В её глазах отражалось всё разом: что-то большее, что-то меньшее; бешеная ласка и нежная ломающая жестокость — чёрт бы их побрал, зелёные.
Зелёные. "Моего любимого цвета".
[ и что-то внутри больно сворачивалось ]
Её руки могли быть удушающе властными и до одури нежными одновременно, перед ней ломались колени, сводились страхом и сладкой истомой — а всё потому, что до неё было
не достать
[ и — боги, как же знакомо ]
Перед ней ломались. Нельзя было не признать силу, не вогнать в абсолют — и поэтому в ней был толк.
"Чертова.."
— Кто? — в её глазах тоже был азарт. Поводок.
[ не ведись- ]
— Отчёт будет через час, — ногти нервно впиваются в запястье — так было и будет всегда, из раза в раз.
Экономический цикл? Ха. Жизненная зацикленность.
и вперёд по новой
* * *
Ты была умницей, ты была паинькой, потому что верила: наконец нашёлся тот, кто может тебя с л о м и т ь.
Кто сильнее тебя. Чёртов властелин чёртовой цитадели — как сладко, чёрно и хорошо!
До боли, до синих кругов под глазами, до исцапапанных рук и бессонных ночей — не от страсти, а от упаханности; по шажочку, по миллиметру ты подбиралась всё ближе, ожидая, что тебя, наконец, раздавит, что будет д о с т а т о ч н о, что стены, наконец, не дрогнут, но
[ все цитадели однажды рушатся ]
* * *
Поздний вечер, по серой улице неровно расползаются люди и тёплые светы фар.
Её прическа хаотически прекрасна. Ты любуешься ею, но чувствуешь, что что-то может пойти не так.
[ а когда хоть что-то шло по плану? ]
— Подвезти?.. — и чёрт бы тебя побрал.
— Охотно.
[ а у тебя был план?.. ]
Вы втискиваетесь в тёмное пространство салона; чёрно-медовые смотрят с вопросами, но ты, вопреки всему, их игнорируешь.
Дверь хлопает, и капкан тоже.
Её голос хриплый и тягучий, как воск; ты плывёшь, пока она называет адрес, непослушными пальцами расстёгиваешь верхнюю пуговицу.
Её глаза зелёные. И сладкие.
И в них больше нет места стали и строгости, нет желания подчинить, и это...
[ чёрт- ]
Она целует тебя взасос. Ты не сопротивляешься, остатки сознания меркнут в голове.
Её рук, её губ, её влажного запаха слишком много — и н е п р и л и ч н о — но тебя ведёт, не отпускает, пока весь ворот рубашки не покрывается красной помадой.
[ ..чёрт бы тебя побрал. ]
И навряд ли ты сможешь остановиться.
И остановить перемену на шахматной доске. Зачем ты затеяла эту партию? Чтобы теперь р е з а т ь с я?
Где там план? Где стратегии, тактики? Этому столику больше не наливать. Пьющие захлебнулись.
— Приехали.
Чужой голос вырывает обратно в реальность, ты мигом трезвеешь, с ужасом вглядываясь в силуэт под собой:
— Всё.. в порядке?
Нет, не в порядке.
Уже — нет.
Хватит, достаточно.
— Если ты передумала, мы можем...
— Нет, нет, — боже, вызовите подкрепление, цитадель взяли штурмом. — Я пожалуй поеду домой.
Она наспех застёгивает петлички за спиной, запахивается в рубашку; как давно ТЫ поняла, что будешь жалеть?
[ заведомо ]
Дверь хлопает, но капкан — удушливый, с запахом полыни и чабреца — не рассеивается, не пропадает и не меркнет, как всё в твоей жизни.
* * *
И ты не можешь себя сдержать.
Воешь, впиваешься в плечи — достаточно? Теперь тебе, наконец, хватило?
— Не рыдай
Всё это.. как-то неправильно.
Они-то давно смирились с твоей дурной натурой, но?..
Пепелище вспыхивает огнем.
7/?
[ ты так хочешь быть преданной ]
[ ты так хочешь предаться грёзам ]
[ ты боишься предательства ]
Ты взбираешься на вершину башни, и эпилог оказывается лишь одним из этапов.
Дым тонкой стуйкой течёт от айкоса, едкий, словно слезоточивый газ; ты морщишься, не в силах отвести взгляд от ярко-красных губ, обхватывающих фильтр:
— Пойдём со мной.
— Куда?
И её глаза мутные-мутные — гордости почти не осталось.
— Смежная конторка. Недавно предложили место, а я всё тянула, тянула с ответом, и.. да, — она прячется за кудрями светлых волос, отводит взгляд, но влага прокатывается по лицу.
— Ты могла бы пойти со мной, — мольба, а не предложение, и лихорадочное “разве я заслуживаю?” в твоей голове: — Остаться... мне...
Как бы ты хотела быть целителем. Прикосновением собирать по кусочкам, склеивать разбитое, но
— Не могу.
Она взграгивает, словно от физической боли — как т о г д а — и смотрит загнанно, разбито; спешно давит кривую улыбку, хотя губы изломаны и дрожат:
— Знаю, знаю, — пульс прокатывается по телу, лишь усилием она не вытирает бесконтрольный поток слёз, — твоё место ведь здесь, ты так давно этого хотела... Ты з а с л у ж и в а е ш ь.
Тебе будет достаточно?
Тебе, наконец, хватит? Этой боли? Этого удушливого дыма, холодного осеннего воздуха?
И ты не в силах смотреть безучастно. Она дрожит под руками, как оленёнок в когтях хищника, цепляется пальцами за рубашку, прячет лицо в руках:
— но почему?
почему ты не можешь?
меня п о л ю б и т ь ?
И твоё сердце — мятежное, чёрное, из дамасской стали, — обливается кровью.
Но ты не чувствуешь ничего
— Я не умею
;
— Так она сбежала из-за тебя.
Дежурная улыбка — нет, оскал, — теперь ты главная, ты нерушимый столп мироздания, стержень, кремень, самый высокий шпиль цитадели.
— Серьёзные обвинения, — перекидываешь ногу в шпильке, тянешься, тянешь за фиолетово-решетчатый галстук. — А есть у них доказательство?
Когда-то ты упиралась в эту решетку. Теперь — добродушно-голубые в нечитаемо-серые.
— Я знаю, каково это.
?..
— Любить дьявола.
* * *
Красная ломаная на графиках, красный аспид в аквариуме в шкафу — какие-то атрибуты бессмыслицы, за которые цепляешься, как за якорь, словно тебя унесёт в море. Чего?
Какой-то романтический дебилизм.
В словах и воздухе вокруг.
В кабинете душно, и ты бы рада нырнуть в промозглую осень, но
добравшись до верха, оказалось, что не нужно ничего рушить.
Принципы не продаются? Ты ныряешь в потоки цифр каждый день.
Оказалось, что всё можно сломать. Продать. Втюхать мелочи за миллиарды и отдать нечто неизмеримое за бесценок — когда-то и ты тянулась к теплу, но оно сожгло.
[ прочитано ;; ]
[ нет ответа ]
Безвкусный кофе из автомата.
Безвкусные серые галстуки.
— Слушай, ты извини..
— О чём ты?
— Я не ошибаюсь. Ни в чём, — сталь — твои серые глаза; безбрежный океан, невинный и свободный — напротив. Н а и в н ы й: — А ты ошибся.
— Не знаю,
Полынь и чабрец, вереск и зверобой. Чёрные и медовые.
Всем бы надеть намордник.
Имеешь полное право; секундная улыбка, глаза теплеют — "солнышко, кто тебя обидел?" "А, я".
Всё я.
Но его доброе сердце стерпит. Сдержит, не надломится, словно тонкие ветки полыни. Однако ты заведомо знаешь, что это всего очередная отсрочка.
Травы согнутся под сильным ветром, под гнётом стужи и непогоды. От тебя пахнет сладко: багровой кровью, соком граната, раскатом грома.
8/?
Иногда тебе хочется сбежать.
Но ты остаёшься, просто по определению — потому что отступаться не в твоём стиле.
Ни от слов, ни от действий, ни от полномасштабного запланированного сумасшествия. Управляемого хаоса, как же.
Даже когда все шаги кажутся неверными, диалоги — звучащими одинаково и знакомыми.
В этом и суть.
Или суть не в этом.
Ты не знаешь. Вообще никто.
* * *
Чем дальше в потоки цифр, тем глубже в толщу воды — голоса звучат далеко-далеко, отрешённо, будто и имя не твоё, и тело чужое, и мысли навязанные и неясные.
Может, тебе было бы проще, будь рядом хоть кто-то кроме проплывающих мимо рыб.
Рыбы беззвучно разевают рты, смотрят мутно стеклянными глазами, а затем бездумно выплывают из кабинета, получив все подписи и печати.
И ты думаешь — зря.
Зря переловила и выкинула вон из садка всех, кто был способен стать плечом к плечу, сцепится жабрами и резонировать, дышать одним воздухом, или чем ещё здесь дышат.
В мире стайных рыбок удильщику одиноко. Вообще не место.
* * *
Удильщик встречает удильщика.
Ты помнишь первую вашу встречу на рыбном поприще, ещё тогда, при Ней.
Глубоководные монстры не терпят конкуренции, щерят блестящую чешую, скаблятся острозубыми пастями. Мерятся, чей фонарик поярче.
Тебе не нравится его тон. Его самоуверенность. Четко отскакивающие от стен слова, выглаженные манжеты рубашки. Властные нотки в голосе, спокойный, контролирующий взгляд.
Может, это старые грабли. Заказная предвзятость. Но если и есть в этом мире интуиция, то она просто кричит, просто требует вгрызться в крючок и достать свою удочку.
И с первого вдоха, с первой буквы доклада ты понимаешь: с кожи вон выпрыгнешь, но безразличия в нём больше не будет.
"Напыщенный идиот."
"Стервозная дура."
И обманчиво-формальные, до ужаса важные фразы вместо реальности мыслей.
Ты не отказываешь себе в удовольствии проезжаться по всем пунктам его сообщения, где хоть как-то можно взглянуть под другим углом. "А что, если? А что, если?" Жизнь научила тебя просчитывать все варианты. Он был статичным и уверенным в своей правоте.
— Полученные результаты предполагают единственный конкретный вывод, — боже, как он старается сохранить лицо! Его спокойная улыбка подрагивает уголками губ, превращаясь в оскал.
Ты и представить не можешь, как приятно его бесить.
— Единственный при данных условиях, — отвечаешь тон в тон, лукаво щурясь. — Но для точного прогноза следует рассмотреть больше вариантов. Добавить больше переменных факторов. Экономика динамична, — издевательски, и как же хорошо, что никто не может заткнуть тебе рот.
От синего галстука, как, в прочем, и всего существа, замершего по левую руку, волнами исходит негодование.
"Что ты делаешь?" — мельком спрашивает синий взгляд.
"Не мешай," — впереди ещё столько весёлого. И хорошо, что их департамент интегрировали в планёрки. Так будет не скучно.
На выходе он еле сдерживается, чтобы не задеть тебя плечом, и в груди играет глухая злоба.
Так и должно быть.
[ но ты не знаешь, ты совсем не знаешь —
ты видел эту башню
на картинках. ]
10/?
;
Это входит в привычку — цапаться, да побольнее, отыскивать самые изворотливые пути задеть и уколоть; это приятная часть рутины, даже маленький праздник — битва на равных, а о чём ещё можно просить?
И это приятное равенство. Вы понимаете друг друга, как удильщик удильщика — как рыбы, без слов, в жестах, взглядах и полезности замечаний — тратить время зазря не в вашем характере.
Ты даришь ему жёсткий искрящийся взгляд и эмоциональную разрядку, заодно — стимул поправить отчёт, и он очень не против ответить тем же.
*
Он случайно цепляет тебя плечом — чёрт бы побрал, занесло же сюда и столкнуло — но ты с готовностью отчаянного слабоумного вздёргиваешь подбородок:
— Ау, — его брови удивлённо ползут вверх, — переходим на новый уровень?
Может, сразу "завтра в семь у Ашана"?
— Есть желание? — улыбается краем губ, складывая руки на груди.
"Не такое", — проглатываешь вместе с воздухом, вглядываясь в синие-синие, словно омут.
— Если только обоюдное.
— Сегодня без убийств. Может кофе?
Ты щуришься — чуть менее хищно — и отвечаешь улыбкой.
*
Может кофе.
Может, вы наконец перегрызёте друг другу глотки, играючи; совсем не нежно, по-взрослому, вкладывая весь накопленный потенциал.
Ни статика, ни динамика не могут найти ответ на данный вопрос, и вы берёте два стакана ноль-пять с эклерами.
— Серёж, ты вот как до этого докатился?
Делаешь вид, что всё нормально, пока он давится глотком и таращит глазёнки.
Собирается быстро: трёт губы тыльной стороной ладони, обдумывая ответ. Или как съязвить.
— Целенаправленно и планомерно, — твоя очередь изображать удивление. — Не важно, как докатился. Важно то, куда качусь, — ой-ёй, удивительно ли, что каждый тут преследует свои цели?
— А дорога у нас одна? — внезапно хочется удариться головой об стену. С одной стороны, нетактичное "а есть ли в твоём идеальном плане место для меня?", с другой — разведка, что вообще за он. И всё же, секундная уязвимость. Но девочкам простительно.
— Пока непонятно, — хмыкает, отпивая кофе, и вдруг снисходительно улыбается. — Хотелось бы верить.
Битва на равных, минутное перемирие на осознание нового неопределенного статуса: враги или союзники? Где какая сторона баррикад?
Ты думаешь, что в этот день у судьбы просить больше нечего. И смеёшься, глядя ему в лицо.
Таки кофе.
11/?