Один очень талантливый художник решил нарисовать Ангела. Всю свою художественную жизнь он рисовал всякую страшную ерунду: демонов, смерть, разлагающуюся плоть, многоэтажки, сбитых котов. Из-за этого его даже поместили в психиатрическую лечебницу, решили, что художник склонен к суициду. А он не склонен, и очень боится смерти.
То, что художник рисовал именно ерунду, решил он сам. Публика же, критики и искусствоведы ерундой его работы не считали. Более того, говорили, что он гений, что в его полотнах есть невиданная доселе энергия и первобытная страсть, что живой классик, и в одном ряду с разными известными именами. Картины продавали и покупали, ждали новых.
Однажды художник окинул мысленным взором все свои ужасные произведения, посмотрел на закрепленный на мольберте незаконченный портрет мертвого, разорванного на куски солдата, и испугался. Произошло ли это из-за препаратов, которыми художника лечили в психиатрической клинике, или в процессе творческого роста художник перешел на новую ступень восприятия мира, неизвестно. Известно, что в один момент художнику показалось, что он писал и пишет ерунду, страшную никчемную ерунду, способную только пугать, угнетать, и вообще вызывать только негативные эмоции.
Хватит! – так решил художник и густой черной краской с помощью малярного валика замазал закрепленный на мольберте незаконченный портрет мертвого, разорванного на куски солдата. Этого художнику показалось мало, недостаточно для окончательного разрыва с прошлым, и он поджег незаконченный портрет. Спустя несколько минут на дым сбежались добрые санитары и врачи. Огонь потушили, ущерб от пожара был совсем небольшой: дотла сгорел портрет, обгорел мольберт и немного закоптился потолок. Художнику дали успокоительное и выписали счет за ремонт потолка.
Художник действительно успокоился: с прошлым, очевидно, было покончено (о чем свидетельствовало черное бесформенное пятно на потолке), к тому же подействовало успокоительное. Пятно выглядело совсем нестрашно и неопасно, было легко представить, что это добрая черная дыра, которая, как пылесос, забрала в себя все страхи и ужасы, жившие до этой поры в голове художника. Пятно казалось дружелюбным, исцеляющим.
Открылась новая свобода, новые возможности, новое видение. Это был неизведанный, светлый и яркий мир, и в него нужно было сделать сильный, уверенный шаг. Это должен быть портрет – решил художник. Он в задумчивости бродил по прекрасному парку, окружавшему клинику, обнимал огромные деревья, ожидая от них совета; подолгу смотрел в яркое осеннее небо, ища подсказки от облаков; пытался разглядеть прекрасный лик в ослепительно белых шапках альпийских пиков, пронзавших горизонт. Вокруг было красиво, но ничего даже отдаленно напоминающего ту великую энергию, которая заставляла художника рисовать, не было. Ну и ладно, решил художник, буду просто жить, наслаждаться красотой. Поселюсь, например, вон в том домике, заведу большую добрую собаку, и будем гулять по утрам внутри этой красоты. А еще кота, возможно, он тоже захочет гулять по горам, но это неточно.
Однако… У художника были две преданных поклонницы. Вообще, конечно же, у художника было множество поклонниц и поклонников, его имя знали во всем мире. Он был человек небедный и неженатый, поэтому множество дам искали его общества с матримониальными целями. Но художник сторонился общества, и доступ к нему имели всего две женщины. Они были знакомы между собой, жили неподалеку, и регулярно по очереди навещали его. Женщины приносили художнику апельсины, домашнюю выпечку, домашний же сыр, немного вина и новости. Одна из женщин была молода и красива, вторая была совсем некрасива и совсем немолода. Ангела было решено писать с обеих. Добрее лица трудно будет представить – решил он.
Художник работал над портретом с новой, неизведанной до этой поры, энергией. Ему казалось, что он, наконец, создает что-то по-настоящему стоящее, светлое и доброе, что он вносит свой, пусть небольшой, но реальный вклад в улучшение человечества. Люди посмотрят на этот портрет и станут лучше – думал он. Женщины терпеливо позировали ему. Через месяц портрет был готов и представлен широкой публике. Картина называлась просто – «Ангел». Лик Ангела представлял собой искусную смесь двух женских лиц, в нем одновременно читались молодость и красота, зрелость и мудрость, и откуда-то взявшаяся нечеловеческая сверхъестественная доброта, способность понять, принять, простить и благословить. Полосатый кот, возлежавший на руках у ангела, явно олицетворял бренность бытия и тщетность суеты.
Картина вызвала фурор, лучшие галереи мира боролись за право выставить ее у себя хоть на несколько дней, искусствоведы пели дифирамбы, критики захлебывались от восторга. Посетители выставок часами стояли у картины, улыбаясь и плача. Коллекционеры осыпали художника предложениями с какими-то фантастическими цифрами. Цены на полосатых котов взлетели до небес.
Художник не был доволен своей работой. Более того, спустя некоторое время он решил, что написал очередную ерунду. Только эта ерунда была во сто крат хуже, чем его страшные работы из прошлой жизни. Страшные работы не обманывали, они честно показывали, как все устроено. А Ангел давал ложную надежду, но за этой надеждой ничего не было, пустота. «Ангел» был обманом, самым тяжелым и вредным наркотиком из существующих. Художник говорил об этом со своими преданными поклонницами, и они обе согласились с тем, что полотно должно быть уничтожено.
Вскоре в своем триумфальном путешествии по лучшим выставкам планеты картина была случайно повреждена: отслоился кусочек краски, и одна из полосок кота стала прерывистой. Картину доставили художнику для устранения досадного недочета. Дело, разумеется, закончилось малярным валиком с черной краской, затем небольшим пожаром, черной дырой в потолке и счетом за ремонт потолка от клиники.
Те, кто еще вчера называл художника величайшим гением всех времен, сегодня проклинали его. На художника даже было совершено покушение, нелепое и, к счастью, безрезультатное. А одна дама из Парижа отозвала свой иск о признании художника отцом своей маленькой дочери. Нам такой отец не нужен – заявила она. Художник, разумеется, ни к даме, ни к ее очаровательной дочери никакого отношения не имел. Охрану клиники усилили, художника старались оберегать от ненужных новостей. Постепенно страсти улеглись, началась очередная война, и внимание публики переключилось на гораздо более интересные вещи: количество убитых и раненых, характеристики оружия, количество ракет у воюющих сторон. Про "Ангела" постепенно забыли.
Но про Ангела не забыл художник. Он твердо решил написать его портрет. С натуры. И решил, что для этого ему нужен настоящий живой Ангел. Ничего удивительного в этом решении нет: ведь художник считался душевнобольным, и содержался в клинике для душевнобольных, пусть добровольно, пусть на собственные деньги, но диагноз у него был вполне приличный, и художника лечили вполне настоящими методами. Так что решение писать портрет Ангела с натуры было вполне адекватным положению и состоянию художника. Главный вопрос – где взять Ангела?
Этот вопрос я услышал от художника даже прежде приветствия. Мы виделись редко, хорошо, если раз в год, и каждый раз художник начинал разговор со мной так, словно мы расстались вчера. Так и спросил – где взять настоящего Ангела? Я понятия не имею, где берут ангелов, поэтому по-дилетантски посоветовал поискать Ангела внутри. Сказал, что в каждом из нас есть Ангел, нужно только его рассмотреть. И что-то еще более банальное, не вспомню точно. Художник возразил, что внутри он уже искал, и закончилось это плохо. Дело в том, что двух поклонниц, навещавших художника, с которых он писал портрет Ангела, на самом деле не существовало. Они были частью его душевной болезни, и художник это знал. Следовательно, их вполне можно было считать внутренними Ангелами.
Нет – сказал художник – мне нужен настоящий Ангел. Тогда я посоветовал ему самую логичную вещь: обратиться туда, где обитают Ангелы с просьбой прислать одного для портрета. Совет может показаться сумасшедшим, но я имею право давать такие советы художнику: ведь меня тоже не существует в реальности, я тоже часть его душевной болезни, и прихожу к нему на помощь в особенно сложных ситуациях.
Художнику мой совет понравился, и он действительно решил призвать настоящего Ангела. Для этого он написал письмо. Вот его текст:
«Я есть гениальный художник, квантовый механик человеческих душ, альфа и омега, давид и голиаф, пересвет и челубей. Пришлите мне, пожалуйста, Ангела. Мне для портрета надо. Спасибо». И подпись – Художник.
Как и куда послать такое письмо, было совершенно очевидно. Художник попросил санитаров принести ему стремянку. Сказал, что хочет расписать потолок облаками, чтобы лучше засыпалось. Что ж, облака на потолке - дело хорошее, стремянку принесли. Художник, разумеется, обманул. Он поднялся под самый потолок и поджог письмо. Письмо сгорело, на потолке снова образовалась черная дыра, в которую, по разумению художника, и улетело послание. Он спокойно лег спать, будучи абсолютно уверенным, что его письмо попало туда, куда нужно.
И действительно, письмо попало туда, куда нужно. Мирно уснув под слегка закопченным потолком, спустя некоторое время художник обнаружил себя в просторном гулком помещении с колоннами. Было очевидно, что это не сон, все вокруг было очень реалистично: и колонны в три обхвата, и древний мозаичный пол, и свет из высоченных дворцовых окон, застекленных затейливыми витражами, и уборщица с обычной шваброй и ведром с грязной водой. На руках художник держал того самого полосатого кота с прерывистой полоской.
- Куда по помытому?... – проворчала уборщица. – С котами у нас нельзя. Ходют… Все ходют и ходют, покоя им нет… Не намоешься за ними… Сегодня ж вроде выходной. Ты по договору что ль? Нет? Тогда по живой очереди, жди до завтра, первым будешь. И карантин у нас по коронавирусу. Без маски и бахил нельзя… У нас серьезная организация. Ходют, понимаешь…
Художник заметил, что в высоченной прическе уборщицы сквозь виртуозно уложенные букли виднеются рожки. Обычные рога, как у коровы, только отполированные до благородного блеска и покрытые лаком. Чертиха – подумал художник.
- Простите, я, наверное, не туда попал. Видимо, произошла ошибка. Я просил Ангела для портрета, а судя по вашим, я извиняюсь, рогам, здесь не то место, где обитают Ангелы. – Сказал художник.
- Ага. – догадалась чертиха. – Так это вы тот самый квантовый механик. Пересвет и Челубей… Простите. Вас ждут.
Мало сказать, что письмо попало туда, куда нужно. Там, куда оно попало, оно вызвало даже некоторый шум, его обсуждали, цитировали, смеялись и восхищались смелостью и находчивостью автора. Достали откуда-то «Ангела», тот самый замазанный и сожженный портрет, смотрели, кивали, цокали языками, кое-кто даже пустил слезу. Решено было с художником побеседовать и по результатам беседы принять решение.
Я не знаю, кто и о чем беседовал с художником: меня туда не пустили, сказали, с котами нельзя. Чертиха провела нас к двери, мне велела остаться снаружи, а художник вошел. Я ждал его часа три, даже поспать успел. Дверь открылась, появился художник. А оттуда ему вслед голос: «И помни: во-первых, ошибся – пыхни, а во-вторых, лишние крылья ангелу - не помеха».
Проснулся художник снова в своей палате, свежий отдохнувший, и точно знающий, как будет писать Ангела. Пятно закрасили, стремянку забрали, третий счет за ремонт потолка включили в общий счет за лечение.
Следующие несколько месяцев художник провел в интернете. Не в буквальном смысле конечно, но перед экраном он сидел часов по восемь, а то и десять в день. Кликал мышкой, шевелил губами, иногда подолгу смотрел в одну точку на экране, иногда смеялся, а иногда из глаз у него текли слезы. Я не понимаю ничего в этих компьютерах, мне можно: я же кот, при том ненастоящий. Со мной художник не разговаривал, значит, все у него шло, как положено, без проблем. А у меня проблема была. Одна из моих полосок все еще оставалась прерывистой, художник за эти месяцы не удосужился это исправить.
Портрет Ангела художник нарисовал за два дня. Точнее, за один. Но вечером, осмотрев готовый уже портрет, остался явно недоволен. Как тебе? – спросил он у меня. Пыхни – ответил я и протянул ему здоровенную самокрутку. Покурили. Помолчали. Лишние крылья ангелу - не помеха – напомнил я. Весь следующий день художник исправлял портрет. К вечеру пришли обе поклонницы художника, пришли вместе, чего до сих пор ни разу не случалось. Мы все вчетвером уселись смотреть на Ангела. Хорошо получилось – сказал я. Мы, наверное, больше вам не нужны? – спросила пожилая и мудрая поклонница. Я буду скучать – сказала молодая поклонница. Это я больше не нужен – сказал я – А вы хорошие, вы оставайтесь. Не уходите – сказал художник – Вы все мне очень будете нужны скоро: я заплатил за этот портрет страшную цену.
Нового «Ангела» решено было оцифровать и премьеру картины провести в интернете, чтобы ее могли увидеть все. Для оцифровки пригласили бородатого специалиста с соответствующей машинерией. Мольберт с картиной был накрыт тканью. Бородатый специалист попросил открыть портрет, чтобы он мог точнее выставить свет, но художник отказал. Бородач попробовал, было, уговаривать, но добрый санитар, стоявший у двери, шикнул на него, и бородач, сопя, приступил к наладке оборудования. Возился он довольно долго, с недовольным видом расставляя здоровенные треноги с лампами, настраивая камеру и прочую технику. Готово, можно снимать – недовольно проворчал бородатый специалист. Художник подошел к мольберту и снял покрывало. Лицо бородатого специалиста из недовольного постепенно превратилось в удивленное и растерянное. Вы написали мой портрет? – спросил он – Но откуда вы меня… Постойте. Это же не я, это мой отец… Но он умер десять лет назад, откуда вы его… Погодите. Это же… Откуда вы знаете мою жену?… И мать… И сын… Вы нарисовали всю нашу семью в одном лице… И крылья… Ангел… Бородатый специалист еще что-то бормотал и постепенно умолк, не отрываясь глядя на портрет Ангела. Лицо его стало открытым и светлым. Хорошо получилось – сказал я.
На войне, начавшейся после сожжения первого «Ангела» и продолжавшейся до сих пор, воевал снайпер. Сирота, угрюмый, нелюдимый, суровый солдат, ни друзей, ни родственников, ничего светлого в жизни, только война и смерть. Он лежал в укрытии, замаскированный и незаметный. Снайперу было приказано по сигналу застрелить какого-то большого начальника противника. В ожидании сигнала снайпер в телефоне смотрел ролики про уличные драки, когда ему пришло сообщение от сослуживца. Это была картинка и подпись – «Ангел». Что за ***ня – беззвучно прошептал снайпер – Мой портрет… Крылья… Потом он понял, что это не его портрет, а девушки, в которую он был влюблен еще в школе. Он смотрел на ее лицо, на тысячи и миллионы ангельских крыльев у нее за спиной, и из глаз у него потекли слезы. Что за хуйня… - снова беззвучно прошептал снайпер. Поступил сигнал от командира. В прицеле снайпер увидел моложавое лицо большого начальника противника и уже был готов нажать на спуск, но не смог. В моложавом лице большого начальника противника он увидел себя, свою первую любовь, своих сослуживцев, он увидел Ангелов.
Вскоре война как-то скомканно закончилась. Солдаты на передовой просто перестали воевать. Стороны еще некоторое время обменивались ракетными и артиллерийскими ударами, но и удары тоже постепенно сошли на нет. Никто не победил, люди просто разъехались по домам.
Художника прославляли, как человека, остановившего войны.
Душевное состояние художника сильно ухудшилось. Он почти выпал из реальности. Особенно обострился синдром Туретта, почти побежденный швейцарскими психиатрами. Художник теперь нормально не мог разговаривать, крыл последними словами всех, с кем ему приходилось общаться: и самих швейцарских психиатров, и санитаров, и даже двух своих преданных поклонниц. Единственный, кого он не ругал – это я. Один ты у меня человек. - говорил он мне – Все остальные – шваль, грязь из-под ногтей, шлакоблоки еbаные…
Поклонницы продолжали навещать художника, все так же приносили апельсины, домашнюю выпечку, домашний же сыр, немного вина и новости. Мою полоску художник исправил, я любил сидеть на коленях поклонниц Художника, наслаждаясь теплом и покоем.
Вскоре художник снова обнаружил себя в просторном гулком помещении. Снова увидел те самые колонны в три обхвата, древний мозаичный пол, свет из высоченных дворцовых окон, застекленных затейливыми витражами. Та самая уборщица со шваброй и рогами, торчавшими из буклей высокой прически, снова проворчала: Куда по помытому? У нас с котами нельзя…
Я по договору – ответил художник. Чертиха всех нас четверых пригласила в ту самую дверь.
2023