Оля не ушла из профессии. Генерал переубедил. Сказал, что сделает для неё все что сможет, и она всегда будет узнавать все тогда же, когда и он, лишь бы на передовую не лезла! Она как бы пообещала.
Думала, чисто формально. Но генерал тут же обложил её какими-то обязательствами: отчитываться, докладываться, она взвыла, потом сбежала.
Потом поссорилась с ним по телефону, и несколько дней вообще не брала трубку. В следующую командировку даже не написала ему, что была в Донецке. Чтобы не вмешивался.
Он узнал и страшно ругался. Как? Оказывается, просматривал её сюжеты. Адъютант мониторил и пересылал ему ссылки, сюжеты одобрил, нюансы сказал при личной встрече.
Его правки были полезны и по делу. Он смотрел жестче и шире, предлагал захватывать всё направление, и показывать больше взаимоотношений с тылом, с волонтёрами.
Она сделала такой материал. Волонтерам понравилось. Шефу тоже, сказал, зрители начали писать, куда денег послать. Генерал оказался прав, как всегда.
Сама бы она делала больше бытовых зарисовок, портретов, боевые эпизоды -нет, но ей пересылали сами бойцы, иногда она просила, чтобы взяли с собой их камеру. Парни хорошо снимали, правда жестко, многое её шокировало. Особенно...
Вместо Валика ей дали другого оператора, Костю. Он снимал лучше, но был таким нудным и ленивым, что уже за первую неделю она устала от него до чертей!
Она не перестала бояться войны. Изменилось другое. Война перестала быть для неё абстракцией. Она уже не могла сделать вид, что этого нет, что это её не касается. И люди, которые не бывали там у линии, казались ей..., в общем, с ними ей стало сложно.
У неё появилось много знакомых, которые понимали.
Одни этим жили: кто в окопах, кто в тылу, близко от фронта, кто волонтёрами, кто медсестрами, войну обслуживает так много людей.
Были знакомые-блогеры с Кубани, готовили в огромных котлах, прямо на трассе, тут же хлеб пекли, кормили бойцов даром. Все на пожертвования.
К ним специально приезжали с большой земли, оставляли посылки. А потом приезжали бойцы, с передовой и эти посылки забирали.
Кто-то ездил раз в месяц с теми самыми посылками.
Кто-то раз в неделю с водой или продуктами.
Это конечно была совсем другая жизнь. Аскетичная, тревожная, собранная. Камуфляжного цвета в основном. В ней было меньше праздности, больше порядка. Все делали дела, которые нужно было делать, даже когда стреляют.
Стреляли. Часто. Иногда попадали. Бывали потери.
Случайных людей почти не было.
У волонтеров, почти у всех были какие-то свои счеты с войной.
Однажды у кубанцев-блогеров она видела такую картину.
Женщина такая пожилая уже мыла посуду, огромную кучу, высоченную, долго мыла и все время плакала, слезы капали, стекали по подбородку, одна из капель висела на носу, периодически срывалась, назревала новая, снова срывалась.
К ней подходили бойцы за чистыми ложками, там стаканами. Она вытирала лицо висящим рядом полотенцем, разговаривала с людьми нормальным совершенно голосом, кивала, улыбалась даже, а после того как они отходили, снова погружался в свой плач. Снова капали с носа огромные капли, стекали по подбородку, падали в таз. Можно было подумать, что посуду она мыла своими слезами.
Вообще тут так плакали все. Если плакали. Поджатые губы, сами собой текущие слезы, проглоченный ком в горле, тяжёлый вздох. И все - на другую тему.
Чуть дальше от этой предфронтовой линии жизнь постепенно выравнивалась. Асфальт становился нормой, появлялись нарядные женщины, и штатские мужчины. Эти места она любила больше всего. Тут отпускал страх. Тревоги и беспокойство оставались. Но уже в животе поднималось ликование: Слава Богу живы! И на этот раз обошлось!
Это она читала и на лицах других своих знакомых, не военных, как и она. Тех, что приезжали ненадолго, потом уезжали домой и переваривали, каждый сам с собой, на своём месте. И там на месте они как раз и сталкивались с этим... На них смотрели как... Без понимания.
В общем, им никто не верил, вежливо кивали, но видно было, что не верят! ни единому слову! Не хотят. Не хотят знать!
"Да и ладно! Это не главное. Главное ты сама" - как говорил генерал. И она собиралась в очередную командировку.
Командировки бывали и в тыл.
Генерал предложил сделать серию про волонтеров. И она съездила
к ним в Ростов. Потом набрался целый список, и она два месяца ездила по тылам. В разные города, на разные производства.
Получилось вообще-то здорово. Целая серия фильмов. Целая цепочка производителей. Все это было так актуально для фронта. Они ещё каждый раз и доставку снимали,
и вручение ништяков. Бойцы радовались. Новым бронежилетам, курткам, но больше всего конечно обуви! Похолодало.
И конечно больше всех радовался её генерал, говорил, что успехам, но она подозревала, тому что она подальше от войны.
...
Они всего дважды виделись за это время. Генералу было не до неё. Он сдавал Херсон. Был немногословен, сер и холоден. И занят! он занят был целую вечность ! Неделю. Восемь дней. Потом ещё неделю. Оля даже не думала, что отступление, как операция требует такой подготовки.
" Ну, что ты! Это даже сложнее чем планировать наступление!" - сказал он ей, когда уже отвели войска, и остались только мирные. Он разрешил выехать на переправу, сделать репортаж.
"Я там для прессы места оставил, там будет целый взвод охраны, мирные и пресса, в общем, только для тебя этим и заморочился, постарайся задержаться где-то, напиши только где тебя найти"
....
Впечатление город произвёл тяжёлое. Как детдомовский ребенок, все уезжают, а он остаётся. Люди в городе казались растеряны и обижены. Люди на переправе - усталы и испуганы. Солдатики на пирсах и матросы на катерах были молчаливы, угрюмы и холодны, как вода в Днепре. А что тут скажешь?!
На нашем берегу кинули временный городок: медпункт, палатки для беженцев, столы и скамейки из досок, тепловая пушка, полевая кухня и туалет типа сортир. Там прибывающих быстренько кормили, сажали в автобусы и максимально быстро увозили от берега. Боялись обстрелов. Темнело, и в тепловизорах врага мы были как на ладони.
....
Оля задержалась. Костя уехал раньше, пообещал наснимать картинок в дороге и на том конце, здесь они сделали уже все что нужно, она присела в углу возле полевой кухни и набирала текст для репортажа, здесь было тепло по крайней мере.
От переправы, или где-то с реки
послышались звуки взрывов. В палатке сначала все замерли, потом метнулись к выходу. Оля тоже выскочила на улицу.
Было уже почти темно, около медпункта собиралась толпа и Оля побежала. Туда принесли уже несколько носилок и медсестры метались между новыми поступающими.
- Что? Что случилось?
- Катер разбомбили с журналистами...
- Мамочка! - у Оли перехватило дыхание. Они с Костей должны были переправляться на этом катере. Уехали раньше за тёткой, интервью брали, а она спешила к дочери.
- Там что одни журналисты?
- Да нет конечно, больше половины беженцев.
- Много раненых?
- Да, такой ужас, прямо в толпу ударило, двоих сразу убило...
-Легких человек пятнадцать и этих пятеро - тяжёлые, надо вертолёт вызывать. А тут их подбить могут.
Лёгких, это для медиков, Оля не могла остановить взгляд, он метался от одной раны к другой.
Вот человек, в белом когда-то плаще, одна половина все еще белая и шикарная, а другая, перепачканная в крови, от плеча до самого колена, это лёгкий - у него всего лишь рука, открытый перелом.
А вот девушка, у неё, разбито всё лицо, и руки, такие глубокие порезы, боже мой! все останется в шрамах! она ещё и не видит ничего, и её ведёт какая-то женщина, сама прикрывающая голову, тоже всю в грязи и крови.
Мужчина несёт на руках огромную женщину, немыслимо, как он её поднимает, женщина стонет и держится за живот. "Помогите, помогите ей скорее, доктор! " - кричит он, даже не выбиваясь из сил. Её укладывают на носилки, а он падает в обморок.
- Девушка, вы что, с ума сошли? Не снимайте - накричала на неё врач, молоденькая, как сестричка. Оля по привычке включила камеру.
- Я журналист, издание такое-то...
- Тут все журналисты, не видите?! - горько пошутила девушка.
Люди в таком состоянии действительно мало отличались друг от друга. Все были в шоке, мокрые и грязные. Люди всё прибывали, голосов прибавлялось. Раненым помогали, кто сам кому-то помогал. Было много крови и стонов.
- Оля! Оля Дабонина! - крикнул ей кто-то из глубины медпункта.
- Даня? Даня, ты ранен?! - она проскочил мимо девушки-врача, нарушая все мыслимые регламенты.
Даниил Пшеничный был её однокурсник. Оторва и бабник. Блестящий репортёр, блогер и колумнист местного канала "Таврический" ставшего за последний год нереально цитируемым.
- Даня ! Ты ранен? Даня! Боже мой!
- Даня лежал на носилках в самой глубине медпункта, он был весь мокрый, перепачканный
в грязи, бледный и весь дрожал. Нога у него была..., сильно выше колена ногу его перетягивание оранжевый жгут. А остальная нога, остальная нога лежала рядом с ним на носилках, завернутая в кусок его же штанины, как...
Оля сглотнула ком и взяла его за руку.
- Оля, Олечка, нас спасут?! Меня спасут, ты не знаешь! - Даня плакал и дрожал, и только крепче сжимал её руку - Помоги мне, Олечка! Все говорят, что у тебя тут генерал... Помоги мне. Поможешь?!
- Я не знаю, Даня... Я постараюсь... Что смогу...
- Возьми, возьми, у меня тут телефон, если он жив ещё, я снимал до самого почти конца. Хороший материал, используй, обязательно используй, будет жалко потерять, такой ценой, помоги мне ладно? Там двоих просто разорвало, - просто на глазах у меня - и он снова зарыдал, содрогаясь всем телом.
Оля плакала тоже, не отпуская его руку:
- Даня, миленький, ты только держись, ладно. Ты только не умирай!
К ним подошла маленькая докторша:
- Выйдите, пожалуйста! Здесь не место для гражданских!
- Доктор...
- Оля, Малкова Наталья, помнишь, с регионального, она погибла - Даня послушно отпустил руку и девочка-доктор вытолкала плачущую Олю из палатки.
- Доктор, миленькая, его спасут? - спросила она у девочки.
- Он не умрет. Не бойтесь.
- А нога?
- Ну, тут все сложнее. Для нейрохирурга есть ещё час. Если будет вертолёт, ну, в течение часа, то может и нога.
- Доктор, миленькая, он самый красивый мальчик на нашем курсе - Оля снова плакала и умоляюще смотрела на доктора.
У той зазвонил телефон, она сказала:
- Новикова - потом четко по военному ответила, "так точно" и "есть". Выключила телефон и сказала:
- Будет вертолёт - взгляд её потеплел, Оле показалось даже, что она улыбнулась. И без перехода зычно гаркнула в глубину палатки - Эвакуация! Готовность десять минут!
Оля проследила, как Даниила Пшеничного, и с ним ещё двоих тяжелых загрузили в вертолёт. Потом туда погрузилось ещё человек десять, может больше легких, и вертолет тяжело поднялся в воздух.
Оля проследила за беспокойным взглядом маленькой докторши, та осматривала небо. У Оли сжалось сердце. И она решила больше не ждать.
В автобус она садилась почти последней. Генерал так и не появился.
....
Генерал нашел её уже поздно ночью. Вернее, нашел её Никита, адъютант. Нашел, тут же передал по рации какую-то ерунду, типа: " Батон, я тюльпан, нашел булочку, булочка целенькая"
Блин! шифровальщики! Оля уже отошла чутка от этого шока на переправе. Но было приятно, переживает.
- Ой! Да я поседел за эту ночь! - всегда, когда они встречались у генерала так стучало сердце!
Но в этот раз оно стучало не только по её поводу. У генерала там в Херсоне случилось очень большое горе.
- Да у меня там разведчиков осталась рота. И их вчера, сука, сдал кто-то. Всех...Ну не всех...Она, конечно, не одна была рота. И сейчас эти гниды, бандеровские, ждуны блятские, моих парней к столбами скотчем приматывают. Знаешь же как они любят, твари!
У Оли второй раз за сутки случился тремор и она никак не могла его унять. Опять вспомнила эту женщину, которая мыла посуду горькими слезами.
- Да, ты понимаешь, солдаты, они солдаты. Они смерти не боятся. У каждого граната припасена для себя. На последок. Знаешь, хотя бы с достоинством умереть. А тут издеваться же будут, унижать по всякому. А они ****и, этому здорово научились за войну. Такое творят, тебе лучше и не знать! - генерала тоже трясло.
- И я, главное, спрашиваю у одного такого ублюдка, где вы этого всего нахватались. Советские же дети в прошлом? "Мы, говорит, и не умели, долго учились!" - к ним представляешь из Израиля специалистов привозили.
- Каких специалистов? - Оля даже не сразу поняла.
- Специалистов по казням, по пыткам... Давай-ка мы с тобой водки выпьем?
Вот такое у них получилось свидание. Пили всю ночь. Какой там к херам романтИк!