В интернете много советов начинающим авторам о чем им следует писать, чтобы их произведения понравились читателям. Один продвинутый дядя советовал с высоты своего величия и многолетнего опыта, писать о красивых удачливых людях, чтобы они были сильными, умными и богатыми, чтобы у них все шло, как по маслу, и все давалось им просто так, без всяких усилий. А вот писать о жизни каких-то больных нищих алкоголиков и наркоманов не следует, потому что этого хватает и в жизни, перед глазами читателей и это все им порядком надоело, потому они и хотят уйти в мир сказок, но воображения у них не хватает, и они готовы заплатить писателю за то, чтобы он им помог отдохнуть от реальности. Всё логично, но этот опытный сочинитель не учел того, что чем больше люди уходят от мрачной действительности, тем больней в неё возвращаться, тем меньше хочется жить, и люди пряча свою депрессию от окружающих, потом неожиданно совершают самоубийство, пьянствуют, принимают наркотики, объедаются, в общем пускаются во все тяжкие, разрушая себя. Они становятся как раз теми, о ком писать не следует. Думаю, что задача писателя не создавать другую реальность, не приукрашать то, что вокруг, прикрывая всякие мерзости, а изменение взгляда читателей на то, что их окружает, чтобы всё это как-то принять и жить с этим в мире. Может окружающий мир совсем не уродлив, а у людей просто неверные понятия о прекрасном?
У многих людей есть не очень приятные соседи, которые напившись до беспамятства стучаться ко всем, требуя денег взаймы, и то у них что-то горит на плите, то вопли среди ночи, то они испачкают подъезд. И многие хотят, чтобы таких людей куда-то отправили подальше, чтобы они никого не раздражали своим присутствием. Много раз я слышал, что психически больные люди должны находиться в специальных учреждениях за высокими заборами с колючей проволокой наверху. Многих возмущает то, что государство платит им пенсии по инвалидности, дает им разные льготы, вроде бесплатного проезда на общественном транспорте и оплаты счетов за квартиру. Многие боятся признаться, но думают, что лучше бы всех людей с психическими отклонениями взять и усыпить, чтобы не мучились сами и не доставляли неудобств окружающим, не проедали деньги налогоплательщиков. И я бы хотел в этом рассказе показать читателям одного такого человека, который почти у всех вызывает чувство брезгливости. Я не хочу вызвать жалость к таким людям, многих из них такое чувство к ним только оскорбит их и озлобит. Мне хотелось бы, чтобы хоть кто-то понял, от кого конкретно многим хотелось бы избавиться. Жестокость возникает от недостатка информации, от непонимания объекта ненависти. Надеюсь, как бы это ни было наивно с моей стороны, что это описание одного человека сделает кого-то менее жестоким в своих пожеланиях.
На самом деле человек этот не был хикикомори, просто называл себя так, потому что не хватило терпения внимательно прочитать до конца, кто это такие. Да, у него были некоторые признаки людей с этим синдромом. Но он был весьма общительным, хотя и общался с достаточно узким кругом людей, тоже не вполне здоровыми и адекватными. Агрессивным он бывал редко, потому иногда находились и вполне здоровые люди, которых его странности забавляли, и они считали вполне допустимым смеяться над инвалидом по части психики, подшучивая над ним.
В квартире у него был ужасный бардак, которого он и его мама, вероятно, не замечали, привыкнув к нему, или и вовсе не знали, что такое порядок. В своей комнате, он плотно завесил окна светонепроницаемыми занавесками, и только маленький светильник освещал небольшое пространство на небольшом журнальном столике возле дивана, из которого торчали пружины, в том месте, где он сидел перед своим допотопным ноутбуком. Вся комната была завалена всяким хламом, в основном пустыми пластиковыми бутылками из-под пива, пиво он пил самое дешевое и крепкое, отвратительное на вкус. И пил он его тайком от мамы, которой запрещал заходить в свою комнату. Гости, тоже психически больные, приходили к нему в основном в холодный сезон, чтобы выпить, купленное в складчину, пиво в тепле. Часто он угощал кого-то с расчетом на то, что потом угостят его. Постоянно он проводил сложные подсчеты, сколько он и кому должен пива и сигарет, и сколько должны ему. Его подсчеты часто не совпадали с подсчетами собутыльников, и это было причиной их ссор.
С друзьями он говорил в основном о получении социальной помощи, о статусах малоимущего и нуждающегося, которые надо было раз в квартал продлевать, какие документы надо подавать в социальную службу, чтобы хоть часть счетов за квартиру оплатили, что подают в бесплатных столовых в качестве горячих обедов, и что дают раз в три месяца сухим пайком. Второй по важности темой обсуждения были несколько фильмов, которые он смотрел очень много раз. Смотреть что-то новое ему было как-то болезненно. Он начинал смотреть новые фильмы, которые ему советовали визитеры, но обычно у него хватало терпения максимум на десять минут. Он тут же начинал сравнивать их со своими любимыми фильмами, некоторые из которых были боевиками восьмидесятых-девяностых годов, и решал, что уж лучше посмотреть хорошо знакомое, ещё раз и в тысячный раз обсудить увиденное с гостем. Если что-то повторялось, то это действовало на него успокаивающе. И третьей редкой темой для разговоров были его рассказы о его жизни, которая была несколько лет в начале девяностых достаточно бурной, а потом, после получения инвалидности, события просто исчезли из его жизни, и за последние двадцать лет вспомнить было практически нечего.
Его отец был физиком ядерщиком, украинцем с берегов Амура. Предки его матери были белоэмигрантами, бежавшими в Латвию из Санкт-Петербурга после революции. Потому гражданство Латвии он получил по праву рождения, без каких-либо экзаменов по языку и законам. Он был последним ребенком в многодетной семье. С ним родители больше возились, больше дарили ему подарков, потому два его брата и сестра его с детства недолюбливали. Его отец умер, когда он учился в младших классах школы. Его маме, медику по образованию, пришлось пойти работать, да и шикарную квартиру из пяти комнат на Артиллерийской улице в Риге им пришлось разменять на трешку в Олайне – небольшом городке километрах в двадцати от Риги. В школу ему надо было ездить на электричке, и он начал меньше после школы общаться со своими друзьями. Учился он в специальной школе с математическим уклоном, и не смотря на плохое поведение, был отличником, ещё он учился игре на скрипке в музыкальной школе. Однако после восьмого класса он пошел учиться в техникум, и после него ему надо было ходить работать на хлебозавод, потому что денег в семье стало катастрофически не хватать.
На втором курсе техникума, у него был роман с не совсем вменяемой девушкой, которая в припадке ревности воткнула ему нож в грудь. Он выжил, перенеся очень много операций на сердце, долго ещё лежал в больницах, и в техникум уже возвращаться не стал. Все его жалели, даже сестра, которая тогда уже вышла замуж и помогала матери и брату. И тут, как раз распался СССР, и его старший брат, и сестра с мужем основали свои фирмы. И Влад, конечно, тоже захотел стать предпринимателем. Он познакомился с одним предприимчивым парнем, и они, как и его сестра начали ездить в Польшу, покупать там оптом мясо, нанимать рефрижераторы и продавать это мясо оптом в Риге на центральный рынок. Судя по его рассказам, дело было не хитрым, и много времени не требовало, а доход был приличным. Сестра подарила ему машину и дала денег на начало дела.
Если для многих начало девяностых было в основном трагедией, ведь закрывались заводы, советские дипломы перестали что-то значить, многим надо было начинать учить латышский, сдавать экзамены на получение удостоверений о его знании. Кто-то, как один из его братьев, по рабочей визе, поехали в Западную Европу. А он вместе со своим другом, сорил деньгами, ходил по ресторанам, вызывал проституток в баню, каждый день напивался, и пробовал различные наркотики. Мало того, он решил не платить налоги, да и дела его фирмы его уже не интересовали, он решил нанять управляющего и оформил на него генеральную доверенность, чтобы он «не беспокоил его по разным пустякам».
Неприятности начались с малого. Сначала две его нелюбимых подруги явились к нему в один день и потребовали, чтобы он на них женился, потому что обе были беременны от него, и делать аборты было уже поздно. Он дал им денег, и попросил его не беспокоить. Он предложил руку и сердце другой женщине, она ему отказала, он напился настолько, что выпрыгнул в окно с пятого этажа, напугав старушек, сидевших на лавке. Правда, никакой травмы он при этом не получил, кроме ушибов. Но третий удар его свалил, к нему явились кредиторы и полиция. Оказалось, что его управляющий на его фирму взял много кредитов и исчез, а полиция обвиняла его в хронической неуплате налогов. Да и дела фирмы пришли в упадок, многие розничные торговцы приобрели свой транспорт, и начали сами ездить в Польшу за мясом, лишний посредник им был ни к чему. Его друг, плативший налоги в отличии от него, но не имевший капиталов для открытия своего магазина и покупки грузового транспорта, закрыл фирму и уехал работать в Англию на фабрику. А Влада посадили в Сизо, и ему светило лет десять заключения.
Его мама, решила во что бы то ни стало спасти своего сына от столь длительного срока заключения. Однако адвокат говорил, что мало что может сделать, разве что оправдать действия Влада его невменяемым состоянием. У его мамы было много знакомств в области медицины, и она устроила так, что после года в следственном изоляторе, он оказался в психиатрической больнице, где у него быстро нашли множество психических заболеваний и после года в больнице он получил вторую группу инвалидности и оказался уже в двухкомнатной квартире в промышленном районе Риги. В одной из комнат он просто решил похоронить себя заживо. Так как трудового стажа у него вообще не было, у него была не пенсия, а пособие по инвалидности, которое тогда было совсем мизерным. В основном он лежал на диване и смотрел телевизор, курил и пил пиво. Однако денег на алкоголь не хватало, потому он начал накапливать разные таблетки, которые ему выписывали психиатры и съедать их сразу, после чего он становился совсем невменяемым и совершал то, из-за чего его мама вызывала скорую помощь и его на месяц забирали в изолированное отделение психиатрической больницы. То он в этом невменяемом состоянии, обливал себя подсолнечным маслом и орал, лежа на диване, то бегал голый на улицу, то маму начинал бить.
Общаться с ним уже никто не хотел, разве что один человек считавший себя художником, с которым он ранее курил траву. Художник тот был явно психически болен, вечно слышал голоса, был не в состоянии работать, жил за счет родителей, которые купили ему отдельную квартиру, которую оплачивали и привозили ему продукты. Влад называл этого художника Гудконтент, такой у него был ник в интернете. Правда с этим другом они вечно ссорились напившись, или обожравшись таблеток. Мама Влада копила деньги на дорогое лекарство от гепатита, но вскоре государство начало предоставлять это лекарство бесплатно, и он благополучно вылечился от этой болезни.
Как-то раз Влад ел свои любимые куриные ноги. Зубов у него было мало, и он глотал практически не жуя. Длинная тонкая и острая кость воткнулась ему в горло. Он побежал к маме, которая некогда окончила медицинский институт, и спросил, что ему делать. И мама велела ему съесть побольше еды, чтобы протолкнуть кость в желудок, где она должна была перевариться. Однако воткнувшаяся в пищевод кость только ещё глубже вонзилась, он начал харкать кровью, а через пару часов ему стало так плохо, что у него поднялась температура и он начал терять сознание. И только тогда его мама решилась вызвать скорую помощь. Медикам удалось его спасти, и он очнулся в хорошей больнице с трубкой в горле и под капельницей. Но вскоре он захотел покурить и посмотреть телевизор, потому выдернул трубку из горла, вытащил все капельницы и убежал домой в больничной рубахе. Ехал босиком в мороз на двух транспортах с пересадкой в центре. Покурив, он согласился поехать обратно в больницу на вызванной мамой скорой помощи.
В восемнадцатом году сильно подорожали табачные изделия, а пособие у него было восемьдесят евро в месяц, и их он часто пропивал, и денег на сигареты у него не было, потому он собирал окурки, и просушивал их на утюге. Один из гостей, бросивший курить, отдал ему пару своих трубок, чтобы он не мучился с самокрутками из газеты. Курил он строго по расписанию, и отсчитывал затяжки. Чтобы лучше запьянеть от пива, он начал его нагревать в электрочайнике у себя в комнате и потом, обжигаясь, пить его из блюдечка. С одеждой у него проблем не было, родня, хоть и не любила его, но отдавала ему одежду и обувь. В еде он часто привередничал, не хотел выбирать горячие обеды на суповой кухне, да и крупы, макароны, и прочие продукты, которые ему выдавали, как малоимущему раз в три месяца, он часто отдавал соседям и знакомым. Иногда его мама отваживалась на больных ногах добраться с ним до кафе и купить там себе и сыну что-то вкусное. То, что они ели в кафе, можно было купить в супермаркете, намного дешевле, но им хотелось самоутвердиться таким образом.
Чем реже он пил пиво, тем чаще он начинал объедаться психотропных лекарств. Клонозепам психиатры ему выписывали редко, но он принимал то, что ему выписали на месяц за неделю, а потом, принимал голоперидол, чтобы его не мучили панические атаки. Под воздействием клоноземпама он был более или менее спокойным, но когда у него не было этого препарата, он принимал очень много циклодола, который вызывал у него галлюцинации и тогда он начинал творить то, за что потом месяц находился в первом отделении психиатрической больницы. Ему там очень не нравилось, потому что он не мог там постоянно пить кофе, его там давали выпить не больше одной чашки в сутки, и то если это кофе кто-то принесет. Его маме было тяжело с больными ногами навещать его там и носить ему туда кофе, сигареты и лакомства, которые в больнице давали только раз в день и в ограниченных количествах. Но там он иногда договаривался с санитаром, который выдавал несколько сигарет в день за уборку туалета. В больнице он со всеми дружил, чтобы его угостили кофе или сигаретой, поделились с ним чем-то вкусным. Столь интенсивное общение в течении месяца его истощало. К тому же там он не употреблял алкоголь и не злоупотреблял лекарствами. Брат и сестра не хотели навещать его в больнице и привозить ему передачи от мамы, принципиально. То и дело он конфликтовал с одним из своих племянников, которому не нравилось, что его дядя, пусть и нездоровый, но нападает на бабушку.
Как-то раз старший брат Влада, владевший небольшим столярным цехом, попытался взять его на работу, поручил ему шлифовать вручную рельефные поручни перил. У брата были проблемы с персоналом после того, как он не выплатил задолженности по зарплате. Влад тоже на пару недель упорного труда никаких денег от брата не получил, после чего работать отказался. Друг Влада, Гудконтент, то и дело пытался устроиться то дворником, то печатником, то охранником, но в силу того, что порой он вел себя совсем неадекватно и агрессивно, дольше недели нигде он проработать не мог, а заработанные деньги тут же пропивал или покупал наркотики. Хотя один раз он несколько месяцев проработал в типографии, где толерантно относились к его странностям.
Влад часто декларировал свою принадлежность к православной церкви, но за много лет побывал в церкви только один раз. Он тогда решился рассказать батюшке о своих грехах, исповедоваться, но ему сказали, что попа на месте нет, и Влад на него очень сильно обиделся, и больше в церковь не ходил. Библию он, конечно, читать даже и не пробовал, ему и так было ясно, где добро, а где зло. Если ему удавалось кого-то перехитрить, прежде всего свою маму, то это было для него добро, а вот если кто-то обманывал его, то это было зло. Часто он чего-то требовал у лика Христа, который он вырезал из журнала и наклеил на стену. А если было совсем плохо, то он у него уже просил, избавить его от страданий тем или иным способом.
Как и многим людям Владу хотелось чем-то гордиться, но вот с предметом для гордости у него возникли трудности. Он иногда говорил, что у него абсолютный музыкальный слух, что он мог бы играть на скрипке, но обычно после такой гордости его собутыльники предлагали ему поиграть в переходе хотя бы на гитаре, чтобы насобирать мелочь на пиво. Потому об этом он предпочитал не упоминать. Говорить о хороших оценках в школе для особо одаренных было как-то неудобно, об этом он поминал только вскользь. Главной его гордостью было то, что он русский, и она выражалась в том, что он в отличии от мамы не говорил на латышском и внимательно смотрел шоу Владимира Соловьева. В них постоянно повторяли одно и то же, потому они его не раздражали. Как-то раз, напившись, в минуту ненависти в этом шоу, он разбил кулаком плазменный телевизор, и был этим тоже очень горд. Из-за своей любви к Путину он рассорился с многими людьми, которые ему иногда помогали материально. Всех, кто бурно не восхищался умным на его взгляд Путиным, он называл фашистами и объявлял своими личными врагами. Он искренне верил в то, что скоро российские войска придут в Латвию и его пособие по инвалидности увеличится раза в три. Во время пандемии он получил несколько единовременных пособий, а потом и его ежемесячное пособие повысили до ста пятидесяти евро, и окурки он собирать перестал.
Здоровье его мамы с каждым днем становилось всё хуже и хуже. Приехал из Англии его брат, и заявил, что после смерти мамы Влада тут же отправят в пансионат, квартиру продадут и деньги разделят. Владу очень не хотелось оказаться в пансионате. В психиатрической больнице он общался со многими людьми из пансионата, которых на время переводили в больницу из-за плохого поведения. Ему рассказали, что в пансионате часто происходят потасовки из-за сигарет и денег на выпивку. Да и в комнатах там селят по два, а то и по три человека. От пособия дают только двадцать процентов на карманные расходы, работать пансионерам в том же пансионате тогда запретили. Мысли о будущем его сильно угнетали, то и дело он порывался копить деньги на отдельное жильё. Хотя потом он узнал, что если он останется без жилья, то ему, как инвалиду второй группы государство обязано предоставить социальное жилье без очереди. Это его успокоило, как и информация о том, что лишить его дееспособности будет трудно для братьев и сестры. Но в то же время он понимал, что без мамы с домашним хозяйством он не справится, потратит пособие за неделю, и некому будет ему стирать одежду и готовить есть, а главное, некому будет его поддержать морально. Иллюзий по поводу верных друзей у него не было. Он вполне отдавал себе отчет в том, что никому из них он не интересен, если нет выпивки.
Да, здоровому человеку с Владом общаться будет скорее всего неприятно, но для своей мамы он самый дорогой на свете человек, за которого она очень переживает, понимая, что после её смерти её младшего сына ничего хорошего не ждет. Ей бы очень хотелось, чтобы нашлась какая-то женщина, которая заботилась бы о её сыне, но она прекрасно понимает, что это едва ли возможно. Одна женщина согласилась пару раз заняться с Владом сексом по скайпу, но это было один раз, потом общение оборвалось, когда та женщина узнала о размере доходов. Как-то раз он познакомился на сайте знакомств с одной женщиной. Они созвонились, он предложил ей встретиться, собрался пригласить её в кафе, чтобы угостить её крем-брюле, которое сам очень любил, выклянчил у мамы на это пять евро. Женщина, пригласила его к себе домой, но предупредила, чтобы у него при себе было пятьдесят евро за час эротического массажа, ни на какой другой секс она была не согласна. Услышав об этом Влад очень разозлился, и надолго потом прекратил посещение того сайта знакомств...