Утром разговорились с подругой об изобразительном искусстве. Я в очередной раз озвучила свой постулат, что мне в живописи мало одной только техники — мне всегда не хватает поэзии. Чтобы восхититься работой, мне нужна какая-то мысль, фантазия, переработанная история, стоящая за этим. Созвучной этой мысли оказалась экскурсия по Тель-Авивскому музею изобразительных искусств с Владимиром Раевским вечером этого же дня.
В начале экскурсии Владимир подчеркнул, что он журналист, а не искусствовед, но тем его расследовательский взгляд без «что имел в виду автор» оказался куда приятнее и интереснее. Владимир сразу поставил задачу: доказать нам, что такой музей, какой существует в Тель-Авиве, несмотря на схожесть интерьера со многими мировыми музеями, мог появиться только здесь и только в это время.
Через почти два десятка ключевых имен он раскрыл полную хитросплетений судеб людей и картин историю музея изобразительных искусств Тель-Авива. Экспозиция музея — это кладезь шедевров, попавших сюда вопреки и благодаря стечениям исключительных обстоятельств.
В первую очередь историю музея, как и историю города, невозможно представить без Меира и Цины Дизенгоф, а также его первого директора Карла Шварца, которого угораздило открыть Еврейский музей в Берлине меньше чем за неделю до прихода к власти национал-социалистической партии. Прежде чем переехать в здание, где музей находится в наши дни, он располагался в доме самого семейства Дизенгоф на бульваре Ротшильда. Именно там 14 мая 1948 года состоялась церемония провозглашения независимости Израиля, о гласят записи на окнах нынешнего здания. Ныне на бульваре Ротшильда в «Доме Дизенгоф» находится музей Независимости Израиля.
В фойе музея невозможно не приметить две гигантские работы: написанную в 1989 году специально для музея Роем Лихтенштейном, пионером поп-ап живописи, который долго шел к своему стилю; и Якова Агама, созданную по законам переливающейся картинки «2 в 1», которую Владимир назвал «кинетической», поскольку, чтобы увидеть оба рисунка, надо поменять угол зрения, причем необходимо пройти достаточно большое расстояние.
Через личное отношение Владимир обратил внимание в основном не на самых известных художников. Так он поведал нам истории:
о чудесном излечении Р. Дюфи от ревматоидного артрита, чья картина «Музицирующие ковбои» открывает экспозицию;
о взаимоотношениях М. Шагала и М. Дизенгоф и о появлении картин первого в коллекции второго;
об эмигрировавшем из советского местечка во Францию в 1925 году Иссахаре-Бере Рыбаке и его картинах, привезенных в Бат-Ям его вдовой и не выставляющихся в Израиле;
о еврействе Модильяни, проявившемся даже в портрете Гастона Модо;
о большой коллекции копий Ван Гога (к творчеству которого я испытываю искренний трепет после прочтения книги Ирвинга Стоуна «Жажда жизни») с рисунков Милле — аж из двух («Прядильщица» и «Пастушка»);
о междувоенном расцвете творчества Александра Архипенко, мастера кубических скульптурных картин, многие из которых он бросил в Европе, уезжая в США, но они оказались спасены и теперь находятся в коллекции музея;
о мизантропе и затворнике Ури Лессере, о котором доступно не так уж и много сведений, но Владимиру удалось найти на дилерских аукционах не только многочисленные копии, но и неизвестный ранний вариант экспонируемой картины «Ландшафт Голштинской Швейцарии»;
о пианистке Фелиции Блюменталь, которая, благодаря изворотливости мужа Маркуса Мицне, счастливо пережила Вторую Мировую в Бразилии и которую запечатлели Кеес ван Донген, Эрвин Дом О-Зен и французский художник японского происхождения Цугухару Фуджита, чьи четыре картины мы имели счастье лицезреть;
о несправедливости несерьезного отношения к стилю Климта на фоне портрета Фредерики Марии Беер;
о пире во время чумы и о дадаизме, проиллюстрированные картиной Марселя Янко «Бал в Цюрихе».
За пролетевшие в мгновение полтора часа я предала переоценке свое требование к произведениям изобразительного искусства как к отражению судеб, движения мысли, отношения к миру художников. Убедившись в своих взглядах вновь, хочу добавить, что нам часто не хватает наглядных историй, способных оживить литературу, музыку, изобразительное искусство, ведь очень часто они являются зашифрованными и не очень носителями удивительных явлений.
Хочется отметить, что, во-первых, Владимиру удалось доказать ими особенность планиды Тель-Авивского музея, что он и поставил задачей. Во-вторых, он тонко, без нарочитости провел параллели между сегодня и тогда. В-третьих, выборка господина экскурсовода была полна поэзии.
28/9/2023