22 марта 1989 года в городском автобусе Тюмени поймали вора. Получилось все до нелепого мирно, и даже казалось, нарочито, маленький спектакль. На улице было под минус двадцать, и по-зимнему одетый, неповоротливый народ создавал в салоне автобуса неловкую толчею. И вдруг парень в крытой шубе, молодой, но из себя плотный, крепкий, резко обернулся и закричал:
- А ну отдай кошелек! Ты украл, я видел! – и за грудки схватил высокого, с редкими черными усиками, южанина в белом полушубке.
Народ вокруг них раздался, южанин сделал непонимающее лицо:
- Ты что? Нет у меня ничего.
Парень:
- А ну-ка вытащи руку из кармана, - и хвать южанина за запястье. Точно – кошелек. Рванул вора за отвороты полушубка и мазнул его пятерней по лицу.
Южанин, улыбаясь:
- Да выпал он у тебя, а я подобрал, - и стал трусливо угрожать, мол, выйдем сейчас на остановке и разберемся.
Парень, зло и нервно:
- Да я тебя, как хочу, сделаю! – и опять за грудки южанина.
Потом они уже мирно стояли до остановки и вместе вышли. Вроде как потерпевший вывел вора и хотел сдать его в милицию. А люди в автобусе не знали, как реагировать на произошедшее. Что украл – никто, кроме парня, не видел. А ввязываться – терять время, ведь надо тогда идти в милицию. Только один мужик и сказал, мол, сдай его.
Повлияло, наверное, и то, что вор не сопротивлялся и не пытался убегать – некуда. Наверное, был опытный и знал, что, когда убегаешь, догоняльщики найдутся. Да и парень при своем кошельке остался.
Только что-то неуловимое и необъяснимое висело тогда над нами. Горбачевское суесловие, поначалу воспринимавшееся, как освобождение от советской косности, уже начинало раздражать. Полки магазинов зияли пустотой, вводили талоны на продовольственные товары, разгорался армяно-азербайджанский конфликт, в Прибалтике расцветал национализм, мы уходили из Афганистана. Жизнь круто менялась, и еще неочевидные тогда признаки грядущей катастрофы уже свивались в толстую веревку тянущего куда-то аркана.
Вор – ну что? Поймали-не поймали – ладно. Другая жизнь, перестраиваемся….