До Ровного или в Ровно

Пётр Вакс
Михаил Петрович вышел на автомобильную стоянку, про которую можно было сказать так: ее заливала влага и заполняли звуки. Влага весело падала сверху в виде снега и дождя, причем веселилась каждая капля и снежинка: они с неслышными воплями «Ууууххх!» спускались на землю, как парашютисты. А вот Михаилу Петровичу было не до смеха. Он не любил осадков, но еще больше не любил громких звуков. Ведь звуки, заполняющие автостоянку возле супермаркета, пронзали уши и сверлили мозг.
– Харьков-Полтава, Харьков-Полтава! Полтава-Харьков! Едем в Харьков через Полтаву! – зычно покрикивал молодой мужчина с левой стороны Михаила Петровича.
Он не замолкал ни на секунду, беспорядочно варьируя очередность имен городов. Видимо, в уверенности, что так интереснее. Для большего привлечения внимания у него на груди висела большая белая картонка с четкой черной надписью: «Харьков», и ниже, чуть мельче – «Полтава».
– А вот кому в Ровно!!! – завопили с правой стороны Михаила Петровича. – Едем в Ровно! До Ровного, в Ровно, доровноговровно! Скоро выезжаем! Ровно-до-Ровного!!!
Да так знатно завопили, что правое ухо ненадолго оглохло.
– Прилуки!!! – взвыли басом спереди. – Прилукиприлукиприлуки!
Михаил Петрович хотел проскочить поскорее к супермаркету, куда он в общем-то и направлялся. Но сзади его догнал и наподдал в спину рев:
– Полтавахарьков, Потавахарьков!
Рев этот был так могуч, что без труда схватил Михаила Петровича за шиворот и остановил.
Ситуация становилась непредсказуемой.
Бедный пенсионер затравленно огляделся. Его окружали сплошь молодые, сильные, с округлыми плечами и выдающимися животами мужчины. Каждый имел на груди большой плакат, и каждый кричал во весь голос, подпрыгивая от усердия. Капли и снежинки с ужасом огибали зазывал, они не хотели погибнуть в этих разверстых, как кратеры вулканов, ртах.
Михаил Петрович сердился сам на себя. Ведь каждый раз он забывал о крикунах на автостанции, и каждый раз заново попадал в эту ловушку.
– Батя, надо ехать в Прилуки, – пробасил один богатырь и тронул Михаила Петровича за рукав.
– Поехали в Харьков, отец! – взяли его за плечо с другой стороны. – Пора двигаться!
Его окружили. «Зачем я поперся в этот супермаркет! – застонал про себя пожилой мужчина. – Скидка по понедельникам, видите ли! Чтоб вы пропали со своей скидкой! Несколько раз я тут проходил мимо них, и каждый раз они все громче кричали, все теснее становились так, что не пройти. Они начали меня узнавать! Я погиб».
– В Полтаву выезжаем, папаша, садись скорее! – рявкнули спереди.
И Михаил Петрович таки погиб бы, то есть его увезли бы из Киева, что одно и то же. Уволокли бы, бесцеремонно усадив в автобус до Полтавы, Харькова, Прилук и Ровного, умыкнули бы на все четыре стороны. Еще и денег за билет содрали бы немеряно. Но этот последний вопль такой поражающей взрывной волной дунул на тщедушное тело пенсионера, что оно вылетело из толпы зазывал.
И побежало изо всех сил назад, к метро, домой. В покой и телевизор, в не ездить на край света за полкило сахара на развес подешевле, а пить чай черт бы его побрал вприкуску с заскорузлыми от возраста леденцами.
И уже в тепле и неподвижности думал лениво Михаил Петрович: а интересно, как оно там, в Прилуках? Почем кило сахара? И в Ровно хорошо бы когда-либо съездить... Или все-таки до Ровного?