Странная девушка, подумалось сразу, когда она втиснулась в автобус с огромным чемоданом. Потому что она встала на ступенях так, будто они с чемоданом наконец нашли свое место в жизни и никуда, никогда, ни за что с него не сойдут. Выше ей не надо подниматься, зачем выше? – и здесь хорошо; ее подруга, тоже с чемоданом (автобус шел на вокзал), напрасно кричала «Маша, Маша! Поднимись, Маша! Как же я?!» Место в жизни такие девушки не уступают никаким подругам, пусть подруга едет следующим автобусом, ищет свое собственное место, а не претендует на ее, Машино. Дверь перед носом подруги закрылась, автобус тронулся, но через квартал остановился, чтобы подобрать двоих мужчин. Надо вам сказать, что Маша разместилась на своем месте в жизни со всеми удобствами, как и полагается, но беда в том, что такие места таят в себе скрытые опасности; например, дверь открывается внутрь и может прижать чемодан, ногу, руку и даже голову, если сунуть ее не туда. Маша вся целиком стояла там, где «не туда», и казалось странным: как она не понимает, что ее сейчас зажмет? – ведь ей лет 20 (на самом деле, может, 18 или 23, но удобнее ведь округлять до 20-ти, это такая удобная цифра), и не может быть, чтобы она до сих пор, дожив до своих двадцати (ну хорошо, восемнадцати) никогда не ездила в автобусах и не сталкивалась с дверями, которые только и мечтают, как бы пассажира прижать, и ничего другого в жизни им не надо. Вот ведь у нее такой большой красивый чемодан, и часы на руке, и заколка в прическе – значит, она откуда-то знает, что дорожным вещам нужно вместилище, времени – измерялище, прическам – придерживалище; кто-то ведь ей объяснял, что нужно ходить в пальто, а на ноги натягивать сапоги. Но этот кто-то явно забыл предостеречь ее от коварства дверей в автобусах, потому что дверь открылась внутрь и прижала нашу Машу, и даже вывернула ей руку, которой она держалась за поручень, но кто-то из добрых пассажиров схватил Машину руку, дернул и высвободил. Однако – внимание! – она не собиралась уступать без боя свое место в жизни, и осталась стоять где стояла, и два здоровенных мужика втиснулись между Машей и закрытой теперь уже дверью, а те пассажиры, кто наивно хотел выйти на этой остановке, с криками «Остановите!!!» прорвались по салону ко второй двери, которую бы мы назвали первой, если считать сзади. Пассажиры, кто подогадливее, сразу поняли, что останутся тут навсегда, и принялись задолго до своих остановок расчищать дорогу назад; а на следующей остановке я видел собственными глазами, как огромный мужчина с гигантским чемоданом сумел все-таки выйти наружу мимо Маши и ее чемодана, которые и не думали кого-то пропускать. Ведь ей дали этот чемодан и сказали ехать на вокзал, так что она доедет, будьте спокойны. К тому же уверяю вас, что
решимость
гнев
растерянность
боль
жадность
хозяйственность
желание кого-нибудь задавить
стремление к цели
– нисколько не отражались на ее лице. На нем не отражалось даже равнодушие, хотя в это трудно поверить, но вы уж поверьте, я сидел на переднем сиденье и видел это гладкое лицо без всякого выражения, и мне становилось страшно, как если бы меня засасывала черная дыра, хотя лицо было белым и на первый взгляд человеческим, тем не менее я тоже решил выйти задолго до своей остановки. И вышел через вторую, если считать спереди, дверь.