Колобок устало ворочался на колючем сосновом лапнике, вздыхал, вспоминая бабкину горячую печь, солнечный подоконник в дедовой избе. Ныл прокушенный лисой бок… Но он ни о чём не жалел…
На исходе короткой летней ночи он задремал… Но не надолго, ибо был разбужен резким пинком в укушенный бок. Колобок взвыл, длинно выругался на своём колобковом диалекте… Открыв глаза, увидел над собой в рассветном тумане девицу лет семи-десяти-двенадцати в алой короткой юбчонке «по самое не могу» и красной шляпе, надвинутой по самые уши… Девица смотрела на Колобка злобно и подозрительно.
— Слышь, ты… каралька чёрствая… Чего на дороге разлёгся?
— Сударыня, фройлен, мамзель… Миль экскьюз, лес большой, а я много места не занимаю… Идите своей дорогой, куда Вас матушка послала…
— Да уж, послала так послала… Ты эта… курицу тут не видел? Рябую… — девица поставила на землю корзинку, села рядом с Колобком… — Это наша курица… Ну, как наша? Бабкина… Золотые яйца несёт, холера…
— Не понимаю… Не понимаю, — затосковал Колобок. — Отправлять ребёнка в лес ночью… Зачем? То ли бабку кормить, то ли курицу золотую искать…
— Но-но, я тебе не ребёнок! Я тинейджер! Мне, между прочим, волк предложение делал… Неприличное…
— Да-да, кажется, я сталкивался с ним уже… Я сразу заметил, что в этом лесу что-то не в порядке… Волк-педофил… Каждая млекопитающая тварь норовит сожрать тебя… А я вот недавно в Китае был…
— Ну и чего там? Курицы золотые есть?
— Куриц не видал, врать не буду… Я это к тому, что там преступникам сразу головы отрубают…
— А это ты к чему, сухарь пенициллиновый, о преступниках-то?
— Это я так, мамзель, для поддержания светской беседы… Миль пардон, коли чем обидел…
— Ну-ну… некогда мне тут с тобой беседы беседовать; бабка ждёт… Лекарство ей несу от старости… А ты эта… Курицу увидишь, скажи, чтоб дурака не валяла, чтоб к бабке тоже шла… Ведь вот в чём дело-то! Ты вот рассуди сам, — девица взволновалась вдруг, извлекла из-за пазухи мятую пачку «Беломора», нервно закурила; страстно, как о давно наболевшем, заговорила. — В доме золота завались, яиц этих золотых, а пожрать нечего, одни грибы да ягоды! А я знаешь как омлет обожаю, да с молочком, да с колбаской! А она, зараза, золотые да золотые! А они ж даже не бьются! Дед вон от переживаний дуба дал, аккурат на День Геолога.
— Отчего же именно на День Геолога?
— Так он всю жизнь в геологах мотался, всё искал чего-то! Ему эта курица то ли по бартеру досталась, то ли как премия… А может, им зарплату курями давали…
— Сколько же лет несчастной птице?
— А дьявол её знает! Ты слушай, чего было-то с волком! — девица опять пристроилась рядом с Колобком на кочку. — Иду я надысь, как всегда, с пирожками, типа, вся такая… И тут он подкатывает из кустов… Дозвольте, мол, барышня, проводить… Не зайдёте ли в гости, на рюмочку кофею, гравюрки там поглядеть, всё такое …
— Фройлен, вы куда-то спешили, мне кажется? — Колобку не больно хотелось слушать исповедь испорченного существа. — Вас как будто ждёт бабушка…
— А, ну да, бабка же… Ты, эта… Встретишь волка, — скажи, что я пошла к бабке короткой дорогой… Хотя он знает… Ну чё, будешь в наших краях, — заходи… Красношапкины мы, еслив чо!
— Мерси; уж лучше вы к нам… — пробормотал Колобок, но алая юбчонка уже мелькала за кустами… — Пропащее, пропащее
поколение… Золото не знают куда девать… Мне, впрочем, в другую сторону…