Благовещенский погост. Глава 6

Юрий Владимирович Ершов
             ГЛАВА   6.  КАК   САШКА   В   ЦЕРКВИ   РАЗУВЕРИЛСЯ.

                Спой мне, птица, сладко ль душе без тела?
                Легко ли быть птицей – да так, чтоб не петь?
                Запрягай мне, Господи, коней беспредела.
                Я хотел пешком, да видно, мне не успеть…

                Б. Г., внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов

        Первые три года учёбы пролетели для Александра незаметно. Он даже не предполагал, на каком высоком уровне в духовном сердце России преподают богословие. Да и само догматическое богословие распадалось на триадологию – учение о Святой Троице, ангелологию – учение об ангелах, антропологию – учение о человеке, хамартологию – учение о грехе, понерологию – учение о зле, христологию – учение о природах Иисуса Христа, сотериологию – учение о спасении, экклезиологию – учение о церкви, иконологию – учение об иконах, сакраментологию – учение о таинствах и эсхатологию – учение о последних судьбах мира. Помимо богословия преподавали библеистику, историю христианства и Церкви, греческую христианскую литературу, русскую духовную словесность, историю и теорию церковного искусства. Голова шла кругом от такого обилия информации. Несмотря на высочайшую квалификацию преподавателей и несметные залежи сокровищ библиотеки Московской Духовной Академии, очень трудно было объять необъятное. А тут ещё новый Ректор академии, епископ Верейский Евгений, решил возродить преподавание древних языков, что позволяло выпускникам самостоятельно работать с первоисточниками. Никогда Сашка, учась в школе, никакой тяги к иностранным  языкам не имел. Но здесь, осознав, какие это возможности перед ним открывает, учил древнегреческий, латынь, древнееврейский и арамейский с настоящим самоотречением.

        Суточного времени на учёбу не хватало, и послушания, которые напоминали Сашке  армейские наряды, позволяли немного отвлечься и навести хоть какой-то порядок в собственной голове.
 
        Каждую сессию Попов удивлял экзаменаторов глубиной и фундаментальностью своих познаний. Преподаватели академии не могли понять, зачем такая подготовка человеку, не собирающемуся заниматься в дальнейшем наукой, а мечтающему о скромном уделе приходского настоятеля. Один только профессор истории христианства и Церкви и христологии, архимандрит Дионисий, не видел в этом ничего странного. Этот энергичный сорокалетний человек, непревзойдённый знаток своих предметов, слывший в академии страшным вольнодумцем и бунтарём, давно с интересом изучал Сашку и считал, что подобный типаж ему понятен.

        Единственное, что не складывалось у Александра в академии, так это отношения с однокурсниками. Все они пришли в семинарию по отцовским стопам. Не раз и не два наш герой вспомнил слова отца Георгия о том, что священнослужение – это такая работа. Причём работа, судя по всему, не только тяжёлая и благородная, но и весьма прибыльная.

        Сашку никогда нельзя было назвать человеком общительным, а разговоры о новых мобильных телефонах, дорогих машинах, связях в правительственных кругах и патриархии, выгодных женитьбах ему просто претили. Большинство этих ребят, за исключением приехавших сюда учиться с Украины, отслужили срочку в армии.  Но и служили они совсем по-другому, чем наш герой. Кто-то писарем, кто-то поваром, кто-то при штабе, кто-то весь срок пролежал в госпитале, как мнимый больной.

        Особенно позабавило Александра противостояние, развернувшееся с первого курса между северянами и южанами. К северянам относились ребята из Москвы, Московской, Владимирской, Ярославской и Тверской областей. Эти были поумней, получше учились, да и приходы их папаш побогаче. В их среде «Джип Черокки» считался нормальной машиной. С северянами Сашка ещё как-то мог общаться. Они всё же признавали, что необходимым условием прибыльной работы является хорошее богословское образование. Южане, к которым относились ребята из наших южных регионов и с Украины, поразили нашего героя дремучим невежеством и гипертрофированным стяжательством. Всё у них укладывалось в концепцию «дораха-бахато». Чёрную зависть они испытывали к северянам, отцы которых обеспечивали более мощный старт в жизни. Те ездили на джипах, а для южан старый «мерин» уже был достижением. Больше всего поразили Сашку ребята с Украины. Познакомившись с этими будущими духовными пастырями, их сребролюбием и предрасположенностью ко лжи, можно было не удивляться, почему в процессе своей истории Украина постоянно скатывалась к униатству.

        Однокурсники платили Александру полной взаимностью. Он не понимал, как можно относиться к служению Богу, как к доходной работе. Они не понимали, как в его возрасте можно быть таким глупым идеалистом. Уже на первом курсе за ним закрепилась репутация «блаженненького». Правда «блаженненького» опасного, которого лучше не задевать, а то можно получить очень резкий ответ, сопровождённый действиями. Сам Сашка с грустью осознавал, что христианин из него не получается: вместо любви к ближнему своему всё большее место в его душе занимала ненависть. 

                …………………

        Ректор академии епископ Верейский Евгений занял свой пост в то же самое лето, когда в семинарию поступил Саша Попов. И со всей свойственной его бурной и деятельной натуре энергией начал совершенствовать учебный процесс, вводить новые необходимые дисциплины, приглашать в академию талантливых учёных-богословов, укреплять научно-методическую и материально-техническую базу главного духовного высшего учебного заведения страны. Немалую помощь во всех его начинаниях оказывал ему архимандрит Дионисий, ставший для Ректора надёжной опорой. Тем неожиданней для епископа Евгения было услышать от него однажды:

        - Владыко! А Вы помните такой советский анекдот о том, что у нас запустили не только Спутник, но и сельское хозяйство, а сажают не только кукурузу?

        - Как не помнить, Ваше Высокопреподобие. Только к чему, друг мой ситный, ты это говоришь?

        - А говорю я это к тому, Владыко, что запустили мы с Вами грандиозный учебный процесс, но и тех, кого готовим к пастырскому служению, запустили тоже.

        - Не томи, говори яснее.

        - Да куда уж яснее. Вы за два года познакомились со всеми преподавателями академии, и Вам удалось всех их сделать своими единомышленниками. Так?

        - Так.

        - Так вот, я Вам теперь предлагаю: а пообщайтесь-ка Вы со всем курсом 95-го года набора. Много времени не займёт, там всего 52 человека. А закончите своё общение Александром Поповым.

        - Это которым Александром? Героем-чеченцем, так много нового и интересного мне рассказавшим на экзамене по понерологии?

        - Да, именно с ним. Этот парень резко выпадает из общей тенденции. Сажаем-то мы цветочки, а вырастают херочки. Скоро нас заслуженно можно будет назвать академией по подготовке хапуг.
 
        Расстроился епископ Евгений. Но педагогическое чутьё архимандрита Дионисия он уважал и решил в точности последовать его совету. Общение с однокурсниками Сашки Ректора ужаснуло. Последним он вызвал к себе студента Попова.

        Александр зашёл в кабинет Ректора, который принял его, поднявшись навстречу. Этот небольшого роста человек, неполных сорока лет, очень рано полностью поседевший, поражал своей энергией и харизмой, лицо и глаза у него были очень живые и выразительные.

        - Благословите, Владыко!

        - Благословляю тебя, Аника-воин!

        Сашка не смог сдержаться и рассмеялся:

        - Простите, Ваше Преосвященство, просто меня так же называл один очень близкий мне человек.

        - Вот и славно, - улыбнулся епископ Евгений. – Я тоже, Александр, хочу с тобой поближе познакомиться. Все преподаватели наперебой тебя хвалят. Правда, хвалят по-разному. Архимандрит Дионисий считает, что ты человек необыкновенных способностей и будущий подвижник. А вот отец Игнатий говорит, что ты одержим гордыней и вознёс себя над всеми сотоварищами. Что ты на это скажешь?

        Отец Игнатий преподавал литургику – теорию и практику богослужения. Этот предмет очень любили все Сашкины однокурсники, ведь он непосредственно приближал их к вожделенной цели – доходному приходу. Попов же к обрядовой части относился совсем холодно, что не могло не наложить отпечаток на отношения с преподавателем этого важнейшего предмета. Относились они друг к другу с отцом Игнатием, мягко говоря, прохладно.

        - Нет, Владыко, никуда я себя не вознёс. Просто скорбно мне.

        - Что же тебе скорбно, сыне?

        - Скорбно мне, что самая лучшая духовная академия страны, где самые лучшие и образованные преподаватели, готовит обычных заурядных стяжателей и лицемеров.

        От такой прямоты Ректора передёрнуло. Его лицо неожиданно сделалось суровым:

        - Ты говори, юноша, да не заговаривайся. Забыл, что Христос сказал в Нагорной проповеди? Так я тебе напомню. «Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоём глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего».

        - Ваше Преосвященство! Я помню Нагорную проповедь и стараюсь строить свою жизнь по ней. Но стихи четвёртый и пятый главы седьмой Евангелия от Матфея больше бы подошли, если бы мы рассматривали отношения настоятеля и его паствы. А мы ведём речь о будущих пастырях, и не просто пастырях, а подготовленных в элитной духовной академии. Здесь бы более подошли слова Христа из того же Евангелия: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царствие Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете».

        Ректор горестно опустился в своё кресло. Сашкины слова огорчили его окончательно – точно такие же выводы сделал он сам в результате бесед со студентами, проведённых по предложению архиепископа Дионисия. Он долго молчал, потом всё-таки счёл нужным сказать:

        - Да, палец в рот тебе не клади. Прав ты, мальчик, совершенно прав. Вот ты говоришь, духовная академия у нас элитная. Это так. Но есть и обратная сторона медали. В элитной академии и учатся дети элиты. А элита у нас, что в стране, что в Матери Церкви, сам видишь – какая. Только ты не думай, что все священники такие, как эти на джипах с дорогущими телефонами. В священство приходят и в возрасте, и из совсем провинциальных семинарий. И многие, говорю тебе, юноша, многие идут по зову сердца. А образование тут, наверное, всё-таки не самое главное.

        Епископ Евгений замолчал и посмотрел на Сашку с отцовской заботой и беспокойством.

        - Одного только я боюсь, мальчик, чтобы жизнь не сломала тебя. Знаешь, часто бывает, что чистые душой и светлые первые и ломаются.

        Александр ответил с участием:

        - А Вы не бойтесь за меня, Владыко. Меня жизнь уже испытывала на прочность, и ломать пыталась. Ничего. Пока держусь.

        Ректор встал, подошёл к Сашке и перекрестил его.

        - Ну, иди, милый. Да пребудет на тебе моё благословение.

                …………………

        Дело было на третьем курсе, в самом конце апреля. Последние две пары, лекция и семинар, стояли по христологии. Тема – Никейский символ веры и суть арианской ереси. В первый лекционный час архимандрит Дионисий напомнил студентам исторический аспект арианского спора от Первого Никейского собора в 325 году до Первого Константинопольского собора в 381 году. На втором часу он разъяснил христологическое значение Никейского символа веры, показал отличия от него арианства, от учения самого пресвитера Ария до такого радикального учения, как аномейство. После этого профессор раздал студентам список необходимой для ознакомления литературы и сообщил, что семинарское занятие проводится самостоятельно в библиотеке МДА.

        - Ну, а уж если кто-то все эти премудрости сам преодолел, и хочет со мной поспорить, чьё учение правильно, никейцев, ранних ариан или аномеев, - я полностью в вашем распоряжении.

        Студенты потянулись в библиотечный корпус. В аудитории остался только Сашка Попов.

        - Ну, что, сержант Попов, - всё читал, всё понял, а теперь хочешь спросить моё мнение? – Дионисий как будто читал Сашкины мысли.
 
        - Я подозреваю, Ваше Высокопреподобие, что Вы считаете правыми ариан, а из них из всех предпочитаете непримиримых последователей Аэция и Евномия? – Александр не остался в долгу.

        - А пойдём-ка мы с тобой, Рэмбо-переросток, в Пафнутьевский сад, - предложил отец Дионисий. – Апрель-то, какой выдался – благодать Божия! Там и поговорим без лишних ушей.

        Они вышли через ворота Водяной башни с территории Лавры, дошли до Крещенского пруда и присели на скамейку, с которой открывался красивый вид на пруд и зацветавшие яблони.

        - Всё правильно ты понял, дружище Александр. Арианская ересь – это последняя попытка честных людей путём утверждения о неединоподобии Христа Богу-Отцу сохранить рациональность Учения Иисуса. Никейский же символ веры и тринитаризм окончательно утвердили контроль Церкви над учением.
 
        - Это что же получается, отец Дионисий? Понять и осмыслить в Святой Троице ничего не возможно, поэтому извольте слушать, как мы трактуем и делать то, что мы говорим. Так что ли?

        - Именно так. Поэтому, начиная с Первого Константинопольского собора, это уже не Учение Христа, это – Учение Церкви. А знаешь, кто из ариан в стремлении к истине пошёл до конца?

        - Полагаю, аномеи, учившие о неподобии Сына Отцу во всём?

        - И не просто аномеи, а последователи Евномия, которые считали Иисуса Христа не Бого-человеком, а человеком, по делам его почитаемым Сыном Божиим. И имели они в виду вовсе не чудеса.

        Сашка задумался и посмотрел на архимандрита Дионисия с изрядным удивлением.

        - Это что же получается, Ваше Высокопреподобие, ни чудес не было, ни Святого Воскресения?

        - Нет, кое-какие чудеса были. Учитель был великим врачевателем, поэтому исцеления и то, что потом назвали изгнанием бесов, имело место. А вот  всё остальное… Извини, Александр, мы всё же в конце XX века живём.

        «Ох, и везёт же мне с учителями, - посмеялся про себя Сашка. – Одни оказался стяжателем, второй, кажется, вообще безбожник». А вслух процитировал Булгакова:

        - Так, стало быть, так-таки и нету?

        - Смотря, с какой стороны посмотреть, мой друг. Если с точки зрения Святой Матери Церкви, которая пичкает нас сказками о Жизни Вечной, а сама в любой исторический период подгребает под себя столько власти над людьми, сколько это возможно, - так-таки и нету. А если с точки зрения величайшей личности, которую мы за заслуги Его считаем Богом, с точки зрения Человека, сформулировавшего чудесное по красоте учение о том, как жить правильно, и не побоявшегося пойти за это учение на мучительную смерть, - безусловно, есть.

                …………………

         Как не старался Сашка возлюбить ближнего своего, в один прекрасный день в начале четвёртого курса холодная война с сотоварищами полыхнула у него не хуже арабо-израильского конфликта. Отец Игнатий проводил семинар по литургике, так любимой будущими ловцами душ человеческих. Был он как всегда на высоте, и не только обучал студентов правильно проводить обряды, но и давал им множество ценнейших советов, касающихся практических сторон пастырской деятельности. В конце семинара преподаватель слегка увлёкся и стал объяснять студентам, как должен вести себя настоятель, чтобы прихожане больше жертвовали на храм. Нет, конечно, до такой хитрости, как «Ну, что же ты не сказал, мил человек, что у тебя кот крещёный!» игумен Игнатий не дошёл, но и простых незамысловатых примеров профессионального мастерства оказалось достаточно, чтобы кулаки у Попова непроизвольно сжались.

        Наконец, семинар закончился, и студенты высыпали подышать чудесным сентябрьским воздухом перед следующей парой. Как назло, Сашка оказался рядом с пятью парнями из Орла, Курска, Воронежа и Ростова-на-Дону. Они живо обсуждали, что отец Игнатий мудр, конечно, но их отцы сто очков ему вперёд дадут в разводе прихожан на пожертвования. Вот тут-то нашего бравого десантника и перемкнуло. Капитан Зловедов был непревзойдённым специалистом в рукопашке и учил их на совесть. Три короткие связки и две «мельницы» - все пятеро южан улеглись отдыхать. На шум выбежал  отец Игнатий:

        - Ты что же делаешь, мерзавец?!

        - Изгоняю торгующих из Храма, - ответил Александр спокойно и с издёвкой.

        - Что?! – казалось, что толстенький игумен сейчас лопнет от злости. – Ах ты, паскудник! Вышибу тебя из академии! А ну-ка, марш за мной к Ректору!

         Ректор был немало удивлён, когда в середине учебного дня к нему в кабинет буквально вкатился отец Игнатий, волоча за собой студента Попова.

        - Благословите, Владыко!

        - Христос меж нами, друг мой! – епископ Евгений вскочил со своего кресла. – Что случилось?

        - Вот! Извольте видеть. Приволок аспида!

        - Аспида не вижу. Вижу студента четвёртого курса Александра Попова. Что он натворил?

        - Избил до полусмерти пятерых своих сотоварищей. При этом богохульствовал и поносил Господа нашего Иисуса Христа!

        Ректор аж рот  открыл от изумления:

        - Да неужто? И как же он Его поносил?

        - Передразнивал Христа и утверждал, что изгоняет торгующих из Храма!

        Тут уж епископ Верейский не сдержался и покатился со смеху.

        - Вот что, друг мой дорогой, отче Игнатий, ты подожди пока в приёмной. А я ему сейчас учиню допрос с пристрастием и, если что, сожгу еретика проклятого на костре. Пепел, конечно, тебе продемонстрирую.

        Владыка Евгений не смог перестать смеяться, даже когда они остались с Сашкой вдвоём.

        - Что же мне с тобой, воякой, делать? Ведь ты так в праведном гневе своём всех нас, грешных, переколотишь, не смотря на чины и звания.

        Попов стоял, потупившись, и молчал.

        - Давай, рассказывай, что произошло и как? – было видно, что случай Ректора откровенно позабавил.

        - Виноват я, Владыко. Готов понести наказание, да и поделом мне будет, - после этого Сашка кратко и не снимая с себя вины, рассказал о происшедшем.
 
        - Ну, хорошо, - ответил епископ Евгений, - ну, отчислю я тебя из академии. А кто тогда людям Слово Божие будет нести? Знаешь, по дорогому мобильнику и из окна джипа это довольно несподручно делать. В одном я только не уверен – правильно ли ты свой жизненный выбор сделал. Может быть, тебе стоило после армии в военное училище поступать? Ты же воин по натуре своей. Сам-то что думаешь?

        - Да какой я воин?! Я уже навоевался – мне хватило! А мечтаю я, Владыко, только об одном. Закончить четвёртый курс, чтобы меня в сан рукоположили, и получить приход. Приход чтобы был бедный и в глуши. Чтобы были там простые и бесхитростные люди. И нести им с любовью Слово Божие, а не деньги с них вымогать.

        Ректор посмотрел на Сашку и задумался.

        - Ну, приход-то я тебе, кажется, уже подобрал. Именно такой, о каком ты мечтаешь. А вот с рукоположением в сан есть одна проблема. Чтобы стать иереем, ты должен быть в браке. А у тебя, насколько я знаю, нет никого на примете. Хоть и не благословляется жениться на девушке, с которой знаком меньше года, я на это глаза закрою по моей любви к тебе. Ты только сделай правильный выбор. Времени-то уже совсем немного осталось. Посмотри, какие лапушки и душеньки на иконописном факультете обучаются.

        Епископ Евгений перекрестил Александра.

        - Вот тебе моё благословение, изгоняющий торгующих из Храма. Иди учись, а ко мне позови отца Игнатия.

        Наш герой вышел из кабинета Ректора растроганный и встал на колени перед преподавателем литургики:

        - Простите меня от души, отец Игнатий!

        Знаток богослужебных обрядов по натуре был человек незлобивый и перекрестил раскаявшегося грешника:

        - Бог простит, и я тебя прощаю.

        Сашка подходил к учебному корпусу совсем в расстроенных чувствах и не замечал, что говорит сам с собой.

        - Господи, за что так тяжело испытуешь? Ну, откуда мне жену взять меньше, чем за год? Никого я в жизни не любил, кроме Ленки, да не мне ты её предназначил. И что мне теперь делать? Ты же Всеведущий, вот и скажи!

                …………………

        Архангел Гавриил подошёл к Господу Богу, который в виде Святой Живоначальной Троицы сидел за столом с чашей красного вина.

        - Господи! Там к Тебе опять этот Сашка Попов обращается. Ответишь ему?

        - Как же он Мне надоел со своими метаниями, никакого покоя. Скажи ему, что Меня нет.

        - Бесполезно. Архимандрит Дионисий уже говорил, что Тебя нет. Не верит. Так что делать?

        - Ладно, иди. Я что-нибудь придумаю.

        То ли Господь Бог чувствовал Себя неловко перед Сашкой, потому что послал ему в начале жизни слишком много испытаний, то ли ситуация с пятью студентами-южанами, оказавшимися в партере, наводила на  определённые размышления… Так или иначе, но ровно через неделю после разговора в кабинете Ректора приключилось такое, что иначе, как Божьим Промыслом, объяснить нельзя.

                …………………

        Занятия закончились, и Александр шёл через Лавру в общежитие, погружённый в себя и ничего не замечая вокруг. Неожиданно дорогу ему преградила девушка в элегантной длинной юбке, чёрной курточке и платке.

        - Наконец-то я нашла тебя! – с этими словами Ленка бросилась ему на шею.

        Он не мог поверить в реальность происходящего. Да она ли это? Как изменилась за три с лишним года! Похудела, окончательно повзрослела, глазища всё такие же большущие, только почему-то совсем невесёлые, как будто много испытаний выпало.

        - Лена, веди себя прилично, здесь такие проявления чувств на людях не благословляются.

        - Да плевать я на всех хотела! Я нашла тебя! Ты хоть думал обо мне эти три года?

        - Я думал о тебе каждый день. Только что это меняет? У тебя своя жизнь, у меня – своя.

        - Всё изменилось, Саш. Да, я была неправа тогда. Бог меня достаточно наказал. Мне нужно с тобой поговорить.

        Они вышли из Лавры и пошли к Ильинской слободе мимо Келарского пруда. Ленкина история оказалась банальна до зевоты. Она любила Алексея, такого взрослого, мудрого и  талантливого. И, как и все любящие женщины, уже считала, что он принадлежит ей и только ей. Но у него были свои мысли на этот счёт. Он думал о своём творчестве, будущем, и меньше всего думал о семье. Как пел он в одной своей песне,

        В каждом городе жизнь своя.
        Над головою крыша, под крышей семья.
        Крики детей, с женой пререкания,
        Все цели намечены, известны заранее, -
        Это очень приятно, но тем не менее,
        Я выбираю самоустранение.

        И весной 98-го Алексей решил попытать счастья и объективно измерить свой талант в Калифорнии. Ленка в эту новую концепцию никак не вписывалась. Горе навалилось на неё стопудовым грузом и раздавило бы совсем, если бы не вспомнила она про мальчика, попросившего у неё фотографию, уходя в армию.

        - Я только теперь поняла, что я тебя люблю, - она опять обняла его и заглянула ему в глаза. – Саша, неужели ты меня теперь оттолкнёшь?

        В голове его метались самые разные мысли. Были среди них и мстительные: «Надо бы тебя оттолкнуть, гадина, как ты мне тогда показала моё место». Были и слезливо-сентиментальные: «Но ведь ты – единственная любовь моей жизни, родная моя, я никого никогда кроме тебя не любил». Возобладала трезвая еврейская рациональность, унаследованная нашим героем от отца.

        - Даже и не думай, - не оттолкну. Я тебя всегда любил и теперь люблю. А ты выйдешь за меня замуж?

        Меньше всего Ленка ожидала такого развития событий.  Живя с Алексеем, она привыкла к тому, что мужчина – существо чрезвычайно эгоистичное, самолюбивое, ранимое и обидчивое. А тут, вдруг, такое…

        - Как замуж? Прямо сейчас?

        - Нет, не сейчас. В мае. Перед моим рукоположением в сан. И самое главное. Готова ли ты стать женой священника и разделить со мной мою судьбу и все её тяготы?

        - Да, мой хороший, я готова.

        - Тогда в следующую субботу я приеду к отцу Георгию просить твоей руки.

        Когда Сашка явился на приём к Ректору и отрапортовал ему, что его задание выполнено, невеста найдена, знаком он с ней уже более четырёх лет, девушка целиком положительная, воцерковлённая, дочь настоятеля Спасской церкви в Уборах протоиерея отца Георгия, епископ Евгений только присвистнул:

        - А ты точно уверен, что тебе нужно становиться священником, а не офицером? Шучу, чадо, шучу… Ну, что ж, получайте благословение от родителей, и я вас тоже благословлю.
 
                …………………

        На тёплый приём в Уборах Сашка не рассчитывал. Он осознавал свою вину: три года назад он забыл о своём первом учителе, как будто его и не было, оправдывая себя тем, что тот, как оказалось, не слишком соответствует этому высокому званию. Отец же Георгий много всего повидал в жизни, и годы делали его только мудрее. Он принял нашего героя с распростёртыми объятиями, это было похоже на возвращение блудного сына. Хозяин дома бросил все дела, и они вместе с матушкой Анастасией и Ленкой сели пить кофе. Поначалу Александр подумал, что Елена подготовила родителей к предмету его визита. Но оказалось, что она ни словом не обмолвилась. Отец Георгий во всех подробностях выспрашивал, что из себя сейчас представляет образовательный процесс, ахал и охал, сравнивая теперешнюю учёбу с теми далёкими годами, когда он сам был семинаристом, превозносил до небес епископа Верейского Евгения за его заслуги перед академией.
 
        Спустя полтора часа Сашка окончательно сделал вывод, что его предложение будет для родителей Лены неожиданностью.

        - Отец Георгий, матушка Анастасия, а я ведь не просто так к вам приехал, у меня дело есть.

        - Наверное, тебе нужно помочь с распределением. Что ж, давай помозгуем насчёт этого.

        - Как раз с распределением у меня всё в порядке. Ректор для меня сам приход подобрал. Дело совсем в другом – я хочу просить у вас руку вашей дочери.

        За столом повисла напряжённая тишина. Наконец, её прервал отец Георгий:

        - Вот что, девочки, пойдём-ка мы с Сашкой прогуляемся через липовую аллею к пруду.

        Когда они вошли в старый усадебный парк, отец Георгий достал сигарету и закурил.

        - Послушай, мальчик, я хочу, чтобы ты понял меня правильно. Я люблю свою дочь, но и ты мне, поверь, не чужой.

        Сашка молчал и почтительно слушал.

        - Ты ведь застал начало истории с этим её музыкантом, думаю, и всю историю она тебе рассказала?

        - В общих чертах. Но это не моя история, и она меня не касается.

        - Наивненько, - сказал Ленкин отец, глубоко затягиваясь. – И про аборт она тебе рассказывала? О, по лицу вижу, - не стала. Нет, сделали его удачно, прости Господи! Если бы я знал, лучше бы её убил! Понимаешь, в семье священника дети обязательно должны быть, а если вы из-за неё не сможете их иметь, и что?

        - Бог милостив, отец Георгий.

        - Бог милостив, это – да! Только, Сашка, не подходите вы друг другу. И дело тут совершенно не в тебе. Она – натура увлекающаяся. Ты не представляешь, что за страсти там были. И вот, он её бросил, укатил в Америку. А она тут же вспомнила о тебе. Тебе не кажется всё это странным?

        - Я не в праве её судить. И никто не в праве.

        - Хорошо. А как ты представляешь вашу совместную жизнь? Я же знаю тебя, как облупленного! Приход ему сам Ректор подобрал! Представляю себе этот приход для идеалиста и бессребреника! Это, наверняка, медвежья глушь чёрт знает где!

        - Я пока ничего не знаю об этом приходе, но, скорей всего, Вы правы. Мне главное, чтобы там жили простые бесхитростные люди, которым я мог бы проповедовать Слово Божие.

        Отец Георгий посмотрел на него, как на юродивого, и закурил ещё одну сигарету:

        - Эх, Саша, Саша! Это я, кретин, во всём виноват! Нечего было тебе голову дурить. Из тебя, может быть, военный нормальный получился бы. Ну, ты будешь проповедовать там Слово Божие простым бесхитростным людям, а она-то что будет делать?!

        - А она будет регентом церковного хора.

        - Нет, ты всё-таки самый настоящий солдафон. Тебе что-либо объяснять бесполезно. Она согласна выйти за тебя замуж и разделить твою судьбу?

        - Да, согласна. Мы на эту тему говорили очень подробно.

        - Мы, конечно, с матушкой Анастасией вас благословим. Только вот что я тебе скажу. Когда всё пойдёт не так, как ты задумывал, не пеняй на старого человека, который тебя обо всём предупредил и который к тебе относится, действительно, как к родному сыну.

        Сашка с глубоким чувством обнял отца Георгия.

                …………………

        Несмотря на все народные приметы, обвенчались Александр с Еленой в конце мая 99-го в семинарской церкви Иоанна Лествичника. Обряд венчания светло и радостно совершал сам Ректор академии. И жених с невестой, и отец Георгий с матушкой Анастасией, и даже, как ни странно, мать Сашки были в тот день совершенно счастливы.
 
        В июне студент Попов, как обычно, блестяще сдал экзамены за четвёртый курс и был рукоположен в иереи епископом Верейским Евгением. А через две недели отец Александр по предложению Ректора академии был определён Митрополитом Владимирским и Суздальским Евлогием настоятелем Свято-Введенского храма в селе Флорищи Кольчугинского благочиния.

        Сразу после распределения к отцу Александру подошёл архимандрит Дионисий, заговорщицки подмигнул и сказал шёпотом:

        - Ну-ка, пойдём воздухом подышим.

        Они дошли до своей скамейке в Пафнутьевском саду.

        - Да, мой друг, вот так у нас поступают со строптивыми студентами и религиозными фанатиками.

        - Что-то я не пойму Вас, отец Дионисий, о чём Вы?

        - Я, конечно, понимаю, - Митрополиту Евлогию нужен настоятель в этом Богом проклятом селе, а нашему Ректору лестно, что он такого Пересвета подготовил. Но не слишком ли это жёстко по отношению к тебе?

        - А что такого жуткого в этих Флорищах творится? – Сашка посмотрел на профессора с удивлением.

        - Я так понимаю, что о Благовещенском погосте ты ничего никогда не слышал? – вопросом на вопрос ответил Дионисий.

        - Нет, не приходилось.

        - Хм, тем лучше. Езжай туда спокойно, обустраивайся на месте и ни о чём плохом не думай. Но будь осторожен и наблюдателен. А я обязательно заеду к тебе на зимних каникулах и много чего порасскажу. Полагаю, к тому времени ты уже будешь готов слушать мои байки и небылицы.

        - Спасибо Вам за такое участие, учитель.

        На зимние каникулы отец Дионисий к Сашке не приехал. Больше они никогда не виделись. Каждый пошёл своею дорогой, а поезд пошёл своей. Архимандрит всегда с головой погружался в учебный процесс, и в каждом новом наборе обязательно находились сильные и независимо мыслящие студенты, типаж которых  был ему понятен.