и проводи меня до лугов; пустим их, пусть порезвятся, может, что и произойдет между ними.
   Лошади, как только почуяли волю, заржали и пустились наутек, только их и видели.
    — Ну вот, Матвей, теперь и я без коня, и ты без лошади. Что делать-то будем?
    — Дожидаться, — спокойно ответил, Матвей, — не сумлевайтесь, барин, скоро возвратятся,  вдоль насытятся друг другом и возвратятся.
     Но ждать пришлось долго, уже солнце стало клониться к полудню, когда вдали показались бегущие рядом друг с другом лошади.
Лицо Матвея расплылось в довольной улыбке,
    — Я же говорил, что возвратятся, — радостно воскликнул он, и потер от удовольствия руки, — дело сделано, барин! Но взглянув на Николая, осекся. Лицо Николая Николаевича было  серьезным, сосредоточенным на мысли; в этот момент он думал: время было  потеряно — стоило ли сейчас пускаться в долгий и нудный путь,  не лучше ли отправиться, в ночь. Запрягая Орлика, рассуждал он сам с собой, — тогда, как раз к утру, он доберется до одной из деревень, и ему достаточно будет несколько часов, чтобы переговорить с его жителями. В деревнях люди встают с восходом солнца. Все деревни теперь не так далеко расположены друг от друга и ему удастся побывать за день в двух, а то и в трех из них. К тому же ехать на голодный желудок, а он почувствовал, что очень проголодался за это время, когда сидел на траве, с Матвеем, дожидаясь возвращения лошадей. О чем они только не переговорили с ним, коротая время.
Мысли его внезапно прервал, Матвей, когда, запрягши свою Красотку, подошел к нему.
    — Я вот, что поразмыслил, Николай Николаевич, — сказал он, — было бы разумней вам вернуться вместе со мной, пообедаем, небойсь, проголодались ужо, я по себе сужу, потом и поужинаете, а как настанет ночь, тогда и поедите.
Мысли их удивительным образом сходились.
     — Да, я тоже так подумал, Матвей Егорович, так будет разумней, — согласился он...
    Спал он и эту ночь снова на сеновале, но встал значительно раньше. Завтракать отказался и на вопрос Устиньи:
    — Зачем же так торопиться-то и ехать на голодный-то желудок, позавтракали бы, потом и поехали. Он ответил:
    — Не могу, Устинья Никитична, мне надо за неделю объехать все  десять деревень, поговорить с людьми, а в конце недели, как обещал, заехать за вашей внучкой Анной, как обещал.
    Услышав это, кольнуло что-то у Устинье в левом подреберье, и резкая боль пронзила грудь. Схватилась она за нее, но вида не подала и спокойно сказала:
   — Пойду, соберу тебе завтрак в дорогу, и только, когда вошла в избу, повалилась на скамью, заохала и застонала: Ох, чует мое сердце, повторится моя история с внучкой. Но пересилив себя тут же встала отрезала два куска от пшеничного каравая, отварила яйца, все по отдельности, завернула в чистую тряпицу, положила в холщовую сумку. Едва успела — Николай уж запряг коня. Подавая ему сумку с едой, заглянула в глаза, проницательным взглядом и сказала:
    — Пообещай мне, барин, что никогда ни словом, ни действием не обидишь, внучку мою, Аннушку.
    — Помилуйте, Устинья Никитична, как можно обидеть этого, можно сказать, ангела во плати.
Но она не удовлетворилась его ответом.
     — Прошу тебя, барин, ты все же дай мне слово, успокой мою душу, сколько живу, буду молиться за тебя.
     — Хорошо, Устинья Никитична, даю вам слово, никогда не обижать Анну, — сказал он и, сев в коляску, дернул за вожжи.
Николай объехал все деревни, как и предполагал за неделю. Вечером, в пятницу он был уже в доме Анны. Илья вместе с сыновьями только что вернулся с полевых работ. Поговорив с ним насчет построек и сказав, что его ему как замечательного мастера по строительному делу, рекомендовал его тесть, он сказал, что если Илья Савельевич берется исполнить весь заказ, то он освобождает его и всю его семью, от сельскохозяйственных работ на помещичьих полях, а также и от оброка. Завтра же он передаст со своим управляющим часть денег; всю сумму Илья получит по завершению всех работ. Начать строительство он рекомендует с той деревни, где живет его тесть, там в первую очередь необходимо построить мельницу, так как прежняя, вот-вот рухнет.
    Пока они беседовали Евдокия накрыла на стол, и пригласила Николая Николаевича поужинать с ними и испить чая.
    — Отказ ваш не принимаю, Николай Николаевич, вы ведь обещали мне давеча, — напомнила она ему. Но он и не думал отказываться, с самого утра не единой маковки не было у него во рту. Поужинав и выпив две кружки душистого чая с мятой, он поблагодарил Евдокию Матвеевну за вкусный ужин и сказал, что ему надо собираться в дорогу.
    — Я думала, — сказала Евдокия, — вы переночуете у нас, чего на ночь-то ехать, утром поедете.
    — Благодарю вас, Евдокия Матвеевна, за приглашение, но надо ехать, тем более, что от вас до моего загородного дома не так далеко, еще до ночи буем на месте, пусть Анна собирается, — не успел он это сказать, как открылась дверь, и из соседней комнаты, и в ней показалась Анна.
     — Я уже готова, Николай Николаевич, улыбаясь, — сказала она.
     — Тогда едем прямо сейчас, не теряя ни минуты, — улыбнулся он ей в ответ.
     Прощаясь с Евдокией Матвеевной, он наклонился и поцеловал ей руку, от чего она стушевалась. Затем пожал руку каждому из сыновей и Илье Савельевичу и сказал:
      — Если какой инструмент понадобится для работы, не стесняйся, говори управляющему — все будет тут же исполнено.
     Аннушка обняла мать, братьев и отца. Николай помог ей сесть в коляску, и они выехали за ворота.
    Ехали они всю дорогу снова молча. Каждый опять думал о своем. Николай о том, что в деревнях, которые он объехал крестьяне в отличие от деревни, которую он посетил самой первой, не были против строительства школы, а наоборот были довольны всеми постройками, включая и школу, и благодарили его за заботу.
    — Что же скажите, — спрашивал он их, — пойдут ваши детишки учиться?
    —  Как же они могут не пойти? Нежели возможно ослушаться родителей и барина. Раз он повелел детям учиться — значит тому и быть! Барин — наш хозяин, разве могем мы ослушаться его в чем-либо, — отвечали они.
   Эти ответы окончательно убедили его: школы он будет строить во всех своих деревнях, а в той деревне, где крестьяне против постройки ее, здесь должны хорошо поработать учителя и заинтересовать детишек, вызвать у них интерес к учебе.
    А у Аннушки были все мысли о цирке. Уже завтра, она побывает в настоящем цирке и посмотрит всю полностью программу. Там, наверное, будут выступать не только артисты, но и звери: медведи, львы, тигры. Как это интересно! Сердце ее радостно трепетало от этих мыслей. Она стала продумывать какое платье ей лучше надеть на представление и так разволновалось при этом, не зная, какое, но потом успокоила себя: «Не все ли равно, какое? Вот дурочка, чего она заморачивается на этот счет, разве это так важно, ведь она идет не себя показывать и не платье демонстрировать, а смотреть представление».
   Небо было все в звездах, когда они подъезжали к барской усадьбе. Они так ярко светили что, казалось подмигивали, и улыбались им, желая счастья…
Глава 22
Этот день для Аннушки с самого утра был днем томительного ожидания,  — сегодня вечером она идет в цирк! Сердце трепетало при одной этой мысли,  и радость разливалась в ее груди. Скорее бы наступил этот вечер. Но день тянулся и тянулся. Она бралась то за одно, то за другое дело, но время не шло от этого быстрее, стрелки на часах двигались по четкому правилу, раз и навсегда установленному для них.
   На кровати уже с утра лежало платье, тщательно разутюженное и ожидающее, когда его наденут. Аннушка подходила, брала его, прикладывала перед зеркалом к груди и снова возвращала на место.
   Но вот, наконец, стрелки приблизились к назначенному часу. Аннушка быстро надела платье и, подошла к зеркалу, чтобы причесаться. Она не стала ничего выдумывать с прической, решив причесаться на прямой пробор, заплела одну косу и уложила ее на затылке, заколола красивой заколкой, что когда-то подарила ей барыня на день рождения.
 Кроме этой заколке, на ней не было никаких украшений: ни бус, ни колье на шее. Она попробовала надеть деревянные бусы — подарок отца в день рождения, но они никак не сочетались с ее шелковым платьем, и она положила их опять в шкатулку, сделанную и подаренную ей братьями.
    Когда же подошло время и они сели в карету, Николай, Николаевич, взглянув на Анну, — сказал:
   — Вы прекрасно смотритесь, Анна, но в вашем туалете не хватает одной существенной детали, — и пересев к ней, он открыл перед ней бархатную продолговатую коробочку. Перед глазами Аннушки предстали прекрасное жемчужное ожерелье, и серьги с таким же камнем.
   — Разрешите, я вам застигну, достав ожерелье из коробки, он потянулся к ней.
   — Нет, нет! —  почти крикнула она, быстро пересев на другое сидение.
   — Чего вы, испугались, Анна, — это отнюдь не подарок, я взял эти дорогие украшения на прокат, завтра же я должен вернуть все назад.
 Он встал и подойдя к ней с ожерельем в руках, почти в приказном тоне, сказал:      — Повернитесь, я застегну его вам.
Она покорно повернулась, вся красная от стыда и смущения.
   — Серьги надеюсь, вы вденете в уши сами, — сказал он холодно, и сел, напротив.
    — Но у меня не проколоты уши, как бы оправдываясь, — виновато проговорила она.
    — Извините, я этого не учел, — также холодно, ответил он.
    Его холодность говорила о том, что он очень обиделся на нее. И это не давало ее душе покоя всю дорогу, пока они ехали.
     — Он вправе был обидеться, — говорила она себе. Как она себя повела? —Стыдно, ох, как стыдно! Так плохо подумать о нем! Что она себе вообразила? Что он не зря дарит ей такой дорогой подарок, что он влюбился в нее и хочет использовать ее в своих интересах? Какая же она дурочка!
Ему, богатому дворянину было бы очень неловко появиться среди светских вельмож, которых, наверняка будет немало в цирке, с девушкой так бедно выглядевший, вот, он и взял в прокат это дорогое ожерелье с серьгами, обязуясь его вернуть на следующий день.

  Как теперь ей загладить перед ним свою вину, вернуть его прежнее расположение к ней, какое было до сего времени, — ломала она себе голову и ничего не могла придумать.
    Успокоилась она только тогда, когда они сели на свои места и началось выступление. Всем ее вниманием, теперь завладела арена, на которой происходили невероятные трюки, захватывающие, и волнующее, заставляющее испытывать страх за гимнастов, исполняющих на высоте под самым куполом цирка. Порой ей приходилось больно закусывать губу, чтобы не вскрикнуть, испугавшись, что кто-нибудь из гимнастов сорвется и разобьется, полетев вниз, а он просто летел вниз, как потом, ей сказал Николай Николаевич, на тонком, металлическом шнуре, и, встав на ноги с улыбкой, посылая поцелуй зрителям. И они, восхищенные долго аплодировали ему.
После этого номера, охватившего небывалым азартом публику, был объявлен антракт. Зрители поднялись со своих мест и двинулись к выходу, обмениваясь по пути впечатлениями о номере. Николай с Анной вышли вместе со всеми в просторное фойе, где работали уже небольшие буфеты, торговавшие легкими закусками, горячим кофе, сельтерской водой и мороженым.
   Николай взял два вафельных стаканчика с мороженным. Они уже доедали мороженное, когда к ним подошла Екатерина Егоровна с молодым человеком, поддерживающим ее за локоток.
    Поздоровавшись с Николаем и Анной, Екатерина Егоровна представила своего спутника.
    — Дмитрий Петрович Вяземский, мой жених. Мы уже помолвлены, через год наша свадьба, — с сияющей улыбкой, сообщила она, глядя ласково на своего  жениха.
    — Поздравляю вас, Екатерина Егоровна и, Дмитрий Петрович, с этим знаменательным событием в вашей жизни!
    — Присоединяюсь к поздравлению Николая Николаевича, Екатерина Егоровна, и радуюсь за вас, — сказала Аннушка.
    — Ой! Что же это я, — спохватилась Екатерина Егоровна, — не представила вам, Дмитрий, своих друзей:
   — Николай Николаевич Лиховской и его дальняя родственница, Анна Ильинична,— прошу любить и жаловать!
    Дмитрий Петрович поклонился одним наклоном головы Николаю Николаевичу и поцеловал руку Анне.
    — Мы вчера с Дмитрием Петровичем были в театре, — продолжила свои сообщения Екатерина Егоровн. — Вы еще не смотрели комедию Крылова Ивана Андреевича, «Модная лавка»? — Настоятельно рекомендую посмотреть! Очень интересная вещь, и артисты играют превосходно, не пожалеете, — сказала она, улыбаясь во весь свой большой рот. — Ой! Извините, — Дари, моя подруга, мне машет рукой,  простите, я оставляю вас, обещайте, что посетите меня вместе с Анной в ближайший четверг, — мы принимаем по четвергам.
   Только они отошли, подошел князь, Андрей Иванович Никольский, бывший сокурсник Николая по военному училищу, со своей супругой Софьей Зигмундовной.
    Николай Николаевич знал, что он женился вскоре после окончания училища. Сразу после выпуска, он отказался от военной службы и подал в отставку. В училище Андрей поступил по настоянию отца, которого расстраивало, что его сын растет ленивым, капризным ребенком, поэтому он определил его в военное училище, пологая, что военная служба пойдет ему на пользу: она приучит его к дисциплине, поможет преодолевать все трудности, выпадающие на долю человека, и сделает из него настоящего мужчину. Но ожидания его не оправдались, Андрея не интересовала военная служба, его больше привлекала гражданская жизнь, он не хотел ни от кого зависеть и никому подчиняться. Его любимым занятием были: картежная игра и игра на скачках.
В училище он учился плохо и окончил его, имея по всем предметам сплошные тройки, и чтобы отец не насаждал ему, он вскоре женился на девушке из очень богатой семьи, с которой встречался на светских балах.
    Софья влюбилась в него по уши с первого взгляда, и первая призналась ему в любви. И не мудрено было не влюбиться в него. Андрей был красив. У него были почти правильные черты лица: красивый греческий нос, светлые волосы оттеняли большой смуглый лоб и при карих, почти черных глазах и бровях, придавали лицу необыкновенную симпатию. Единственно, что несколько портило его красоту, так это — тонкая верхняя губа и несоответствующая ей -  нижняя, толстая и мясистая, а также совершенно маленький подбородок, выдающий полное безволие его характера. Но он, зная этот недостаток в своей внешности, отрастил усы, прикрывающие верхнею губу, и бородку клинышком,  за которыми тщательно ухаживал.
    Софья нравилась ему, но любил ли он ее? — этим вопросом он не задавался. Она являлась самой богатой невестой в городе, и он женился на ней. И ни разу не пожалел. Софья была умной женщиной, любила его так сильно, что прощала все шалости.
     — Кого я вижу, Николай, ты ли это? — воскликнул он! Боже мой, сколько лет прошло, когда мы виделись в последний раз, ты тогда отправился сразу из училища в действующую армию, ты что уже отслужил или в отпуске? — и женат, как я вижу. Дай, дружище, я тебя обниму, — он обнял и расцеловал Николая. — Ну познакомь меня, наконец, со своей красавицей-женой!
     — Андрей, ты ошибаешься, Анна не жена мне, а моя дальняя родственница.
     — Ну красавица, какая красавица! Я таких встречал, только на полотнах великих художников, но скажу прямо, — родственница твоя, пожалуй, красотой своей затмит всех мадонн, изображенных на гениальных полотнах, ей богу, затмит! — Позвольте, Анна, простите, как вас по отчеству? — Ильинична, — подсказал Николай. — Анна Ильинична поцеловать вашу ручку? Он наклонился и поцеловал Анне руку.
Она покраснела и опустила ресницы.
    Прозвенел первый звонок, извещая о начале второго отделения. Андрей Иванович достал визитку и протянул Николаю:
   — Непременно будь в ближайшие дни, вместе со своей очаровательной родственницей, у нас.  Мы с женой будем очень рады вас принять.
    Второе отделение было полностью отдано диким тиграм. В большую клетку, что занимала почти всю арену, вбежали четыре больших полосатых тигра, и сразу после них, в нее вошла дрессировщица. Послав публике приветственный реверанс с поцелуем, она усадила рычавших и огрызавшихся зверей на тумбы. Повинуясь, каждый из них занял свое место, после чего получил, как награду кусочек мяса прямо в пасть, поданной на кончике острия палки.
    Затем дрессировщица заставила зверей перепрыгивать друг через друга. Потом усадив трех из них на каруселях, четвертому велела крутить ее. Тигр ходил по кругу, опершись передними лапами на ручку катая, сидящих собратьев.
После этого номера, который всем понравился, она заставила тигров прыгать по очереди в горящий по краю обруч. Этот трюк звери выполняли с большими претензиями: они огрызались, злобно рычали и отказывались повиноваться. Приходилось с некоторыми, повторять его несколько раз, и лишь на третий-четвертый, зверь выполнял приказ своей повелительницы.
Затем последовал другой номер: уложила всех тигров друг за другом на отдых, на полу клетки и, на получившийся из зверей живой ковер, улеглась сама, затем одному из них, лежащему с краю, раздвинула пасть и, сунула в нее свою голову.
В зале сразу же все стихло, зрители сидели не дыша. Аннушка крепко зажмурила глаза и сжала кулаки. Она открыла глаза только тогда, когда послышались торжественные звуки марша.
Дрессировщица, раскинув в стороны руки, с улыбкой кланяясь на все стороны, зрители дружно и долго аплодировали.
   Это был последний номер программы. Когда Николай и Анна вышли на крыльцо цирка, их карета стояла уже у самого подъезда.
Ехали молча, впечатления, полученные от просмотра, переполняли душу. Николай взглянул на Аннушку. Лицо девушки раскраснелось от удовольствия полученного в результате просмотра. От волнения, глаза ее светились радостным блеском. В этот момент она особенно была хороша.
 И ему захотелось обнять ее, поцеловать, прижать к своей груди, и он  потянулся к ней и раскинул руки для объятий, как вдруг перед его глазами возникло лицо ее бабушки, Устиньи, и он ясно услышал ее слова: — Обещай мне, барин, что никогда ни словом своим, ни действием, ты не обидишь мою внучку Аннушку. —  Тогда он не понял, — зачем она ему это сказала? Сейчас же он разумел, то, что имела в виду эта мудрая женщина, и, поняв, опустил руки, возвращаясь на свое место.

Глава 23
   Узнав, что Аннушка с Николаем были в цирке, Ольга Васильевна загрузила Анну работой. Она велела ей за неделю сшить летние платья всей дворне.
Комната Анны была вся завалена тюками недорогой материи.
     За завтраком Николай напомнил Анне:
      — Вы не забыли у нас с вами приглашения в две семьи, — к Екатерине Егоровне и к князю Андрею Ивановичу. Я предлагаю первый визит нанести Екатерине Егоровне, князя Андрея мы можем навестить в любое время.
    — Что такое ты, говоришь, Николя? — глянув недовольно на сына, произнесла Ольга Васильевна, — какие такие визиты?!
У Анны много работы. Я велела ей за эту неделю обшить всю прислугу, я не могу больше смотреть на то тряпье, какое она напяливает на себя.
    — Матушка, не кажется ли вам, что это слишком! Разве можно за одну неделю сшить десять платьев? Да и за две, пожалуй, не управиться.
    — Не кажется ли тебе, Николя, — вскипела барыня, — что ты лезешь не в свое дело?
    Поняв, что затевается грандиозный скандал между матерью и сыном, Аннушка поспешила уйти, поблагодарив за завтрак, она встала из-за стола и подойдя к двери и, открывая, она услышала, как крикнул взбешенный Николай:
     — Не мое дело! Вы так считаете?! А я так не считаю! Все, что касается моих подданных, является моим прямым делом.
Аннушка быстро закрыла дверь и спустилась к себе, чтобы больше ничего не слышать.
 А на верху — продолжали кипеть страсти:
     — Хочу вам напомнить, дорогая моя матушка, если вы позабыли, что я являюсь единственным наследником отцовского капитала, вы до моего совершеннолетия были моей опекуншей и продолжали ею быть, пока я служил. Теперь я штатский и все полномочия по имению переходят ко мне, поэтому я отменяю ваше распоряжение. Анна освобождается от всякого шитья.
    После этих слов сына у Ольги Васильевны перехватило дыхание. Она не могла говорить. Помолчав с минуту, она налила себе в стакан воды и выпила.
    — О! Николя, разве можно так разговаривать с родной матерью, — со слезами на глазах, проговорила она, — ведь я тебе желаю только добра. Хочу, чтобы ты женился на богатой девушке из знатной семьи, а ты носишься с этой крепостной девкой, водишь ее по циркам, знакомишь со светскими людьми нашего круга, пора бы тебе задуматься о себе и своей женитьбе, Николя, и постараться выбрать для себя невесту.
    — Я ее уже выбрал, матушка.
    — Вот как? — удивленно глянула на сына Ольга Васильевна, — и кто же она?
    — Анна! Я женюсь только на Анне.
    — Ты совсем обезумел, Николя! Жениться на своей крепостной девке, — стыд и позор!
    — Это вы так считаете, а я так не считаю. Петр I женился же на гулящей, совершенно безродной девке и сделал ее царицей, почему же я не могу жениться на своей крепостной? Да, кстати, вы же, желая Анну отдать замуж, представляли ее, не как крепостную, а как свою дальнею родственницу и многие ее теперь, так и воспринимают. Я люблю Анну, люблю по-настоящему и никому ее не отдам. Завтра же объявлю ее своей невестой, заручившись пред этим ее согласием.
   Ольга Васильевна,  глянув на сына, — произнесла со вздохом,— дурак, настоящий дурак, что еще можно сказать! И вышла из столовой.

Гава 24
    Аннушка замочила ткань, которую выбрала повариха Дуся для своего платья и разглаживала слега подсохшее полотно, утюгом, когда в комнату заглянула Полина:
    — Аня, к тебе можно?
    — Заходи, Полиночка.
    — Ой, сколько красивой ткани! — воскликнула Полина, Аня, ты всем будешь шить платья или только Дуси?
    — Всем, Полиночка, выбирай из какого ситчика,ты хочешь, чтобы я тебе сшила.
Обрадованная Полина принялась разглядывать каждый рулон, теряясь перед таким богатством разноцветной ткани. Наконец она остановилась на материи, по белому полотну которой были разбросаны васильки.
     — Вот из этой, Аня.
     — Хороший выбор, Полиночка, — одобрила Анна. — Подойди ко мне я сниму мерку и отрежу от рулона нужное полотно для твоего платья, ты сама можешь замочить его, а когда оно немного подсохнет, разгладить.
     — А зачем, Аня, ткань замачивать?
     — Так надо, Полиночка, иначе ткань при шитье, может дать усадку.
Полина не поняла, что такое усадка, но переспрашивать не стала, а с радостью взяла отмеренное Анной лоскут и пошла замачивать.
    Когда она вернулась с подсушенной тканью в комнату, Анны уже заканчивала раскрой платья для поварихи.
    Увидев Полину, — она сказала, — теперь, как следует – отутюжь и можешь  выбирать фасон для своего платья.
    Не успела она это сказать, как в комнату вошла Вера.
    — Барыня отменила свое распоряжение, Анна, — сказала она, — и велела мне забрать все рулоны. Полина в растерянности глянула на Анну.
    — А как же мое платье?
    — Не беспокойся, Полиночка, тебе и Дусе я сошью, несмотря на то, что барыня отменила свое распоряжение, раз уж вы выбрали с Дусей ткань, и я ее отрезала от тюка.
    — Аня, а если я сейчас выберу ткань, сможешь ли ты и мне сшить платье? —почти с мольбой в глазах глянула на Анну, Вера.
    Анна не могла отказать в ее просьбе.
    — Ладно, Вера, — сказала она. — Вам трем сошью, но прошу, не говорите больше никому.
    В этот день Николай и Аннушка обедали вдвоем. Ольга Васильевна не вышла к столу, сославшись на плохое самочувствие, и велела принести обед ей в спальню.
Лицо Николая было спокойно и безмятежно, он не чувствовал за собой сколь-нибудь вины перед матерью, наоборот, он был доволен собой, давно пора было расставить все точки над «и».
Он далеко не мальчик, чтобы слушаться во всем мать и жить по ее указке, он вполне взрослый мужчина и волен сам распоряжаться и своей жизнью.
Аннушке, в отличие от Николая, было как-то не по себе, ей казалось, что скандал, который произошел утром между матерью и сыном, в какой-то мере касается ее,  она чувствовала себя в чем-то виновной, хотя и не понимала, в чем она провинилась перед барыней. Аннушка сидела за обеденным столом, опустив ресницы в тарелку, боясь поднять их.
    — Анна, вы плохо себя чувствуете?.. или у вас сегодня просто плохое настроение? — обратился к ней Николай.
    — Нет, Николай Николаевич, все в порядке, — ответила она, подняв, на него глаза и снова опустив их.
   — Не кривите душой, Анна, я же вижу, что с вами что-то не так. Он внимательно посмотрел на нее. Она промолчала.
    — Ну ладно, не хотите говорить, не говорите, я не обижусь, и, — помолчав, с минуту,  сказал,  —  я сегодня собираюсь прогуляться верхом на лошади, не составите ли вы мне компанию, Анна?
Он увидел, как загорелись, при этих словах, ее глаза.
    — Верхом на лошади? — даже не знаю, Николай Николаевич, что вам ответить.. смогу ли? Я садилась на лошадь только, когда была маленькой девочкой..  и у меня, ко всему прочему, нет амазонки, —  зачем-то добавила она краснея.
   — Но тогда это будет пробный выезд или лучше сказать учебный. Я вас обучу верховой езде, а амазонку вы потом себе сошьете, если вам такая прогулка понравится. А пока – наденьте самое длинное платье из тех, что у вас есть. Мы далеко не поедем, потренируемся в пределах усадьбы.
    — Ну как?.. согласны вы на такие условия?
Аннушка улыбнулась и кивнула головой в знак согласия.
    — Тогда готовьтесь, через полтора часа выезжаем, — улыбнулся и он.
   Войдя, к себе в комнату, Анна достала все три платья. Они были ей по щиколотку, длиннее не было. Выбрав одно из них, которое, по ее мнению, больше всего подходило для верховой езды, вооружившись иголкой, она пришила к его подолу две кружевные оборки, и, одев его, набросила на голову газовый шарф, и, подойдя к зеркалу, глянула на себя критическим взглядом.    Широкий шарф удачно прикрывал  небольшой вырез платья;  концы его с длинными кистями она закинула за плечи. Удовлетворившись своим  отражением в зеркале, она вышла на крыльцо.
    Николай уже вывел из конюшни молодого коня, для Анны, по прозвищу Пегас. Стройный, бурого окраса конь, Анне очень понравился и она, подойдя к нему, погладила его по шее.
Дамское седло, на этот день, пришлось позаимствовать у матери, но он сказал, что завтра же закажет для нее  персональное седло.
    За два часа занятий Анна овладела полностью верховой ездой. Создавалось впечатление, что она уже имела навык езды раньше, и Николай осторожно спросил ее об этом. Она  рассмеялась. Не знаю, можно ли считать это за навык.
    — В детстве я часто  залезала на нашего коня Орлика. Скакала на нем, разумеется, без седла по всем окрестностям села, иногда мы с ним заезжали в лес. Я отпускала его полакомиться сочной травой, а сама лакомилась лесной ягодой, собирая ее в рот.  Я не замечала времени и, часто возвращалась домой  уже под вечер. Мама ругала меня, но я все равно, садилась на Орлика, так как, не могла лишить себя удовольствия покататься на нем.
   — И правильно,  что не лишили! — сказал Николай. — Я тоже с самого раннего  детства, едва научившись ходить, ездил на коне. Это был маленький, совсем маленький конь, его мне подарил папа, и научил им управлять. Моя мама, тоже была против; она боялась, что я могу упасть и расшибиться. Она, каждый раз, когда отец сажал меня на коня, умоляла его прекратить эти обучения, но отец был неумолим, а я был в неописуемом восторге от езды на нем,  если бы меня лишили этого удовольствия, я чувствовал бы себя несчастным ребенком.
    Погода стояла отличная, день выдался пасмурный, но теплый, легкий ветерок приятно освежал лицо, раздувал волосы всадников и гривы лошадей.
Николай предложил проехать до ближайшего леса и вернуться назад.
Их лошади шли рядом и молодые люди переговаривались между собой. С разговорами не заметили, как доехали до опушки леса. На пригорке Анна увидела ягоды земляники.
    — Смотрите, Николай Николаевич, уже земляника поспела! Я обожаю эту душистую ягоду.   
    — Тогда давайте остановимся и соберем ее.
    — А куда? У нас же ничего с собой нет.
     — Да прямо в рот, — улыбнулся Николай.
     Они спешились, Николай привязал коней к дереву, и присоединился к Анне, которая уже лакомилась земляникой, собирая ее в рот. Николай набрал целую ладонь, выбирая самую крупную, и, на ладони поднес, Анне.
    — Ух, какая у вас крупная! — удивилась она.
    — Это вам,  — сказал он, — берите и кладите в рот.
    — Нет, я так не могу! Давайте вместе, я одну и вы одну.
    Он весело рассмеялся и согласился. Они ели ягоду, смотрели друг другу в лицо и прыскали от смеха. Рот Анны был красный от ягод, а свои губы Николай специально намазал ягодой, чтобы были тоже красными.
    Вдоволь насладившись земляникой, они сели на пригорок. Анна облизывала языком сладкие губы, а Николай достал носовой платок, чтобы вытереть испачканный земляничным соком губы
    — Зря вы это делаете, — сказала, Анна, — вам очень идут такие губы. Ее веселость передалась ему:
     — Тоже самое, я могу сказать и о ваших, зря вы их облизали, — сказал он.
  И они рассмеялись вместе. Смеялись долго, хотя смеяться было, казалось не над чем. Успокоившись, он сказал:
     — Анна, будьте моей женой, я вас давно люблю!
     Этот, довольно неожиданный переход Николая Николаевича, от только, что  веселого, игривого настроения к серьезному и, жизненно важному разговору, был  для нее, словно гром среди ясного неба! Лицо девушки сразу приняло другое выражение. Брови ее сдвинулись к переносице, образовав на нем озабоченную складку. В уме, пронеслось: зачем он это сказал ?! Зачем разрушил то хорошее, что  произошло только, что между ними?
Он заметил, как  изменилось ее лицо после произнесенных им слов, и, не поднимая,  на нее глаз, продолжил свое признание:
    — Я полюбил вас сразу же, Анна, как только увидел в первый раз. Я понял, что только вы и, никто другой, можете сделать меня счастливым на всю жизнь, и если вы, Анна, питаете ко мне, хоть малую долю тех чувств, которые  испытываю я к вам, не откажите мне, станьте моей женой!
    Анна молчала, лицо ее было все также серьезно суровым.
     — Что же вы молчите, Аннушка, —  тихо произнес он, — скажите, не откладывая прямо сейчас, люб ли я вам, хоть малость  или вовсе, не люб? Если это так, я извинюсь перед вами и даю слово: никогда больше не напомню вам о своей любви, хотя любить вас не перестану. Не молчите, прошу, вас! Скажите, только одно слово: любите вы меня или нет.
    — Я люблю вас, Николай, Николаевич, и полюбила, как и вы меня, как только впервые увидела вас, и ответила бы согласием на ваше предложение, если бы не одно очень веское обстоятельство.
    — Обстоятельство?.. какое же это обстоятельство,  из-за которого вы  не можете дать согласие на мое предложение?
    — Этого, к сожалению, я вам не могу сказать… я дала слово сохранить и никому не открывать тайну нашей семьи, если какой-нибудь, выходящий из правил случай, не даст мне право поведать ее другому человеку.
    — Я думаю, Аннушка, — ухватился он за ее последние слова, — сейчас, как раз такой случай, он дает вам право открыть мне эту тайну. Я клянусь вам, в том, что сохраню её на всю жизнь и, когда придет моя смерть, унесу ее с собой в могилу.
   Лицо Анны сразу посветлело.
   — Хорошо, Николай Николаевич,  я открою вам тайну, о которой одной мне, из всей нашей семьи, поведала моя бабушка, и, которая не позволяет принять мне ваше предложение.
Пусть вас не удивит, то, что я вам сейчас сообщу. Дело в том, что моя мама приходится вам сестрой, у вас один отец – Николай Афанасьевич.
Он не знал, и не мог знать, что у него  есть, родная дочь. Об этом хорошо позаботился ваш дедушка, Афанасий Степанович, когда она родилась, ваш отец был на фронте, куда его отправил ваш дедушка, который был против женитьбы сына на служанке, и их крепостной – моей бабушке. Афанасий Степанович был сам влюблен в Устинью — первую красавицу на селе. Он взял её из семьи, где она была единственной и любимой дочерью своих родителей,  к себе в дом и определил служанкой к своей жене, имея на неё определенные цели — удовлетворение своих  плотских желаний. Только его планы не осуществились,  и, помешал тому, ваш отец – Николай Афанасьевич, который, неожиданно вернулся из-за границы, где обучался разным наукам. Он, в тот же день, как увидел Устинью, влюбился в нее. Девушка тоже сразу очень понравился молодой барин, и, она хотя и запрещала себе,  все же влюбилась в него. Между молодыми людьми возникли глубокие любовные  отношения, и настолько глубокие, что ваш отец, решил обвенчаться с Устиньей.
     Узнав от сына, что он, желает жениться на Устинье, ваш дедушка так разгневался, что в порыве гнева, выгнал его из дома. Устинье он сказал, что за волосы притащит ее в родительский дом, и бросит, неблагодарную к ногам  отца осрамив его на всю деревню.
    Николай Афанасьевич, испугавшись, не на шутку, расходившегося и громко   оравшего на весь дом отца, выбежал из дома на улицу.
Устинья, по поручению барыни, догнала его и передала ему кошелек с деньгами.
На материнские деньги ваш отец купил у своего друга небольшой охотничий, домик и приобрел кое-какую, не очень дорогую мебель.
    Догнав лошадь, на которой кучер вез Устинью, по приказу Афанасия Степановича, в деревню к ее отцу, как и обежал ранее, остановил ее. Сняв, Устинью с повозки, он взял любимую на руки, и, посадив к себе на коня,  быстро поскакал с ней к приобретенному дому.
    Молодые, влюбленные зажили в нем, счастливой жизнью, ни о чем не думая,  наслаждаясь собой и своей любовью!
Но вскоре Николай Афанасьевич обнаружил, что кошелек его становится тощим и, надо подумать, где взять деньги, чтобы пополнить его. Подумав, он решил отправиться в город, чтобы просить в займы, у того же друга, небольшую сумму, обещая вернуть долг незамедлительно.
    Николай Афанасьевич надеялся выиграть в карты, когда-то ему очень везло, он хорошо играл и всегда выигрывал. Садясь, за стол игрального дома, он поставил на кон все деньги, и, к удивлению всех, выиграл большую сумму. Счастливый, он встал из-за стола, набил до отказа кошелек и, только, принялся рассовывать по карманам, не вместившиеся в него остальные деньги, как перед ним, совершенно неожиданно, возник отец.
    — Я вижу, ты хорошо играешь!  Не сыграешь ли со мной сынок? — улыбаясь, сказал Афанасий Степанович, и сел за стол.
 Не в силах отказать отцу,  Николай Афанасьевич сел за стол, и проиграл все, до копейки то, что удалось только что выиграть.
   Афанасий Степанович очень довольный, что оставил сына без гроша,  на радостях,  заказывал бутылку вина, и угостил всех присутствующих, наблюдавших за интересной игрой отца с сыном.
    Но на этом не заканчивается противостояние отца против своего сына. Когда,
Николай Афанасьевич вышел вместе с отцом из казино и направился, к своему коню, чтобы отвязать его. Афанасий Степанович предложил ему сесть к нему в карету: есть важный разговор, надо поговорить. Николай, в душе, надеясь, что отец простил его, и скажет, чтобы он возвращался домой. Привязал, своего коня к задку кареты, он сел в нее рядом с отцом. Но разговор пошел, совсем о другом. ваш дедушка стал уговаривать Николая, принять участие в войне с турками. Николай Афанасьевич не согласился:  — как он  оставит Устинью? И, попросил у отца в займы немного денег. Ваш дедушка наотрез отказал, сказав: — как отдавать собираешься? Снова попытаешься выиграть в карты? Брось эту затею! Сегодня я тебе доказал, что найдется и посильней тебя игрок. Лучше послушайся меня. Кстати, я уже внес тебя в список рекрутского набора.      
  У Николая Афанасьевича не было выбора, и он согласился.
   Отец  обещал, что он отдаст сегодня же другу Николая все, что тот ему задолжал. Кроме того, он возьмет в свой дом Устинью, но уже не как прислугу, а как невесту сына,  и по возвращению Николая Афанасьевича с войны домой,  — даст отцовское согласие  на их брак.
     Николай поверил и, с легкой душой, отправился на войну, оставив Устинью в доме отца. Но Афанасий Степанович обманул сына и, вскоре после отъезда его на фронт, стал уделять особенное внимание Устиньи, пытаясь  заигрывать с ней. Настал тот день, когда  он попытался завладеть ею. Устинья оттолкнув его и устыдив, сказала, что она носит под сердцем его внука  —  сына  Николая Афанасьевича. Тогда Афанасий Степанович, подыскав  зажиточного крестьянина,  и женил его на Устинье, дав небольшую сумму на постройку дома для молодых, отцу жениха. Кроме того, он так же дал небольшое приданное за  невстой.
Устинью он обманул, сказав ей перед тем, как выдать замуж, что его сын Николай погиб на войне, А когда Николай Афанасьевич вернулся с фронта домой, обманул и его, сказав ему, что Устинья умерла, от какой-то заразной болезни.
Устинья родила не сына, как она мечтала, а дочку. Естественно Николай Афанасьевич не знал и не мог знать о том, что у него родилась дочка,  как не знал, и того, что Устинья его – жива.
   Вот вся, та тайна, которую мне поведала моя бабушка, — закончила Анна. Вы, наверное, уже догадались, Николай Николаевич, почему я вынуждена была вам отказать.
     Мы с вами родственники по крови, вы доводитесь мне родным дядей, а я вам племянницей.   
   — Милая моя Аннушка, церковь позволяет вступать в брачные отношения с дальними родственниками. Скажите, вы согласны стать моей женой?
   — Да, согласна, — сказала Аннушка и залилась краской.
   Он поцеловал ей руку и, обмотал ее пальчик травинкой, которую потом незаметно для Анны, сунул себе в карман. Затем взял обе ее руки и, уткнувшись лицом в ее ладони заплакал.
    Анна растерялась, она не знала, что делать, впервые она видела плачущего мужчину, а он продолжал плакать, не отрывая ее рук от своего лица. Она не знала, что плакал он от счастья! Он любит, и любим этим ангелом, этим божеством – прекрасной девушкой, имеющую такую чистую и светлую душу! Мечтал ли он о таком счастье?!
    Наконец успокоившись, он вытер платком глаза и, извинившись за свои слезы,  сказал,
    — Жениться прямо сейчас мы не можем, священник не обвенчает нас, так как,  вам Аннушка, еще нет шестнадцати. Сейчас мы можем только обручиться —  вы станете моей невестой, а я вашим женихом. Но перед тем, как быть помовлены,  мы должны посетить ваших родителей и заручиться их согласием,   а так же согласием моей матушки.
    Завтра же с утра навестим ваших родителей, а потом отправимся в церковь. А теперь не пора ли нам вернуться домой, моя дорогая невеста…

Глава 25
    В это утро Ольга Васильевна вышла к завтраку. Николай обрадовался, что матери стало лучше. Он, подойдя к ней, поцеловав ей руку и сказал:
   — Я рад, дорогая матушка, что вы чувствуете себя лучше. И хочу вам сообщить приятную  и радостную новость. Очень хочу, чтобы вы, дорогая матушка, восприняли ее с радостью.  Мы с Анной решили пожениться, но пока ей нет еще шестнадцати, совершить обряд обручения. Благословите, матушка, нас на этот обряд!
    — Николя, ты же знаешь, я против твоей женитьбы на Анне и потому не жди от меня моего благословления, его не будет. Она поднялась со стула. Лицо ее побагровело, нижняя губа затряслась и не сдержав себя, она с гневом и слезами на глазах, еле выговорила:
— И вообще!..  Я не желаю сидеть за одним столом с сыном-предателем, не считавшимся с мнением своей родной матери!  Громко,  хлопнув дверью, она демонстративно вышла.
    Анна вздрогнула и растерянно глянула на Николая, в глазах ее стояли слезы.
    — Успокойся Аннушка, не хочет благословить — и не надо! Обойдемся без ее благословления. У нас есть еще твои родители, я думаю, они не откажут нам в своем благословлении. Завтракаем и едем к твоим родителям.
    На пути к родителям Анны, они заехали в магазин, и Николай купил  красивый, с цветами по краям платок для Евдокии, а Илье — красивую жилетку.
Затем, они остановились еще раз. Николай сказал Аннушке, чтобы она подождала его в карете, он  купит что-нибудь к столу и быстро вернется. Зайдя, в ювелирный, он достал травинку, из кармана и подобрал по ее размеру перстень с алмазом.
Затем  в «Винном бочонке», купца Семенова, он купил бутылку коньяка и хороший портвейн, а также деликатесные закуски к столу.
     Им посчастливилось, они застали в дома и Илью, он приехал ночью, проведать свою Евдокию, отставив в деревне, где живут дедушка и бабушка Анны, сыновей, достраивать мельницу.
   Поздоровавшись и поклонившись на все четыре стороны, Николай сообщил  цель их приезда: просить родителей благословить их на обручение.  Сообщение было для них, таким неожиданным, что и отец и мать прослезились.  Но выслушав Николая, который сказал, что он так сильно полюбил Аннушку, что не представляет дальнейшей своей жизни, без неё и Анна тоже призналась в своей любви к нему, успокоились и дали свое благословление.
На обручения жениха и невесты решили ехать все вместе.
    Одеваясь к предстоящему торжеству, Евдокия позвала к себе дочку.
   — Аннушка, сказала она,— вот, тебе полотно, вышьешь своему жениху рубашку. Так положено по обычаю: обручившись, невеста должна подарить своему нареченному жениху вышитую ее руками рубашку. Ты не знала этого, конечно.  Поэтому я тебе даю рубашку твоего отца, подаришь пока ее, а когда вышьешь свою, вернешь.
    Когда священник объявил Николая женихом, а Анну его невестой, Николай надел Аннушке на палец перстень с алмазом, а она подарила ему рубашку.
После церкви поехали в дом родителей. Евдокия накрыла  стол  новой, снежно белой скатертью, и, поставив на него те закуски, которые принес Николай, добавила к ним, зажаренных в духовке цыплят, и к ним отварную рассыпчатую картошку, соленые огурцы, помидоры, капусту мочёные яблоки, а также свою медовуху, и, купленный Николаем коньяк и портвейн.
Когда было разлито спиртное по рюмкам, Илья поднялся и провозгласил тост в честь жениха и невесты, пожелав им здоровья и верной, крепкой любви на все годы. Николай поблагодарил родителей,  Анны за то, что они воспитали такую прекрасную дочь, и вручил им подарки. Ни Евдокия, ни Илья не ожидавшие таких дорогих подарков от жениха даже растерялись, но быстро справившись с собой,  от всей души стали благодарить его. Евдокия спросила, почему в церкви не было его матушки, здорова ли она?  Чтобы не портить праздника, Николаю пришлось сказать, что матушка его немного приболела, но беспокоиться не стоит, болезнь не угрожает ее здоровью. Евдокия пожелала ей скорейшего выздоровления. Праздник удался на славу, все были довольны. 
    По возвращению домой, новоиспеченных – жениха и невесту,  ждал сюрприз.
На столе лежало письмо от Ольги Васильевны, адресованное Николаю. В нем она сообщала, что не может больше находиться под одной крышей с неверным сыном, и поэтому уезжает в городской дом на постоянное жительство. Она забирает с собой то, что принадлежит ей лично: коня – Пегаса, подаренного ей князем Алексеем Алексеевичем Нисаровым,  а так же все драгоценности, что когда-то, дарил ей муж.
Из прислуг она берет горничную Веру и повариху Дусю.

Это письмо матери несколько омрачило Николая. Такое противостояние матери ему было непонятно,  но он успокоил сам себя: я ее не выгонял, раз так решила, так тому и быть. Но, в глубине своей души Николай был все же удручен  поступком матери. Видит бог,  он не желал ссоры с нею и не желал, чтобы она уезжала из дома, где провела молодость, родила сына, радуясь своему счастью и любви. Ей бы и сейчас радоваться за сына, что он жениться, и пусть не на той, которую она хотела видеть его женой, а на девушке, которую по-настоящему полюбил, а, узнав, сегодня, что и Анна его любит, был счастлив до самых, как говорится небес.
 Но мать не могла, вернее, не желала его понять. Она была оскорблена, обижена, — ее сын, ни во что не ставит родную мать. Николя предал ее чувства, ее материнскую любовь! Она не желает жить в одном доме с сыном предателем, и, поэтому демонстративно уезжает из дома.
   — Кто предатель, он?  Кого он предал? Если она считает, что её – решив,  жениться,  против  ее воли, на девушке, которую полюбил всем сердцем и душою… поэтому, он предатель?!
Но, простите меня, так, поступать, как поступила она, может только капризная девочка, а не сороколетняя женщина, умудренная жизненным опытом: оскорбившись, за то, что каприз ее проигнорирован, срочно собрать свои тряпочки и уехать – иначе не назвать ее поступок!
 
    Но Николая, все-таки надеялся, что матушка его, через какое-то время опомнится, осознает, поймет, что поступила не разумно, и будет просить у него,  прощение,  а если этого не случится, то значит, она никогда не любила его, а лишь любила себя в своем сыне!

Глава 26
    Уезжая, вместе с барыней в городской дом, Дуся сказала Полине:
    — Не знаю, какая черная кошка пробежала между барыней и ее сыном Николаем Николаевичем? И надолго ли их сора, как бы там не было, ты Полина, во время моего отсутствия, остаешься за место меня. Исполняй все четко, как я тебя учила – вернусь, спрошу с тебя строго.
    — Не беспокойтесь, тетя Дуся, все сделаю как надо, — ответила Полина.
    От дворни ничего нельзя было утаить, прислуга догадывалась – из-за чего вышел весь сыр-бор, и перешептывалась между собой. В этом перешёптывании  можно было, услышать частое повторяемое, имя Анны.

   Аннушка чувствовала себя неловко, ей казалось, что на нее показывают пальцем и во всем происходящем обвиняют именно ее, она явилась тем яблоком раздора, из-за которого поссорились мать и сын.
 Боясь, появиться в коридоре или на кухне, тихо, словно сурок, сидела она в своей комнате, за работой, заканчивая платья Полины и Веры.
    Платье Дуси готовое и отглаженное уже висело на плечиках, но в связи с быстрым отъездом, она даже не примерила, не то, чтобы увидеть его в готовом виде.
    Ничего, — говорила себе Анна,— не навсегда она уехала, не век же будет сердиться барыня на своего сына, а также, на нее, Анну?  Одумается вскоре, оставшись там одна, поразмыслит сама с собой и вернется в имение, а с ней вернется и Дуся.
Все простится и все забудется, ведь барыня добрая. И заживут они все вместе счастливой, дружной семьей.
  Она закончила платья Полины и Веры, отгладила их, как следует, и повесила на плечики рядом с платьем Дуси, затем достала полотно, подаренное ей матерью, и уселась вышивать рубашку Николаю, не успела она сделать два стишка, как в дверь постучали.
    Кто бы это мог быть? — подумала Анна, но дверь не открыла, а притаилась и сделала вид, что в комнате ее нет.
   — Аня, открой, это я, — послышалось за дверью. Она встала и открыла.
   — Чего ты закрылась?.. Ой, мое платье! — увидев вдруг свое платье, она забыла обо всем, что хотела сказать.
    — Можно я его примерю, Аня?
    — Делай, что хочешь, оно твое, — ответила Аня, безразличным тоном, но Полина не заметила, с каким равнодушием было это сказано.
Она быстро скинула с себя одежду и, надев новое платье, подбежала к зеркалу. Повертевшись возле него, она сказала:
     — Аня, какая же ты мастерица!
      Анна ничего не ответила. Глянув внимательно на свою подругу, Полина наконец заметила, что Анна не в духе и чем-то напугана и расстроена.
    — Аня, что с тобой?.. У тебя какие-то неприятности?
    — Нет, все хорошо, не беспокойся, у меня все хорошо.
    — Аня, зачем ты скрываешь? Я же вижу, что это не так! Ведь мы же договорились, ничего не скрывать друг от друга.
После этих слов Полины, у Анны навернулись слезы.
    — Понимаешь, Полина, она не принимает меня за человека, я для нее — крепостная и только. А я люблю его, очень люблю, и он меня любит. Почему скажи, я не могу любить ее сына? Потому, что он барин, а я крепостная? Но сердцу же не прикажешь.
    — Успокойся, Аня, он тебя любит, при чем здесь она. Главное он тебя любит, назвал тебя своей невестой, а на нее,  не обращай внимания, забудь и не вспоминай о ней. Радуйся своему счастью. — Она подошла и обняла Анну, —  знай я всегда с тобой, подруга.
Глава 27   
   Следующий день был четверг. Николай вспомнил слова Екатерины Егоровны: «Мы принимаем по четвергам и будем рады, в ближайший четверг, видеть вас с Анной у себя».
Николай решил, что это приглашение Екатерины Егоровны очень кстати, оно поможет на какое-то время расслабиться, и снять с души тот неприятный осадок, который поселился в ней с отъездом матери в городской дом.
За завтраком он сказал Анне:
   — Не нанести ли нам визит Екатерине Егоровне? Помните, она нас приглашала в ближайший четверг? Если вы согласны, Аннушка, то будьте готовы к трем часам.
    Анна была рада этому предложению Николая. Ей было невыносимо больше сидеть в своей комнате, наедине со своими тяжелыми мыслями.
Вышивка на рубашке жениху уже была готова, оставалось только сшить рубашку, и больше никаких дел не было; она вспомнила про амазонку, но, чтобы сшить ее, нужна была материя, а, чтобы ее купить, нужны были деньги, которых у нее не было.
   Придя после завтрака к себе, она решила приступить к сборке и шитью рубашки, быстро, закончив, эту работу, и, отгладив готовое изделие, Анна невольно залюбовалась:  рубашка получилась  нарядной. Теперь ее предстояло ее заменить на ту, что дала ей мама. Сделаю это не сейчас, а как-нибудь при случае, — подумала она.
    Глянув на часы,  Анна стала собираться в гости к Екатерине Егоровне...

    Екатерина Егоровна встретила их с распростертыми объятиями.
     — Ну, наконец-то, вы собрались и приехали! —  улыбаясь,  сказала она. Прошу располагайтесь, и чувствуйте себя,  как дома, скоро должны подъехать другие гости. Она позвонила в колокольчик, вошел слуга с подносом, на котором стояли фужеры и кувшины с прохладительными напитками: один с клюквенным сиропом, другой с хлебным квасом.
     — Я живу в настоящее время одна, — продолжила она, — родители уехали в Москву. Я не поехала с ними, папа велел оставаться мне дома, они сами  привезут бабушку и дедушку на нашу свадьбу. — Ой, я забыла вам сказать, что мы с Дмитрием Петровичем решили не ждать года и сыграть свадьбу. Уже через две недели у нас венчание и свадьба! Надеюсь, вас с Анной, увидеть среди моих гостей. Приглашение будет незамедлительно вам послано.
Она еще что-то хотела добавить, как дверь открылась, и слуга объявил:
     — Дмитрий Петрович Вяземский!
В гостиную вошел жених Екатерины Егоровны, она заулыбалась ему и, подойдя, протянула руки: он наклонился и поцеловал каждую.
    — Димитрий Петрович, у нас долгожданные гости. Вы с ними, дорогой, уже знакомы — это Николай Николаевич и Анна Ильинична.
Дмитрий Петрович подошел и легким поклоном головы поприветствовал Николая, затем наклонился и поцеловал руку Анне.
Дверь снова открылась, и слуга опять торжественно объявил
   — Госпожа Малевская и господин Солнцев.
   Екатерина Егоровна порывисто встала и двинулась навстречу новым гостьям.
Жозефина Зигмундовна, девушка лет восемнадцати, с огненно-рыжими, взбитыми в пышную, высокую прическу волосами, стремительно вошла и обняла Екатерину Егоровну.
   — Душенька моя Катенька,  я в недоумение!.. Утром получаю приглашение, разворачиваю его, и что я вижу?! — ваше с Дмитрием Петровичем свадебное приглашение! Вы что же женитесь, не дождавшись года?
    — Фима, милая, нам не выдержать года, мы так любим, что просто сгораем от нетерпения – быть вместе! Мы не можем оставаться друг без друга ни одной минуты.
Дмитрий Петрович тут же подошел к Екатерине Егоровне и, взяв ее руку, поднес к своим губам, подтверждая этим жестом сказанное своей невестой.
     Про спутника Фимы, с которым она пришла, как-то все забыли. А он скромно стоял возле оливкового дерева, которое росло в большом напольном вазоне, напоминающим бочонок, и, казалось, любовался его зелеными атласными листьями.
   — Ой, — спохватилась вдруг хозяйка дома, — прошу, вас Николай Николаевич, и вас, Анна Ильинична простить меня за то, что я забыла представить вам мою подругу Жозефину Зигмундовну Малевскую и ее кузена — Льва Игнатьевича Сонцева.
   Лев Игнатьевич подошел к Николаю и протянул ему руку,
    — Очень рад знакомству с вами, Николай Николаевич, думаю – мы  с вами подружимся.      
    — Не сомневаюсь, Лев Игнатьевич, — крепко пожав ему руку, ответил Николай.
Взглянув на Анну безразличным взглядом, Лев Игнатьевич приложился губами к ее руке и отошел, не сказав ни слова.
В отличие от него Фима, как она велела всем себя называть, подойдя к Анне, и обласкав ее взглядом, — сказала, как будто пропела — какая же вы красавица, Анна, вас невозможно не полюбить, — и, стремительно обняв ее, расцеловала в обе щеки, смутив этим и растрогав девушку. Затем также стремительно подлетев, к Николаю и, заглянув ему в глаза, проговорила, — если вы будите в обращении ко мне всякий раз называть меня по имени отчеству, я буду вашим врагом; зовите меня просто — Фима и вы будете мне лучшим другом.
Николай улыбнулся и обещал, что никогда не назовет ее по имени отчеству.
   Подошло время обеда, и Екатерина Егоровна пригласила всех к столу. Только гости прошли в залу, где уже был сервирован стол, как дворецкий объявил о прибытии князя Андрея Николаевича Никольского с супругой Софьей Зигмундовной.
     Извинившись перед Екатериной Егоровной за опоздание и, увидев среди гостей Николая и Анну, он сразу направился к ним, а Софья Зигмундовна подошла к своей младшей сестре. Сестры были непохожими друг на друга ни характером, ни внешностью.
Старшая – Софья была степенной,  рассудительной и немногословной. Ее лицо почти с правильными чертами, всегда спокойное, никогда не выдавало сколь-нибудь, даже незначительного недовольства чем-нибудь, а также волнения.
   Черные густые волосы, причесанные на прямой пробор спереди и уложенные на затылке красиво в кичку, выгодно подчеркивали белоснежно-мраморную кожу лица и красивый изгиб лебединой шеи. Стройная, высокая, с тонкой талией и легкой походкой, изящная в движениях, она походила на мадонну с великих картин гениальных художников.
    Фима, которая родилась на двенадцать лет позже, характером и внешностью резко отличалась от сестры. Небольшого роста, с огненно-рыжими волосами и такими же ярко-рыжими веснушками, рассыпанными по носу и щекам, с большим всегда смеющимся ртом на круглом лице, она больше походила на озорного мальчишку. Ей и надо было родиться мальчишкой, а не девочкой. Смелая, порывистая, способная на разные выдумки, как прыганье с крыши на крышу, лазанье по деревьям– говорили об этом.
Она отлично стреляла из лука, владела неплохо саблей, метко стреляла из пистолета, чем удивляла мать и отца и восхищала Левушку – тихого застенчивого, одного с нею года рождения, молочного, двоюродного брата, выкормленного  вместе с Фимой одной кормилицей…
    В то время как Софья Зигмундовна беседовала с Фимой, Андрей увлеченно рассказывал Николаю о своей недавней охоте с приятелем Яковлевым Василием
Осиповичем.
   — Да ты его должен помнить, — говорил он, — такой долговязый, ростом под сто восемьдесят малый. Ну помнишь, его отчислили еще с первого курса училища, за то, что он притащил на курс собаку, а та напала на учителя математики. Василий до си пор заядлый любитель собак, в его псарне, каких только нет пород, и, надо отдать ему должное:  собаки у него отменные,  все –отличные охотники!  Ни одну утку или зайца не пропустят. Охотиться с ним, одно удовольствие!
На следующей неделе мы с ним снова собираемся на охоту. Хочешь примкнуть к нам?
   Николай не успел ничего ответить, как послышался звонкий голос Фимы:
    — Андрей, можно мне с вами?
    — Сейчас ничего не могу обещать, надо переговорить с Василием, — ответил Андрей и сразу же перевел разговор на другую тему.
     — А не поехать ли нам всем завтра на скачки? Там появился новый фаворит, он подает большие надежды.
Глаза у Фимы загорелись азартными огоньками:
    — В каком часу встречаемся, Андрей?
    Не ответив ей, он обратился к Николаю:
     — Вы едите  с Анной?
    Анна никогда не была на ипподроме. Николай, заметил, как загорелся огонек в ее глазах,  после этого вопроса Андрея. Он утвердительно кивнул головой.
    — Тогда всем быть без опозданий в десять часов на ипподроме, — объявил Андрей.
Глава 28
     Когда Николай с Анной приехали на ипподром, князь, Андрей, Фима и Лев были уже там. Софья не приехала, сославшись на головную боль. Ожидали, что вот-вот приедут Екатерина и Дмитрий, но они так и не приехали.
    Андреем, который приехал раньше даже Фимы, были заняты лучшие места для всей компании. Николая и Анну он усадил возле себя. Вскоре объявили первый заезд. Николай поставил на Фаворита, как посоветовал Андрей, а Анна поставила на Цезаря, ей очень понравился этот стройный конь стальной масти с белой звездочкой во лбу.
   — Бьюсь об заклад, — сказал Андрей, — вы проиграете, поставив на Цезаря.
Анна ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: не будем загадывать, просто будем наслаждаться этими прекрасными конными скачками.
   Фаворит шел вторым, а Цезарь – третьем. Впереди был Аполлон. На втором круге Цезарь поравнялся с Фаворитом, и они бежали вместе, нога в ногу, но на повороте Цезарь на целую голову обогнал своего соперника. Среди тех,  кто поставил на него, послышался стоголосый вздох. Затем кони вновь сравнялись, и какое-то время бежали вместе, но вдруг Фаворит начал отставать. Болельщики привстали со своих мест и подались вперед. Снова прокатился по головам тяжелый вздох. Цезарь вырвался вперед и, догнав Аполлона, сравнялся с ним. Теперь и Аннушка вся напряглась, азарт захватил и ее.
   И вдруг произошло просто невероятное! — Фаворит догоняет их, и все три призера бегут вместе, и ни один из них, даже на йоту не  выдвигается вперед из стройного порядка. Небывалый случай! Многие болельщики даже встали с  мест, но флажок наблюдателя за порядком, одним взмахом усадил их снова.
    До финала оставалось совсем ничего. Кто из этой троицы придет первым?!
Соперники по-прежнему бежали вровень друг с другом. Но вот и финиш! – Первым вступил на его черту Цезарь. Раздались аплодисменты и, вместе с ними, недовольные голоса.
    —  Нет, нет — этого не может быть, тут что-то не так!
Но факт остался фактом. Первое место было присуждено Цезарю.
Возбужденная публика продолжала шуметь, ей было не успокоиться. Это был
беспрецедентный случай для всех заядлых любителей скачек.
   Аннушка вся светилась от радости, щеки ее пылали, глаза лучились небесным светом. В эту минуту она была как никогда хороша собой!  Николай залюбовался своей невестой. Андрей не мог отвести от Анны восхищенных глаз. Он подошел к ней и, поцеловав ей руку, произнес:
   — Ну, душенька, вы произошли все мои ожидания. Я уверен был, что вы проиграете, а вы, непонятно как сумели выиграть. Поздравляю вас с такой невероятной большой удачей.
   Присутствующие  с завистью глядели на Анну. Как могла эта пигалица, появившаяся первый раз на ипподроме, отнять у них такой большой выигрыш, — у них, завсегдатая ипподрома, не пропускающих ни одного состязания?!
Под их взглядами,  щеки Анны сделались еще ярче, в глазах заблестели слезы.
Взглянув на нее, Николай решил не оставаться на второй заезд с участием других коней и, несмотря, на уговоры Андрея, поспешил откланяться. Взяв, Аннушку за руку, он направился к выходу, Их уход сопровождался  пристальными взглядами зрителей.
   У ворот ипподрома их догнал и остановил Андрей.
    — Николай, ты не слышал, я приглашаю завтра, к себе на обед всю нашу компанию и вас с Анной. Не вздумай отказываться, иначе я обижусь, ты, ведь ни разу не был у меня, хотя обещал, помниться,  я даже дал тебе свою визитку.
Николай улыбнулся,
    — Помню, Андрей! мы с Анной, обязательно будем.
Глава 29
   Дом князя Андрея Ивановича не сказать, что был большим, но и маленьким его нельзя было назвать. Он был кирпичной кладки и ничем особенно не выделялся среди других таких же двухэтажных домов в городе.
Первый его этаж, вернее сказать, правая половина его была отдана под хозяйственные нужды. В ней располагались кухня, кладовки, прачечная и комнаты для прислуги. Вторая, левая половина его – предназначалась для гостей. Верхний этаж полностью принадлежал господам, но он тоже, как бы делился на две половины. В одной из них находились спальни Андрея и его жены Софьи, затем библиотека и кабинет князя, параллельно с ним – концертный зал, на сцене которого разыгрывались спектакли и водевили, участниками их были крепостные артисты. За ним – зал для вечеров с танцами, рядом столовая.
   Во второй половине дома располагался своеобразный небольшой музей. Одна из его комнат была отдана –  живописным полотнам выдающихся отечественных и зарубежных художников. Это, разумеется, были копии, довольно удачно выполненные. 
    Несколько небольших картин, висевших на стене возле входа, заинтересовали Николая. Андрей заметил это и, подойдя к нему, спросил,
     — Я вижу, твое внимание привлекли эти миниатюры. Тебе нравятся они?
Николай кивнул головой.
     —  И чем же позволь, полюбопытствовать?
     —  Они необычны в своем исполнении, именно этим и нравятся.
 А кто художник этих замечательных миниатюр, — не скажешь? Я не вижу ни на одной из них – его подписи.
     — О, художник, предпочел остаться неизвестным, — сказал Андрей.
     — А твой портрет  что висит рядом с ними, тоже работы этого художника?
     — Да, — ответил Андрей. 
     — Интересно, — многозначительно произнес Николай и добавил, —  на нем тоже нет его имени.  — Но ты-то его знаешь, Андрей, ибо позировали ему.
     — Да, знаю, —  ответил Андрей, — но не могу, и не имею права, назвать его. Между нами была договоренность: он должен оставаться, как всегда, неизвестным. Я дал ему слово, что никогда не назову его имени, иначе он не продаст  мне ни одной своей картины, и не возьмётся писать мой портрет.
Это объяснение князя, еще больше удивило Николая.
    Внезапно он перевел взгляд на мольберт, стоящий рядом и накрытый темной тканью. Он видел его и раньше, но не придал тогда ему никакого значения.    Посмотрев на Андрея, он увидел, что тот слега покраснел, поймав взгляд Николая на мольберт,
    Улыбнувшись, про себя, Николай промолчал…
  Вторая комната представляла коллекцию фарфора. Она принадлежала, жене Андрея – Софьи Зигмундовне, которая была обожательницей всевозможных изделий из фарфора. Многочисленные статуэтки и посуда заполняли все её пространство: на полу по всей комнате, стояли большие напольные вазы. Все полки и шкафы, со стеклянными дверцами, были заполнены статуэтками.  Прекрасные часы, изящный корпус которых так же был выполнен из  фарфора, были завершением этой фарфоровой, как ее назвали гости, комнаты.   Поблагодарив  Софью Зигмундовну, за великолепную коллекцию фарфора, и,  высказав, свое восхищение,  гости, по предложению князя Андрея, последовали за ним в следующую комнату.
   Когда Андрей распахнул перед гостями дверь третей комнаты, Анна вскрикнула и отступила назад. У самой двери стоял воин, в шлеме с забралом, закованный в стальные блестящие латы.
    Как только открывалась дверь в комнату, специальный механизм, устроенный в его шлеме, срабатывал, и рыцарь громко щелкал забралом, которое поднималось и опускалось в прежнее положение, произведя на гостей пугающее  жуткое впечатление.   
     Было это греческий или турецкий рыцарь, непонятно.  Одно было понятно, он был поставлен, чтобы охранять богатство этой комнаты. Все стены ее   
сплошь были увешаны персидскими и турецкими коврами и на них красовались  серебреные щиты, сабли, клинки, ножи превосходной работы мастеров, хорошо знающих чеканное дело — все изделия восхищали глаз изумительной чеканкой; ручки саблей, клинков, финок и ножей украшали дорогие камни.
   На тумбах, покрытых красным бархатом, стоящими по всему залу, были расставлены всевозможные вазы кувшины, с изображениями на них эпизодов из  жизни людей, и рядом с ними – серебреные и золотые кубки. На полу стояли большие напольные вазы, красота которых восхищала гостей экзотическими росписями. 
    Хозяин дома  с гордым видом ходил между своих экспонатов, объясняя
гостям, с каким трудом ему приходилось приобретать для своей коллекции каждую уникальную вещь.
    После знакомства, присутствующих с замечательной коллекции, гостей пригласили к столу. Обед тоже удивил приглашенных многочисленностью подаваемых  блюд и изыском их кулинарии. По окончании обеда был показан го водевиль. Сочинением его являлась Софья Зигмундовна, она же была режиссером пьесы. Водевиль всем очень понравился; смех в зале не прекращался во время всего спектакля, по окончании его, зрители не переставали вызывать артистов дружными аплодисментами, а драматургу высказывать слова благодарности и признательности.
Глава 30
     Прошло полгода с тех пор, как Дуся уехала вместе с барыней в городской дом и вдруг, она вернулась. Ее возвращение было для всех радостной неожиданностью. Но сразу же у всей дворни возникнул вопрос: почему она вернулось? Барыня нашла другую кухарку и поэтому отпустила Дусю?.. или произошла какая-то другая причина, но что это за причина, которая позволила Дуси вернуться, на этот вопрос ответа не было.
    Озабоченный, как и все этой мыслью, Николай еще до завтрака, велел слуге позвать кухарку.
От Дуси он узнал, что барыня отослала ее назад, так как собралась в длительное путешествие по западу, но не одна, а с князем Безруковым, который почти каждый день обедал вместе с барыней и не только обедал, но почти целыми днями находился при ней. Ольга Васильевна привечала его и более ни с кем не общалась, как только с ним, ведя все это время, замкнутый образ жизни.
    — Вот с ним-то она и собралась в длительное путешествие, — сказала Дуся, — а мне велела возвращаться назад в загородный дом, так, как во мне больше  не нуждалась.
   Николай знал Безрукова Даниила Аркадьевича с детства. Он часто бывал в их доме, после того, как умер отец, и часто обедал вместе с ними. Приходил он всегда с букетом цветов.
Однажды Николенька, вбежав в спальню маменьки, застал Даниила Аркадьевича, стоящего на коленях перед матерью, слезно умоляющего ее о
чем-то.  Он помнит, как мать растерялась и, как строго приказала Николеньке немедленно покинуть ее спальню.
Стремглав выбежал, мальчик громко хлопнул дверью и расплакался. С матерью он не разговаривал после этого случая целых два месяца, а Данила Аркадьевича возненавидел и, каждый раз, когда тот приходил в их дом, тотчас убегал в свою комнату,  наотрез отказываясь выходить к обеду и ужину.
Ольге Васильевне пришлось отказать Даниилу Аркадьевичу в визитах, чтобы примириться с сыном. Она дала слово Николеньке, что больше никогда Даниил Аркадьевич не переступит порог их дома.
    Вспомнив этот случай из своей детской жизни, он понял, что мать специально возобновила свое прежнее отношение с Даниилом  Аркадьевичем, она мстит ему за его опрометчивое,  по ее мнению,  решение – жениться на Анне, как и он  мстил ей в детстве за любовную связь с Даниилом Аркадьевичем .
Теперь, променяв родного сына на своего прежнего любовника,  она уехала с ним, за границу,  во Францию,  Италию или Англию. Да, в конце-то концов! Не все ли равно ему, куда она уехала со своим любовником. У него нет больше матери.
Теперь он навсегда выбросит ее из своего сердца!
   Сказав это в сердцах, он тут же пожалел о сказанном. Мать есть мать! Он любит ее и всегда любил,  хотя и не сознавался себе в этом.
   Придя через некоторое время в себя, он осознал всю греховность сказанных им слов, и, сознав, пал на колени перед образом Господа, прося у него прощение. Прочитав молитву несколько раз подряд, он вытер слезы и, позвав Силантия – своего слугу, сказал, что завтракать не будет, ему срочно надо отлучиться по неотложным делам и велел передать Анне, чтобы она завтракала без него и о нем не беспокоилась, к обеду он, непременно будет.
    Через каких-то полчаса, он уже был в гостиной у младшей сестры его матери Елены Васильевны. Он точно рассчитал, что именно от нее сможет узнать все подробности,  связанные с отъездом его матушки.
     Елена Васильевна в отличие от своего молодого супруга еще не вставала с постели,  как это в последнее время, часто случалось с ней. Алексей Григорьевич, привыкший к этому, собирался уже завтракать в одиночестве, как слуга доложил ему о приходе Николая.
   Встретив, радушно единственного племянника своей жены, он не подал виду, что столь ранний визит является верхом неприличия,  даже для близкого родственника, и велел служанке сообщить госпоже, что к ним пожаловал дорогой гость,  пусть госпожа поторопится выйти,  как можно скорее к столу.
    Елена Васильевна, встревоженная неожиданным визитом Николая (что могло случиться?),  не замелила себя ждать. Не прошло и пяти минут, как она появилась в открытых дверях своей спальни, аккуратно причесанная и одетая в свое любимое синего цвета платье с пышными белыми кружевами, закрывающими ее дряблую и морщинистую шею.
     Подойдя к племяннику, обняв и, расцеловав его в обе щеки, она усадила Николая за стол рядом с собой.
     — Можешь не говорить, что тебя привело к нам в столь ранней час, я и так, знаю. Если это, не то, что я имею в виду, прошу меня, извинить, но я, полагаю, что не ошиблась, навряд ли бы, ты, вспомнил о своей престарелой тетушке, если бы это было не так.
Николай не замедлил, возразил ей: зря она называет себя престарелой,  когда выглядит так, что ей бы позавидовала любая женщина, которая моложе ее лет на двадцать.
     Елене Васильевне явно пришлось по душе такое сравнение Николая. Лицо ее осветилось улыбкой и на какое-то мгновение оно, действительно показалась  моложе, но вскоре приняло свое прежнее выражение, выдающее ее шестидесятилетний возраст со всеми вытекающими последствиями, когда женщине, как бы она не хорохорилась и не старалась, применять всевозможные женские хитрости, все равно не удается скрыть свои настоящие года.
    — Ах, хитрец! — произнесла она с явным кокетством, — знаешь, чем угодить тетушке. Но не красней, не красней, я же понимаю, что это всего лишь сладкая лесть, но мне так приятно получить ее от такого молодого красавца мужчины, хотя, он доводится мне родным племянником.
    — Напрасно,  душенька, ты приняла слова Николая за лесть. —
Алексей Григорьевич, встал из-за стола и, подойдя к жене, взял ее руку, поднес, к своим губам и поцеловал. — Я присоединяюсь к словам племянника, ты, моя душенька, действительно выглядишь на двадцать лет моложе,  и   скажу большее: для меня нет ни одной женщины, которая бы могла сравниться с твоей красотой, дорогая моя женушка.
    Сказав это, и получив благодарственный поцелуй от Елены Васильевны, он подошел к Николаю.
     — Благодарю, Николай Николаевич, что вы нашли время навестить нас и порадовать  своим присутствием и Елену Васильевну и меня. Будем надеяться, в скором времени вы навестите нас уже не один, а со своей невестой, ведь мы еще ни разу не видели ее. Обещайте познакомить нас с ней. Надеюсь, я высказал, наше общее желание, — он глянул на свою жену, и Елена Васильевна закивала в знак согласия с ним,  головой.
    — Прошу меня извинить за то, что покидаю вас, мне пора в мою редакцию. Меня ждет работа, она не терпит опозданий, — с этими словами, откланявшись, он вышел.
Как только за ним закрылась дверь, тетушка, взглянув на Николая, предложила  ему пересесть на диван и сев радом, сказала:
    — Теперь, мой дорогой, Николенька, мы сможем поговорить с тобой обо всем спокойно и без свидетелей.
    Не хочу обсуждать вашу размолвку с моей сестрой, это ваши семейные дела, и касаются они только вас, скажу только, что твоя матушка очень тяжело перенесла твою помолвку с этой, как ее?.. Анной. Она никак не могла смириться с тем, что ты решил жениться на девушке, которая неровня тебе, ни по званию, ни по положению, занимаемому тобой в обществе.
    Скажу больше, матушке твоей, было не понять, что эту девушку ты, полюбил так сильно, что не мыслил более без нее своей дальнейшей жизни.
Меня тоже в свое время, не могли понять мои старшие сестры, когда я, полюбив Алексея Григорьевича, который на двадцать лет был младше меня, решила выйти за него замуж. Сестры рассорились со мной и не пришли на наше венчание и свадьбу, и потом, в течении некоторого времени, не хотели меня знать и не принимали меня у себя. А теперь, все простилось, они по-прежнему любят меня и принимают вместе с моим дорогим мужем.
Я уверена и у вас со временем все наладится, мать любит тебя, и простит, но для этого нужно время. Она замолчала и внимательно посмотрела на племянника, как бы проверяя, какое действие возымели на него ее слова. Лицо его было спокойно и по нему нельзя было ничего угадать.
    — Ой, что же это я! —  всплеснула она руками, — забыла поздравить тебя с отчимом. Твоя матушка обвенчалась с Даниилом Аркадьевичем. Об этом никто не знает, кроме нас с Алексия Григорьевича. Мы были, по ее желанию, свидетелями  на венчании, а также на свадебном обеде, где кроме нас больше никого не было. Она не афишировала свое замужество и не хотела никого видеть. Даже старшие сестры не знают ничего. На второй день после венчания и свадебного обеда, она уехала вместе со своим новоиспеченным мужем в Париж. Мне она обещала писать, и взяла с меня слово, ничего от нее не утаивать, обо всем ей сообщать. Вот все, что я знаю и о чем, вероятно, ты хотел от меня узнать.
Глава 31
   Возвращаясь от тетушки, Николай всю дорогу думал о том, что сообщила ему Елена Васильевна: его мать вышла замуж, у него появился отчим. Выходит, все это время,  с того случая, когда он пятилетним ребенком застал в ее спальне, Даниила Аркадьевича, склоненного перед ней на коленях, и целовавшего ей руки, она не расставалась с ним и отказав ему от приема только ради спокойствия, сына, тайно продолжала встречаться с ним на стороне?..
    Как могла она изменить памяти мужа?! Ведь с момента его ухода из жизни прошло всего каких-то пять-шесть месяцев, а, может, она и при жизни отца встречалась со своим любовником? Вдруг неожиданно возникла мысль: тогда случайно ли произошел на охоте с отцом  тот несчастный случай, что привел его к смерти? Может, заранее он был кем-то спланирован?!
    Эта внезапно пришедшая мысль, вогнала его в пот. Он вспотел весь, до самых кончиков волос. В таком состоянии он не мог ехать домой, и с половины пути свернул, направив коня на другую дорогу. Куда он ехал, он не знал, ему было все равно куда, лишь бы никого не видеть, ни с кем не встречаться.
    Солнце уже садилось, но дневная жара еще и не думала спадать. Конь, почувствовав, что хозяин лениво правит, опустив поводья, перешел на шаг и, вдруг остановился возле небольшого озера. Вокруг никого не было, только дикие утки плавали и, ныряя на дно его, добывая корм.
Николай распряг коня, и дал ему напиться. Напившись, вдоволь Пегас отправился щипать сочную траву, а  Николай, мигом раздевшись, бросился в озеро. Освежившись и получив несравненное удовольствие от купания, он распластал свое тело на мягкой, шелковистой траве, прикрыв шляпой глаза и, выбросив из головы все мысли. Так лежал он,  неизвестно  какое время, отдавшись весь отдыху, слушал стрекотание кузнечиков, гудение диких пчел, собирающих нектар с медуницы, клевера,  ромашки, и других полевых трав, что росли и цвели в изобилии,  и, от которых шел необыкновенно приятный и усыпляющий аромат.
    Незаметно для себя, он заснул. Проснулся Николай от назойливого писка комаров, которые тучей кружились над ним. Руки и лицо его чесались от их укусов.
     Подозвав к себе коня, он запряг его и отправился к дому. Ехал он довольно быстро, ему невыносимо хотелось есть. Въехав  во двор, он наткнулся на своего старого и верного слугу Силантия.
    — Наконец-то барин, вы объявились, слава богу! А я уж грешным делом подумал, не случилось ли чего плохого с вами, обещали, к обеду возвратиться, а уже не только обед прошел, но и ужин давно закончился.
    — Есть ужасно хочу, Силантий, голоден так, что кажется, волка целиком бы съел.
    — Пойдемте, дорогой барин, в дом, курица давно вас дожидается, мне пришлось не раз ее разогревать, дожидаясь вас.
    — А как Аннушка, поужинала?
    — Давно уж поужинала. Все о вас, батюшка, спрашивала и за обедом, и за ужином. С утра-то как позавтракала, и узнала от меня, что вы по делам отправились и только к обеду будите, так сразу решила ехать в город по своим делам, ткань ей надобно было какую-то купить, но к обеду приехала, и такая довольная, что материю, какая была ей надобна купила, а как узнала, что вы еще не приехали, так с личика-то и сменилась, враз улыбка сошла с него, и в глазах грустинка появилась, а уж когда и к ужину вы не явились, пуще закручинилась, просила меня, чтобы сообщил ей, как вы появитесь. Так я пойду, спущусь, сообщу ей, что вернулись вы.
    — Постой, Силантий, я сам к ней спущусь, — остановил его Николай, когда тот подошел было уже к двери.
Глава 32
    Дверь в комнату Анны была приоткрыта специально, для того, чтобы Силантий, не стучась, сразу вошел — она с нетерпением ждала от него сообщения о Николае.
Заглянув через щель двери в комнату, он увидел ее, склоненной над шитьем. Стараясь быть сразу не замеченным, он постарался войти, как можно тише, но половица под его ногой предательски скрипнула. Девушка тотчас подняла голову и, увидев Николая, бросив шитье, даже не закрепив иголку, шагнула навстречу. Он заключил ее в свои объятья.
    — Прости меня, Аннушка, что заставил тебя волноваться. Получилось так, что я не смог, как обещал, к обеду вернуться. Давай сядем, и я тебе все расскажу со всеми подробностями. Закончив свой рассказ, он сказал:
   — После всего этого, она никогда не появится в этом доме. Я, сею же минуту, распоряжусь, чтобы в ее апартаментах прибрали, и ты можешь перебираться тотчас же наверх. Выбери из служанок, для себя горничную, ту из девушек, которая больше тебе нравится.
  — Я ее уже выбрала, Николай, — это Полина. Но вот только, отпустит ли свою любимую помощницу Дуся?
  — Отпустит, не сомневайся, мы ей найдем другую помощницу, и она точно так же также, полюбит ее, как Полину.
  — Тогда может, Полина будет жить в этой комнате? — Она обвила глазами свою коморку. Полине она всегда нравилась, как и мне. Даже жалко мне с ней расставаться, — добавила она!  — Нет, Аннушка, Полина будет жить в комнате Веры,  в ней есть устройство для вызова, горничной, когда она понадобится  госпоже.
   — А с комнатой, которая тебе так по нраву ты не расстаешься, она — твоя, как и все остальное здесь. Когда тебе захочется, что-нибудь сшить для  себя, ты спустишься в нее,  и придашься своему любимому занятию, — с этими словами, он поднес ее руки к своим губам и поцеловал каждый пальчик.
   — Пообещай мне, что эти милые ручки будут шить только для себя и ни для кого больше. А теперь, я предлагаю подняться вместе наверх. Ты осмотришь свои апартаменты, и скажешь, что бы тебе хотелось в них изменить.
Глава 33
   Прошло более пяти месяцев, как Анна переселилась из своей комнатушки в просторные апартаменты своей  бывшей барыни, но она даже не заметила, как промелькнули эти месяцы. Все дни, до отказа, были заняты различными увлечениями, такими, как посещение театров, художественных вставок, скачек на ипподроме. Каждодневные прогулки на лошадях с женихом, и в компании друзей; пятники на природе с увеселительными играми и забавами, Катание на лодках по озеру в вечернее время — не давали скучать и обращать внимание на быстротечность времени. Ни Анне, ни Николаю. Они были безмерно счастливы,
потому что любили и были вместе.
    В один из дней, за завтраком обсуждая с Анной, намеченную поездку по своим деревням, в которых строительство школ и больниц уже заканчивалось,
Николай случайно взглянул на кресло, в котором всегда сидела его матушка. Это было ее любимое кресло, она просто обожала его, казалось и оно отвечало своей хозяйке такой же любовью, — теперь кресло выглядело одиноким и жалким.
Николай вдруг подумал: как было бы хорошо, если бы матушка сидела снова в этом кресле, участвовала бы в разговоре и радовалась их счастью!
     Тетушка, когда он навещал ее, давала Николаю, прочесть письма матери. Накануне, он снова зашел к ней, и она протянула ему, только что полученное от нее письмо. Читая его, Николай понял, что матушка очень скучает о нём, хотя об этом и не пишет прямо.
   — Николя, она очень скучает о тебе, — как будто в подтверждении его мысли, — сказала тетушка. — Написал бы  ты ей, она ведь этого ждет, пора вам помириться. Пригласил бы матушку на свадьбу вместе с Даниилом Аркадьевичем, — добавила она.
 — Да, да, тетушка, я непременно ей напишу, — пообещал он  Елизавете Васильевне, отдавая письмо. Пообещал и сразу же позабыл о своем обещании. Но сейчас за завтраком этот разговор с тетушкой всплыл в его памяти. Он вспомнил о своем обещании: написать матери и пригласить ее вместе с мужем на свою свадьбу.
Сегодня же, сразу после завтрака, напишу ей, —  сказал он себе. Тетушка права надо помириться с матушкой и первый шаг к примирению должен сделать я. Матушка верно уже поняла, что я люблю Анну, настоящей, истинной любовью, которая не проходит и не исчезает, она остается неизменной до глубокой старости. Препятствовать такой любви — бесполезно, и, поняв это, матушка наверно ругает себя за то, что так опрометчиво поступала, противясь моему решению, жениться на Анне. Поразмыслив так, он сейчас же сел за письмо к матери, в котором поздравлял ее с замужеством и приглашал вместе с Даниилом Аркадьевичем на свою свадьбу, назвав ее примерную дату. Вложив письмо в конверт, он позвал Силантия и приказал ему, не медля ни минуты, отнести его на почту.
С удовольствием потирая свои руки, довольный собой, что сделал, наконец, то, что должен был сделать, он вошел в столовую  и, обратившись к Полине, которая убирала со стола, попросил поторопить Анну со сборами. Они еще с вечера договорились с ней о том, что по деревням он поедет один – Анна в это время, побудет в доме своей матери. Возвращаясь из поездки, он заедет и заберет ее.
   Они отъехали от имения всего с версту, как лошадь, на которой ехала Анна, поскользнулась на замершей луже, не удержалась и, рухнув на землю, придавила собой Анне ногу. От испуга и резкой боли в ноге, Анна тотчас потеряла сознание. Мгновенно соскочив со своего коня, подняв лошадь и освободив ногу Анны он, набрал в рот воды из фляги и прыснул ей в лицо, она очнулась.
    — Аннушка, любимая,  как же ты меня напугала! — говорил он, осматривая 
и ощупывая осторожно ее ногу, каждый раз спрашивал, где больно здесь? Здесь?  Она отрицательно качала головой. — А встать можешь? Он помог ей встать, но наступив на ногу, Анна вскрикнула.
 —  Ничего милая, все будет хорошо. Едим домой, я, сейчас же отправлю Силантия за доктором, все будет хорошо, не беспокойся, все будет хорошо, — повторил он, подряд несколько раз.
 Посадив  Анну на своего коня  и, привязав ее лошадь к своему коню, он сел позади Анны, придерживая ее рукой. 
     Прибывший доктор, осмотрев ногу Анны, успокоил:
     — Ничего страшного, растяжение связок и ушиб тканей. Два-три  дня спокойно лежать и втирать мазь, — порекомендовал он, —  выписав рецепт на мазь, он удалился.
Успокоившись, Николай решил не откладывать свою поездку по деревням, пока Анна лечит ногу, он успеет объехать все деревни.
Поцеловав и, пожелав скорейшего выздоровления Аннушке, Николай со спокойной душой отправился в путь.
Глав 34
    Прошло более трех месяцев с тех пор, как Николай отправил матушке письмо. Каждый день он с нетерпением ждал от нее ответа, но его не было. Он два раза за это время заходил к тетушке и все безрезультатно. Сегодня, эта была суббота, он приехал к ней с Анной. Она радушно встретила их, но по ее виду чувствовалось, что Елена Васильевна чем-то обеспокоена. После обеда она молча протянула Николаю письмо от матери.
   — Ну, наконец-то! — с радостью воскликнул он, — и с нетерпением, вынув письмо из конверта, развернул вдвое сложенный листок. Письмо было всего в пол листа, После сухого приветствия, следовали строчки.
   «Я никак не думала, моя дорогая сестрица, что ты примешь сторону моего  непутевого  сына, и даже дашь согласие присутствовать на его свадьбе.
Я так доверяла тебе и считала, что ты единственная из всех сестер меня понимаешь и полностью сочувствуешь мне и моему  горю. Это моей крест, который мне дано нести до самой моей смерти. И я его с достоинством несу, хотя, это очень нелегко. Прости, дальше писать не могу. Ты очень меня разочаровала!
Засим, позволь откланяться —  Ольга».
    Николай прочитав, продолжал стоять, держа этот клочок бумаги в руках, уставившись глазами в знакомый почерк свой матери, пока его не окликнула, подошедшая Анна
   — Коленька, что с тобой?  —  Он молча протянул ей письмо. Пробежав по нему глазами, она взглянула на него и увидела, как бледно его лицо, а в глазах стоят слезы. Положив  руку на его плечо, она тихо произнесла, 
   —  Давай выйдем, Коленька, на воздух.
Оставив на столе, не вложенное в конверт письмо, они направились к двери.  Но Голос, вошедшей в гостиную Елены Васильевны, остановил их,
   — Николенька,  Анна, вы оставляете  меня, даже не попрощавшись? Она приготовилась отчитывать Николая за такую неуважительность, но глянув на его опущенное лицо, остановилась на полуслове. Подойдя, к нему вплотную, она обняла его и, сказала тихо:
    — Николенька, прошу, не суди ты ее строго,  она твоя мать, несмотря на все, она любит тебя. Прости ты ее, такой уж у неё характер, которому, я думаю, она и сама не рада.
    — Да-да, тетушка, я понимаю, я все понимаю, — хриплым голосом, отозвался он…
   Декабрьский день выдался в эту зиму особенно морозным, да еще и ветреным. Увидев, сходящих со ступенек крыльца господ, Степан поспешил подогнать лошадей ближе к крыльцу. Помогая им сесть  в кузовок и укутав их ноги меховой накидкой, он вопросительно глянул на барина. Николай, понял его вопросительный взгляд:
    — Домой, дружок, только домой и никуда более.
Глава 35
    В тот же день, в который получила письмо Елена Васильевна, получил письмо и князь Андрей Иванович. Когда лакей принес ему на подносе почту, среди газет и двух писем, от Фимы, было письмо из Парижа от его двоюродного дяди Даниила Аркадьевича. Андрей был удивлен: давно он не имел никаких сведений о своем двоюродном дяде по причине, что долгое время не общался с ним, а тут вдруг письмо от него из Парижа. Князь вскрыл конверт, приступил к чтению:
    «Любимый, мой племянник, — прочитал он. — Хочу тебе сообщить  вопиющую новость, которая неимоверно потрясла нас с Ольгой Васильевной. Вчера мы, совершенно неожиданно для нас, получили письмо от непутевого сына моей жены – Николая,  которое содержало приглашение на его свадьбу с крепостной девицей Анной.
    Ольга Васильевна, как прочитала письмо, так сразу и лишилась чувств; она изначально была против женитьбы Николя на Анне. И, когда он, не считаясь с ее мнением, не щедя  ее нервы, здоровье и душевное состоянии,  все  таки обручился с Анной, она, обиженная, до глубины души, оставила свой загородный дом, переехав в городской, а вскоре, выйдя за мня замуж, уехала вместе со мной в Париж. Ольга Васильевна  ожидала и надеялась, что через какое-то время, ее сын поймет и одумается, но ее ожидания были тщетны. И теперь, когда пришло это злополучное письмо, оно чуть не убило её. Он женится на этой девице и осмелился пригласить нас на свою свадьбу! Нервы моей драгоценной супруги не выдержали, и она сразу же слегла, пролежав, целых два дня в постели.
   Присутствовать на свадьбе, сидеть за одним столом с крепостными — на свадьбе,  несомненно, будут отец и мать Анны,  — это более чем оскорбительная насмешка над всем нашим родом!.. Если ты еще не получил приглашение на свадьбу, мой друг, то в ближайшее время, я уверен получишь его. Настоятельно советую тебе отказаться от приглашения, дабы избежать такого унижения, позорившего честь и славное наше княжеское имя.

   Засим, считаю своим долгом откланяться, мой любезный племянник, с пожеланием благ! –  любящий тебя, дядя»…
    С первого знакомства с Анной князь Андрей влюбился в неё, влюбился так, что навсегда потерял покой. Не было дня, чтобы он не бредил Анной, она снилась ему почти каждую ночь. Где бы он ни бывал, с кем бы он не встречался, её образ стоял у него перед глазами. А, когда  приходилось встречаться с ней в театре, в цирке, на ипподроме или выездах со всей компанией на природу, он не отрывал своего взгляда от её лица, восхищаясь ее красотой.
    Его жена Софья Зигмундовна больше не интересовала его, как женщина и, не потому что за семнадцать лет совместной жизни  постарела, пополнела, а потому что перед ним все время стоял прекрасный образ Анны. И, когда приходилось по желанию своей супруги, ему исполнять свои супружеские обязанности, Андрей не отказывался, он исполнял их, но при этом закрывал глаза и воображал вместо постаревшего тела своей жены, молодое, упругое тело Анны, и акт проходил так, что Софья оставалась довольна супругом.
      Из этого письма дядюшки, Андрей узнал, что Аннушка всего-навсего крепостная  Никлая, И, узнав это, Андрей понял, что для него открылась дверь к действию и, действовать надо  немедленно, не мешкая – он должен овладеть этой девицей, которая мучала его всё это время; и сделать это надобно еще до ее замужества. Николай должен узнать, что она изменила ему, таким образом, свадьба  расстроится, в этом Андрей был уверен. Анна будет выгнана из дома, а  он уж найдет способ, как успокоить ее и сделать своей любовницей…

    Андрей тут же составил план дальнейших действий: его слуга должен будет каждый божий день следить за домом Николая. Как только Николай выйдет из дома без Анны, его слуга, проследит, куда он направился и сейчас же сообщит ему.
   Долго ждать князю Андрею не пришлось. Через неделю слуга доложил ему, что Николай отправился в типографию, и, пробудет там долго, Ему удалось подслушать разговор барина Николая Николаевича со служащим,  который сказал, что редактор уехал по служебным делам, и барин, выслушав это сообщение,  остался и сел его дожидаться, попросив, принести ему последние номера  недельных газет.   
Николай был озабочен тем, что в двух его деревнях пустовали школы. В них не находилось, до сего времени, учителей, хотя, он довольно часто, давал объявления в газету – желающих работать в деревне, не находилось. Николай был в отчаянии и не знал, что делать и, что еще предпринять. Учебный год, уже не за горами, а на объявления, которые он давал, откликов не было. Сегодня, он решил дождаться главного редактора, который, как ему сказали, уехал с двумя сотрудниками по каким-то срочным делам. Николай решил посоветоваться с Алексеем Григорьевичем, что еще можно сделать, как заманить учителей для работы в деревне?  Может в объявлении указать, что он увеличивает зарплату на три-четыре процента. Можно ли такое давать в объявлении, он не знал.  Кроме этого, он хотел просить Алексея Григорьевича: давать сообщения о том, что в сельские школы срочно требуются два учителя в каждом номере газеты, если это возможно.
    Узнав от своего слуги, что Николай зашел в редакцию газеты и, по всей вероятности, вернется домой не так скоро, Андрей быстро оделся, сел в бричку. И велел кучеру стремглав гнать к дому Николая.
Подъезжая к усадьбе, Андрей приказал кучеру не въезжать во двор, а остановиться в рощице,  и ждать там. К дому он отправился пешком. Легко вбежав по мраморным ступенькам крыльца, позвонил. Ему открыл старый слуга и сообщил, что барина нет дома.
    —  Знаю, я как раз от него с сообщением для Анны Ильиничне. — Поймав недоверчивый взгляд, лакея и, не дав ему раскрыть рот, чтобы задать еще вопрос,  Андрей поспешил добавить, — по срочному делу, которое не терпит отлагательств, прошу доложить.
    Швейцар дернул два раза за шнурок. Через несколько минуту появился другой, слуга.
Андрею пришлось повторить, все, что он только что сказал швейцару. 
    — Сею минуту, доложу, — позвольте, узнать, ваше имя?..
    — Князь Андрей Иванович Никольский.
    — Извольте, князь, немного подождать, —  вежливо сказал слуга и удалился. Вернувшись минуты, через две-три, он сообщил:
    —  Барыня ждут вас, князь.

    С самого утра Анна чувствовала себя неважно. Причиной этому был сон, приснившийся этой ночью. Она верила снам, особенно тем, которые сняться под среду и пятницу. Сегодня была среда. Сон встревожил ее так, что проснувшись в три часа ночи, Анна до утра не могла сомкнуть глаз.
Сон предвещал несчастье. Стараясь не думать, забыть о приснившимся ночью, сне, проводив Николая, она улеглась на диван с недочитанным накануне французским романом и придалась чтению. Ей удалось прочитать каких-то полторы страницы, как вошел слуга и доложил, что князь Андрей Иванович Никольский явился со срочным сообщением от барина и просит принять его. «Вот он сон»! —  подумала тут же она, подразумевая начало его исполнения и, так резко поднялась с дивана, что книга упала и распласталась на полу.
    — Проси! – едва произнесла она прерывающимся голосом.
    Быстро подняв книгу и, положив ее на стол, она устремилась к двери, поправляя на ходу прическу и одергивая платье, а в нее уже входил улыбающийся князь Андрей Иванович. Его, сияющая улыбка, несколько успокоило Анну и, она в знак приветствия, протянула ему руку. Он поднес ее к своим губам со словами:
    — Анна Ильинична, не ожидали?! Она же, не слыша его, позабыв о светских приличиях, нарушая этикет гостеприимства, дрожащим от волнения голосом   спросила:
    — Что с Николаем? Говорите скорее, что с ним?  Что он просил вас передать мне?
    — Успокойтесь, Анна Ильинична, ничего передавать вам Николай не просил и не мог просить, так как, я с ним не виделся ни вчера, ни сегодня.
   — Как не просил? Вы же сказали, что он… Андрей перебил ее:
    — Я говорю вам русским языком, он мне ничего не передавал, ибо я с ним не виделся.
Анна уставилась не него  изумленными глазами.
    — Тогда зачем же все это,.. не понимаю?!
    — Не понимаете! — вдруг вскричал он, — так, что Анна вздрогнула, — Вы не понимаете?!  Вы сделали меня совершенно больным, с того самого дня, как я в первый раз встретился с вами, лишили покоя, сна, аппетита! И вы изволите делать вид, и говорить, что не понимаете?!  Я жить без вас не могу, я погибаю! Слышите, п-о-г-и-ба-ю-ю-ю!
Сегодня я опять всю ночь провел без сна,  утром встал с твердым намерением объясниться с вами, я не могу больше терпеть. Выследив, с помощью своего слуги, когда ваш жених покинул дом (я узнал, что он поехал  в редакцию газеты и, очевидно, пробудет там, значительное время), я отправился к вам. Мне ничего не оставалось, как прибегнуть к вранью, для того, чтобы проникнуть в ваш дом, и вы меня приняли. Вот поэтому я и сказал, что пришел от Николая и что он просил меня передать вам что-то очень важное о себе.
Поймите меня правильно, Анна! Мне нестерпимо захотелось видеть вас, целовать вашу шею, лицо, губы, говорить вам слова любви, обладать вами, и испытывать  при этом неимоверное счастье!
   — Что вы такое говорите, Андрей Иванович?!  Вы же знаете, что я обручена с Николаем! Какое же вы чудовище! Не подходите ко мне! — Анна в ужасе попятилась  назад.
   — Да, вы правы — я чудовище, но этим чудовищем сделали вы меня,
— говоря это, он с каждым шагом приближался к ней ближе и ближе. Она же, обомлевшая так, что даже не могла кричать, отступала назад. Его глаза,  сверлили ее, в них разгорались огни страстного желания, сжать ее в своих объятьях, покрыть всю поцелуями, владеть ею. Его лицо, красное и потное от возбуждения, пылало огнем страсти. В эти минуты он действительно представлял собой чудовище. Анна в страхе все пятилась назад. Но отступать уже  было некуда, ноги ее уперлись в диван, вспомнив вдруг о шнурке звонка над диваном, звонка в комнату Полины, она  протянулась к нему рукой, но он, поняв ее намерение, успел схватить ее за руку, и заломить назад. Анна вскрикнула от боли, но он даже не заметил, что причинил ей боль; другая рука, которой она попыталась оттолкнуть его, последовала за первой. В мгновение ока, она очутилась на диване под тяжестью его тучного тела. Его налившееся кровью лицо с вздутыми венами на висках, с оттопыренной мясистой нижней губой приблизилось к ее губам. Что произошло, Анна не сразу поняла. Он вдруг дико закричал и мгновенно, освободив ее от своей тяжести, встал, Она быстро поднялась. Ощутив что-то попавшее в рот, она машинально выплюнула это на пол. Поправив на себе платье и волосы, она подняла глаза. Он стоял с искаженным от боли лицом, прижимая к губам, сложенный вдвое  носовой платок, на котором выступило пятнышко крови.
    — Что это? – невольно вырвался у нее вопрос.
    — Сволочь! Ты еще спрашиваешь?.. Откусила мне пол губы и спрашиваешь!
    — Что-о-о?  — протянула она, еще не совсем понимая и, вдруг, до нее дошло: —  то, что она только, что выплюнула — было половиной его губы!  Как?.. Неужели!.. Она это сделала?..  Ей вдруг стало смешно, и она рассмеялась сама над собой.
     — Дрянь! Ты еще и смеешься! — вскричал он, и со всей силы ударил ее.  Анна не удержалась на ногах и, падая – ударилась головой о металлическую ножку дивана, потеряв сознание.
    — Дрянь, дрянь!.. — подлая дрянь! — кричал он, пиная ее ногой, плюнув на нее кровью, он выбежал, хлопнув дверью.
Глава 36
    Сбегая по лестницы,  он лицом к лицу столкнулся с  Николаем.
Тот возвращался домой в прекрасном расположении духа. Ему, наконец, посчастливилось: в редакции он встретил двух девушек, пришедших по его ранее поданному объявлению. Они только что окончили педагогическое заведение и решили работать в деревенских школах. Николай обговорил с ними   условия и заключив договор. Ему необходимо было найти еще трех врачей, поэтому пришлось задержаться в редакции, еще на какое-то время.    Договорившись с редактором: печатать объявление с приглашением медиков для работы в деревенские больницы в каждом номере газеты, и поблагодарив Алексея Григорьевича, он довольный и счастливый отправился домой. Внезапная встреча с Андреем в своем доме весьма его удивила.
    — Князь Андрей?  Неужели ты!  — воскликнул он, — какая неожиданность ! Но, как ты здесь оказался? Мы в этот день никого не приглашали. И, что это с тобой, позволь спросить?
    — «Как оказался»?.. твоя невеста – Анна Ильинична меня пригласила, как только ты вышел из дома,  сразу послала ко мне с приглашением. И вот!.. полюбуйся,  в порыве своей неуемной страсти, откусила мне пол губы, — с этими словами, он отстранил на секунду платок, которым прикрывал рот. — Я не мог предполагать, что у твоей пастушки такой дикий темперамент, — добавил он.
    — Что!.. Что  ты сказали?.. прошу  объяснить!
    — Пусть тебе объяснит обожаемая тобой пастушка, — крикнул князь. Оттолкнув остолбеневшего Николая, он сбежал по лестнице и опрометью бросился к выходной двери. Пробежав мимо оторопевшего старика-швейцара,  открыл дверь на улицу, он бегом пустился к рощице,  где его дожидался кучер, то и дело, оглядываясь на  Николая, бежавшего за ним. Добежав, он с разбегу плюхнулся в коляску, приказав кучеру, гнать, что есть  мочи.
   — Куда, барин, домой? — только и успел спросить, порядком напуганный кучер.
    — Не домой, дурак, а к доктору, — рявкнул в сердцах Андрей.
    Когда Николай достиг рощицы – быстро удаляющая коляска показала ему
свой задок.
       Раздосадованный, тем, что ему не удалось догнать князя, он возвратился в дом. Первое, что сделал – отругал швейцара: почему – эта бестия ослушалась его – разве он не наказывал ему никого не впускать в дом, когда он  отсутствует?  Бедный старик подносил платок то к глазам, то к носу, громко сморкаясь в него и оправдывался, как мог: он и не впускал никого, но этот князь сказал, что пришел с поручением от вас к Анне Ильиничне, якобы вы сами просили его передать какое-то важное сообщение барыне. Вот тогда я, и впустил, поверив ему — Рассудив: не могёт князь обманывать! — Простите,  ради бога, простите, барин, старика. Заверяю вас, что такая оплошность с моей стороны больше никогда не повторится. Вот те бог!  Не повторится! — старик пал на колени, со слезами вымаливая прощение.
Николаю стало жалко старого служаку; до сих пор верой и правдой, служившему всему семейству, начиная от прадеда, деда, отца до сего времени.
   — Успокойся, Семён Семёнович! Я верю тебе, и ценю твою добросовестную,  верную службу на протяжении многих лет  всей нашей семье. Прости меня, за то, что я вспылил и накричал на тебя. Прошу, не обижайся на меня. После этих слов Николая, швейцар еще больше зашмыгал носом, из старческих его глаз  ручьем потекли слезы по морщинистым щекам.
    —  Обижаться на вас, барин! Что вы такое говорите, добрейший, Николай Николаевич! Разве могу я обижаться на вас?! Я люблю вас, как сына. Вы выросли на моих глазах и руках, я молюсь на вас, прося у бога здоровья и благополучия для вас, моего благодетеля, — проговорил растроганный старик.
    Николай тоже растрогался от слов старого лакея и, чтобы скрыть слезу, набежавшую на глаза, поторопился уйти.
Глава 37
    Поднявшись по лестнице,  Николай не сразу вошел в гостиницу, а постоял  под дверью, прислушиваясь. Он услышал два женских голоса, один из них принадлежал Анне, другой – Полине. Приотворив тихонько  дверь, он заглянул, в образовавшуюся щель, и увидел Анну с заплаканными глазами, сидящую на диване, и рядом с ней Полину, которая обнимала ее, гладила по спине и успокаивала ласковым голосом, будто мать.
   — Успокойся, Анечка, все уже позади, чего слезы-то лить зря, этак и глаз не хватит на всю жизнь-то. Ведь ничего страшного-то, по сути, не случилось. Ну откусили ты этому негодяю, полгубы, так ему и надо. Не будет лезть со своими поцелуями, негодник!
    — Понимаешь, Полина, я, до сих пор не могу понять: как это произошло? Он думает, что я сделала это специально, но это случилось, помимо моей воли: само собой.
 Сопротивляться  его насилию, я не могла. Мои руки были заломлены мне за спину. Я была так придавлена его телом к дивану так, что мне трудно  было дышать. Его потное багровое лицо, приблизилось к моему лицу, а его рот, с противной толстой, отвисшей нижней губой, старался захватить мои губы, но ему это никак не удавалось. Я, всякий раз мешала ему, вертя головой во все стороны: то вправо, то влево. Вскоре я обессилила, и ему удалось приблизиться к моим губам. В этот момент дикий крик оглушил меня, и вместе с ним, я вдруг почувствовала, что освобождена от его плена. Ощутив во рту небольшой кусочек чего-то непонятного  я, машинально выплюнув его. Поднявшись с дивана, я увидела его, бледного, с искаженным лицом, к губам он прижимал платок, на котором выступило пятно крови. У меня невольно вырвался  вопрос,
    — Что случилось?  Он зло заорал на меня, и, обругав, сказал, что я откусила ему пол губы.
Я не поверила, — Что он такое говорит? Но вдруг вспомнила, что только что выплюнула какой-то кусочек, попавшее мне в рот. Так это было половиной его кубы?! Неужели я могла это сделать?  Мне стало смешно, и я рассмеялась
   — Сволочь! Ты еще и смеешься, — закричал он, и ударил меня. Больше я ничего не помню.
    — Еще бы, ты помнила, ты лежала  без сознания.
Боже мой, как я перепугалась, когда услышав крик, и, вбежав в комнату,  увидела тебя, лежащую на полу, когда же, наклонившись над тобой, заметила кровь на твоих волосах, я чуть не лишилась сама чувств. Но, взяв себя в руки и внимательно осмотрев, я успокоилась: то была кровь от плевка. Я налила холодной воды в таз и омыла часть волос, на которых была кровь. Ты пришла в себя. 
 
    Николай не мог больше стоять за дверью и, распахнув ее, вошел.
Увидев Николая, Анна порывисто встала, и сделала шаг навстречу, но вдруг  голова ее закружилась, все поплыло вокруг, в глазах потемнело и, если бы не Полина, успевшая вовремя подхватить ее, она бы упала.
    Подойдя к Полине, он взял из ее рук Аннушку и стал покрывать лицо ее бесчисленными поцелуями; Анна заплакала, — я тебе сейчас, Коленька, все расскажу.
    — Не надо, не рассказывай, я уже все слышал. Негодяй!.. он ответит за все своей кровью на дуэли.
    — Нет, нет! Коленька, прошу, не надо дуэли! Я извинюсь перед ним…
    — Что?! — прервал ее Николай, — ты хочешь извиниться перед этим негодяем. Что ты такое говоришь? Разве ты виновата перед ним? Он виноват перед тобой и передо мной, а ты хочешь принести ему извинение? Не бывать этому! Я же сказал: он искупит свою вину кровью! Сею же минуту, пошлю к нему Силантия. Пусть поторопится с назначением своих секундантов. Дуэль состоится завтра же. Сегодня он, как трус убежал от меня, и я  его не смог догнать, а  если бы догнал, то пристрелил на месте, без всякой дуэли! Ворваться  обманным путем в дом, зная, что я отсутствую, с целью надругаться над моей невестой, пытаться изнасиловать ее!.. Завтра же пристрелю его, как  подлого пса, и точка!
    Анна никогда не видела Николая в таком состоянии, ей стало страшно. Она сразу вспомнила свой сон, приснившийся ей этой ночью, и содрогнулась!  Обняв его она, зарыдала. Он  стал гладить ее волосы, целовать и утешать, как ребенка.
    — Ну… что ты, успокойся, чего ты, Аннушка, испугалась, не бойся ничего, всё будет хорошо. Забудь о том, что  произошло сегодня и, не вспоминай больше никогда. Никто отныне тебя не обидит. Я не допущу этого! Но Анна —  продолжала плакать, прижимаясь к Николаю, боясь  выпустить его из своих объятий. Николай, чувствуя это, продолжал сидеть с ней, обняв, целуя и успокаивая её. Она перестала плакать, когда за окном совсем стемнела. Ему показалось, что она заснула. Он поднялся и, взяв ее на руки, понес в спальню; осторожно, чтобы не разбудить, положил на кровать и собрался уже уходить, как Анна открыла глаза и обвила его шею руками. В глазах ее был страх и мольба с просьбой: не оставлять ее одну. Он поцеловал ее, сказав, что никуда не уйдет, лёг с ней рядом. Эта ночь, стала для их первой брачной ночью.

Глава 38
    Николай проснулся, когда первый луч солнца, найдя в задвинутых на ночь шторах лазейку, проник в спальню.
   Аннушка еще крепко спала, положив свою прелестную головку на его плечо, обняв его. Осторожно,  высвободившись из ее объятий, он быстро оделся и, тихонько открыв дверь, вышел.
   В доме еще все спали. Пройдя в свою комнату, Николай разбудил Силантия и попросил его приготовить ванну; после неё, побрившись и приведя себя в порядок, прошел в свой кабинет и, сев за стол, написал письмо князю Андрею, извещая о том, что вызывает его на дуэль, которая должна состояться не позднее завтрашнего числа. Указав место и время дуэли, он  просил князя незамедлительно назвать своих секундантов.
Силантию Николай наказал передать письмо только в личные руки князя и, непременно, дождаться ответа.
     Силантий вернулся с ответом от князя через полтора часа. В нем Андрей Иванович сообщал, что принимает вызов и указал своих секундантов; но день дуэли просил перенести, хотя бы дней на пять-шесть, так как хирург еще не снял швы с его губы. Николай сообщил ему в ответном письме, что удовлетворяет его просьбу, дуэль переносится на шестой день, считая сегодняшний;  время же остается прежним. Отдав письмо Силантию и,
пройдя в столовую, Николай  справился у горничной об Анне — «проснулась ли она?» 
    Получив ответ Полины:  «не только проснулась, но уже приготовилась к завтраку»,  постучал в ее дверь.
    Как только он вошёл,  Анна бросилась, и заключила его в свои объятия;  подхватив ее на руки и, положив на кровать, он  стал осыпать ее лицо, шею волосы, руки страстными поцелуями. Но вскоре показалось этого мало; ему  захотелось раздеть ее, целовать все ее тело с головы до кончиков ног; рука невольно потянулась к застежке платья, чтобы расстегнуть и снять его, но внезапно опомнившись, он задержал ее.
    — Стоп! Так  не годится, — сказал он сам себе, и, успокоив дыхание, поднялся; затем подняв и, посадив Аннушку в кресло, сел рядом, и помолчав с минуту, как бы собираясь с мыслями, сказал:
    — Аннушка, вот, что я решил, нам срочно надо обвенчаться.
Анна вопросительно глянула на него:
    — К чему такая спешка, Николенька? Ведь сегодня ночью мы уже стали  мужем и женой.
Николай,  внутренне улыбнулся.
     — Ангельская ты душа моя! — то, что произошло с нами сегодня ночью — не говорит, о том, что мы с тобой уже стали мужем и женой. Только после венчания в церкви, когда священник, совершив брачный процесс под нами, скажет: А теперь попрошу жениха и невесту надеть друг другу обручальные  кольца, торжественно провозгласит:
    — С благословления Господа  нашего Бога! — объявляю вас мужем и женой»! — мы станем — мужем и женой.
    Николай опять на какое-то время замолчал – в голове вдруг мелькнула мысль:  А ведь она не случайно сказала: «к чему такая спешка»?
Она ведь имела в виду предстоящую дуэль.
 Да ведь и я имел в виду это же, поэтому и решил: в срочном порядке обвенчаться, не дожидаясь, наступления срока совершеннолетия Анны (до него оставалось каких-то семь месяцев). Здраво, рассудив: дуэль, есть дуэль – она непредсказуема, неизвестно, жив ты будешь или убит. —  Если, допустим, тебе суждено быть убитым, то срочно еще до нее необходимо обвенчаться, чтобы не опасаться за будущность Анны. Как хорошо, что Андрей попросил отсрочку от дуэли на неделю. За эти шесть дней я многое успею сделать. Аннушка станет моей законной женой, и, следовательно, будет обладать всеми преимуществами, которыми обладаю я. После свадьбы я сразу же вызову стряпчего для составления завещания, в котором укажу, что в случае моей смерти все состояние, как движимое, так и недвижимое переходит к моей жене. Своей матери я не оставляю решительно ничего.
Я заручусь словом стряпчего, что он сможет огласить завещание только  в  присутствие моей супруги – Анны Ильиничны. 
     — Коленька, ты о чем опять задумался? — услышал он голос Анны, прервавший его размышления.
   — Я думаю, Аннушка, что нам после завтрака надо с тобой поехать  в самый лучший свадебный салон, чтобы заказать тебе свадебное платье. Затем, надобно заехать в ювелирную лавку купца Андреева, купить свадебные кольца тебе и мне и кое-какие для тебя украшения. Свадьба состоится на третий день после сегодняшнего дня. Надо еще успеть с приглашением гостей; к Елене Васильевне – моей тетушке, мы можем заехать с тобой после того, как все купим к свадьбе; к твоим родителям заедим завтра, к бабушке с дедушкой, я, думаю поехать один, ты пока побудишь со своей матушкой.  Да, чуть не забыл, надо еще подумать о свидетелях. С моей стороны будут – Елена Васильевна и Алексей Григорьевич, подумай, кого ты хочешь иметь своими свидетелями. 
   — Я уже подумала, Коленька: это Полина и мой старший брат Иван.
   — Хорошо, я согласен! Тогда, идем завтракать, Полина, наверное, уже заждалась нас.   
А после завтрака отправляемся в город.
   
    Они подъехали к зданию над дверью, которого большими яркими буквами было написано,
     «Самые лучшие свадебные платья».
В салоне их приветливо встретила хозяйка заведения, немка по происхождению, хорошо владеющая русским языком.
Дама была приятной наружности, с пышной прической, и удивительно звучным именем – Изольда Августовна.   
   Пригласив Анну, пройти в примерочную, она почтительно обратилась к Николаю, попросив его подождать свою невесту, и, мило улыбнувшись, указала взглядом на кресло и журнальный столик, возле него, на котором лежало несколько французских журналов, с последними образцами самых модных свадебных платьев, любезно предложив, посмотреть их, дабы не скучать.
    Николай, поблагодарив хозяйку, и, как только за ними закрылась дверь, стал машинально перелистовать модные журналы, предаваясь своим мыслям.   
    Анна, примерев несколько предложенных хозяйкой салона платьев, остановилась на белом с кружевами, которое  ей больше всего понравилось. Немка оценила ее выбор и, сказав, что у Анны хороший вкус, подобрала тафту к платью. Затем предложила ей, выйти в зал, показаться своему жениху.
Николай похвалил выбор Анны, и, попросив упаковать свадебный наряд, расплатился за покупку. 
    Купив обручальные кольца в лавке купца Андреева, они,  как и договаривались, заехали к Елене Васильевне с приглашением ее на свою свадьбу. Николай был уверен, что его родная тетушка непременно даст свое согласие, и никак не ожидал, что получит от нее отказ.
    — Николенька, дорогой мой, ты знаешь, как я тебя люблю, и, как я рада за тебя, что ты, полюбив эту прекрасную девушку, женишься на ней. Анна мне тоже пришлась по нраву, я ее сразу полюбила. Я поздравляю вас с вступлением в брак, но на свадьбе вашей, к сожалению, не могу быть. Николя, умоляю  пойми меня правильно,  в каком затруднительном положении я сейчас нахожусь: если я, приму твое приглашение,  я могу навсегда потерять свою младшую сестру. Ты же  прекрасно знаешь характер свой матери.
    От тетушки Николай вышел в удрученном состоянии. С отказом Елены Васильевны, он лишался и не только свидетеля ее мужа, при бракосочетании, но
и своего секунданта на дуэли.
Аннушка, как  могла, старалась успокоить его.
   — Николенька любимый, не надо так расстраиваться, можно пригласить на свадьбу, а так же в свидетели – Екатерину Егоровну и Дмитрия Петровича. Я думаю, они с радостью согласятся.
   — Нет, Аннушка, я думаю, иначе: раньше, без всякого сомнения, они  приняли бы наше приглашение, но не сейчас.  Я уверен, что Андрей постарался преподнести им все случившиеся в совершенно другой интерпретации, чтобы обелить себя и опорочить нас с тобой, и не только им, а и другим нашим знакомым – никто не примет наше приглашение и не согласится быть  свидетелями на нашей свадьбе.
   — Но ничего, — бодрым голосом, ответила Аннушка, — можно обвенчаться и без свидетелей. Я тоже не буду приглашать своих свидетелей.
  — Я ведь это идея, дорогая моя Аннушка! — воодушевился Николай. —  Прямо сейчас, не заезжая домой, идем в какую-нибудь небольшую церковь. Переодеться ты сможешь в карете, —  сказал он и велел кучеру, сворачивать на пригородную дорогу.
   Церковь, к которой они подъехали, была небольшой, народу в ней почти не было, если не считать двух человек  –  мужчину и женщину. Мужчина, лет  48-50 молился у иконы Николая Угодника, а женщина исповедовалась у батюшки.
    Подождав, пока священник закончит обряд отпуска грехов, Николай подошел к нему, и назвал цель своего приезда.
Священник спросил у него: «кто ваши свидетели», и когда Николай сказал, что не имеет свидетелей, хотел было отказать, но потом отменил свое  решение, и обратился к мужчине и женщине, которые из-за любопытства еще оставались в церкви, — Не желают ли они стать свидетелями при бракосочетании этих двух молодых людей? Те охотно согласились.
Таким образом – брак Николая и Анны был освящен!
Расплатившись с батюшкой, Николай дал по рублю свидетелям.
Затем они сели в карету и счастливые отправились домой.
    На второй день, объявив родителям Анны, что они вчера обвенчались в церкви, они пригласили их на свою свадьбу. Бабушку и дедушку Анны Николай привез, в этот же день, съездив за ними.
    Какая это была красивая и веселая свадьба! За свадебным столом, ломившимся от изысканных и обильных угощений, которые с особенной старательностью приготовила Дуся.
Вместе с новобрачными – Николаем и Анной и дорогими родственниками, почетными гостьями были: Полина, Дуся, швейцар Степан Степанович, Силантий –  верный друг и денщик Николая, воевавший с ним на фронте.
    Во всех комнатах дома и на его лестницах, стояли вазы с цветами, срезанные, по указанию барина в домашней оранжереи; в начищенных до блеска канделябрах везде, горели свечи. От яркого их света, сверкали и переливались шары, гирлянды, конфетти; звучали свадебные песни, лилось вино и в доме на веранде и во дворе, где гуляла вся дворня. Свадьба длилась два дня и две ночи.

Глава 39
    В один из дней в Париж, где теперь жила Ольга Васильевна со своим мужем, пришло письмо из Петербурга.
   Спешу тебе сообщить, дорогая моя сестра, — писала Елена Васильевна, —  новость о предстоящей дуэли твоего сына с князем Андреем Никольским, говорят, что она намечена состояться через неделю. О ней сейчас судачат во всех светских кругах города. Поводом для дуэли послужило ухаживание князя Андрея за невестой Николая – Анной,  допустившего некоторые недозволенности со своей стороны.
 Андрей Никольский очень напуган предстоящей дуэлью. Он даже не скрывает этого и сознается, что в сравнении с Николаем плохо владеет оружием. Он просил твоего сына: выбрать оружие для дуэли не наган, а саблю, но получил отказ.
    Вторая новость меня удивила не меньше. Представляешь, Николай решил обвенчаться с Анной в срочном порядке, еще до дуэли, и даже приехав ко мне вместе с ней, просил нас с Алексеем Григорьевичем  быть свидетелями на их венчании. Я, естественно, отказала. Это его,  разумеется, очень огорчило,  хотя он и пытался скрыть.
    Вот и все, моя дорогая сестренка, что я тебе хотела сообщить. Есть время, ты еще сможешь успеть приехать до начала дуэли. Мой тебе совет: выезжай срочно, не мешкая. Пойми, дуэль есть дуэль! И одному богу известно, как она обернется.
   Обнимаю и целую тебя, твоя Елена.
    Петербург, 2 февраля.

    Прочитав письмо, Ольга Васильевна сразу же села и написала, ответ. Твое письмо, дорогая моя сестра, вначале очень напугало меня. Неужели Николя хочет стреляться с князем  Андреем?  Что за бред с его стороны? Почему бы не простить князя?  Ну, позабавился с его девчонкой –  что тут такого,  ведь она не какая-то там княжна и дворяночка, а простая крепостная девка. Я, полагаю, просто смешно из-за такого пустяка вызывать князя Андрея на дуэль.  Весь город, наверняка, потешается над ним.
    Мне от души будет жаль Андрея – этого добродушного толстячка, если Николя убьет его на дуэли, а в том, что он его убьет – я, ни капли не сомневаюсь.
    На этом, дорогая моя сестренка, хочу закончить свое коротенькое письмо. Прошу, извинить меня за краткость: мы с Даниилом Аркадьевичем идем в оперу, пора мне уже собираться.
    В следующий раз напишу более длинное письмо со всеми парижскими новостями. Прошу тебя, писать мне обо всем, ничего не утаивая.
   Твоя любящая сестра —  Ольга.               
    Париж, 14 февраля.
Глава 40
    Был четвертый день. До дуэли оставалось всего два дня, а Николай до сих пор не знал: кто будет его вторым секундантом. Первым – он сразу назвал своего верного слугу и ординарца на войне – Силантия. Вторым секундантом, как он надеялся, будет муж тетушки Елены Васильевны, но теперь, в связи с её отказом, быть на свадьбе, его кандидатура отпадала: наверняка, Алексей Григорьевич выставит какую-нибудь причину, чтобы обосновать свой отказ, в этом Николай не сомневался. Где искать второго секунданта, постоянно задавал он себе вопрос, и не находил ответа.
   Встав очень рано, еще до рассвета, когда весь дом спал, и в темные окна не светил месяц, он прошел в свою комнату и, к удивлению своему, увидел
Силантия уже на ногах.
   — Ты чего так рано поднялся? — спросил он старого слугу.
   — Да, что-то не спится, вертелся, ворочаясь с боку на бок, а потом решил, что  все равно не уснуть, надо вставать — ответил Силантий, — Я вижу и вам не спалось, Николай Николаевич.
   — Да мой друг, не спалось, все думаю, где найти второго секунданта, до дуэли осталось всего ничего, а я до сих  пор не имею представления, кто им будет. 
   — Чего тут думать Николай Николаевич, лучшего секунданта, чем подполковник Владимир Владимирович Куликов вы в целом свете не найдете.
   — Как?! Ты хочешь сказать, что Владимир Владимирович в городе?
   — Ну да, в городе, я его повстречал, когда вы меня послали за покупками к свадебному столу. Они только что вернулись из армии, взяли отпуск по случаю болезни своей матушки. Между прочим, спрашивали  про вас.
    — Так чего же ты молчал до сих пор, бестия ты этакий, и сообщаешь мне эту  радостную новость только сейчас! — вскричал Николай.
   — Так вы были так заняты приготовлением к свадьбе, — извиняющим голосом, проговорил Силантий, — не извольте гневаться, ведь я подумал, что вам не до этого было, потом расскажу, ведь Владимир Владимирович теперь целый месяц будет в городе, а может и больше, —  простите, ради Христа, меня, барин, — добавил он.
   — Ладно, на этот раз прощаю, Силантий, но в следующий раз за такую оплошность не прощу, так и знай, — сказал Николай улыбаясь.
    С Владимиром Владимировичем Николай познакомился, когда окончив, кадетский корпус, пятнадцатилетним юношей, поступил к нему в полк. Николай сразу понравился Владимиру. Молоденький, смышленый юноша с первых боев проявил себя как храбрый, воин. Владимир Владимирович повнимательней, приглядевшись к пареньку, решил взять его к себе в штаб. А когда вдруг выяснилось, что он сын генерала Николая Афанасьевича, с которым Владимир всю жизнь, с шестнадцатилетнего возраста воевал, числясь поначалу его адъютантом, а потом командиром гвардейского полка, Николай стал ему, как сын, и Николай, привязался к нему так, что стал считать его за отца.
     Отцом Владимир Владимирович был не только для него, но и для всех солдат  полка. Они прямо так и называли его, — Наш отец или – батя и не напрасно, он относился к ним, как к своим детям; делил с ними и хлеб и соль.  Во время привалов спал с ними, укрывшись, иной раз, одной шинелью.
    В боях, он был строг: требовал от каждого безупречной дисциплины и неукоснительного выполнения своего воинского долга. Не терпел растерянности, трусости; предателей расстреливал на месте, у всех на глазах, без всякого суда и следствия.
Владимир Владимирович никогда не был женат, заядлым холостяком, так говорили о нем сослуживцы.  Уже позже Николай узнал, почему его считали заядлым холостяком. Он, дав себе обед, никогда не жениться, строго следовал ему. Причиной тому послужила его юношеская любовь, и предательство той, в которую он был так влюблен, что души не чаял, жить без нее не мог.  Девушка отвечала ему взаимностью, но когда он сделал ей предложение, отказала ему, сказа, что полюбила другого. С этого момента  он смотрел на всех женщин снисходительно. Единственной женщиной, которую он любил,  была его мать. Владимир писал ей нежные письма чуть ли не каждый день, даже если был тяжело ранен и лежал в госпитали.
Отца своего он не знал, так как мать его овдовела в тот день, когда он родился. Замуж, после внезапной смерти мужа, она не вышла, отказывая многочисленным поклонникам, так как любила только одного Володеньку. Она и сына своего назвала его имением.
    Получил тревожное письмо от матушки, в котором она просила его приехать, так как очень больна, и боится помереть, не увидав перед смертью сына, он тут же подал на отпуск и выехал в Петербург…
    Николай решил, сразу, как отвезет родителей Аннушки и дедушку с бабушкой, навестить Владимира Владимировича. Узнав о желании  Аннушки побыть в  родительском доме, пока он отвозит дедушку и бабушку Николай был рад этому ее желанию.
Аннушка все это время пребывала в хорошем расположении духа. Николай ни одним словам не упоминал о дуэли, он как будто забыл о ней, и она не спрашивала его о ней, боясь услышать, что дуэль состоится.
О том плохом сне, который она видела и, который так испугал ее, она старалась не думать. Но, когда приехала в родной дом, и легла спать вместе с матерью, Аннушка не выдержала и рассказала ей о нем.
    — Выкинь из своей головы его навсегда и не вздумай вспоминать, — сказала ей Евдокия. Ты ведь сказала, доченька, как проснулась: «куда ночь, туда и сон»,
как я тебя учила, когда в детстве тебе снились плохие сны? — Да, матушка, ответила, —  Аннушка неуверенно. Она не могла вспомнить сказала она эти волшебные слова или нет. Но последовав совету матери, твердо решила не вспоминать и забыть о сне навсегда.
 Николай недолго был у Матвея и Устинье, он приехал в тот же день к обеду и приехал, не один, а с прекрасным молоденьким, стройным конем, привязанным к его кибитке.
   — Это подарок тебе к свадьбе от дедушки, — сказал он Анне, которая выбежала к нему, как только он въехал во двор дома. Имя ему дедушка еще не дал, полагая, что ты сама должна назвать этого красавца. Ему всего еще год, и он еще не объезжен. Тебе предстоит заняться с ним, чтоб он почувствовал и полюбил свою хозяйку, — это слова твоего дедушки, — добавил Николай.
   — Какой красавец! — воскликнула Аннушка, целуя и глядя его шею. Я назову его Принцем, и немедленно, уже сегодня, начну с ним занятия, — добавила она.
    Как хорошо, что она решила немедленно заняться обучением своего коня, —подумал Николай, — ей не надо знать ничего о дуэли, которая состоится уже через два дня. Николай тут же решил нанять ей в помощь лучшего тренера по обучению молодых коней навыкам езды с наездником. Уроки начались уже на следующий день после, приезда от родителей.
     Анна очень увлеклась этими занятиями, и, когда Николай сказал ей, что ему необходимо после обеда отлучиться по неотложным делам, даже не спросила — скоро ли он вернется домой?
    Встретившись с Владимиром Владимировичем, будто с родным своим отцом, Николай рассказал ему все о себе, как просил Владимир, начиная с первого дня, когда впервые переступил порог своего дома, вернувшись из госпиталя.
Они просидели за разговорами, всю ночь.
Возвратившись, под утро домой, он, чтобы не будить Анну, быстро разделся и лег к ней с краю, но она тут же открыла глаза и обвила его шею руками.  отказавшись от завтрака, они вышли из спальни только к обеду.
    Пятый день прошел для Николая спокойно, он вызвал к себе нотариуса и, обсудив с ним договор, подписал его. В нем говорилось, что все состояние, как движимое, так и недвижимое, в случае своей смерти, он передает в руки жены – Анны Ильиничны Лиховской.
 
 Глава 41
      Путь! В него отправляется человек сразу же, как приходит в этот мир. Каким будет этот путь — длинным или коротким, хорошим или плохим; как сложится судьба  человека? — не знает ни один человек . Не мог знать его и Николай; недаром говорится: человек предполагает, а Бог — располагает!
    Разве мог Николай предполагать, что он, военный человек, отлично владеющий любым огнестрельным оружием, бывалый солдат-воин с пятнадцати до двадцатитрехлетнего возраста, служа в армии и, защищавший рубежи своего  Отечества от посягательств врагов, захвата земель его родины – России, будет предательски убит на дуэли человеком беспринципным и бездуховным, вруном и сплетником, не умеющим ценить ничего в жизни: ни товарищества ни дружбы, ни любви – этой святыне из святынь! — человеком, любящим только самого себя, не разумеющего, что такое любовь, не знающего, и не желающего знать, что она дается человеку Богом только тому из людей кто  может истинно, по-настоящему любить!
 Любить так, что готов, не страшась смерти, отдать за любовь свою жизнь,  для того, чтобы она жила и процветала вечно в веках, облагораживая человека, делая его лучше, и чище, чем он есть!..
   К месту дуэли Николай приехал с Силантием без опозданий, ровно в семь часов утра. Владимир Владимирович приехал чуть раньше, он уже разговаривал с секундантами Андрея – Дмитрием Петровичем Вяземским и Янковским Василием Аркадьевичем, которые тоже уже были на условленном месте дуэли.
    Андрей появился с опозданием на три минуты, Приехал он тепло одетый, в песцовой шубе и такой же шапке, несмотря на довольно теплую, всего  семи минусовую, безветренную погоду.
     Секунданты, как со стороны Николая, так и со стороны Андрея, попытались помирить дуэлянтов, склоняя их к тому, чтобы они простили друг друга и, пожав руки, разошлись по-хорошему. Николай, обратив внимание, как нервничает Андрей, готов был пойти на примирение и простить его, но Андрей к всеобщему удивлению, настоял на дуэли. Секундантам ничего не оставалось, как приступить к своим обязанностям.
Отсчитав расстояние в десять шагов и, расставив по обе стороны, лицом друг к другу непримиримых спорщиков, вручили им заряженные пистолеты.
Первым должен был стрелять Николай. После поданной команды, он выстрелил, но выстрел не возымел своего действия: пуля застряла в густой, ворсистой шерсти шубы Андрея; тот, не дожидаясь команды, поспешно выстрелил, целясь в грудь Николаю. Удержавшись на какую-то долю секунды на ногах, Николай успел выговорить:  латы рыцаря и, падая, крикнул: — Силантий, — наган!
     То, что произошло потом, не сразу было всеми понято. Силантий быстро вогнав новую пулю в пистолет и вложил его в руку своего барина. Николай, превозмогая страшную боль, приподнялся на локте и, не целясь, выстрелил в оторопевшего князя Андрея.
Пуля угодила вниз живота князя, он упал навзничь; снег тотчас обагрился кровью; подбежавшие к нему секунданты, удостоверившись, что он живой, и только ранен, раздели его, чтобы перевязать его рану, и были очень удивлены: грудь князя была защищена стальными латами, а не защищенный низ живота  – был в крови. Наложив повязку, они, положили князя на сани и, накрыв его шубой, повезли домой.
    А в это время плачущий Силантий уже заканчивал перевязывать раненного своего барина и друга, с которым воевал восемь лет бок об бок на войне с турками; перевязывал он его умело, так как научился этому мастерству - медика на фронте перевязывая раны своих однополчан. Плакал старый служака потому, что увидев рану Николая; он знал, что она  для него – смертельна! Понял это и  Владимир Владимирович, но не стал утешать старого слугу, а велел ему везти его домой, сам же, вскочив на коня, поскакал в город за доктором. 
    Доктор, которого привез Владимир Владимирович, осмотрев рану Николая, развел руками,
     — К сожалению, — сказал он, —  я бессилен, что-либо сделать. Владимир Владимирович не успокоился на этом и созвал консилиум врачей, но и они сказали, что рана настолько серьезная, что нельзя ничего сделать. Николаю осталось жить не более двух дней.
Но он прожил, так и не приходя в сознание, три дня…
Глава 45
   Все дня и ночи Анна не отходила от постели умирающего Николая. К удивлению, Силантия и Полины, она не плакала, а только молча смотрела на бледное безжизненное лицо своего любимого, поглаживая и целуя его руку. Она не только не спала все три ночи, но не пила и не ела.
   Когда Полина подносила тарелку с едой,  Анна качала головой, и смотрела на нее умоляющими глазами, прося, не делать больше этого.
   Слух о дуэли с быстротой молнии распространился по городу. Во многих светских гостиных говорили только о ней. — Небывалый случай! Такого еще не было ни в одной из дуэлей, чтобы в результате ее были смертельно ранены оба, стреляющие друг в друга дуэлянта.
Обсуждался также, из рук вон выходящий случай, с римскими латами, которые нацепил на свою грудь князь Андрей, позаимствовав их у железного, рыцаря – экспоната своей выставки, обнаруженными на его груди, секундантами, когда они раздели князя, чтобы наложить бинты на раны…
     Разговоры о скандальной дуэли, ходившие по Петербургу, дошли и до Парижа.
Ольга Васильевна услышав, что ее сын смертельно ранен и умирает, в срочном порядке выехала в Петербург.
    Она приехала под вечер третьего дня, когда Николай уже отошел в другой мир.
     Все хлопоты по похоронам Николая взял на себя Владимир Владимирович.
Хоронить Николая решено было на второй день, после приезда его матери Ольги Васильевны.
Владимир Владимирович написал в газету большую статью о Николае Николаевиче Лиховском, как о доблестном герое войны и храбром воине. Окончив в пятнадцать лет кадетское венное училище, он по своему желанию, сразу же был отправлен в действующую армию на войну с турками и попал в полк, которым командовал Владимир Владимирович. Все восемь лет сражался он, не жалея живота своего, освобождая земли России от турецких захватчиков, проявляя при этом невероятные образцы храбрости, героизма, и отваги, за что был неоднократно награжден правительством страны многочисленными наградами.
    Погиб Николай Николаевич не на войне, а в тылу, на дуэли от предательской руки хладнокровного человека и труса, которого  иначе не назовешь, как убийцем. Своим подлым поступком он является позорным пятном на сланом имени нашего русского общества.
   Эта статья подполковника Куликова Владимира Владимировича с портретом Николая на первой полосе газеты, была выпущена утром, на второй день после смерти Николая, и вмиг была распродана, еще до обеда.
    Многочисленные толпы людей города шли за гробом Николая, прочитав газету со статьей Владимира Куликова.
    На главной улице Петербурга к толпе провожающих присоединились молодые курсанты, будущие офицеры – выходцы кадетского корпуса.
Гроб с телом Николая несли на своих плечах подполковник Куликов Владимир Владимирович, старый воин, бывший ординарец Николая, Силантий,
редактор газеты – Алексей Григорьевич и директор кадетского корпуса полковник Никитин Станислав Степанович.
В первых рядах за гробом Николая шли, Ольга Васильевна, в трауре, поддерживаемая с одной стороны Еленой Васильевной, с другой своим мужем, за ними – Анна, которая так ослабла, что ели передвигала ноги, ее вели под руки Полина и Вера…
   После произнесения представителями общественности прощальных речей,  курсантами кадетского корпуса был дан трехкратный выстрел из учебных винтовок.
Возложив венки и букеты цветов на могилу, народ стал понемногу расходиться.
    Ольга Васильевна, перед тем как сесть в карету, подошла к Полине, чтобы отдать ей свои распоряжения: освободить немедленно ее апартаменты от вещей Анны, после чего, тщательно выбить ковры и почистить хорошенько мебель.  Завтра, прямо с утра, она, намеривается занять их, чтобы  жить в своем любимом загородном дворце, как и жила до этого. Вера, горничная ее, должна  вернуться снова в свою комнату, поэтому Полина должна приготовить  и ее,  убрав из нее, свои вещи.
     —  Где же,  я буду жить, барыня? — растерянно спросила Полина. – Ведь  мою комнату заняла Дуся со своим мужем Степаном.
Глянув на нее, через свой лорнет, безразличным взглядом, Ольга Васильевна проговорила с некоторой издевкой в голосе,
     — Не знаю, не знаю, где теперь горничной барыни Анны Ильиничны жить.— На слове «барыни», она сделала особенный акцент, — может на кухне? Куда ей надлежит вернуться завтра же. Поиграли с Анной в игру, которая называется: барыня и горничная, и – довольно! Каждый сверчок, знай свой шесток! 
    С этими словами, не взглянув ни разу на Анну, она уселась, рядом с мужем, и, махнув рукой кучеру, крикнула — трогай!
Глава 46
    Народ, пришедший, на похороны Николая, редел, покидая  кладбище.
Анна, казалось, не собиралась его покидать. Она продолжала молча стоять у могилы своего мужа, украшенной многочисленными венками, лентами и букетами цветов и, неотрывно глядеть на портрет своего любимого.
   Заметно стало темнеть, когда  Полина, подойдя к ней, легонько положив руку на ее плечо, сказала: — Анечка, пора, надо уходить.
 И тут случилось неожиданное! Анна упала на свежую могилу Николая, обняла ее обеими руками и разразилась рыданием. Это были ее первые слезы, за все время, слезы без-исходного  отчаяния и боли, сдерживаемые до сих пор, наконец, хлынули бурным потоком.
Полина облегченно вздохнула: Ну, наконец-то, — подумала она про себя, — теперь ей будет легче справиться со своим горем – потерей любимого.
Она не стала успокаивать Анну, — пусть выплачется, как следует!  Стояла и терпеливо ждала.
    Стало совсем темно, когда Анна поднялась с могилы Николая.
   — Пойдем, Анечка, —  сказала Полина, взяв Анну за руку, и вдруг увидела, подъезжавшего  Степана.
    Как оказалось, потом, он был послан на кладбище Дусей. Она велела ему немедленно ехать на кладбище,  не увидев, среди тех, кто пришел на ужин, ни  Полины ни Анны.
    — По всей вероятности, — сказала она, — они все еще на кладбище, скорей поезжай за ними, Степа.
Степан помог Анне  и Полине сесть в пролетку и пришпорил лошадь.
     От ужина Анна  наотрез отказалась. Как ни уговаривали ее Дуся и Полина съесть, хотя бы пол ложечки каши, но чай, в который Дуся положила две чайные ложечки меда, чтобы не так был заметен горький отвар специальных трав, который она подлила в него, чтобы Анна, неспавшая столько ночей, смогла заснуть, выпила полностью весь.
   Уложив Анну в постель и, укутав ее теплым одеялом, Полина немного подождала, когда Аннушку сморит сон, от подлитого ей в чай Дусей отвара  Баюн-травы, и, как только услышала, что она сладко захрапела, спокойно  поднялась наверх, выполнять поручение барыни.
    Управилась она с делами, только к двадцати трем часам, а легла спать уже полпервого ночи: исполняя приказание, убрать свои вещи из комнаты горничной Веры.
Уставшая, она вошла в комнату Анны, ели добралась до кровати, на которой крепко спала Аннушка, боясь потревожить ее, она легла с краю, укрывшись своим одеялом.
Глава 47
   Князь Андрей пережил Николая всего на пять дней. Все эти дни, в отличие от Николая, он находился в сознании, испытывая страшную боль. Никакие, самые сильные лекарства, не могли избавить его от невыносимых мучений. Все дни и ночи молил он небо, чтобы оно послало ему смерть и избавило его, от нестерпимых страданий, и  небо, наконец, услышало его: к вечеру пятого дня, князь навечно закрыл глаза.
    Хоронили Андрея на том же кладбище, где был похоронен Николай.
Присутствующих на похоронах было немного — всего человек десять, не считая жены Андрея, Софьи Зигмундовны, ее  сестры,Фимы, Лева Игнатьевича Солнцева, и дяди Андрея – Даниила Аркадьевича, с супругой Ольгой Васильевной.
    После окончания погребения тела Андрея и возложения венков на его могилу, присутствующие потихоньку стали расходиться, покидая кладбище. Ольга Васильевна пожелала пройти к могиле Николая, попросив своего мужа Даниила Аркадьевича, не сопровождать ее, а подождать в карет. Она хочет побыть наедине со своим дорогим сыном, так неожиданно, ушедшим из жизни. — Я буду недолго, — добавила она, не дольше минут пяти-шести.
Пробыла же  она у могилы целых полчаса, стоя на коленях, молясь и слезно выпрашивая прощения. Вернувшись, она, с красными и не обсохшими еще  глазами, в ужасном расположении духа. Сев возле мужа,  достав платочек из муфты, осушила глаза, но слезы вновь выступили и потекли по щекам. Она никак не могла успокоиться,  расходившиеся нервы не слушали ее.
   — О, как тяжело сознавать, что Николя уже нет со мной! — всхлипывала она  — Разве могла я подумать, что он так скоро оставит меня, уйдет из жизни таким молодым, и погибнет не на войне и не от вражеской пули, а на дуэли, от предательского, подлого выстрела своего соплеменника?!
     Услышав последние слова своей жены, Даниил Аркадьевич был возмущен до крайности. Лицо его побагровело.
     «Как она может так говорить! Неужели, она и вправду считает, так же, как подполковник Кулаков, который назвал в своей статье, и повторил это при всех. собравшихся на похоронах Николая, что Андрей подлый убийца».
Он уже собирался дать волю своему возмущению и разразиться потоком слов, бросая оскорбительные слова в лицо своей жены, но во время заставил себя сдержаться, и сказал, как можно мягче,   
   — Дорогая, я не считаю своего племянника, как ты его назвала, ни предателем, ни  убийцем твоего сына.      
   Ольга Васильевна, промолчала, но когда он, неосторожно добавил,
    —  В той же мере, можно, обвинить и Николая. Ведь  он произвел выстрел второй раз, тем самым, в корне нарушив, правила и законы дуэли, и тем самым, смертельно ранив, Андрея — она не выдержав, крикнула:
 — А я так не считаю! — первым, кто нарушил законы дуэли, был твой племянник! Не он ли нацепил на свою грудь эти рыцарские латы, боясь  быть убитым Николаем! Так кто, после этого,  убийца – Николай или твой племянник?! — голос ее. при этом был таким злобным и громким, что сотрясалась карета.
    Это была их первая ссора, с того времени, как они поженились, и она была грандиозной. Всю дорогу они ругались, бросая оскорбительные слова в лицо друг друга и за руганью не заметили, как подъехали к дому, но не остановились и продолжали ругаться, когда поднимались по лестнице к себе наверх, метая в   друг друга оскорбительные слова, не соответствующие их  высокому званию и положению, занимаемому в обществе.   
    — Твой сын не имел права стрелять второй раз! — кричал Даниил Аркадьевич.
    — А твой племянник, — кричала ему в лицо Ольга Васильевна, – подлый трус и предатель.            
   Не передать никакими словами те оскорбления, которые сыпались с обеих сторон  в стороны каждого из супругов, они готовы были поколотить друг друга, когда вошла горничная Вера, прервав их крики и сообщила, что Анна пыталась отравиться.
     — Сейчас у нее доктор, который сумел спасти ее, — сказала она.
 Это сообщение Веры, тотчас остановило спорщиков.
     — Вот кто основной виновник гибели твоего сына и моего племянника, — сказал Даниил Аркадьевич, глядя на свою жену. Ольга Васильевна кивнула головой, в знак согласия с ним.
Затем, переведя взгляд на Веру, спросила: — Так, что с ней? Что говорит врач, Анна будет жить?
    — Врач говорит, что теперь можно не опасаться за ее жизнь. Он прописал микстуру, которую необходимо принимать Анне, не менее недели, и сказал, чтобы три дня ей ничего не давали, кроме овсяной каши, сваренной на воде без соли и добавления масла.
   Глава 48
   Анна плохо чувствовала себя после отравления. Ее постоянно тошнило и рвало. Посетивший ее на второй день врач, решил, что ей необходимо стационарное лечение и взял Анну к себе в лечебницу.
    В больнице к Аннушке пришел Николай. Он сел к ней на кровать. Они долго разговаривали, уходя, он сказал:
    — Обещай мне, Аннушка, что ты не будешь больше пытаться покончить жизнь самоубийством. Ты должна жить ради нашей дочери.
    — Дочери? Какой дочери,  Николай? — удивилась Анна, — У нас нет с тобой дочери.
     — Есть, Аннушка, пока ты еще не знаешь о ней, но она уже живет в тебе,  совсем скоро ты об этом узнаешь. 
    Все дни, лежа в лечебнице, Анна думала: приходил ли к ней Николай или то был всего лишь сон?
   Выписали Анну на пятый день, с момента поступления в лечебницу. 
Утром в палату вошел врач и сказал ей о выписке. 
    — Анализы показали, что вы, Анна, совершенно здоровы. Не пугайтесь, если вас будет тошнить еще с неделю. Это не последствия прежнего вашего отравления, а закономерность, так протекает начальная стадия беременности у многих женщин.
    — Я, беременна?! — произнесла с удивлением в голосе Анна.
    — Да, у вас скоро родится ребенок.
    — Девочка! — воскликнула она.
Петр Андреевич улыбнулся в усы,
    — Девочка или мальчик? Этого я вам не могу сказать, ибо не знаю. Скажу только, что скоро вы станете матерью, с чем вас и поздравляю.
   — Но я знаю, я точно знаю, что у меня родится девочка! — она чуть не сказала, что ей об этом сказал ее муж Николай, когда приходил к ней. Но во время удержала себя. 
    Петр Андреевич, снова, не удержавшись от улыбки, сказал,
    — Раз вы так уверены, Анна, что у вас родится девочка, то так тому и быть, а сейчас одевайтесь. Я отвезу вас домой. Последние его слова не обрадовали Анну.
    Разве это ее дом? После ухода Николая, с приездом его матери Ольги Васильевны и Даниила Аркадьевича, он для Анны стал чужим, и она сама стала в нем чужой или, вернее сказать — ненужной для его основной хозяйки, какой всегда считала себя Ольга Васильевна. Она дала это понять Анне сразу же, после похорон Николая, когда подошла к ним, давая Полине, приказание: к  утру, освободить ее апартаменты от вещей. На Анны, она ни разу не взглянула,  показывая, тем самым, что Анна для нее не существует. Она похоронила ее вместе со своим непокорным сыном.
Никто в доме не будет рад ее возвращению, кроме Полины и Дуси.
Глава 49
    Ольга Васильевна, как только расплатилась с Петром Андреевичем за лечение и пребывание Анны в его лечебницы и, узнав от него, что Анна в положении,  как только отъехал врач, спустилась к ней в комнату.
Лицо ее пылало  от негодования. Сразу же, как открыв дверь, она без предисловий, высказала все, что приготовила еще сказать Анне, но ожидала для этого удобного случая. Теперь этим случаем явилась беременность Анны.
   — Сегодня же ты должна покинуть мой дом! — Я не намерена держать модистку, в которой не вижу для себя никакой надобности. Служанка, да еще и беременная, мне тоже не нужна. Я не спрашиваю, от кого ты понесла? Мне это не интересно! Одно знаю, что не от моего сына! Недаром князь Андрей характеризовал тебя, как неуемную страстную натуру. Не ты ли, в порыве своей страсти, откусила ему полгубы?!
— Добавлю,  — меня не интересует: вернешься ли ты к своей матери  или,.. — она уже хотела сказать, — к князю Андрею,— но во время остановилась, и ненадолго замолчала.
  — Можешь  забрать, — продолжила, наконец, она, —  все, что считаешь своим и все, что дарил тебе мой сын, препятствовать этому я не буду, — сказав это, она демонстративно вышла из комнаты, с силой захлопнув, дверь.
   Посидев с минуту, после того, как закрылась дверь за Ольгой Васильевной, Анна встала, и, подойдя к шкафу, спокойно стала собирать вещи. Ее не оскорбили ни слова матери Николая, ни ее ультиматум: сегодня же покинуть ее дом. Этого надо было ожидать. Если бы она не выгнала свою невестку,  Анна ушла бы сама. Жить в одном доме с матерью, которая так и не простила ни своего сына, ни ее — Анна, все равно бы не смогла.
    В комнату вошла Полина. Увидев Анну, она радостно воскликнула:
   —  Аннушка! Как хорошо, что  ты вернулась!
 Она обняла Анну и долго не выпускала ее из своих объятий, целуя ее.
   — Но что это? Ты собираешь вещи. Ты снова переселяешься наверх? Она разрешила тебе жить вместе с ней? Я видела, что она выходила из твоей комнаты.
   — Нет, Полиночка, она приходила не за тем, чтобы разрешить жить с рядом с ними, хотя это было бы с ее стороны разумным шагом, а за тем, чтобы сказать мне, что выгоняет меня из дома. Ей не нужна модистка, которая ожидает ребенка.
   — Как, Аннушка, ты ждешь ребенка? — радостно воскликнула Полина снова, обняв,  Анну.
   — Да, Полина, у нас с Николаем будет дочка. Это он мне сказал, когда приходил ко мне в первую мою ночь в лечебницу.
   — Что? Что ты такое говоришь? Он приходил к тебе, Анечка?
   — Да, Полина, и мы с ним очень долго разговаривали. Я до сих пор не знаю, сон это был или он и, вправду приходил ко мне, но он сидел у меня на кровати. И, что удивительного, Полина! На пятый день моего лечения в больнице  врач Петр Андреевич сказал мне, что анализы показали, что  я скоро буду матерью.
   —  Боже мой, Анечка, узнав, что ты в положении, она смогла выгнать тебя из дома!  Разве может такое быть?
    — Как видишь, может, Полиночка. Кроме того, она сказала, чтобы я сегодня же покинула ее дом.
   — Но куда же ты пойдешь Анечка?
   — Не знаю, Полина, к матери я точно не пойду. Она слаба здоровьем, часто болеет. Я знаю, что это для нее будет ударом, который может убить ее. Я, наверное, поеду к бабушке. Она поймет меня и что-нибудь посоветует.
   Я провожу тебя, Анечка, отпрошусь у Дуси и провожу, она меня отпустит, я верю в это. Но прежде, нам надо позавтракать.
   — Нет, Полина, есть я не буду, надо торопиться, чтобы затемно доехать до деревне. Деревня эта самая дальняя и ехать до нее, придется целый день. Хорошо, если мы приедем к ужину.
   — Ну хорошо, а на чем мы поедем?
   — Об этом не беспокойся. Я возьму своего Смелого, которого мне подарил Николай вместе с коляской и Принца – подарок дедушки. На Смелом ты сможешь возвратиться назад. 
Только предупреди Дусю, что вернуться ты сможешь только завтра. В ночь отправляться в путь, я тебе не разрешу; переспишь, а утром поедешь.
   Через полтора они с Полиной запрягли, смелого и Принца в одну упряжку, зашли в кухню, Анна должна была проститься с Дусей.
 Обняв ее, Анна не смогла удержаться от слез. Дуся, тоже всплакнула, обнимая Анюту, она просила: не забывала ее.
   Сев в коляску с Полиной, Анна отъехала от усадьбы дома, где прошло ее детство, где она, повзрослев, узнала истинную любовь, встретив и полюбив Николая, где ощутила, недолгое, но настоящее счастье; где чуть не умерла, отравившись, так как не хотела жить, навсегда потеряв, своего любимого. Дома, который, по завещанию Николая, принадлежал ей, а не ее свекрови, как и все остальное – она единственная наследница всего состояния своего мужа, но об этом она  знала. Она оглянулась на дом, который уже остался далеко позади, как бы прощаясь с ним, и предательская слеза потекла по ее щеке.
    Она не знала еще, где будет жить? Как сложиться ее судьба? Одно она знала, что никогда больше никого не полюбит и никогда не выйдет замуж, она будет жить, ради дочери, которая должна скоро родиться, а также жить памятью своего горячо любимого мужа; скрываясь от всех и, особенно от своей свекрови, которая могла, искать ее, как крепостную, сбежавшую, якобы, от своей барыни. 
Глава 50
   Лошади бежали дружно, и коляска лихо катилась по проселочным дорогам. 
    Проехав половину пути. Они решили сделать привал, чтобы перекусить тем, что заботливая Дуся приготовила им в дорогу и дать отдых лошадям. Подыскав более подходящее место, они распрягли коней и принялись с аппетитом за обед. Пообедав, с полчаса отдыхали.
Погода благоприятствовала им. Стояли последние дни февраля, в воздухе уже чувствовалось весеннее дыхание, наступающего марта. Солнце ласково посылало свои лучи на землю, и на многочисленных пригорках, уже не было снега. На них зеленела молоденькая травка, и уже вылезли первые цветы, называемые в народе, подснежниками. Лошади с удовольствием лакомились, поедая траву.
   Первой поднялась с места Анна. — Надо запрягать коней, — сказала она, —рассиживаться – недосуг, нам надо приехать засветло.
Быстро собравшись. Они запрягли коней, и их коляска снова лихо покатилась по дороге.
     Бабушка с дедушкой с распростертыми объятьями встретили внучку, но переглянулись между собой; каждый из них понял: «не в гости приехала внучка: что-то случилось!  Меньше недели прошло с ее свадьбе, на которой они гуляли; сейчас, по идее, у них с Николаем медовый месяц должен быть в самом разгаре, а она приехала в гости,  с вещами, не забыв прихватить и коня, подаренного ей дедушкой к свадьбе. По всему было видно: произошло что-то невероятное. Но спрашивать внучку ни о чем не стали. Матвей распряг коней, и повел их в конюшню, а бабушка помогла Анне и Полине перенести вещи в хату.
Когда все вещи были перенесены, Устинья сказала, чтобы девушки мыли руки  и садились за стол ужинать. Через минут десять к ним присоединился и Матвей.
    — Как коня-то назвала, внученька? — чтобы прервать молчание, возникшее  за столом, спросил внучку Матвей.
    — Принцем, дедушка.
    — Вполне подходящее имя для этого коня, — одобрил Матвей. — Пробовала,
 иль  нет, его объезжать.
    — С первого же дня занималась с ним, дедушка, он много уже усвоил, умный конь.
   — Еще бы ему умным не быть, ведь родители-то его конь Николая – Орлик и   моя Красавка.
   При упоминании о Николае, Аннушка не выдержала и разрыдалась. Полина обняла ее и стала успокаивать, бабушка и дедушка встали из-за стола, и, подойдя с двух сторон, обняли внучку. По взгляду Полины, поднятому на них, они поняли, что Николая больше нет в живых.
Матвей поцеловав внучку в макушку головы, и, бросив  Устинье, что будет спать на сеновале в амбаре, стремительно вышел, слезы душили его. Устинья тоже едва сдерживалась, чтобы не заголосить во весь голос,  — Ох, горе-то какое!  —  и только сказала, целуя внучку: — крепись, внученька, знать судьба твоя такая. Она не стала спрашивать, как это случилось? Не к месту был бы этот вопрос. Оттает внучка, успокоится, сама расскажет. Она встала, и пошла в свою спальную приготовить для  внучки с Полиной  свою кровать. Сняв простыни и расстилая свежи, Устинья дала волю слезам.
Затем промокнув сглаза платком, и придав лицу спокойное выражение, она вышла и, налив в медный таз горячей воды, принялась было за посуду, но Аннушка подошла к ней,   
   —  Бабушка, отдохни, я вымою, — сказав это, она взяла из рук Устинье тарелку, которую та намеревалась окунуть в воду. Но тут же эта тарелка очутилась в руках Полины. —  Отдыхай, Анечка, тебе в твоем положении надо больше отдыхать.
    Эти слова Полины, заставили Устинью на секунду, замереть:
    — Что ты сказала, Полина? Анна в положении?
    — Да, тетя Устинья, в положении, ей об этом перед выпиской из больницы,   сообщил врач.
     — Как? Аннушка,  ты лежала в больнице? 
    Анна с укоризной посмотрела на Полину. Зачем она все это говорит бабушке?
Кто ее просил? Сейчас она  еще скажет, что я пыталась отравиться.  — испугалась Анна. И, чтобы опередить ее, сказала, — всего каких-то пять дней, бабушка. Я думала, что чем-то отравилась; меня тошнило и рвало, и врач взял меня в свой лазарет, чтобы сделать анализы. Они показали, что я беременна, и скоро стану матерью.
    Беременна и теперь осталась без мужа, пронеслось в голове Устиньи, и внутри сразу же что-то оборвалось, и спустилось вниз, Устинья ухватилась за стул, поняв, что она сейчас упадет.
Аннушка подскочила к ней: — Бабушка, что с тобой!
   — Не беспокойся внученька, просто голова закружилась, у меня теперь часто так бывает, видать устала я от жизни. Пойду, прилягу, и вы ложитесь, она еле вскарабкалась на лежанку печки.

   Анна долго не  могла уснуть, хотя очень устала. Она лежала с открытыми глазами, сон не шел к ней тяжелые думы одолевали ее. Наверное, не надо было ехать к бабушке. Она боялась расстроить свою слабую здоровьем матушку,
считая, что бабушка более сильная по натуре в отличие от ее матери и спокойней воспримет горе, которое так внезапно свалилось на ее внучку. Но оказалось, что горе внучки чуть не убило ее. Что же теперь делать ей? Куда податься ей бездомной? Где найти пристанище для себя и дочки, которая вскоре  родиться? «Ты должна жить, ради нашей дочери»,  сказал ей Николай. Но как жить и где жить, не сказал. И сколько бы она не ломала над этим голову, она не могла ничего  придумать. Полина же, как только легла в кровать, так сразу же провалилась в сон и спала крепко.
    За окном уже стало светлеть, а Анна так и не могла сомкнуть глаз. И вдруг она вспомнила: бабушка, когда рассказывала ей о своей жизни, говорила, что какое-то время они с Николаем Афанасьевичем, жили в таежном лесу, в охотном доме, который ее любимый, будучи, выгнанным из дома отцом, купил у своего друга. Она также вспомнила, что бабушка ей говорила, что этот домик Николай Афанасьевич, подарил ей, когда по настоянию отца ушел на войну с турками.
Прощаясь с ней перед своим уходом, он сказал,
   — Устинья, если тебе будет вдруг, невыносимо жить вместе с родителями, ты сможешь перебраться в наш дом (о нем никто не знает), знай: он принадлежит тебе, по праву собственности.  Вот возьми эту бумагу, здесь об этом написано. Береги этот документ и жди меня.
Бабушка не смогла воспользоваться этим домом, так, помимо ее воли, сложились непредвидимые обстоятельства.
    Что если этот дом, до сих пор цел и о нем, по-прежнему, никто не знает, — подумала Анна. — можно было бы попросить бабушку подарить этот дом ей, Анне. Это было бы самое то! Анна могла бы жить ото всех вдали, и  о ней никто бы не знал. Она жила бы спокойно со своей дочерью и воспитывала ее.  Эта внезапно пришедшая мысль, обрадовала Анну. Только бы этот дом был цел. Только бы он был цел, — повторяла она, как заклинания.
    Теперь она лежала и с нетерпением ждала, когда наступит рассвет.
Вдруг она услышала: в кухне что-то звякнуло, очевидно, это подойник? Бабушка взяла, его, как только можно легонько, а он все равно предательски звякнула.
   Анна мгновенно выпорхнула из-под одеяла, оделась и тихонько ступая, вышла, прикрыв за собой дверь.
   Утренняя прохлада освежила ее лицо. Приоткрыв дверь коровника, она увидела,  бабушку, сидящую на маленькой табуретке, склоненную над коровой. Веселые струйки молока звонко ударяли о стенки ведра, быстро наполняют его   молоком.
    Увидев внучку, Устинья улыбнулась,
     — Что так рано встала, Аннушка, неушто уже выспалась?
     — Да, бабушка, — соврала она, чтобы не расстраивать бабушку.
Затем, выждав с минуту, добавила,  — У меня к тебе, бабушка, очень серьезный и тайный разговор. Где мы с тобой можем поговорить, чтобы нас никто не слышал.
    — А вот сейчас, Аннушка, отнесем молоко в избу и погоним корову в стадо, там и поговорим. Только ты, сейчас не отказываясь, должна выпить кружку парного молочка, — сказала она, и, наполнив до краев кружку, подала ее Анне.
Анна выпила все молоко и перевернула верх дном кружку. Ни одна капля из нее ни капнула на пол. Бабушка, улыбнулась,
    —  Умница! Всегда бы так.
   Они отогнали корову в общее стадо и пошли к мельнице. Там было тихо, а шум от ее лопастей, заглушал их голоса от тех, кто попадал навстречу им..      Аннушка начала с того, что рассказала бабушке все, начиная с того, как барыня не могла смириться с тем, что Николай, полюбив, решил на ей жениться. Демонстративно, покинув загородный дом, она переехала в городской, оставив на столе записку, что не желает жить вместе с непутевым сыном. Вскоре Николай узнал, что она вышла замуж за своего любовника и уехала с ним в Париж. Рассказала и о том, как Николай очень переживал разрыв с матерью и, желая с ней помириться, пригласил ее вместе с мужем на свадьбу, написав письмо ей в Париж, куда она уехала со своим новым мужем. Но Ольга Васильевна не ответила даже ему. В письме свой сестре Елена Васильевна, она написала, что никогда не простит своего сына. Елена Васильевна по доброте своей,  давала читать Николаю все письма матери. Прочитав это письмо, Николай был очень удручен., тем, что мать не хочет простить его. Она не простила его и тогда, когда приехала, не застав уже его в живых, на похороны.  Меня она тоже не простила, считая, что во всех бедах, виновата я.
Это я, заманив, ее сына в сети, женила его на себе, это из-за меня он погиб на дуэли.  В тот же день, когда я вернулась из больницы,  Ольга Васильевна, узнав, от доктора, что я беременна, спустилась ко мне, и сказала,  что ей не нужна  модистка, а служанка тем более.  Своей невесткой она меня не считает.  Еще  неизвестно от кого я забеременела, от ее сына или от князя Андрея, поэтому я сегодня же должна покинуть ее дом. Мне ничего не оставалась, как собрать свои вещи и оставить дом своего мужа.
   — Я не знала куда мне ехать, к матушке, я не решилась, зная, что она не переживет горе, постигшее  ее дочку из-за своего слабого здоровья.  И я решила ехать к тебе бабушка.
   — Ты правильно, сделала, что не поехала к матушке, а поехала ко мне, — сказала бабушка. Евдокия опять болела и очень кашляла. Врачи признали у нее воспаление легких. Всего два дня как ей стало немного лучше. Тебе мы не стали сообщать, ведь у тебя начался медовый месяц.
   Анна вздохнула:  — Медовый месяц, бабушка! — проговорила Аннушка, и слезы покатились у нее их глаз.
 — Ох, Аннушка, прости меня старую что, не подумавши, сказала! Ради бога, прости, внученька!
   — Не извиняйся, бабушка, я не виню тебя. Ты не виновата ни в чем. Вытерев глаза, она сказала, давай поговорим о самом в этот момент для меня главном.
Они обогнули мельницу, и пошли вдоль реки. Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, Анна сказала,
    — Помнишь, ты мне рассказывала, что вы с Николаем Афанасьевичем жили в небольшом домике, который стоял где-то в дремучем лесу, далеко от города, и что об этом домике не знал никто. Скажи, он и сейчас там же стоит, и никому по-прежнему — не известен.
    — Да, Аннушка, он целехонький, как был, так и стоит, я каждый год летом, когда иду за ягодами, грибами или лечебными травами, захожу в него и подолгу сижу, вспоминая счастливые дни, проведенные в нем с Николаем Афанасьевичем. Вот и этим летом, навещала его.
   —  И о нем никто до сих пор не знает?
   —  Я не замечала, чтобы кто-нибудь его посещал, кроме меня.
   —  И дедушка, не знает? 
   — Откуда же ему знать, ведь я никогда ему об этом не говорила. Это моя тайна.
    — Бабушка, мне помниться, что ты говорила, что дом этот Николай Афанасьевич купил у своего друга, а когда уходил на войну, подарил его тебе.
    — Так и было, Аннушка, у меня и дарственная есть с печатью, что дом подарен мне и является моей собственностью. Она храниться у меня в этом доме до сих пор, как-нибудь я тебе ее покажу. От этого сообщения у Аннушки радостно забилось сердце.
    — Можешь ли ты, бабушка, — через секунду, спросила Аннушка, — разрешить мне поселиться в этом домике навсегда? И никому об этом не говорить.
   — Бог мой, Аннушка! Что ты такое говоришь? Неужели ты хочешь жить одна в этой лесной глухомани? Лишить себя общению с людьми, похоронить  свою  молодость, свою красоту, когда она в самом рассвете?
   — Почему одна, бабушка, со мной будет всегда любовь Николая и наша дочь, как продолжение нашей любви. Я ее назову Любовью, бабушка.
    — А если родиться не дочь, а сын, Аннушка?
    — Нет, бабушка, у меня  родиться дочь. Так Николай мне сказал, когда пришел ко мне в первую мою ночь в больнице.
    — Бабушка смотрела на Анну и молчала, она ничего не могла сказать, пораженная тем, что сказала сейчас внучка.
    Молчание прервала, Анна,
    — Бабушка, ну что же ты замолчала?  Скажи, наконец, даешь ты свое согласие или отказываешь мне в моей просьбе?
   — Как я могу отказать тебе внученька. Но, мне дорогая страшно за тебя. После этих слов бабушки, Аннушка подпрыгнула, захлопала в ладоши и, обняв бабушку, расцеловала ее.
     — А за меня, бабушка не страшись. С чего ты взяла, что я буду одна? Ведь ты когда соберешься в лес за лечебными травами, грибами или ягодами обязательно заглянешь и ко мне. И мы будем долго сидеть с тобой, глядеть друг на друга, беседовать и пить душистый чай с вареньем. Со своей подругой Полиной, я тоже никогда не расстанусь. Мы с ней часто будем видеться, она найдет время, чтобы навещать меня. Я разрешу ей рассказывать все обо мне тете Дуси, так как знаю, что и она и Полина любят меня, так же, как я люблю их. Матушку, отца и братьев я тоже буду навещать, но матушка никогда не узнает, что Николая нет в живых. Пусть думают, что у нас все хорошо, а не  навещает их вместе со мной, потому что сейчас воюет, защищая нашу страну и нас, своих дорогих. И ничего, что это ложь, но в данном случае она необходима   для матушки. Как видишь, бабушка, я буду не одна. Возле меня всегда будут дорогие мне люди.
   — Ой, чего же мы прогуливаемся, бабушка, когда нам надо ехать, смотри уже солнце встает. А еще надо успеть собраться, да и Полине, пора возвращаться, ведь Дуся ее отпустила ненадолго. Полина должна была вернуться уже вечером, это я ее уговорила переночевать, так как ехать в ночь одной –  не годится.
  — Да, ты права, внученька, надо нам возвращаться в дом. Матвей, поди, тоже недоумевает: куда мы с тобой подевались? И немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, добавила, — вот, что я тебе скажу, внученька,  — ты сегодня никуда не поедешь. Дом твой (я тебе его подарила), он никуда не денется. Сейчас еще снег в лесу по колено, туда даже на санях не проедешь. Придется подождать месяц-другой, погостишь у нас с дедом, ведь ты в гости приехала, не так ли?
 Аннушка хотела было возразить бабушки, но та прервала ее, — не пытайся мне перечить, внучка, я говорю дело. Подумай, как следует и  поймешь, что так будет разумнее.
     Когда Анна с бабушкой вернулись в дом, Полина уже встала. Устинья быстро накрыла на стол. В избу вошел дедушка. Матвей к этому часу уже много сделал: убрал навоз в стойле коровы и в конюшне, починил забор, который покосился из-за обильного зимнего снегопада. Заменил новыми досками, в том месте, где прежние доски подгнили и пришли в негодность.
    За завтраком Устинья сообщила, что Аннушка решила погостить у них  с месяц, а потом отправиться на постоянное место жительства в охотничий домик.
Полина, глянула испуганным взглядом на Анну.
     — Как, Анечка,  ты собираешься жить в лесу совершенно одна? Но это же не безопасно. Разве ты не боишься волков и других зверей?
   — От всех зверей, Полина есть защита: ружье и собаки. Стреляю я неплохо, с детства обучена, ходила на зайцев с отцом и братьями. А собак я заведу с первых дней, как поселюсь в этом домике.
    — И все равно, Анечка, я не представляю, как можно жить без людей?! 
    — Почему ты решила, Полина, что я буду жить  без людей, разве ты не будешь приезжать ко мне? Да и сама я буду иногда выезжать в город по разным возникнувшим надобностям, но приезжать буду, как инкогнито; никто не должен знать, кто я и где живу, кроме моих родных и дорогих мне людей. Полина уставилась взглядом на Анну, как будто она видела ее впервые. Эта сторона характера Анны для нее была не знакома. Она не могла даже подозревать, что в ее обожаемой подруге скрыта такая мощная и несгибаемая сила духа.

 Глава 51
Последние дни февраля промелькнули так быстро, что за трудами Аннушка не заметила, как наступил март. Аннушка бралась за любую работу, помогая бабушке и дедушке. С дедом Матвеем она вычищала коровник и конюшню, чистила лошадей, распахивала огород и помогала боронить его. С бабушкой сеяла семена, в заранее приготовленные ими грядки, высаживала рассаду в парники. В доме мыла полы, а иногда доила корову и отгоняла ее в стадо.
   Во второй половине марта, бабушка собралась в лес за первыми лечебными растениями. Посмотрев на Анну и, подмигнув ей, она спросила: желает ли она пойти с ней?
      — Еще как желаю, бабушка!  —  воскликнула Анна. Я, как и ты хочу знать все лечебные растения.
   — Все невозможно, Аннушка, для этого потребуется полжизни, а то и вся жизнь. Лечебных трав в природе очень много — одни растут в нашей стране,  другие прорастают в странах далеко от наших земель. Сегодня, — сказала бабушка, наша задача  с тобой: собрать березовые и сосновые почки, да листья брусники вместе с веточками. Достав с полки две корзиночки – одну для себя, другую для внучки. Она постелила на дно каждой мешковину, с таким запасом, чтобы по окончании сбора, накрыть корзинки сверху другим концом мешковины. В одну из корзин она  положила  два ножа, завернув их в тряпицу, а в сумку из мешковины – пол каравая пшеничного хлеба, четыре сваренных вкрутую яйца, соль, в небольшой баночке с крышкой, две головки сахара, и, мешочек из плотной,  мешковины – две щепотки заварки, не забыв положить также, и бутылку свежей воды.
   — Как наберем полные корзинки, — сказала она, — отправимся к твоему домику. Ты сможешь оценить его и внешне и внутренне, и решить для себя: перебираться ли в него сейчас, в марте  или повременить еще месяц-другой.
    Привязав корзинки и сумку с провизией к седлу, они сели на лошади и отправились в лес.
   Погода стояла превосходная! В лесу было сухо. Солнце, которое начало согревать землю уже в конце февральских дней, растопило весь снег и высушило к середине марта всю землю. На деревьях так набухли почки, что казалось еще два-три дня, и они, лопнут, выпуская на волю первые клейкие листочки.
    — Как во-время я собралась за лечебными растениями, — с удовольствием похвалил себя, — отметила  Устинья.
   Спешившись и привязав коней к двум деревьям, растущими посреди этой зеленой лужайки, бабушка с Анной принялись срезать веточки брусники, с молоденькими зелеными листочками на них, стелящимися почти вровень с землей. Через каких-то полчаса они были удовлетворены результатом своего сбора,  и, отвязав коней, устремились в ту часть леса, которую бабушка называла березовой сторонкой. В этой белоствольной стране, они пробыли более полутора часов. Далее шел, так называемый смешанный лес, кроме берез, которые встречались теперь не в таком количестве, как в березовой роще, в нем росли деревья ивы, дуба, клена, липы, осины, лиственницы и сосны. Сбор семян сосны, которые представляли собой маленькие и довольно плотные зеленые шишечки, оказался нелегким. Они управились с этой трудоемкой работой,  когда солнце уже стало садиться. Ощущалась усталость во всем теле,  и чувства голода давали о себе знать, а надо было еще преодолеть немалое расстояние к  домику, в котором Анне предстояло жить. Собравшись с силами, они отвязали лошадей и отправились в путь. Лес становился все гуще и гуще. Прошло больше часа, когда они увидели частокол с воротами, а за ними небольшой домик. Бабушка остановив, лошадь спешилась, открыла ворота, и, махнув рукой внучке, крикнула:
   — Прошу пожаловать в ваши владения, Анна Ильинична!
Аннушка засмеялась и, взяв под уздцы лошадь бабушки, и свою вошла в ворота. Двор был небольшим, как и бревенчатый домик, окруженный деревьями березы  Посередине стоял колодец и будка для собаки. Бабушкой, глянув на внучку, спросила,
    — Ну, как он тебе, приглянулся, иль нет?
   — Я даже не предполагала, что по прошедшие столько лет, он так неплохо  выглядит. Похоже, этот дом простоит еще не меньше лет тридцати лет, если не больше.
    — Да, ты права, внучка, он, видать, с большой любовью строился, от того и сохранился так хорошо. Давай теперь зайдем внутрь его, но прежде я возьму из кошелька, что в сумке с нашей провизией, ключи, а ты ставни открой внученька.
   Бабушка пошла к воротом,  где Анна  оставила корзинки и сумку с провизией, сняв их с лошадей, а Аннушка принялась открывать ставни окон дома.   Возвратившись с ключами, Устинья  не стала открывать висячий замок на двери, — сказав в сердцах, — что же это я, старая, совсем, что ли ум потеряла?  Надо прежде, лошадей распрячь,  да в конюшню отвести, водой напоить да корм дать живую скотину нельзя заставлять ждать.
    — И конюшня есть? – удивилась Анна.
    — Конечно – есть. Как же без неё-то?
Вместе, они распрягли коней и отвели их в конюшню, что находилась за домом. Обтерев их насухо сухой тряпкой, взяли два ведра, которые стояли тут же, возле стойла, и, подойдя к колодцу, наполнив их, дали напиться лошадям. Покончив с этим важным делом, бабушка, вставила ключ в висячий замок, повернула его два раза, дверь открылась, и они, очутились в довольно  темных  сенцах, в них не было окон, свет только мог проникнуть через открытую уличную дверь и дверь комнаты, которая была довольно небольшой с огромной русской печью. Затопив ее, они согрев, чайник сели за небольшой столик у окна
и принялись за трапезу. Выпив две кружки свежезаваренного чая, бабушка встала и пошла за печку. Там в стене был устроен тайник, достав из него бумагу с гербовой печатью, Устинья подала ее Аннушки.
   — Вот, читай, внучка, в ней написано, что твой дедушка Николай Афанасьевич  подарил мне этот домик.
      Анна прочитала: Дарю своей невесте Устинье Егоровне Ананьевой на вечное пользование… Внизу стояла печать и подпись нотариуса.
      — Оставим его пока в тайнике, пусть лежит до времени, когда мы с тобой соберемся пойти в нотариальную контору, чтобы переписать дарение на тебя,
— сказала бабушка. — Пойдем, я покажу тебе, как открывается тайник.
      — Спасибо тебе, бабушка, Аннушка обняла и поцеловала Устинью.
      — Я завтра же с самого утра хочу перебраться  в этот дом.
       — Подумай, Аннушка, я еще раз говорю: жить одной в лесу без мужчины и трудно и опасно. — Вот, к примеру, волки подойдут к дому или другие звери!
       — Я, умею стрелять, бабушка из ружья. Только ружья у меня нет,
       — Но в этом не проблема, ружье я тебе свое дам. Мне оно теперь не надобно, дед ходит на охоту вместе с мужиками – односельчанами. И еще, внученька, кроме ружья тебе нужны собаки.
        — Да, бабушка я видела во дворе будку для собаки, только она вся почти развалилась.
        — И  это не беда, будку можно поправить, или новую поставить. — Но хочу, тебе заметить: собака нужна не одна, а две-три, если не больше. Я дам тебе своего молодого Дика, а себе пока Лайму оставлю, тебе она не годится, старая стала: плохо видит, да и нюх уже не тот, а Дик отличный пес. И возьму для тебя у соседей Сидоровых одного щенка, ему уже два с половиной месяца; всех Авдотья раздала – кабели были, а эта сучка, не нужна никому, а тебе самый раз; подрастет, принесет столько – щенят – девать некуда будет! Сегодня же, как возвратимся, пойду к ней и возьму этого щенка, кабы, другой кто не надумал взять. — Ну пора нам, внученька, уже коней седлать! Засиделись мы с тобой с разговорами-то, что не досказала, доскажу после, время на то будет.

Глава 52
     Когда подъехали к своему дому, увидели Матвея, он стоял у калитки, поджидая их.
    — Ждешь, Матюшенька? — Давно, уж, Устиньюшка! Что так долго ждать себя заставляете?
    — Извини, Мотя, решили заехать в дом Аннушки, где жить она собирается. Дом ничего –  крепенький еще, но мужские руки нужны, кое-что подправить  требуется, то касается и забора с воротами и хозяйских построек во дворе. Тем временем, как Устинья это говорила, Матвей, слушая, распряг коней.
  — Хорошо, Устинья, завтра поеду туда с внучкой я, а ты оставайся дома. А сейчас ступайте в дом, ужин уж на столе давно вас дожидается.  Я поставлю коней в конюшню и присоединюсь к вам.
Устинья сказала Анне, чтобы она шла в дом. А сама на минутку отлучилась.
Вернулась она не одна, а с двумя щенятами.
   — Ой, какие хорошенькие, — захлопала в ладони Аннушка, и, подбежав к бабушке, взяла щенят из ее рук.
   — Тебе не щенята, внученька, нужны, а взрослые, матерые собаки. Зря твоя бабушка так старалась, — сказал Матвей, открывший в это время дверь.
    — Да, где же их взять, Матюша, взрослых-то,  да еще и матерых? — с нескрываемой обидой в голосе проговорила бабушка. — И потом,— добавила она, — щенки быстро растут, не успеешь оглянуться, как взрослыми станут.
   —  Но их еще надо долго тренировать, как со зверем справляться, — возразил ей Матвей, и немного помолчав, добавил, — одного  такого пса из породы бульдог,  я достану для внученьки.
   — Ульяна глянула на него неодобрительно, — где ты его достанешь, дед? Будет тебе зря язык-то чесать!
   — А вот, сказал: достану, значит достану, — сказал в сердцах Матвей. – И достал-таки.
    Он целый час хмурился и не разговаривал, потом внезапно вышел; вернулся он не один, а с бульдогом черного окраса с рыжими подпалинами,  и довольный собой объявил:
   — Кличка у него — Палкан, он еще молодой, ему всего год, но уже показал себя в драке с собаками.
   — Я знаю, это пес Анисима, — сказала бабушка. Не мог так просто Анисим отдать тебе своего кабеля, дед. Что ты ему за него посулил?
   —  Неважно что — главное у нашей внученьки будет хоть один надежный пес. Ты его, Аннушка, — обратился он к внучке — не держи на привязи, пусть свободно себя чувствует и в доме и во дворе. Он будет верно тебе служить, никому не даст в обиду, от всех защитит. В будке же, которую я сейчас  сколочу, пусть живет Дик.

    К вечеру две телеги были доверху наполнены вещами и необходимым домашним скарбом, но в ночь не поехали, решив дождаться утра.
    Рано утром, встав с первыми петухами, отправились в путь. Кони бежали дружно, быстро катились две подводы по дороге, но когда заехали в лес, движение намного  замедлилось. Сучья и валежник забивались в колеса, приходилось, вставать и освобождать от них их, к тому же, надо было выбирать, где лучше проехать, лавируя между деревьями и кустарниками. Поэтому добрались они до места далеко за полдень. Пока Матвей оглядывал дом и дворовые постройки, прикидывая с чего начать работать, Аннушка открыла ставни и дверь дома, но не зашла сразу в него, а зашла, когда проговорила, как наказывала ей бабушка: «Домовик, домовик вылезай, да в дом скорей  поспешай, будь в нем хозяином, сберегай его от зверя лютого, от человека плохого, чтобы в нем всегда был покой, достаток и радостное житье-бытье». Помедлив с минуту – вошла, затопила печь, поставила чайник на плиту, и, разложив на столе продукты, которые положила бабушка, позвала дедушку к столу.
   Матвей возился до позднего вечера. Починив ворота и калитку и кое-где, заменив доски в заборе, он принялся строить за домом, небольшой сарайчик для дров и кур (бабушка дала Аннушке три курочки-несушки и петуха). Когда сарай был готов, вырыл в нем глубокий погреб для хранения мяса и других продуктов Затем, распилил несколько срубленных деревьев, наколол дрова, сложил поленницу, чтобы за лето дрова высохли, как следует.
    Аннушка тем временем наводила порядок в доме. Уже стало темнеть, когда Матвей зашел в дом.
    — Мой руки, дедуля, и садись за стол ужинать, — сказала Анна и полила дедушки из ковшика. Я постелю тебе на печки — добавила она.
     — Нет, внученька, я спать у тебя не буду, надо ехать Устинья будет беспокоиться, ведь я ей сказал, что вернусь сегодня, кто же знал, что доберемся мы до дома, только к полудню, и работы  здесь окажется столько, что управиться пришлось едва, лишь к ночи. Телеги пусть остаются у тебя, я их отнес и поставил к сараю. Я поскачу на коне, так будет быстрее.
    — Ой, дедуля, мне страшно тебя в ночь отпускать, мало ли что в дороге может встретиться.
   — Не беспокойся, Аннушка, у меня же ружье с собой.
 Обняв его и поцеловав, Анна проводила Матвея до ворот, и, не отрывая глаз, смотрела ему в след, до тех пор, пока его силуэт не исчез за деревьями. Закрыв ворота, она вернулась в дом.
Глава 53
     Первая ночь на новом месте, прошла спокойно, Анна крепко спала без сновидений. Встала она, когда закричал петух. Палкан,  который спал на коврике возле кровати, вскочил, завилял хвостом, лизнул руку Анне и выбежал, как только она открыла дверь, вместе с ним выбежали и два щенка, Альма и Берта, так Анна назвала их. Умывшись холодной колодезной водой, Аннушка, открыла дверь, сарая, выпустила кур и  насыпала им зерна. Затем зашла  в конюшню,  дала зерна коням и напоила их. Вернувшись в дом, затопила печь, приготовила себе завтрак и обед. Позавтракав и накормив собак, достала черную амазонку и шляпу с густой черной вуалью и, оседлав Принца, поскакала в город. Путь ее лежал к мастерской мадам Жюли, у которой, она обучалась искусному шитью.
   Анне нужны были деньги. Припасы, которыми снабдила ее бабушка,  в один прекрасный день закончатся,  и придется прибегнуть к рынку, а он требует денег.
   Жюли была рада неожиданной встрече с бывшей ученицей, она обняла ее и расцеловала в обе щеки. Анна, обнимая мадам Жюли, про себя, отметила, что годы берут свое  – Жюли очень постарела и, хотя старалась держаться бодро, старость выдавала себя во всем: и в движении и в голосе, и в том, как она, стараясь лучше разглядеть  то, что видела с трудом, подносила лорнет к глазам, сощуривая их.
   Сказав служанки, чтобы та приготовила кофе, Жюли усадила Аннушку за стол. 
   —  Ну рассказывай,  Аннушка, видать,  свою мастерскую открыть хочешь, — пытливо глядя в глаза Анне проговорила Жюли, отглотнув глоток кофе из
фаянсовой чашки, —  не иначе, как за советом ко мне пожаловала?
   — Нет, Жюли, вы ошибаетесь:  не за советом, я к вам приехала, а за работой, мне нужны деньги, чтобы кормить себя и будущего ребенка, который должен родиться.
   — Вот как! — воскликнула Жюли, а по  твоей дорогой одежде и племенному коню не скажешь, что ты так бедствуешь, что решила работать. Что же случилось дорогая Аннушка?
  — Долго рассказывать, Жюли, поэтому извините, скажу только, что муж мой внезапно ушел из жизни, и я осталась без средств существования. Мне
необходима работа, чтобы кормить себя ребенка, который должен родиться и  своих животных, и я приехала просить ее у вас. Если это возможно, я бы брала у вас заказы и выполняла их у себя на дому, в указанные вами сроки, привозила бы готовые изделия, под оплату, разумеется с процентами. Я соглашусь на любой процент, который вы назначите.
     С минуту Жюли молчала, как бы обдумывая предложение Анны, а Аннушка с замиранием сердца ждала ее ответа.
   — Хорошо, — проговорила она с некоторой расстановкой, я согласна, но процент будет большим, — она еще помедлила немного, и наконец выговорила, — мои условия: ты будешь получать десять процентов, с каждого заказа, согласна ли? Анна облегченно вздохнула,
    — Согласна, дорогая Жюли, согласна, — сказала Обрадованная Анна и  добавила, — вы не сомневайтесь, Жюли, заказы будут всегда выполнены в срок.
   — В этом, как раз, у меня нет сомнений,  — ответила Жюли, — знаю твою ответственность и аккуратность, но нам все равно надо составить договор, так полагается по закону.
     Получив свой первый заказ, Аннушка уехала от Жюли в радостном расположении духа.
   От Жюли она поехала на кладбище. Долго стояла она возле могилы своего мужа, молясь со слезами на глазах и, рассказывая, своему Николиньке все о своей новой жизни.
    После кладбища, Анна направила Принца к усадьбе Ольги Васильевны. Не доехав до усадьбы, метров пятьсот, она спешилась, и, привязав коня к дереву, отправилась к усадьбе пешком, и, войдя с заднего входа, заглянула в кухонное окно. Полина заканчивала уборку кухни. Анна легонько стукнула в окно два раза, Полина оглянулась и, в начале, не узнала Анну, затем подбежала к окну и охнула, — Анечка, ты?! 
     Анна махнула ей рукой и, отойдя от окна, зашла за сарай. Буквально через минуту Полина, выскочила во двор, и растерялась: не застав в нем Анны, но приглядевшись внимательный, увидела руку в черной лайковой перчатке, махающей ей из-за сарая.
     Подруги обняли друг друга.
     — Можешь, прямо сейчас поехать со мной? — спросила Анна, — я хочу показать тебе, где я теперь живу, чтоб ты знала, и по возможности навещала меня.
     — Анечка, ты же знаешь, как я желаю этого, но надо спросить разрешения у Дуси.
Через несколько минут, подруги, сидя вдвоем на коне, скакали в направлении леса.
      
 Глава 54
     Доехали они до нового жилища Анны сравнительно быстро. Собаки радостным лаем встретили свою хозяйку и ее гостью. Полина обошла весь двор, и оглядела дом снаружи. Открыв дверь, вошла в сени, где была сложена небольшая поленница сухих березовых дров, для растопки печи, за ней стояла кадка с водой и ковшиком, на стенке висело корыто для стирки белья.
   — Мне все  пока очень нравится, —  сказала она Анне,  — но я еще не заходила в комнату.
   — Так заходи! — Анна, улыбаясь, распахнула дверь перед Полиной.
Что-то, до боли знакомым и родным с детства обдало Полину и защемило сердце. Ей сразу вспомнились мать, отец; такая же русская печь, на которой любила прятаться девочкой Полина, когда ее старшие сестры донимали, ее пугая страшилками. Полина села на первый попавшийся стул, так как в ногах что-то произошло, они вдруг ослабли и стали какими-то чужими, того и гляди подкосятся и она упадет.
    — Анечка, возьми меня к себе, — устремив умоляющий взгляд на Анну, —сказала она.
    — Анна подошла к Полине и поцеловала ее. —  Полиночка, дорогая, я была бы очень рада жить вместе с тобой, и сожалею, что этого не следует делать. Ты крепостная, как и я, нас будут искать, и найдут! Не буду говорить о последствиях, которые последуют за этим, так как ты и сама о них знаешь. Лучше нам с тобой жить по отдельности: тебе оставаться в доме барыни, а мне  жить  в этой глуши. Но ведь ты будешь приезжать ко мне, когда выпадет удачный случай и Дуся отпустит тебя, а перед барыней обелит, если она заметит твое отсутствие. Но прошу тебя, будь осторожной – никто не должен знать, куда и к кому ты едешь. Я, думаю, ты согласна с тем, что я права.
    А теперь давай сядем к столу, я угощу тебя обедом, который приготовила.
 На обед были кислые щи из квашеной капусты и отварная картошка с солеными огурцами и помидорами. Полина оценила кулинарные способности своей подруги, сказав, что она не подозревала, что Анна может так вкусно готовить, и, когда Аннушка после обеда, собралась мыть посуду, отстранила ее,
   — Пожалуйста, Анечка, дай мне это сделать, — сказала она, — негоже мне сидеть и смотреть, как моя барыня моет посуду. Аннушка рассмеялась,   — «барыня»!.. Была барыня, да вся вышла. Сегодня эта барыня с самого утра искала себе работу и была очень рада, когда ее нашла. С этими словами, она развязала пакет и, достав из него раскроенное платье, разложила его на только что убранном столе Полиной, и, сев за него, принялась сметывать детали будущего платья.
   — Сколько же тебе, Анечка, будут платить за эту работу, — поинтересовалась
Полина.
   — Немного, Полиночка,  но мне хватит, чтобы прокормить себя и мою дочь, когда та родится, а также моих животных.
Полина  подсела к ней:
    — Дай мне иголку, Анечка, я тоже буду наметывать, Когда ты должна вернуть готовое платье?
    — Это срочный заказ, Полина,  он должен быть готов через два дня.
    — Успеешь ли, Анечка?
    — Надо успеть, Полина, иначе мне заплатят вдвое меньше положенного.
Придется поторопиться.
     — Я приду к тебе завтра и помогу, а теперь, мне надо возвращаться назад, чтобы не подвести Дусю.
    — Возьми моего коня – Смелого и поезжай, на нем и завтра, если Дуся отпустит тебя, ты сможешь приехать на нем. Поцеловав Аннушку и оседлав Смелого, Полина поскакала к усадьбе. Вернувшись в дом, Аннушка снова уселась за шитье.

    Дуся, слушая рассказ Полины о том, где и как теперь живет Аннушка, все время охала, повторяя,
   — Бедная девочка, в чем же она провинилась? За что судьба наказывает ее?
Ты, Полюшка, почаще навещай свою барыньку, да не с пустыми руками к ней наведывайся, а с гостинцами, которые я буду с этого дня откладывать для нашей Анюты.

Глава 55
    Дни, шли за днями. Все они были, похожими, как две капли друг на друга. Анна вставала рано утром, с первым криком петуха, умывшись, и совершив молитву перед иконой Христу Спасителю, шла косить траву, заготовляя сено для своего  Принца.
    — Хорошо, что она отдала в бессрочное пользование своего Смелого Полине,  — не раз говорила себе Анна, кося траву и вытирая поминутно пот с лица. Ей с каждым днем становилось все трудней и трудней справляться с этим делом.   Вскоре она и вовсе не сможет косить. Придется кормить любимого коня зимой зерном, покупая его на рынке, Зерно дорогое, на покупку его будут уходить почти все деньги, которые она заработает, исполняя заказы Жюли, — размышляла она про себя. — Нет, надо, пока могу косить, пытаться накосить, как можно больше. В душе ее теплилась  жила надежда на Полину: она поможет, когда Анна сама уже не сможет косить.
     Полина приезжала к ней в месяц раза два-три, и каждый раз привозила с собой полную корзину продуктов, которую посылала с ней Дуся. Бабушка тоже часто навещала Аннушку и тоже привозила с собой что-нибудь: сметану, молоко творог, свежо-испеченный пшеничный хлеб, огурцы, помидоры, зеленый лук и петрушку. Несколько раз приезжал к ней и дедушка. В первый приезд он привез Анне целую тушу кабана, убитого им на охоте; перед тем, как ехать,  разрубив его на куски и засолив, чтобы сохранилось мясо на всю зиму. Небольшую часть он оставил в подполе дома, а остальную спустил в погреб, который вырыл в сарае. Во второй раз он привез телятину, зарезав своего годовалого бычка, и тоже заложил его тушу в погреб про запас, так, что Анна была обеспечена не только на одну зиму и мясом, и салом.
     Поэтому часть денег, получаемых ею за работу, она  решила откладывать на черный день и, лишь малую долю, тратить на покупку зерна для кур и коня.
    Возвратившись с косьбы, умывшись, перекусив и, накормив всех своих животных, Анна садилась за шитье и просиживала за ним до позднего вечера, а иногда захватывала и половину ночи, а то и всю ночь, если сроки поджимали, и готовое платье надо было уже утром доставить в мастерскую мадам Жюли. Так выпало и в эту ночь. Борясь с усталостью и со сном, который одолевал, она оставляла на несколько минут шитье, чтобы умыться холодной водой и прогнать сон, и снова садилась за шитье, стремясь закончить его к утру.
   Утром, надевая амазонку, она  заметила, что амазонка стала узка ей из-за живота, который стал за четыре месяца значительно выступать вперед,
   Надо срочно покупать лоскут и наставлять это выездное платье, — подумала Анна, но тут же возникла другая мысль, — но это же ненадолго! Живот прибавляется с каждым днем, становясь все больше и больше, стоит ли покупать и вставлять лоскут? Что же делать, как быть? Ведь вскоре она, вообще не сможет садиться на коня и ехать в город, чтобы отдать готовое изделие и взять новый заказ.
   Надо предупредить сегодня Жюли, о том, что следующие заказы будет брать, и привозить выполненные работы, ее доверенное лицо, она имела ввиду – Полину, еще не переговорив с ней, и не получив ее согласие и, не зная, сможет ли она это делать. Но другого выхода, из создавшегося положения, она просто не видела.
   От Жюли, Анна поехала в свою деревню, навестить матушку. Бабушка, когда третьего дня приезжала к Аннушки, рассказала, что была у Евдокии,  она поправилась, но кашель до сих пор не прошел, хоть и  стал не такой частый.
   —  Евдокия очень соскучилась по тебе, она  жаловалась, что  после свадьбы вы с Николаем ни разу не навестила ее. Я успокоила ее, сказав, что вы были все это время за границей и только на днях вернулись. Сказав это, бабушка перекрестилась: «Прости меня, Господи, за столь тяжкий грех, невольно совершенный перед Тобой! Не  из-за выгоды своей соврала я, а чтобы не расстроить серьезно больную мою дочку ».
    После этих слов бабушки, обращенных к Богу, Анна встревожилась.  — Говори все, бабушка, не скрывай от меня, чем больна  матушка, ты сейчас, молясь богу, сказала, что она серьезно больна? Чем она больна, говори!
   — Ох, Аннушка, не хотела я тебе говорить, чтоб не расстраивать, но видно надо сказать: доктор сказал, что у твоей матушки чахотка, от того и кашель не проходит, никакое лечение ей не помогает, врачи еще не придумали как эту болезнь лечить. Крепись, родная моя, видать Евдокии такая судьба, свыше была назначена.
Глава 56
    Подъехав к дому, Анна увидела мать, сидящую на скамеечки.
Откинув вуаль с лица, Анна въехала во  двор. Евдокия, увидев дочь, встала, улыбка осветила ее бледное и исхудавшее лицо,
   Аннушка, доченька! Наконец-то ты приехала! — сказала она и сделала шаг навстречу дочери. Анне заключила ее в свои объятия.
    — Матушка, родная моя! Как же я соскучилась, — целуя ее, проговорила со слезами на глазах Анна.
    — Пойдем в дом, Аннушка, —  я буду тебя угощать, у меня сварен очень вкусный свежий борщ, небойсь, проголодалась ведь время-то уже обеденное.
    От борща не откажусь, матушка, знаю, что он у вас всегда очень  вкусным получается.
   Ка только вошли в дом, Анна  вынула из пакета теплую пуховую шаль, которую купила в подарок матери, заехав на рынок, потратив все деньги, которые получила от Жюли за срочный заказ.
   — Это вам, матушка, накинув шаль на плечи Евдокии и целуя ее, — сказала
Анна. Носите ее всегда, не снимая, чтобы не болеть.
     Евдокия сразу оценила, дорогой подарок дочери. Она крепко обняла Аннушку и вдруг заметила, что Анна очень пополнела в талии.
    — Никак, доченька, ты ждешь ребёнка? — Отстранив ее несколько от себя, и пытливо заглядывая ей в глаза, — сказала Евдокия.
   — Да, матушка, вы отгадали.
   — И какой же месяц пошел?  —  Пятый, матушка.
   — Выходит, что через четыре месяца, ты сделаешь меня бабушкой?
   — Выходит так, матушка,  — засмеялась Аннушка, — но вы, матушка, всегда  будете самой молодой из всех бабушек.
   — Ну уж ты скажешь, Евдокия  засмеялась, и вдруг закашляла. Она кашляла надрывно и долго, и никак не могла откашляться. От напряжения лицо ее покраснело, и на лбу выступили капельки пота. Напуганная Анна, сказала, что ей бы лучше лечь в кровать. Она довела матушку до кровати и, хорошо сбив две подушки, чтобы было повыше голове, уложила мать, и дала ей выпить чашечку чая с медом. Подняв с пола оброненный  матерью носовой  платок, Анна увидела на нем кровь; во время кашля Евдокия прижимала его ко рту. Вскоре кашель утих  и матушка, заснула. Постояв какое-то время у кровати и, убедившись, что мать крепко спит, прикрыв за собой дверь, Анна вышла.
    Уезжала она из дома матери с тяжелым чувством.
Глава 57
   Дни бежали так быстро, что она Анна не заметила, как прошло еще четыре с половиной месяца. В этот день Аннушка ждала Полину, которая должна была приехать с минуты на минуту. Она уже упаковала готовое платье в пакет, а Полина все еще не было. Ей было уже внемоготу, сидеть и ждать Полину,  и она вышла к воротам встречать ее. Вдруг резкая боль, прошедшая, казалось, по всему телу, заставила ее вскрикнуть и приложить руку к животу. Боль на какое-то время отступила, а потом снова возникла. Аннушка согнулась в три погибели.
    Подъехавшая к воротам Полина, увидела  скорчившуюся Анну, быстро соскочила с лошади, подбежала к ней.
    — Полина! — обрадованно, произнесла Анна, — как хорошо, что ты приехала, у меня, кажется, начались схватки, прошу тебя, скочи скорее в деревню к бабушке и привези ее.
    — Сейчас, Анечка, не поскачу, а полечу, как птица! А ты ничего не бойся, как накатит новая волна, дыши глубже, это тебе поможет. Давай, облокотись на меня, я доведу тебя и помогу лечь в кровать.
 Уложив Анну в постель, Полина налила в бак воды и поставила его на плиту,
подкинув, в горящую топку еще два полена, она глянула на Аннушку и сказала,
   — Лежи и не вставай, жди нас.
Выйдя из дома, она вскочила на коня и помчалась в деревню за бабушкой Анны.
Когда они приехала, у Анны уже отошли воды а, схватки шли одна за другой.
    — Вовремя приехали, — сказала  бабушка. Она быстро сменила простынь.   Похвалила Полину за то, что та, догадалась поставить воду, которая уже вскипела, и попросила ее принести корыто из синей и поставить его на  две табуретки и налить в него воды, из бочка, чтобы остывала. Затем, взглянув на корчащуюся от очередной схватки Аннушку, сказала:
   — Все будет хорошо, внученька не беспокойся —  давай будем рожать. Твое дело: глубоко дышать и, по моей команде хорошо – тужиться.
 Только она это сказала, как накатила новая волна с такой силой, что Анна закричала:
   — Бабушка! Я умираю!
   — Не выдумывай, внученька! Все идет хорошо, – тужься! — Приказала бабушка, — сильнее, тужься!.. Вот так, молодец! Теперь отдохни малость, а теперь тужься, тужься, внученька! Анна закричала так сильно, что оглушила бабушку и, вдруг почувствовала облегчение во всем теле, а комнату огласил  звонкий крик, ребёнка. Бабушка, улыбаясь  одняла на руке здоровенькую малышку.
    — Вот, смотри, внученька, какую красивую дочку ты родила!
    — Дай скорее мне ее, бабушка!
    — Нет, погоди, внучка, надо ее сперва обмыть, — сказала бабушка. Она  потрогала воду, приготовленную Полиной локтем и, придерживая головку  правнучки ладонью,  погрузила малышку в ванну, омывая другой рукой личико и тельце, не обращая никакого внимания на не прекращающий крик ребёнка, промокнув чистой пеленкой, ее тельце, завернула девочку в другую пеленку и приложила к груди Аннушки. Девочка сразу ухватила сосок матери. Анна кормила дочку, не спуская с малютки глаз. Довольная улыбка не покидала ее лица, а бабушка и Полина, обе довольные собой: бабушка, что роды прошли  хорошо, без осложнений, потому что она принимала их у Аннушки, и тем, что   ее правнучка родилась крепенькой и здоровенькой.
 А Полина довольная, что во-время привезла к Анне бабушку и, поэтому ее подруга хорошо родила. Подойдя к Анне, и поцеловав ее в лоб, она сказала:
    —  С новорожденной, тебя Анечка, желаю тебе и твоей доченьке крепкого здоровья, на радость всем нам,
    Анна поблагодарила ее за поздравление. А затем спросила:
     — Ты отвезла пакет с платьем Жюли?
     — Нет, Анечка, я же ездила за твоей бабушкой. Отвезу его завтра с утра?
     — Полиночка,  пакет, непременно, надо доставить сегодня, — сказала Анна.
     — Хорошо, тогда я поехала, Анечка, —  с этими словами, взяв пакет, Полина вышла.
В дверях она столкнулась с дедушкой Анны…
   Матвей больше не мог сидеть и ждать, когда вернется Устинья и сообщит, кого родила Аннушка.
    «Сам увижу, чего сидеть и гадать кто родился — правнук или правнучка? — сказал он себе, —  заодно, и Устинью заберу домой».
    Как потом оказалось, правильно сделал, что приехал, он был необходим здесь: малышке срочно требовалась кроватка.
   — Кроватку смастерить я, при всем желании, не сумею, — сказал Матвей. —  Сделаю, правнучке покаместь – люльку, — сказал он и сразу взялся за работу. Через какой-то час с небольшим – люлька была готова. Матвей подвесил ее к потолку, рядом с кроватью. Аннушки.
    Поблагодарив дедушку, за люльку, Анна положила, уснувшую дочку в нее, и,  одевшись, принялась вместе с бабушкой накрывать на стол. К этому моменту приехала от Жюли и Полина. Она подала Аннушке два конверта: в одном была плата за готовое изделие, в другом – письмо от Жюли, в нем она поздравляла Анну с рождением дочери. Кроме поздравления, был подарок в деньгах, равный стоимости одного срочного заказа, который оценивался в полтора раза больше.
    Когда все сели за стол, чтобы отметить радостное событие – рождение дочери и правнучки, Матвей спросил,
   —  Когда поедим крестить правнучку, Аннушка, ты уже подумала, как хочешь назвать свою дочку?
    — Да,  — сказала Анна, — я назову ее в честь бабушки – Ульяной. Устинья и Ульяна – считаются родственными именами, — добавила она.
Матвей посмотрел  с гордостью на свою Устинью, лицо, которой  светилось радостью.
    Мне нравится, Аннушка, это имя, оно очень звучное и, к тому же довольно, редкое, — сказал Матвей. Так, когда поедим крестить Ульяночку?
   — Я думаю, Мотя, не надо спешить, с крещением.
Аннушка должна окрепнуть после родов. Поедем в церковь через месяц-полтора, не раньше.
    — Ты, как всегда, права, Устинюшка, — за что я тебя и люблю. Он обнял и поцеловал Устинью.
Глава 58
    Возвратившись в барскую усадьбу, поздним вечером, когда вся прислуга, поужинав, разошлась по своим комнатам, Полина извиняясь и, как бы оправдываясь перед  Дусей, сказала, что задержалась она по причине внезапных родов у Анны. Дуся пропустила мимо ушей извинения Полины, и сразу спросила,
     — Как прошли роды?  Рассказывай скорее,  — поторопила она Полину. — Кто принимал их?..  Кого родила Анюта, сына или дочку?
Девушке пришлось рассказать, все… по просьбе Анны, когда у той начались схватки, она поехала за ее бабушкой в деревню, и успела вовремя привезти ее, так как, сразу же, как они приехали у Аннушки начались роды.
 Анна родила девочку, похожую на Николая Николаевича. Самое интересное то, — продолжала Полина, что Умерший барин, явившийся к ней в первую же ночь  ее пребывания в больнице, недовольный тем, что Анна пыталась лишить себя жизни, сказал, чтобы Аннушка не делала больше этого...  она должна жить ради их дочери. Анна была очень удивлена его словам: — о, какой дочке он говорит? — у них нет дочки. На что барин сказал ей, что она есть и скоро Аннушка об этом узнает. А пятый день, при выписке из больницы, врач сообщил Анне о ее беременности.
    — Как видите, тетя Дуся, слова умершего барина подтвердились: у Аннушки родилась дочка.
    Дуся какое-то время помолчала, потом сказала,
    — Да, в этом что-то есть! Я всегда знала, что Анна – святая. Только святым снятся такие вещие сны!
    —  Вот, что Полина, — сказала она, — ты поезжай с утра к Анюте, и будь с ней все время, пока она не окрепнет после родов. Ей сейчас твоя помощь и поддержка – необходимы. Я приготовлю небольшую корзиночку, с разными вкусностями, отвезешь ее в подарок от меня. Пусть тебя не заботит, твое долгое отсутствие в барском доме, я смогу тебя обелить перед барыней, если она его заметит.
    Полина встала рано, когда в доме все еще спали; взяв корзиночку, подарок  Анне от Дуси, она вывела коня из конюшни и, оседлав его, поехала к своей подруге.
      Анна очень обрадовалось приезду Полины. Она боялась хоть на минуту отойти от дочки и оставить ее одну, даже если Ульяна спала, хотя дел было много. Надо выпустить кур и накормить их, почистить курятник и убрать в конюшне навоз, накормить собак, вывезти любимого коня – Принца на лужайку, и приказать Палкану охранять его.
     Обняв, приехавшую Полину и поблагодарив за подарок, посланный Дусей, Анна сказала,
      — Я благодарна Господу богу за то, что он послал мне тебя, Полиночка!
      — Я тоже, благодарна Господу нашему, — сказала Полина, — за то, что он  не разлучает нас!.. Полина замолчала, глаза ее наполнились слезами.
      —  И дает нам возможность видеться, — продолжила Анна, —  а также, веру и надежду на то, что мы всегда будим вместе, чтобы не случилось, в жизни!
    Эти признания со стороны каждой из подруг прозвучали, как клятва в заверении вечной, верной дружбы, и они скрепили  ее крепким пожатием рук, объятием и поцелуем…
    Полина принялась за дела, а Анна стала кормить проснувшуюся дочку. Через час, справившись с приготовлением завтрака и обеда, подруга пригласила  Анну за стол.
После, завтрака, Анна принялась убирать со стола, чтобы сразу приняться за работу, пока дочка крепко спит, шитью очередного заказа, а Полина, взяв косу, направилась на тот лужок, где паслись кони Смелый, на котором она приехала, и Принц, охраняемые Палканом.
С наступлением ночи, она не поехала в барский дом,  а  осталась  ночевать у Анны. Не поехала она и в следующие ночи.
     Целых две недели жила Полина у Анны, которая за это время окрепла  и стала справляться сама со всеми домашними делами, и уже не боялась оставить дочку одну. Ульяночка за две недели заметно подросла и уже улыбалась матери и Полине:  наблюдая за подвешенными над люлькой яркими погремушками, она издавала какие-то радостные звуки, что-то похожие на – агу.
     Неожиданно для себя, Анна открыла  простую истину, если ко всему относиться спокойно и ничего не бояться, то само время начинает работать на тебя. И ты успеваешь все сделать, и убрать все в доме, и вычистить конюшню,   курятник, накормить животных, и приготовить для себя пищу, и поухаживать за своим ребенком, и за собой, и еще остается время для чтения книг, которые она любит читать и перечитывать.
 Она вдруг с ужасом вспомнила, что за две недели, она не выполнила ни одного заказа, так как, Жюли решила, что после родов, Анна должна отдохнуть.  Сколько же денег она потеряла. Из своего запаса?! Там, почти не осталось ничего. Нет, так не должно больше продолжаться!  Она тратит деньги, которые откладывала все врем с первого дня, как стала брать заказы у Жюли, неоднократно, посылая Полину на рынок, купить для Ульяны то теплое одеяльце, то погремушки, то пеленки, распашонки, чепчики, а в последний раз заказала Полине купить для малышки кроватку, и покупка  ее обошлась недешево, кроватка съела все оставшиеся в тайнике деньги – теперь там было пусто.
    — Все! — сказала она себе, — хватит бездельничать!  Надо, сегодня же послать Полину к Жюли, за заказом, — твердо решила она.

Глава 59
    Незаметно пролетел целый месяц,  Яночка, так стала называть Ульяну Анна, заметно подросла и прибавила в весе. Аннушка больше не пеленала ее,  используя, один только подгузник, она завязывала его концы на животике дочки; получалось подобие – трусиков, и девочка могла свободно двигать ножками и ручками. Яночка уже пробовала дотянуться ручкой до погремушек, висящих над ее кроваткой и, когда ей это удавалась, ударяла по ним; они, раскачиваясь, бренчали, а она звонко смеялась. Радовалась и Анна, глядя на дочку, которая с каждым днем подрастала и становилась забавной.
     В середине ноября пошел обильный снег, он шел непрерывно трое суток, и укрыл всю землю толстым слоем.
Бабушка с дедушкой приехали к Анне на санях. Решено было в этот день поехать в церковь, чтобы окрестить Ульяночку. Через несколько минут подъехала  Полина, она, с разрешения Степана, приехала на Смелом, запряженном в кибитку. Аннушка с дочерью сели в кибитку, а дедушка и бабушка поехали на санях.
   Священник, который должен был крестить ребёнка, поинтересовался у крестных дедушки и бабушки, почему они хотят дать девочки это имя.
     — У вас кто-то в роду был из Малороссии?   
Бабушка в недоумении взглянула на Анну, и та, не знающе пожала плечами.
      — Нет! — твердо ответила бабушка.
Ни она, ни Анна не знали, и не могли знать, да, по всей вероятности,  не знал и сам Николай, что его далёкие предки были малороссами.
Это имя возникло в уме Аннушки, как-то вдруг, словно кто-то прошептал ей его на ухо.  Она выдала его сразу, не задумываясь, когда  дедушка спросил,  как хочет внучка назвать, его правнучку,  Анна удивилась, даже сама, когда вдруг произнесла., — Ульяночкой.
   После церкви, все вместе решили заехать к Евдокии и Илье. Аннушка, чтобы познакомить своих родителей с дочкой и их внучкой, а бабушка с дедушкой проведать свою единственную дочь, и справиться о ее здоровье. Последнее время она часто болела.

   Евдокия уже неделю не вставала с постели. Илья отказался от своих поездок вместе с сыновьями по области, где он зарабатывал деньги, строительством и ремонтом домов. Целыми днями и ночами проводил он у пастели своей жены, ухаживая за ней и исполняя все дела по дому. Приглашенный к ней врач, осмотрев Евдокию, что у нее воспаление легких и выписал лекарств от кашля   и снотворное, чтобы больная лучше спала ночами.
    Евдокия, увидев Аннушку и свою первую внучку, была так обрадована, что даже попыталась приподняться, намереваясь встать с кровати, но закашлялась  и, в изнеможении повалилась на подушки. Илья подошел к ней и, подождав, когда кашель утих, приподняв, голову жены, дал успокоительное лекарство и какой-то отвар из трав.
    Бабушка решила остаться и поухаживать за своей больной дочерью.
 Матвей вынужден был вернуться один в деревню, хозяйство не могло оставаться без присмотра.
    Анна осталась  еще на немного с матерью. После выпитой микстуры, Евдокии немного полегчало. Сказав, Аннушке, чтобы дочка села поближе, она задала ей  вопрос, который мучил ее, не давая, покоя, 
    —  Почему  не приехал Николай?  После вашей свадьбе, я его не видела ни разу; вот и теперь, ты приехала ко мне без него? Анне пришлось сказать, что долг заставил его отправиться на войну. Уехал он по срочному призыву, не было времени, даже заехать, попрощаться с родными и дорогими ему родственниками. Я о нем, — сказала Евдокия — очень соскучилась. Будешь писать письмо ему, так не забудь передать  от меня привет, Аннушка.
   — Не забуду, матушка, обязательно передам.   
    Покормив Ульяну, которая,  своим криком напомнила, что время кормления давно подошло, Анна, собралась покинуть родительский дом. Отец вышел вместе с ней; обняв и, поцеловав, дочку, он со слезами на глазах, сказал:
    — Прошу, Аннушка, приезжай почаще, порадуй  матушку; ей становится лучше, как только ты приезжаешь,  — сказав это, он добавил, —  благодарю, тебя дочка, за то, что ты скрыла правду, и не сказала Евдокии, что Николай ушел из жизни сразу после вашей свадьбы.
   — Как, папа?! — невольно вырвалось у Анны, — ты знал, что он убит на дуэли?
   — Знал, дочка, и присутствовал даже на похоронах Николая, только никто меня не видел.
    Я знаю также, что барыня выгнала тебя из дома и, что живешь ты теперь в лесу, и, вынуждена зарабатывать себе на жизнь трудом, и та дорогая, пуховая шаль, которую ты подарила матери, куплена тобой на твои сбережения, которые ты откладывала на черный день с каждого своего заработка. Я горжусь тобой, дочка, — сказал, в заключении отец. Он обнял Анну и крепко поцеловал.

Глава 60
    В первой половине декабря начались  морозы, но они быстро и  неожиданно н закончились, наступило потепление. Пошли  дожди,  они не прекращались целую неделю, в результате, земля превратилась в сплошную грязь, дороги представляли собой месиво.
   —  Такого еще не было, — говорили между собой, старики,  — не иначе это к приходу конца света.
    Оставив Яночку с Полиной, Анна отправилась в деревню, навестить мать. Это была ее первая поездка в декабре, после ее пяти — в ноябре.
Матушку она застала в очень плохом состоянии.
    — Второй день Евдокия не приходит в себя, — сказал отец, вытирая опухшие глаза от слез.
   Анна наклонилась и, плача, стала покрывать поцелуями руки и лицо матери.
И, вдруг!  Евдокия, открыла глаза и, узнав Анну, тихо проговорила,
     — Как хорошо, Аннушка, что ты приехала, проститься со мной. Не плач, дочка, а порадуйся за меня, этой ночью, я виделась с твоим мужем – Николем. Он сказал мне, что ждет меня, —  с трудом, выговорив эти слова, она снова отключилась, и закрыла глаза. Анна с рыданием упала на грудь матери.
   К ней подошла, бабушка, которая все это время, безвыездно, жила в доме своей дочери. Она не стала утешать Аннушку, а только спросила ее:
    — Ты  сможешь остаться, сегодня на ночь?
    — Да, ответила,  —  не переставая рыдать,  Анна,  —  Ульяночка осталась с Полиной.
    Всю ночь просидела Аннушка у кровати, матери, так и, не пришедшей больше  в сознание. Не спали в эту ночь и Илья с бабушкой.
В три часа ночи – Евдокии не стало.
    Бабушка с Анной омыли Евдокию и, переодев, отвезли гроб с телом Евдокии  для отпевания в церковь. Затем стали ожидать приезда Матвея, за которым отправился старший брат Анны. К десяти часам утра приехали Матвей с Иваном.
   Хоронили Евдокию всем селом, после похорон, собрались на поминки в доме Ильи. Анна на поминках матери не осталась.  Сразу же  после похорон, она, вскочив, на лошадь, стремглав, помчалась к себе, беспокоясь о своей голодной дочери, которой она оставила только одну бутылочку, отцедив в нее из грудей молока.
    Кем приходилась  для покойной Евдокии барыня, в траурной платье и черной шляпе, с полей, которой была спущена плотная вуаль, закрывающая все ее лицо?
Гадали односельчане, но так и не могли, отгадать.
   Анна ехала к себе домой с тяжелым сердцем; душа ее было не на месте, она то и дела подстегивала кнутом Принца, чтобы бежал быстрей, хотя тот и так бежал во всю прыть. Подъехав к своим воротам, она соскочила с коня, и,  со всей силы распахнула их.  Взвизгнул, обрадованный  ее возвращению Дик, выбежал из будки и  со всего размаха, прыгнул ей на грудь и облизав всё лицо.
Она оттолкнула его, со словами:
       — Дик! — на место! — и, не обращая внимания на обиженного пса, который  опустив голову, побрел к своей будке, бросилась к двери дома. Не успела Анна взяться за ее ручку, как она  распахнулась и, собаки:  Палкан,  Альма и Берта, чуть не сбили ее с ног. Оттолкнув и их, Анна подбежала к кроватке дочери. Девочка спокойно спала, раскинув ручки.
     — Анечка, — подойдя к ней, обняв, Анну за плечи, обрадованно произнесла Полина, — наконец-то ты приехала! Извини, я не слышала, как ты вошла. Я не спала всю ночь, измучилась вконец, не зная, как упокоить голодную девочку. Я качала ее, и в кроватки, и  на руках, ходила с ней по комнате, пела ей песни, — ничего не помогало.  Она не переставала кричать, требуя молока. Я даже попробовала дать ей свою грудь. Она схватила ее с жадностью, но потом выплюнула сосок и закричала еще сильней.
Наконец, я догадалась: налила в бутылочку кипяченой воды, подсластила ее сахаром.  Ульяночка моментально все выпила, и после этого, заснула. Тогда и я решила прилечь на лежанке и, не заметила, как тоже уснула.
   — Полиночка! Это я должна извиниться перед тобой.  Я оставила тебе только одну бутылочку грудного молока, надеясь, что не задержусь долго дома, но получилось так, что я не могла уехать от умирающей матушки. В три часа ночи  не, не приходя  в сознание, она покинула нас, — последние слова Анна проговорила ели слышно и, опустив низко голову, почти уткнувшись лицом  малышку, сосущую грудь, неслышно заплакала.
   Полина подошла к ней, села рядом  на кровать и стала гладить ее по голове, приговаривая,
    Поплачь, Анечка, поплачь, дорогая, тебе будет легче.
    — Знаешь, Полиночка,  — подняв голову, и, поглядев на подругу, сказала Анна, —  матушка,  была без сознания уже двое суток, когда я приехала.  —   Почувствовав меня, она очнулась и, очень обрадованная моему приезду,  сказала, — Аннушка, я виделась с Николаем, он встретил меня, и сказал, что  давно ждет меня.
     — Представляешь, Полина!  Она была уже там!.. — на какое-то время, Аннушка замолчала. Ей мешал ком, который встал в горле и не давал дальше говорить, проглотив его и, смахнув рукой с глаз слезы,  она продолжила, — матушка вернулась оттуда,  для того, чтобы проститься со мной, и, простившись, ушла снова туда, оставив наш мир.
 После отпевания ее в церкви и похорон, я не осталась на поминки.
      Слушая Анну, Полина не переставала, гладить ее по волосам и спине, но вдруг подруга замолчала, и Полина заметила, что Ульяночка, выронив сосок матери, давно сладко спит, а сама Аннушка, то и дело, клюёт носом.
Взяв малышку из рук подруги,  Полина положила ребенка в кроватку, затем, взбив подушку, повалила на нее Анну, и, сняв домашние туфли с ее ног,  осторожно закинула их на кровать.
    — Поспи, дорогая, — сказала она, — сон тебе сейчас необходим. Закрыв за собой дверь, она вышла и, оседлав коня, помчалась в барскую усадьбу, в которой отсутствовала со вчерашнего утра. Беспокойное чувство вины перед своей благодетельницей – Дусей не покидало ее: «что если ей из-за нее,  пришлось понести наказания барыни.

Глава 61
    Наступившая зима, в этом году была без снега,  декабре и даже весь январь был без снега, но в начале февраля вдруг неожиданно пошел снег. Он шел, обильно весь февраль, и покрыл землю довольно плотным слоем, который, не растаял и с приходом марта.  Добираться до города приходилось с большим трудом. Но у Анны выхода не было, она решила ехать. Жюли, вручая ей очередной  срочный заказ, сказала, —  он должен быть выполнен в три дня, заказчица очень взыскательная и требовательная.
     Одев дочку, Анна  положила ее в меховой мешок, который сшила, наподобие рюкзака, из зайчих шкурок, привезенных ей дедушкой, и, сев на коня, отправилась вместе с ней в город  к мадам Жюли.
    Получив за него вознаграждение, она решила заехать в свою деревню: отец  просил, в следующий приезд непременно привезти внучку.
     После смерти, Илья некоторое время не ездил на заработки. Тяжело переживал он смерть своей Евдокии, целыми днями, проводил на ее могиле, и часто сыновьям приходилось забирать его домой на ночь.
     Ухаживая за могилкой, он забывал о времени, и, когда наступала ночь,  ложился на скамейку, что вкопал что сделал и, вместе со столиком, вкопал возле могилы, посадив рядом березку –  любимое дерево жены. Заказав, Прохору – местному кузнецу, металлическую оградку. И, довольный собой, наконец  успокоился и стал задумываться об очередной поездки по селам.   
    В  январе, получив заказ от зажиточного крестьянина, на постройку амбара и пристройку к дому веранды, он отправился в соседнее село вместе со своим старшим сыном Иваном, оставив своего младшего, присматривать за хозяйством.
    Возвратившись в феврале, Илья застал в своем доме, девицу, которую привел сын в дом, как невесту, собираясь на ней жениться. Девушка давно сохла по Владимиру. Ему она  тоже давно нравилась, но он не решался признаться ей в этом. Дарья первая призналась ему в любви. Она стала приходить и помогать Владимиру по хозяйству.
    С нетерпением они ждали  приезда отца и старшего брата, чтобы получить разрешения на женитьбу. Девушка была сиротой; с одиннадцати лет она осталась без родителей и жила все это время  со своей бабушкой.
    Илья был не против женитьбы сына на Дарье. Девушка ему нравилась своей скромностью и добротой, к тому же была – работящая. В  их доме, просто  необходима была женщина, ибо дом без женщины — сирота. Так считал Илья.

    Анна приехала, когда полным ходом шла подготовка к свадьбе. Илья, к тому случаю, зарезал поросенка. Бабушка Дарьи – Марфа Евсеевна уже хлопотала на кухне, сдобрив,  тушку поросенка различными специями, она целиком запекала его в духовке. На плите кипела картошка, в кухне пахло солеными огурцами и капустой и, заранее приготовленным, хлебным квасом, а так же клюквенным морсом.
 Девушки – подружки Дарьи, в комнате, двери которой были плотно закрыты, наряжали невесту.
 Анна, глянув на отца, лицо, которого впервые,  после потери любимой жены, светилось счастливой улыбкой: он забавлялся, играя с внучкой. Аннушка успокоилась: отец вернулся к жизни!
     Оставив Ульяну с ним, она отправилась  в городской рынок за подарком молодым. 
Выбирая подарок, Аннушка на какое-то время задумалась, что купить: понравившуюся ей скатерть или покрывало на кровать? Хотелось купить и то, и другое, но денег хватало только на одну из приглянувшихся вещей. Подумав, она решила остановиться все-таки, на скатерти.
   — Скатерть – более подходящий подарок, — решила она.
 Пусть она явится для молодых скатертью-самобранкой, и принесет достаток в их семью.
   Обрадованная этой идеей, пришедшей внезапно ей в голову, она с радостью понеслась в деревню. Приехала она, как раз вовремя. Во дворе уже стояла запряженная лошадь, с бубенцами, украшенная множеством лент.  Девушки с песнями выводили невесту, усаживали на подводу и усаживались рядом с ней.
Жених, прихорашиваясь, одевался,  в другой комнате в компании парней и своего брата,  Ивана. Их подвода должна была ехать следом за подводой невесты.
Анна, покормив Ульяну, оставила ее с бабушкой Дарьи – Марфой, Евсеевной, которая должна была, оставаться в доме и ждать новобрачных.
    Быстро, отыскав в шкафу, свой сарафан и вышитую белую блузку, Анна переоделась и заплела косу, украсив волосы красной лентой, в цвет сарафана.   Выйдя, во двор, она уселась на телегу рядом с невестой. Отец сел в подводу,  с друзьями Владимира , рядом с сыном Иваном.
   Лошади тронулись и понеслись под звон бубенцов и звонкие песни девчат. Им вторили мужские голоса, под заливистый аккомпанемент гармошки Ивана.
   После венчания, девчата сели  вместе с парнями, и отправились к дому,  ожидать возвращение новобрачных, которые поехали вместе с отцом Анной и Иваном, к могиле Евдокии, отдать почесть умершей матери.
   Когда они подъехали к дому, свадебный стол уже был накрыт Марфой Евсеевной, а возле крыльца стояли в два ряда парни и девушки, встречая  Дарью и Владимира, осыпая  с двух сторон их зернами пшеницы с песнями, в которых поздравляли  и желали счастья и изобилия в доме. Затем все вошли в дом вслед за Владимиром, который нес молодую жену на руках, и сели за стол.
    Свадьба длилась до самой ночи.
Анна, поздравив молодых и, пожелав им счастья, преподнесла им скатерть, сказав, что это не простая скатерть, а скатерть-самобранка, которая всегда накормит и напоит их. Затем, извинившись, что не может оставаться до конца свадьбы из-за маленькой дочери, собралась уезжать. Отец проводил ее до околицы и, простившись, просил не забывать и чаще навещать своих родных.
Глава 62               
               
     Полина приехала в этот раз с опозданием на целых два чеса, задержавшись не по своей вине, она не застала Анны, кроватка малютки, тоже была пуста.
    —  Очевидно Анна, не дождавшись меня, решила ехать сама, — подумала Полина, — заказ был  срочным, его надо было  отвезти в срок. 
Ей ничего не оставалось, как дожидаться возвращения Анны, и
она тут же принялась за домашние дела: растопила печку, поставила вариться обед,  прибралась в комнате и вымыла полы, тщательно отскоблив ножом их деревянные доски до яичного желтка.  Когда обед был готов, и в комнате вкусно запахло борщом и отварной картошкой, Полина отправилась в конюшню. Выведя,  из нее во двор Смелого,  и, привязав коня к дереву, она принялась чистить от навоза конюшню.
     За работой время идет незаметно.  Зайдя в дом и глянув на часы, стрелки которых показывали шестой час, Полина забеспокоилась,
  — Где же может быть Аннушка?
Может Жюли задержала ее? — ухватилась она за спасательную мысль:  —   обнаружила в исполненном заказе, какой-то промах, и заставила Анну тут же, исправлять его?  — подумала Полина? Но сейчас же отклонила и эту версию, 
    —  Нет, этого быть не может! У Анны не бывает ошибок, и промахов.
Но почему же ее до сих пор нет?
   Сидеть в комнате и ждать возвращение Анны, она больше не в силах,  поэтому вышла во двор, и направилась к воротам,  и только успела к ним подойти,  как услышала топот копыт, и увидела, показавшуюся на коне Анну с рюкзаком, за спиной.
    —  Анечка, наконец-то! Я уже не знала, что и подумать? — воскликнула Полина и бросилась к ней навстречу.
    — Прости меня, Полиноча, что заставила тебя ждать и волноваться. Я после Жюли, решила заехать в свою деревню, проведать отца, и попала, как говорится: ни жданно-ни гаданно,  на свадьбу Владимира – своего младшего брата. Он решил жениться на девушке, с которой дружил с детства – сиротке Дарье. Мне пришлось съездить на рынок, чтобы купить им подарок, затем присутствовать на их венчании, а также немного посидеть за свадебным столом, и преподнести молодым подарок – красивую скатерть. Я назвала ее скатертью-самобранкой, что принесет в их дом достаток и счастье на долгие годы.
   — Такое только ты могла придумать,  дорогая Анечка, —  сказала восхищенно Полина.
    Во все время разговора, каждая из подруг занимался делом. Полина помогла
снять рюкзак, и приняла на руки, крепко спящую в нем девочку. Анна распрягла Принца, затем взяла у Полины дочку, и понесла ее в дом, а Полина повела коня в конюшню; хорошо обтерев его сухой, мягкой тряпицей, она дала ему овса и,  напоила его. Вернувшись в дом, она увидела, что Анна приготовилась купать малышку. Полина принялась тут же ей  помогать: приготовила полотенце для малышки и чистые  распашонки и пелёнки, тщательно прогладив их, с двух сторон, горячим утюгом.
    Аннушка, искупав, Ульяночку,  и, одев, ребёнка во все чистое,  прилегла с ней на кровать, чтобы покормить ее, а Полина простирнув, и, прополоскав грязные распашонки и пеленки,  развесила их на веревке возле печки сушиться. Вскоре  девочка уснула, и Анна, положив дочку в кроватку, сказала,
   — Теперь не мешало бы и нам с тобой, Полиночка, выпить по чашечки душистого чая с малиной.
   — Так, в чем же дело, Анечка?  Чай горячий, — отозвалась Полина, — сейчас заварю его сухой малинкой да мятой!  После чаепития, Полина поехала  к себе, в барскую усадьбу, а Аннушка, разложив на столе выкройку, принялась за работу.   
    
  Глава 62
   Никогда не знаешь, каким будет завтрашней день, как он начнется  и чем закончится. Намечаешь одно, а преподносится – совсем другое, не то, что намечалось тобой.
   Пришедший весенний день, никаким образом не был похож, на то время года, когда обильно тает снег, и повсюду бегут, звеня, многочисленные ручьи. И то, определение марта, которое называют: март – большая вода, никак не соответствовала этому названию.
    Было уже более половина марта, а снег по-прежнему лежал плотным слоем, не собираясь таять. Дни были пасмурные, и в марте, как  и в феврале, часто шел снег.
    Ульяночке  в марте,  одиннадцатого числа, исполнилось пять месяцев; она заметно подросла. Теперь она спала меньше, чем раньше, а больше бодроствовала;  садясь самостоятельно в кроватке, она шумела своей погремушкой на всю комнату, размахивая ей и, стуча, по перекладинам кроватки.
Когда погремушка падала, на пол, что случалось довольно часто, девочка начинала кричать, требуя, чтобы мама поднимала её. Анне приходилось, вставать, оставлять работу, и поднимать дочке, упавшую погремушку.
Ребенок все чаще требовал к себе внимания!  Понимая это, Анна решила перенести всю работу на ночное время, когда её дочка, крепко спала. Почти полночи, она сидела за шитьем. Глаза ее начинали слипаться, и стежки получались неровными, она оставляла работу и только ложилась в кровать, как снова приходилось вставать. Вот уже какую ночь Дик, которого она на ночь спускала с цепи, заливался лаем, а за ним, собаки, Альма и Берта, подавали визгливый голос;   Палкан  вскакивал, и, ударив в дверь лапами, с лаем выбегал во двор, а за ним, в  открытую им дверь,  с лаем выбегали Альма и Берта.
   Анна вставала, с постели, и, накинув на плечи тулупчик, выходила во двор, но рассмотреть  в темноте, из-за чего так лаяли собаки, ей не удавалось.  Обойдя весь двор она снова возвращалась в дом; собаки на какое-то время , успокаивались, но потом снова все повторялось. В конец измученная, бессонной ночью, Анна встала, когда едва зачинался рассвет и вышла во двор. Снова внимательно осмотрев весь его, она увидела за сарайчик, в котором жили куры, под забором, подкоп. В такую дыру мог пролезть небольшой лесной зверь. Заметив на досках забора, клочок рыжей шерсти, она сразу догадалась, что это  лиса-воровка повадилась к ней в гости, каждую ночь за курятиной. В подтверждении этого, она обнаружила, на снегу, за забором ее следы. Вот почему лают ночью собаки.
   Рыжая плутовка не успокоится пока, не достигнет своей цели и не сворует всех до одной у нее куры, а также и петуха, — подумала Анна.
Привалив большой камень к норе, которую вырыла, под забором лиса, Анна на этом не упокоилась: лиса выроет другую или прогрызет дыру в заборе.  Надо,  решила, она, в нескольких местах со стороны забора, где лисой сделан подкоп, поставить  капканы. Дедушка в один из своих приездов, привез ей четыре капкана, вручая их, он сказал:
     — Этот тебе на всякий случай… теперь этот случай наступил.
      Не откладывая в долгий ящик, Анна решила, пока дочка спит, сейчас же приступить к делу. — Не  ждать же, когда лиса прогрызет дыру в курятнике?
   Найдя капканы, Анна полезла в подпол и, достав из него мясо, отрезала четыре небольших куска, и укрепила их на крючках капканов, объяснив, наблюдавшему за ней, Палкану, что это мясо не для него, а для того, чтобы поймать лису. Затем взяла палку и, на практике, показала, как сработает капкан, если попытаться снять с крючка мясо. Палкан понял. Когда она, взяв его с собой, побежал за ней, но после того, как Анна стала расставлять капканы, и  тщательно прикрывать их ветками, ему надоело смотреть на это и он решил побегать по лесу, в поисках живого мяса, в виде зайца или какого-нибудь, другого зверька.
Глава 63
   Ставя капканы, Анна тщательно закрывала его ветками, оставляла видимым кусок  только мяса. Это был последний капкан, который она устанавливала. С ним ей пришлось возиться больше, чем с теми тремя: то ли она уже порядком устала, то ли очень спешила?..  в голове настойчиво вертелась мысль – вдруг дочка уже проснулась и заливается криком?  За этой работой, она не видела, как из-за сосен, вышел, вставший рано из берлоги, медведь, прозванный в народе – шатуном. Он напал, на  нее, сидящую на корточках, согнувшуюся над капканом  сзади, и, свалив ее, подмял под себя, принялся яростно рвать.
Ощутила сразу резкую боль в плече, она, закричала во всю мощь своего голоса:
— Палкан!..,  Палкан!
Крича, она попыталась вытащить из-за пояса финку, но новый удар лапы медведя, пришелся ей по спине. ужасная боль лишила ее сознания. Спас ее от смерти Палкан: прибежав на ее зов, с размаху, пригнул на медведя, и врезался  мертвой хваткой в его горло.  Медведь дико заревел. Очнувшись от его рева, Анна, почувствовала, что медведь ослабил хватку. Превозмогая боль, она попыталась вылезти из-под медведя. Когда ей это удалось. Она увидела, что Палкан держит за горло медведя, он  хрипит и пытается вырваться,  перевернувшись на бок, и нанося лапами удары по собаке. Нащупав финку, Анна быстро, выхватила из-за пояса, и всадила в брюхо медведя, под самую рукоятку. Дальше она ничего не помнила, не то, как Палкан тащил ее по снегу полу тулупчика, порвав его в клочья, к воротам дома, и, дотащив, но не сумев открыть их;  в конец обессилив,  с кровоточащими ранами упал он рядом со своей хозяйкой, зализывая свои раны, скуля, не от боли а о том, что хозяйка его умирает, а он ничем, не может ей помочь. Так и застала их, лежащих обоих в  крови, Полина, когда подъехала к воротам.
   Мигом соскочив с лошади, она подбежала к Анне. Палкан поднялся и облезал,  ей руки.
    — О, боже! — вскричала  Полина, — Анна, Анечка! Что это? Кто тебя так? Не умирай, прошу, не умирай! — кричала она, растерявшись перед увиденной ею страшной картиной,  не зная, что делать и что предпринять.
   Палкан потянул ее за юбку к воротам. Поняв его намерение, она открыла  их, и, попыталась  поднять на руки Анну, но не смогла. Обезумевшая, испачкавшись в крови, Анны, она кинулась в дом.
  Ульяночка громко кричала в своей кроватке. Метнувшись к  ней, Полина взяла девочку,  на руки, прижала ее к своей груди. Малышка перестала плакать и стала искать грудь, и, не найдя ее, она обиженно заплакала,  еще громче.
    —  Что делать? Что делать?..  положив ребенка снова в 
кроватку, Полина увидела, что одежа ее испачкана и руки в крови,
    — О, Боже! — вскрикнула она. и  метнулась к умывальнику,  скинув с себя пальто, принялась мыть  руки; затем, налив из чугунка, что стоял на плите, налила  воды в него, и обмыла не перестающую кричать Ульяночку;  обтерев ее пеленкой,  и прижимая к груди, налила в бутылочку, немного кипяченой воды, и подсластила ее и, положив девочку в кроватку, дала ей в ручки. Ребенок сразу перестал плакать. Содрав с кровати Анны покрывало,  Полина, выбежав из дома и бросилась к воротам.
 Палкан уже втащил Анну во двор, и сидел над ней, подняв голову к небу, воя.  Расстелив, покрывало на  снегу, Полина еле втащила на него Анну и, взявшись за его концы, поволокла ее к дому, затем таким же способом, втащила ее в дом. Вынув из ящика комода чистую простынь, разорвала её на полосы и, обмыв, как могла раны Анны, перевязала их.
   Ульяночка снова кричала, пустая бутылочка валялась в кроватке, рядом с ней,  Она просила есть.
 Подойдя к ней, Полина запеленав ее, в чистую пелёнку, положила, к  Анне, с права, левое плечо ее и грудь были перевязаны. Девочка сразу нашла сосок матери и, с жадностью прильнула к нему..  Невероятно было, то, что произошло:  Анна, почувствовав, своего ребенка, вдруг очнулась, и открыла глаза.
    Узнав Полину, склонившуюся над ней, она проговорила ,
     — Полина, как хорошо, что ты приехала; слушай меня внимательно, и не перебивай, вопросами;  мне надо многое тебе сказать, пока я снова не отключусь. Прошу тебя, отвезти мою дочку к Ольге Васильевне, скажи ей, что я умираю. Ульяна – ее родная внучка, пусть в этом не сомневается. После, как отдашь ей Ульяночку, отвези мадам Жюли пакет с готовым платьем; возьми его прямо сейчас, чтобы не забыть. Новый заказ не бери, скажи, что я  очень больна, и, если не умру, а даст Бог, выживу, приеду к ней сама.  Если будет спрашивать, что со мной, скажи, что меня подмял медведь и нанес мне смертельные раны.
    Сказав это, Анны, замолчала, а Полина заплакала.
   — Не надо плакать, Полина, я ведь вовсе, не собираюсь умирать. Бог поможет, выживу.
   — Анечка, тебе нужен врач, — вытирая слезы, — проговорила Полина.
   — Где ж его взять, Полиночка!..  врачу, который смог бы спасти меня, надо платить,  а у меня, ты знаешь, денег не. Вот, и приходится, полагаться только на Господа Бога.
    — Пообещай мне, —  добавила она, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу.
   — Не сомневайся,  Анечка, выполню все, что ты наказала, а после этого заеду к тебе, и буду за тобой ухаживать, пока ты не поправишься.
   Поблагодарив свою подругу,  Анна замолчала, впав опять в бессознательное состояние.
   Полина, заплакав,  стала одевать  Ульяночку, вытирая поминутно слезы, которые жгли и душили ее.
   Положив девочку в меховой мешок, Полина запрягла Смелого в сани, села и, поставив, корзину,  с Ульяночкой  впереди себя, чтобы поддерживать ее рукой,  отправилась к барской усадьбе.
    Доехав до нее, она взяла осторожно корзину со спящей в ней малышкой и, зайдя с черного хода, прошла  на кухню, в которой никого не было, кроме  Дуси.
    Увидев Полину с заплаканными глазами, Дуся сразу догадалась, что с Анной, случилось несчастье. Полина, не переставая плакать, рассказала все Дусе, что произошло с Анной; промокнув платком глаза, она показали ими на корзину   которую, как вошла, поставила на кухонный ларь, сказав, что в ней спит дочка Анны, которая зная, что умирает, попросила отвезти ребенка Ольге Васильевне,   и просить ее примять свою родную внучку.
 Дуся всплеснула руками,
   — Как в той корзине, спит дочка Анюты?!  Что же, ты раньше-то не сказала мне об этом!
   Она подошла к ящику, и заглянула в корзину, в которой в теплом меховом  мешке спала, пятимесячная Ульяночка, не зная о том, что последний раз она была накормлена молоком своей матери, что  расстается она с ней навсегда. Никогда она не увидит свою матушку, не ощутит на себе прикосновение  ее нежных, ласковых  рук, ласку и тепло, и ту  беспредельную любовь, которую способна дать только мать и никто больше!
    Отца  она тоже не знает. Она родилась, когда он покинул этот мир.  Никогда не увидит она, его лица, и он никогда, не прижмет ее к своей груди, лаская и целуя, не поднимет свою дочку на руки, не подкинет, радуясь вверх,  не расскажет ей на ночь сказку, и не споет колыбельную песню.
    Теперь она круглая сирота, но она еще не знает об этом! Она крепко спит в теплом меховом мешке, с любовью сшитом для нее заботливыми, любящими руками своей матери.
    Осторожно достав мешок из корзинки,  Дуся положила его на ларь, и, сдвинув  капюшон,  который закрывал почти все личико ребёнка, с любопытством глянула на него. Девочка, с раскрасневшимся, потным личиком, крепко спала, посапывая хорошеньким носиком. Ее черные волосики взмокли и прилипли к лобику. 
   — Какая  же она хорошенькая, — прошептала Дуся. — Но ей жарко, ее надо освободить из этого  мешка, иначе она может вся пропотеть, а это очень вредно для такого маленького ребенка!  Посмотри,  Полина, какое у нее красное личико и волосики уже мокрые, оттого и прилипают к ее лобику.
 Но Полина не слышала Дусю. Все ее мысли были об умирающей Анне; ее подруге срочно необходим был врач, без его помощи, она умрет. О девочке же она не беспокоилась: барыня, наверняка, знает, что ребенок, которого должна родить Анна от ее сына и, с радостью возьмет внучку к себе, будет любить ее и воспитывать.
    —  Надо, хотя бы, расстегнуть этот теплый мешок, любуясь девочкой, — разговаривала сама с собой  Дуся, поняв, что Полина не слышит, ее, занятая своими мыслями, а руки ее уже нетерпеливо расстегивали пуговицы на мешке. Расстегнув их до конца, она осторожно отодвинула в стороны его полы. Ульяночка, одетая в теплую розовую кофточку, и такие же штанишки, потянулась, раскинула ручки в стороны, но продолжала спать.

Глава 64
     Полина, узнав у Дуси, что барыня у себя в будуаре, оставив, Ульяночку на ее попечении, быстро, поднялась, по крутой лестнице, наверх.
   У дверей апартаментов барыни, ее остановила Вера, но узнав, что Полине  необходимо передать Ольге Васильевне  просьбу, умирающей Анны, тотчас открыла дверь и пропустила ее.
    Очутившись лицом к лицу с хозяйкой, Полина упала к ее ногам и зарыдала:
     — Умоляю вас, спасите Анну! Только вы можете спасти ее; не дайте ей умереть!
     Ольга Васильевна, опешила и, испугано отступила назад, но Полина  подползла к ее ногам и, обхватив их руками, принялась целовать подол ее платья, произнося с каждым поцелуем, — умоляю, спасите, спасите ее!   
     — Да, что такое случилось с ней?! Ты скажешь, мне, наконец!  —  проговорила, раздраженно барыня, — перестань реветь, спокойно и внятно объясни: что случилось с  Анной?
    Полина поднялась с колен и, заставив себя, говорить спокойно, как требовала  хозяйка, сказала,
   — Анна умирает от ран, которые получила от медведя, встретившись случайно с ним в лесу. Ей срочно необходим врач, иначе она умрет.
   — Господи! Да, зачем понесло ее в лес-то, когда там по колено ещё снега?!—проговорила с чувством  Ольга Васильевна.
    В произнесенной барыней фразе, Полина уловила вдруг, тревожные нотки, говорящие о неподдельном сочувствии свекрови к своей невестке, и это придало девушке уверенность.
   — Анна живет в небольшой избе, в лесу с тех самых пор, как покинула ваш дом. Она сейчас лежит в нем одна без сознания, истекая кровью. Надо спешить, с доктором, каждая минута дорога, — добавила Полина.
     Поняв, что положение серьезно, Ольга Васильевна позвонила в колокольчик. Сею же минуту вошла Вера. Она стояла за дверью и слышала весь разговор. 
   — Вера, поезжай немедленно за врачом, вот, по этому адресу, —  она вручила горничной визитку, — это лучший в нашем городе специалист в области  медицины.  — Скажи, что я плачу любые деньги за спасение моей невестки. Она получила серьезные раны от встречи с медведем и потеряла очевидно много крови.
    Хорошо,  я все сделаю, как вы сказали, поклонившись,  — сказал Вера и, направилась к двери.
   — Постой! — остановила ее барыня, —  с тобой поедет  Полина. Тебе надлежит передать только, что мной велено. Полина повезет доктора к Анне, ведь ты не знаешь, где она теперь живет. Не везти же врача сюда, а потом к Анне,  каждая минута, в этом случае, дорога! — добавила она, —  а ты, должна сразу же вернуться в дом.
    Услышав последние слова барыни, Полина просияла лицом и, в знак благодарности и прильнула к ее руке барыни.
    — Благодарю, вас Ольга Васильевна!  — не скрывая своей радости,   произнесла она, и направилась за Верой, как вдруг услышала приказание,
   — Остановись на минуту! Ты ничего не сказала о том, кого родила Анна, а мне бы очень хотелось знать об этом.
     — Дочку, Ольга Васильевна! Ваша внучка ждет вас на кухне; с ней сейчас  занимается Дуся.
    — Что же, ты, сразу не сказала мне, это?! — воскликнула она.
Но Полина уже не слышала ее слов, догнав Веру, она торопливо спускалась по лестнице.
     Какое-то время  Ольга Васильевна сидела, не двигаясь, словно приросла к креслу. Слова, сказанные Полиной: «Ваша внучка ждет вас …»,
возымели над ней такое сильное действие, что она, не удержалась от слез:  — теперь  она не одинока! У неё появился родной человечек – дочка Николя и ее родная внучка! Это маленькое, кровное существо внесет счастье в ее жизнь и в ее дом. Она не будет  больше чувствовать себя одинокой, как чувствовала себя все это время.
    Чувство одиночества, после потери сына, усиливалось в ней с каждым днем после возвращение в свой любимый загородный дом. Оно было меньше ощутимо в ее  жизни с Даниилом Аркадьевичем в Париже. Казалось, новая жизнь,  встреча и знакомство с новым обществом, частые посещения парижского театра и оперы, со знаменитыми певцами, на время приглушили это чувство, но оно не исчезло, совсем и, казалось, никогда не исчезнет.
    Вскоре она поняла, и поняла она это с первого дня, как поселилась снова в своем загородном доме. Ее муж – не тот человек,  который мог разделить ее горе, понять ту скорбь и ту боль материнской души, которая становится порой невыносимой. Он ни разу не попытался взять, хотя бы часть этой боли и скорби  на себя. Этого не случилось и не могло случиться с человеком никчемным и эгоистичным, любящим только себя.
     Через неделю по приезде в Петербург, он стал пропадать в игральных домах, проигрывая в них ее деньги. Свои, что ранее он получал с дохода своего, имения он давно проиграл, как и само имение. Об этом Ольга Николаевна узнала лишь недавно от своих знакомых. Не знала она и того, что  женившись на ней, он был уже полным банкротом. Теперь он проигрывал ее деньги, каждый раз выпрашивая у нее круглую  сумму, чтобы оплатить очередной свой долг. Узнав об этом, она прекратила снабжать мужа деньгами.
    С этого момента между супругами стали возникать постоянные ссоры, уже имеющие другой характер, чем прежние. Теперь они ссорились не о том, кто является основным нарушителем дуэли, следствием, которого явилась смерть Николая, а совсем о другом, речь шла о деньгах. Даниил Аркадьевич, обиженно доказывал, что он, как ее муж должен иметь свою, долю от капитала, а не выпрашивать каждый раз, денег на свои мужские расходы, а Ольга Васильевна,  с возмущением говорила,
   О какой доле он может говорить?  Разве он забыл, что ему уже была  выплачена его доля, в качестве ее приданного?  К тому же, свадебный стол был полностью устроен, как и их поездка в Париж, на ее деньги. И все это время, по приезде в Петербург, она давала ему на мужские расходы, пока не узнала, что он проигрывает их в игральном клубе.   
В одну из их ссор, между ними, Ольга Васильевна не на шутку расходилась, и, не сдержавшись, высказала все, что было у нее на душе. Она сказала ему, что никогда не любила его и, не могла любить, потому, что любила только одного на свете мужчину, своего  мужа – Николая Афанасьевича и, до сих пор, продолжает любить его хотя его давно с ней нет. Почему она согласилась на его предложение: выйти за него?  Лишь потому, что в то время была в глубоком расстройстве из-за непокорности своего сына, не считающегося с ней, как с матерью.  Она хотела досадить Николя, выходя за него, прекрасно зная, что  он еще с детства негативно относился к Даниилу Аркадьевичу.
   — Надеюсь, — сказала она, глядя на мужа, — вы  не забыли тот день, когда, по требованию сына, мной было отказано вам в посещении моего дома, и, не только, я отказалась и от свиданий, которые вы упорно продолжали мне назначать. Признаюсь, — добавила она, — прожив в замужестве с вами, какое-то  время, его для меня было достаточно, чтобы  понять  какую непростительную ошибку я совершила, выйдя замуж за вас. Теперь я хочу исправить эту ошибку. В ближайшее время наш брак должен быть расторгнут! Прошу вас, Даниил Аркадьевич, сею же минуту покинуть мой дом,  — сказала она.
    Встав с кресла, она подошла к зеркалу и, оглядев себя, осушила глаза от слез, и, слегка припудрив лицо, спустилась вниз.
Подойдя к двери кухни, она не сразу открыла ее, а постояла, какое-то время прислушиваясь. До ее слуха донеслось ласковое, нежное улюлюканье Дуси, под аккомпанемент тихого, ритмичного позвякивание, непонятно чем. Открыв дверь и, войдя, она и увидела хорошенькую девочку, с черными, завитками на затылке. Малышка лежала на ларе почти голенькая: в одной тонкой ситцевой распашонке.
На мягкий, меховой мешок, в котором очевидно ее принесла Полина, была положена небольшая клеенка, а сверху ее – чистое кухонное полотенце,  ситцевая, в мелкий цветочек пеленка, тщательно постиранная и прополосканная – сушилась на веревке у плиты.
    Рядом на ларе была аккуратно разложены, снятые Дусей теплые вещи девочки:  фланелевая кофточка розового цвета, с такими же штанишками, и беленькие, пуховые пинетки, связанные из шерсти зайца.
   Дуся, склонившись, над  малышкой, ритмично, ударяла чайной ложкой о другую; получалось что-то напоминающее дробь бубна или какого-то другого музыкального инструмента,  с тонким, звонким звучанием: «та-та – та-та-та».
Малышка зачарованно, во все глаза, глядела на блестящие ложки, и пыталась дотянуться до них своими маленькими, толстенькими ручками. 
   Ольга Васильевна подошла к ларю и наклонилась над Ульяночкой,
  — Ну здравствуй, внучка! Давай знакомиться,  — я твоя бабушка, — проговорила, она, улыбаясь и рассматривая свою внучку, которая, как две капли воды была похожа на своего отца. Она напомнила ей маленького Николя, когда он был в таком же возрасте.
 Увидев, с левой стороны, на шейке внучки две маленькие, расположенные близко друг к другу родинки, точно такие же, как у сына, она пришла в неописуемый восторг! На глаза ее, внезапно выступили слезы, смахнув их ладонью руки, она наклонилась ниже, чтобы поцеловать в лобик свою внучку, и вдруг вскрикнула от боли; малышка ухватилась ручонкой за золотую серьгу, со сверкающим изумрудным камнем и потянула ее к своему рту.
   — Ой-ой-ой! Она сейчас оторвёт мне ухо! —  закричала благим матом, Ольга Васильевна
   Испуганная Дуся, подбежала к ней и тихонько  разогнула маленькие пальчики ребенка, крепко держащие серьгу.
    Ухо барыни было спасено, но теперь, будто обиженная тем, что у нее отобрали, понравившуюся игрушку, и не дали попробовать ее на вкус, девочка разразилась громким плачем. 
    — Мне кажется, — потирая свое красное ухо, — проговорила Ольга Васильевна, — моя внучка унаследовала не только черты лица моего сына, но и его настойчивый, капризный характер.
   — Напрасно вы так думаете, Ольга Васильевна! Характер не дается при рождении человека, как его судьба; он проявляется уже потом, когда человек растет, а зависит он от того, с какими людьми этот человек живет. Девочка кричит, потому, что проголодалась и хочет есть. Сейчас я ей дам водички и она успокоится на какое-то время, но чем ее кормить дальше — вот вопрос?
   Дуся напоила Ульяночку, давая ей с чайной ложечки, подслащенной сахаром кипяченой воды. Девочка попила и, успокоилась, но тут же кухонное полотенце, постеленное под нее, стало мокрым.
   –— Ну вот, снова возникла таже проблема, — взмахнула руками Дуся, — мне больше нечего стелить. Распорядились бы вы, барыня, порезать на пеленки, хотя бы одну простынь, пока купите настоящие пеленки, да, и не только их, а многое, и необходимое для ребенка! Но грудное молоко для малышки необходимо прямо сейчас, — добавила она, и внушительно глянула на свою барыню.
   — Да, Дуся, ты права! Как это я не подумала сразу об этом? Сейчас же, скажу управляющему, чтобы нашел в ближайшей деревне кормилицу, и, в срочном порядке доставил ее в имение.

    Выйдя из кухни и, отдав приказание,  вызванному к ней управляющему, она приказала прислуге, отвечающей за кладовую, где хранилось чистое белье, разрезать две простыни на пеленки и, принести их в кухню.
    К этому времени вернулась из поездки к докторку горничная Вера, и доложила своей госпоже, что выполнила все, что наказывала ей барыня.
Ольга Васильевна, выслушав ее, велела ей сейчас же, не медля, отправляться в город за покупками всего необходимого для ребенка, вплоть до игрушек. И, после того, как Вера отправилась выполнять ее поручения,  вызвала к себе двух служанок, приказав им вымыть тщательно полы в детской комнате и  привести ее в идеальный порядок, затем хорошенько проветрить ее.
Детская комната, после того, как семилетний сын Ольги Васильевны  отправился, по ее желанию, на учебу в кадетский корпус, была переоборудована в кабинет барыни. Теперь её надо было вернуть прежнее назначение.
   Вызвав к себе истопника Егора барыня велела  ему лезть на чердак дома, где находилась ненужная и, вышедшая из моды мебель и, отыскать там детскую кроватку, принадлежащую ранее маленькому барину, Николаю Николаевичу,  принести ее в порядок, очистить от пыли и  хорошенько промыть.

Глава 65
   Загородный дом Ольги Васильевны гудел,  словно пчелиный улей!  Вся прислуга  суетилась, бегая по дому, и, выполняя, поручения своей хозяйки, время от времени переговариваясь между собой и, задавая друг другу вопросы, на которые не находилось ответа,
   — Что могло произойти с Анной?  Почему она отдала барыни своего ребенка? Они никак не могли поверить в то, что Анна отдала его добровольно. С ней, наверняка, что-то случилось!  Но что случилось, никто не мог ответить на этот вопрос. 
   Егор найдя, на чердаке веленую ему барыней кроватку, хорошенько вымыл ее и насухо вытер, после чего сразу же получил новое распоряжение, барыни: срочно затопить баню. Ольга Васильевна с нетерпением ждала кормилицу, её  должен, вот-вот привести управляющий, но она ни за что сразу не допустить к внучке ее, пока та не вымоется в бане и не наденет все чисто. 
    Кастелянша Ксеня, разрезав две простыни на пеленки, аккуратно сложила их в стопку и понесла  в кухню. Открыв дверь, она увидела Дусю, которая с ребенком на руках, ходила, меря кухню большими шагами. По ее красному, потному лицу, было видно, что она сильно расстроена, и от того, что ребенок мокрый, и  от того, что не перестает кричать, от того, что голодный.
    Увидев, вошедшую с пеленками Ксюшу, Дуся сразу просияла лицом, и, взяв первую  пеленку из стопки, быстро запеленала в нее Ульяночку и вручила ее, опешившей девушке, со словами:
   — Походи с Ульяночкой по кухни и покачай ее на руках, можешь спеть ей
какую-нибудь песенку, авось, она и заснет под нее. Мне же надо варить обед и не смей отказываться, коли, не хочешь остаться голодной.
    Через полчаса управляющий привез кормилицу. Это был высокая женщина, лет двадцатитрех, очень полная, широкая в плечах и бедрах, не имеющая из-за своей полноты абсолютно талии, с крупными чертами лица и ровными крепкими зубами, которые сверкали всякий раз белизной, когда она улыбалась или громко смеялась; звали ее – Грушенька.
    Познакомившись с ней, Ольга Васильевна сказала, что жить она будет вместе с ее внучкой в детской комнате, пока в ней как кормилице будет надобность. После чего отправила ее с двумя служанками в баню, наказав им помочь  Грушеньки, вымыться и подобрать для нее свежее бельё и одежду, какая найдется в доме.
Одежду подобрать для такой высокой и полной женщины не удалось; пришлось нарядить ее в широкую, юбку и белую на пуговицах кофту, временно позаимствовав этот, наряд из гардероба Дуси.  Одежда кормилицы, в которой она приехала, была отправлена в стирку.
   Когда кормилица явилась перед барыней, Ольга Васильевна не смогла удержаться от смеха, глядя на ее наряд: юбка не покрывала ее колен, а кофта не сходилась на груди и животе, пришлось оставить ее не застегнутой.
   Наконец, успокоившись и, успокоив, сконфуженную Грушеньку, сказав, что завтра же она наденет свой чистый хорошо выстиранный и отглаженный сарафан и блузку, а через неделю ей сошьют новую одежду. Затем приказала  принести внучку из кухни.  Грушеньки повязали на голову косынку и отправили в детскую, приготовиться к кормлению.
Ульяночка обрадованно схватила сосок кормилицы, положив ручку на ее большую грудь, будто боялась, как бы не отобрали ее, и отпустила только тогда, когда вдоволь насытилась.
    А в это самое время, привезенный Полиной доктор, осматривал раны Анны.
Поняв, что без наложения швов тут не обойтись, сказав, приехавшей с ним медицинской сестре:  сделать  пострадавшей два укола, после чего приступил к операции. Ассистировала  ему медсестра. 
   Через полчаса работа была окончена. Медсестра, которую звали – Елизавета Михайловна наложила повязку.
Сергей Яковлевич, наклонившись над Анной, сказал,
    — Анна Ильинична, все хорошо! Страхи остались позади. Я уезжаю, так как меня ждут другие больные, приеду проведать вас через пять дней и, возможно, сниму швы. Вам предписываю постельный режим, никаких резких движений и хорошее питание. Посмотрев на Полину он, сказал,
    —  А ваша задача, любезная девушка: находится неотлучно при своей молодой госпоже, хорошо ухаживать и кормить ее. Не провожайте нас, доберемся сами, — добавил он с улыбкой.
   — Ну до встречи, через пять дней, сказал он, — и, взяв под локоток медсестру, вышел. Полина проводила их до ворот, и, когда тарантас на полозьях, выехал за ворота, закрыла их.

   С каждым днем Анне становилось все лучше и лучше. Полина не отходила от нее, ухаживая за своей подругой. Два дня она кормила ее с ложечки, на  третий день Анна, сказала, что будет есть сама. Она попросила Полину подложить ей под голову еще одну подушку, чтобы было повыше, и удобней зачерпывать ложкой, пищу с подноса,  который стоял у нее на груди. Ела она левой рукой, правая рука была в бинтах, на привязи. Сначала у нее это плохо получалось, но вскоре она приловчилась.
   На пятый день, как и обещал, приехал Сергей Яковлевич. Освободив от бинтов раны, довольный проговорил,
   — Отлично! Вот, что значит молодой и здоровый организм. Поздравляю вас, Анна Ильинична, но и предупреждаю: вставать с постели и сразу браться за дела, такие там, как вышивка, игра на фортепиано, не торопите. Охоту тоже надо на время забыть. Постепенно тренируйте и разрабатывайте плечевой сустав и руку. Он показал несколько легких упражнений для правого плеча и руки, и, откланявшись, уехал.
Глава 66
    Это был первый день, когда Анна обедала за столом вместе с Полиной. Как хорошо ощущать себя снова здоровой! — подумала она, и улыбка осветила ее бледное, потерявшее былой румянец, лицо, но через минуту исчезла с него и оно, омрачилось: ее взгляд упал на пустую кроватку, которую Полина задвинула за печку, кроватка теперь была пуста.
Разве может Анна радоваться жизни, если с ней нет ее ребенка, ее доченьки. Она вспомнила слова Николай, которые он сказал ей, когда явился перед ней там, в больнице, где она лежала с отравлением: «Ты, Аннушка, должна жить ради нашей дочери!»  Для кого ей теперь жить?! С ней нет больше ее девочки. Она сама, добровольно отдала свою дочь барыне, и Ольга Васильевна теперь ни за что не отдаст ее обратно, она даже не допустит того, чтобы Анна виделась с Ульяночкой,  в этом Анна была уверена.
   — Анечка, — прервала печальные ее размышления  Полина, — ты чего загрустила?  В ответ, Анна разрыдалась,
    — Что ты? Что ты? Что случилось?  — испуганно,  не зная на что подумать,   повторяла всякий раз Полина, обнимая и, целуя Анну.
    — Полина! Я не хочу больше жить! — глотая слезы, проговорила Анн, —зачем ты спасала меня, привезла доктора, когда я не хочу жить?!  Для кого мне жить, для себя? Какой абсурд! У меня нет со мной моего любимого, а теперь и нет – нашей с ним дочки, которой я хотела  посвятить всю свою жизнь!
   — Анечка, опомнись, что ты такое говоришь? Дочка твоя жива и здорова, она в хороших, заботливых руках родной бабушки, которая ей даст все, — хорошее воспитание, образование и положение в обществе, всего этого ты не смогла бы ей никогда дать, если бы она осталось с тобой. Росла бы она дикаркой  в этой лесной глуши, вдали от всех людей. Тебе надо радоваться, что судьба распорядилась таким образом для твоей девочки, а не рыдать и слезы лить, причитая: зачем тебе жить без дочки. Разве ты не хочешь видеть ее счастливой и благополучной, уверенной в себе и своей жизни?!
    Слушая Полину, Анна с каждым ее словом убеждалась, что ее подруга права. Единственное, что не давало ей покоя – это то, что она не сможет видеть, как растет ее дочка, это она и высказала, когда Полина закончила свою  восторженную и убедительную речь.
   — Анечка, успокойся,  — ответила подруге Полина, — я, как и ты, знаю, что барыня не позволит тебе видеться с Ульяночкой и, конечно, не разрешит тебе открыться перед ней, что ты ее родная мать, из-за своей гордости или еще чего-то. Она не допустит, чтобы в родословие потомственной дворяночки, ее  внучки, значилось позорившее пятно, указывающее на то, что мать ее, из бывших крепостных; об этом не будет вообще, написано. Сообщено будет только, что мать Ульяны Николаевны умерла при неизвестных обстоятельствах, сразу после родов. 
Но ты, Анечка, не печалься.  Не забывай, что у тебя есть подруга.  Я всегда  смогу помочь тебе увидеться с Ульяночкой, будь в этом уверена!  Но признаваться ей, что ты ее мать, я думаю, ты сама понимаешь, не следует, чтобы не испортить будущее своей дочки.
    Узнав от Полины, которая на следующий день приехала в барский загородный дом, что Анна, поправилась, Ольга Васильевна, попросила привести к ней свою невестку: ей срочно надо с ней увидеться и переговорить.
   — Я рада, что ты поправилась и чувствуешь себя хорошо, — сказала она, когда Анна предстала перед ней. Я встретилась сегодня, как раз перед твоим приездом ко мне, с твоим доктором и хорошо отблагодарила его, за то, что он не дал тебе умереть и вернул тебя к жизни. О дочке не беспокойся! Я сделаю все для внучки, чтобы она выросла настоящей леди, достойной своего знатного рода. Но видеться тебе с ней я тебе не разрешаю, ты для нее умерла, как и ее несчастный отец,  — сказав это, она внимательно посмотрела на Анну.
   Анна стояла молча… ни одна черточка, не дрогнула на ее спокойном лице; это сообщение свекрови, было для нее не ново, она знала, что именно так скажет  ее свекровь, и Полина, буквально, на днях, точно угадала что барыня может сказать Анне.
   — Но сегодня,  — продолжила свою речь Ольга Васильевна, успокоившись в том, что Анна спокойно отнеслась к ее  ловам,  —  я разрешу тебе повидаться с дочкой, после того, как ты подпишешь бумагу, в которой сказано, что ты обязуешься, неукоснительно выполнять все пункты, указанные в ней.
С этими словами, она протянула Анне гербовый лист.
   —  Прочти,  — сказала она, — если согласна со всем, что в нем изложено, поставь внизу свою подпись.
Аннушка, пробежала глазами, поданную ей бумагу. Ничего нового она не нашла в ней. Анне запрещалось, с этого дня, видеться и разговаривать с родной дочерью. Но сегодня, прямо сейчас, как только она поставит свою подпись, она увидит свою дочку.
    Анна подписала лист и, вернув его свой свекрови.
    — Теперь я могу видеть свою дочь? — теребя юбку платья, посмотрела она на Ольгу Васильевну взглядом, в котором отразилось сразу все – ее  волнение и нетерпение, радость и страстное  желание видеть своего дорогого ребенка.
    Но Ольга Васильевна не торопилась. Встав, она подошла к секретеру, положила в него подписанный лист, и только после этого обратилась к Анне,
   — Сейчас время кормления и кормилица кормит твою дочку, тебе придется подождать. Ступай пока на кухню,  Дуся покормит тебя; потом я пошлю за тобой Веру,  — добавила она, и подошла к зеркалу, давая понять, что разговор окончен.
   — Но я не голодна! Я хочу видеть свою дочь прямо сейчас, вы же обещали! — почти крикнула Анна.
 Свекровь повернулась к ней, — ты, что не слышала? — ее сейчас кормит кормилица, будь благоразумней, ведь ты же не хочешь прервать кормление ребенку и тем самым сорвать аппетит своей дочке?
    — Я обещаю, — едва сдерживая слезы, — проговорила Анна, — стоять тихо пока Ульяночка сосёт грудь.
    — Ты ее увидишь, — с раздражением в голосе,  — проговорила свекровь, — ступай в кухню и жди, когда за тобой придет Вера и позовет тебя, если не хочешь, чтобы я отменила данное тебе обещание.
    Анне ничего не оставалось как смериться. Опустив голову, она спустилась в кухню.
   Сколько прошло времени, когда за ней наконец пришла Вера, она не знала, но ей показалось, что довольно много; они с Дусей успели поговорить обо всем. Анна ответила на все ее вопросы, рассказала, как умирала ее мама, как тяжело переживал потерю жены ее отец: он неделями, после похорон матушки, пропадал на  кладбище, не желая покидать его, оставался даже на ночь, ложась спать рядом с могилой жены. Сыновьям, приходилось силой приводить его домой. Рассказала и о том, как совершенно случайно, ей довелось побывать на свадьбе своего  младшего брата Владимира, он женился раньше старшего своего брата Ивана.
Рассказала и то, как произошла ее встреча с медведем-шатуном; так называют медведей, которые рано встают из своей берлоги.
Если бы не Палкан, который подоспел во время, медведь, разодрал бы меня насмерть, .
   Что было потом, вы знаете, Полина рассказала вам об этом. Я благодарна очень и Полине и Ольге Васильевне, которая…
    — Послала в срочном порядке меня к врачу, — продолжила, вошедшая незамеченной ни Анной, ни Дусей, Вера, — и велела передать ему, что она платит любые деньги за спасение свой невестки.  — Аня, вставай, —  добавила Вера, —   Ольга Васильевна послала меня за тобой.
   Они поднялись по лестнице и, пройдя гостиную и спальню Ольги Васильевны, открыли дверь в детскую.
    — Я оставляю тебя на время, — сказала Вера шепотом и вышла, тихонько закрыв дверь за собой. Анна огляделась, кроме нее и кроватки под розовым балдахином, в детской никого не было, «странно, — подумала она, — где же кормилица ее дочки»?  Свекровь, она тоже не встретила, проходя с Верой  через  ее покои.
     Дочка Аннушки, крепко спала.
     «Очевидно  — подумала она, — Ольгой Васильевной было продумано  заранее все до мелочи: после кормления, ребёнку дали поиграть, а потом, уложили в кроватку, и укачали: девочка не должна была бодрствовать;  не дай бог! —  она узнает в склоненном над ней, добром лице, улыбающийся женщины – лицо родной матери.
   — Доченька моя, — сказала шепотом, с полными глазами слез, Аннушка,  — твоя мама будет всегда рядом, несмотря на то, что ей строго запрещено видеться с тобой.
Она вытерла ладонью со щек, слезы и, наклонившись еще ниже, прикоснулась губами к раскрасневшемуся личику дочки, и поцеловала ее в щечку.
    Неслышно вошедшая Вера, положила руку на талию Анны,
    — Аня, пора уходить, — шепнула она ей в самое ухо, и, подтолкнула легонько Анну к двери.

Глава 67.

   В кухни уже Дуси не было. Полина мыла посуду. Увидев, вошедшую Анну, она спросила,
   — Анечка, как прошла твоя встреча с дочкой, узнала тебя Ульяночка?
   — Нет, Полиночка, мне бы хотелось, чтобы дочка узнала меня! Скажу больше, —  я мечтала об этом, как мечтает каждая мать, после разлуки, пусть даже недолгой со своим ребёнком, ожидая, что дочка узнает ее и обрадовано потянется к ней ручонками! Но этого не произошло, и не могло произойти. Когда я вошла в детскую, Ульяночка крепко спала в своей кроватке.
   Ты спросишь, жалею ли о том? Конечно, нет! Я счастлива уже тем, что увидела её, — сказала Анна.
   — И будешь видеться с ней каждый раз, когда захочется тебе, и  когда  у меня
будет возможность устроить тебе эту встречу.
   — Спасибо тебе, дорогая  Полиночка!  — Скажи, ты скоро освободишься,  чтобы отвезти меня домой.
   — Тебе придется подождать, Анечка, я буду свободной, как только разделаюсь с мытьем посуды и кастрюль, но мне надо еще, отскоблить ножом деревянный стол кухни, а также и полы, если мне не велят выполнить еще какую-нибудь работу.
    — Я поняла, Полина, и не буду тебя ждать, я поеду домой сама, не волнуйся за меня, я чувствую себя хорошо, и уверена, что справлюсь.
    — Ладно, тогда подожди меня тут, я попрошу Степана, запрячь тебе
Смелого.
   Через несколько минут, Анна, направив коня, в сторону леса, ехала к себе, но,   подъехав к опушке, вдруг передумала, и свернула на дорогу, ведущую в город. Она решила ехать к Жюли, чтобы взять у нее очередной заказ. Он был ей сейчас необходим. Анна знала себя: только за работой, она забывала обо всем, что до глубины души ранило ее сердце.
   Жюли увидев, вошедшую Анну, бросила  раскраивать платье и, раскинув руки для объятия, двинулась к ней.
   — Анна, ты жива?! — со слезами на глазах, проговорила, Жюли и обняла  Аннушку.
   — Как видите, дорогая Жюли, бог не дал умереть и спас меня от неминуемой
смерти!
   — Слава богу, осенив себя крестом, — проговорила Жюли. Проходи, моя дорогая, и раздевайся, я буду угощать тебя. У меня есть хороший индийский чай. Я знаю, что ты не очень жалуешь кофе, и отдаешь предпочтение чаю,  недаром вас русских называют заядлыми чаёвниками.
   По лицу Жюли и по многословию, обычно сдержанной на слова, было видно, как она рада встрече с Анной.
Аннушка быстро скинула с себя шубку, которую тут же приняла из ее рук служанка.
   — Снимай и этот кашемировый шарф, — сказала Жюли, у меня сегодня жарко натоплено.
   — Это не шарф, а незаменимый аксессуар к моему платью, скрывающий некоторые недостатки моих телес, — сказала с саркастической улыбкой Анна и,  с этими словами, откинула шарф, с правого плеча.
Жюли от неожиданности отступила назад. Через все правое право плечо и предплечье проходило несколько шрамов, они захватывали половину груди, не доходя, примерно, на два миллиметра  до соска.
    Вернув шарф на прежнее место, Анна проговорила, как бы извиняясь,
     —  У меня не нашлось ни одного платья с глухим вырезом, который мог бы закрыть эти шрамы, а я должна была, по приглашению свекрови, ехать к ней на приём, вот я и придумала этот наряд, кстати,  — добавила  Анна, — к вам, Жюли, я приехала  прямо от нее, просить дать мне два-три не очень срочных заказа. Сейчас я не в состоянии выполнять срочные заказы.
   — О заказах, Аннушка, поговорим позже, — сказала Жюли, — а сейчас, давай сядем, и ты мне расскажешь: зачем тебя позвала к себе твоя свекровь?
   — Хорошо, Жюли, я расскажу вам всё.
   Я лежала  без сознания от ран, нанесённых медведь и, с каждым часом слабела от потери крови.
Когда Полина, как могла, перевязала мои раны и положила к моей груди, не унимающуюся, всё это время, от крика, проголодавшуюся дочку, и, она с жадностью, схватив мой сосок, потянула его, я пришла в себя.
   Боясь, что это ненадолго, и вскоре я отключусь или умру, — последнее для меня являлось – очевидностью. Я ясно сознавала, что без помощи врача, оплатить услуги, которого, не в состоянии, я не выживу. Поэтому, и поспешила отдать Полине важные распоряжения: прежде всего, отвезти Ульяночку  Ольге Васильевне, пусть она не сомневается в том, что это, ее родная внучка — умирающие никогда не врут! Затем заехать к вам, Жюли, и отдать пакет с готовым платьем, и не брать, больше заказов, 
    Свекровь моя, выслушав рассказ Полины, прониклась сочувствием ко мне и послала ко мне самого лучшего в городе доктора, оплатив ему вызов и мое лечение. Я очень благодарна ей за это, и буду благодарить ее всю свою жизнь!
   —  В один из дней,  Полина  сообщила мне о желании моей свекрови, видеть меня, а это был третий день, после снятия врачом швов. — продолжала свой рассказ Анна, — я очень обрадовалось этому. Наконец я смогу увидеть, и прижать к своей груди свою дочурку. Я мигом бросилась к зеркалу и, увидев в нем в нем свое бледное, исхудавшее лицо, принялась приводить себя в порядок: я подрумянила щеки и уложила красиво волосы.
   Полина, которая выходила, чтобы накормить всех моих животных, возвратившись, одобрила мои стремления выглядеть, как можно лучше, и принялась помогать мне. Она выдвинула из-под кровати коробку, в которой были сложены все мои платья. Ни одно из них, я ни разу не надевала, живя здесь, если не считать, амазонки, в которой приезжала к вам или к матушке.
    Разложив на кровати все содержимое коробки, мы стали смотреть, какое платье мне лучше надеть, для визита к свекрови, но ничего, подходящего не находилось. Все платья были с большим вырезом по горловине, открывающим шею, грудь и плечи.  Наконец я остановилась на кашемировом платье, оно было с длинным рукавом и небольшим вырезом, закрывающим бюст. Полина, отгладив его, велела мне примерить. Получилось неплохо, но его, вырез, хотя и не очень большой, все же, не закрывал мои рубцы. Хорошо, что нашелся кашемировый шарф, который был сделан из оставшегося куска этой материи. Я накинула его на шею, и под ним полностью спряталось то, что, я думаю, было бы неприятно, кому-нибудь видеть.
   Ехала я в загородный дом с радостной надеждой, что Ольга Васильевна, встретив меня, скажет, что она была не права, отказав мне, от своего дома и  предложит, не держа обиды на нее, возвращаться и жить всем вместе одной семьей, но, этого не произошло, —  мечты мои, остались  мечтами. Я,  себе нафантазировала, бог знает что!  Поняла я это сразу, как только вошла в будуар Ольги Васильевны. Она не предложила мне даже сесть, как это принято, в любом обществе. Я  стояла перед ней, сидящий, с гордым видом в кресле и выслушивала ее приговор: 
   — С этого дня ты не должна, не только видеться со своим дочкой, но и в дальнейшем, когда моя внучка подрастет, ни в коем случае, не пытаться с ней встретиться, и, тем более говорить. Девочка не должна знать, что ты ее мать. Для нее, как и для меня, ты умерла. Сегодня я разрешу тебе повидать твою дочь, если ты, прочтешь и поставишь свою подпись под этой бумагой, — она указала глазами мне на гербовый лист, который лежал на столе.  —  Возьми его, внимательно прочитай, и если, согласна со всеми его пунктами, подпиши.
   В пунктах было перечислено, все, что она мне сказала на словах. В самом низу листа, стояли слова: обязуюсь выполнить все, выше перечисленное в каждом пункте, а рядом —  черта, с мелкими буквами под ней: число и подпись, где я должна была расписаться.
   Я положила эту бумагу на стол, сказав, что не подпишу ее, так как моя подпись означала бы, что я отказываюсь от своей дочери,
   — Поймите меня правильно, — добавила я, — поймите, как мать, какою вы тоже являлись. Разве может какая-нибудь мать отказаться от своего родного ребенка?!
   Лицо моей свекрови побагровело, но я не придавая этому значения, продолжала,
  — Умоляю вас Ольга Васильевна, — не забирайте от меня Ульяночку.  Я, велела Полине отвезти ее к вам, когда была при смерти. Так вы являлись для нее единственным родным человеком, после меня, и я могла спокойно умереть, зная, что дочь моя в надежных руках. Теперь, я жива и здорова, за что благодарю и буду, всю свою  жизнь, благодарить  вас! Но прошу, верните мне мою дочку, в ней весь смысл моей жизни!
    Но мольба моя, и все мои слова не доходили, и не могли дойти, до сердца моей свекрови. Она стояла на своем. Она ревновала меня к моей собственной дочери, как ревновала раньше своего сына ко мне.
   Багровая краска не сходила все это время, с ее разъяренного лица, она поднялась со своего кресла, со словами,
   — Так ты, как я поняла, наотрез отказываешься подписать, предложенную мной тебе бумагу? — Она сделала большую паузу; затем, взглянула на меня глазами, в которых сверкала злоба и ненависть, — продолжила.
   — Ну, что ж, ты сделала свой выбор!  Я спасая тебя от смерти, наняла врача, не пожалев для этого никаких денег, чтоб ты спокойно жила, и была счастлива тем, что твоя дочка живет в доме родной бабушки, в любви и, неизменной ее заботе, не позволяя своей  внучке ни в чем испытывать нужды и,  недостатка! И в дальнейшем ее ждет большое и прекрасное будущее, какого ты, живя, она с тобой, ей дать, ни за что,  не сможешь. Другая бы мать радовалась этому! И, не задумываясь, поставила бы свою подпись, под ничего не значащим документом, который лишь дает уверенность, мне ее, бабушки, и гарантию, в том, что ты не будешь пытаться видеться с дочерью, а так же никогда не скажешь, кем ты приходишься для девочки, заботясь о здоровом состоянии ее нервной системы.
Повторяю, — Ты сделала свой выбор. Теперь мне остается одно: придать тебя суду, как беглую крепостную, скрывающуюся в лесу от своей барыни. Суд, в этом я уверена, примет решение: отправить тебя на каторгу, где ты будешь прибывать в невероятно  плохих условиях, и, не выдержав их, как не выдерживают их многие, умрешь.
   — Вы не сможете этого сделать,  ведь я, являюсь женой, законной женой вашего сына, и следовательно я не ваша крепостная, а ваша невестка.
    — Кто это знает? Одна ты? Вспомни, что вы венчались даже без свидетелей, а тем, кому было заплачено, за их согласие быть ими, откажутся, когда получат вдвое больше, чем они получили. Да и на свадьбе-то у вас были одни крепостные и ни одного из благородных мужей нашего сословия.
   —  У меня имеется документ священника, который венчал нас, — сказала я.
   — Ольга Васильевна, язвительно усмехнулась. Советую тебе сходить с ним в одно место, и там применить его. Священник, я уверена, не сможет припомнить венчал он вас или нет.
    — Но вы забыли, что есть еще церковная книга, где существует запись о нашем венчании с Николаем.
    — Не будь глупенькой, ведь ты же умная женщина; записи в этой в книге не окажется. Об этом, я позабочусь, а также и о том, чтобы, на суде присутствовали свидетели, которые дадут показания, что ты соблазнила моего сына, и,  погубила его. Из-за тебя он стрелялся на дуэли с князем Андреем. Так что, милая, каторга тебе обеспечена.
   Я поняла, что приперта к стене и выход у меня только один: подписать этот лист, который по-прежнему лежал на столе. Если я не подпишу его, мне предстоит каторга, на которой я умру, от тоски по доченьке, так и не увидев ее перед своей смертью. Если же подпишу, то прямо сейчас, я увижу ее! И потом  буду видеться с ней  днем за днем, годом, за годом, наблюдая, как она растет и какой красивой становится взрослея.
    Я подошла к столу и поставила свою подпись. Но Ульяночку я увидела не сразу, мне пришлось долго ждать на кухне, пока ее кормилица накормит, а потом укачает, чтобы она крепко спала. Так распорядилась Ольга Васильевна: Я должна видеть своего ребенка спящим, — окончила я свой рассказ.
 Жюли, выслушав меня, всплакнула. Ей, очевидно, до глубины души стало жалко бывшую свою ученицу, обучавшуюся у нее будучи, десятилетней девочкой мастерству шитья. Не думала она никогда, что у этой талантливой девочки, когда она вырастет, так неудачно сложится судьба.
    Встретившись с Анной уже, когда она стала взрослой женщиной, берущей у нее заказы, чтобы, как-то прокормить себя и свою дочку, которую должна была родить, Жюли прониклась к ней не только уважением, но и прикипела к ней всем душой. Почему, — думала она, — на долю  этой трудолюбивой, талантливой, и просто, замечательной во всех отношениях женщины, выпало    столько несчастий? — Что это? Родовая карма так беспощадно действует?.. или это испытание свыше? — задавала Жюли сама себе вопрос, и не  находила на него ответа.

    Какое-то время Жюли молчала, она не могла говорить, расстроенная рассказом Аннушки, которая тоже сидела молча, уставившись взглядом в одну точку. Молчание двух женщин объяло, казалось всю комнату, темным грузом поднялось к потолку и оттуда, сверху, нещадно давило и угнетало, снижаясь всё  ниже и ниже.
  Пересилив себя, Жюли стремительно встала, подошла к шкафчику, взяла несколько листов чистой бумаги, карандаши, и, сев за стол, принялась что-то рисовать, чтобы  успокоить себя, и разрядить  удручающую обстановку. Через минуту поднялась и Анна, подойдя к Жюли, заглянула через ее плечо на лист и   увидела, что Жюли рисует модель осенне-зимнего платья с круглым воротом, из которого выступает вставка, выполненная в манере плисе. Заметив, что Анна заинтересовалась ее рисунком, Жюли пояснила,
    — Это вставка должна быть выполнена из атласной материи, и по своему цвету, гармонировать с цветом платья, но должна быть на тон светлее или темнее.
    —  Как здорово! Мне очень нравится, Жюли, — воскликнула  Анна во вдохновении ,
    — А можно, вместо этой вставки плисе, — сказала она, — завязать на плече широкий атласный бант, концы, которого будут спускаться до груди или..,  но что, или, она не стала говорить, а села, и, взяв, у Жюли чистый лист, принялась рисовать свою модель платья. Теперь, по вырезу горловины шел какой-нибудь пушистый мех, из хвостов чернобурки, белки или ласки.
   Жюли, встав, положила на стол еще стопочку чистых листов, так как ранее положенные, были все израсходованы. За увлеченной работой, время  идет быстро и незаметно.
    Через каких-то полчаса на столе образовалась целая куча листов, с нарисованными необычными красивыми моделями, предлагаемых фасонов платьев к осенне-зимнему и весенне-летнему сезону, как воскресных, с дорогими украшениями, так и на каждый день, украшением для которых служили красивые пуговицы, разной величины и конфигурации.  Для каждой модели, указывалось: какая ткань лучше всего подойдет к данному фасону платья.
   — Из такого множества замечательных образцов моделей, что мы с тобой придумали, можно издать журнал, — сказала Жюли, поднимаясь из-за стола, и вдруг неожиданно для самой себе, — добавила, — и я его постараюсь издать! 
   — Аннушка радостно захлопала в ладони. Поздравляю вас Жюли! Это очень хорошая идея.
Глава 68
   Возвращаясь домой с двумя заказами, которые дала ей Жюли и, которые  надо было исполнить, за две-три недели, Анна не беспокоилась о том успеет она или не успеет,  зная, что исполнит их в срок, даже если будет болеть ее рука.  Думы ее были направлены по другому руслу, она думала о платье,  нарисованном Жюли,    
    — Это платье я, нарисовала для тебя, Аннушка, — сказала тогда ей Жюли.
    Сейчас Анна думала только об этом платье. Ей загорелось увидеть его на себе. И это желание было так велико, что она, если бы только у нее были деньги, свернула бы с дороги, и, заехав в магазин, купила бы необходимую материю для своего платья, которая непременно должна быть кофейного цвета – только этот цвет подойдет для исполнения, нарисованной Жюли модели. Атласную же ткань, для вставки – плисе, надо подобрать, на тон светлее, чем ткань на платье. Как жалко, что  у неё нет денег!
   Дома ее ждала Полина. Обрадовавшись ей, Анна обняла ее и расцеловала в обе щеки. Полина была удивлена, и в то же время, обрадована такому приподнято-восторженному настроению своей подруги, и не стала ей выговаривать, что, с ее стороны, не разумно так вести себя. Ведь врач предупреждал, что надо, первое время, поберечься и не допускать каких-либо нагрузок на организм. Зачем Анна еще куда-то поехала?.. когда ей надо было ехать только домой и ждать там ее – Полину, а получилось, все наоборот: Полине пришлось ждать и волноваться за неё.
   Раздевшись и, потрепав, за холку Палкана, который ластился к ней, радуясь возращению своей хозяйки, Анна, развернула один из пакетов, и, разложив выкройку платья на столе, уселась за него, соображая с чего начать.
    — Все ясно, Анечка, ты ездила к Жюли за заказом, — сказала Полина, подойдя к ней и, обнимая подругу, за плечи. — Неугомонная ты моя, не можешь и дня побыть без работы, не бережешь ты себя, Анечка.
   — Полиночка, я хочу поскорее сшить эти два платья, и приступить к шитью  своего, которое сегодня придумала именно для меня Жюли.  Эта модель, нарисованная ей на бумаге, восхитила меня. Теперь это платье стоит у меня перед глазами и не дает мне покоя. Сейчас я тебе его нарисую. Анна встала, взяла карандаш и, прямо на бумаге, в которую был упакован заказ, стала быстро рисовать.
   — Вот, смотри! Все платье должно быть выполнено из материи кофейного цвета, а вставка, идущая по его небольшому вырезу горловины, должна быть из  атласной ткани на тон светлее, цвета платья, — рисуя, объясняла Анна, — это не только оживит платье, но и придаст ему необыкновенное изящество, блеск, нарядность и красоту.
  Я подумала, когда ехала домой, не  пустить ли плисе, еще и спереди платья, по  подолу юбки у самого ее низа, на подобии конуса, выходящего из встречной складки, но сразу же отклонила  эту задумку, а вот по низу рукава, наверное, было бы удачнее, но надо обговорить это с Жюли.   
    Ну, как тебе, нравится?!  — глянула она на Полину торжествующим взглядом.
   Полина молча, кивнула головой, а потом добавила, — очень, Анечка, нравится, но платье будет не только красивым, но и очень дорогим.
    — Да знаю, — это и сдерживает мой порыв и желание сшить себе такое платье. Но, может быть, я его когда-нибудь сошью, когда  смогу подкопить денег от заказов. А пока надо приступать к этим двум несрочным и постараться выполнить их намного раньше срока.   
   — Я помогу тебе, Анечка, но  это  будет завтра, — пообещала Полина, — а сегодня мне надо возвращаться в барскую усадьбу.
Глава 69
   Устинья после похорон дочки заболела и слегла, и не вставала с постели больше месяца. Матвей ухаживал за ней, хотя сам еле передвигал ноги, так отразилась на нем потеря единственной и любимой дочери, а не слег он только потому, что надо было лечить и ухаживать за Устиньей и исполнять все ее дела по хозяйству, не оставляя и свои. Он вставал теперь еще раньше обычного, растапливал печку, готовил на весь день пищу, заваривал разные травы для лечения жены; затем шел доить корову, кормил кур и другую живность, а после – чистил коровник, конюшню и курятник и делал другие дела, которые требовали внимания хозяина  и участия.
   Но в это утро Устинья встала рано, как вставала она всегда. Одевшись, она вышла на кухню, Матвей уже затопил печку и  возился с приготовлением завтрака. Увидев Устинью, он удивился и обрадовался одновременно.
   — Никак, женушка моя дорогая, тебе лучше стало? — довольный проговорил он, —  сейчас я тебе милая полью, пока не умывайся, я водички тепленькой добавлю.
   — Спасибо, Матюша, я  хочу умыться холодной водицей, чтобы бодрость вернуть. Залежалась я, тело все, как не мое стало от долгого лежания в постели без движений. Надость, поехать Аннушку проведать. Что-то душа моя о ней тревожится. Часто во сне стада я ее видеть. Вот и сегодня она мне всю ночь снилось. Не случилось ли что с ней плохое?
   — Куда тебе ехать, — отозвался Матвей, — хворая ты ещё, совсем-то  ещё не поправилась. Сиди пока дома, вот оклемаешься полностью, тогда и поедешь; ничего с внучкой не случилось такого, это твое болезненное воображение, я думаю.
   — Нет, Матюша, сердце меня не обманывает.  Поеду я, Матюша, ненадолго, к вечеру возвращусь назад.

   — Не отпущу я тебя, Устинья, нипочем не отпущу. Вот тебе мой последний сказ, — сказал в сердцах Матвей, но взглянув на плотно сжатые губы своей жены, понял, слова его бесполезны, раз задумала ехать, ничто её не удержит, и смирился.
   Утро в этот день выдалось прозрачное, звонкое, и холодное, а до этого, всю неделю все вокруг было покрыто густым белым, как молоко туманом, не было видно даже неба, и воздух был напоен влагой. Анна вышла во двор и невольно поежилась. Палкан выбежал за ней и тут же с радостным лаем бросился к воротам.  Полина приехала, но что-то сегодня очень рано — подумала Анна и устремилась к воротам.
   — Бабушка! — Радостно воскликнула она, увидев подъехавшую подводу.
   — А я собралась ехать к тебе!  Мы с тобой могли разъехаться, обнимая и целуя бабушку, — сказала Анна и, заметив, какие у бабушки холодные щеки, добавила,
   — Иди, бабушка, в дом, а я быстренько поставлю лошадь в конюшню и подойду.
     Открыв дверь комнаты, после того, как н поставила лошадь Устиньи конюшню и, накормила всех животных, Анна увидела, бабушку, которая сидела за столом, накрытым к завтраку, в ожидании возвращения внучки. Она сидела подперев щёку рукой, и лицо ее показалось Анне не только бледным , уставшим и истощенным, но и озабоченно-грустным. Первым вопросом, который она задала, вошедшей внучки был,
    Аннушка, где твоя дочка?
   Анна быстро скинула шубейку и подойдя к бабушке, обняла ее и поцеловала.
     —  Извини, бабуля, что сразу тебе не сказала, что Ульяночка теперь живет у своей бабушки. Как так получилось, сейчас за чаем, расскажу тебе все подробней.
   Выслушав полностью рассказ Аннушки, начиная с того момента, как она встретилась с медведем, когда ставила капканы на лису, которая намеривалась воровать у неё кур из курятника, и приготовила уже для этого две дыры, вырыв, одну под забором, а другую, под дверью курятника. И, оканчивая тем, как свекровь не желала отдавать назад Анне дочку, хитростью вынудила Аннушку, против её воли, подписать гербовую бумагу, в которой Анна обязалась не пытаться увидеться и заговорить со своей дочерью, а также признаться ей в том, что она ее мать.
    Глубоко потрясённая рассказом внучки, Устинья какое-то время сидела молча, не в состоянии что-либо говорить, словно кто-то крепко сковал ее уста.
Затем вздохнув и вытерев платком пот и осушив им глаза, ставшие мокрыми от набежавших слёз, она тихо произнесла.
   --Не печалься внученька, о том, что твоя дочка будет жить не с тобой и ты не сможешь видеть, как она растет, и день ото дня каждым становится большой, взрослеет, и радуясь ее успехам в чем-либо, не сможешь прижать ее к своей груди, поцеловав, похвалив, если она сделает что-то хорошо или пожурить, когда сделал, что-то не так, радуйся тому, что девочка твоя будет расти и воспитываться так, как бы желал ее отец, если бы был жив. Ведь он не знал, что ты будешь выгнана из дома, его матерью и тебе придется родить дочку и воспитывать её, живя вместе с ней в глубоком лесу. Вот тебя внезапно встретившийся медведь чуть не лишил жизни, не исключено, что такое же могло произойти и с твоей дочкой, будучи она маленькой девочкой или ставшей взрослой. Все что не делается, делается к лучшему внученька и благодари за это Господа Бога,  и для своей свекрови, Ольге Васильевны, проси у Всевышнего здравия и долгих лет жизни, чтобы смогла она поднять и вырастить Ульяночку.
   Сказав это бабушка, обняла Аннушку и поцеловала ее, а она, украдкой вытерев слезы, скрывая то состояние души, которое вело ее к тому, чтобы расплакаться, поспешила перевести разговор на более приятную тему.
   Ты бабушка, верно, не знаешь, так как в то время болела, что твой внук Владимир женился. Эта свадьба была такая быстрая, что они не успели никого пригласить на нее.  А я случайно побывала на ней. Заехала проведать отца, а попала на свадьбу к брату. Мне пришлось оставить Ульяночку с отцом, чему он был очень рад, и срочно ехать в город на рынок, чтобы купить молодым какой-нибудь подарок. Я купила и подарила им красивую скатерть на стол, назвав ее, скатертью-самобранкой, которая непременно принесет им достаток в семью.
   Какая красивая это была свадьба, бабушка! Но долго на ней я не стала задерживаться из-за дочки, и уехала сразу же после их венчания, поседев  немного за столом и подарив свой подарок.
 А женился Владимир на девушке-сиротке, которая потеряла родителей, когда была еще совсем маленькой. Все это время она жила со своей бабушкой. С Владимиром они с детства были знакомы и полюбили друг друга, когда стали взрослыми, только боялись себе в этом признаться. А сближение их произошло, когда отец с Иваном уехали на строительство по приглашению одного зажиточного крестьянина, в соседние имение, оставив Владимира дома за хозяина. Дарья стала приходить к Владимиру, чтобы помочь ему по хозяйству, а когда вернулся отец с Иваном, молодые объявили, что решили пожениться. Отец не был против. Он дал своё согласие и благословил их, — закончила Анна и глянула на бабушку, лицо Устинье было бледным, уставшим, не утомленным, а именно уставшим и говорило не о том, что она устала от дальней езды, от рассказов Аннушки, совсем нет, оно говорила,  что бабушка еще больна. И это встревожило Аннушку,
    — Бабушка, — сказала она, — Ты приляг, отдохни.
    — Нет, Аннушка, некогда мне разлеживаться, дел много дома, да,  и Матвей, верно волнуется, не отпускал он меня к тебе, говорил,  вот совсем поправишься, тогда и поедешь, а я не послушалась его. А ведь и он тоже чувствовал,  все это время, как похоронили мы свою доченьку,  не здоровым, только скрывал  это от меня, все хорохорился, виду не подавал. Да и болеть-то ему нельзя было, кто бы тогда за хозяйством нашим смотрел. Я ведь совсем никакая была,  головы от подушки поднять не могла, не то, что встать на ноги.
   — И все же, бабушка, — выслушав до конца Устинью, — сказала Аннушка, — приляг, перед дорогой, хоть на немножко, потом я отвезу тебя домой и, заодно, с дедулей повидаюсь, соскучилась я по нему, как и по тебе, время-то значительное прошло, как последний раз виделись.
   — Я пойду, лошадей покормлю, а, ты бабушка, все-таки приляг, прямо так, не раздеваясь на кровать,  поверх покрывала, только обувь сними, ноги я тебе накрою теплым шерстяным плетом, — сказала Анна, обнимая и целуя Устинью,
и на этот раз она послушалась внучку, а когда легла, поняла, что этого ей сейчас как раз и не хватало, протянув ноги она облегчено вздохнула. Спать она не хотела, только слегка прикрыла уставшие глаза, чтобы дать им немного отдохнуть, но тут же открыла их. Дверь заскрипела и открылась. «Неужели Анна так быстро управилась с делами», — промелькнула мысль, и она ещё шире открыла глаза и то, что увидела,  страхом прошлось по всему ее телу — в пролете открытых дверей в белом саване, стояла её умершая дочка.
Не закрыв за собой дверей, она прошла в комнату и остановилась возле кровати,
   — Вот, значит,  где ты определила  на житье-бытье – мою Аннушку, В этой избе зачала меня с Николаем Афанасьевичем, а теперь в ней живет моя дочка. Скажи, зачем ты врала мне всю жизнь? Ведь это большой грех. Врала не только мне, но и Матвею, этому добрейшему человеку, А ведь он знал, что я не его дочка, только я этого не знала. Если бы ты не обманула Матвея, а прямо бы ему сказала, что носишь под сердцем ребенка от Николая Афанасьевича, тогда бы и я знала, что он мой приемный отец, а родной отец Николай Афанасьевич. Я попыталась бы встретиться с ним. Тогда может быть моя судьба, и судьба моей дочки сложилась бы совершенно иначе. Но ты врала мне, не сказала истинной правды, даже тогда, когда я лежала больная при смерти. Это грех! И пока не поздно ещё иди в церковь и отмаливай свои грехи. Я встретилась с отцом своим Николаем Афанасьевичем, он тоже обвиняет тебя во всем случившимся с ним и со мной при жизни. Ты грешна, грешна, грешна!
   — Бабушка, почему открыта настежь дверь, — послышался голос Анны, — тебе, что было душно?
   — Ох, Аннушка, мать твоя приходила, винила меня за обман. Сказала что грех на мне большой. Так, что  вези меня в церковь, прежде, а не домой. Грешна я перед всеми вами, молиться мне надо все оставшиеся дни пока смерть не заберет меня.
Аннушка испугано поглядела на бабушку,
   — Бабуля, так это ты прикорнула, и сон тебе такой приснился, я специально долго не приходила, чтобы дать тебе поспать, и за это время много дел переделала.
    — А дверь? Как объяснить раскрытую дверь?
    — Ой, бабуля, пока ты спала,  сильный ветер поднялся, вот  он и открыл дверь. Так часто и у меня случалось, приходилось закрывать дверь на защёлку.  Ветер такой сильный, не знаю даже, как мы с тобой поедем при таком ветре. Я пойду, запрягу в повозку твоего и своего коня, а ты пока потихоньку собирайся, — добавила она и вышла.
   Через каких-то полтора часа они подъехали к церкви. Бабушка долго молилась у иконы Христа спасителя.
    Молилась долго и Аннушка. Она просила у Бога здоровья для бабушки и дедушки, для отца и своих братьев, для дочки и своей свекрови – Ольге Васильевны, чтобы она успела вырасти внучку.
 Для себя Анна ничего не просила у Господа. Она только благодарила Его за то,  всё, что Он ей дал в жизни.
 Глава 70
  В жизни человека случается так, что  в какое то время в корне меняется его жизнь. Кем она меняется судьбой ли, приведением  или еще кем-то, неизвестно. Так случилось и с Анной.
Теперь она стояла в другой церкви, вернее в Храме, как самая почетная из всей свиты гостей, на венчании ее дочки с молодым графом.
  Все перемены в жизни Анн начались с внезапной болезни Жюли. Всегда крепенькая и бодрая Жюли вдруг внезапно слегла. Все считали, что это не на- долго, но она больше не встала. Видно пришло её время. Приехавшей к ней Анне, она сказала,
   — Анна, выслушай меня внимательно и не перебивай. Я  больше не поднимусь, пришел мой черед, если ты согласишься принять мою мастерскую, я умру со спокойной душой, так как уверена, что только ты сможешь продолжить дело всей моей жизни.
    Анна стала уверять Жюли, что она не умрет. Это болезнь временная, она  скоро пройдет.
    — Нет, моя девочка, не уговаривай меня, я знаю, дни мои сочтены. Лучше дай мне согласие, что возглавишь мою мастерскую.
   — Для меня это большая честь, — ответила Анна.
    — Вот и прекрасно! — сказала Жюли, —  теперь я умру со спокойной душой, зная, что моя мастерская в надежных и умелых руках. Всё, что я имею, я оставляю тебе, моя дорогая Аннушка. Ты моя единственная наследница.  А теперь, когда мы договорились между собой, прошу тебя, вызови ко мне прямо сейчас нотариуса, а после, как привезёшь его, сразу же отправляйся за священником. Да поторопись, прошу тебя.
  — Не беспокойтесь, Жюли, я отправлюсь за ним прямо сейчас, — сказала Аннушка, а  сама подумала, — как хорошо, что я приехала в этот раз к Жюли не верхом, а в двухместной коляске, этому способствовал сильный дождь.
Через каких то полчаса, она ехала уже с молодым нотариусом.  Выполнив это поручение Жюли,  она  спросила,
   — Жюли, так мне ехать за священником прямо сейчас?
   — Да, да, моя дорогая Аннушка, — отозвалась та,  — к тому времени я, полагаю,  мы уже управимся с договором. Анна вышла, а Жюли, обратилась к нотариусу,
  — Все, чем я владею  мастерскую,  дом, прилегающий к ней и накопленные за время жизни деньги на счету в банке, я оставляю своей бывшей ученицы Анне Ильиничне Лиховской.  Молодой нотариус, перо которого быстро бегало по гербовой бумаге, друг остановился и воскликнул,
   — Вы знаете,  Анну Ильиничну Лиховских? Мне ее надо  срочно видеть, я ее
давно ищу,  скажите, где она? Господь  с вами, молодой человек, она привезла вас сюда, а сейчас отправилась , по-моему поручению за священником. Владимир Валентинович, так звали молодого нотариуса, чуть не  задохнулся от радости.
   Так я  смогу увидеться с ней, она приедет со священником сюда?
  — Ну, разумеется, — проговорила Жюли. — Понимаете, проговорил , Владимир Валентинович, мой дядя,  всю жизнь до самой смерти разыскивал ее и  безуспешно. Он  взял с меня слово,  перед тем как умереть, чтобы  я продолжил его дело и разыскал Анну Ильиничну, но и мне не удавалось напасть на её след, и вот теперь, так неожиданно… — Он замолчал на минуту от волнения, охватившего его, и радостно произнёс, — Ну,  наконец-то, я выполню дядюшкино поручение.
   Гл. 71
В небольшом зале никого не было, кроме Анны и нотариуса, ждали  Ольгу Васильевну, без неё Владимир Валентинович не мог начать оглашение завещания. Ждать пришлось не так долго. Ольга Васильевна вошла в сопровождении своей горничной Веры. Проходя мимо  Анны, она слегка наклонила голову, в знак приветствия и с гордым видом уселась в кресло, впереди неё. Нотариус прежде, чем начать оглашение завещания, вежливо попросил горничную выйти, и подождать свою госпожу в коридоре. И, когда за ней закрылась дверь, приступил к чтению.
Ольга Васильевна, заслонив своей широкой спиной Аннушку, внимательно слушала, но по мере чтения, лицо её приобретало новое выражение. Вначале оно было оживленным, затем выражало нетерпение, а потом вдруг стало невероятно бледны, услышав последние слова завещания: — своей матери, Ольге Васильевне, я не оставляю ничего, она, соскользнула с сидения,  и повалилась на пол, потеряв сознание. Это было так неожиданно для молодого нотариуса, что он растерялся, не зная, что делать, Но Анна не растерялась. Быстро встав, она подошла к Ольге Васильевне, нащупала её пульс,  расстегнув ей ворот  блузки, попросила открыть все форточки. Вера, услышав от нотариуса о случившимся, вбежала перепуганная.  Анны, попросила её принести воды. Через минуту явившись с кувшином, Вера побрызгала  в лицо своей госпоже, но это не дало никакого результата.  — Поезжай срочно за врачом, — сказала ей Анна, я побуду с ней. Смочив носовой платок, она приложила его к груди своей свекрови,  потом к её вискам, и слегка помассировала. Очнувшись и увидев Анну, наклонившуюся над ней, она расплакалась.
 — Ну, наконец-то, — обрадовалась Анна, — вы пришли в себя. Поплачьте вам  будет легче.  Можно ли так волноваться в вашем возрасте? — добавила она, когда увидела, что свекровь успокоилась. —  Разве  вы не знаете своего сына?  Очевидно, он составил это завещание, когда был очень рассержен на вас из-за вашего категорического отказа, приехать на свадьбу. Елена Васильевна дала прочитать ему ваше письмо. Будучи в таком раздражённом состоянии, Николай и составил это завещание. Придя в себя, он успокоился, и хотел его переписать, но не успел из-за дуэли.
  Не смей так со мной разговаривать, и утешать меня не смей! — зло  закричала Ольга Васильевна и опять заплакала. Ты думаешь, что я совсем нищая осталась   под старость лет, — проговорила она, вытирая слезы. — Ошибаешься, моя дорогая! Я сумела позаботиться ещё раньше о себе и своей старости.  У меня есть все, чтобы прожить остаток своей жизнь, ни в чём не нуждаясь. Кроме всего, у меня есть внучка, которая выходит замуж за очень богатого жениха, Она любит меня и не оставит никогда и не позволит мне в чём-либо нуждаться. А тебя, она ненавидит с самого детства, так как я ей рассказала, что ты от неё отказалась, подбросив  её маленькую и беспомощную к моему крыльцу; она для  тебя была обузой,  в твоих беспутных  развлечениях. Почему я это сделала, потому, что  ты перевернула всю мою жизнь, отняла у меня единственного, горячо любимого сына, соблазнив его и женив на себе. Если б не ты у нас с сыном было б всё хорошо. Он по-прежнему бы любил меня, и относился ко мне с сыновьей нежностью, как относился всегда до встречи с тобой. Ты влезла в нашу жизнь, и поссорила меня с сыном. Но Ульяну я тебе не отдам! Она моя, слышишь, моя!
Анна готовилась сказать, что не оставит её. Она назначает ей три тысячи годовых, кроме того оставит за ней  загородный дом, который ею так любим, вместе со всей прислугой и экипажем, но сказать всего этого она не смогла, свекровь, опередила, и обрушила на неё всю свой злость и ненависть. Последние  слова свекрови, болью отдались в груди и сдавили сердце.
    Вера вернулась быстро и привезла с собой  врача. Осмотрев Ольгу Васильевну, он сказал, что ничего страшного он не видит, просто сильное нервное потрясение, которое пройдет, если неделю попить успокоительные капли, которые он сразу же выписал, и полежать недели две в постели. Он наведается к ней завтра, а сейчас ей надо поехать домой и лечь в кровать.
   Вера осторожно взяла свою госпожу под руку, Анна тут же, взяла  под другую, чтобы помочь дойти до кареты. Но Ольга Васильевна, выхватив с силой руку из Аннушкиной руки, и зло прошипела,
  — В твоей помощи я не нуждаюсь!
Кучер с учтивостью помог барыне водрузиться в карету, и экипаж тронулся с места, оставив за собой облако пыли.
   Из-за  внезапной болезни бабушки, венчание и свадьбу молодых пришлось отложить на неделю. Она прошла, но бабушке не стало лучше, наоборот, ей с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Врач навещал её каждый день, назначал то одно лекарство, то другое, но улучшение не наступало. На третий день второй недели, Вера зашла с подносом, на котором стоял завтрак, приготовленный для  больной  госпоже, увидев, что она мертва, испугавшись, выронила поднос, и с криком выбежала  из спальни.
   Хоронили Ольгу Васильевну на четвёртый день после  её кончины. На её похоронах было много народа, но Анна, узнав от Полины о смерти  своей свекрови,  на похороны не пришла. На то была веская причина — в этот день она хоронила свою бабушку. Так бывает, что смерть не приходит в семью, не за одним, а сразу за двумя её дорогими людьми. Анна любила свою бабушку Устинью, Любила она и Ольгу Васильевну, несмотря на вздорный характер её, из-за которого ей пришлось немало пострадать. И пусть эти любви разнились друг от друга, но смерть своей свекрови она перенесла также тяжело, как смерть своей бабушки.
О смерти Устинье Анна узнала от своего отца.
В последнее время, её так закружили события жизни, что она ни разу не смогла наведаться в деревню, где лежала больная и умирала бабушка. Отец пожаловался Анне, что тело Устинье лежит уже вторую неделю, а Матвей не даёт его захоронить,  будто ума лишился, говорит, что Устинья спит и никого не допускает к ней.
   — Может тебе, Аннушка, удастся уговорить его. Он тебя очень любит, и может, послушает.
 Анна в тот же день, оседлав Смелого,  пустилась в деревню. Зайдя в избу, она невольно зажала нос, платком. Тело Устинье уже стало разлагаться.  Лето в этом году было невероятно жарким. Открыв все окна и дверь, Анна села рядом с Матвеем и обняла его. Он, будто маленький, уткнулся в её грудь и тихо завыл. Так обнявшись, они сидели, какое то время. Анна молча, гладила его по голове, и он постепенно успокаивался и затихал. Когда он совсем стих, она встала и тихо сказала,
    — Дедушка, надо приготовить горячую воду, чтобы обмыть тело, ты займись этим делом, и заодно, достань корыто, а я приготовлю одежду для похорон. Хоронили Устинью на деревенском кладбище. Народу было  очень много, и не только с этой деревни, но и из соседних деревень. Люди знали Устинью, не только, как травницу, спасающую людей от болезней и смертей, но и как лучшею повитуху, помогающую в особо трудных родах роженицам.
   После похорон Устиньи, Матвея нашли в сарае мертвым. Он не мог жить без любимой Устиньи и повесился, написав записку, чтобы никого не винили в его смерти и, чтобы похоронили его рядом с Устиньей.

Глава72
    Ульяна долго горевала по бабушке, вздыхая и тайком вытирая платком, набежавшую слезу. Застав её как-то плачущую в саду в беседке, Полина присела рядом.
    — Пора Вам успокоится Ульяна Николаевна, чего так убиваться-то, бабушку ведь все ровно не вернуть.
   — Как же  мне не плакать, бабушка для меня была всё. Теперь я осталась  круглой сиротой. Ни отца, ни матери.
   —  Отца и бабушки нет, но вы не сирота, у вас есть родная мать, и она всегда была с вами.
    — Как это? — вытирая глаза, Ульяна взглянула удивлёнными глазами на Полину.
   — А вы вспомните, кто вам  передавал через меня подарки к каждому вашему дню рождения, когда вы были маленькой?  Или уже позабыли!
   — Нет не позабыла, улыбнулась Ульяна.  Это была добрая Фея из сказок. Бабушка очень сердилась, и всякий раз говорила, что она выкинет эти игрушки, и запрещала брать подарки от Феи.  — Тебе что, не нравятся игрушки, которые я дарю? — говорила,  сердито она. Я отвечала ей, что нравятся, и даже очень, но эти были от Феи, и я не давала их выкинуть.
   — А когда вы подросли,  и стала почти девушкой, вы не замечали, что гуляя по саду, вы часто что-то находили. Однажды вы нашли хорошенького щенка. Он так вам понравился, что вы взяли  его к себе в комнату, и ни за что, не хотела с ним расставаться. Бабушка ваша, хотя,  и была этим поступком очень недовольно, и сердилась — вынуждена была согласиться,  с тем, чтобы он жил с вами в одной комнате. Она не знала, что он спал с вами вместе на кровати. 
А вы не замечали, — продолжала  Полина, — что всякий раз, в день своего рождения, когда вы гуляли в саду,  находить  подарки.  Как-то,  на столе беседки, вы нашли совершенно новую книгу в красивом переплете, с красивой закладкой на самой интересной странице. Вы стали читать и зачитались до обеда. И очнулись, когда за вами пришла  прислуга. Книгу вы взяли с собой. Это был французский роман Виктора Гюго.
   А помните, как к вам на улице, подошла незнакомая  бедно, но со вкусом одетая женщина, голова, которой была до самых бровей повязана ситцевым платком, и предложила сшить вам красивое платье, а через три дня вручила пакет с готовым платьем, и не взяла за работу, предложенные вами деньги.
Это платье настолько вам понравилось и полюбилось, что вы одели его на помолвку со своим женихом Алексеем. И после, на все увеселительные вечера одевали  только его.
  И вы, тоскуя, по умершей бабушке, льёте слезы и говорите, что остались круглой сиротой,  нет у вас ни отца, ни матери.  Как же, вы не правы, говора это! Вы не сирота, Ульяна Николаевна, ваша мама была всегда с вами рядом, хотя бабушка запретила ей видеться и говорить с родной и любимой дочкой. Если пожелаете, узнать о своей маме больше, то я могу вам рассказать  все о ней и её жизни, с тех пор, как она десятилетней девочкой появилась в этом доме.  Я в праве это сделать, потому, что ваша мама и я подруги с детских лет и до сего времени. И я, как никто другой знаю все о ее жизни.
   Три дня Полина рассказывала  о жизни Аннушки, начиная со дня знакомства с ней и кончая сегодняшним днём. Ульяне узнала  из её рассказа не только  все о своей матери, но и об отце своем, А также о большой  их любви, и о том, как бабушка была против их женитьбы, как пыталась их разлучить. В некоторых моментах рассказа, Ульяна не могла сдержать слёз и давала им волю. По окончание рассказа, поблагодарив Полину, Ульяна сказала,
   — Я хочу, сею же минуту, видеть свою дорогую мамочку.
   — Так в чём же дело? Твоя мама ждёт тебя,  с нетерпением.

 Я не буду описывать здесь встречу матери с дочкой, которая произошла через шестнадцать с лишним лет.  Каждый читатель может себе представить,  какой она была трогательной.
Гл. 73

    Венчание молодых ,  дочери Анны, Ульяны и графа Алексея Загорского состоялось через  три недели после похорон Ольги Васильевны, в самом лучшем храме города.
На почётном месте вместе с родителями Алексея, стояла  мать невесты, Анна и рядом с ней, её отец и два брата, Иван и Владимир, одетые в дорогие костюмы, они никак не отличались от  богатых и знатных гостей, которыми была переполнена церковь. Решено было, что поведёт невесту к венцу её дедушка, Илья Савельевич.
Народу было так много что, не вместившись в храм, многие стояли возле его открытых дверей, и по обе его стороны входа.
   Полина, на правах родственницы семьи, стояла рядом с другими знатными гостьями. И с нетерпением ждала начала венчальной церемонии, после, которой все гости были приглашены к свадебному столу.
    Говоря о Полине, стояла на правах родственницы семьи, я не оговорилась, мой дорогой читатель, Полина давно была влюблена в старшего брата Анны Ивана, а если быть точным — со дня свадьбы Анны и Николая, когда она сидела за свадебным столом рядом с Иваном. Ему тоже понравилась красивая девушка, Молодые люди, влюбившись друг в друга, долго скрывали от себя и от других свои чувства. И, совсем недавно, встретившись вновь, признались, что всё это время не переставали любить друг друга, и, договорившись между собой пожениться, объявили себя женихом и невестой.
Гл. 74
  Я забыла рассказать, дорогой читатель, об одном действующем лице в этом романе. Хотя он является второстепенным героем, и не часто появляется на его страницах, но для меня он — не заурядная личность, и я должна рассказать, как сложилась его судьба после того, как погиб на дуэли его лучший друг, товарищ и господин  — Николай Николаевич.

  После похорон Николая, Силантий, решил не возвращаться в дом своего умершего господина. Выйдя за ворота кладбища, он два дня до самого темна, бродил  по улицам города, оплакивая своего барина.  С наступлением ночи, спал прямо на улице, присев у кого-нибудь дерева или забора. Однажды его нашёл там один бедняк, который жил в ночлежке для бездомных, пожалев  человека, исхудавшего  за двое суток. Он привел его в ночлежку и уложил рядом с собой на дощатую кровать, которая пустовала со вчерашнего вечера, на ней скончался престарелый старик, что очень кашлял последнее время. В этой ночлежке Силантий прожил целую неделю, питаясь, как и все его обитатели тем, что бог пошлёт. 
Исчезновения Силантия, никем из обитателей загородного дома  не было н даже замечено. Все его обитатели не отошли ещё от горя, в которое был погружен весь дом. И поэтому никого, по большому счёту, не интересовало исчезновение ординарца и слуги умершего молодого барина;  о нём как-то все забыли. Забыла о нём и Анна, но Силантий напомнил ей о себе, явившись неожиданно, как-то под вечер в её городской дом, где теперь она жила. Он рассказал о дальнейшей своей судьбе. Не желая возвращаться в дом,  в котором теперь не было тех людей
 Которых он искренне любил, и которым с радостью готов был служить. Ему стало известно, что барыня, Ольга Васильевна выгнала Анну из дома. Он не захотел возвращаться в дом своего господина. Не хотел видеть барыню, эту фурию, из-за которой, как он полагал, погиб его барин, потому и не зашёл даже за своими вещами, о чём сейчас пожалел. Их можно было продать или обменять на еду. А теперь он вынужден был побираться, просить у проходящих людей милостыню, стыдясь самого себя. Но он просил, потому что не мог терпеть голод, Надвинув шапку почти на глаза и уставившись в землю, не видя никого, кто проходил мимо, он протягивал железную кружку, и, как ребёнок радовался, когда слышал звяканье о её дно брошенных кем-нибудь медных монет.
   — Силантий ты ли это? — услышал он хорошо знакомый голо, — что случилось, мой друг? Почему ты здесь?
Силантию стало так стыдно, что он ничего не мог сказать, а только расплакался и сняв с головы картуз, стал вытирать им слёзы, которые  ручьем лились из глаз, и не было никаких сил, чтоб их остановить.
   — Вот, что, друг, давай зайдём с тобой вот в этот кабачок, что через дорогу, и ты все спокойно мне изложишь, как ты мог докатиться до такого нищенского состояния.
Накормив и напоив Силантия, он приказал ему рассказывать все по порядку, ничего  не утаивая.
   Выслушав его печальную историю, Владимир Владимирович сказал. Я завтра  отправляюсь в свою армию, Матушка моя, слава богу, поправилась, и я решил прервать свой отпуск, я всю жизнь военный человек и не могу жить на гражданке без своих солдат, которых считаю своими сыновьями. Если желаешь, могу взять тебя с собой. Силантий, услышав эти слова, так обрадовался, что со словами,
   — Благодетель вы мой! Век буду богу за вас молиться, и намеривался пасть на колени перед Владимиром Владимировичем, о тот не  дал ему этой возможности.
  — Пойдем сейчас  ко мне, — сказал он Силантию, — ты отмоешься, как следует,  переоденешься во всё чистое, и ляжешь в кровать, чтобы хорошенько выспаться, а рано утром я тебя разбужу, и мы с тобой отправимся в путь.
  Так попал я на войну, на которой сражался не жалея живота своего до тех пор, пока не получил пулевое ранение в ногу. Санитар подполз ко мне, перевязал, и  перетянули  жгутом повыше раны ногу, сказав, — терпи, солдат, как окончится эта шквальная пальба, отправлю тебя госпиталь. Превозмогая боль, я продолжал стрелять в неприятеля, а, когда прекратилась стрельба, и я попал в госпиталь, то  лишился ноги, началась  гангрена, и ничего врачам уже не оставалась, как её ампутировать.
   Эта  история, до глубины души потрясла Анну. Проникнув к нему состраданием и жалостью, она предложила  Силантию жить в её доме на правах друга семьи, но он отказался,
 —  Благодарю, Анна Ильинична, за вашу доброту, но только, извиняйте, — не привык я жить на дармовых, как говорится,  хлебах.  Не смотрите на меня, как на несчастного калеку; пусть вместо ноги у меня деревяшка,  но я полон сил и здоровья,  и могу достойно служить, исполняя добросовестно любое,  что ни есть, самое тяжёлое дело.
   Поняв, свой промах, что, не желая этого, невольно обидела замечательного человека,  Анна извинилась перед ним и сказала,
  — А согласились бы вы стать в моём загородном доме смотрителем. Дело в дом, что моя дочка после свадьбы уехала вместе с мужем в свадебное путешествие за границу, а когда вернётся из путешествия, собирается жить в доме своего мужа. Фактически дом на долгое время остаётся без хозяев. Я теперь живу в этом городском доме,  мне так удобней, это связано с моей работой, и  загородный  буду посещать редко, лишь тогда, когда мне захочется отдохнуть от дел и всех забот, и подышать свежим воздухом. О своем приезде  я буду заранее извещать вас, чтобы вы успели приготовить все комнаты и не только для меня, но и моих гостей, которые пожелают приехать со мной. 
Окончив, она внимательно посмотрела на Силантия, не обидела ли она его опять?  Но увидела, как посветлело его лицо. Радостная улыбка осветила его.
   — Вам не придется беспокоиться, Анна Ильинична, по этому поводу, вы даже, можете не сообщать о своем приезде — дом всегда будет готов для встречи с вами, а также  вашей дочерью и всеми вашими гостями.
  — Ну вот, и прекрасно! Вы можете приступать к своим обязанностям уже с завтрашнего дня. Поселиться вам можно в комнате бывшего управляющего или в бывшей моей комнате. Сами выбирайте, какая вам больше понравится. Вся прислуга в вашем распоряжении. А сейчас я предлагаю поужинать. Комната для вас приготовлена, служанка Нюся покажет вам её после ужина. Если пожелаете
принять ванну перед сном, Нюся приготовит её для вас.
Гл. 75
   В свои тридцать два года Анна выглядела молодой красивой и полной сил женщиной, её безупречная фигура приобрела некоторую округлость, но это её не только не портило, а наоборот придавало особенный шарм. Многие богатые и знатные мужчины заглядывались на красивую и очень богатую вдову, мечтая заполучить ее в жёны. Но Анна о замужестве не думала, и на предложения, которые сыпались один за другим, давала категорический отказ. Она не могла представить рядом с собой ни одного из мужчин, каким бы привлекательным он ни был. Перед её глазами стоял всегда её единственный мужчина  — Николай.
   Её мастерская работала успешно и давала хорошую прибыль
От  многочисленных заказов не было недостатка, напротив они поступали один за другим и не только  от богатых  домов  своего города, но и из других, близ лежащих городов. Анне пришлось расширить свою мастерскую, набрать в неё молодых девушек, желающих стать модистками  и обучить их своему мастерству, но и это не спасло положение вещей. Подумав, она решила открыть мастерские в двух соседних городах, в которые пригласила швей, желающих работать за хорошую оплату труда, но принимала она мастериц на конкурсной основе. Через пять лет все её мастерские давали такие хорошие доходы, каких она даже не ожидала.
   Теперь она не занималась шитьем, только составляла модели, и проверяла выполненную работу. Вскоре она поняла, что ей одной не справится с таким объемом работы. Надо подключать к этой работе  перспективных, преуспевающих в работе, хорошо владеющих мастерством шитья мастериц, что она и сделала.  Полина, верная её подруга,  всё время помогавшая ей, со временем перенявшая её мастерство, как никто другой подходила к роли управляющей.
 Переговорив с ней, и получив от неё согласие, Анна  поставила её управляющей мастерскими, предоставив ей право выбрать из работниц себе помощницу. Сама же Анна больше не участвовала в руководстве, а только слушала каждую неделю отчёты Полины.
  Уехав в свой загородный дом, она занялась воспитанием своих внуков, Двумя прелестными девочками-двойняшками, как две капли воды, похожими друг на друга, и  тремя мальчиками, детьми дочери.  А  так же  занялась благотворительностью, построив два  ночлежных дома, для бездомных нищих и открыла  бесплатную столовую. А немного позже на её  пожертвования был построен  «Дом малютки» для детей сирот.
   Переехав  из городского дома в свою загородную усадьбу, она уже до глубокой старости жила в ней. Её часто посещала Ульяна с мужем Алексеем и вместе с детьми. Гостили всегда  подолгу, а когда уезжали, оставляли  детей, которые ни за что не хотели уезжать от бабушки.
  Приезжали и её братья, Владимир вместе со своим многочисленным семейством. У него было десять детей. Приезжали и Иван с Полиной. Детей у них не было, и они взяли на воспитания у Владимира  двух — мальчика, которому было три года, и девочку четырёх лет. Когда случалось так, что приезжали в одно время все вместе, дом наполнялся звонкими голосами детей, смехом, разговорами взрослых, песнями и веселыми играми.
 Анна жила долго, она занималась воспитанием своих внуков и правнуков и была счастлива. Её все любили,  и  не только родне и близкие ей люди.