( юмористический рассказ)
Стою возле забора по колено в некошеной траве ( надо будет покосить, но ещё сначала починить косы, у меня их три и все сломались, хотя электрическая ещё не сломалась) , жалюсь крапивой. Я смотрю за соседями. Пётр косит уже 2 часа, он будет косить сегодня до позднего вечера, не устанет ни на мгновение, возможно не будет обедать, но мне не уследить, будет ли он обедать, хотя интересно. Наблюдаю за Петром минут 5 - 8 ( время тяжело оценить точно, оно ускальзывает ) и ухожу на второй этаж, буду читать книгу.
Очень долго выбираю. Наверное Байрона почитаю, про дона Жуана. Читаю. Очень скучная книга, не читайте её. Кто его произвёл в классики? Наверное какие-то проходимцы. Байрон навёл на меня сон, а ведь я думал сегодня много поработать. Но нет , сила воли выходит из меня, как из воздушного шарика. Ложусь на диван, Байрона кладу на грудь, ещё борюсь со сном.
Сплю.
Просыпаюсь. Силюсь вспомнить, что же приснилось. Опять думаю про Петра и Маринку. Когда же я их возненавидел? Это сделалось постепенно. Когда-то мы общались, ещё тогда, когда у меня была жена и ребёнок. Но потом они перестали со мной здороваться. Мне бы не следовало впадать в ненависть и принимать на свой счёт, поскольку они ни с кем не здороваются , кроме людей которые входят в интерес их дома. Разные строители, бурители, сварщики, бульдозеристы, электрик дядя Павел Степанович из 36 ого дома с красной крышей. Люди появляются из небытия, помогают строить им дом и снова проваливаются в небытие и стираются из их памяти.
Сейчас пойду поработаю, я делаю гараж. Сейчас, только посижу чуть.
Да, и мы полные антиподы. У нас есть только одно общее. Сколько я здесь живу, у меня и у Маринки с Петром всегда идёт стройка. Только их дом прирастает и лоснится, а мой тоже растёт разными постройками, но он рушится и ветшает.
Прихожу в гараж и кидаю четыре лопаты песка в бетономешалку, цемент, воду, жму кнопочку. У меня будет здесь пол когда-нибудь. Я бы тоже мог здесь всё устроить не хуже чем у них. Но я творческий человек, и я не могу вот так уйти целиком без остатка в постройку своего дома. Вот сейчас возьму и пойду за грибами. А они за 10 лет ни разу не были в лесу. А ещё у меня здесь Бермудский треугольник. Здесь пропадает уйма вещей, или вещи перемещаются с одного места в другое так, что потом их не найти.
Я уже не в гараже, лежу на диване, смотрю соревнования в бассейне по телевизору, ем солёную рыбу. Опять думаю про Маринку и Петра. Я бы про них не думал так много, если бы не задумал одну дерзость. И эта дерзость треплет мне нервы. Потому, как я уже решился, а я человек слова. И если решаюсь, то уже не сворачиваю.
Сейчас расскажу, как они перестали со мною здороваться. Сейчас, только громкость убавлю у телевизора.
Вначале мы общались, вместе радовались первым постройкам. Потом началось отчуждение, особенно когда я остался без семьи. Но я работал над этим , я продолжал общаться, интересоваться. Потом она раз не поздоровалась, второй. Думаю, может случайно? Стою специально и смотрю на неё, пронзаю взглядом…она гребёт жёлтые, гнилые листья граблями. Вот наконец посмотрела.
- Тебе нечем заняться?
Её дух сразу победил моего. Он вышел из неё и сразил мой дух. А я ведь так хотел быть лёгким и непринуждённым, когда бы я обличил их. У меня была фраза: «Соседушка, ты почему не здороваешься, али зазналася?» Я должен был очень запросто сказать. Но тут я увидел, что мой голос будет дрожать. И никакого фокуса не выйдет, и я стушевался, ушёл к себе, пил вино.
Сейчас я тоже пью вино, вы могли бы догадаться, что я не просто так ел солёную рыбу.
Человечки в бассейне прыгают с тумбочек, снуют руками, гонятся друг за другом, одна камера такая, что я их вижу из под воды.
А от Петра я просто отстал, он наверное и сейчас ещё мог бы здороваться со мной и говорить о всяких безделках потому, как он мягкий человек и интеллигент. Но он был всегда такой, как будто я отвлекаю хирурга по пути к операции. Он отвечает, но он не со мной, где-то там в трубах нового котла. Глаза не живые, я знаю, материя убивает душу. Не только вино, я вот пью вино, но я знаю, что оно меня убивает, а материалисты не знают. Материя всасывает тебя, и ты больше не видишь, что на свете есть люди. И потом уже не нужно здороваться с человеком потому, что это пятно рядом с тобой, пятно сливается с общим фоном. А с фоном зачем здороваться.
Я допиваю вино из горлышка и ставлю бутыль на пол.
У меня сосед был в городе хиппи. Я звал его лжехиппи. Он тоже ни с кем не здоровался и не смотрел в глаза. Да ты же предал свою идею, хиппи!
Пью вторую бутылку.
Сейчас я уже говорю вслух. Раньше были просто мои мысли.
Ты же предал свою идею. Да, ты увидел, что люди порабощены условностями, карьерами, мещанствами, одеждой, прической. И ты хочешь быть свободным от этого.
Свободным он видите-ли хочет быть. Мол мне всё равно, что обо мне подумают.
Эх, у меня всего три бутылки вина. Очень мало, поскольку я очень взвинчен. Хоть бы они уехали. Я сегодня точно осущесвлю.. осущесвлю…осуществлю. Это трудное слово.
Но зачем ты освободился, хиппи, если ты меня, человека.. Человека не видишь! Ради чего эта свобода? Это рабство.
Освободись! А потом приди и обними меня.
Чую жар в груди у меня. Он вырвется огнём из груди, когда они завтра уедут. Огонь не свершившегося братства. Нам дали задание, а мы не свершили. Я тоже среди них, я тоже не возлюбил никого и я тоже в скорлупе.
Подхожу к зеркалу и вижу, что лицо в слезах. Я знал, что я плачу, просто захотел посмотреть, как оно выглядит. Очень красиво. Оно конечно безобразное, в морщинах, но оно и прекрасное.
Я принесу завтра свободу Петру и Маринке. Я сожгу им дом.
Кто ты такой, чтобы спасать других? Скажите вы мене. Спаси сначала себя.
Знаю я это. Ну хватит вам. Будет. Будет. Знаете ли вы, что мы все связаны. И спасая Маринку с Петром, я быть может спасаю себя! Я же говорил, что ненавижу их, а когда я спалю им дом, то я освобожусь от ненависти, они освободятся и я тоже, я смогу любить их.
Я запинаюсь о кресло и лечу через него. В падении я даже что-то подумал другое, не то про что весь день. Но я упал не из за вина, я даже не открыл третью бутылку. Это я не правильно повернулся , не осторожно.
Я встаю, иду, но почему-то опять падаю. Но это не из-за вина. Что я выпил то всего две бутылки и с утра чекушечку.
Я просто хочу полежать на полу, глядя на стол снизу вверх. Это же свобода, лежишь где хочешь, любишь людей. Почему так? Чтобы любить людей и освободиться от материи, от всяких планов и карьер нужно напиться, или чтобы пришла война. Война придёт и освободит их всех. Вот так вам, хотели сидеть в своих скорлупах, так получайте. Не захотели возлюбить, так получайте. Нет, неправильно. Не можете возлюбить, так вот вам война, чтобы смогли. Война это лекарство.
Я рыдаю от ужаса, что человечество ждёт война. Мне очень жалко человечество. Почему они все не общаются? Здесь раньше деревни ходили друг к дружке с гармошками, день деревни отмечали, ещё сорок лет назад. Всхлипывая, засыпаю. Видела бы меня сейчас моя мама. Она пришла бы, укрыла меня одеялом. Она у меня очень добрая, была. И есть.
Я вижу сон, теперь я его даже вспомню, когда проснусь. Люди вышли из своих скорлуп, они щурятся от яркого света, глаза ещё не свыклись, они обнимают друг друга с такой силой, будто только что все спаслись от шторма на корабле. Все висели на волоске от смерти, потом волосок ещё истончился, но потом кто-то их всех спас. Они обнимаются от счастья. Тут и лжехиппи и маринка с петром, и человечки из бассейна, все пришли в мой сон, и ещё тысячи людей и это не лжебратство физкультурников или прочих глобалистов, или идейных людей, это настоящее братство такое, которое нельзя построить искусственно.
Просыпаюсь, шум в ушах, солнце в разгаре. Действовать. Они наверняка уехали.
Да, так и есть, машины нет. Силы воли тоже нет, вчера была. Но я человек слова, иду за канистрой с бензином. Что я буду делать в тюрьме, там не будет вина?
Забор 2 метра с уступчиками, перелезаю. Никогда не видел изнутри участок Петра и Маринки. Очень красиво, как в раю. Ровный газон, куча бетонных тропинок, деревья, фонтан посреди участка, не выключен, значит они сегодня вернутся, там внизу, знаю , пруд с рыбой, посреди этого рая стоит огромная яблоня, увешанная сочными плодами. Это древо познания добра и зла. Я знаю, Маринка с Петром не вкушали от древа, иначе бы они знали про добро и зло. Но они точно живут без этих категорий. Странно, что они тогда не ходят голыми. Но это ирония конечно.
Поливаю бензином стену дома. Бензин красноватого отлива потому, что это смесь для Хускварны. Смесь стекает по кирпичной кладке, красное на красном. Я уже не так сильно горю желанием сжечь дом Петра и Маринки. Иначе я не поливал бы кирпичную стену, полил бы пристройку или крыльцо. Но всё равно дом может погореть, когда огонь схватит окно стеклопакет. Чикаю зажигалкой, сидя на корточках, подношу огонь с мокрой стене. Бах, вспышка обдаёт мне лицо теплом и опаляет брови. Хорошо я плеснул.
Я не хочу сжигать им дом. Кто я такой, что решил встать между Богом и Маринкой с Петром? Почему я вмешиваюсь в их судьбы? Как я решил, что освобожу и спасу их? А может я толкну их в ещё большее зло. Они не понесут такой потери, особенно Маринка, она проклянёт меня и превратится в ведьму. Будет летать до смерти на метле над лесами и не навидеть всех. Не будет этого.
Снимаю куртку и бью ей огонь. Огонь и сам уже потух на стене, горит только окно. Очень красиво. Я всегда любил смотреть огонь. Кто не любит? Огонь символ жизни и смерти, он символ вечности, он живой, переливается, играет, но он и убивает. Куртка побеждает огонь, на доме остаётся черное пятно, мне оно нравится, но Петру с Маринкой не понравится.
Кто я такой? Сегодня я уже не так сильно люблю людей, как вчера. У меня же есть бутылка вина.
Опять лезу через забор. Нахожу дома вино, штопор, стакан, банку шпрот и хлеб. Иду обратно, лезу через забор. Теперь я сижу в беседке у Петра и Маринки, пью вино, смотрю на древо познания добра и зла. Интересно, во сколько они вернутся? Пью вино и снова люблю людей. Я полюбил их сразу, как вспомнил про бутылку. Это конечно ложная любовь. Хотя от сна не отрекаюсь. Сон был истиной.
Мы не смогли победить материалистов, и поэтому будет апокалипсис. Мы это служители добра.
Идёт вечная война материалистов и носителей ценностей. Но всё запуталось.
И мы , которые носители, мы не вытянули, не возлюбили..
..и потому апокалипсис.
Или вы думаете, что вы потянули, что это только я не потянул и потому говорю так.
А ну хорошо, хорошо. Значит это я не потянул, это значит только я не возлюбил, а вы значит с крылышками.
Вино действует на старые дрожжи, я распаляюсь, пойду посмотрю пруд с рыбой, а то могу опять сжечь дом Петру и Маринке.
Пруд с рыбой Петр и Маринка обложили камнями. Рыбка приплыла, высунула мордочку из мутной воды. Налим чтоли? Никогда не понимал в рыбах, дядя мой, он бы сказал кто это. А у них ведь в доме есть алкоголь. Лом наверное в ящике с инструментами. Мне его не сломать. Эх, опять через забор лезть.
Я лезу через забор. Сижу долго на нём, штормит. В детстве хотел быть капитаном. Какой однако сегодня ветер.
Похоже меня хорошо накрывает вином, к себе я тоже перелезаю через забор, а не иду через калитку.
Лом валяется в траве, покрытый росой, чёрное на зелёном. Был бы он мне нужен для работы, искал бы пол дня.
Возвращаюсь, ломаю входную дверь. Так вот как они живут! Здесь тоже рай, только буржуйский. Но во мне нет зависти, я не пролетариат, который мстит, я брат, который пришёл к брату и сестре, здесь всё наше. Вот холодильник стоит - наш, баночки наши, колбаску возьму. Нахожу выпивку, знаю, что они почти не пьют, но напитки очень хорошие.
Пью виски, кушаю колбаску, кусаю прямо так, от батона. Слышу звук мотора, гляжу через занавесочку, вернулись мои ребятки, хорошие, суетятся открывают ворота, Петя за рулём, Маринка открывает. Пойду прилягу в кроватку, отдохну. Я не сильно устал, просто я хочу, чтобы было как в сказке «Маша и медведь», они сначала скажут, кто сидел на моём стуле, потом кто ел из моей тарелки, и потом найдут меня в кроватке, а я убегу от них к дедушке с бабушкой. Медведи тоже были материалисты, у них вся душа ушла в кресла качалки, а Маша ребёночек, она блаженная.
Слышу, Маринка кричит на улице, нашла черное пятно на стене, я же говорил, что оно не понравится. Потом Петя тоже громко ругается, оба ругаются. Затихли, наверное сообразили, что я в доме. Очень долго тишина стоит. Мне кажется, что я успел заснуть.
Раздаётся страшный истеричный крик Пети где-то почти над моим ухом.
- Лежи где лежал.
Потом.
- Я целюсь в тебя ружьём, не вздумай что-то выкинуть.
- Сейчас приедет полиция, - это Маринка.
Слышно, что Петя здорово трусит. Сейчас я его ещё сильнее испугаю. Я притворюсь приведением, как Карлсон: он надел простыню на голову, а у меня будет одеяло. Вскакиваю на кровати с одеялом на голове, тяну руки в сторону Петра и Маринки.
- Бя, бя, бя!
Бах.
Выстрел сносит меня с кровати, пахнет порохом. Одеяло слетает, я начинаю в конвульсиях выгибаться и сгибаться. Вижу себя как бы со стороны, а потом и вообще со стороны.
- Серёга. Это же Серёга, идиот, ты зачем залез к нам.
Подбегает ко мне, держит за куртку, зачем-то берет за руку, у него шок.
- Козёл. Забрызгал нам всё кровью, - это Маринка.
- Нужно скорую вызвать.
- Не надо. У него предсмертная агония, ты ему прямо в сердце влупил.
Петя вскакивает, ходит, хватается за голову, он испачкался в моей крови, но он не обращает внимания, что пачкается. Маринка изучает стену, на сколько она попортилась выстрелом.
- Даже сюда забрызгал. Да не переживай ты. Закон полностью на нашей стороне.
- Ты что, думаешь я сейчас боюсь тюрьмы? Это же Серёга был, сосед наш, мы же дружили раньше. Он же просто идиот, я не должен был убивать его.
- Этот идиот чуть не сжёг наш дом.
- Да гори синим пламенем этот твой дом!
- Ага, теперь это оказывается только мой дом.
- Ты думаешь вообще хоть о чем-нибудь кроме этого дома? Ты одержима этим домом.
- Не истери, - она садится на стул, кладёт ногу на другую, раскуривает сигарету.
Петя идёт на веранду, доливает виски в мой недопитый стакан, пьёт.
- Не трогай стакан, на нём отпечатки.
- Да пошла ты.
Залпом целый стакан осушает.
- Он идиот был, но хороший. Я бы никогда не стрельнул, если бы ты не накрутила меня этим домом. Он нас тогда ночевать пускал, миллион лет назад, кормил сосисками. Он человеком был.
Петя плачет.
Надо же, эти слёзы обо мне. Пете открылось, что я был человек прямо в тот момент, когда он в меня выстрелил, и с меня слетело одеяло. Как и всякое откровение, оно было непостижимо и несказанно. Жалко, что я про него хуже думал, чем он был. Нужно было продолжать здороваться с ним тогда, когда я был ещё живой. Нужно было бороться за его душу, здороваться, разговаривать. Мы все не хотим бороться друг за друга потому, что так легче.
Что я сейчас буду говорить о себе на небе?Я ведь знаю про это: в чем застану, в том и сужу.
Я погиб в пьяном виде, спровоцировал человека на убийство, сломал дверь, поджигал, ел чужую колбасу, пил чужой виски. Попробую рассказать, что я приходил спасать душу Петру и Маринке. Петру даже спас. Возможно спас. Надо же Петя застрелил меня, но он хороший, Маринка не застрелила и она не хорошая. Как все не линейно в жизни. Ошибается тот, у кого всё линейно и по полочкам.